Рукопись Ченселора Ладлэм Роберт

Глава 30

Такси свернуло с шоссе, тянувшегося от Куонтико вдоль залива, в ворота мотеля «Сосны» с рестораном под тем же названием. Он был огорожен высокими кирпичными стенами и одиноко стоял на самом берегу.

Питер вылез из машины и, щурясь от прожекторов, ярко освещавших подъезд мотеля, расплатился с водителем. Такси умчалось прочь, а он повернулся и зашагал к громоздким дверям, выполненным в колониальном стиле.

— Ни с места! Не шевелиться!

Питер застыл на месте. Резкие слова команды доносились откуда-то из темноты, слева от подъезда.

— Что вам нужно?

— Повернитесь сюда! — приказал из темноты человек. — Не так стремительно. Значит, это все-таки вы, а я не был уверен.

— Кто вы?

— Не из числа маньяков. Войдите внутрь и спросите мистера Моргана.

— Моргана?

— Мистера Энтони Моргана. Вас проведут.

Снова начинался кошмар. Энтони Морган! Как во сне, повинуясь несложным указаниям, Питер вошел в вестибюль и приблизился к стойке регистратуры. Высокий, атлетически сложенный клерк почтительно вытянулся перед ним. Удивленный Ченселор спросил, где он может увидеть мистера Энтони Моргана. Клерк понимающе кивнул. Что-то большее, чем осведомленность, промелькнуло в его взгляде. Видимо, существовала какая-то тайная договоренность.

Клерк нажал на кнопку звонка, и через несколько секунд появился коридорный в форменной одежде. Он тоже был высокого роста и атлетического сложения.

— Прошу вас, отведите джентльмена в седьмой номер.

Питер последовал за человеком в форменной одежде по коридору, устланному ковром. Окно, расположенное в его дальнем конце, выходило на залив. Ченселору показалось, что оно забрано железной решеткой. Они подошли к двери с номером семь, и коридорный легонько постучал.

— Кто там? — поинтересовались из-за двери.

— «Иколка-1», — негромко сказал высокий коридорный.

— Четыре, — ответили из-за двери.

— Одиннадцать.

— Тринадцать.

— Десять.

— Конец!

Щелкнул замок, и дверь открылась. В неярком свете уютной гостиной мелькнул силуэт О’Брайена. Куин кивком поблагодарил коридорного и пригласил Питера войти. Ченселор успел заметить, как агент сунул пистолет в кобуру.

— Где она? — спросил Питер с порога.

— Ш-ш… — Агент ФБР приложил палец к губам и закрыл дверь. — Она заснула минут двадцать назад, а до того так страшно волновалась, что не могла спать.

— Где же она?

— В спальне. Не беспокойтесь: окна со стороны залива забраны решетками, стекла пуленепробиваемые. Проведена электронная сигнализация, поэтому пробраться сюда невозможно. Так что оставьте Элисон в покое и давайте поговорим.

— Я хочу ее видеть.

О’Брайен согласно кивнул:

— Пожалуйста, только не шумите.

Ченселор приоткрыл дверь и увидел Элисон, которая лежала на кровати, укрывшись одеялом. Голова ее была откинута, волевое красивое лицо слегка освещено. Дышала она глубоко и ровно. По словам О’Брайена, она спала только двадцать минут, и Ченселор решил разбудить ее чуть позже. Он надеялся, что их беседа пойдет успешнее, если к Элисон еще не вернутся силы.

Он закрыл дверь.

— Тут есть ниша для еды, — сказал О’Брайен.

Помещение оказалось гораздо больших размеров, чем предполагал Ченселор. У окна, выходившего на залив, за раздвижной перегородкой притулился столик. В номере была и крохотная кухонька с плитой. На ней стоял кофейник. О’Брайен достал с полки две чашки и налил кофе.

Питер сел:

— Это не совсем обычный мотель?

Агент улыбнулся:

— Здесь неплохой ресторан. У любителей повеселиться он пользуется популярностью.

— А владелец кто? ЦРУ?

— Мотель принадлежит ЦРУ, а ресторан — военно-морской разведке.

— А клерк и коридорный, кто они?

— Варак, наверное, говорил вам, что нас немного, но мы крепко держимся друг за друга и помогаем, когда это требуется. — О’Брайен отхлебнул кофе из чашки. — Прошу прощения за выдумку с Морганом. На то были веские причины.

— Какие?

— Вы и Элисон уедете отсюда, а фамилия Морган все еще будет значиться в списке гостей. Если кто-либо нападет на ваш след, который приведет его сюда, в мотель, фамилия Морган сыграет свою роль. Ваши преследователи проникнут в седьмой номер, и мы узнаем, кто они.

— Мне казалось, вам известно, кто такие маньяки. — Питер пил кофе, внимательно поглядывая на О’Брайена.

— Только некоторые из них, — ответил агент. — Мы уже можем поговорить?

— Еще минутку. — Головная боль стихала, но Ченселору требовалось несколько минут покоя, чтобы она окончательно прошла. — Спасибо за заботу об Элисон.

— Не стоит благодарности. У меня есть племянница ее возраста. Они очень похожи. Такое же волевое приятное лицо. Не просто красивое, понимаете?

— Понимаю… — Головная боль у Питера почти прошла. — Что означали цифры, которые называл коридорный?

Агент улыбнулся:

— Банальный, но эффектный прием. Вы, вероятно, встречались с ним в шпионских романах. Мы применяем прогрессии или временные промежутки…

— Например?

— Берется простой цифровой код. Я прибавляю к ответу определенную цифру. Тот, с кем я вступаю в контакт, прибавляет или вычитает свою цифру, причем отвечать он должен довольно быстро.

— А если он не сумеет этого сделать?

— Вы видели, что я уже вынимал пистолет? Мне никогда не доводилось применять оружие в таких случаях, но я бы не поколебался и пристрелил его через дверь.

Ченселор поставил чашку на стол:

— Теперь поговорим.

— Хорошо. Что произошло?

— Бромли выследил меня и пытался убить в поезде. Мне повезло, ему — нет. Он убежал от меня и бросился под колеса поезда.

— Бромли? Это невозможно.

Питер сунул руки в карман и вытащил револьвер, который выбил из рук старика:

— Из этого револьвера был сделан выстрел через сиденье в третьем или четвертом вагоне двухчасового поезда. Я из него не стрелял.

О’Брайен поднялся из кресла и подошел к телефону. Набирая нужный номер, он сообщил:

— Человек, которого мы прикрепили к Бромли, имел официальное задание. Мы можем связаться с ним сразу. — Агент перешел на приказной тон: — Служба безопасности и наблюдения по округу Колумбия? Говорит дежурный агент О’Брайен… Да, Чет, это я. Спасибо. Соедини-ка меня… Это О’Брайен. Специальный агент ведет наблюдение за человеком по фамилии Бромли. Отзовите его немедленно. — Куин прикрыл микрофон рукой и повернулся к Ченселору: — Вы не возвращались в отель? Ни Рамиресу, ни кому-либо другому не говорили, что поедете поездом?

— Нет.

— А водителям такси?

— С половины десятого я ездил в такси всего один раз. Водитель довез меня до Бетесды и подождал, пока я освобожусь. Он не знал, что я собираюсь на вокзал «Юнион стейшн».

— Черт побери, но… Да, я слушаю. Не можете? — О’Брайен искоса взглянул на Питера. — Никто не отвечает? Немедленно пошлите дополнительный наряд к отелю «Олимпик». Согласуйте вопрос с полицией, пусть она окажет содействие. Наш человек, возможно, попал в беду. Я позвоню попозже. — Агент повесил трубку, на его лице отразилось явное удивление.

— Что же, по-вашему, случилось? — спросил Ченселор.

— Не знаю. Обо всем было известно только двоим — мне и Элисон Макэндрю. — Агент уставился на писателя.

— Минутку, минутку, если вы хотите сказать…

— Нет, не хочу, — прервал его О’Брайен. — Она была все время со мной, по телефону никому не звонила. Ее звонок не остался бы незамеченным, так как здесь свой коммутатор.

— А люди у отеля? Те, что знают всякие прогрессии?

— Нет. Я дождался отхода последнего поезда, прежде чем сообщить им, что вы можете приехать сюда. О том, каким транспортом вы воспользуетесь, я не говорил. В этих людях не сомневайтесь, я доверил бы им даже собственную жизнь. Их я прихватил с собой только для того, чтобы сократить круг участников операции. — Агент медленно вернулся к столу и вдруг ударил себя ладонью по лбу: — О Матерь Божья, ведь это же мог сделать я! У отеля «Хей-Адамс», когда мы садились в машину. Элисон была огорчена, и я сказал ей, куда мы едем. Бромли, вероятно, поджидал вас около отеля, притаившись где-нибудь в тени.

— О чем вы?

Расстроенный О’Брайен присел к столу:

— Бромли знал, где вы с Элисон остановились, и, скорее всего, поджидал вас у выхода. Если это так, то он мог услышать, о чем я говорил Элисон. Мне, пожалуй, придется извиниться, что вас едва не убили.

— Ваши извинения по этому поводу звучат не очень убедительно.

— Что же, вы правы. Ну а Рамирес? Зачем вы к нему ездили?

Переход от Бромли к Рамиресу показался Питеру слишком резким. Ему требовалось какое-то время, чтобы отогнать образ старика. Но он уже твердо решил, что теперь расскажет агенту ФБР все. Он сунул руку в карман и достал окровавленный листок, на котором были написаны имена и фамилии.

— Варак был прав, когда сказал, что ключ к разгадке — Часон.

— Это-то вы и скрыли от меня, когда мы говорили по телефону, не так ли? — спросил О’Брайен. — Из-за Макэндрю и его дочери. Ну а Рамирес, он был в Часоне?

Питер кивнул:

— Я уверен в этом. Они все что-то скрывают. Мне кажется, тут какая-то тайна, о которой знают многие. И даже двадцать два года спустя они не могут отделаться от страха. Но это только начало. Что бы ни скрывалось за событиями в Часоне, мы выйдем на одного из этих четверых. — Он передал листок О’Брайену: — Досье Гувера у одного из них.

Агент прочитал список и побледнел:

— Бог мой! Вы имеете хоть какое-нибудь представление о том, кто эти люди?

— Конечно. Есть, правда, и пятый, но Варак не пожелал его назвать. Он очень уважал его и не хотел причинять ему вреда. Варак был уверен, что кто-то из четверых использовал досье, но пятый этого сделать не мог.

— Интересно, кто он.

— Теперь я знаю это.

— Вы преподносите сюрприз за сюрпризом.

— Я узнал об этом от Бромли, хотя тот и не догадывался, что сообщил мне нечто важное. Дело в том, что я когда-то встречался с этим человеком. Он помог мне выйти из затруднительного положения. Я ему многим обязан. Если вы будете настаивать, я назову его, но предпочел бы сначала поговорить с ним сам.

— Ценю вашу откровенность, однако и вы должны пойти мне навстречу, — сказал О’Брайен после короткого раздумья.

— Выражайтесь яснее.

— Напишите, как зовут этого человека, и вручите записку адвокату, чтобы он передал ее мне по истечении некоторого времени.

— Зачем?

— А вдруг этот пятый убьет вас?..

Ченселор посмотрел на О’Брайена — тот спокойно выдержал его взгляд. Значит, говорил правду.

— Теперь о Рамиресе, — продолжал агент. — Припомните все, о чем он вам рассказывал. Как держался при этом? Какое отношение имел к Макэндрю, к Часону? Как вы узнали об этом? Зачем ездили к Рамиресу?

— Причиной послужило то, что я увидел на Арлингтонском кладбище, и то, о чем рассказал мне Варак. Я сопоставил эти впечатления, и меня осенила догадка. Кроме того, эта догадка соответствовала тому, о чем я, возможно, уже писал. В общем, мне казалось, что я прав. Так оно и получилось…

Ченселору потребовалось меньше десяти минут, чтобы обо всем рассказать агенту. При этом он заметил, что Куин О’Брайен что-то отмечал для себя, точно так же, как ночью, в Вашингтоне, когда Питер приходил к нему.

— Оставим Рамиреса и вернемся на минутку к Вараку. Он построил свои рассуждения, вероятно, таким образом: один из четверых, бесспорно, связан с событиями под Часоном, потому что источником информации, ставшей достоянием гласности, мог быть только один из них. Правильно?

— Правильно. Варак работал на них и сам передал им эту информацию.

— И сообщил, что разговор велся на неизвестном ему языке.

— Он, очевидно, знал несколько языков.

— Шесть или семь, — подтвердил О’Брайен.

— Варак хотел сказать, что те, кто схватили его около дома на 35-й улице, были уверены, что он не поймет, о чем они говорят. Следовательно, они знали его. По крайней мере, один из этих четверых…

— Еще одно звено… Кроме того, он мог установить, к какой группе принадлежал язык.

— Он не сказал. Сказал лишь, что название «Часон» повторялось не раз, причем с каким-то фанатизмом.

— Возможно, он имел в виду, что Часон стал своего рода культом?

— Культом?

— Вернемся к Рамиресу. Он признал, что резня под Часоном произошла по вине командования?

— Да.

— Но он ведь сказал, что события под Часоном расследовал генеральный инспектор, что причиной тяжелых потерь была признана внезапность действий противника, его численное превосходство и превосходство в огневой мощи.

— Он лгал.

— О том, что было расследование? Сомневаюсь… — О’Брайен встал и налил себе еще кофе.

— Значит, о выводах, — предположил Питер.

— И в этом я сомневаюсь. Вы легко могли бы все проверить.

— Так что же вас настораживает?

— Его непоследовательность. Я ведь юрист. — Агент поставил кофейник на плиту и возвратился к столу. — Рамирес рассказал вам о расследовании не колеблясь, потому что был уверен: если вы станете проверять сказанное им, то согласитесь с его выводами. И вдруг он поменял линию поведения. Он засомневался в том, что вы согласитесь с этими выводами. Это вызвало у него беспокойство, и он посоветовал вам оставить это дело. Видимо, вы чем-то напугали его.

— Я обвинил его во лжи, сказал, что события под Часоном — дело темное…

— Почему события под Часоном — дело темное, вы, конечно, не уточнили, поскольку вам это неизвестно. В свое время из-за подобных обвинений и вынужден был вмешаться генеральный инспектор. Но Рамирес не побоялся об этом сообщить. Значит, дело в чем-то другом. Думайте, Ченселор, думайте…

Питер постарался сосредоточиться:

— Я сказал ему, что он ненавидел Макэндрю, что от меня не ускользнуло, как он напрягся при упоминании о Часоне, что те ужасные события связаны с отставкой Макэндрю, с пробелом в его послужном списке, с пропавшими досье Гувера, что он лжет и увиливает от ответа и что он вступил в сговор с другими, потому что все они смертельно боялись…

— Как бы тайна Часона не раскрылась, — добавил Куин О’Брайен. — Теперь вернемся назад. Что конкретно вы сказали о Часоне?

— Что события под Часоном тесно связаны с Макэндрю… В отставку он подал потому, что собирался раскрыть его тайну… Соответствующая информация содержится в пропавших досье… И по этой же причине, видимо, был убит.

— Это все? Больше вы ничего не говорили?

— Ей-богу, я пытаюсь припомнить…

— Успокойтесь, — взял Питера за руку агент, — иногда самое важное доказательство лежит на поверхности, а мы его не видим. Мы так старательно роемся в мелочах, что не замечаем главного.

Слова… Как часто они решают все! Они пробуждают мысль, вызывают в памяти тот или иной образ… И вот уже Питер вспоминает глаза бригадного генерала, загнанного в угол, пусть на мгновение, но потерявшего самообладание, и шепот умирающего Варака: «Не о нем, а о ней. Он только приманка…» Питер взглянул на тонкую раздвижную перегородку, на дверь, за которой спала Элисон, и повернулся к О’Брайену:

— Да, конечно. Так оно и есть…

— О чем вы?

— О жене Макэндрю.

Глава 31

Старший агент Кэррол Куин О’Брайен согласился оставить их вдвоем. Он понимал, что предстоящий разговор будет сугубо личным. Кроме того, у него были дела: он торопился навести справки о четырех известных в стране деятелях и о трагических событиях, происшедших на далеких холмах Кореи более двух десятилетий назад. Чтобы проникнуть в тайну Часона, нужно было действовать решительно.

Питер вошел в спальню, не зная, с чего начать разговор, но отлично сознавая, что начинать его все равно придется. При звуке шагов Элисон заворочалась и замотала головой. Потом, будто испугавшись чего-то, открыла глаза, и на какой-то момент ее взгляд замер на потолке.

— Привет! — мягко произнес Ченселор.

Элисон охнула и села на кровати:

— Питер! Наконец-то!

Он быстро подошел и обнял ее.

— Все в порядке, — сказал он и вдруг подумал о родителях Элисон. Сколько раз она слышала, как отец говорил эти слова сумасшедшей женщине, которая была ее матерью?

— Я так испугалась!

Элисон взяла лицо Питера в свои ладони и посмотрела на него широко раскрытыми карими глазами — очевидно пытаясь обнаружить в его глазах следы страдания. Она казалась оживленной, даже чем-то взволнованной. Несомненно, это была самая очаровательная женщина, которую он когда-либо знал, к тому же обладавшая тем редким качеством, которое принято называть внутренней красотой.

— Пугаться нечего, — успокоил он ее, зная, что сейчас скажет заведомую неправду, а она непременно об этом догадается. — Все почти кончено. Мне нужно лишь задать тебе несколько вопросов.

— Несколько вопросов? — Она медленно отняла ладони от его лица.

— О твоей матери.

У Элисон задрожали ресницы, и Питер понял, что она начинает сердиться. Так было всегда, когда упоминали о ее матери.

— Я уже рассказала тебе все, что знала. Мать заболела, когда я была совсем маленькой.

— Но вы же жили вместе, и ты наблюдала за ней во время ее болезни.

Элисон откинулась на спинку кровати и сразу как-то напряглась — видимо, боялась предстоящего разговора.

— Это не совсем так. За ней всегда кто-то присматривал, а я держалась в стороне. С десяти лет я жила в интернате. Когда отца переводили по службе, он прежде всего заботился об интернате. В течение первых двух лет нашего пребывания в Германии я училась в Швейцарии. Когда отца перевели в Лондон, меня отдали в школу в Гейтсхеде. Это на севере страны, неподалеку от Шотландии. Так что жить с матерью мне доводилось нечасто.

— Расскажи мне о ней. Не о том времени, когда она заболела, а о годах до болезни.

— Разве я помню? Ведь я была ребенком.

— Расскажи о том, что знаешь. О семье, в которой мать выросла, о том, как она познакомилась с твоим отцом.

— Тебе это нужно? — Элисон протянула руку за пачкой сигарет, лежавшей на ночном столике.

Ченселор пристально посмотрел на нее:

— Вчера я принял твои условия, а ты сказала, что примешь мои. Помнишь?

Она взглянула на него и согласно кивнула:

— Помню. Хорошо, я расскажу о матери все, что мне известно. Она родилась в Талсе, штат Оклахома. Ее отец был епископом ортодоксальной баптистской церкви, очень богатой. Между прочим, и дедушка и бабушка были миссионерами, так что в молодые годы мать поездила по свету, как и я. И все по отдаленным местам — Индия, Бирма, Цейлон, залив Бохай.

— Где она училась?

— В основном в миссионерских школах. Так предписывала система воспитания, выбранная для нее родителями. Ведь по учению Христа все дети равны перед Господом. Конечно, это своего рода лицемерие. Можно ходить с местными детьми в одну школу (так даже легче для учителей), но Боже упаси есть вместе с ними или играть.

— Мне не все понятно, — сказал Питер. Он оперся локтем о кровать, на которой лежала Элисон, укрытая одеялом, и положил голову на руку.

— А что не понятно?

— Я вспомнил кухню в Роквилле, оборудованную в стиле тридцатых годов, и старинную кофеварку. Ты сказала тогда, будто отец хотел, чтобы все вокруг напоминало твоей матери о детстве.

— Я имела в виду счастливые моменты в ее жизни. Ребенком мать была счастлива, когда возвращалась в Талсу, но это случалось не часто. Мать ненавидела Дальний Восток и не любила путешествовать.

— Странно, что она вышла замуж за военного.

— Возможно, это ирония судьбы. Ее отец был епископом, муж стал генералом. Это были сильные, решительные люди с твердыми убеждениями. — Элисон отвела взгляд, и Питер не пытался больше заглянуть ей в глаза.

— А когда она познакомилась с твоим отцом?

— Дай вспомнить. Отец часто рассказывал мне об этом, но каждый раз по-иному, и казалось, будто он умышленно что-то преувеличивал, вносил новые элементы романтики.

— А может быть, о чем-то умалчивал?

Элисон сосредоточенно смотрела на стену, однако, услышав вопрос Питера, быстро перевела взгляд на него:

— Было и это. Встретились мои родители во время Второй мировой войны в Вашингтоне. Отца отозвали сюда после завершения кампании в Северной Африке. И прежде чем отправиться на Тихий океан, он должен был пройти инструктаж и подготовку в Вашингтоне и в Форт-Беннинге. Отец познакомился с матерью на одном из приемов в Пентагоне.

— Как же попала дочь епископа на такой прием во время войны?

— Она работала военным переводчиком. Ничего особенного не переводила, только брошюры и наставления. «Я — американский летчик, выбросился с парашютом на территорию вашей прекрасной страны. Я — ваш союзник» — вот такого рода материал. Она знала несколько восточных языков, в том числе китайский. Понимала даже мандаринское наречие…

Ченселор привстал:

— Китайский?

— Да.

— Она бывала в Китае?

— Я же говорила, что она жила в провинциях, расположенных на берегу залива Бохай. Там она провела, кажется, четыре года. Дед разъезжал между Тяньцзинем и Циндао.

Питер отвел взгляд в сторону, стараясь скрыть внезапно появившееся дурное предчувствие: от слов Элисон вдруг повеяло какой-то непонятной угрозой. Усилием воли он подавил свое тревожное настроение и повернулся к ней:

— Ты знала дедушку и бабушку?

— Нет. Я смутно помню бабушку по отцу, но его отца…

— А родителей матери?

— Нет. — Элисон погасила сигарету в стеклянной пепельнице. — Они продолжали свою миссионерскую деятельность до самой смерти.

— Где?

Элисон, все еще держа погашенную сигарету, ответила спокойно, не глядя на Питера:

— В Китае.

Какое-то время они молчали. Элисон сидела, опершись о спинку кровати, а Ченселор, оставаясь неподвижным, смотрел ей прямо в глаза.

— Мне кажется, мы оба знаем, о чем пойдет речь дальше. Ты хочешь продолжать разговор?

— О чем?

— О том, что произошло в Токио двадцать два года назад… О несчастном случае с твоей матерью…

— Я ничего не помню.

— А я думаю, помнишь.

— Я была совсем маленькой.