Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) Дюма Александр
— Никогда.
— Тем хуже, потому что, если бы вас когда-нибудь ужалила гадюка, вам надо было бы только…
— … натереть ранку щелочью, — прервал я его, — и выпить пять-шесть капель той же щелочи, разбавив их водой.
— Да; но если вы будете находиться в трех или четырех льё от города, где вы найдете щелочь? — спросил Мишель.
— Ну? — сказал Корреж. — Где вы ее найдете?
— Это правда, — раздавленный этими доводами, я опустил голову, — не знаю, где бы я мог ее взять.
— Ну, так как же поступили бы вы, сударь?
— Я поступлю по примеру древнеегипетских заклинателей змей и для начала пососу ранку.
— А если она будет на таком месте, которое вы не сможете сосать… например на локте?
Не поручусь, что Мишель сказал именно "на локте", но я совершенно уверен, что он назвал такое место, которое я не смог бы пососать, какой бы гибкостью тела ни одарило меня Провидение.
Я был раздавлен еще сильнее, чем в первый раз.
— Так вот, вам надо было бы всего-навсего поймать гадюку, разбить ей голову, вспороть брюшко, достать желчь и потереть ею… это место; через два часа вы были бы здоровы.
— Вы уверены, Мишель?
. — Еще бы я был не уверен: мне сказал это господин Изидор Жоффруа Сент-Илер в последний раз, как я ходил за яйцами в Ботанический сад; вы не можете сказать, что он не ученый!
— О нет, Мишель, можете быть спокойны, этого я не скажу.
Мишель знает множество средств, одно лучше другого, почерпнутых им из различных источников. Должен признаться, что не все его источники столь же почтенны, сколько последний, названный им.
— Готово! — произнес Корреж.
Это означало, что телятина подверглась операции и теперь со всех четырех сторон у нее была аппетитная розоватая мякоть, с которой совершенно исчез всякий след зубов Причарда.
За телятиной появилась яичница: толстая, хорошо подрумяненная, чуть сопливая яичница.
Простите меня, прекрасные читательницы; но ваша кухарка — если только она умеет жарить яичницу, в чем я сомневаюсь, — скажет вам, что "сопливая" — именно то слово, какое требуется, и что в словаре Бешереля, в котором на десять тысяч слов больше, чем в Академическом, другого не найти.
Далее, не сердитесь из-за того, что я усомнился в умении вашей кухарки готовить яичницу.
Она у вас искусная повариха?
Еще один довод в мою пользу! Яичница — блюдо служанок, фермерш, крестьянок, а не искусных поварих! Именно яичницу и фрикасе из цыпленка я заставляю приготовить своего повара или свою кухарку, когда испытываю их.
"Но кто же ест яичницу?"
О, как вы ошибаетесь, прекрасные читательницы! Откройте Брийа-Саварена, статью "Яичница", и прочтите параграф, озаглавленный "Яичница с молоками карпа".
Яичница! Спросите подлинных гурманов, что такое яичница.
Я заставил бы своего учителя игры на скрипке пройти десять льё ради того, чтобы съесть яичницу с легким бульоном из креветок и салат со шпиком.
"Так вы учились играть на скрипке?"
"Как учился ли я играть на скрипке?.. Три года — читайте мои "Мемуары"".
"Но мне не приходилось слышать, чтобы вы играли на скрипке".
"Я и не играю; но это не мешает тому, что я учился играть на скрипке; читайте мои "Мемуары"".
"Надо было проявить упорство".
"О, я не господин Энгр и не Рафаэль, чтобы обладать подобного рода упорством".
Вернемся, наконец, к яичнице г-жи Ватрен: она была превосходна. Мы позвали эту славную женщину, чтобы выразить ей свое восхищение, но она слушала нас рассеянно и постоянно озиралась кругом.
— Что ты ищешь? — спросил Ватрен.
— Что я ищу… я ищу… — пыталась ответить г-жа Ватрен. — Это удивительно!
— Скажи, что ты ищешь?
— Я ищу… В конце концов, я ее видела, я же ее держала всего десять минут назад!
— Что ты видела? Что ты держала? Говори же.
— Я же ее наполнила сахаром.
— Ты ищешь свою сахарницу?
— Да, мою сахарницу.
— Что ж, — сказал Корреж, — в этом году столько мышей развелось!
— А ведь это не слишком полезно для мышей — есть сахар, — заметил Мишель.
— Правда, Мишель?
— Ну, конечно; вы знаете, что мышь, которая питается одним сахаром, слепнет.
— Да, Мишель, мне это известно; но в этом случае не следует обвинять мышей. Можно предположить, что мыши съели сахар, но они не стали бы есть сахарницу.
— Как знать, — сказал Корреж.
— А из чего была сахарница? — спросил Мишель.
— Фарфоровая, — ответила г-жа Ватрен. — Да, фарфоровая. Великолепная сахарница; я выиграла ее на ярмарке.
— Когда это было?
— В прошлом году.
— Госпожа Ватрен, — предложил Корреж. — Я выиграл другой предмет утвари; если хотите, я подарю вам его взамен вашей сахарницы — им еще не пользовались.
— Это прекрасно, — продолжала г-жа Ватрен, — но что все же могло случиться с моей сахарницей?
— А куда ты ее поставила? — поинтересовался Ватрен.
— Я поставила ее на подоконник.
— Ага!.. — воскликнул Мишель, словно его озарила внезапная мысль, и вышел из комнаты.
Через пять минут он вернулся; перед собой Мишель гнал Причарда, на котором была в виде намордника надета сахарница.
— Вот вам кое-кто, — сказал он, — поплатившийся за свои грехи.
— Как, это он взял сахарницу?
— Сами видите, раз она и сейчас на нем. О, он не довольствуется одним кусочком сахара: ему еще и сахарница понадобилась.
— Понимаю, вы привязали сахарницу к его морде…
— Нет, она держится сама по себе.
— Сама по себе?
— Да, взгляните получше.
— Так что же, у этого разбойника кончик носа намагничен?
— Это не так; он, понимаете ли, сунул нос в сахарницу, которая у донышка шире, чем у отверстия, потом разинул пасть, затем набрал в нее сахар; в это время появился я; он хотел закрыть пасть, но кусочки сахара помешали этому; он хотел вытащить морду, но не смог, поскольку пасть была открыта. Господин Причард попался, как ворон в рожок; он останется в таком виде, пока сахар не растает.
— О, все равно, господин Дюма, — сказала г-жа Ватрен, — согласитесь, что у вас ужасная собака, и лучше бы тот, кто подарил вам ее, оставил ее себе.
— Хотите ли вы, чтобы я признался вам кое в чем, дорогая госпожа Ватрен? — ответил я. — Я начинаю придерживаться вашего мнения.
— Странно, — произнес Ватрен, — но меня все это, напротив, привязывает к нему; я думаю, мы что-нибудь из него сделаем.
— И вы правы, папаша Ватрен, — согласился Корреж, — у всех великих людей были огромные недостатки, и, покинув коллеж, они заставляют говорить о себе не в связи с почетными наградами.
Тем временем сахар растаял и, как предсказывал Мишель, Причард без посторонней помощи избавился от своего намордника.
Но из страха перед новыми бедствиями Мишель обвязал один конец своего носового платка вокруг шеи Причарда, а другой обернул вокруг кисти своей правой руки.
— Ну, давай другой сахар, — сказал Ватрен. — Выпьем кофе и пойдем испытаем этого шутника.
Мы выпили кофе, далеко превосходивший все, что Ватрен мог нам о нем сказать, и повторили вслед за хозяином дома:
— Пойдем испытаем этого шутника!
IX
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПРИЧАРД ПОБЕЖДАЕТ СИЛУ С ПОМОЩЬЮ ХИТРОСТИ
Перед тем как выйти из дома, Ватрен позаботился о том, чтобы заменить носовой платок Мишеля смирительным ошейником.
Знаете ли вы, что такое смирительный ошейник?
Я спрашиваю об этом не вас, милые мои читатели, но прекрасных своих читательниц.
"Нет".
"Случалось ли вам видеть на шее у злой и драчливой собаки мясника ошейник, утыканный гвоздями острием наружу; его надевают для того, чтобы противники такой собаки не смогли схватить ее за шиворот?"
"Да".
"Так вот, это защитный ошейник".
Чтобы превратить защитный ошейник в смирительный, вам надо всего лишь вывернуть его остриями гвоздей внутрь.
К этому ошейнику дрессировщик собак прилаживает веревку и с ее помощью удерживает собаку в двадцати шагах от себя.
Это называется охотиться под ружейным дулом.
Пока веревка не натянулась, острия гвоздей только приятно щекочут шею животного.
Но стоит ему увлечься, как веревка сильно натягивается, гвозди немедленно впиваются ему в горло, и тогда животное останавливается, издав более или менее пронзительный вопль — смотря по тому, насколько глубоко вошли в него гвозди.
Редко бывает, чтобы собака, остановленная сотню раз таким способом, не поняла цели этого наказания — помешать ей убегать от хозяина.
Ее постепенно отучают от этого.
Сначала веревку оставляют волочиться, привязав поперек палку длиной в восемь или десять дюймов; палка цепляется за кустарники, клевер или люцерну, мешая животному бежать, и оно понимает, что ведет себя неправильно.
Затем оставляют веревку волочиться без палки.
Это второй период воспитания. Препятствие уменьшено, и животное испытывает менее острую боль.
После этого веревку снимают, оставив лишь ошейник, который доставляет ему ощущение щекотки, о каком мы говорили; эта щекотка, не будучи неприятной сама по себе, только напоминает о том, что ошейник есть, что ошейник на месте, что этот дамоклов меч продолжает угрожать собаке.
Наконец ошейник снимают с тем, чтобы снова надевать его на собаку в особых случаях — воспитание совсем или почти совсем закончено.
Именно через это страшное испытание и должен был пройти Причард.
Судите сами, какое унижение для пойнтера, привыкшего носиться в трех сотнях шагов от хозяина, быть принужденным охотиться под ружейным дулом!
В глубине души я был убежден, что Причард никогда с этим не смирится.
Ватрен уверял, что заставлял покориться и более упрямых собак.
Мишель осторожно повторял:
— Надо поглядеть.
Вскоре мы это увидели.
Встретив на пути первое же дерево, Причард сделал три круга около ствола и остановился.
— Видели ли вы такую тварь? — спросил Ватрен.
И, сделав столько же оборотов, сколько сделал Причард, он распутал его.
Мы продолжили путь.
Встретив на пути второе дерево, Причард снова сделал три оборота вокруг ствола и опять оказался привязанным.
Только теперь, вместо того чтобы сделать три оборота вправо, как в первый раз, Причард сделал три оборота влево.
Сержант-инструктор национальной гвардии не смог бы с большей точностью командовать строевыми учениями.
Правда, его люди, вероятно, исполнили бы его команды с меньшей ловкостью.
— Дважды тварь! — сказал Ватрен.
И Ватрен, как и в первый раз, сделал три круга в обратную сторону около второго дерева и освободил Причарда.
С третьим деревом Причард поступил таким же образом.
— Трижды тварь! — сказал Ватрен.
Мишель засмеялся.
— Ну, что такое? — спросил Ватрен.
— Да вы же видите, он делает это нарочно, — ответил Мишель.
Я, как и Мишель, начинал в это верить.
— Как это делает нарочно?
Ватрен взглянул на меня.
— Ей-Богу, боюсь, что Мишель прав, — сказал я ему.
— Ничего себе! — воскликнул Ватрен. — Ну, смотри у меня!
Ватрен достал из кармана свой хлыст.
Причард смиренно улегся, словно русский крепостной, приговоренный к наказанию кнутом.
— Что делать? Стоит ли отколотить этого негодяя?
— Нет, Ватрен, это бесполезно, — ответил я.
— Но тогда!.. Но тогда!.. Но тогда!.. — закричал доведенный до отчаяния Ватрен.
— Тогда следует предоставить животное его инстинкту; вы не привьете пойнтеру достоинств брака.
— Значит, вы считаете, что его надо отпустить?
— Отпустите его, Ватрен.
— Ну, беги, бродяга! — сказал Ватрен, сняв веревку.
Едва Причард почувствовал себя на свободе, как, не кружась вокруг какого бы то ни было дерева, скрылся в чаще, с опущенным к земле носом и с развевающимся по ветру султаном.
— Что ж, — сказал я. — Вот он и убежал, этот плут.
— Поищем его, — предложил Мишель.
— Поищем его, — повторил Ватрен, качая головой, как человек, слабо убежденный в истине евангельского утверждения: "Ищите, и найдете".
Тем не менее мы отправились на поиски Причарда.
X
КАРМАН ДЛЯ КРОЛИКОВ
В самом деле, нам ничего не оставалось, как искать Причарда, и вполне возможно, что вы разделите мнение Мишеля на этот счет.
Мы искали Причарда, не переставая свистеть и звать этого бродягу, как называл его достойный лесник.
Поиск продолжался добрых полчаса, поскольку Причард остерегался откликаться на наш свист и наши призывы.
Наконец Мишель, который шел в тридцати шагах от меня по прямой, остановился.
— Сударь! — сказал он. — Сударь!
— Ну, что там, Мишель?
— Смотрите, ой, смотрите же!
У меня, вероятно, не было таких серьезных оснований для того, чтобы молчать и не двигаться, подобно Причарду, поэтому я без всяких возражений ответил на призыв Мишеля.
Стало быть, я направился к нему.
— Ну, что случилось? — спросил я.
— Ничего, только взгляните.
И Мишель вытянул руку вперед.
Взглянув в указанном направлении, я заметил Причарда, неподвижного, словно знаменитая собака Кефала, о которой я имел честь беседовать с вами.
Его голова, спина и хвост образовали совершенно застывшую прямую линию.
— Ватрен, — позвал я в свою очередь. — Идите-ка сюда.
Ватрен подошел.
Я показал ему Причарда.
— Так! — сказал он. — Думаю, он делает стойку.
— Черт возьми! — воскликнул Мишель.
— Над кем он делает стойку? — спросил я.
— Пойдем посмотрим, — ответил Ватрен.
Мы приблизились. Ватрен столько же раз обошел Причарда кругом, сколько Причард обходил вокруг деревьев.
Причард не шевельнулся.
— Хоть бы что, — сказал Ватрен. — Вот это жесткая стойка.
Затем, махнув мне рукой, он продолжал:
— Подойдите.
Я подошел.
— Смотрите сюда… Видите что-нибудь?
— Ничего не вижу.
— Как, вы не видите кролика в норе?
— О да, конечно, вижу!
— Проклятье! — воскликнул Ватрен. — Будь у меня палка, я убил бы его, чтобы приготовить вам фрикасе.
— О, если дело только за этим, — сказал Мишель, — так вырежьте себе палку!
— Ну да! Тем временем Причард нарушит свою стойку.
— Нечего бояться: за него я отвечаю; разве что кролик убежит…
— Я вырежу палку, — решил Ватрен, — хотя бы для того, чтобы посмотреть.
И Ватрен стал вырезать палку.
Причард не двигался; он только временами косился в нашу сторону своим горчичным глазом, блестевшим, словно топаз.
— Терпение, терпение, — говорил Мишель пойнтеру. — Ты же видишь, что господин Ватрен вырезает палку.
И Причард, взглядывая на Ватрена, казалось, понимал; затем, поворачивая голову в прежнее положение, снова застывал в неподвижности.
Ватрен вырезал себе палку.
— Вы успеете отрезать ветки, — сказал Мишель.
Ватрен отрезал ветки.
Затем он осторожно приблизился, примерился и бросил свою палку в середину куста травы, где лежал кролик.
В тот же миг мы увидели белое брюшко несчастного зверька, колотившего по воздуху всеми четырьмя лапками.
Причард хотел было броситься на кролика; но Ватрен был рядом и после недолгой борьбы сила осталась на стороне закона.
— Положите-ка этого молодца себе в карман, Мишель, — вот и обещанное фрикасе.
— Славная у него спина, — заметил Мишель, низвергая кролика в пропасть между подкладкой и сукном своего сюртука.
Бог знает, сколько кроликов повидал этот карман!
Ватрен искал Причарда, чтобы поздравить его.
Причард исчез.
— Где же он, черт возьми? — спросил Ватрен.
— Где? — повторил Мишель. — Нетрудно догадаться: ищет другого кролика.
Так оно и было; мы стали искать Причарда.
Через десять минут мы на него наткнулись.
— Прямо скала! — сказал Мишель. — Смотрите.
В самом деле, Причард так же добросовестно делал стойку, как и в первый раз.
Ватрен подошел к нему.
— Вот и кролик, — сказал он.
— Ну, давайте, Ватрен, на этот раз у вас есть готовая палка.