Мы над собой не властны Томас Мэтью

85

Эд утратил веру в физические свойства вещей. В тот вечер, поднимаясь по лестнице, он останавливался на каждой ступеньке. Эйлин, идя следом, шлепала его по ноге, подсказывая, которой ступить, и приподнимала эту ногу руками. Эд пугался, не чувствуя под стопой пола. Они продвигались с черепашьей скоростью, а потом Эд остановился как вкопанный и наотрез отказался идти дальше, хотя Эйлин изо всех сил толкала его ногу, — несмотря на атрофию мышц, в нем еще оставалось немало силы. Он никак не соглашался отнять руку от перил. В такие минуты — а они в последнее время случались все чаще — Эйлин мечтала, чтобы Сергей не уезжал домой на выходные.

Добравшись наконец до верхней площадки, оба были словно выжатый лимон. Эйлин втолкнула Эда в ванную и с трудом раздела. Еле-еле заставила переступить одной ногой через бортик ванны. Сдвинуть другую казалось непосильной задачей. Эд оседлал бортик, словно ковбой на родео — двух бешеных мустангов. Эйлин, кое-как накренив его набок, ухитрилась перетащить в ванну вторую ногу, но трудности на этом только начались. Усадить Эда в ванне Эйлин не рискнула — потом не поднимешь. А мыть его стоя — не ровен час, поскользнется и голову себе разобьет. Если отвезти к врачу с такой травмой, почти наверняка домой его уже не отпустят. Пока в ванне было сухо, Эйлин еще не так боялась, но как только пустила воду, ей стало по-настоящему страшно. Резиновый коврик — не такая уж надежная основа, а если Эд начнет падать, ухватиться ему не за что, разве только за Эйлин.

Все-таки она включила душ и помыла Эда, но, когда пришло время вылезать, он опять разволновался и ни за что не хотел перешагивать через бортик. Эйлин уговаривала его, пробовала приподнять ему ногу — а он уперся и ни в какую. Ноги уже дрожат от усталости, и все тело покрылось гусиной кожей в мелких капельках остывшей воды. Эйлин снова включила душ, чтобы хоть немного его согреть. Эд молча стоял под теплыми струйками, а как только вода перестала литься, возобновил сопротивление. Не может же это продолжаться до бесконечности! Эйлин подумала было позвонить кому-нибудь, позвать на помощь, но не хотела оставлять Эда одного даже на несколько секунд. И кому звонить? А «скорую» вызывать она не решалась, боясь, что Эда у нее отнимут. Можно, конечно, закричать, но ведь никто не услышит.

Она еще похлопала его по ноге, упрашивая быть умником и вести себя как мужчина. Попробовала отвлечь, успокоить, а потом внезапно ухватить за ногу, но он весь напрягся, как только почувствовал ее руки на своей лодыжке. Проклятье, надо было все-таки купить это кошмарное кресло для ванны! Эд едва держался на ногах. Он уже и не хотел с ней бороться, это получалось само собой. Хотел вылезти из ванны — и не мог. Откуда еще силы брались, чтобы стоять? Рано или поздно он упадет как подрубленный. Эйлин без сил опустилась на кафельный пол, глядя на голого мужа.

— Господи, помоги! Что мне делать? — проговорила она вслух.

Отчаяние в ее голосе, должно быть, пробудило в нем какой-то первобытный инстинкт — защитить страдающую подругу. Эд пошевелился и начал выбираться из ванны. Эйлин бросилась к нему, подала руку. Эд рывком поднял ногу, словно выдергивая ее из трясины. Эйлин отвела его в спальню. Взглянула на будильник — с тех пор, как они начали подниматься по лестнице, прошло два часа. Это знак. Мозг Эда отказывает. Как мало им еще осталось быть вместе в своем доме...

Эйлин бережно и очень тщательно одела Эда. Он сидел в кровати в ослепительно-белых трусах и майке, а у Эйлин сердце сжималось от невыносимой нежности и тоски. Она укрыла Эда одеялом, оставив руки снаружи, и улеглась рядом, тесно прижавшись, стараясь запомнить физическое ощущение — вот он, здесь, с ней.

Так и не заснув, Эйлин прислушивалась к его дыханию, смотрела, как вздымается его грудь, вглядывалась в озаренное лунным светом лицо. Среди ночи она вдруг почувствовала, что у него эрекция, и стянула с него трусы. Эд не вздрогнул, но словно очнулся и что-то ласково пробормотал. Эйлин забралась сверху и приняла его в себя, глядя в глаза, как в первое время после свадьбы. Эд не отводил взгляда. Беспомощный практически во всем, он был еще способен испытать оргазм. Эйлин счастливо захихикала, видя его изумление. Потом они лежали обнявшись. Эйлин вдруг подумала о своих родителях. Со стороны видна лишь малая часть взаимоотношений супружеской пары; сегодняшняя нежданная близость с Эдом тому свидетельство. Тяга друг к другу позволяет преодолеть непреодолимое. Быть может, и между ее отцом и матерью все было не совсем так, как казалось? Их тоже настигал призрак страсти, когда они того и не чаяли?

Чтобы заснуть, нужно было отодвинуться, но Эйлин хотела быть как можно ближе к Эду. Впервые за много лет она попробовала уснуть к нему лицом. Думала, глаз не сомкнет, и вдруг оказалось, что в окно ярко светит солнце.

С утра в субботу Эйлин поехала в медицинский центр округа Нассау при Университете штата Нью-Йорк, навестить Синди после операции — ей удалили желчный пузырь. Эда с собой брать не хотелось, и Эйлин оставила его с Коннеллом.

А когда вернулась, свет в доме не горел, кроме только настенной лампы в кухне. Эд лежал на каменном полу посреди холла. Эйлин прокляла Коннелла и себя заодно — ведь было, было предчувствие беды, когда уезжала! Знала, что на Коннелла положиться нельзя, и все равно оставила его с Эдом. Эйлин позвала:

— Коннелл!

Никто не откликнулся.

Поднять Эда она не смогла, даже усадить не получалось. Он весь задеревенел, словно трупное окоченение наступило при жизни. Эйлин бросилась к телефону — рядом с ним лежала записка о том, что Коннелл поехал в город, повидаться с друзьями.

Эйлин, кипя от ярости, принесла беспроводной телефон в холл и поставила на пол рядом с Эдом. Звонить решила только в самом крайнем случае. Попробовала приподнять Эда, подсунув под него колено, — не получилось. Попробовала хотя бы перекатить его на коврик, но Эд впал в неистовство. Эйлин стала его успокаивать — бесполезно. Он снова издавал клекочущие звуки, и все его тело свела судорога. Он казался неподъемно тяжелым. Эйлин подумала — может, потянуть время, пока не вернется Коннелл? Но он, скорее всего, приедет с последним поездом.

«Скорая» прибыла через несколько минут после вызова. Двое санитаров уложили Эда на каталку и пристегнули ремнями. Эйлин поехала с ними вместе в больницу Святого Лаврентия. В дороге Эд, видимо, чуть-чуть пришел в себя. До приемного покоя дошел сам — правда, его поддерживали. А в отделении травматологии вдруг словно обезумел — стал кричать, размахивать руками и даже ударил санитара. Его снова связали.

— За что? — повторял он без конца. — За что? За что?

Еще несколько дней назад он выглядел намного здоровее. Поразительно, как быстро разрушается человек. Эйлин и не замечала, как он исхудал, какие у него плохие зубы, как висят лохмами волосы.

Она оставалась с ним, сколько разрешили. Вернувшись домой, не смогла себя заставить подняться в спальню — так и сидела на кухне за столом. Ведь не собиралась дожидаться Коннелла, а получилось, что как раз его и ждет. Пошла в комнату, включила телевизор, но происходящее на экране скользило мимо сознания. Сидеть в тишине на кухне казалось единственно правильным. Эйлин копила злость, до боли стиснув зубы.

Коннелл явился в четверть третьего ночи. Эйлин молча встретилась с ним взглядом.

— Что не спишь? — спросил Коннелл, бросая холщовую сумку на стол.

— Я тебя просила посидеть с отцом. Почему ты ушел?

— Да я ненадолго!

— С чего ты взял, что его можно оставить одного?! — заорала Эйлин.

Мальчишка вздрогнул и, схватив сумку, прижал к груди, словно вот-вот сорвется в бегство.

— Когда я уходил, он спал себе спокойно. Я подумал — никуда он не денется, а через час уже и ты придешь.

— Так вот, он нашел куда деться.

Эйлин ушла к себе и прилегла на минутку. Когда открыла глаза, в комнате было светло. С первого этажа донеслось басовитое приветствие Сергея.

Уже час дня! Она не помнила, когда в прошлый раз спала так долго. Эд в больнице...

Эйлин перегнулась через перила:

— Надо было вам позвонить... А я забыла, тут столько всего. Вы сегодня могли не приезжать.

Он стоял в холле, держа шляпу в руках.

— Сегодня в церковь не пойдете?

В последнее время он по воскресеньям приезжал пораньше, чтобы быть на месте, когда они вернутся с обедни.

— Эд в обморок упал. Он в больнице.

— Я с вами здесь буду, — сказал Сергей.

— Я скоро ухожу.

— Все равно.

— Да не нужно...

— Я с вами буду, — повторил он решительно.

Коннелла в комнате не оказалось. Эйлин позвала на лестнице — тоже никакого ответа. Эйлин быстро оделась. Душ принимать не стала — не потому, что время позднее, просто без Эда у нее появилось странное ощущение, словно Сергей — гость и его нужно занимать.

Когда Эйлин спустилась, он сидел за кухонным столом, явно сдерживая волнение. Эйлин заметила, как он тяжело дышит, как сжимает кулаки, — в одной руке по-прежнему стиснута шляпа. Сергей спросил, что случилось с Эдом. Эйлин рассказала, и он сильнее скомкал шляпу.

— Я здесь буду, — повторил Сергей.

Медсестра пыталась Эда накормить. Он упорно сопротивлялся. Отпихивал вилку руками и плотно сжимал губы. Когда сестра все-таки исхитрялась просунуть кусочек ему в рот, Эд несколько секунд спокойно жевал, а потом, будто спохватившись, выплевывал еду на поднос.

— Он и за завтраком так!

— Давайте я.

Эйлин резким тоном велела Эду прекратить, а не то!.. А не то — что? Чем ему можно пригрозить?

— Если не будешь есть, тебя не отпустят домой!

Эд высоко поднял брови и покорно доел все, что ему дали.

Пришел врач. Они с Эйлин обстоятельно поговорили. Причина госпитализации: резкое ухудшение самочувствия. Задача: помочь пациенту восстановиться. Определили критерий: Эда выпишут, когда он сможет самостоятельно передвигаться и посещать туалет. Судя по всему, произойдет это не скоро. Эйлин успеет немного освоиться с новым положением и решить, что делать дальше.

На следующий день она просидела с Эдом допоздна. Страшно проголодалась, а дома ждал пустой холодильник. Придется что-нибудь заказывать, хотя сил нет даже звонить, не то что продумывать свой выбор. Никогда больше она не сможет обернуться к Эду с вопросом: «Что будем есть?»

Разогревать мясо или курицу из морозилки совсем не хотелось. Мысль об этих замороженных трупах вызывала отвращение. Продукты из какого-то далекого прошлого. Да и правда: из ее жизни с Эдом.

Войдя в кухню, Эйлин чуть не вскрикнула от радости, увидев брошенный на разделочный стол фартук и кастрюлю на плите.

Сергей вскочил и усадил ее на диванчик. Включил конфорку под кастрюлей, подал Эйлин стакан воды. Щедро положив еду на тарелку, он стоя наблюдал, нравится ли ей. Это было что-то вроде рагу с тушеной говядиной, потрясающе вкусно.

— Вы мне счет напишите, я оплачу, — сказала Эйлин.

Он только отмахнулся своим излюбленным жестом. Вот всегда с ним так: упрямый, словно коренной зуб. Все убрал после готовки: раковина пустая и плита чисто вымыта, одна кастрюлька и осталась. Может, он для себя готовил? Надоело, наверное, питаться бутербродами. Наверное, Эд чувствует себя во время еды примерно так же, как сейчас Эйлин: все появляется словно по волшебству.

Смотреть на Сергея снизу вверх было неудобно.

Эйлин сказала:

— Садитесь, пожалуйста!

Он сел. Побарабанил пальцами по столешнице, наткнулся на каталог какой-то фирмы, свернул его в трубку и принялся ритмично постукивать по краю стола, глядя, как Эйлин ест.

Утром она встала рано и повезла Коннелла в аэропорт. Стоя в пробке, Эйлин смотрела на задремавшего сына. Все говорят, он на Эда похож, а вот она никакого сходства не видит.

Он проснулся незадолго до того, как приехали на стоянку. К счастью, на долгое прощание времени не оставалось — нужно было еще достать сумки из багажника. Эйлин стояла возле машины, глядя, как Коннелл выгружает вещи: краткий миг отсрочки.

— Если понадобится, я сразу приеду, — сказал Коннелл, глядя мимо нее, на вход аэропорта.

— Раньше Дня благодарения не приезжай. Я не могу себе позволить таких расходов.

— Прости, что не получилось тебе помогать.

— Ничего страшного. У меня есть Сергей.

Коннелл медленно кивнул. Кажется, хотел что-то сказать, но опустил глаза и промолчал. Потом снова посмотрел на нее, с нежностью.

— На самолет опоздаешь, — сказала Эйлин.

Коннелл, крепко ее обняв, подобрал свои сумки.

— Позвони, если будет нужно!

Он усердно напускал на себя серьезность, а Эйлин, глядя, как он щурится от солнечного света, вспоминала малыша у себя на коленях, тянувшего ручонки к шторе у нее за спиной. Как случилось, что жизнь привела их к этой минуте?

— Иди! — сказала Эйлин.

Он пошел и скрылся за раздвижными дверями. Эйлин смотрела ему вслед. Рядом притормозила полицейская машина — велели не загораживать проезд. Эйлин смотрела в зеркальце заднего вида, провожая глазами взлетающие самолеты.

Рабочий день только-только начался, когда позвонили из больницы — сказали, что Эда готовят к выписке. Его привезут около двух.

— Это невозможно! — сказала Эйлин. — Меня не будет дома. Я не могу вот так, без предупреждения.

— Здесь записано, что у вас есть помощник по дому.

— Да, есть.

— Значит, помощник встретит. Больше его держать мы не можем. Состояние стабилизировалось, давление в норме, ест нормально. Мы обязаны его выписать.

— А стоять он может?

— С небольшой помощью.

— Вы мне скажите — когда к вам поступил, он мог самостоятельно ходить?

— Не знаю, это было не в мое дежурство.

— Так я вам отвечу — мог. Он своими ногами дошел от «скорой помощи» до приемного покоя. На мой взгляд, он нестабилен.

— А я вам говорю, что его пора выписывать.

— Мы с врачом договорились, что он должен быть способен самостоятельно передвигаться. В том числе и по лестнице.

— Он может передвигаться, с небольшой помощью.

— Я на вас буду жаловаться! Его нельзя выписывать. Страховка покрывает двухдневную госпитализацию, так?

— Да, верно.

— Вот и подержите его еще день!

Эйлин швырнула трубку. Если Эд вернется домой, у нее уже не хватит духу отправить его в лечебницу. Она невольно будет ждать — может быть, в каких-то темных закоулках сознания даже надеяться на еще один несчастный случай, который снял бы с нее вину. Этого Эйлин не хотела. Пора признать страшную правду: какой бы замечательной медсестрой она ни была и сколько бы раз ни доказала во время разных забастовок или массовых заболеваний медсестер, что способна работать за троих, и как бы ни хотелось ей верить, что она лучше всякого другого может позаботиться об Эде, — возможно, ему на самом деле будет лучше в лечебнице. Наверное, она должна собрать волю в кулак и вернуть Эда домой — но она не могла. Силы закончились. Сейчас ее единственный шанс передать его в лечебное учреждение — значит надо хвататься за такую возможность, а угрызениями совести мучиться потом. Быть может, всю оставшуюся жизнь.

Эйлин засела за телефон — обзванивать ближайшие лечебницы. Ждать окончания рабочего дня было нельзя: администраторы тоже все разъедутся по домам. Урвать время для звонков было нелегко: Аделаида словно коршун следила за каждым ее шагом.

По телефону ничего решить не получилось. Эйлин ушла с работы пораньше и с камнем на сердце поехала в Порт-Честер — полчаса езды на север от ее дома. Там в лечебнице «Мейпл-Гроув» нашлось свободное место для Эда, однако потребовали оплату на три года вперед. Там явно не хотели, чтобы Эйлин оформила Эда через медстраховку, — тогда расценки получались бы ниже, чем для частных лиц. За три года вперед, с учетом планового повышения цен каждое полугодие, получалось больше двухсот двадцати пяти тысяч долларов. Если даже снять со счета все свои накопления, и десятой доли не наберется. Пришлось бы полностью опустошить пенсионные счета — ведь заем под залог дома они уже потратили на обучение Коннелла. И то можно не успеть вовремя.

Все-таки не зря она всю жизнь проработала в системе здравоохранения — кое-какие знакомства завела. У ее приятельницы Эмили, которую она когда-то взяла на работу в свое отделение в Епископальной больнице Святого Иоанна, имелись связи в конторе генерального прокурора штата. По просьбе Эмили представитель конторы позвонил в лечебницу и добился, чтобы они не требовали предоплаты. Эйлин пришлось только заплатить пять тысяч восемьсот долларов за первый месяц, пока идет оформление медстраховки. Страховка покроет первые двадцать дней пребывания в лечебнице на сто процентов и еще восемьдесят дней — на восемьдесят процентов. Дальше Эйлин предстоит справляться самой.

Она позвонила в больницу Святого Лаврентия и попросила отправить заявку от ее имени.

— Завтра его перевезут, — сказала она Сергею. — Может быть, вы пока останетесь? Мало ли, вдруг он еще вернется домой.

Сергей кивнул, словно ничего иного и не предполагал.

— Я, конечно, буду и дальше вам платить, — сказала Эйлин, хотя не представляла, откуда возьмет деньги.

Эти подробности можно обдумать позже. Сейчас главное — пережить самое трудное время.

Они молча съели приготовленный Сергеем обед. Круглое лицо Сергея успокаивало. Разговорам он предпочитал мимику, а особенно два выражения: насупленный взгляд, напоминавший Эйлин отца, и ясную, прямо-таки невинную улыбку.

После еды Сергей взялся было мыть посуду, но Эйлин его прогнала. Он сперва упирался и ушел, только когда она сказала, что хочет поговорить по телефону — сообщить родным и друзьям о том, что Эд в лечебнице. Она постаралась обзвонить как можно больше народу, пока время еще не слишком позднее, даже с учетом разницы часовых поясов. Потом Эйлин покинула убежище кухни, заставила себя пройтись по всему первому этажу, везде выключая свет, и поднялась в пустую спальню — собирать вещи для Эда.

Абсурдное занятие! Как выбрать самое необходимое, когда все кажется необходимым? К тому же они с Эдом часто расходились во взглядах на то, что необходимо, а что нет. Например, его любимые рубашки давно пора было пустить на тряпки для вытирания пыли.

Эйлин вытащила сумку, с которой они ездили в недальние поездки, и принялась запихивать туда одежду, по три-четыре смены всего. Затем принесла с чердака сумку побольше. Позже продумает, что именно ему нужно, а пока пусть у него будет запас на первые несколько дней. Мало ли, вдруг что-то испачкается.

Тут ей на глаза попался его темно-синий пиджак. Пуговиц не хватает, локти почти протерлись, обшлага обтрепались. В этом пиджаке Эд был похож на бездомного, но упрямо за него цеплялся, словно все еще жил в квартире без горячей воды, как в детстве. Эйлин злилась, а ведь именно благодаря его равнодушию к материальным благам они смогли накопить так много, по меркам их доходов. Эйлин долго держала пиджак в руках, и сердце у нее разрывалось на части. Потом повесила на плечики и достала из шкафа другой пиджак, поновее.

От недосыпа она весь день проходила как в тумане, чувствуя на себе взгляд начальницы, — Аделаида словно чувствовала, что мыслями Эйлин где-то далеко. Перевозить Эда будут в полдень, а тут даже не позвонишь. Отвести бы Аделаиду в сторонку и объяснить ей, что не строишь коварных планов ее подсидеть... Но ведь невозможно так разговаривать подчиненной с начальством. Она уже и тому рада, что хоть какая-то работа есть, но и об этом говорить нельзя. Если Аделаида почует слабину, мигом вцепится. Да Эйлин ее и не винила. Администрация мэра Джулиани в целях экономии проводила сокращения в медицинской сфере, и руководители среднего звена жили как под дамокловым мечом. Хочешь сохранить работу — будь безжалостным. Эйлин в свое время побывала на месте Аделаиды. Первое время она страдала оттого, что трудности руководящей работы для нее остались в прошлом. Сейчас ей было все равно.

Пришло время быть расчетливой и сильной. Представится ли еще когда-нибудь возможность побыть слабой и глупенькой? Наверное, лишь тогда, когда все их ровесники станут глупыми и слабыми, только в этом уже не будет никакой романтики. Просто дряхлые беспомощные старики. По крайней мере, она в этом состоянии не будет одинока. Эд в лечебнице вроде бы среди людей, но все они не такие, как он. Эд намного моложе, у него больше отнято. Впрочем, он и здоровый был не таким, как все. Умнее, тоньше других. В этом смысле он лучше ее подготовлен к старческому одиночеству. Он всю жизнь словно странник из другого мира.

86

Сразу после работы Эйлин поехала в лечебницу. От круглой комнаты с регистратурой во все стороны расходились коридоры. На полке под прилавком выстроились медицинские карточки с красными ярлычками: «ООР» — отказ от реанимации. Эйлин тоже сделала такую пометку в заявлении о приеме Эда в лечебницу, но сейчас этот неприкрытый отказ от борьбы ее поразил. Всего несколько карточек были без ярлыка. Эйлин, глядя на них, испытала острый укол совести — эти семьи еще не утратили надежду, или же они просто готовы стоять до конца, до последнего предела, за которым бессильны любые достижения науки.

Эйлин провели в комнату с телевизором, где вдоль стен выстроились инвалидные кресла. В основном тут были женщины старше ее мужа на один-два десятка лет. Они, кажется, не воспринимали толком передачу, просто смотрели на световое пятно. Были и несколько мужчин, истощенных и ослабевших. Эйлин не сразу нашла взглядом Эда. А, вот он — его заслонил пациент, который то раздувает щеки, то выпускает воздух, словно играет на трубе. У Эда было лицо человека, попавшего в дорожную пробку. Он тихонько стонал. Когда Эйлин встала перед ним, стоны перешли в протяжный крик. Эд замахал руками. Эйлин откатила в сторону трубача — тот посмотрел на нее скептически и снова с громким «пфф» выдохнул воздух.

Эйлин попросила разрешения отвезти Эда в общую гостиную, чтобы не беспокоить соседа по палате. По дороге Эд все порывался обернуться и посмотреть на нее. Привстать на сиденье ему не давал ремень, а если он все-таки пытался подняться, стоило слегка нажать ему на плечо, и он бессильно падал обратно.

Одолев пару коридоров, Эйлин добралась до общей комнаты, — к счастью, там никого не было. Плотно закрыла дверь, подкатила кресло к плетеному стулу и села лицом к Эду. Он не переставал подвывать. Когда Эйлин успокаивающе положила руку ему на плечо, он сбросил ее руку. Эйлин потянулась погладить его по щеке — Эд щелкнул зубами, словно хотел ее укусить. Потом что-то прошипел сквозь зубы. Эйлин все-таки пригладила ему волосы. Он был страшно лохматый, какой-то неухоженный. Конечно, ему выдали обтрепанную пижаму не по размеру. Надо будет поговорить со здешним персоналом. Пусть знают, что она не собирается пускать дело на самотек, иначе их не заставишь работать как следует. Точно так же было и с ее подчиненными.

Эд вначале терпел, что она поправляет ему волосы, а потом поднес к голове руку и все опять растрепал, будто нарочно хотел свести на нет ее старания.

— Я знаю, тебе здесь не нравится...

— Нет! — Он затряс головой. — Нет, нет, нет, нет, нет. Нет.

— Я здесь. Я буду с тобой каждый день.

Он смотрел растерянно и печально, явно стараясь передать, что чувствует.

У Эйлин комок застрял в горле.

— Дома я не могла хорошо о тебе заботиться. Не могла обеспечить твою безопасность.

Эд притих. Эйлин все труднее было держать себя в руках, но она дала себе слово, что справится и не устроит истерики.

— Нет, — сказал Эд.

— Ничего-ничего. Это только на время. Поправишься немного, и мы тебя отсюда заберем.

При словах «на время» Эд фыркнул с почти прежней иронией. И тут же снова завыл на одной ноте, но как-то отвлеченно, почти задумчиво. Эйлин встряхнула его за плечи, и он, слава богу, наконец прекратил.

— Днем я не могу здесь быть, — сказала Эйлин. — Буду приезжать после работы. Каждый день, понимаешь? Еще надоем тебе.

Брови Эда поползли вверх.

— Нет, нет, нет!

— Обо мне не беспокойся. Все будет хорошо. Мне помогут.

Она снова потянулась поправить ему волосы. Эд с неожиданной силой отбросил ее руку:

— Нет! — На этот раз в его крике звучала не мольба, а скорее приказ. Эд наставил на Эйлин указательный палец. — Нет! Нет!

— Что — нет?

Неужели он что-то понимает? Эйлин чувствовала: сейчас речь идет о Сергее, хотя она о нем и словом не обмолвилась.

— Эд, что такое?

Он снова замолк, сердито выпятив нижнюю губу и не отрывая от Эйлин взгляда.

— Нет. — Голос звучал слабо, но была в нем какая-то бесповоротность.

— Что — нет? Не хочешь, чтобы мне помогали?

— Нет.

— Хорошо. Я сама справлюсь.

— Нет, — повторил он.

Когда Эйлин собралась домой, еще не совсем стемнело. Она решила проехаться немного по городу. Свернула с Пондфилд-роуд на Вэлли-роуд и, поднявшись на холм, углубилась в лабиринт роскошных домов. Дорога петляла; один раз Эйлин пришлось притормозить, пропуская встречную машину. Буйная зелень листвы служила приятным контрастом сдержанному виду особняков в тюдоровском стиле, построенных в начале двадцатого века. Расположены дома были идеально — не слишком тесно, каждый на своем месте.

Эйлин остановилась против дома Вирджинии. Замечала ли та, как часто одна и та же машина притормаживает перед ее окнами и, постояв немного, снова уезжает?

Дальше Эйлин поехала по Гарден-авеню и вновь остановилась, на этот раз перед безлюдными теннисными кортами. Когда они жили в Джексон-Хайтс, она купила Эду курс частных уроков у инструктора-профессионала в теннисном центре во Флашинге. Она не могла забыть, как Эд радовался, когда впервые сыграл на равных с Томом Кадэхи. И как быстро он схватывал — при своем-то малом опыте играл совсем неплохо. Теннис — идеальный вид спорта для Эда... если бы только Эд организовал свою жизнь так, как хотелось Эйлин. Физические нагрузки не хуже, чем от его любимых пробежек по городу. Корты содержатся в отличном состоянии, а инструкторы — бывшие участники открытого чемпионата Соединенных Штатов или близкие к ним по уровню спортсмены. Там и с нужными людьми познакомишься, и связи заведешь, и может, у Эда наконец-то честолюбие прорезалось бы. И при этом нет лишнего пафоса, как, например, в загородных клубах. От пафоса Эда воротит. Так ведь все равно он заявил, что они себе таких расходов позволить не могут, и ни на одно занятие так и не ходил. Коннелл тоже не пошел. Зря пропал абонемент за двести долларов.

Совершив круг по городу, Эйлин снова выехала на Пондфилд-роуд. Возле ресторанчиков стояли наружные столики — через пару-тройку недель их уберут. Когда-то Эйлин мечтала, как будет сидеть за таким столиком с Эдом, а проходящие мимо люди будут останавливаться, здороваться с ними... Теперь придется сидеть одной или с друзьями, приехавшими издалека, или вовсе сюда не соваться, потому что она так и не завела знакомств среди местных жителей.

Эйлин оставила машину и дальше пошла пешком — мимо почты, бистро, магазина канцтоваров, кондитерской «Топпс», магазина деликатесов Ланжа. На другой сторон — ресторан «Альпы», цветочный магазин «Трифорос», свадебный салон «Боттичелли» с чудесным подвенечным платьем в витрине: все расшито бисером, от лифа до шлейфа. Дошла до станции и села на лавочку на платформе, откуда было видно больницу Святого Лаврентия. Там у нее впервые появилась мечта переехать в эти края. Погода была приятная — летняя влажная жара сменилась сухим осенним теплом. На противоположной платформе начали собираться пассажиры в ожидании поезда, идущего в Нью-Йорк. Сесть бы сейчас тоже в поезд и ехать куда глаза глядят... Но дома ждал Сергей. Надо было возвращаться.

С ее стороны подъехал состав — сперва крохотная искорка вдали, потом разгорается ярче и налетает с блеском и грохотом. Платформа под ногами отозвалась дрожью. Несколько секунд ожидания — и двери вагона распахнулись, выпуская людей. Пассажиры не спешили, но и не медлили — расходились по тротуарам, ныряли в подземный переход, направляясь к встречающим их на машине мужьям и женам или просто к дому пешком. Платформа быстро опустела, и Эйлин снова осталась одна. Через пару минут прибыл поезд и к противоположной платформе, и там тоже стало пусто.

А она уже никогда не будет встречать Эда на станции, и он ее больше не встретит. Никто не будет ждать ее в дождливых сумерках. Больше не отдохнешь на переднем сиденье, предоставив Эду управляться с баранкой. Не хочешь тащиться пешком от поезда — бери такси. Вон их целая вереница стоит у станции. Водители с одинаковым каменным выражением лица берут сразу по нескольку клиентов. Никогда не подъедут к самому крыльцу — просто выгрузят тебя у обочины и отправятся развозить других пассажиров, а ты стой возле пустого дома и слушай, как урчат моторами грузовики вдали и сонно шелестят листьями деревья в подступающей ночи.

Эйлин вернулась к машине и пустилась в обратный путь, стараясь избегать центральных улиц. В гараже, выключив мотор, долго еще сидела за рулем в темноте, после того как свет автоматически погас. Эйлин вслушивалась в размеренные звуки — негромкий пульс дома. В подвале гудел водонагреватель, а со второго этажа, из комнаты Сергея, слабо доносились отголоски радио.

Эйлин поднялась наверх, постояла под дверью. Передавали классическую музыку. Наверное, не зря мужчины любят слушать классическую музыку в одиночестве — должно быть, стесняются показывать на людях пробужденные ею чувства. Эйлин дождалась паузы и постучала. Сергей открыл дверь. Выглядел он слегка комично: тренировочные штаны с лампасами, ослепительно-белые кроссовки и над всем этим — обширный квадрат рубашки поло.

— Я просто хотела дать знать, что я дома, — сказала Эйлин. — Спасибо, что остались здесь.

Он взмахом руки отмел пустые любезности.

— Чаю хотите?

— Да, — сказал Сергей.

— Чай не из самовара, зато ирландский, так что довольно крепкий.

— Все равно какой.

Эйлин включила чайник и поставила на стол остатки торта — пекла для Коннелла, побаловать его перед отъездом. Когда чайник засвистел, Сергей спустился в кухню. Эйлин хлопотала с заваркой, спасаясь от неловкого молчания. Из-за языкового барьера она терялась — не знала, как себя держать. Не желая обидеть Сергея, она все-таки ловила себя на том, что говорит медленнее и громче обычного. Наконец никаких больше предлогов возиться у плиты не осталось. Эйлин налила Сергею чай и села рядом.

— Вы любите классическую музыку? — спросила она, надеясь хоть так его разговорить.

Он выгнул брови и молча кивнул. Похоже, этот человек на любом языке не склонен к лишней болтовне.

— Мы с мужем слушаем... слушали симфонические концерты в Карнеги-холле. У нас был абонемент.

Эйлин чуть было не задала идиотский вопрос: знает ли он, что такое Карнеги-холл, — но тут Сергей, солидно кашлянув, сообщил, что там выступала его дочь. Эйлин порадовалась, что как раз поднесла чашку к губам — благодаря этому ей удалось скрыть изумление.

— Учится в консерватории Джуллиард, — пояснил Сергей.

А ведь она почти ничего не знает о его семье. Кажется, у него двое детей; старший, она не запомнила имя, работает на Западном побережье. Уж не программистом ли в Силиконовой долине? А Эйлин машинально представляла его охранником.

— Карнеги-холл! Это большое достижение.

— На скрипке играет.

— Говорят, это самый трудный инструмент. Хотя, по-моему, они все трудные.

— Да и нет, — философски ответил Сергей.

Эйлин хотелось послушать, что еще он скажет, но расспрашивать она не решилась. Попробовала представить себе, как он в пятницу вечером возвращается к себе домой. Может быть, дочка приезжает на выходные? Вот они сидят втроем за столом где-нибудь на Брайтон-Бич, пьют водку, настоянную на лимонных корочках, и слушают классическую музыку. Впервые ей пришло в голову, что там и есть его настоящая жизнь, а здесь — всего-навсего работа.

— Я хочу еще раз вас поблагодарить, — сказала Эйлин. — Спасибо, что остались. Не знаю, долго ли еще в этом будет необходимость. Просто я пока не уверена, что Эд останется в лечебнице насовсем. Конечно, я вам буду платить по-прежнему, за беспокойство.

Он снова махнул рукой, отметая столь прозаическую тему. Эйлин могла бы обидеться, но почему-то отношение Сергея ее успокаивало. А он, откинувшись в кресле, окинул ее внимательным взглядом. Лицо у него раскраснелось, будто пил не чай, а водку. У Эйлин даже мелькнуло подозрение — не прикладывался ли он к бутылке у себя в комнате?

— Нужна работа, — хмыкнул он наконец. — Останусь и бесплатно. Иногда неплохо отдохнуть от жены, знаете?

Эйлин поскорее отпила еще чаю.

— Она не как вы, — сказал Сергей. — Совсем не работает. Русская не то что американка. Я водил такси. Пора бы на пенсию.

— Жить было бы намного легче, если бы не приходилось беспокоиться о деньгах.

— Жить легче, когда жена хорошая. Когда не ты о ней, а она о тебе заботится.

Эйлин от волнения взяла себе еще кусок торта.

— Когда приношу деньги домой, она радуется, — прибавил Сергей.

— У меня найдется для вас дело, — сказала Эйлин. — Починить кое-что по дому. Эд собирался и не успел. Вы как насчет ремонта?

— Я в России был инженером, — с гордостью сообщил Сергей. — От нечего делать скрипку собрал. Могу вам починить, что нужно.

— Ничего настолько сложного! — Снова Эйлин едва скрыла изумление. — Просто надо привести дом в порядок, для продажи.

Эйлин сказала первое, что пришло на ум, и в ту же минуту поняла, что никогда не продаст этот дом. Наверное, здесь и умрет.

— Дом прекрасный, — сказал Сергей. — Задорого продадите.

— О, не будьте так уверены! Спрос не такой уж большой. Тут неподалеку построили дома для малоимущих, и люди нос воротят от такого соседства.

— Продадите задорого, — повторил Сергей, отметая все сомнения.

— Мы взяли заем под залог дома, чтобы оплатить учебу Коннелла. — Эйлин запнулась. — Вы знаете, что это такое?

— Под залог дома, ну да, — ответил он нетерпеливо.

Эйлин снова стало стыдно. Что же делать, если так трудно угадать, что он понимает, а что нет? Она начинала подозревать, что понимает он намного больше, чем можно было думать. Эйлин налила еще по чашке чая, хотя и так выпила слишком много, так что заломило виски.

— По этому займу еще платить и платить. Если я перееду в другой дом, поскромнее, то, наверное, удастся свести потери к нулю.

Она сама не понимала, зачем все это говорит.

— Все будет хорошо, — сказал Сергей. — У вас голова хорошо работает.

Атмосфера неуловимо изменилась. Настроение как будто стало мягче — не у Эйлин, у Сергея.

— Не знаю, когда Эду разрешат вернуться домой, если его состояние все-таки стабилизируется. — Теперь Эйлин лукавила. — Мне бы хотелось, чтобы вы были здесь на всякий случай. Хотя бы какое-то время. Передайте, пожалуйста, вашей жене спасибо за терпение. Мне нужно привыкнуть к переменам. Она, наверное, удивляется, почему вы все еще здесь.

— Моя жена... Она не знать, что ваш муж в лечебнице.

— Не знает?

— Нет. — Сергей засмеялся. — Какая ей разница? Лишь бы я деньги домой приносить.