Аэростат. Течения и Земли Гребенщиков Борис
Минимализм
На вопрос «Что такое серьезная музыка?» – я бы ответил, что это музыка, которой вы готовы довериться, которая развивается и живет в другом времени. Ведь обычно от современного музыкального произведения ждут немедленного удовлетворения: если с начала песни прошло тридцать секунд, а они еще не запели – перематывай, некогда нам слушать, как они тут рассусоливают.
В случае с серьезной музыкой – другая история. Мы временно сдаем все наши ожидания в гардероб, перестаем считать секунды, устраиваемся поудобнее и ждем, когда сказочник поведет нас за руку в волшебный и невиданный мир.{107}
Симфоническая музыка развивается именно по этим законам.
Мне сильно повезло: когда я был совсем маленьким, мама водила меня в Филармонию (за что ей огромное спасибо!), и деваться было некуда, мне, может, и хотелось бы заняться чем-то другим, но права выбора у меня не было, да и, признаться, было интересно: уж больно небытовое времяпрепровождение, здорово и красиво. Поэтому вкус к симфоническому волшебству был привит мне с самого детства.
Но все-таки довериться классической-симфонической музыке было не всегда легко – слишком уж она набила оскомину, слишком много звучало ее по радио: «Вы слушаете передачу „В рабочий полдень“; а сейчас по заявке рабочих машиностроительного цеха прозвучат ноктюрны Шопена». Поэтому я и ринулся тогда (как только смог) с головой в совсем другую музыку и много лет исследовал ее просторы.
Терри Райли
Но со временем начало хотеться все большего – и я вновь пришел в места, которые видел в детстве, но на этот раз уже осознал их совсем по-другому.
А поскольку опыт слушания музыки у меня уже накопился довольно большой, я обнаружил, что так называемая классическая музыка просто по-другому относится ко времени. Когда она писалась, люди, видимо, меньше торопились, у них был другой темп жизни… или они просто лучше относились к самим себе. И чтобы начать слышать эту музыку, попадая в нее из современного пространства, приходится сознательно перестраиваться на неторопливость. Но эта неторопливость окупается стократ. А в случае с экспериментальной музыкой вообще не знаешь, чего от нее ждать.{108}
Обычно мы воспринимаем музыку со стороны – как картинку, висящую на стене. Но подойдите к этой картинке ближе – слушайте музыку, и пусть все остальное временно перестанет для вас существовать. Теперь еще ближе – пересеките невидимый барьер, отделяющий музыку от вас. Войдите в музыку так, как будто это комната. Звуки окажутся перед вами, справа и слева, они будут вокруг, они будут находиться с вами в одном пространстве. Заметьте: звуки, а не музыканты с инструментами; звуки, свободные от средств их извлечения, и ваша душа наравне с ними.
Важны не сами звуки, а чувства, которые они создают. Так же, как когда вы читаете газету или книгу, вы не обращаете внимания на то, что перед вами – буквы, напечатанные краской на бумаге, и эти буквы складываются в слова; нет, вы воспринимаете ТО, ЧТО СКАЗАНО этими словами. Вот именно так неважны музыканты со своими музыкальными инструментами – важны сочетания звуков, появившиеся на свет с их помощью. Музыка напоминает вам что-то, что вы знали и раньше (назовем это «архитектурой Бытия»), но это как-то забылось – а теперь вы вновь пришли в это место, где вы наравне с музыкой.{109}
Терри Райли и Пандит Пран Нат
Про калифорнийского композитора Терри Райли говорят: «Это один из ста людей, создавших двадцатый век». Именно с его музыки еще в 1964 году началось музыкальное движение, называемое минимализмом. По мнению специалистов, оно изменило направление музыки XX столетия. Как пишут критики, «гипнотические, многослойные, полиметрические, с привкусом Востока композиции Терри Райли разбудили в людях интерес к Новой Тональности».
Терри Райли родился в Калифорнии, закончил консерваторию в Сан-Франциско; но его наиболее важным учителем был индийский классический певец Пандит Пран Нат. Райли много раз ездил в Индию – играть и учиться. Еще он много путешествовал по Европе, впитывая музыкальные культуры и подрабатывая пианистом в барах.
В 60-е годы он устраивал знаменитые «всенощные концерты», где импровизировал от заката до рассвета, используя сложную, разработанную им самим систему, позволявшую ему играть вместе с отражениями его собственного звука. Для непрерывности звука он подключал к старой фисгармонии пылесос – чтобы не качать меха ножными педалями; играл какую-то фразу, электроника ее повторяла, он играл еще – уже вместе со своим эхо, и так далее. Когда же вся эта система хорошенько раскочегаривалась, Райли еще играл поверх нее на саксофоне. Люди приходили на такие концерты всеми семьями, с едой и спальными мешками.
LP «Rainbow In Curved Air», 1971
Так он основал минимализм и стал одним из самых известных композиторов XX века. Теперь он профессор консерватории.
Альбом «Радуга в изогнутом воздухе» принято считать классикой современной музыки и величайшим шедевром Терри Райли. Эта фантастическая музыка не сразу открывает свои секреты, поэтому подождите, не торопитесь, слушайте, войдите внутрь и соприкоснитесь с ней напрямую.{110}
Джаз!
Джордж Ширинг – один из самых выдающихся джазовых пианистов середины XX века, пусть и обвиняют его в чрезмерном коммерческом успехе. О нет, беда с ним гораздо серьезнее. Он белый, а все знают, что настоящий джаз могут играть только афроамериканцы, ну а по-нашему, политически некорректному, – негры. Не вижу, кстати, в этом слове ничего плохого!
Джордж Ширинг
Собственно, именно негры сотворили американскую культуру, и если сегодня эта самая культура пришла в такой упадок, то это совершенно не их вина. Блюз, джаз, рок-н-ролл, реггей, рэп – все они уходят корнями в матушку Африку, без них вообще не было бы музыки XX века. А если бы и была, то вряд ли кто-нибудь смог бы ее слушать (судя по творениям серьезных европейских композиторов), а вся остальная хорошая музыка безусловно была написана не без влияния всего вышеперечисленного.{112}
Сразу признаюсь, что я ничего не понимаю в джазе, так что пусть специалисты не шлют на мою голову проклятий! Но время от времени я сам не могу устоять перед загадочной, египетски-непроницаемой для постороннего, призрачной красотой этой невероятной музыки. Взять, к примеру, «Nuit Sur Les Champs-Elyees» – великий, величайший, трижды величайший Майлс Дэвис записал эту композицию для французского кинофильма «Лифт на эшафот» (Lift to the Scaffold) импровизируя – глядя на экран и играя.{113}
Майлс Дэвис
Чарли Паркер и Джеки Пэрис
Специалисты говорят, что джаз появился на свет в борделях Нового Орлеана. Когда посетителей не было, музыканты, чтобы не скучать, играли друг для друга и, естественно, пытались удивить друг друга. Начали возникать все более и более сложные импровизации; зерно было посажено.
А потом мэр Нового Орлеана начал борьбу за моральный облик города и прикрыл бордели. Соответственно, музыканты остались без работы и начали мигрировать на север – в Чикаго и так далее. Собственно само слово «джаз» как раз и обозначает на черном сленге временное физическое проявление теплых чувств между мальчиками и девочками – что безусловно должно способствовать вечнозеленой популярности джаза среди молодежи.{114}
Арт Блэйки
Луи Армстронг
Начнем с простой хронологии.
В начале XX века по всей Америке начинают открываться танцевальные залы и клубы. В моду входят негритянские танцы.
В 20-е годы два изобретения сильно способствовали популярности джаза – появление удобного железнодорожного сообщения, благодаря чему музыканты смогли беспрепятственно передвигаться по всей стране, и появление грамзаписей. Отныне музыка стала доступна везде и для всех. А кондукторы железнодорожных вагонов (тоже, как правило, негры) считались самыми продвинутыми людьми: они делились с любопытными пассажирами информацией о новых танцах, модных клубах и приторговывали пластинками.
Росло число клубов, и возникало все больше потребности в хороших музыкантах. А тут еще появилось радио и начало транслировать эту новую модную музыку. Все это подготовило почву для 30-х годов, которые вошли в историю как «эра джаза».
И вся эта эпоха совершенно немыслима без Луи Армстронга.{115}
В то время этот самый джаз стал повседневной музыкой, и маленькие группки постепенно переросли в большие – по двадцать – тридцать человек – оркестры[5].{116}
Идем дальше. В 40–50-е годы в центре внимания вновь оказались маленькие коллективы с изощренной техникой – как раз тот джаз, к которому мы все и привыкли. Именно в эту эру появились те гиганты, музыку которых мы сегодня в основном слушаем. А потом возник рок-н-ролл, и джаз ушел на второй план, начал мутировать, после чего и вовсе растворился в истории. Эстафета была передана дальше.
LP «A Love Supreme», 1964
Но это время дало нам огромное количество страннейшей музыки, ключи от которой… а, кстати – где эти ключи?
Когда-то музыку Джона Колтрейна называли «антиджазом», сплошным шумом, лишними нотами. А потом, после его смерти, он стал титаном музыки XX века. Его альбом «A Love Supreme» («Высшая Любовь») в середине 60-х заслушивался до дыр и вдохновлял, среди прочих, группу Byrds, Пола Маккартни и многих других. Говорят, что Колтрейну не было равных среди тенор-саксофонистов по силе, страсти и постоянному самоизобретению.
Телониус Монк
А еще говорят – человек в поисках Бога.{117}
Знаем ли мы, что значил джаз в ту эпоху, в чем была его ценность? Попробую изложить один из вариантов ответа. Кажется, Бродский говорил: «Существовать неинтересно с пользой»[6]. Джаз этому отличная иллюстрация. Нет в джазе пользы. Есть радость – следить за приключениями звука и ритмов; смотреть, как ноты перемещаются туда-сюда, но – что важно – не туда, куда мы думаем. Например, как у Телониуса Монка.{118}
О, бесподобный безумец Телониус Монк со своими шапочками типа «я у мамы дурочка» и спонтанно возникающими искрометными медвежьими танцами посередине песни. Да, рассказывать истории про джаз можно часами. Большая часть гениев этой американской классической музыки была со странностями. Но я отвлекся – мы же говорили о ключах…
Итак. Темные кафе, бородатые битники в темных очках обсуждают с длинноволосыми девушками в коротких юбках и черных чулках дзен-буддизм и курят тигровый камыш, запивая его грубым алкоголем. Джазовый рай. Таким он казался – и был – в начале 60-х, как говорят все очевидцы. Тот же Донован вырос именно там.{119}
Донован
Юные Кит Ричардс и Эндрю Луг Олдем в Blue Boar Motorway Cafe идут в туалет поговорить со старыми джазменами, 1963
Смешно, но даже Rolling Stones поначалу считались джазовой группой. Кит Ричардс вспоминает, что старые джазмены, бывало, ласково зазывали юных Стоунз поговорить в туалет: «Сынок! Видишь эту бритву? Не играйте больше ваш джаз в нашем клубе».
У меня, конечно, другие воспоминания: когда я вертел мальчиком ручку приемника в попытках найти какую-нибудь приличную музыку, а советское государство всячески пыталось этому помешать, беззастенчиво заглушая все западные радиостанции специальными глушилками, то из-под хрипа и воя этих глушилок время от времени прорезались божественные звуки чьей-либо импровизации – и даже я, отчаянный противник всего, кроме рок-н-ролла, прекращал на время вертеть ручку древнего приемника с зеленым кошачьим глазом и слушал.
И спустя много-много лет опять к этому вернулся.{120}
Постойте, так как же с ключами? – спросите вы. А я не отвечу. И рад бы, да как об этом сказать словами? Может быть, вы сами их найдете.
Дэвид Уоррен Брубек
30–40-е
Музыка Безмятежной Неги
Не знаю, как на кого, а на меня песня «Honey Pie» когда-то очень сильно подействовала – и заинтересовала. Было понятно, что это не рок, а при этом все равно Beatles, и понятно, что уж если они что-то играют, то это не просто так. А настрой песни отсылал меня к какому-то неведомому древнему миру, ничем еще не омраченному и полному безмятежной неги. Прошло много времени, было прослушано много музыки, и однажды я все-таки пустился на розыски; что же это за мир такой, полный безмятежной неги?{122}
Не будет преувеличением сказать, что популярная музыка, как мы ее знаем, появилась в период между Первой и Второй мировыми войнами. До этого был европейский мюзик-холл и черные музыканты, импровизировавшие в борделях Нового Орлеана – и когда эти две струи смешались, родился джаз, как мы теперь его знаем. А джаз этот тогда исполнялся большими оркестрами, называлось все это свинг – и одно имя возвышается на этом горизонте, как пирамида Хеопса, – Гленн Миллер.
Гленн Миллер
Скромный американский трудяга, хорошо знающий цену каждой копейке, но при этом одаренный недюжинным музыкальным чутьем и чудовищной работоспособностью, Гленн Миллер стал королем-солнце эпохи свинга. В конце 30-х – начале 40-х годов оркестр Гленна Миллера полностью взял в полон американское радио – только в 1940 году его песни 31 раз попадали в десятку лучших. Некоторые поклонники джаза предпочитают другие оркестры, где было больше импровизации, но Гленн Миллер вывел свинг на такой высокий уровень сложности и коммерческого успеха, которого никто не достигал ни до, ни после него.
Эл Боулли
Звук его – характерный замес кларнета и саксофонов – практически определил эпоху свинга. Но началась война, Гленн как подлинный патриот с трудом пробил себе назначение в армию, распустил оркестр и начал играть концерты для солдат, на фронте, с составом, набранным уже там. В 1944 году самолет, в котором он летел на очередной концерт, из Лондона в Париж, бесследно пропал над Ла-Маншем. Говорят, что он погиб, но может быть, он просто присоединился к великому оркестру в небесах.
И даже спустя сорок лет после его смерти его пластинки продолжали становиться золотыми.{123}
Еще один великий голос предвоенной эры, истинно интернациональная звезда, самый популярный певец Англии перед войной – Эл Боулли. Он родился в Мозамбике, грек по отцу и ливанец по матери, был воспитан в Йоханнесбурге, а петь с оркестром научился в Индии и Сингапуре. К середине 30-х годов Боулли записал более пятисот песен, у него были собственные радиошоу по обе стороны океана, и все дамы рыдали, заслышав его голос. Он тоже стал жертвой войны – в 1941 году во время бомбежки Лондона немецкая бомба попала в дом, где он жил. Но золотой его голос навсегда остается с нами.{124}
Но мир сходил с ума не только от Эла Боулли. Роковая женщина в цилиндре и черных чулках (или, напротив, в мужском костюме) с сигаретой в длинном мундштуке и хриплым голосом с тяжелым немецким акцентом, звезда эстрады и кино, влюбляющаяся и феноменальная Марлен Дитрих стала мессией и ангелом грядущего освобождения женщин.{125}
Марлен Дитрих
Что же касается негритянской составляющей, безусловным феноменом времени были Mills Brothers – Братья Миллз. Четыре брата начали выступать на эстраде еще с 20-х годов, один брат Миллз играл на гитаре, другой – на смешной жестяной дудочке под названием казу, и все потрясающе красиво пели. Но однажды Харри Миллз забыл свое казу дома, и когда пришел его черед играть, от ужаса прижал кулак ко рту и мастерски воспроизвел звук трубы. Получилось очень похоже. Пораженные братья немедленно ввели это в свой репертуар.
Братья Миллз
Вскоре они так навострились воспроизводить звуки всяких инструментов, что на афишах приходилось писать – «четыре парня и одна гитара» и прилагать к пластинкам сертификат типа «Все звуки, которые вы слышите, производятся ртом человека». И все это – в дополнение к прекрасному пению, сложнейшим гармониям и ритмам. Теперь таких не делают.
Они переехали в Нью-Йорк, стали сенсацией и продолжали быть ею многие десятилетия. Ведь Братья Миллз, безусловно, самая долгоиграющая группа планеты: они вышли на сцену в середине 20-х годов и продолжали играть вплоть до самого конца XX века (уже с помощью третьего поколения Миллзов).{126}
Еще одни скромные труженики мюзик-холла, внесшие свою значительную лепту в счастье всех разумных существ, – англичане Фланаган и Аллен.
Фланаган и Аллен
Достаточно просто послушать эти голоса, это настроение, чтобы начать с удовольствием смотреть вокруг и вдруг заметить, что мир совсем не так уж плох.
Таким вот образом и сохраняются самые простые и самые важные человеческие ценности; именно этому Пол Маккартни и научился когда-то у своего отца, тоже работавшего в довоенных мюзик-холлах, – научился и передал это нам, как будто это магический ключ, отпирающий великие тайны человечества.{127}
Ink Spots
И раз уж мы залезаем в такие глубокие закрома истории, нелишним будет посмотреть с чисто детским любопытством, откуда что берется. Группа Ink Spots («Чернильные пятна»), тоже ставшая популярной в 30-е годы, положила начала феномену ду-вуп (doo-wop) – это когда несколько голосов делают дувуп-бум-бум-бум. Что за неимением музыкальных инструментов позволяет стоять на углу улицы и петь, приковывая к себе восхищенные взгляды проходящего мимо народа. Именно этим и занимались в 40-е и 50-е годы большинство неимущих афроамериканцев, обладающих врожденной тягой к музыке, – и именно из этого и вырос рок-н-ролл. А начали всё именно они – Ink Spots. «Your Feet’s Too Big» – их песня про то, как неудобно, когда у девушки слишком большие ноги.{128}
Бинг Кросби
Еще один великий голос этой магической эры, когда было принято думать, что мы живем в лучшем из миров, – Бинг Кросби. Может быть, самая известная и популярная его мелодия, которая разошлась по свету самыми умопомрачительными тиражами и до сих звучит из всех звуковоспроизводящих устройств каждое Рождество, главная рождественская песня – «Снежное Рождество». Кстати, рождественские песнопения – один из феноменов, мало привившихся в России, а жалко. Хотя кто знает, может быть и с нами это случится, и нам будет хорошо…{129}
Еще одна прекрасная томная мелодия, еще один сладкий голос – «Спокойной ночи, Вена». Джек Бьюкенен. Об этой песне я упомянул неслучайно.{130}
Джек Бьюкенен
Император Франц Иосиф
Я всегда говорил, что музыка определяет пространство, в котором живут наши души. В то время как Европу в XIX веке трясли разные революции и подготовки к ним, Вена более шестидесяти лет находилась под властью императора Франца Иосифа – и за это время стала мировым центром культуры. Там жили и работали композиторы, художники, скульпторы и архитекторы – каждый почитал за честь и радость приехать в Вену. А в соседней Англии тоже около шестидесяти лет правила королева Виктория, и Англия стала столицей мировой империи, непревзойденной ни до, ни после, процветающей и в промышленности, и в торговле, и в искусствах. Можно задуматься и сложить в уме два и два. Уж очень хочется, чтобы все процветало и у нас. Может быть, и нам можно? Неужели мы этого не заслужили? По-моему, давно пора. Так хочется многих веков мира и покоя – тогда и искусства процветут, и авангард распустится, и терпимее будем друг к другу. А ведь мы уже знаем, что все начинается с музыки.{131}
Королева Виктория
Рок-н-ролл
(Интерконтинентальные Наблюдения)
Весна идет, весне дорогу!
(Как рок-н-ролл спас западную цивилизацию от вымирания)
Сейчас сложно себе это представить, но до шестидесятых годов писание песен было уделом специально обученных профессионалов. В Нью-Йорке даже была настоящая фабрика по производству песен, многоэтажный дом, назывался The Brill Building, где на каждом этаже было несколько десятков клетушек, в каждой из которых стояло пианино и сидели композитор и поэт. Это была их работа; они приходили туда к девяти утра и сидели до шести вечера. Писали песни.
Джон Профьюмо и Кристин Килер
И песни эти, написанные жесткими профессионалами, были безупречны по форме, но часто, очень часто, повествовали о кризисе бессмысленных отношений.
Народ слушал-слушал эти песни, потом крепко задумался и c сомнением посмотрел на противоположный пол.
Замечательный эссеист и философ Сомерсет Моэм подвел итог: «Любовь – это всего лишь грязный трюк, который проделывают с нами исключительно для продолжения рода человеческого».
Численность народонаселения начала падать. Доходило до абсурда: когда в 1963 году британские газеты обнародовали фотографию министра консервативного кабинета Джона Профьюмо (John Profumo) в обществе женщины, разразился такой скандал, что всему правительству пришлось уйти в отставку.
Но Бог заботится о людях. Уже наступали новые времена. Рок-н-ролл изменил status quo; каждая группа начала писать свои собственные песни; наивно, неумело, но от души, с искрометным юношеским задором. И в музыке появились бередящие душу ноты весны. Группа Manfred Mann запела песню «Do Wah Diddy» с пронизывающей душу историей о том, как лирический герой идет по улице, напевая «шу ва дидди ди ди дам ди ди ду». А навстречу ему идет девушка, напевая абсолютно то же самое. Естественно, природа берет свое, и они удаляются вместе, продолжая напевать свою мантру. Эта штука, как справедливо замечал один монстр, будет посильней, чем «Фауст» Гёте.{132}
Manfred Mann
Песня заронила в сердца молодежи новые идеи. Впервые за много лет парни внимательно посмотрели в сторону девушек. Но поскольку в песне Манфреда Манна не до конца ясно, чем же им, молодым, заниматься, кроме пения шу ва дидди ди ди дам ди ди ду, возникла необходимость в более подробном рассмотрении феномена. Короче говоря, потребовался путеводитель по мальчикам и девочкам. Группа Searchers, внимательно вглядевшись в ситуацию, обнаружила, что девочки любят сладкое, и, соответственно, мальчики должны удовлетворить эту девчачью потребность.{133}
Searchers
Герой же песни группы Tremeloes забыл накормить свою девушку сладостями, и девушка немедленно перешла к другому юноше, который не пренебрегал ее потребностями.{134}
А голландская группа Shocking Blue, известная всему миру своим гимном богине любви Афродите «Venus» (в русском переводе «Шиз Гара»), в то же время напомнила, что те, у кого нет денег на материальные сладости, могут и должны петь своим девушкам серенады.{135}
Shocking Blue
Группа же Troggs (сокращение от слова «Троглодиты») уточнила технологию писания этих серенад в песне Jingle Jangle.{136}
Но безусловными лидерами революции все-таки оставались Beatles – с присущей им бескомпромиссностью они поставили точки над «i» и записали песню «Я хочу держать тебя за руку». Мир ахнул. Теперь всем стало ясно, что делать дальше. Человечество было спасено.{137}
А протеже Beatles, тоже знакомый вам дуэт «Питер и Гордон», нашли имя новому феномену – Любовь.{138}
Между тем на юге Европы квинтет Los Bravos, рассмотрев страдания юноши, которому с любовью не повезло, записал песню о том, что Черное – Это Черное («Black Is Black»). Это точное замечание так потрясло отвыкших замечать цвета северян, что песня стала единственным международным хитом, вышедшим из Испании.
LP Los Bravos «Black Is Black», 1966
И до этого черный цвет привлекал внимание творческих личностей – достаточно вспомнить «Baby’s In Black» Beatles, «Paint It Black» Rolling Stones и «Черный квадрат» Малевича – но никогда доселе научная истина не была выражена столь математически точно.{139}
Коллектив Zombies, всю свою карьеру старательно уклонявшийся от денег и известности, тоже внес свою лепту в дело образования молодежи. Он обратил внимание молодых людей, уже приученных к необходимости девушек, что иногда эти самые девушки отсутствуют. Песня так и называлась «Ее там нет» и вызвала взрыв эмоций.{140}
Zombies
С подачи Zombies молодые люди обратили внимание, что девушки на самом деле иногда отсутствуют. Что же делать? Хорошо это или плохо? Не зная, чем занять себя в такой ситуации, юноши приуныли и часто боялись даже выйти на улицу. Но тут появилась группа Who с недвусмысленным гимном «Ребята в порядке», где ясно было сказано, что ребята – даже без девушек – тоже в порядке.{141}
The Who
Gerry & The Pacemakers
Услышав песню Who, ребята приободрились. Самые смелые даже перестали стесняться появляться на улице без девушки. Тем более что главные ливерпульские конкуренты Beatles, группа Gerry & The Pacemakers, поддержали народный дух и объявили во всеуслышание: «Все будет хорошо».{142}
Но главным в жизни все-таки оставалась любовь.{143}
The Fourmost
И если на секунду забыть об анализе общественных отношений в Западной Европе, мне, честно говоря, сильно повезло. Под эти песни проходило мое отрочество, с ними я шел в школу и с ними из школы возвращался, они играли из колонок, выставленных на подоконник анонимными любителями музыки, их подбирали в темных дворах опасные ребята в клешах с семиструнными гитарами без одной струны. Эти песни научили меня воспринимать жизнь как чудо, как счастье.{144}
Когда я был маленьким, батюшка-царь Никита Хрущев гарантировал всем счастливое детство – и с появлением этой музыки детство мое из скучной обязанности на самом деле стало бесконечным счастьем.
И еще большее счастье ожидалось впереди – гарантией этого была та же самая музыка и ее земное воплощение – бесконечное синее небо с ослепительнобелыми облаками. И знаете, музыка и небо сдержали свое обещание.{145}
Англия
London Town
Есть один город на земле. Город-миф, город-легенда, город контрастов, город вдохновения.{146}
Лондон. Город, выходящий за пределы любых определений и описаний.
Говорят, что есть два типа людей: одни любят Париж, другие – Лондон. Вот Хемингуэй писал: «Париж – это праздник, который всегда с тобой»; согласен обеими руками, вот и замечательно; пусть все едут гулять по Champs Elyees. А Лондон… Лондон не нуждается в рекламе. Лондон – это другое.
К этому городу принято прилагать слово «самый». Что-то вроде «самый крупный город на земле с самым длинным в мире метрополитеном». Но давайте посмотрим на факты.
Памятник Баудике в Лондоне
Лондон действительно чуть не тысячу лет был самым большим городом в мире; только в 1957-м он уступил это почетное место городу Токио. Однако и по сей день в Лондоне живет больше народу, чем в любом другом городе Европы. В Лондоне действительно самое длинное метро в мире – 392 километра путей. Даже миллиардеров в английской столице больше, чем в любом другом городе мира. И Лондон действительно, как пишут в газетах, был и остается Меккой для всякого рода искусств.
Но дело совершенно не в этом. Это только следствия некоей причины.{147}
Оскар Уайльд
Исторические книги сообщают: Лондон – или, как он тогда назывался, «Лондиниум» – был основан римскими легионерами в 43 году нашей эры.
Но знающие британские краеведы (например – первый историк Англии Джоффри Монмутский) считают: история его начинается значительно раньше. После Троянской войны и падения Трои, описанного Гомером, правнук героя «Илиады» Энея Брут приплыл в Британию и основал на месте будущего Лондона поселение, и случилось это чуть более 1100 лет до нашей эры. Говорят, что могила Брута как раз и находится в том самом холме, на котором ныне стоит лондонский замок Тауэр.{148}
Гилберт Кийт Честертон
В 60 году нашей эры Лондиниум был полностью сожжен королевой Баудикой (которую у нас принято называть Боадицеей). Надо признаться, что у нее были все основания вести себя так некорректно.
При жизни ее мужа, короля восточной Англии Прасутагуса, римляне вели себя довольно мирно; но муж – как это порою случается – умер, оставив свое царство напополам: императору Нерону и Баудике. Однако римляне признавали наследование только по мужской линии и забрали себе все. Баудика запротестовала – ее схватили и… Ну, в общем, жестко обошлись и с ней, и с ее дочерьми.
Тогда оскорбленная королева собрала войско в сто тысяч человек и начала войну. К чести ее надо сказать, что поработала она на славу. Лондон был выжжен так, что до сих пор археологи называют этот запекшийся слой «слоем Баудики». Не надо обижать вдов.
В хрониках того времени пишут, что она была «значительно умнее, чем обычно бывают женщины»; высокой, с рыжими волосами по пояс, грубым голосом и пронизывающим взглядом. Не зря ей поставили памятник.
Пэлем Грэнвил Вудхауз
И кстати, если случайно окажетесь как-нибудь в лондонском метро: по некоторым источникам, могила королевы Баудики находится где-то под платформой станции Кингс-Кросс.{149}
Однако история – историей. Как же объясняют загадочную притягательность Лондона чуткие инженеры человеческих душ?
«Главная взятка, которую Лондон предлагает воображению человека, – это то, что среди огромного разнообразия народов и условий в этом городе легко поверить, что здесь могут существовать романтики и что поэт, мистик и герой могут надеяться встретить здесь себе подобных» – так сказал когда-то поэт и философ Ральф Уолдо Эмерсон[7].
Ральф Уолдо Эмерсон
Прошло больше стапятидесяти лет, но я готов с ним согласиться. Более того – кто бы ты ни был, иногда на самом деле встречаешь там себе подобных.{150}
Неспроста именно в Лондоне жили герои великих книг и не менее великой истории.
Здесь охотились за злодеями Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, отец Браун и даже Эраст Петрович Фандорин; здесь спасал мир от террористов Человек, Который Был Четвергом[8], Питер Пэн летал над Кенсингтонским садом, а герои Вудхауза распространяли свет и сладость. Шекспир построил здесь театр, чтобы ставить там трагедии, герои которых зачастую еще недавно ходили по этим же улицам, а Гендель выкидывал в окна капризных примадонн.
Обри Винсент Бердсли
Здесь любимая народом актриса Нелл Гвин, фаворитка Чарльза Второго, открыв окно кареты, увещевала бушующие толпы: «Успокойтесь, добрые люди, я не католическая шлюха, а вполне протестантская», после чего народ расступался и кричал «Ура!».
Здесь гуляли Beatles и Хендрикс, Донован и Who, Оскар Уайльд и Бердсли; сюда будущий сэр Фрэнсис Дрейк привел судно, и королева, взойдя на борт, сказала: «Мой любимый пират»; а столетием позже в назидание задумчивым морякам вдоль Темзы стояли виселицы с телами пиратов. Кстати, виселица, на которой закончил свои дни капитан Кидд, до сих пор стоит у паба «Prospect of Whitby» в Восточном Лондоне.{151}
Сэр Фрэнсис Дрейк
Чего только нет в этом Лондоне. Взять хотя бы вышеупомянутые пабы. Ведь пабы Лондона – особая история.
Паб – это совсем не пивная. Это место встречи, клуб, информационный центр; дом вне дома. И у каждого есть свои легенды.
В том же «Prospect of Whitby» пираты могли соседствовать с судьями, которые вскоре будут их вешать, а вокруг паба гуляли банды, подбиравшие загулявших граждан, которые поутру оказывались матросами и более никогда не видели родины. Другие пабы знамениты своими завсегдатаями: разбойниками, философами и деятелями искусств; третьи – призраками.
Мемориал капитана Кидда у «Prospect of Whitby»
В общем, в Лондоне не соскучишься.{152}
А что еще говорят? Говорят: «Лондон – это дурная привычка, с которой невозможно расстаться».
А вот слова Генри Джеймса[9]: «Трудно говорить о Лондоне адекватно или просто справедливо. Не то чтобы он был приятным местом; нельзя сказать, что Лондон – мил, или весел, или легок, или безгрешен; отнюдь. Он всего-навсего великолепен».
Генри Джеймс
И наконец: «В нашу эпоху, когда империи не в моде, Лондон непритязательно, но гордо остается имперским».{153}
Центром равновесия Лондона много веков была королевская крепость Тауэр, построенная еще Вильгельмом Завоевателем в XI веке. Однако Вильгельм (хотя какой он Вильгельм, когда он норманн, – он, в лучшем случае, Уильям, а то и Гийом) строил не на пустом месте.
Вильгельм Завоеватель
Карта лондонского метро, 1913
Тауэр был возведен на месте древнего святилища, как его называли – Белого холма. Помимо могил Брута и другого короля Британии, Молмутия, похороненного здесь в 500 году до нашей эры, с этим мистическим холмом связана еще одна история – именно здесь была погребена голова короля Британии Брана Благословенного[10]. Когда великий Артур пал от уки своего сына Мордреда, а рыцари Круглого стола исчезли, на этом самом Белом холме вдова Артура королева Гиневер скрывалась от Мордреда, который хотел насильно взять ее себе в жены. Не знаю уж, так оно было или нет, но такие легенды дошли до нас.
А Тауэр и поныне там, вместе со своими охранителями – девятью воронами, птицами Брана Благословенного.{154}
А лондонское метро, ласково называемое «подземкой»… Отдельный мир, тоже со своими мифами и легендами. Есть, например, несуществующие, но вполне реальные станции; целые и навеки запечатанные, и что там происходит, невозможно даже догадываться.
Кенсингтонский сад. Фото П. Пена
Вот у нас в метро бестелесный консервированный голос вещает: «Следующая станция такая-то, пересадка туда-то»; а в лондонской подземке можно услышать совсем другое. Вот несколько случайно подслушанных объявлений:
«Хелло; я – капитан вашего поезда; вскоре мы тронемся в путь. Мы будем двигаться на высоте приблизительно ноль футов; ориентировочное время прибытия на станцию „Морден“ – 3 часа 15 минут. Температура в „Мордене“ около 15 градусов по Цельсию; „Морден“ находится в том же часовом поясе, что и „Милл Хилл“, поэтому нет никакой необходимости переводить стрелки часов».
Rolling Stones, Лондон, 1967
Джентльмену в длинном сером пальто, пытающемуся влезть во второй вагон: «Скажите, пожалуйста, какая именно часть фразы „отойдите от дверей“ вам непонятна?»
«Итак, леди и джентльмены, впереди нас начинает брезжить свет; судя по всему, это станция „Банк“. Лично я надеялся, что это будет Париж. Ну, ничего, может быть, в следующий раз».{155}
Лондон, 1967
Но, что ни скажи про Лондон, будет или слишком много, или слишком мало. То ли дело – музыка; она передает все гораздо лучше.{156}
Это город, в котором невозможно соскучиться; здесь можно жить веками и всегда найдется чем заниматься, где гулять, что изучать. Говорят: «Если человек устал от Лондона, значит, он устал от жизни; потому что в Лондоне есть все, что жизнь может предложить человеку»[11].
А еще говорят: «Это город, паролем которого всегда было слово „свобода“». И вот это, пожалуй, самое важное.{157}
Несерьезная Музыка
Исключительно несерьезная музыка заслуживает исключительного к себе внимания – будь то песни о прелестях сельского хозяйства, как «Jollity Farm» Leslie Saronie with Jack Hylton & His Orchestra, или отвлеченные от аграрных вопросов, но тоже источающие радость через край песни про любовь The Savoy Havana Band.{158}
- Я принес своей девушке яблоко, и она позволила мне взять ее за руку;
- Я принес ей апельсин, и мы целовались под луной.
- Я принес ей банан, и она обняла меня крепко-крепко;
- Сегодня ночью я принесу ей арбуз.{159}
The Savoy Havana Band
Jack Hylton & His Orchestra, 1927
То, откуда же берется такая очаровательная музыка, это – отдельная и удивительная история.{160}
В 20–30-е годы XX века Британия, сохраняя формальный титул империи, была райским захолустьем. Все оставалось как раньше, ничего не менялось.
Берти Вустер попадал во все новые передряги, его верный дворецкий Дживс вытягивал его оттуда; Эркюль Пуаро мазал свои усы специальной помадой, мисс Марпл вязала и размышляла, что у них в деревне тоже был такой случай; в идеальном замке Бландингс девятый лорд Эмсворт отбивался от назойливых гостей, его призовая свинья Императрица отдыхала в сарае, а дядюшка Фред распространял свет и сладость. Читайте Вудхауса и ранние вещи Агаты Кристи – там все описано.
Сэр Ноэл Пирс Кауард
Но с той стороны океана (как тогда говорилось, «с той стороны пруда») доносились новые веяния и новые звуки.{161}
Шла «эра джаза». Для Британии джаз был заморским экзотическим блюдом; мало кто в этой стране, не говоря уже о музыкантах, имел возможность услышать подлинный живой джаз. И лишь немногие счастливчики позволяли себе насладиться редкими и дорогими американскими пластинками.
Но публике, лишенной граммофонов, тоже хотелось новой музыки. И британским музыкантам, привыкшим к вальсам, духовым маршам и мюзик-холлу с водевилем, пришлось браться за учебу. И результаты не замедлили последовать. Начался британский танцевальный бум. Новая музыка, хотя и довольно отдаленно похожая на джаз, воцарилась в танцевальных залах отелей всей Англии – вплоть до самого конца тридцатых годов, когда американские джазовые оркестры во главе с Гленном Миллером импортировали в Британию настоящий свинг.{162}
LP Whispering Jack Smith «Me And My Shadow»
Годы между Первой и Второй мировыми войнами были временем крайней экстравагантности, сияющей передышкой между окопами.
Имперские устремления старого поколения привели мир на грань разрушения; в ответ на это новое поколение заявило: «Мы пойдем другим путем» и начало танцевать чарльстон. Параллельно с этим вскоре наступила Великая депрессия, банковский крах, и это удивительным образом зарядило новую музыку очарованием фривольности и счастья.
Танцы создавали отчаянный оазис энтузиазма и веселья; но призрак войны все время маячил где-то неподалеку: недаром одним из кумиров британского танцевального бума был Шепчущий Джек Смит (Whispering Jack Smith), прозванный так за особый тембр голоса (во время Первой мировой войны он попал в окопах под немецкую газовую атаку, что изменило его голос навсегда).{163}
Очень часто эти пластинки, на ярлыках которых часто стояла надпись novelty foxtrot, забирались на территорию, где этот гибрид джаза и мюзик-холла сопровождался текстами настолько эксцентрическими и странными, что до сих пор невозможно определить, какого же эффекта хотели добиться авторы. Ведь лирическая песня про молодого человека, который намеревался принести арбуз своей девушке, кончается сообщением, что скоро он принесет ей веревку, чтобы она могла повеситься.
Впрочем, британское чувство юмора – дело особое, как могут засвидетельствовать все, кто когда-либо видел лучшую британскую комедийную передачу «Летающий цирк Монти Питона» (Monty Python’s Flying Circus).{164}
Бебе Дэниелс
Бен Лион
Шло время; наступила и кончилась Вторая мировая, прошли разруха, карточки и рационы; началось время блюза и рок-н-ролла, вскоре перешедшее во что-то новое.
И тогда – в веселые времена золотого века – на просторах Британии самопроизвольно зародилась замечательная группа The Bonzo Dog Doo Dah Band. Все слушали рок-н-ролл, а эти чудаки во главе с отчаянным суперэксцентриком Вивиан Стэншолл (Vivian Stanshall) играли сюрреалистический коктейль из дадаистских скетчей и музыки 30-х годов. Еще будучи студентами, будущие бонзовцы собирали старинные пластинки на 78 оборотов, которые тогда еще можно было купить за считаные пенсы в лавках старьевщиков на Портобелло-роуд. И Bonzo Dog Band немедленно стали ужасно популярны. И даже битл Пол Маккартни ходил у них в поклонниках.{165}
Вивиан Стэншолл
Портобелло-роуд
И так велика была любовь простого народа к Bonzo Doo Dah Dog Band, что однажды они даже попали в верхние строчки коммерческого чарта. Песня называлась «Я Городской Космонавт» («I’m the Urban Spaceman»), и написал ее для них не кто иной, как их старинный приятель Apollo C. Vermouth (то есть Пол Маккартни).{166}
The Bonzo Dog Doo Dah Band
И Bonzo Dog Band были не одиноки в любви к этому мифическому времени; рядом с ними на том же музыкальном поле обретались эксцентрики The Alberts, возобновители старых традиций Temperance 7, а самой популярной была «Группа нового водевиля» – The New Vaudeville Band.{167}
The New Vaudeville Band «Winchester Cathedral», 1966
Надо сказать, что будущий сэр Пол никогда не скрывал своей любви к такой музыке, – в конце концов, его отец сам всю жизнь играл что-то такое, и Пол впитал ее с детства. Став же повзрослее, он вплел ее в ткань музыки Beatles, а позже и в свое сольное творчество – и тем самым вернул ее всему миру.{168}
Будущий сэр Пол
Древние китайцы были твердо убеждены, что золотой век был когда-то давно; что именно с него началась история Поднебесной – и эта уверенность лежит в основе их философии и отношения к жизни. Мы же говорим, что золотой век музыки случился в 1960-е; те же, кто жил тогда, относили золотой век к идилии предвоенных лет. В свою очередь, старики 30-х со слезой умиления вспоминали эпоху правления королевы Виктории.