Запойное чтиво № 1 Крыласов Александр
Вера — хорошенькая, голубоглазая брюнетка резко отвернулась, между её густых ресниц прошмыгнула первая слезинка.
— Нежданова, — Бурмакин нервно зашагал по комнате, — ты несёшь полную чушь. Но женщина может себе это позволить, мужчина — никогда.
В этом месте Бурмакин надулся, как индюк и решительным жестом подтянул свои треники.
— Пойми же ты, мужчина за всё несёт ответственность, за всё. Сначала мы должны окончательно стать на ноги, обзавестись собственным жильём и только тогда…
— Тогда мне стукнет сорок лет, — всхлипнула Вера.
— А хотя бы и так, — не сдавался Ваня, — ну, какая из тебя мать в данный момент? Тебе всего двадцать пять.
— Мне уже двадцать пять.
— На западе люди заводят потомство после сорока, — привёл Иван ещё один аргумент, — сначала они думают о своей карьере и только потом о продолжении рода. И это правильно.
— Бурмакин, ты готов трахаться в двух презервативах, лишь бы я не залетела.
— Чур, меня, — перекрестился Ваня, — только этого ещё не хватало.
— Мы встречаемся уже три года, — заплакала Вера, — а ты ведёшь себя так, словно у тебя нет передо мной никаких обязательств.
— Сейчас вся молодёжь проживает раздельно, это веяния нашего времени. Скажи, разве тебе плохо?
— Да, мне плохо. Я живу у родителей, и каждый день меня изводят вопросом: когда же я выйду замуж?
— Пойми ты, наконец, всё упирается в жильё, — стоял на своём Бурмакин, — вот когда мы возьмём ипотеку, тогда другое дело. А пока мне нужно ещё с кредитом за «форд» разобраться.
Вера ещё раз хлюпнула аккуратным носиком и достала платок.
— А я вчера гадала на картах, и по всему выходит, что в этом году мы поженимся, и у нас родится сын.
— Каким образом? Беременность, если ты в курсе, протекает девять месяцев. Так что по любому, роддом в этом году тебе не светит.
— Карты не врут.
— Что за мракобесие?
— У всех, кому я гадала, всё всегда сбывалось.
— Чушь! — взвился Бурмакин, — обалдела совсем?! В двадцать первом веке в какие-то гадания верить. Нежданова, у тебя что, совсем чердак снесло? Может, тебе успокоительные попить?
Зазвонила мобила, Иван, чертыхаясь, взял трубку. В ней раздался до боли родной голос:
— Вань, ты там скоро? — нетерпеливо поинтересовался Переплут.
— Не мешай.
— Долго ты ещё будешь со своей девой рассусоливать? Я есть хочу, калачей хоть вынеси.
— Сам сходи и купи.
— У меня денег нет.
— Боги пирожков не лопают, они амброзией питаются, — отрезал Иван и нажал отбой.
Через секунду телефон зазвонил снова. Бурмакин побагровел и прижал телефон к уху.
— Ну, Ваньша, ну, погоди! — наперебой запищали анчутки, — вернёмся, на английский флаг тебя порвём!
— При чём тут я?! — переполошился Бурмакин, — это Переплут вас забыл!
— Супротив него не попрёшь, — призналась нечисть, — а вот тебе, козлу, мы ещё свинью подло-о-ожим.
— И что вы мне сделаете?
— Скоро узна-а-аешь.
— Пошли в баню! — огрызнулся Бурмакин и швырнул трубку.
— Судя по твоим воплям, — хмыкнула Вера, — это тебе пора принимать успокоительные. И скажи-ка, друг ситный, кто это тебе такой роскошный фингал навесил?
Телефон зазвонил в третий раз. Ваня грозно втянул носом воздух и схватился за трубку.
— Бурмакин? — из трубки послышался незнакомый начальственный бас.
— Да-а-а, — оробел Иван.
— Немедленно явитесь в подвал. У нас к вам ряд неотложных вопросов.
— Уже иду, — Бурмакин поплёлся на лестничную клетку.
2. Бесовская баня
Зашёл Ваня в подвал, а это и не подвал вовсе, а русская баня. Да не простая, а для дорогих гостей срубленная, ценными породами дерева отделанная, да роскошной мебелью обставленная. И будто, он уже в парилке, от каменки жаром пышет, от ароматного пара дух захватывает. А на полке лежат две обнажённые девы красоты неописуемой и так к себе и манят, так и манят. Сами белокурые, а кожа у них жемчужно-розовая. Налитые такие девахи, аппетитные, не хуже, чем в глянцевых журналах, кажется, только их пальцем ткни, так они и брызнут. Первая дева и говорит:
— Снимай исподнее, Вань, ты же в нём сопреешь.
Расстегнул Иван непослушными пальцами пуговки рубашки, скинул треники и застыл в одних семейных трусах. А вторая дева и предупреждает:
— Осторожно, Ваня, тут склизко. Иди к нам, да не оборачивайся.
Пошёл Иван к распутницам, а те изгибаются, извиваются, прелестями своими роскошными трясут, да и спрашивают:
— Томно ли тебе, Ваня?
— Ох, то-о-омно, — простонал Бурмакин, приближаясь к чаровницам.
— Нравимся ли мы тебе?
— Ох, нравитесь, — промурлыкал Иван, протягивая руки к девам и желая поскорее опробовать их на ощупь, — сразу с двумя у меня ещё ни разу не было.
— Ну, как ты, Ванечка, распалился?
— Ох, распалии-и-ился.
— А теперь охолони чуток.
И вылили, стервы грудастые, на Бурмакина две шайки студёной воды. У Ивана вновь дыхание перехватило. Глядь, а это и не девы вовсе, а анчутки окаянные. Оказывается, это Ермолай и Спиридон изгаляются и над убеждённым атеистом куражатся. Ерька вытянул губы свои поганые трубочкой и давай лепетать:
— Иди ко мне, мой дорогой, дай, я тебя облобызаю.
Бурмакин, хоть и в помутнении, но покачал одурманенной головой.
— Не пойдёшь? Точно? Ты хорошо подумал? А ты Спирь?
— Отзынь, лесбиянец озабоченный, — сплюнул Спиря, подхватил ванину одежду и устремился к выходу.
Еря, корча на ходу рожи, поскакал следом.
— Вещи хоть верните! — взмолился Иван.
— Размечтался.
— Как же я тут останусь в одних труселях-то?
В ответ только хлопнула дверь, да заскрипел ключ в замке, а анчуток окаянных и след простыл.
3. Обознатушки
В ту же секунду дверь ваниной квартиры отворилась, и туда проскользнул Переплут, обернувшийся Бурмакиным, даже бланш под глазом один в один. Времени даром он терять не стал:
— Дорогая, а не заняться ли нам сексом в душе?
— Где?! — оторопела Вера.
— В душе, — ослепительно улыбнулся Переплут, — а что? Что, собственно, в этом такого? А-а-а? Бурный секс среди мыльниц и горшков.
— Каких горшков?
— Детских.
— Ваня, ты забыл — у нас нет детей.
— Будут. Верочка, ты стала слишком рассудительной и приземлённой. Хотя это самое бесполезное в мире занятие — пытаться всё просчитать заранее и жить завтрашним днём.
— Бурмакин, и это говоришь мне ты?!
— Верунчик, я выходил сейчас из подъезда, и луч солнца ударил мне прямо в лицо, он практически ослепил меня. И я внезапно осознал, что человеческая жизнь непоправимо коротка и чудовищно конечна. Ты меня понимаешь? Ничего нельзя откладывать на потом. Давай, заберёмся в душевую кабину, и будем там любиться. Не предохраняясь.
— Не предохраняясь?! — глаза Неждановой полезли на лоб.
— Зачем нам нужна эта резиновая гадость? — поморщился брат два, — а получится ребёночек — замечательно. Ведь это будет дитя нашей любви.
Вера, не веря своим ушам, приблизилась к Переплуту, а тот, не мешкая, принялся стягивать с неё платье.
4. Подвал
Присел Ваня на батарею центрального отопления и пригорюнился. Хорошо, хоть сегодня воскресный день и никто из работников сюда не наведается. А вдруг как припрётся? Бурмакина аж в пот бросило от подобных мыслей. Иван в сотый раз подёргал запертую дверь и попытался отыскать хоть что-нибудь из одежды. Увы, ничего кроме отвёрток, плоскогубцев и ржавой проволоки он не обнаружил. Вдруг петли заскрипели, и дверь отворилась, Ваня испуганно рыпнулся под верстак и притаился.
5. Переплут и Бурмакин
Из дверного проёма выглянул чёрный котёнок. Он прогулялся вдоль всей подсобки, уселся ровно посредине и принялся деловито вылизываться. Бурмакин в три прыжка преодолел расстояние до двери и осторожно выглянул из подвала. На лестничной клетке, слава Аллаху, никого не было, зато на пороге валялись его треники и рубашка, Ваня быстро оделся и поспешил домой. Вера уже ушла, на диване по хозяйски развалился его двойник и смотрел телевизор. Переплут, не отрываясь от экрана, кивнул Бурмакину и отправил в рот пирожок с капустой. На тумбочке зазвонил телефон, из трубки послышался восторженный голос Веры:
— Привет, Ванечка, хочу тебя сказать, что ты был бесподобен. Такого сумасшедшего секса у нас с тобой давно уже не было. Пока, мой хороший, целую.
Нежданова дала отбой, а Бурмакин уставился на Переплута, как партизан на предателя отряда. Тот виновато отвёл глаза, но жевать не перестал.
— Ты… мою… девушку факнул?!
— Так полуфилось, — пробормотал Переплут набитым ртом.
— Что, значит, получилось?! — взбеленился Бурмакин.
— Ну, а что мне делать? Я вошёл сюда без всякой задней мысли, хотел пирожок ущучить, а она лопочет: «люблю тебя, Ваня, хочу тебя, Ваня», и предлагает помиловаться в душе.
— А ты?!
— А что я? Задвинул створки, включил тёпленькую водичку…
— Избавь меня от этих гнусных подробностей! — завизжал Иван.
— Почему гнусных? — удивился Переплут, — нет, нет, ты должен выслушать меня до конца. У твоей девушки пригожее личико, точёная фигурка, прохладная попка, упругие грудки…
— Заткнись!
— Ванятка, да ты лицемер, — остолбенел Переплут, — а какие слова говорил, какой толерантностью грозился.
— Но у всего же есть предел! — окончательно рассвирепел Бурмакин.
— Ты полагаешь?
— Скотина ты, Переплут, — раздражённо выдохнул Иван, но уже без прежнего пафоса, — сначала девушку мою трахнул, теперь подробностями хочешь поделиться.
— Вот за что люблю тебя, Ваня, то за твою отходчивость и беспринципность. Ну, помиловался я с твоей невестой, ну и что? Делов-то.
— Не скажи, я переживаю, — неуверенно заметил Бурмакин.
— Если бы все так переживали, Дездемона умерла старушкой.
— И всё-таки, Переплутище, ты порядочный свинтус.
— Я свинтус? — оскорбился брат два, — а что, мне нужно было отказать девушке и тем самым обидеть её? Намекнуть ей, что она не нравится мне, как женщина? То есть не мне, а тебе. Я выполнил за тебя жениховский долг, доставил твоей любимой неземную радость. И я же свинтус? Спасибо мне должен сказать, а не лаяться. Боги свидетели, я ей столько радости доставил.
— Представляю, что могут вытворять, занимаясь сексом, извращенцы типа тебя, — нахмурился Бурмакин.
— Сексом нужно заниматься так, чтобы девушка потом за тобой с матрасом ходила, — изрёк Переплут, поглаживая себя по животу и целясь за новым пирожком.
— Я тоже поднатужусь и буду рекорды ставить, — пообещал Ваня.
— Ты что, с Богом хочешь посоревноваться? — усмехнулся Переплут, — куда тебе, гундосому. Заметь, я занимался с ней любовью в твоём обличье, а ведь мог легко превратиться в Джорджа Клуни, Антонио Бандераса, Филиппа Киркорова или Николая Баскова. На выбор.
— С последними ты, братан, переборщил.
— Иногда меня заносит, — признался Переплут, — но только на словах. В поступках я несравненно серьёзнее. Превращаться имеет смысл исключительно в достойных персон.
— Значит, я достойный?
— А как же. Ты, Ивашка, человек третьего тысячелетия, надежда нации, друг детей, гроза помоек.
— Не ну, надо же, — насупился Бурмакин, — невесту мою отымел, пироги мои стрескал, теперь сидит, зубы скалит, а я его, прощелыгу, должен понять и простить.
— Забей, — посоветовал Переплут.
— Ты считаешь?
— От тебя не убудет, а я тебе преференции всякие обеспечу.
— Какие? — загорелся Ваня.
— Ну, что ты за человек? — расстроился Переплут, — никаких моральных устоев, лишь бы выгоду извлечь.
— Какая от тебя выгода? — заныл Бурмакин, — второй день живёшь в моей хате, за постой не платишь, электричество жжёшь, воду расходуешь.
— Воду не расходую, — сварливо возразил Переплут, — немытым хожу.
— Всю квартиру мне своим немытым телом провонял, — подхватил Иван, — а выключатель кто мне раскурочил?
— Я раскурочил? — обиделся Переплут, — я — Бог, я вне подозрений.
— Вне подозрений — только моя невеста, — ляпнул Бурмакин, смешался, но вновь атаковал подозреваемого, — так кто же мне выключатель поломал?
— Чемоданов, — нашёлся Переплут.
— Чемоданова не было здесь уже неделю.
— А он тогда и поломал, — уличил Тимофея Переплут, — выключатель еле лепел, а сегодня, вообще, отдуплился.
— Иван побродил по квартире, поразмышлял и задумчиво сообщил:
— В одном, дружище, ты прав: женщины не стоят нашего внимания.
— Согласен, — кивнул Переплут, — они не стоят внимания, они стоят денег. А с баблом, по ходу, у тебя, Ивашка, серьёзные проблемы.
Глава 11. Карьерная лестница
1. Чекалдыкнутый вагон
Утро понедельника начиналось идиллически: Ваня готовил завтрак, а Переплут и анчутки сидели за столом, как одна дружная семья, и смотрели по телевизору утренние новости. Вначале диктор осветил курс рубля, доллара и евро, потом погоду в столице и её окрестностях, и, наконец, перешёл к криминальной хронике, видно, для улучшения аппетита. Замелькали кадры из злополучного вагона электрички: санитары выводят свихнушихся пассажиров и грузят их в машины «Скорой помощи». Токсин держался двумя руками за ягодицы, Хорёк закрывал лицо ладонями, а на голове почечника, почему-то, оказалась нахлобучена корзина. Диктор высказал предположение, что с пассажирами произошёл дорожный психоз, вызванный неудовлетворительным состоянием дел на железной дороге.
— Ну, рассказывайте, сорванцы беспятые, что вы с пассажирами сотворили? — расхохотался Переплут.
— Первым делом, мы вылезли из переноски, — принялся взахлёб рассказывать Еря, — и обернулись зелёными чертями…
— Не чертями, а чёртиками. Малюсенькими такими, — перебил Спиря.
— Дай, я скажу, — Ермолай отпихнул Спиридона локтем, — мы, такие, ка-а-ак выскочим из переноски, да как завизжи-и-им…
— Ну, я, положим, не визжал, — прописклявил Спиря, оттирая Ерю плечом, — для этого у меня голос слишком низкий.
— У тебя? — офонарел Еря, — да у тебя дискант, а не голос.
— Это у тебя дискант, — запищал Спиря, отвесив брату оплеуху, — а у меня — дивный волжский бас.
Они тут же сцепились и принялись кататься прямо на столе, сметая на пол чашки и блюдца. Переплут нашёл линейку и отходил по задницам обоих. Анчутки присмирели и только бросали друг на друга угрожающие взгляды.
— Исповедуйтесь дальше, доможилы хвостатые.
— Мы как дава-а-ай скакать по всему вагону, как дава-а-ай всех за носы и уши дёргать. Все, такие, перепугались, — Еря тоненько захихикал, — кто голосит: «Белочка»! Кто вопит: «Пришельцы»! А остальные залезли под лавки, как дети малые, и давай там надрываться: «Конец света! Судный день! Гномы наступают! Пигмеи в Подмосковье»! Кругом все орут, плачут, смеются, в общем, сумасшедший дом на выезде.
— Хорёк со страху описался. На этот раз сам, — покатился со смеху Спиря, — Токсин обкакался. А почечник нацепил на голову корзину, схватил в руки грабли, да как заблажит: «Я дон Пхукет, я дон Пхукет! Выходите, пигмеи, на честный бой»!
— Не дон Пхукет, а дон Кюхет, — возразил Еря, — так он кричал.
— Дон Кихот — поправил Бурмакин.
— Точно, дон Кихот. А мы у него грабли отняли и перед ним поставили. Он, такой, шагает, наступает на грабли, получает по кумполу, падает. Снова встаёт, снова шагает, наступает на грабли, получает по чайнику, падает, — схватился за живот Спиря, — и так сто раз подряд. Хорошо, хоть корзина попалась крепкая, а то пал бы почечник смертью храбрых в бою с пигмеями и граблями.
— А супруга-то почечника, — прыснул Еря, — очухалась, такая, а как нас увидела — хлобысь, обратно, в обморок. Кисейной барышней, кошатница-то, оказалась, — а ещё жена садовода. В общем, было забавно, но тут заявился наш заклятый враг.
— Что ещё за враг?
— На остановке вошёл дед с овчаркой, — шмыгнул пятачком Спиря, — мы еле ноги унесли.
— Анчутки боятся и избегают кошек и собак, — заметил «знаток» древнеславянской мифологии Бурмакин, — их прародителю когда-то волк пятку откусил. Четвероногие друзья человека чуют за версту анчуток и могут нанести им значительный урон.
— Какие они друзья, — возмутились Ерька со Спирькой, — вот мы, действительно, друзья.
— Таких друзей, за хрен и в музей, — хмыкнул Переплут, — ну, ладно, хватит лимониться, Ване в офис пора.
— Да, время поджимает, — посмотрел на часы Бурмакин и собрался, вставать из-за стола.
В этот момент Переплут провёл ладонью перед ваниным лицом, и тот ткнулся носом в тарелку.
— Спи, Ивашка, ты заслужил. Отоспись и отдохни хорошенько, всё равно добытчик из тебя, как из члена молоток.
— Ура-а-а! — загалдели анчутки, — а мы в офис порулим, в офисе мы ещё не шалили!
Брат два провёл ладонью и перед ними, анчутки тут же отрубились.
И вы покемарьте, непоседы, в офисе только я могу чудить.
2. Переплут и Хоттабыч
Добравшись до ваниной работы, брат два не стал ходить вокруг, да около, а сразу взял верный тон:
— Привет, толстопуз, — поздоровался он с начальником отдела Инвером Фаттаховичем Зайнетдиновым по кличке Хоттабыч, — всё пьёшь нашу кровушку, упырь?
— Не понял? — вытаращился Зайнетдинов.
— Что ты не понял, вурдалачище? Совсем что ли отупел от безделья, пенёк трухлявый?
— Бурмакин, ты чересчур вызывающе себя ведёшь. Мало того, что у тебя синяк под глазом, так ты ещё и хамишь. Ты пьян?
— Я обкурен, но к делу это не относится. Давно, давно, враг мой Зайнетдинов, я собирался высказать тебе своё «фэ». Всё никак руки не доходили.
— Бурмакин, ты уволен! — заверещал Хоттабыч.
— И это всё, что ты можешь? — усмехнулся Переплут, — придумай что-нибудь пострашнее.
— Ты, наверное, не понял, Бурмакин? Ты уволен и с этой самой минуты пополнил армию безработных. Что может быть страшнее?
— Страшнее безработицы? Ну, например, скоропостижная смерть.
— Страшнее безработицы ничего нет и быть не может! — рявкнул Зайнетдинов, и все работники отдела согласно закивали.
— Вы ороговели? — изумился Переплут, — вы что, с ним согласны?
Все опять дружно закивали.
— Ну, славяне, вы докатились. Чтобы потомки свободных славянских племён боялись потери ярма? Чтобы безработица стала страшнее смерти? Куда уж дальше? — обалдел Переплут, — раньше, хоть понятно, грозили отсечением головы или погребением заживо. А сейчас наказывают отстранением от трудовой повинности. Чудеса, да и только.
Зайнетдинов ретировался в свой кабинет, а работники окружили «Ваню» и стали наперебой предлагать ему свои варианты мира с Инвером Фаттаховичем. Чемоданов предложил сослаться на смену погоды и резко континентальный московский климат, способный вызывать приступы безумия. Вислогузов, посоветовал просто встать на колени и из этой кроткой позиции объяснить Хоттабычу ванину пиковую ситуацию с кредитом за машину. Вера ничего не предлагала, она смотрела на жениха влюблёнными глазами, и в её взгляде читался ужас и восхищение.
— Спокуха! Спорим, что после нашего с ним разговора, он попросит у Кандаурова удвоить мне зарплату, — Переплут в сутулой шкуре Бурмакина прошагал к двери шефа и толкнул её ногой.
Планктон охнул и застыл в ожидании чудовищных последствий, а «Иван» переступил порог зайнетдиновского кабинета и жалобно заныл:
— Иновер Хоттабыч, у меня неподъёмный кредит за машину, мне нельзя в безработные. Хоттаб Иноверыч, пожалейте меня, сироту уколовскую, не выгоняйте на улицу.
— Как ты меня назвал? — заиграл желваками Зайнетдинов.
— При встрече? — услужливо припомнил Переплут, — толстопузом, упырём, вурдалачищем, а, в оконцовке, пеньком трухлявым.
— Ты опять за своё? — побагровел шеф.
— Никак нет, пришёл умолять вас о снисхождении. Во всём виноват континентальный московский климат, вызывающий приступы безумия.
— Бурмакин, ты что, за завтраком борзятины объелся?
— Прости-и-ите меня, — заныл брат два.
— Прости-и-ите меня, — передразнил Зайнетдинов, — отработаешь по полной.
— У меня долги-и-и, креди-и-иты, — стал подвывать Переплут.
— Да хоть грыжа и геморрой, — ухмыльнулся Инвер Фаттахович, — мне-то что? Премии лишаешься, бонусов лишаешься, в отпуск не идёшь.
— За что-о-о?!
— За наглость.
— Я свободен?
— Нет. Посмотри мой компьютер, в нём опять какой-то червь завёлся. Откуда только эти черви берутся?
— Знамо дело, откуда — из порносайтов, — усмехнулся Переплут, копаясь в загрузках, — что, Хоттабыч, порнушкой активно интересуешься?
— Что ты сказал?! — выкатил глаза от гнева руководитель среднего звена, — да как ты смеешь?!
— А откуда у тебя всё время черви заводятся? — брат два прищурил левый глаз, — ты, Хоттабыч, с похабных сайтов не вылазишь, всё рабочее время в них сидишь. Поздравляю тебя, ты хоть и немолод, но по порнонухе шаришься, как недоросль. Припекала бы тобой гордился.
— Это ложь и клевета!
— Хоттабыч, сейчас браузер запоминает адреса и регистрирует самые посещаемые сайты. Хочешь, покажу, на какой срамной сайт ты последний раз заглядывал?
— Не надо! — запаниковал Зайнетдинов.
— Нет, я покажу, — стал настаивать Переплут, — мне кажется, ты ставишь мои слова под сомнение. Ты мне не доверяешь?
— Доверяю, доверяю.
— Уверен?
— Клянусь.
— Так мир или война?
— Мир! — взвизгнул Зайнетдинов.
Читать бесплатно другие книги:
