Рукопись Ченселора Ладлэм Роберт

Глава 16

Он нашел ее фамилию в телефонном справочнике по Нью-Йорку, который хранил у себя. Однако номер оказался отключенным. Значит, она пользовалась телефоном, номер которого не был внесен в справочник.

Тогда он позвонил в фирму «Уэлтон Грин Эйдженси». Секретарша ответила ему, что мисс Макэндрю несколько дней не будет на работе. Никаких объяснений она не дала, да он и не просил.

И все же у него был адрес Элисон Макэндрю. Она жила в многоквартирном доме на 54-й улице. Этот дом был ему знаком, он выходил на набережную. Ничего не поделаешь, ему необходимо было повидать эту женщину и поговорить с ней.

Он отнес кое-какую одежду в «мерседес», потом положил в портфель рукопись, сел в машину и отправился в Нью-Йорк.

Элисон Макэндрю сама открыла дверь. Ее большие карие глаза излучали ум и любопытство. Возможно, к любопытству примешивалась и злость, хотя лицо казалось печальным. Это была высокая женщина, унаследовавшая, очевидно, от отца сдержанность, но внешне очень похожая на мать. У нее были тонкие, словно высеченные резцом скульптора, черты лица. Светло-каштановые волосы она уложила довольно небрежно. На Элисон были бежевые брюки и желтая блузка с вырезом по шее. Под глазами у нее темнели круги — явные следы скорби, которые она старалась скрыть.

— Мистер Ченселор? — спросила она в упор, но руки не подала.

— Да, — ответил он с поклоном. — Благодарю вас за то, что согласились встретиться со мной.

— Вы были очень настойчивы, когда звонили мне из вестибюля. Входите, пожалуйста.

Он вошел в небольшую квартиру. Гостиная была обставлена в современном стиле, отличающемся стремительностью линий, обилием стекла и металла. Это была комната дизайнера, отдававшая бездушием, но благодаря присутствию хозяйки достаточно уютная. Несмотря на всю прямоту и непосредственность, Элисон Макэндрю излучала какое-то непонятное тепло и не могла с этим ничего поделать. Она жестом указала Питеру на кресло, а сама устроилась на диване напротив.

— Я бы предложила вам выпить, однако не уверена, хочу ли, чтобы вы задержались у меня надолго.

— Понимаю.

— И все же я потрясена, даже немного напугана…

— Но чем же?

— В этом повинен мой отец. Я открыла ваши книги несколько лет назад. Именно тогда у вас появился почитатель, мистер Ченселор.

— Памятуя о благополучии моего издателя, я надеюсь, что у меня найдутся еще два-три почитателя. Однако это не важно. Я здесь вовсе не по этой причине.

— Мой отец тоже был одним из ваших почитателей, — сообщила Элисон. — У него было три ваши книги, и он считал, что все они очень хороши. «Контрудар!» он читал дважды. Он говорил, что в книге рассказывается о страшных вещах, но, возможно, все именно так и было.

Ченселор был удивлен. Генерал не высказывал ему таких чувств, и никакого восхищения Питер в его словах не уловил.

— Я этого не знал. Он мне об этом не говорил.

— Отец не любил делать комплименты.

— Мы разговаривали о других вещах, более важных для него.

— Вы об этом уже сказали по телефону. Человек дал вам адрес и намекнул, что моего отца вынудили уйти из армии. Почему? Каким образом? Мне это кажется невероятным. Правда, у отца были недоброжелатели, которые хотели убрать его, но им это не удалось.

— А ваша мать?

— Что моя мать?

— Она ведь была больна.

— Да, была, — согласилась Элисон.

— Армейские руководители хотели, чтобы он поместил ее в специальное заведение. Он же не сделал этого?

— Он сам так решил. Сомнительно, чтобы она получила более квалифицированную врачебную помощь, если бы он последовал их советам. Бог свидетель, он выбрал самый трудный для себя путь. Но он любил мать, и это было для него важнее всего.

Ченселор внимательно наблюдал за Элисон. За внешней жесткостью, резкими, порой колючими словами Питер почувствовал ее душевную незащищенность, хотя Элисон изо всех сил старалась это скрыть. И он не смог побороть в себе искушение выяснить, в чем же все-таки дело.

— Вы говорите так, будто не очень любили ее…

Вспышка гнева промелькнула в ее глазах.

— Моя мать заболела, когда мне было шесть лет. Я практически не знала ее. Я не знала ту женщину, на которой женился отец, ту женщину, о которой он сохранил столь живые воспоминания. Это что-нибудь объясняет вам?

Питер ответил не сразу:

— Простите, я просто дурак. Конечно, объясняет.

— Вы — не дурак, вы — писатель. Я жила с одним писателем почти три года. Вы играете людьми, и это становится вашей привычкой.

— Я не хотел этого, — запротестовал он.

— Я же сказала: это становится вашей привычкой.

— А может быть, я знаю вашего друга?

— Может быть. Он пишет для телевидения. Сейчас он живет в Калифорнии. — Фамилии она не назвала. Потом она взяла пачку сигарет и зажигалку, лежавшие на столике неподалеку от нее. — Почему вы считаете, что мой отец был вынужден уйти из армии?

Ченселор смутился:

— Я только что сказал: из-за вашей матери.

Она положила зажигалку на стол и посмотрела ему в глаза:

— Что?!

— Его начальники хотели, чтобы он отправил ее в лечебницу. Он отказался.

— И вы считаете, что причина в этом?

— Да.

— В таком случае вы ошибаетесь. Как вы уже, вероятно, поняли, мне многое в армии не нравилось, но не то, как там относились к моей матери. На протяжении более двадцати лет люди, окружавшие моего отца, проявляли к нему искреннее сочувствие — я имею в виду и начальников и подчиненных. Они всегда помогали ему, если могли. Вы удивлены?

Питер действительно был удивлен. Генерал довольно точно выразил свою мысль: «Теперь вы знаете, что это за происшествие… Доктора говорят, что ее нельзя держать дома, а надо поместить в специальное заведение. Но я никогда не сделаю этого…» Это же были его слова.

— Наверное, да, — проговорил наконец Питер и подался вперед. — Тогда почему же ваш отец подал в отставку? Вы знаете?

Она затянулась сигаретой. Ее взгляд блуждал, будто она видела то, что не мог рассмотреть Питер.

— Он сказал, что все кончено, что теперь ему все безразлично. Когда я услышала это, то поняла: что-то в нем надломилось. Я чувствовала, что скоро он уйдет из этого мира. Конечно, не таким путем, как это случилось. И вот его застрелили во время грабежа. Я много думала. Все совпадает с моими предположениями. Это был своеобразный протест. Отец пытался что-то доказать себе в последний момент, когда, безоружный, оказал сопротивление грабителям. — Элисон снова посмотрела на Питера: — Попросту говоря, мой отец потерял волю к борьбе. Когда он говорил со мной, то казался самым печальным человеком на свете.

Питер не сразу решился заговорить — так он был взволнован.

— Что он сказал вам? Что теперь ему все безразлично?

— Примерно так. Ему все надоело. Борьба в Пентагоне жестока. Она не дает передышки. Больше оружия, еще больше оружия! Отец говорил, что это как раз объяснимо. Люди, занимающие сейчас руководящие посты в нашей армии, молодыми офицерами участвовали в войне, которая имела очень важное значение и победу в которой одержало оружие. Если бы мы проиграли ту войну, то не было бы ничего.

— Когда вы говорите о войне, которая «имела очень важное значение», то имеете в виду…

— Я, мистер Ченселор, имею в виду, — прервала она его, — что в течение пяти лет мой отец высказывался против нашей политики в Юго-Восточной Азии. Он использовал любой шанс, который ему предоставлялся. Но он был одинок в этой борьбе. Мне кажется, если уж выражаться точно, его следует назвать отверженным.

— Боже праведный! — Мысли Питера вдруг вернулись к его роману о Гувере, к прологу. Военачальник, которого он там изобразил, был таким же отверженным, как и человек, которого только что описала Элисон Макэндрю.

— Мой отец не был политическим деятелем. Его суждения — это суждения военного человека, а не политика. Он знал, что войну нельзя выиграть каким-либо обычным способом, а использование необычных средств немыслимо. Мы не могли выиграть войну потому, что у тех, кого мы поддерживали, не было подлинной целеустремленности. Из Сайгона лжи исходило больше, чем из всех судов военного трибунала за всю военную историю — так говорил отец. Он считал эту войну бессмысленной бойней, в которой бездарно погибло множество людей.

Ченселор сел на диван. Ему нужно было осмыслить услышанное: ведь это были слова из его романа.

— Я знал, что генералу многое в армии не нравилось, но не думал, что он обличал коррупцию и ложь.

— Именно с этим он в основном и боролся. Это была его страсть. Он выискивал в официальных докладах всевозможные противоречия, собирал сведения о подтасовках в докладах интендантов, о сводках, в которых намеренно завышались потери противника. Однажды он даже заявил, что, если бы отчеты о потерях противника соответствовали истинному положению хотя бы наполовину, мы бы выиграли войну еще в шестьдесят восьмом.

— Как вы сказали? — спросил Питер недоверчиво. — Это были его собственные слова?

— А в чем дело? — спросила Элисон.

— Да так, продолжайте.

— Больше мне рассказывать нечего. Отца отстранили от участия в совещании, на котором ему необходимо было присутствовать, его игнорировали на штабных заседаниях. Чем активнее он боролся, тем чаще им пренебрегали. Наконец он понял, что все бесполезно.

— А как же противоречия в докладах, подтасовки интендантов, потоки лжи, поступавшей из Сайгона?

Элисон отвела взгляд.

— Мы об этом почти не говорили, — сказала она спокойно. — Боюсь, в тот момент я вела себя не лучшим образом. Я рассердилась, наговорила ему кучу обидных слов, о чем сейчас глубоко сожалею. Я просто не понимала, как ему тяжело.

— И все же что вы скажете о докладах?

Элисон подняла голову и посмотрела на Ченселора:

— Мне кажется, он считал их символичными. Они символизировали месяцы, а может быть, и годы агонии. Все это в конце концов оборачивалось против людей, с которыми он служил. Терпеть дальше он не мог. И он бросил все.

Питер снова подался вперед и, тщательно взвесив слова, твердо заявил:

— Это так не похоже на него!

— Знаю, что не похоже. Именно поэтому я и накричала на него. Понимаете, я ведь могла с ним спорить. Он был для меня не только отцом. Мы были друзьями, равными в известном смысле. Мне пришлось рано повзрослеть, да и ему больше не с кем было говорить.

В ее словах сквозила душевная боль. Ченселор дал ей возможность прийти в себя, а затем продолжал:

— Несколько минут назад вы сказали, что я ошибаюсь. Теперь моя очередь утверждать то же самое. Меньше всего ваш отец стремился уйти в отставку. И на Гавайи он поехал не отдыхать. Он хотел разыскать человека, который вынудил его уйти из армии.

— Что?!

— Много лет назад что-то произошло с вашим отцом. Что-то такое, о чем не должны были знать другие. А этот человек узнал и стал угрожать вашему отцу. Мне генерал очень нравился. По душе мне были и его взгляды. Поэтому я чувствую себя чертовски виноватым. Откровеннее сказать не могу, но хочу, чтобы вы знали об этом.

Элисон Макэндрю сидела неподвижно. Ее большие глаза пристально вглядывались в Ченселора.

— Ну а теперь не хотите выпить? — спросила она.

Он рассказал ей все. Все, что смог припомнить. Начиная от неизвестного блондина на пляже в Малибу и кончая удивительным телефонным звонком в полицейский участок Роквилла. Не упомянул он только об убийстве в парке в Форт-Трайоне. Может, и была какая-то связь между этим убийством и другими описанными им событиями, но он не хотел понапрасну волновать Элисон. Рассказывая, Питер чувствовал себя довольно скверно — как продажный писака, рыскающий в поисках ходового сюжета. Он был готов к вспышке ее гнева, к тому, что она проклянет его как человека, который, пусть невольно, стал причиной гибели ее отца. Он искренне желал, чтобы она рассердилась на него, — так велико было у Питера сознание собственной вины.

Однако она отнеслась к его чувствам с большим пониманием и даже пыталась приуменьшить его вину, заметив, что если все рассказанное им — правда, то он не преступник, а скорее жертва. Но каково бы ни было его мнение, она отвергла версию о том, что в прошлом ее отца было какое-то пятно и что именно угроза разоблачения заставила его подать в отставку.

— В этом нет никакого смысла. Если бы что-либо подобное имело место, то этим давно бы воспользовались его враги.

— В своем заявлении газете вы сказали, что его заставили уйти.

— Да, но причина была совсем иная. Они просто измотали его, игнорировали его решения. Таков был их метод, и я поняла это.

Ченселор вспомнил пролог к своему роману. Почти со страхом он задал следующий вопрос:

— Что вы скажете о его докладе относительно коррупции в Сайгоне?

— Не понимаю, о чем вы спрашиваете.

— Разве не вероятно, что они пытались не дать хода этому докладу?

— Наверняка пытались. Однако так случалось всякий раз, когда он составлял доклады обличительного характера. Впрочем, его донесения всегда содержали критику. Он любил армию и хотел, чтобы она была совершенной. Но он никогда бы не опубликовал свой доклад, если вы хотели спросить об этом.

— Меня интересовало именно это.

— Нет, он никогда бы не опубликовал доклад.

Питер не понял позиции генерала, однако не стал требовать объяснений. В то же время он счел необходимым задать вопрос, который сам собой напрашивался:

— Почему же он поехал на Гавайи?

Элисон взглянула на него:

— Я догадываюсь, о чем вы думаете. И хотя не могу ничего доказать, я все же помню, что сказал мне отец. Он говорил, что хочет уехать ото всех, отправиться в длительную поездку. Когда матери не стало, ничто больше его не удерживало.

Ченселор так и не получил ответа на свой вопрос. А разговор продолжался, как показалось обоим, уже несколько часов подряд. Наконец Элисон сообщила, что на следующий день гроб с телом отца прибывает в Нью-Йорк на самолете коммерческой авиалинии с Гавайских островов. В аэропорту имени Кеннеди самолет встретит почетный караул. Затем гроб погрузят на военный самолет и доставят в Вирджинию. Похороны состоятся через день на Арлингтонском кладбище. И еще Элисон сказала, что не знает, как перенесет все это.

— А вас кто-нибудь будет сопровождать?

— Нет.

— Тогда разрешите мне?

— Нет нужды…

— Мне кажется, есть, — твердо заявил Питер.

Они стояли вдвоем на огромной бетонированной площадке, предназначенной для разгрузки самолетов. В нескольких ярдах от них застыли по стойке «смирно» два армейских офицера. Дул сильный ветер, поднимая в воздух и кружа обрывки бумаги и листья с деревьев, которые росли довольно далеко от летного поля. Тяжелый транспортный самолет подрулил к стоянке. В нижней части фюзеляжа открылся огромный люк, к которому подогнали автопогрузчик. Еще несколько секунд — и гроб очутился на автопогрузчике.

Лицо Элисон вдруг побелело, она напряглась. Сначала у нее затряслись губы, потом руки. Взгляд карих глаз застыл, по щекам потекли слезы. Питер поспешил обнять ее за плечи.

Она сдерживалась, пока хватало сил. Как оказалось, гораздо дольше, чем следовало. Ченселор вдруг почувствовал, как руки Элисон сводит судорога, и крепче прижал ее к себе. Наконец силы оставили ее, она повернулась и уронила голову ему на грудь. Рыдания постепенно стихли.

— Простите меня… Простите, — прошептала она. — Я дала себе слово не делать этого.

В ответ он еще крепче обнял ее и мягко произнес:

— Ну ладно, ладно. Это ведь не запрещено.

Глава 17

Питер принял решение бросить работу над романом. Он стал пешкой в чьей-то нечистой игре, и смерть Макэндрю лишь подтвердила это. О своих намерениях Ченселор и намекнул Элисон вчера вечером, однако она сразу же внесла коррективы.

— Пусть вы правы, — сказала она ему. — По-моему, это не так, но допустим, вы правы. Разве это не основание продолжать работу над романом?

Действительно, основания были.

В салоне военного самолета их разделял проход. Элисон хотелось побыть одной, и Ченселор понимал ее. Под ними, в грузовом отсеке самолета, находилось тело ее отца. Элисон нужно было о многом подумать, и в данном случае его помощь была ей не нужна.

Впрочем, предсказать ее действия было нелегко. Он убедился в этом, когда днем заехал за ней на такси и сообщил, что позвонил в Вашингтон и забронировал номера в отеле «Хей-Адамс».

— Это глупо, — заявила она. — Нам хватит места в нашем доме в Роквилле. Мы остановимся там. По-моему, нужно сделать именно так.

Нужно? Зачем? Он не стал задавать вопросов.

Ченселор открыл портфель и вынул блокнот в кожаной обложке, который всегда брал с собой во все поездки. Блокнот подарил ему Джошуа Харрис два года назад. Во внутреннем кармашке хранилось несколько заточенных карандашей. Он взял один из них и написал:

«План-проспект главы 8».

Прежде чем продолжить, он задумался над тем, что сказала ему вчера вечером Элисон: «Пусть вы правы… Разве это не основание продолжать работу над романом?»

Он взглянул на только что написанные им слова: «План-проспект главы 8». Явное совпадение того, о чем он собирался писать в романе, с реальными событиями очень его беспокоило. Ведь это была глава, в которой Мередит оказывался на грани сумасшествия из-за того страшного секрета, который стал ему известен.

«Мередит покидает свой кабинет в ФБР раньше обычного. Он знает, что за ним ведется слежка, и поэтому старается затеряться в толпе, идет по коротким улицам и аллеям, входит в здания и выходит из них через другие двери. Он устремляется к автобусу и выходит из него за квартал до того дома, в котором живет помощник министра юстиции. С ним у Мередита назначена встреча.

Швейцар вручает Алексу записку от помощника министра. Тот не хочет говорить с ним, вообще не хочет иметь с ним дела. Если Мередит попытается настаивать на встрече, он будет вынужден рассказать всем о его странном поведении. По мнению помощника министра, Алекс психически неустойчив, страдает манией преследования.

Мередит удивлен, более того — взбешен. Доказательства налицо: на помощника министра оказали давление точно таким же способом, как и на многих других. Люди Гувера взяли под контроль каждый шаг Мередита. Грубая власть ФБР всесильна.

Неподалеку от дома Мередит замечает машину ФБР. В машине сидят водитель и еще один человек. Оба молча, пристально смотрят на Алекса. Это — часть стратегии страха, который появляется у человека, знающего, что за ним следят. Все это соответствует методам гуверовцев.

Мередит в такси направляется к гаражу, где стоит его машина. Потом он едет по Мемориал-парквей, лавируя между машинами, и видит, что машина ФБР неотступно следует за ним.

Произвольно меняя направление, он выезжает за город. Гонка с преследованием по проселочным дорогам на огромной скорости. Стремительная смена пейзажей за окном, визг шин на крутых поворотах — все это усиливает панический страх Мередита. Он ведет борьбу во имя жизни. Мы понимаем, что потеря ориентации, вызванная событиями минувших недель, в результате этой безумной гонки катастрофически прогрессирует. Нервы Мередита начинают сдавать.

В наступающих сумерках он допускает ошибку на неожиданном повороте. Он резко нажимает на тормоз. Машину заносит и выбрасывает с дороги через изгородь на какое-то поле.

С кровоточащей ссадиной на лбу от удара о ветровое стекло Мередит выбирается из машины. Он видит приближающуюся машину ФБР и с криками бросается к ней. Подсознательно он жаждет драки со своими преследователями. Но все происходит не так, как он хочет. Два агента выскакивают из машины и мгновенно скручивают его. Они делают вид, что ищут у него оружие.

Водитель холодно произносит:

— Не ставь нас в трудное положение, Мередит. Нам не очень нужны такие, как ты. Такие, которые носят нашу форму, а работают на противника.

Мередит окончательно падает духом: им известна тайна из его прошлого. Во время войны в Корее, будучи двадцатилетним лейтенантом, он попал в плен и не устоял под давлением тех, кто его пленил. Впрочем, он был не одинок, таких, как он, насчитывались сотни. Сотни доведенных до отчаяния людей. Командование армии отнеслось к ним с пониманием. Позднее их заверили, что из личных дел эта страшная страница будет вычеркнута. Ведь они с честью выполнили свой служебный долг, к тому же им пришлось столкнуться с тем, к чему их никогда не готовили. Никто из них не был наказан, и каждый постарался поскорее забыть этот мрачный период своей жизни.

И вот теперь оказывается, что людям Гувера все известно. Алекс понимает, что они обязательно самым безжалостным способом используют это против него, даже против его жены и детей.

Агенты ФБР отпускают Мередита. Он медленно бредет в сумерках по проселку».

Питер закрыл блокнот и взглянул на Элисон. Она смотрела прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Офицеры, сопровождавшие гроб, сидели где-то впереди, чтобы не мешать дочери генерала скорбеть об отце.

Элисон почувствовала на себе взгляд Питера и, повернувшись к нему, выдавила слабую улыбку:

— Вы работаете?

— Работал, но уже кончил.

— Я рада, что вы работали. Мне сразу стало как-то легче. Надеюсь, я не мешала вам.

— Вовсе нет. Это ведь вы настояли, чтобы я не бросал роман, не так ли?

— Скоро будем на месте, — произнесла она, будто не расслышав того, что он сказал.

— По-моему, нам осталось лететь еще минут десять-пятнадцать…

— Да. — Она снова углубилась в свои мысли, глядя через иллюминатор на голубое небо.

Вскоре самолет пошел на посадку.

Когда они вышли из самолета, их попросили подождать в офицерском салоне. Там они застали только молодого армейского капеллана. Видимо, ему было приказано встретить Элисон. Он немного удивился, однако в душе обрадовался, когда увидел, что его присутствие явно излишне.

— Спасибо, что вы пришли, — сказала Элисон твердым голосом. — Но со дня смерти моего отца минуло несколько дней, и от шока я уже оправилась.

Капеллан с важным видом пожал ей руку и удалился.

Элисон повернулась к Питеру:

— Похороны состоятся завтра, в десять утра, на Арлингтонском кладбище. Я попросила свести церемонию к минимуму. Только траурный кортеж на кладбище. Сейчас почти шесть. Почему бы нам не пообедать где-нибудь? А потом поедем домой.

— Отлично. Я возьму напрокат машину, хорошо?

— Не надо. Мне ее дадут.

— С водителем?

— Конечно. — Элисон нахмурилась: — Впрочем, вы правы. Он будет только мешать. У вас при себе водительское удостоверение?

— Как всегда.

— Значит, вы сможете получить машину? Не возражаете?

— Совсем нет.

— Без третьего лишнего все будет гораздо проще, — сказала она. — Известно ведь, что военные водители докладывают обо всем своим начальникам. Даже если не приглашать его в дом, он не уедет, пока ему не прикажут.

К сказанному Элисон можно было отнестись по-разному, и Питер спросил:

— Что вы имеете в виду?

Элисон поняла его озабоченность:

— Если с моим отцом в давние времена случилось что-то страшное, что, по его мнению, могло изменить его жизнь, то, может быть, в роквиллском доме найдется ключ к разгадке. Отец всегда оставлял себе что-нибудь на память о тех местах, где служил. Фотоснимки, документы, вещи, которые он считал важными. Мы просмотрим их.

— Конечно, лучше сделать это вдвоем, чем втроем, — добавил Питер, неизвестно почему довольный тем, что как раз это имела в виду Элисон. — Впрочем, вы просмотрите все сами, а я буду рядом и постараюсь вам помочь.

Она бросила на него странный, безучастный взгляд, который сразу напомнил ему ее отца, генерала Макэндрю. И все же в голосе ее чувствовалась теплота.

— Вы очень тактичны. Я высоко ценю это качество в людях. Жаль, что сама не такая. Видимо, верно говорят, что по наследству этого не получишь.

— У меня есть идея, — сказал он. — Я обладаю еще одним талантом — могу приготовить вкуснейшее блюдо. И потом, вы хотите поскорее добраться до Роквилла. Этого же хочу и я. Так почему бы нам не заскочить в магазин и не купить чего-нибудь? Скажем, бифштексов, картофеля, виски…

— Мы сэкономим немало времени, — улыбаясь, согласилась она.

Путь их лежал на северо-запад штата Мэриленд. Останавливались они лишь у магазина в Рэндолф-Хиллз, чтобы сделать покупки.

Темнело. Декабрьское солнце уже опустилось за холмы. Причудливые тени мелькали на ветровом стекле автомобиля и быстро исчезали. Свернув с шоссе на проселочную дорогу, которая вела к дому генерала, Ченселор увидел поле, окруженное изгородью из колючей проволоки, то самое поле, на котором три месяца назад он чуть было не погиб.

Впереди был крутой поворот. Ченселор изо всех сил давил на педаль газа: ему хотелось поскорее проскочить это место. Боль, появившаяся в правом виске, распространялась вниз, к основанию черепа. Быстрее, быстрее!

— Питер, ради Бога!

Завизжали шины. Он крепко держал руль в руках, пока они преодолевали поворот, потом слегка нажал на тормоз и снизил скорость.

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Нет, я просто задумался, — солгал он. — Простите. — Почувствовав на себе ее взгляд, он понял, что ему не удалось ее обмануть. — Я сказал неправду, — сознался он. — Мне просто припомнилось, что я был здесь раньше, когда встречался с вашими родителями.

— Я тоже думала о своем последнем визите к ним. Это было прошлым летом. Я приезжала на несколько дней. Собиралась провести неделю, но не получилось. Я рассердилась на отца, наговорила ему таких слов, о которых теперь страшно жалею, и уехала.

— Именно в этот раз он сообщил вам, что подает в отставку?

— Что уже подал в отставку. Наверное, это и рассердило меня. Мы всегда обсуждали самые серьезные вещи. И вдруг такое важное решение он принял без меня! Я наговорила ему ужасных слов.

— Он ведь принял чрезвычайное решение, ничего не объяснив вам. Ваша реакция была естественной.