Рукопись Ченселора Ладлэм Роберт
— Вы должны верить мне, — сказал О’Брайен. — Каким бы странным ни показалось вам мое поведение в последние несколько минут, верьте мне. Расскажите все, не называя себя. Упомяните только, что вы писатель, и все. Называйте имена тех, кто не связан с вами ни лично, ни в профессиональном плане. Если это окажется невозможным, если эти люди неотделимы от событий, поднимите руку. Тогда я выключу магнитофон и мы просто поговорим. Понятно?
— Нет! — рявкнул Ченселор. — Теперь я прошу вас подождать минутку. Я не затем сюда пришел.
— Вы пришли сюда, чтобы положить конец убийствам, террору, шантажу. Так вы, во всяком случае, сказали. Я хочу того же. Вы — не единственный человек, кого загнали в угол. И эта ваша Максвелл или кто-либо другой тоже не единственные! Боже, у меня же жена, дети…
Питер вздрогнул, пораженный словами О’Брайена:
— Как вы сказали?
Агент понизил голос:
— У меня есть семья, но это не суть важно. Забудьте об этом.
— Мне это кажется очень важным. Я даже не знаю, смогу ли объяснить вам, насколько это сейчас важно.
— Не надо ничего объяснять, — прервал его О’Брайен, опять обретя уверенность профессионала. — Говорить буду я. Помните, о чем я вас просил: не называйте себя, а из тех, кто приходил к вам, разговаривал с вами или к кому вас посылали, называйте людей, которых вы раньше совершенно не знали. Имена других сообщите мне позже, но в записи их быть не должно. Я не хочу, чтобы вас выследили. Говорите медленно, обдумывайте каждую фразу. Если возникнут сомнения, я пойму это по вашему взгляду. А теперь приступим. Только вначале я назову себя и обрисую обстановку. — Он нажал поочередно две кнопки на магнитофоне и заговорил уверенным голосом: — Эта запись сделана старшим агентом Куинленом О’Брайеном, номер 1712, восемнадцатого декабря, примерно в двадцать четыре часа. Человек, голос которого вы услышите, был приведен в кабинет ночного дежурного. Я приказал вычеркнуть его фамилию из журнала учета посетителей и докладывать мне всю информацию по этому делу со ссылкой на номер 1712. — О’Брайен сделал паузу и что-то занес в блокнот. — Считаю информацию, содержащуюся в этой записи, в высшей степени секретной и по соображениям сохранения тайны доверить ее кому-либо не могу. Полностью сознавая необычность используемого мной метода, я беру всю ответственность на себя. — Агент выключил магнитофон и взглянул на Питера: — Готовы? Начните с лета, со встречи с Лонгвортом в Малибу.
О’Брайен нажал кнопку — запись началась. Преодолевая сомнения, Ченселор повел свой рассказ. Говорил он медленно, пытаясь следовать указаниям этого человека, который теперь казался ему хорошо знакомым. Более того, он был в некотором роде продуктом его, Ченселора, вымысла. Куинлен О’Брайен — Александр Мередит. Адвокат. ФБР. Жена, дети. Люди, охваченные страхом.
По мере того как развивался рассказ Ченселора, становилось все более заметным удивление О’Брайена: он был потрясен теми эпизодами, которые рисовал Питер. При любом упоминании досье Гувера агент весь напрягался, руки его начинали дрожать.
Когда Питер заговорил о шепоте по телефону, по словам Филлис, пронзительном и зловещем, О’Брайен не смог скрыть своей реакции. Он в изумлении открыл рот, как-то странно выгнул шею и закрыл глаза.
Питер замолчал. Магнитофон продолжал работать. Агент открыл глаза, уставился в потолок, потом медленно повернулся к Ченселору:
— Продолжайте.
— Осталось совсем немного. Письмо вы уже читали.
— Да-да, письмо я читал. Расскажите о том, что случилось. О выстрелах, о пожаре, о том, почему вы сбежали.
Питер повиновался. И вот рассказ окончен. Он сообщил все. Или почти все. Не упомянул только об Элисон.
О’Брайен выключил магнитофон, потом прокрутил ленту и прослушал окончание записи, чтобы убедиться в ее чистоте. Удовлетворенный, он снова выключил аппарат.
— Хорошо. Вы рассказали все, что хотели. Теперь выкладывайте остальное.
— Что?
— Я просил вас верить мне, но вы кое-что утаили. Вы работали над романом в Пенсильвании. Потом вдруг приехали в Вашингтон. Зачем? Как вы сказали, исследовательская часть работы была завершена. Пять часов назад вы сбежали из горевшего дома на 35-й улице, а сюда пришли совсем недавно. Где же вы были в течение этого времени? С кем? Расскажите, Ченселор. Это важно.
— Нет, это не входило в нашу с вами договоренность.
— Какую договоренность? О защите? — О’Брайен со злым видом поднялся из-за стола: — Вы — глупец. Как я могу защитить вас, если не знаю, от кого защищать? Не обманывайте себя, защита и есть наша договоренность. Кроме того, мне или кому-то другому, с кем вы действительно хотели поговорить, потребуется примерно два часа, чтобы выяснить каждый ваш шаг после отъезда из Пенсильвании.
В логике агенту отказать было нельзя. И Ченселор вдруг почувствовал себя ужасным дилетантом, сидящим рядом с опытным профессионалом.
— Я не хочу вмешивать ее в это дело. Дайте мне слово… Она достаточно пережила.
— И все мы тоже, — заметил О’Брайен. — Ей звонили?
— Нет, но звонили вам, не так ли?
— Вопросы задаю я. Расскажите мне о ней.
Питер поведал печальную историю генерал-лейтенанта Брюса Макэндрю, его жены и дочери, которой пришлось так рано повзрослеть. Он описал их дом, спрятавшийся неподалеку от безлюдной проселочной дороги в штате Мэриленд. Упомянул и о кроваво-красной надписи: «Макнайф, убийца из Часона».
Куин О’Брайен закрыл глаза и мягко произнес:
— Хан-Чоу.
— Это в Корее?
— Нет, это другая война. Но методы шантажа те же: военные документы, которые обещали изъять, но так и не изъяли. А теперь они в чьих-то других руках.
Питер затаил дыхание:
— Вы говорите о досье Гувера?
Агент не ответил, а только пристально взглянул на Ченселора. Питера буквально трясло — он опять чувствовал себя безумным.
— Их же изорвали в клочки, — прошептал он, не будучи уверен, что все еще в здравом уме. — Они были уничтожены. О чем вы говорите? Это же всего-навсего роман. Там ничего подлинного нет. Вам нужно думать о репутации вашего чертова Бюро, а не о досье.
О’Брайен встал и сделал успокаивающий жест, будто отец пытался утихомирить впавшего в истерику ребенка:
— Не волнуйтесь. Я говорил не о досье Гувера. На вашу долю сегодня слишком много выпало. Не стоит делать неоправданных предположений. На какое-то мгновение и мне пришла в голову подобная мысль, но она неверна. Два не связанных между собой случая, касающиеся военных документов, не могут составить целую картину. Досье Гувера были уничтожены. Это мы знаем точно.
— А как же Хан-Чоу?
— Это к делу не относится.
— Минуту назад вы были другого мнения.
— За эту минуту я успел о многом подумать, и теперь мне все ясно. Вы правы, кто-то использует вас. И меня. И дюжину других людей. Его цель — вызвать раскол в ФБР. Этот кто-то знает нас, знает, как мы работаем. Возможно, он из числа наших людей. Так уже бывало раньше.
Питер внимательно разглядывал агента. После смерти Гувера пошли слухи, да и газеты писали, что внутри ФБР идет борьба между отдельными группировками. Разумность суждений О’Брайена и их искренность были очевидны.
— Простите, — сказал Ченселор, — вы чертовски напугали меня.
— У вас есть все основания пугаться. Больше, чем у меня. В меня ведь никто не стрелял. — Агент успокаивающе улыбнулся: — Но с этим будет покончено. Я найду людей, которые будут неотлучно охранять вас.
Ченселор ответил слабой улыбкой:
— Кого бы вы ни выбрали, надеюсь, это будут ваши лучшие люди. Не побоюсь сказать, что никогда в жизни не был так напуган.
Улыбка исчезла с лица О’Брайена.
— Во всяком случае, это будут люди не из ФБР.
— Да? Почему?
— Я не знаю, кому можно верить.
— Тогда, вероятно, вам известно, кому нельзя верить? Кому же?
— Таких много. У нас есть кучка экстремистов. Мы знаем их, хотя и не всех. Их часто называют группой Гувера. Когда Гувер умер, они хотели взять бразды правления в свои руки. Не получилось, и это вызвало у них злобу. Некоторые из них — такие же параноики, каким был сам Гувер.
И снова Ченселора поразили слова О’Брайена. Они подтверждали первоначальные мысли Питера: все, что произошло в Малибу, в Роквилле, в старинном доме на 35-й улице, было результатом ожесточенной борьбы внутри ФБР. И снова объявился Лонгворт.
— Итак, мы договорились, — сказал Ченселор. — Защита нужна мне и женщине, о которой я вам рассказал.
— Она у вас будет.
— И кто же нас защитит? Кто?
— Вы упомянули о судье Сазерленде. Года два назад он действовал очень умело, восстанавливая контакты между ФБР и разведывательными ведомствами. Гувер прекратил передачу информации в ЦРУ и Совет национальной безопасности.
— Это мне известно, — спокойно прервал его Ченселор. — Я ведь писал книгу о ЦРУ.
— Вы имеете в виду «Контрудар!», не так ли? Наверное, мне нужно прочитать ваш роман.
— Я пришлю вам экземпляр, а вы обеспечите нам защиту. Но кто же нас защитит? Кто?
— Есть такой человек. Его зовут Варак. Это один из людей Сазерленда. Он мне многим обязан.
О’Брайен тяжело опустился в кресло. Он откинул голову и дышал часто и прерывисто, будто не мог набрать в легкие достаточно воздуха. Закрыв лицо ладонями, он почувствовал, как у него дрожат пальцы. Он не был уверен, что выдержит все это. Не раз за последние два часа ему казалось, что его силы на исходе.
Именно паника, которой был охвачен писатель, помогла О’Брайену. Вернее, сознание того, что действия Ченселора необходимо контролировать и ни в коем случае нельзя позволить ему докопаться до истины.
Досье Гувера не были уничтожены, и О’Брайен знал это определенно. Но вот появился человек, которому об этом тоже известно. Сколько же их, таких людей? А скольким людям позвонили? Кого еще коснулся этот страшный, пронзительный шепот? Покойный генерал, убитый конгрессмен, скрывшаяся журналистка… Кто еще?
Обстановка изменилась за последние два часа. Откровения Ченселора подсказывали, что нужно быстро кое-что предпринять, и О’Брайен вдруг с облегчением почувствовал себя способным действовать. Он поднял телефонную трубку и набрал номер Совета национальной безопасности. Но Стефана Варака на месте не оказалось, и никто не мог сказать, где он.
Где же Варак? Какого рода задание он выполняет? О’Брайен и Варак были друзьями. Два года назад Куин ради Варака пошел на огромный риск — он передал ему сведения, распространение которых запрещал сам Гувер. Это могло стоить О’Брайену не только карьеры.
И вот теперь ему был нужен Варак, лучший агент Совета национальной безопасности. Его компетентность и связи были исключительными. Это был человек, которому О’Брайен хотел в первую очередь дать послушать запись с рассказом Ченселора. Уж Варак наверняка бы подсказал, что следует предпринять.
Пока же Питер получил временную защиту. Его имя было исключено из журнала учета посетителей, и все запросы, связанные с ним, направляли О’Брайену. В то время, когда действовал запрет Гувера, Куин предоставлял кое-какую информацию людям из ЦРУ. Но когда он сообщил им, что в защите нуждается автор романа «Контрудар!», они практически отказались помочь, хотя трезвомыслящие люди обязаны были помогать друг другу, иначе власть оказалась бы в руках безумцев, и это привело бы к катастрофе.
Может, так оно и случилось? Может, катастрофа уже разразилась?
Глава 24
Агенты ФБР доставили Питера в вестибюль отеля «Хей-Адамс». Там, слегка кивнув им и бросив короткое вежливое «О’кей! Спокойной ночи», Ченселора принял под свое покровительство человек из ЦРУ.
В лифте Питер попытался заговорить с ним.
— Меня зовут Ченселор, — представился он с глуповатым видом.
— Знаю, — ответил незнакомец. — Я читал вашу книгу. Вы исписали о нас изрядное количество страниц.
Вряд ли можно было считать эти слова комплиментом.
— Я не хотел причинять вам неприятности. У меня у самого есть друзья в ЦРУ.
— Ну как же, как же…
И в этих словах не было ничего одобрительного.
— Некто Бромли летит сюда самолетом из Индианаполиса.
— Да-да, ему шестьдесят пять лет, это больной человек. При досмотре в аэропорту у него нашли оружие. Он имеет разрешение на его ношение, а это значит, что после посадки самолета оружие ему обязаны возвратить. Но его не вернут, оно окажется пропавшим.
— Он может приобрести другое.
— Маловероятно. О’Брайен приставил к нему своего человека.
Лифт достиг нужного им этажа. Двери открылись. Человек из ЦРУ придержал Питера и вышел первым, засунув правую руку в карман пальто. Потом он окинул взглядом коридор, повернулся и кивнул Ченселору.
— А утром? — спросил Питер, выходя из лифта. — Бромли может зайти в любой магазин, где продается оружие.
— С разрешением, выданным в Индианаполисе? Никто не продаст ему огнестрельное оружие.
— Кто-нибудь продаст. Есть обходные пути.
— Но помешать этому проще…
Они подошли к дверям номера. Человек из ЦРУ вынул правую руку из кармана пальто — он держал в ней небольшой пистолет. Левой рукой он расстегнул две средние пуговицы пальто и спрятал оружие. Питер постучал в дверь.
Послышались быстрые шаги Элисон. Она открыла дверь и хотела было обнять Питера, но остановилась, увидев незнакомого мужчину.
— Элисон, это… Простите, я не знаю, как вас зовут.
— На сегодня — никак, — ответил человек из ЦРУ и поклонился Элисон: — Добрый вечер, мисс Макэндрю.
— Привет! — Элисон была удивлена. — Входите.
— Нет, спасибо. — Агент взглянул на Ченселора: — Я буду здесь, в коридоре. Меня сменят в восемь утра. Придется разбудить вас, чтобы познакомить со сменщиком.
— Я уже не сплю в это время.
— Отлично. Спокойной ночи.
— Минутку. — Питеру пришла в голову идея. — Если Бромли появится и вы будете уверены, что он не вооружен, может быть, я поговорю с ним? Я его совсем не знаю, и мне неизвестно, почему он охотится за мной.
— Это ваше дело. Посмотрим по ходу событий, — сказал агент, закрывая дверь.
— Как долго тебя не было! — Элисон обняла Питера и прижалась к нему лицом. — Я чуть с ума не сошла.
— Теперь с этим покончено, — сказал он, нежно обнимая ее. — Уже никто не будет сходить с ума. Никто…
— Ты им все рассказал?
— Да, — он отстранился от Элисон, чтобы заглянуть ей в лицо, — все рассказал. Даже о твоем отце. Я вынужден был это сделать. Человек, с которым я разговаривал, догадался, что я пытаюсь кое о чем умолчать, и совершенно четко дал мне понять, что, если понадобится, они выяснят каждый наш шаг. Для этого им не придется идти слишком далеко. Стоит только перебраться на тот берег, в Пентагон…
Она кивнула, взяла его за руку и повела от двери в гостиную:
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. На душе стало легче. Выпьем?
— Ты, наверное, устал. Я уж сама все приготовлю, — сказала она, направляясь к бару, заставленному бутылками.
Питер опустился в кресло и вытянул ноги.
— Я давно хотела тебя спросить, — продолжала Элисон, наливая виски и раскладывая лед по бокалам. — Ты всегда заказываешь бар, забитый до отказа? Я-то ведь столько никогда не выпью.
— Несколько месяцев я ужасно пил, — засмеялся Ченселор и подумал: «Приятно сознавать, что все это уже в прошлом». — Тебе-то я могу рассказать, что эта прихоть появилась у меня после первого крупного аванса. В кинофильмах писатели, которые жили в отелях, всегда имели роскошные бары и носили домашние куртки. Куртки, правда, у меня до сих пор нет…
Теперь рассмеялась Элисон. Она подала Питеру бокал с виски, села в кресло напротив и пообещала:
— Куртку я куплю тебе к Рождеству.
— К следующему Рождеству, — сказал он, заглядывая ей в глаза. — А на нынешнее подари мне лучше золотое кольцо. Буду носить его на безымянном пальце левой руки, как ты.
Элисон сделала глоток из бокала и отвела взгляд в сторону:
— То, о чем я говорила тебе раньше, остается в силе: я не требую никаких обязательств.
Ченселор посмотрел на нее с тревогой. Потом поставил бокал с виски и, подойдя к ней, опустился на колени и погладил ее рукой по лицу:
— Что мне сказать? «Спасибо, мисс Макэндрю. Это была неплохая интерлюдия»? Но я этого не скажу. Мне и в голову не придет такое. Думаю, тебе тоже…
Она остановила свой взгляд на Питере. Из глаз ее вот-вот готовы были брызнуть слезы.
— Ты многого обо мне не знаешь.
Питер улыбнулся:
— Чего я не знаю? Ты что, дочь полка? Или батальонная проститутка? Ты, конечно, не девственница, но и не шлюха. Не тот характер, слишком независимый.
— А ты слишком спешишь с выводами.
— Ну и пусть. Впрочем, хорошо, что ты так думаешь. Как раз решительности мне долгое время не хватало. Пока я не встретил тебя.
— Ты не успел поправиться после тяжелой болезни, а тут я со своими хлопотами…
— Благодарю вас, мадам Фрейд. Но вы вскоре убедитесь, что я поправился и обрел решительность. Испытайте меня. Я понимаю, брак нынче не в моде, он все больше становится атрибутом буржуазии. — Питер подвинулся поближе к Элисон: — Но все, о чем я говорил раньше, остается в силе. Мне нужны обязательства. Я верю в брак и хочу прожить с тобой до конца дней своих.
Ее глаза наполнились слезами. Она покачала головой и взяла в руки его лицо:
— О, Питер, где ты был столько лет?
— В другой жизни.
— И я. Как это говорится в той глупой поэме? «Приди ко мне и будь моим любимым…»
— Это Марлоу. И не так уж глупо.
— Я приду к тебе, Питер, и буду твоей любимой. Так долго, пока это будет иметь смысл. Но замуж за тебя я не пойду.
Он отодвинулся от нее, снова встревожившись:
— Мне нужно больше.
— Больше я дать не могу, прости.
— Это неправда, я чувствую, что неправда. Ты нужна мне так же, как… — Он вдруг замолчал.
— Как кто? Как Кэти?
— Да, о ней я забыть не могу.
— А я и не требую, чтобы ты ее забывал. Может, наши отношения будут не менее возвышенными, но брак… невозможен.
— Почему?
Слезы потекли по щекам Элисон.
— Потому что брак означает… Мне нельзя иметь детей, Питер.
Ченселор понял, что Элисон намекала на что-то. Но на что?
— Ты забегаешь вперед. Я и не думал насчет… — И вдруг ему все стало ясно. — Ты имеешь в виду свою мать? Вернее, ее болезнь?
Элисон закрыла глаза, слезы текли по ее лицу ручьем.
— Дорогой мой, попытайся понять…
Питер заставил ее открыть глаза и взглянуть на него:
— Послушай меня. Кое-что я еще понимаю. Ты никогда не верила тому, что говорил тебе отец. Будто мать заболела потому, что чуть было не утонула. Почему ты ему не верила?
— И сейчас не верю… Это страшная, страшная история.
— Почему ты не веришь? Почему думаешь, что отец лгал тебе?
— Я слишком хорошо знала его, каждый звук его голоса, каждый жест. Он рассказывал мне эту историю раз пятьдесят и всегда требовал, чтобы я внимательно слушала его, будто от этого зависело, буду ли я любить мать так же, как он любил ее когда-то. Но всегда в его рассказе чувствовалась какая-то фальшь, какой-то пробел. Наконец я поняла. Она была обыкновенной сумасшедшей, заболела естественным путем. Понимаешь, естественным! А он не хотел, чтобы я знала об этом. Теперь тебе ясно?
Он взял ее руку в свою:
— Но он мог и скрыть от тебя кое-что.
— Что?..
Зазвонил телефон. Питер взглянул на часы. Было половина четвертого утра. «Кому это, черт побери, вздумалось звонить в такое время? Неужели О’Брайену?» — подумал Ченселор и поднял трубку.
— Вы думаете, что таким способом остановили меня? Глубоко ошибаетесь… — Голос говорившего был скрипучим, дыхание тяжелым.
— Бромли?
— Вы — зверь, грязный подонок! — Теперь по голосу чувствовалось, что говорил пожилой человек.
— Бромли, это вы? Что я вам сделал? Мы ведь никогда не встречались с вами.
— В этом не было необходимости. Не обязательно лично знать человека, чтобы погубить его. Или ее, а лучше ее и ее детей.
Он почему-то употреблял те же слова, что и Филлис Максвелл. А может, Бромли и имел в виду Филлис? Он о ней говорил? Но этого быть не могло. Да и детей у Филлис не было.
— Клянусь вам, я не понимаю, о чем вы говорите. Кто-то обманул вас. Они и другим лгали…
— Им не надо было лгать. Они прочли мне это. Вы откопали стенограмму суда, между прочим, секретную стенограмму и заключение психиатра и использовали это в своих гнусных целях. Использовали наши имена, наши адреса, ее адрес…
— Все это ложь. Я не пользовался никакими стенограммами, никакими заключениями психиатра. Ничего подобного нет в моей рукописи, и я не имею ни малейшего представления о том, что все это значит.
— Лживый подонок! — Злоба переполняла старика, и он подыскивал слова погрубее. — Вы считаете меня дураком? Думаете, они не представили мне доказательств? — Старик окончательно вышел из себя: — Мне дали номер телефона, и я позвонил по нему. Это была типография Бедфорда. Я разговаривал с хозяином. Он прочел мне то, что вы написали, то, что он набирал неделю назад.
Питер был поражен. Действительно, его издатель пользовался типографией Бедфорда.
— Это неправда. У Бедфорда нет моей рукописи. Она еще не закончена.
На какое-то мгновение воцарилось молчание, и Ченселор начал было надеяться, что, может, ему удастся переубедить старика, но в следующую минуту понял, что это не так.
— Зачем вы лжете? Дата издания — апрель. Вы всегда публикуетесь в апреле.
— Но не в этом году…
— Ваша книга напечатана. Однако теперь это не имеет значения. Вы не удовлетворились тем, что погубили меня. Вам нужна и она. Но я помешаю вам, Ченселор. Вы не скроетесь от меня. Я найду вас и убью. Мне уже все безразлично, жизнь моя кончена.
Вдруг Питеру пришла в голову мысль.
— Послушайте, то, что случилось с вами, происходило и с другими людьми. Позвольте спросить вас: они звонили вам по телефону? Зловещим, пронзительным шепотом?
Связь прервалась. Ченселор посмотрел на аппарат и затем повернулся к Элисон. Ее лицо все еще было влажно от слез.
— Он сошел с ума.
— Сейчас это как раз кстати.
— Не хочу больше слышать об этом, — сказал он, доставая из кармана листок, на котором был записан номер телефона О’Брайена, и набирая нужный номер. — Говорит Ченселор. Мне звонил Бромли. Он в ярости. Убежден, что моя книга выйдет в апреле. Как и Филлис Максвелл, он считает, что в ней содержится какая-то компрометирующая его информация.
— И он прав?
— Нет, я никогда в жизни даже не слышал о нем.
— Странно. Он служил чиновником в управлении общих служб, ревизовал документы министерства обороны по транспортным самолетам «С-40». У него какие-то суммарные данные не балансировались.
— Кажется, что-то припоминаю. — В памяти Ченселора действительно всплыло газетное сообщение. — Его дело слушалось в Сенате. Если не ошибаюсь, Бромли никто тогда не поддержал. Ура-патриоты даже назвали его розовым, а потом загнали в угол.
— Правильно. У нас он проходил под кличкой Гадюка.
— Что же с ним случилось?
— Его отстранили от ревизий, чреватых разоблачениями. Потом какой-то дурак в управлении общих служб попытался лишить его очередной прибавки к жалованью. Бромли возбудил гражданский иск.
— Ну и что дальше?
— А дальше никто не знает. Дело было прекращено, и Бромли исчез.
— Но ведь мы-то знаем, не так ли? — уточнил Ченселор. — Ему позвонили зловещим шепотом и чем-то пригрозили. А потом был еще один звонок… Ему сообщили достаточное количество достоверной информации, чтобы убедить в том, что говорят правду…
— Успокойтесь. Он не сможет добраться до вас. Что бы он ни думал о вашей роли в его судьбе…
— Не в его, — прервал О’Брайена Питер, — а в ее. Он говорил о ней, о ее детях…
О’Брайен молчал. И Ченселор догадался, над чем размышляет сейчас агент: у него тоже были жена и дети. Как у Александра Мередита.
— Я попробую все выяснить, — сказал наконец агент. — Бромли остановился в отеле в деловой части города. Я приставил человека наблюдать за ним.
— А ваш человек знает почему? Не может он…
— Конечно нет, — прервал Ченселора Куин. — Ему назвали лишь кличку — Гадюка. В Индианаполисе при досмотре у Бромли было найдено оружие, и этого больше чем достаточно. За ним присмотрят. Спите спокойно.
— О’Брайен?
— Что?
— Скажите мне вот что. Почему выбрали именно его? Почему выбрали этого старого, больного человека?
Агент ответил не сразу, а когда ответил, Питер почему-то резко оборвал разговор.
— Старика мудрено заподозрить. На стариков обычно не обращают внимания. А потом, больного, отчаявшегося человека легче навести на мысль об убийстве…
— Поскольку терять ему уже нечего?
— Отчасти по этой причине. Но не беспокойтесь, до вас ему не добраться.
Ченселор повесил трубку. Его клонило в сон. Хотелось многое обдумать, однако он был не в состоянии размышлять. Сказывалось напряжение, да и действие таблетки прошло.
Читать бесплатно другие книги:
