Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) Дюма Александр

— Я знала, что господин заинтересуется этим.

— И где вы его нашли, госпожа Ламарк?

— В подвале, сударь.

— В подвале?

— Да. Я услышала: "Мяу, мяу, мяу!" — и сказала себе: "Это может быть только кошка".

— Правда? Вы так и сказали?

— Да, и я спустилась, сударь, и за вязанками хвороста нашла бедняжку. Тогда я припомнила, что господин один раз сказал мне: "Госпожа Ламарк, надо бы завести кошку".

— Я это говорил? Думаю, вы ошибаетесь, госпожа Ламарк.

— Именно так вы и говорили. Тогда я сказала себе: "Раз господину хочется кошку, эту послало нам Провидение".

— Вы себе это сказали, дорогая госпожа Ламарк?

— Да, и подобрала котенка, как вы видите.

— Если вам совершенно необходим гость, с которым можно разделить чашку кофе, вы не должны себя стеснять.

— Только как нам назвать его, сударь?

— Мы назовем его Мисуф, если вам угодно.

— Как если мне угодно? Вы хозяин.

— Только следите, госпожа Ламарк, чтобы он не съел моих астрильд, моих амадин, моих рисовок, моих вдовушек и моих ткачиков.

— Если вы боитесь, — войдя в комнату, сказал Мишель, — так есть одно средство.

— Для чего средство, Мишель?

— Средство помешать коту есть птиц.

— Посмотрим, что за средство, друг мой.

— Сударь, у вас есть птичка в клетке; вы закрываете клетку с трех сторон, вы раскаляете решетку, вы кладете решетку с той стороны клетки, что осталась открытой, вы выпускаете кота и выходите из комнаты. Кот готовится к нападению, он подбирается и одним прыжком падает всеми четырьмя лапами и носом на решетку. Чем больше раскалена решетка, тем лучше он исцелится от своего желания.

— Спасибо, Мишель… А что с трубадуром?

— В самом деле, я совсем забыл, что с этим и шел сюда. Так вот, сударь, дело сделано: он отдает Потиша за сорок франков, только просит взамен двух белых мышей и морскую свинку.

— Но, Мишель, где, по-вашему, я должен взять двух белых мышей и морскую свинку?

— Если вы хотите поручить мне это, я знаю, где их взять.

— Что значит — хочу ли я вам это поручить? Да вы окажете мне величайшую услугу, если возьметесь за это.

— Так дайте мне сорок франков.

— Вот вам сорок франков, Мишель.

Мишель взял сорок франков и ушел.

— Не будет ли нескромностью спросить, — произнесла госпожа Ламарк, — что означает "Мисуф"?

— Но, милая госпожа Ламарк, "Мисуф" означает "Мисуф".

— Значит, Мисуф — это кошачье имя?

— Без всякого сомнения, поскольку Мисуфа так звали.

— Какого Мисуфа?

— Мисуфа Первого. Ах да, правда, госпожа Ламарк, вы ведь не знали Мисуфа.

И я впал в такую глубокую задумчивость, что г-жа Ламарк скромно решила подождать другого случая, чтобы узнать, кем был Мисуф Первый.

XVIII

МИСУФ ПЕРВЫЙ

Часто или редко, но вам, конечно, случалось зайти в лавку старьевщика.

Там, полюбовавшись голландским стипо, ренессансным ларем или древней японской вазой; подняв на уровень глаз венецианский бокал или немецкий кубок; рассмеявшись в лицо китайскому болванчику, качающему головой и высовывающему язык, вы внезапно прирастали к полу в углу, устремив глаза на маленькую, наполовину скрытую в тени картину.

Темноту озаряло сияние вокруг головы Мадонны с младенцем Иисусом на коленях.

Мадонна возвращала вас к какому-нибудь воспоминанию детства, и вы внезапно ощущали, как ваше сердце заполняет сладкая печаль.

Тогда вы, забывшись, шаг за шагом спускались в глубь самого себя, не помня об окружающих, не думая о том, где вы находитесь и зачем сюда пришли; крылья воспоминания уносили вас, вы летели, словно у вас был волшебный плащ Мефистофеля, и снова оказывались ребенком, полным надежд и ожиданий, перед своей давней мечтой, которую вид святой Мадонны пробудил в вашей памяти.

Так вот, в эту минуту со мной произошло нечто подобное: имя Мисуфа перенесло меня на пятнадцать лет назад.

Моя мать была жива. В те времена я еще испытывал счастье иногда дать себя побранить матери.

Моя мать была жива, а я служил у г-на герцога Орлеанского, и это давало полторы тысячи франков.

Я был занят работой с десяти часов утра до пяти часов пополудни.

Мы жили на Западной улице, и у нас был кот по имени Мисуф.

Этот кот упустил свое назначение: ему следовало бы родиться собакой.

Каждое утро я выходил в половине десятого — мне требовалось полчаса на то, чтобы дойти от Западной улицы до моей канцелярии, расположенной в доме № 216 по улице Сент-Оноре, — каждое утро я уходил в половине десятого и каждый вечер возвращался в половине шестого.

Каждое утро Мисуф провожал меня до улицы Вожирар.

Каждый вечер Мисуф ждал меня на улице Вожирар.

Там была для него граница, круг Попилия. Не помню, чтобы он когда-нибудь переступил эту черту.

И что любопытно — в те дни, когда какое-либо обстоятельство мешало мне исполнить сыновний долг и я не должен был вернуться к обеду, можно было сколько угодно открывать Мисуфу дверь: свернувшись в позе змеи, кусающей свой хвост, Мисуф не трогался со своей подушки.

Напротив, в те дни, когда я должен был прийти, если Мисуфу забывали отворить дверь, он царапал ее когтями до тех пор, пока ему не открывали.

Моя мать, обожавшая Мисуфа, называла его своим барометром.

— Мисуф указывает мне дурные и хорошие дни, — говорила эта восхитительная женщина. — Дни, когда ты приходишь, для меня ясные, а когда не приходишь — дождливые.

Бедная матушка! Подумать только — лишь в тот день, когда мы утратим эти сокровища любви, мы замечаем, как мало ценили их, пока обладали ими; только тогда, когда мы уже не можем видеть тех, кого любили, мы вспоминаем, что могли бы видеть их чаще, и раскаиваемся в том, что не насмотрелись на них!..

Итак, я заставал Мисуфа посреди Западной улицы, там, где она выходит на улицу Вожирар: он сидел на заду, устремив взгляд в даль улицы Ассаса.

Завидев меня издали, он начинал бить хвостом по мостовой, затем, по мере того как я приближался, вставал и начинал прогуливаться поперек улицы Вожирар, задрав хвост и выгнув спину.

Как только я вступал на Западную улицу, Мисуф, как собака, ставил лапы мне на колени; затем, подскакивая и оглядываясь через каждые десять шагов, он направлялся к дому.

В двадцати шагах от дома он оборачивался в последний раз и убегал. Через две секунды в дверях показывалась моя мать.

Благословенное видение, скрывшееся навеки; я все же надеюсь, что оно ждет меня у других врат…

Вот о чем я думал, милые читатели; вот какие воспоминания вызвало имя Мисуфа.

Вы видите, что для меня было простительно не ответить мамаше Ламарк.

XIX

ЧТО ДОРВАЛЬ ПРЯТАЛА ПОД ЦВЕТАМИ

Получив имя, Мисуф II стал пользоваться в доме всеми привилегиями Мисуфа I.

В следующее воскресенье мы — Жиро, Маке, Александр и два-три постоянных посетителя — были в саду, когда мне объявили о приходе второго овернца со второй обезьяной.

— Впустите его, — сказал я Мишелю.

Через пять минут появился овернец.

На его плече сидело фантастическое существо, с ног до головы убранное лентами, в атласной зеленой шляпе набекрень и с посохом в руке.

— Не ждесь ли покупают обежьян? — спросил он.

— Что? — переспросили мы.

— Он спрашивает, не здесь ли покупают обезьян, — перевел Мишель.

— Малыш, — сказал я, — ты ошибся дверью; ты должен снова вернуться на железную дорогу, доехать до бульвара и идти все время прямо до колонны Бастилии. Там ты пойдешь вправо или влево, как захочешь, перейдешь Аустерлицкий мост, увидишь перед собой решетку и спросишь обезьянник господина Тьера. Вот тебе сорок су на дорогу.

— Дело в том, что я уже видел двух обежьян в клетке, — настаивал овернец, — и сын Шан Пьера шкажал мне, что он продал свою обежьяну гошподину Думашу. Тогда я шкажал: "Если гошподин Думаш хочет и мою обежьяну, я ее продам ему, и не дороже, чем сын Шан Пьера продал твою".

— Дорогой друг, благодарю тебя за то, что ты оказал мне предпочтение; вот тебе за это франк, но мне хватит и двух четвероруких. Если бы у меня было их больше, мне пришлось бы держать слугу только для них.

— Сударь, — произнес Мишель. — Сулук ничего не хочет делать; не могли бы вы поставить его во главе обезьян?

Это предложение открывало для меня новые перспективы в отношении Сулука.

Алексис, прозванный Сулуком, был негритенок тринадцати или четырнадцати лет, совершенно черный — должно быть, из Сенегала или Конго.

Он жил в моем доме уже пять или шесть лет.

Однажды Дорваль пришла ко мне обедать и принесла его с собой в большой корзине.

— Смотри, — сказала она, открывая корзину, — я хочу кое-что тебе подарить.

Приподняв груду цветов, я увидел, что на дне корзины копошится что-то черное с двумя большими белыми глазами.

— Ой, что это? — спросил я у нее.

— Не бойся, оно не кусается.

— Но что это, в конце концов?

— Это негр.

— Смотри-ка, негр!

И, запустив обе руки в корзину, я схватил негра за плечи и поставил его на ноги.

Он смотрел на меня с доброй улыбкой, сверкая не только глазами, но и тридцатью двумя белыми как снег зубами.

— Откуда, черт возьми, это взялось? — спросил я у Дорваль.

— С Антильских островов, дорогой; один из моих друзей, приехавший оттуда, привез мне его. Он у меня уже год.

— Я никогда его не видел.

— Конечно, ты ведь никогда не приходишь. Почему же тебя совсем не видно? Приходи завтракать или обедать.

— Нет; тебя окружает толпа прихлебателей, которые тебя заживо съедают.

— Ты совершенно прав; но только теперь это недолго протянется. Сейчас, бедный мой друг, они обгладывают косточки.

— Бедное ты, несчастное Божье создание!

— Вот я и сказала себе, взглянув на Алексиса: "Давай-ка, мальчик мой, я отведу тебя в такое место, где тебе, возможно, платить будут не более аккуратно, чем здесь, но где ты, по крайней мере, будешь есть каждый день".

— Но что, по-твоему, я должен сделать с этим парнишкой?

— Он очень умен, уверяю тебя, доказательство тому — в те дни, когда обед кончается рано, когда недостает жаркого, я поступаю подобно госпоже Скаррон — рассказываю истории. Так вот, иногда я поворачиваюсь в его сторону и вижу, как он плачет или смеется, смотря по тому, грустной или веселой была история. Тогда я продлеваю историю; все думают, я делаю это для них — вовсе нет, это ради Алексиса. Я говорю себе: "Бедное дитя, они отнимают у тебя обед, но твою историю они не съедят". Не так ли, Алексис?

Алексис утвердительно кивнул.

— Послушай, у тебя самое доброе сердце из всех, что я знаю!

— После тебя, мой большой пес! Ну, берешь ты Алексиса?

— Я беру Алексиса.

Я повернулся к моему новому сотрапезнику.

— Значит, ты приехал из Гаваны? — спросил я у него.

— Да, сударь.

— А на каком языке говорят в Гаване, мальчик мой?

— На креольском.

— Да? И как же сказать по-креольски: "Добрый день, сударь"?

— Надо сказать: "Добрый день, сударь".

— А как будет: "Здравствуйте, сударыня"?

— Говорят: "Здравствуйте, сударыня".

— Тогда все в порядке, мальчик мой, мы будем говорить по-креольски. Мишель! Мишель!

Вошел Мишель.

— Смотрите, Мишель, этот гражданин теперь живет в нашем доме; поручаю его вам.

Мишель взглянул на него и спросил:

— Кто тебя стирал, мальчик мой?

— Простите? — не понял Алексис.

— Я спрашиваю, как зовут твою прачку, чтобы потребовать у нее вернуть деньги за стирку. Она тебя обокрала. Ну, идем, Сулук.

И Мишель увел Алексиса, который был Алексисом для всех остальных, но для Мишеля так и остался навсегда Сулуком.

XX

ОБ ОПАСНОСТИ, КАКУЮ МОЖЕТ ТАИТЬ СЛИШКОМ ХОРОШИЙ АТТЕСТАТ

С тех пор Алексис поселился у меня в доме.

Мне очень хочется, вопреки моему обыкновению, немедленно дорассказать вам историю Алексиса.

Алексис продолжал служить у меня до Февральской революции.

На следующий день после провозглашения Республики он вошел в мой кабинет и встал напротив моего стола. Закончив страницу, я поднял голову.

Лицо Алексиса было радостным.

— Ну, Алексис, — спросил я, — в чем дело?

Между собой мы продолжали говорить по-креольски.

— Вы знаете, что теперь больше нет слуг, — сказал Алексис.

— Нет, я этого не знал.

— Так вот, сударь, я говорю вам об этом.

— Ах, Господи, мальчик мой! Но мне кажется, что это очень дурное известие для тебя!

— Нет, сударь, напротив.

— Тем лучше! И что ты будешь делать?

— Сударь, я хотел бы стать моряком.

— Вот совпадение! Можешь похвастаться тем, что родился под счастливой звездой. У меня как раз один друг занимает кое-какой пост в морском министерстве.

— Господин Араго?

— Черт возьми! Куда ты хватил, проказник! Всего лишь министр! Правда, он тоже принадлежит к числу моих друзей, но речь идет не о нем: я говорю об Аллье.

— И что же?

— Так вот, я дам тебе записку к Аллье; он завербует тебя или поможет тебе завербоваться во флот.

Взяв лист бумаги, я написал:

"Дорогой Аллье, посылаю к тебе моего слугу, который желает непременно стать адмиралом; не сомневаюсь, что под твоим покровительством он добьется этого высокого звания, но, поскольку начинать надо с начала, сделай его пока юнгой.

Твой А.Д."

— Держи, — сказал я Алексису, — вот твой аттестат.

И протянул ему письмо.

— Вы написали адрес? — спросил Алексис (он говорил по-креольски, но ни читать, ни писать даже по-креольски не умел).

— Я написал имя, Алексис; что касается адреса, это ты должен его найти.

— Как же вы считаете, я смогу его найти?

— В Евангелии есть одна фраза, которая послужит тебе светочем: "Ищите, и найдете".

— Я поищу, сударь.

И Алексис ушел.

Он вернулся два часа спустя, своим сиянием напоминая солнце, на которое смотришь сквозь закопченное стекло.

— Ну, как Аллье?

— Что ж, сударь, я его нашел.

— Он хорошо тебя принял?

— Чудесно… Он велел передать господину наилучшие пожелания.

— Ты объяснил ему, что не хочешь быть слугой и что жертвуешь родине те тридцать франков в месяц, которые я тебе плачу?

— Да, сударь.

— И что он тебе сказал?

— Он сказал мне: "Принеси мне аттестат от Дюма, подтверждающий, что ты хорошо служил".

— А-а!

— И если вы хотите дать мне этот аттестат, ну, тогда…

— Тогда?

— Думаю, у меня будет отличное положение при господине Аллье.

— Подумай, Алексис.

— О чем, сударь?

— Ты отказываешься от хорошего места.

— Но, сударь, ведь слуг больше нет.

— Ты будешь исключением… Всегда хорошо оказаться исключением!

— Сударь, я хочу быть моряком.

— Если в этом твое призвание, Алексис, я не стану препятствовать. Держи, мой мальчик, вот твои тридцать франков за этот месяц и твой аттестат. Само собой разумеется, Алексис, что я приврал, и аттестат у тебя превосходный.

— Спасибо, сударь.

И Алексис исчез, словно шарик фокусника.

Через две недели преемник Алексиса объявил мне о приходе моряка.

— Моряк! Кто это? Я никого во флоте не знаю.

— Сударь, это черный моряк.

— А, это Алексис!.. Впустите его, Жозеф.

Вошел Алексис в костюме юнги, с клеенчатой шляпой в руке.

— Это ты, мой мальчик! Тебе очень идет форма юнги.

— Да, сударь.

— Ну, что, твои просьбы услышаны, желания исполнены, мечты сбылись?

— Да, сударь.

— Ты имеешь честь служить Республике.

— Да, сударь.

— Почему же ты говоришь мне это с таким печальным видом? Прежде всего от моряка требуется быть веселым.

— Дело в том, что я моряк только в свободное время, сударь.

— Как же так?

— Я служу Республике только после того, как послужу господину Аллье.

— Ты служишь господину Аллье?

— Увы! Да.

— В каком же качестве, Алексис?

— В качестве лакея, сударь.

— Но я думал, что слуг больше нет?

— Похоже, что есть, сударь.

— Но я думал, ты больше не желаешь быть лакеем.

— Это правда, я больше не хотел им быть.

Страницы: «« ... 2425262728293031 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Грандиозная глобальная эпопея о конце человеческой истории близится к неизбежному финалу! Экспедиции...
Известный зоолог Владимир Динец, автор популярных книг о дикой природе и путешествиях, увлекает чита...
Третья книга из серии про Цацики шведской писательницы Мони Нильсон, которую знают и любят более чем...
Экономическая война против России идет давно, но только сейчас она приняла такие решительные и пугаю...
В монографии впервые в отечественном лермонтоведении рассматривается личность поэта с позиций психоа...
В книге обсуждается целый спектр проблем, касающихся процесса скорби и преодоления травмы у людей, ч...