Рукопись Ченселора Ладлэм Роберт
Разговор оборвался. Весь последующий путь они проделали молча.
Стало совсем темно. На небе появилась луна.
— Вот он, белый почтовый ящик, — проговорила наконец Элисон.
Ченселор притормозил, свернул в проезд, скрытый густым кустарником, росшим по обе его стороны, и низко свисавшими ветками деревьев. Если бы не почтовый ящик, подъезд к дому трудно было бы заметить.
Дом стоял в мрачной изоляции, одинокий и тихий. Лунный свет пробивался сквозь ветви деревьев, раскидывавших повсюду беспорядочные тени. Окна были меньше, чем показалось Питеру в первый раз, крыша ниже. Элисон вышла из машины и медленно прошла по узкой дорожке к дому.
Ченселор с покупками, сделанными в Рэндолф-Хиллз, последовал за ней. Она отперла дверь.
Они сразу почувствовали какой-то запах. Несильный и даже нерезкий, он наполнял весь дом. Элисон прищурилась от лунного света и склонила голову. Питер внимательно смотрел на нее. В какой-то момент ему показалось, что она дрожит.
— Это запах любимых духов мамы.
— Запах духов?
— Да. Но вот уже месяц, как ее нет…
Ченселор вспомнил слова, сказанные Элисон в машине:
— Вы говорили, что были здесь прошлым летом. Разве вы не приезжали…
— На похороны?
— Да.
— Нет, не приезжала. Я не знала, что она умерла. Отец позвонил мне, когда все уже было кончено. Он не давал объявления о ее смерти, не устраивал пышной панихиды. На похоронах присутствовали только отец и женщина, которую он любил и помнил совершенно иной. — Элисон вошла в темную прихожую и включила свет. — Несите все покупки на кухню.
Через небольшую столовую они прошли к двустворчатой двери, которая вела в кухню. Элисон включила свет, и взору Питера открылись старомодные полки и буфеты тридцатых годов, с которыми резко контрастировал холодильник современной марки. Питер был ошеломлен. Если не считать кабинета генерала, все в доме казалось старомодным, и создавалось впечатление, будто хозяин задался целью вернуть сюда другую эпоху.
Элисон, видимо, уловила ход его мыслей:
— Отец попытался воссоздать все в духе того времени, с которым связано ее детство.
— Необыкновенная любовь! — только и смог сказать Питер.
— Необыкновенная жертвенность, — поправила Элисон.
— Вы недолюбливали мать?
Она не стала уклоняться от ответа:
— Недолюбливала. Он был исключительный человек. Он мой отец, но это не меняет дела. Он был человеком идеи. Я когда-то читала, что убеждения имеют большую движущую силу, чем вера, и согласна с этим. Но его вера так ни во что и не воплотилась. Его идеи никогда не были реализованы. У него не хватало времени, чтобы добиваться их осуществления. Все было подчинено служению ей — моей матери.
Ченселор не позволил Элисон отвести злой взгляд.
— Вы говорили, что окружающие сочувствовали ему, помогали, чем могли.
— Конечно, помогали. Он был не единственный, чья жена свихнулась. В Вест-Пойнте, говорят, это довольно распространенное явление. И все же он отличался от других. Его суждения всегда были оригинальны. И если люди не хотели его слушать, они отталкивали его своим сочувствием: «Бедняга! Посмотрите, с кем ему приходится жить!»
— Но ведь вы были его дочерью.
— Я была для него всем. Конечно, я не имею в виду постель. Я иногда задумывалась, не в этом ли… В общем, это не имеет значения. Простите, я не настолько хорошо вас знаю. Впрочем, я никого не знаю настолько хорошо… — Она облокотилась о край буфета.
Питер подавил в себе естественное желание поддержать ее.
— Вы думаете, что являетесь единственной женщиной в мире, испытавшей подобные чувства? По-моему, это не так, Элисон.
— Мне холодно. — Она попыталась выпрямиться. — Печь, видимо, не работает. — Она наконец выпрямилась и вытерла слезы. — Вы что-нибудь понимаете в печах?
— В газовых или масляных?
— Не знаю.
— Сейчас выясню. Эта дверь ведет в подвал? — Он указал на дверь справа.
— Да.
Ченселор отыскал выключатель и стал спускаться по узкой лестнице. На последней ступеньке он остановился и осмотрелся. Печь находилась в центре подвала. Слева стоял топливный бак. Печь действительно совсем остыла. Воздух в подвале был таким прохладным и сырым, будто открыли наружную дверь.
Но дверь оказалась запертой на засов. Питер посмотрел на указатель уровня топлива: бак был заполнен наполовину, но эти показания могли быть неверными. Почему же все-таки не работает печь? Макэндрю был не таким человеком, чтобы оставить загородный дом зимой без отопления. Питер постучал по баку — верхняя часть его действительно была пустой, а нижняя полной.
Он поднял щиток пускового механизма — и все понял. Погасла горелка. В нормальных условиях потребовался бы сильный порыв ветра, чтобы загасить ее. А может, нарушилась подача топлива? Но печь совсем недавно проверяли: на небольшом кусочке клейкой ленты была указана дата осмотра. Прошло всего шесть недель.
Питер стал читать инструкцию о пользовании печью. Она была примерно такой же, как и для печи в доме его родителей. «Нажать красную кнопку и держать ее в течение минуты. Поднести зажженную спичку…»
Внезапно он услышал резкий стук. От этого звука у него перехватило дыхание, а мышцы живота напряглись. Он весь как-то сразу сжался и словно окаменел — стук раздавался где-то за его спиной. Стук прекратился, потом снова возобновился. Питер резко повернулся и двинулся к лестнице. Посмотрел вверх. Там, на уровне земли, в стене подвала имелось окно. Оно было открыто, и ветер стучал по нему снаружи.
Теперь все стало понятно. Горелку погасил ветер. Ченселор двинулся было к стене, но его снова охватил страх. Стекло в окне было разбито, под ногами хрустели многочисленные осколки. Значит, кто-то тайком побывал в доме Макэндрю!
Все произошло настолько быстро, что на какой-то момент он утратил способность контролировать свои действия.
Сверху донесся крик. Потом еще и еще. Элисон!
По узкой лестнице он бросился наверх, в кухню. Элисон там не оказалось, но крики ее, напоминающие крики раненого животного, полные ужаса, не прекращались.
— Элисон! Элисон!
Он вбежал в столовую.
— Элисон!
Крики резко оборвались, сменились глухими стонами и рыданиями. Они доносились то ли из прихожей, то ли из гостиной. Нет, из кабинета Макэндрю!
Питер пробежал через комнаты, по пути оттолкнув один стул, потом другой, и ворвался в кабинет.
Элисон стояла на коленях и держала в руках вылинявший, с пятнами крови, пеньюар. Вокруг валялись разбитые флаконы духов, наполнявшие комнату тошнотворным запахом. На стене алела надпись:
«Макнайф,[7] убийца из Часона».
Глава 18
Надпись на стене уже подсохла, но следы крови на разорванном в клочья пеньюаре оказались свежими. Кабинет генерала, похоже, обыскивали профессионалы. Крышка письменного стола была сдвинута, кожаная обивка аккуратно подрезана, коробчатые наружные подоконники и шнуры подъемной рамы разделены и оголены, все книги из книжного шкафа вынуты, а переплеты их срезаны.
Питер отвел Элисон на кухню и налил два бокала виски. Потом он вернулся в подвал, зажег печь и заткнул разбитое окно тряпьем. Возвратившись в гостиную, он обнаружил, что камин исправен. Рядом с ним, в плетеной корзинке, лежало более дюжины поленьев. Питер развел огонь, позвал Элисон и сел рядом с ней на диван перед камином. Кошмар постепенно рассеивался, но многое оставалось неясным.
— Что такое Часон? — спросил он.
— Не знаю. Кажется, название какого-то местечка в Корее.
— Когда мы это узнаем точно, то поймем, что же произошло, что они здесь искали.
— Произойти могло что угодно. Была война и… — Она умолкла, глядя на огонь в камине.
— А он был солдатом, посылавшим в бой других солдат. Могло случиться вот что: кто-то потерял сына или брата и решил мстить. Я слышал о таких вещах.
— Почему же ему? Таких, как он, были сотни. И потом, насколько мне известно, он всегда шел во главе солдат, не отсиживался в тылу. До сих пор никто не ставил под сомнение справедливость его приказов. Нет, этот вариант не подходит.
— И все-таки кто-то мстит, — возразил Питер. — Может, кто-то совсем свихнувшийся?
Несколько мгновений она смотрела на него молча, затем спросила:
— Что же такое он мог сделать?
— Это, видимо, связано с вашей матерью.
— Не может быть.
— Разве? Я видел этот пеньюар в тот вечер, когда был здесь. Пеньюар был на вашей матери. Она упала, а пол вокруг нее был усыпан осколками стекла.
— Она всегда что-то разбивала. Часто намеренно портила вещи. Пеньюар — это последняя жестокая шутка. Мне кажется, таким способом они хотели напомнить, что отец импотент. Это ни для кого не было тайной.
— А где находилась ваша мать во время войны в Корее?
— В Токио. Я тоже жила там.
— Это было в пятидесятом или в пятьдесят первом?
— Примерно в это время. Я была тогда совсем ребенком.
— Вам было около шести?
— Да.
Питер отхлебнул виски.
— Ваш отец рассказывал про какой-то несчастный случай. Не помните, что произошло?
— Помню. Мать утонула, утонула самым настоящим образом. Ее вернули к жизни с помощью электрошока, но легкие не работали слишком долго, и мозг не выдержал.
— Как же это случилось?
— У пляжа Фунабаси она попала в подводное течение, и ее вынесло далеко в море. Спасатели подоспели с опозданием.
Они немного помолчали. Ченселор допил виски, поднялся с дивана и поправил кочергой поленья в камине.
— Может, приготовить что-нибудь поесть? Потом мы…
— Я туда больше не пойду! — прервала его Элисон, устремив взгляд на огонь в камине. Затем она посмотрела на Питера: — Простите, на вас-то я не должна была кричать.
— Но, кроме меня, здесь никого нет, — ответил он, — и если вам хочется кричать…
— Знаю, — снова прервала его Элисон. — Это не запрещается.
— Мне так кажется.
— Ваше терпение, наверное, беспредельно? — Она задала этот вопрос мягко, с легким юмором.
Он опять почувствовал ее душевную теплоту и незащищенность.
— Не думаю, чтобы я был особенно терпелив. Во всяком случае, мне этого не говорили.
— Я могу проверить правильность моей гипотезы. — Элисон встала с дивана, подошла к Питеру и положила руки ему на плечи. Потом она нежно погладила его по щеке, коснулась его глаз и губ: — Я не писатель, я рисую картины, и они заменяют мне слова. Но сейчас я не могу изобразить то, о чем думаю, то, что чувствую, поэтому прошу вас быть ко мне снисходительным. Согласны? — Она прижалась к нему, все еще касаясь пальцами его губ, а затем убрала их и горячо его поцеловала.
Он почувствовал, как напряглось ее тело, когда она теснее прижалась к нему. Ее нежность Питер объяснял нервным переутомлением и внезапно нахлынувшим чувством одиночества. Она отчаянно хотела любви, ведь у нее отобрали именно любовь. И что-то должно было заменить ей любовь, хотя бы ненадолго, хотя бы на мгновение.
Он понимал ее, а потому не колеблясь откликнулся на этот неожиданный зов любви. И потом, его, как и Элисон, измучили моральные переживания, сознание собственной вины и одиночество. Только теперь он постиг, насколько был одинок в эти последние месяцы.
— Я не хочу идти наверх, — прошептала она, прерывисто дыша.
— Мы и не пойдем, — ответил он мягко и стал расстегивать ей блузку.
Она слегка отстранилась от него и, вскинув правую руку, одним движением сорвала с себя блузку. Другой рукой она расстегнула ему рубашку…
Такого наслаждения он не испытывал давно. Со времен Кэти…
Элисон заснула так крепко, что Питер решил: глупо даже пытаться отнести ее в спальню. Поэтому он притащил одеяла и подушки в гостиную. Огонь в камине угасал. Питер приподнял голову Элисон и подложил ей самую мягкую подушку, потом накрыл ее одеялом — она не пошевелилась.
Он расстелил два одеяла на полу перед камином, рядом с диваном, и лег. За последние несколько часов он многое понял, но только сейчас осознал, насколько устал. Через мгновение он уже спал.
Проснулся он внезапно и вначале никак не мог сообразить, где же находится. Разбудил его стук упавшего в камине обгоревшего полена. Из небольших окон струился свет. Было раннее утро. Питер посмотрел на диван: Элисон спала, по-прежнему глубоко дыша. Взглянув на часы, он увидел, что уже без двадцати шесть. Он проспал почти семь часов.
Питер поднялся, натянул брюки и направился в кухню. Пакеты с покупками так и лежали нераскрытыми, и он занялся ими. Осмотрев старомодные буфеты, Питер нашел старинную кофеварку, которая полностью соответствовала интерьеру кухни. Кофеварке было, по-видимому, лет сорок. Он разыскал кофе, потом долго и мучительно вспоминал, как следует обращаться со столь древним агрегатом, и, уяснив наконец, что нужно делать, поставил кофеварку на небольшой огонь.
Он вернулся в гостиную и, потихоньку одевшись, направился в прихожую. Потом вышел на улицу: не мешало бы убрать чемоданы и портфель, оставленные в машине.
Было холодно и сыро. Зима все еще раздумывала, засыпать ли штат Мэриленд снегом или ограничиться гололедом. Поэтому-то такой пронизывающей и была сырость.
Ченселор открыл дверцу машины, потянулся было на заднее сиденье за багажом и вдруг замер в удивлении. Он не сумел сдержать крика, вырвавшегося из его горла. Зрелище было потрясающим, поистине фантастическим.
То, что открылось его взору, объясняло происхождение и надписи на стенах кабинета Макэндрю, и пятен крови на пеньюаре. На своем чемодане, который лежал на заднем сиденье, Питер увидел отрезанные конечности какого-то животного. Уродливые сухожилия торчали из окровавленной шерсти. На чемодане кто-то, обмакнув палец в крови, написал: «Часон».
Потрясение у Питера сменилось страхом и отвращением. Он попятился назад, бросив быстрый взгляд на густой кустарник и дорогу за ним. Потом осторожно обошел вокруг машины, нагнулся и поднял камень, не отдавая себе отчета в том, зачем это делает, но все же, как ни странно, чувствуя себя несколько спокойнее с этим примитивным орудием защиты.
И вот колыхнулась одна ветка, треснула другая. Там или там? Послышались шаги. Кто-то побежал. Побежал по гравию.
Питер не знал, отчего вдруг у него пропал страх. То ли из-за этих звуков, то ли потому, что шаги удалялись. Он стремглав бросился вдогонку. Звук неожиданно изменился: теперь кто-то бежал уже не по гравию, а по твердой поверхности — по дороге.
Питер продирался сквозь кусты, ветки хлестали его по лицу, корни деревьев затрудняли движение. Он выбрался на дорогу. Ярдах в пятидесяти в сером свете утра он едва разглядел фигуру человека, бежавшего к машине. Вонь выхлопных газов отравила свежий утренний воздух. Кто-то изнутри распахнул правую дверцу, бежавший на ходу вскочил в машину, и она быстро исчезла.
Ченселор стоял на дороге, по лбу у него струился пот. Он выпустил из рук камень, вытер лицо. Ему вспомнились гневные слова собеседницы, сказанные ею при мерцающем свете свечей в вашингтонском отеле «Хей-Адамс». Вот он, ужас, насаждаемый какой-то злобной силой! Именно этому он был теперь свидетелем. Кто-то хотел запугать Элисон Макэндрю и таким образом свести ее с ума. Но зачем? Ее отец мертв. Зачем нужно запугивать дочь?
Питер решил постараться хотя бы частично оградить Элисон от этого ужаса. Их отношения развивались удивительно быстро, но он чувствовал, как с появлением Элисон его жизнь наполняется новым смыслом.
Тут он задумался над тем, как долго это продлится. Этот вопрос стал для него очень важным. Он повернулся и пошел назад к машине, вытащил чемодан, бросил в кусты окровавленные конечности животного. Потом отнес оба чемодана и портфель в дом. Элисон, слава Богу, все еще спала.
Ее чемодан Питер оставил в прихожей, а свой вместе с портфелем отнес в кухню. Вспомнив, что холодная вода удаляет следы крови лучше, чем горячая, он открыл кран, отыскал бумажное полотенце и минут пятнадцать стирал кровь с чемодана. Остатки кровавых потеков он скреб кухонным ножом, пока очертания букв не исчезли совсем.
Затем неизвестно почему он открыл портфель, вынул оттуда блокнот и положил его на стол. В это время в кофеварке забулькало. Питер налил себе чашку изготовленной жидкости, вернулся к столу, открыл блокнот и остановил свой взгляд на наполовину исписанном желтоватом листке. Начать работу его побуждало не только раннее утро. После всего, что произошло, он считал вполне естественным попытаться разобраться в собственных мыслях, приписав их другому человеку. Ведь он только что пережил то же самое, что и созданный его воображением персонаж.
«Проходит какое-то время. Мередит возвращается домой. Он рассказывает жене, что попал в аварию на Мемориал-парквей. Машину отбуксировали в ремонт. Жена не верит ему. «Правду здесь больше не говорят! — выкрикивает она. — Я больше не в силах это терпеть. Что с нами происходит?»
Мередит знает, что с ними происходит. Гуверовская стратегия страха очень эффективна. Даже их прочный брачный союз оказался под угрозой. Сам он сломлен. Мередит принимает ультиматум жены: они уедут из Вашингтона, он оставит работу в министерстве юстиции и вернется к частной практике. Все равно карьера его загублена. Гувер одержал победу.
Следующая сцена. Уже за полночь. Члены семьи Мередита спят. Он сидит в гостиной. Горит только настольная лампа, отбрасывая тени вокруг. Он изрядно выпил. К чувству страха примешивается сознание того, что все, во что он верил, потеряло смысл.
Пошатываясь, Алекс подходит к окну, в страхе раздвигает шторы и выглядывает наружу. Он видит, что неподалеку стоит машина ФБР. За его домом ведется наблюдение.
Мысли Мередита путаются. Алкоголь и страх приводят его к перевозбуждению, к настоящей истерике. Он бросается к двери и выбегает из дома. Он не кричит. Напротив, хранит молчание с видом заговорщика. Он стремится встретиться со своими мучителями, сдаться им, и пусть они делают, что хотят. И вообще, пропади все пропадом…
Охватившая Алекса паника напоминает то нервное потрясение, которое он пережил в годы войны. Он бежит вдоль квартала. Машина ФБР куда-то исчезла. В темноте Мередит слышит лишь голоса, но никого не видит. Он мечется по улицам вслед за голосами. С одной стороны, он задает себе вопрос, не сошел ли с ума, а с другой — жаждет любым способом поскорее покончить со всем этим кошмаром.
Он не помнит, как долго блуждал, но свежий воздух и физическая нагрузка ослабляют действие алкоголя. Мередит начинает приходить в себя. Поворачивает назад, однако не знает, в правильном ли направлении идет. Должно быть, он пробежал несколько миль.
По пути он замечает машину ФБР. Она стоит за углом, в тени. В ней никого нет. Агенты, следившие за ним, тоже разгуливают по безлюдным ночным улицам. Он слышит их шаги в темноте. Позади себя, впереди, справа, слева. Их звуки синхронны с ударами его сердца. Они звучат так же оглушающе, как звон литавр, преследуют, угрожают.
Мередит видит табличку с названием улицы. Теперь он знает, где находится. Он снова бежит, но звуки чужих шагов преследуют его, и он снова впадает в панику. Он бежит не разбирая дороги.
Наконец он видит свой дом. Вдруг его охватывает тревога: он оставил дверь открытой, а у тротуара стоит незнакомая машина. Он подбегает к ней, готовый на все.
Но человек, сидящий в машине, подъехал к дому всего лишь несколько минут назад. Он ждал Мередита, полагая, что тот пошел прогулять собаку и не закрыл дверь по небрежности.
— Завтра вечером, в пять тридцать, в отделе «Картерет». Номер 2001. Поднимитесь на лифте до верхнего этажа, потом спуститесь по лестнице на двенадцатый. Мы присмотрим за вами. Если будет слежка, избавим вас от нее.
— Что все это значит? Кто вы?
— Один человек хочет встретиться с вами. Он — сенатор».
— Питер, где ты?
Это была Элисон. В ее голосе, доносившемся из гостиной, сквозило удивление. Голос Элисон вернул его в реальный мир.
— Я в кухне, — отозвался он, разглядывая еще не высохший чемодан, на котором были отчетливо видны следы соскребов. — Я сейчас приду.
— Не надо, — сказала она, видимо облегченно вздохнув. — Там где-то должен быть кофе. Кофеварка в верхнем ящике буфета.
— Я все уже нашел, — сказал он. Потом поднял чемодан, перевернул его и поставил в угол. — Только вот кофе не получился. Попробую еще раз.
Он быстро подошел к столу, взял кофеварку, вылил содержимое в раковину и стал разбирать древний агрегат. Вытряхнув кофейную гущу в пустой пакет, он снова заправил кофеварку и наполнил ее водой.
Минуту спустя в двери показалась Элисон, закутанная в одеяло. Их взгляды встретились, и то, что они хотели сказать друг другу, было ясно без слов. Увидев ее, Питер ощутил боль, но это была боль приятная.
— Ты вошел в мою жизнь, — проговорила, она мягко. — Хотелось бы знать: надолго ли останешься в ней?
— Я хотел задать тебе тот же самый вопрос.
— Жизнь покажет.
Глава 19
Варак без стука вошел в кабинет Браво.
— Там не один человек, — заявил он, — а если и один, то он распоряжается другими. Они сделали свой первый открытый шаг. Ченселор полагает, что удар направлен против женщины, но он ошибается: удар направлен против него.
— Значит, они хотят остановить его, — сказал Браво, и в голосе его не было вопросительной интонации.
— А если он не остановится, — добавил Варак, — то сбить его со следа, обмануть.
— Поясните, пожалуйста.
— Я сделал записи. Вы можете прослушать и просмотреть их. Они перевернули все вверх дном в кабинете Макэндрю, искали что-то или делали вид, что ищут. Мне кажется, последнее ближе к истине. Обман заключается в слове «Часон». Они хотят, чтобы он думал, будто разгадка в этом слове.
— Часон? — спросил Браво задумчиво. — Это было давно, если не ошибаюсь. Помню, Трумэн пришел в ярость, узнав о боях под Часоном.
— Правильно. Пять минут назад я получил справку из архивов разведки. Под Часоном мы потерпели самое серьезное поражение севернее тридцать восьмой параллели. Наступление тогда было предпринято без приказа свыше.
— Кажется, чтобы захватить какое-то поместье, — прервал Варака Сент-Клер, — или какую-то гряду. Это была первая из серии неудач, которые в конце концов привели к смещению Макартура.
— В справке, естественно, указано не совсем так.
— Конечно. Ну и что же дальше?
— Макэндрю был тогда полковником. Одним из тех, кто непосредственно командовал солдатами.
— А события под Часоном совпадают по времени с тем периодом, данные о котором отсутствуют в его послужном списке? — спросил Браво.
— Примерно. Если уловка состоит в этом, то такое совпадение необходимо. Тот, кто располагает досье Гувера, не может знать точно, что Макэндрю рассказал Ченселору. Впавший в панику человек, опасающийся разоблачения, часто ищет защиты в точных датах и ложной информации.
— Как говорят, когда десять дней назад грабили банк, я был в кино.
— Верно.
— В таком случае есть пища для размышлений, не правда ли?
— Состязание умов началось. Мне кажется, вам нужно просмотреть и прослушать видеозапись.
— Хорошо.
Они быстро покинули кабинет Браво и прошли к отделанной металлом двери лифта в конце передней. Минуту спустя Сент-Клер и Варак входили в небольшую студию в подвале. Аппаратура уже была подготовлена.
— Мы начнем сначала. Это — видеозапись. — Варак включил видеомагнитофон — на стене возник светлый квадрат. — Было бы слишком неосторожно помещать камеру в доме. Между прочим, она приводится в действие автоматически. Прошу иметь это в виду.
Появилось изображение дома Макэндрю. Но, если судить по яркости, дело происходило не вечером, когда подъехали Ченселор и Элисон, а солнечным днем.
Варак нажал кнопку — пленка остановилась, кадр на стене замер.
— Да, — подтвердил Варак, — камера была приведена в действие. Она очень чувствительна. Секундомер показывает, что все происходило около трех часов пополудни. Кто-то вошел в дом, очевидно с черного хода, и находился вне досягаемости камеры.
Варак снова нажал на кнопку — кинолента ожила. Потом снова остановилась. Проектор автоматически выключился. Сент-Клер опять вопросительно взглянул на Варака.
— Теперь они в доме. Съемка стала невозможна. Перейдем к прослушиванию. — Варак нажал кнопку магнитофона.
Послышался звук шагов, скрип открываемой двери, и снова звук шагов, и скрип еще одной двери.
— Двое мужчин, — пояснил Варак, — а может, мужчина и крупная женщина. Судя по громкости шагов, каждый весит около семидесяти килограммов.
Они услышали серию похожих на шорох звуков, потом какой-то странный вопль, похожий на визг. Эти звуки повторились и показались еще более странными.
— Это какое-то животное, — сказал Варак. — Овца или поросенок. Попозже я это выясню.
В следующие минуты были слышны пронзительные звуки, будто резали бумагу, кожу или ткань, открывали ящики стола или серванта. Потом зазвенели стекла. Звон сопровождали скрипучие вопли неизвестного животного, которые внезапно перешли в визг.
— Режут животное, — спокойно пояснил Варак.
— Боже праведный! — прошептал Сент-Клер.
Тут из динамика донесся человеческий голос, произнесший лишь одно слово: «Пошли!»
Запись кончилась. Варак выключил магнитофон.
— Теперь посмотрим, что происходило примерно три часа спустя, когда прибыли Ченселор и дочь Макэндрю. Вот виден дом. Вот его покидают те, кто проник туда тайно. Они слишком далеко, и нельзя разобрать, что это за люди. — Варак умолк, будт не зная, как объяснить дальнейшее. — Я кое-что вырезал из пленки и, с вашего разрешения, уничтожу. Это не имеет значения для дела и лишь свидетельствует о том, что между Ченселором и женщиной установились определенные отношения. Может быть, ненадолго.
— Понимаю. Спасибо, — сказал Браво.
Снова на мгновение появилось изображение дома. Теперь на улице было темно. Перед подъездом остановилась машина. Из нее вышла Элисон, постояла, глядя на дом, и пошла по дорожке к двери. Вот Ченселор с продуктовыми пакетами в руках. На крыльце они о чем-то поговорили. Затем Элисон открыла сумку и стала искать в ней что-то, видимо ключи. Найдя их, она отперла дверь.
Оба, казалось, были чем-то удивлены. Завели разговор, на этот раз более оживленный, и вошли внутрь. Дверь закрылась. Видеозапись кончилась. Не сказав ни слова, Варак нажал на кнопку воспроизведения звукозаписи.
Голос Элисон: Несите все покупки на кухню.
Звук шагов, шелест бумаги, металлический скрип дверных петель и долгое молчание.
Голос Элисон: Отец попытался воссоздать все в духе того времени, с которым связано ее детство.
Голос Ченселора: Необыкновенная любовь!
Голос Элисон: Необыкновенная жертвенность.
Голос Ченселора: Вы недолюбливали мать?
Голос Элисон: Недолюбливала. Он был исключительный человек…
Вдруг Варак протянул руку и, нажав на кнопку, остановил магнитофон:
— В этом ключ к разгадке. Все дело в матери. Ручаюсь чем угодно, что это так. Часон — уловка. Следующие полчаса слушайте очень, очень внимательно. Как писатель, Ченселор интуитивно поддержал ее версию, но она разубедила его. Не преднамеренно, конечно, поскольку она, по-моему, ничего не знает.
— Я весь внимание, мистер Варак.
Они стали напряженно слушать. Несколько раз Браво быстро отводил глаза куда-то в сторону. Так было тогда, когда донесся крик Элисон из кабинета, когда слышались ее рыдания, когда Ченселор успокаивал ее и умело расспрашивал. Воображение писателя казалось безграничным. «Его первоначальная мысль была правильной», — заметил про себя Сент-Клер. Менее чем за девять недель Ченселор добился очень многого. Ни он, ни Варак не знали, каким образом, но убийство Уолтера Роулинза было связано с досье, и вот теперь этот крамольный генерал, его непосредственная дочь и уловка под названием «Часон». А самое главное, противник вышел из укрытия и сделал первый шаг. И предпринятые им действия были зафиксированы.
Сент-Клер не знал, куда приведет их Ченселор, но к досье Гувера они, конечно, приблизились.
На стене снова появилось изображение. Вот Ченселор выходит из дома, открывает дверцу машины, заглядывает внутрь и стремительно отшатывается. Затем осторожно обходит машину, поднимает камень и бросается в кусты. Вот он возвращается. Вытаскивает чемодан, выкидывает какие-то предметы из машины, забирает багаж и уходит в дом.
Тут же включилась звукозапись: вот полилась вода, вот раздался какой-то скрежет.
— Час назад я остановил ленту и выяснил, что же делал Ченселор. Он стирал слово «Часон» с чемодана, — пояснил Варак. — Не хотел, чтобы его видела дочь Макэндрю.
Молчание. Микрофон зафиксировал скрип карандаша по бумаге. Варак прокрутил магнитную ленту, и вот снова послышались голоса.
Голос Элисон: Питер, где ты?
Голос Ченселора: Я в кухне.
Разговор о приготовлении кофе, быстрые шаги, какое-то движение.
Голос Элисон (мягко): Ты вошел в мою жизнь. Хотелось бы знать: надолго ли останешься в ней?
Голос Ченселора: Я хотел задать тебе тот же самый вопрос.
Голос Элисон: Жизнь покажет.
На этом запись кончилась. Варак выключил аппаратуру и поднялся. Браво остался сидеть в кресле, сложив руки под подбородком.
— Этот скрип, который мы слышали? — спросил он. — Неужели он писал?
— Мне кажется, да. Это похоже на него.