Круг Матарезе Ладлэм Роберт

В какой-то момент девушка вдруг заявила, что хочет вернуться в Порто-Веккьо.

– Все! Я не пойду дальше! Вы можете делать, что хотите, но я возвращаюсь. Я хочу видеть, как повесят этих негодяев!

– Но у нас есть важное дело, о котором ты не знаешь, – заговорил Талейников.

– Они убили ее! И больше я ничего не хочу знать!

– Все не так просто, – попытался убедить ее Брэй. – На самом деле бабушка сделала это сама, то есть она сама выбрала смерть.

– Попытайся нас понять, – продолжал Талейников, – она вынудила их сделать это, и мы не можем отпустить тебя назад, мы обещали твоей бабушке. Теперь люди на холмах пребывают в панике. То, что произошло за последние сорок восемь часов, вынуждает нас убраться отсюда подобру-поздорову. Иначе они убьют нас. Но если через несколько недель ничего нового не произойдет, они успокоятся. Это единственное, что им остается. Они останутся при своих страхах, но утихомирятся. И твоя бабушка это поняла. Она все взвесила, рассчитывая на это.

– Но почему?

– Потому что у нас есть другие дела, – ответил Талейников. – И она это тоже понимала. Поэтому она послала тебя разыскать нас на холмах.

– А что это за дела? – спросила Антония, но тут же сама ответила на вопрос: – Бабушка сказала, что вам известны какие-то имена, и еще она что-то говорила про пастушка.

– Но ты никому ни о чем не должна говорить, – приказал Талейников. – Тем более если не хочешь, чтобы гибель твоей бабушки оказалась бессмысленной. Мы не можем допустить, чтобы тебя втянули в эти дела.

Скофилд вдруг уловил что-то в голосе русского, точнее в тоне, каким была произнесена последняя фраза, и чуть было не выхватил пистолет. В мгновение ока память перенесла его в Берлин, на десять лет назад, и он понял, что насторожило его: русский уже принял решение. Если у него появится хоть малейшее сомнение относительно Антонии, он убьет ее, сообразил Скофилд.

– Она не будет вмешиваться в наши дела! – сказал Брэй, абсолютно не понимая при этом, откуда взялась у него такая уверенность и почему он ручается за Антонию. – Пошли. Мы сделаем привал. Я повидаюсь с одним человеком в Мурато и, если мы сумеем добраться до Бастии, выведу вас с острова.

– Интересно, куда это, синьор? – спросила Антония. – Вы не можете распоряжаться мною!

– Уймись! – приказал Брэй. – Не искушай судьбу.

– Действительно не стоит, – поддержал его Василий. – Давайте лучше обсудим график, план действий и места встреч. Перед тем как расстаться, мы должны кое-что обговорить.

– По моим соображениям, до Бастии еще сорок пять километров. Успеется! – Скофилд начал выкапывать свои веши. Девушка стояла в стороне, готовая покинуть их.

– Я предлагаю переговорить с глазу на глаз, – предложил Талейников и, кивнув в сторону Антонии, добавил: – Она не слишком ценное приобретение…

– Ты огорчаешь и разочаровываешь меня. Неужели тебя не учили превращать потери в приобретения?.. – с насмешкой отреагировал Скофилд.

Через полчаса Антонии представился случай доказать, что она им нужна, и внести свой вклад в общее дело. Она жила в Весковато в детстве и прекрасно знала эти места. Нужно было только заставить девушку помогать им, против ее собственной воли. Скофилд и Талейников решили воспользоваться тем, что она из этих мест, и убедили в необходимости продвигаться дальше к Бастии, что находилась к северу от прежнего дома Антонии. Она ловко, без труда и быстро ориентировалась и довольно скоро привела их куда нужно.

– Монахини водили нас в эти места на пикник. Мы жгли костры, ели сосиски и по очереди бегали в рощицу курить тайком. Холмы здесь прекрасны на рассвете, – вспоминала она. – Отец делал нам чудесных змеев, и мы запускали их по воскресеньям.

– Мы? У тебя что, есть братья и сестры? – спросил Скофилд.

– И брат и сестра. Они старше меня и все еще живут в Весковато. У них семьи, и мы не часто видимся. Нам не о чем особенно говорить.

– Они не учились ни в средних школах, ни в колледжах, да? – предположил Талейников.

– Да, они считали, что все это глупости. Они хорошие люди, но выбрали простую жизнь. Если нам потребуется помощь, они предоставят ее.

– Лучше было бы не искать помощи… а также не разыскивать их, – вставил Василий.

– Но они – члены моей семьи, синьор. С чего мне избегать их?

– Так нужно, – отрезал Талейников.

– Но это не ответ, синьор! Вы не отпустили меня в Порто-Веккьо, и этого довольно. Вы не должны больше приказывать мне.

Брэй напрягся. Он думал, что русский выхватит пистолет. Но Василий не сделал этого. Человек победил в нем профессионала. А возможно, он хотел узнать, как обращать потери во благо. Скофилд перехватил инициативу:

– Да успокойся ты! Никто не собирается учить тебя, что делать, кроме тех случаев, когда это касается твоей безопасности. Мы уже говорили тебе об этом, а сейчас это особенно важно.

– А я думаю, что вы хотите, чтобы я молчала, оставалась нема, несмотря на то, что убили бабушку.

– Именно потому что ее убили, и ты не в безопасности! Она-то все понимала…

– Но она уже мертва!

– Зато ты хочешь жить! А люди с холмов не допустят этого, если найдут тебя. А если они узнают, что ты хоть что-то рассказала другим, то и тех других не пожалеют. Понимаешь?

– Ну и что же мне делать в таком случае?

– То же, что и нам. Раствориться, исчезнуть. Улетучиться с Корсики… И поверь нам, пожалуйста, доверяй нам! Бабушка твоя доверяла нам. И она кое-что сделала, чтобы мы могли жить и найти тех людей, которые причастны к страшным делам, происходящим за пределами Корсики.

– Вы не с малым ребенком разговариваете, синьор! Что вы имеете в виду, говоря про "страшные дела"?

Брэй взглянул на Талейникова и, словно получив его разрешение, хотя и данное не очень охотно – неуверенным кивком, – продолжил:

– Есть люди, мы, правда, не знаем, сколько их, которые живут ради того, чтобы убивать других. Они сеют подозрительность и недоверие и, наметив жертву, оплачивают убийство. Ненависть побуждает их сталкивать лбами политические группировки и правительства разных стран. – Скофилд помолчал немного, стараясь по выражению лица Антонии понять, насколько внимательно она его слушает. – Ты сказала, что прежде ты участвовала в политической борьбе, была коммунисткой. Отлично. Мой коллега – тоже. – Брэй кивнул в сторону Талейникова. – Его обучали и воспитывали в Москве. Я – американец, учился в Вашингтоне. Мы – враги и долгие годы ненавидели друг друга. Опуская подробности, скажу: теперь мы работаем вместе, сотрудничаем. Потому что те, кого мы преследуем, опаснее любых наших разногласий, противостояния наших правительств. Они способны обострить до предела все социальные и политические противоречия, что приведет к самому страшному – уничтожению Земли.

– Спасибо, что рассказали мне об этом, – прервала его Антония. – Но как обо всем этом могла узнать моя бабушка?

– Она была там, когда все это начиналось, – ответил Брэй. – Почти семьдесят лет назад на вилле Матарезе.

Слова медленно сходили с губ Антонии:

– Шлюха с виллы Матарезе… Падроне Гильом?

– Он был так же всесилен, как и многие в Англии или во Франции, но представлял для них помеху в их делах, банковских и промышленных. Он мешал сильным мира сего и, как это часто бывает, был ими раздавлен, разорен. Они прибегли к помощи своих правительств, чтобы разделаться с ним. Оба его сына были убиты. Тем не менее, он собрался с силами, но… использовал их не по назначению. Он создал клан мести. Собрал под своей крышей таких же, как он, пострадавших, чьи жизни и состояния были растоптаны теми же людьми, и они впятером организовали общество, Орден Матарезе. Многие годы они специализировались на убийствах, потом сошли со сцены, будто умерли, а теперь снова народились на свет. Но возвратились в этот мир еще более жестокими, чем прежде. – Скофилд сделал паузу. Он уже достаточно рассказал девушке. – Это мое объяснение дано в самых общих чертах, но я думаю, ты поняла. Ты хочешь, чтобы люди, которые убили твою бабушку, поплатились за это? Я надеюсь, в один прекрасный день так и произойдет, но хочу сказать тебе, что они не очень много значат, эти убийцы твоей бабушки.

Некоторое время Антония молчала, потом медленно заговорила:

– Вы очень хорошо все объяснили, синьор Скофилд. Но коли смерть этих убийц сейчас не так уж важна, то и я тоже не буду так уж озабочена этим теперь. Вы ведь хотели довести до моего сознания именно это?

– Точно так, сеньорита, – ответил Скофилд.

– А мой товарищ по социалистической идеологии, наверное, хотел бы, чтобы присутствие моей незначительной персоны не помешало вашему великому, как он выразился, делу, не так ли?

– Я смотрю на вещи трезво, – вступил в разговор Талейников, принимая ехидное замечание Антонии. – И я постараюсь и сделаю все возможное, чтобы этого не случилось, то есть чтобы ты не помешала…

– Тогда что же мне остается? Развернуться и пойти в лесок, ожидая, когда мне всадят пулю в спину?

– А это уж тебе решать, – ответил Талейников.

– А-а! Так значит, у меня все же есть выбор? А вас устроит, если я дам вам слово, что ничего никому не скажу?

– Нет. Я не приму от тебя такого слова, – ответил Василий.

Брэй с любопытством смотрел на русского, но был готов в нужную минуту выхватить свой "магнум" и помешать Василию. Он понимал, что русский куда-то клонит, проверяя девушку, и все же был начеку.

– Но тогда каковы же мои возможности? Я что, должна позволить вашему или его, – она указала на Скофилда, – правительству изолировать или, того хуже, устранить меня до тех пор, пока вы не разыщете людей, которые вам нужны?

– Боюсь, что это невозможно, ибо мы оба действуем вне ведения правительств, не на стороне правительств, точнее. Мы не получаем от них никакой поддержки или одобрения. И, откровенно говоря, нас самих разыскивают, причем так же интенсивно, как мы в свою очередь пытаемся найти интересующих нас людей.

Девушка застыла, потрясенная.

– За вами обоими охотятся ваши собственные правительства? – спросила она через несколько секунд. Талейников кивнул.

– Теперь я все поняла. Вас не устроит мое обещание не выдавать тайну, и в то же время передать меня вашим властям для изоляции вы не можете. Таким образом, я представляю для вас угрозу, куда более страшную, чем можно вообразить. Значит, выбора мне не остается?

– Выход есть, – воскликнул бывший агент КГБ. – И мой приятель уже говорил о нем.

– Ну и какой же?

– Поверь нам. Помоги добраться до Бастии и доверяй нам. Может быть, из этого что-то выйдет…

Талейников повернулся к Скофилду и произнес всего одно слово:

– Канал.

– Посмотрим, – ответил Брэй. Оба думали об одном и том же.

Представитель Госдепартамента в Мурато был не в восторге от предстоящей встречи. Это и понятно: он не хотел никаких осложнений. Будучи владельцем рыболовецких судов, он одновременно составлял для американцев отчеты о продвижении и маневрировании советских кораблей в регионе. Вашингтон хорошо платил ему за это, и, кроме того, оттуда постоянно поступали тревожные сигналы насчет Брэндона Скофилда – бывшего спеца из отдела консульских операций, а ныне предателя. В такой ситуации действия этого господина в отношении Брэндона должны быть вполне определенными: предателя следовало задержать, а если это по каким-либо причинам оказывалось невозможным, то – ликвидировать наименее болезненным способом.

Сильвио Монтефьори мгновенно прикинул в уме, стоит ли идти на эти меры. Но человек он был практичный и, несмотря на соблазн, отверг эту идею. Скофилд держал его за горло, почти засунув нож ему в рот, но кончик ножа все же был смазан медом. Если Сильвио решится отказать американцу, он рискует быть разоблаченным в глазах Советов, а если учтет пожелания Скофилда и пойдет ему навстречу, то получит от "предателя" десять тысяч долларов. А десять тысяч долларов – даже по самому низкому курсу – сумма гораздо большая, чем посулы Вашингтона в благодарность за акцию ликвидации Скофилда.

Однако при этом Сильвио хотел все же остаться в живых, чтобы затем прожить полученные деньги…

Монтефьори пришел в пакгауз, отпер дверь и нырнул в темноту помещения. Став у задней стены, как было условлено, он приготовился к ожиданию. Он не мог видеть американца – было слишком темно, – но понимал, что Скофилд уже здесь, внутри, однако не пойдет на разговор, пока не убедится, что все надежно и безопасно.

Он вытащил тонкую сигару из нагрудного кармашка, пошарил в карманах брюк, ища спички, нашел коробок, выудил одну и закурил. Поднося спичку к сигаре, он увидел в коротком всполохе пламени, что руки у него дрожат. Это разозлило его.

– Ты покрылся испариной, Монтефьори, – раздался голос откуда-то слева из полумрака. – Спасибо спичке, я вижу, пот выступил у тебя на лице. В последнюю нашу встречу ты тоже попотел. Я подумал, не прикарманил ли ты тогда лишнее? Но я кое о чем попросил тебя, не так ли?

– Брэндон! – воскликнул Монтефьори как-то неестественно радостно. Он нервничал. – Мой дорогой, добрый друг! Как славно увидеть тебя вновь… если, конечно, я тебя увижу!

Высокий американец выступил из полумрака. Монтефьори ожидал, что в руке у гостя будет пистолет, направленный ему в голову. Но Скофилд как всегда оказался непредсказуем: оружия у него не было.

– Как поживаешь, Сильвио?

– Хорошо, мой дорогой, добрый друг. – Руки Монтефьори не предложил – он знал лучший способ продемонстрировать радушие. – Все готово! Я иду на невероятный риск и плачу команде моих ребят вдесятеро больше того, что они стоят, но для меня ничто не слишком, если заботишься о друге, которого боготворишь. Тебе предстоит лишь явиться к седьмому причалу в Бастии, где в час ночи тебя будут ждать. Лучший мой траулер доставит тебя в Ливорно уже к рассвету.

– Это обычный рейс судна?

– Разумеется, нет. Обычно он ходит в Пьомбино. И я щедро плачу за это отклонение от курса, не раздумывая, не считаясь с потерями.

– Как великодушно с твоей стороны!

– А почему бы нет? Ты всегда был справедлив ко мне.

– А почему бы нет? – парировал Скофилд. – Ты всегда доставлял меня, куда требовалось. – Он полез в карман и извлек пачку купюр. – Но боюсь, предстоят кое-какие уточнения. Начать с того, что мне нужны две лодки. Одна пойдет из Бастии на юг, вторая – на север, и обе должны держаться берега в пятидесяти метрах. К каждой подойдет моторка, которая тут же удалится. Я сяду на одно судно, русский – на другое. Мы посигналим вам. Как только мы окажемся на борту, сразу выходите в открытое море, а там ляжете на курс, но направление и цель должны быть известны лишь капитанам обеих лодок да нам двоим.

– Слишком много сложностей! Они совершенно ни к чему. Я ведь дал тебе слово.

– И я ценю его, Сильвио, а потому, пока оно запало мне в сердце, сделай так, как я говорю.

– Конечно-конечно, – поспешил согласиться Монтефьори. – Но ты понимаешь, что это обойдется мне не дешево?!

– В таком случае расходы принято покрывать, не так ли?

– Ты все понимаешь! Как это радует!..

– Для начала прими вот это. – Скофилд протянул Сильвио еще одну, на сей раз очень пухлую пачку купюр. – И знай, что твоя деятельность не во благо Вашингтону останется в тайне. Это само по себе уже кое-что, если говорить о моей благодарности тебе, ведь ты ценишь свою жизнь, не так ли? Здесь пять тысяч долларов.

– Мой дражайший! Но ведь мы условились о десяти! Положась на твое слово, то есть, я хочу сказать, именно потому, что я верю тебе, я вошел в такие расходы… – Монтефьори вновь облился потом. Мало того, что он рискует ради этого предателя, проигнорировав указания Вашингтона, так эта свинья собирается еще и надуть его на кругленькую сумму!

– Я не закончил, Сильвио! – оборвал его Скофилд, заметив волнение собеседника. – Ты больно озабочен деньгами. Я помню, что обещал десять тысяч, и ты их получишь. Я должен тебе еще пять, не считая дополнительных расходов, ведь так?

– Совершенно верно. Расходы просто ужасающие.

– Нынче это недешево, цены кусаются, – согласился Брэй. – Давай договоримся: я даю пятнадцать процентов сверх условленной суммы. Идет?

– С другими я бы поторговался, но с тобой – никогда!

– Значит, на том и порешим. Остается только вручить тебе недостающую сумму.

– Эта твоя фраза беспокоит меня, ибо она подразумевает последующую доставку. А я трачусь сейчас. Это нельзя откладывать.

– Перестань, Сильвио! Тебе ведь доверяют твои люди. Пусть подождут несколько дней.

– Несколько дней?! Ты опять пугаешь меня. За несколько дней ты можешь оказаться в Сингапуре или в Москве. Говори точнее, выскажись насчет оставшихся денег определенно!

– Конечно. Деньги будут на траулере. Я еще не решил, на каком. Ты легко найдешь их под передней переборкой справа от центральной стойки. Они будут в углублении – сверху пятно свежей краски, рядом со шпангоутом. Еще раз говорю тебе: ты найдешь их без труда.

– Матерь Божья! Да и другие ведь смогут…

– С чего бы им? Никто не станет искать их, пока ты не дашь объявление.

– Ох, это слишком рискованно! У меня в команде днем с огнем не сыщешь такого, кто отказался бы прибить мать родную на глазах у священника за такие денежки. Нет, правда, мой дорогой друг, приди в себя!

– Не дрейфь, Сильвио! Просто приходи в гавань встречать свои траулеры. Если не обнаружишь выпиленный кусок дерева, покрашенный вновь, отыщешь человека без руки. Его и спросишь.

Монтефьори снова вспотел: а вдруг ловушка?

– Я отряжу моего брата в гавань.

Да, американец – не подарок, с ним нелегко иметь дело. Кто его знает? Не перекупит ли команду… А затем ищи его на Волге или на Ниле. Скофилд словно читал мысли корсиканца.

– Не бойся, Сильвио! Я не переиграю. И не донесу никому на тебя. Найдешь ты свои деньги! Будь уверен. Понимаешь, может, нам еще придется иметь контакты. И очень скоро…

– Ладно, не забегай вперед, Брэндон. И не говори больше ничего, пожалуйста. Я ничего не хочу знать о твоих дальнейших планах. Такой груз ответственности! Какие будут сигналы?

– Простые. Две вспышки света, повторенные несколько раз или подаваемые, пока траулеры не сбросят якорь.

– Это похоже на сигналы с просьбой о помощи. Я не ручаюсь. Может произойти недоразумение… Чао, мой дорогой друг! – Монтефьори утерся платком и направился к двери.

– Сильвио!

– Да?

– Смени рубашку!

Оба постоянно наблюдали за ней вот уже почти два дня, молчаливо согласившись, что решение относительно нее надо принять как можно скорее. Или она станет связной и будет работать на них, или должна умереть. У них не было нейтральной полосы, или "ничейной" земли с подходящей тюрьмой, куда ее можно было отправить.

Связь необходима им обоим. Они не могли общаться непосредственно, это чрезвычайно опасно. Им нужен свой человек в конкретном месте, под прикрытием, знающий шифры и коды, к тому же аккуратный и надежный. Способна ли Антония на эту роль, а если да, то поймет ли степень риска, на который ей предстоит пойти?

Она оказалась достаточно проворна, ловка и смела, осторожна и бдительна к тому же. И все-таки она оставалась для них загадкой. Временами она становилась беззащитна, покорна, тиха и молчалива. Чаще казалась пугливой: глаза ее высматривали что-то настороженно, словно она поминутно ждала нападения, боясь, что кто-то накинет ей петлю на горло или схватит сзади и начнет душить. А ведь солнце пока спокойно светило над ними и никаких нападений не предполагалось… во всяком случае, в ближайшее время.

Антония была странной девушкой, и обоим мужчинам казалось, что она что-то скрывает.

Что бы это ни было – если было, – она, похоже, не собиралась раскрываться перед ними. В минуты отдыха она не расслаблялась, замыкалась в себе и не позволяла разговорить ее.

Но она выполняла все, что ей поручали и о чем просили. Она беспрепятственно довела их до Бастии и даже проявила инициативу: обеспечила им благополучный переезд, воспользовавшись рабочим автобусом, курсировавшим между пригородом и гаванью. Талейников сидел с ней впереди, а Скофилд остался стоять в проходе, следя за пассажирами.

Продвигаясь к цели, они выбирались и на многолюдные улицы, причем Скофилд держался сзади поодаль, наблюдая за девушкой. Никто не обращал на них внимания, никакого "хвоста" не обнаружилось.

Скофилд велел ей войти в бар на берегу, в злачное место, куда даже отпетые корсиканцы не решались заходить и где собирались лишь отбросы общества. Внутри они вновь разделились: Брэй подсел за столик к русскому, Антония заняла место за соседним столом. Ее окружали пьяницы, но это тоже было на руку проверявшим ее мужчинам, так как они хотели узнать, сумеет ли она постоять за себя.

– Ну, что ты думаешь? – спросил Талейников.

– Не могу сказать наверняка. Она неуловима, я не пойму ее, – отвечал Скофилд.

– Может, ты слишком много от нее требуешь? У нее ведь эмоциональный шок, она пережила смерть бабушки, и ее реакция вполне объяснима. Я думаю, со временем с ней все будет в порядке, и мы сможем ее использовать. Если бы она была абсолютно неспособна, мы бы узнали это довольно скоро. А нам нужен связной. Будем честны и признаемся самим себе: нам не к кому больше обратиться. Есть ли хоть где-нибудь такой человек, которому ты можешь доверять? Или я?..

– Именно ее стресс и беспокоит меня, – прервал его Брэй. – Я думаю, она пережила его задолго до того, как мы с ней встретились. Она говорила, что приехала в Порто-Веккьо, чтобы на время избавиться от прошлого. Избавиться от чего?

– Мало ли от чего. Безработица свирепствует по всей Италии… А может, безответная любовь или не слишком преданный любовник? Эти причины несущественны… должны быть несущественны для нас. То, в чем мы хотим ее использовать, не имеет отношения к ее прошлому.

– Я так не думаю. И потом, с чего бы нам доверять ей вот так сразу. А если и рискнем, ты думаешь, ей самой нужно наше доверие?

– Она же была там, когда убили старуху. Этого может оказаться достаточно…

– Ну, это, конечно, может послужить отправной точкой, но только в том случае, если она улавливает связь между тем, что мы делаем, и тем, что она видела там.

– Мы же объяснили ей. И потом, она же слышала, что сказала старуха.

– Пока что она до сих пор все еще в шоке и смущена. Пора бы ей убедиться, что надо держаться нас.

– Ну так убеди ее! – Я?!

– Она верит тебе больше, чем своим "социалистическим товарищам", то есть мне. Это же очевидно.

Скофилд поднял стакан и, глядя поверх него на русского, спросил:

– Ты собирался убить ее?

– Нет. Такая мысль должна была прийти в голову тебе, но не мне. И она все еще сидит у тебя в мозгу. Мне стало не по себе, когда я увидел, как ты держишь руку на пистолете.

– Да, было дело… – Брэй отставил стакан и взглянул на девушку. Он не стал объяснять, почему он держал руку на оружии. Берлин так и не отошел в прошлое, и Талейников понял это по-своему. Правда, теперь зрение и мозг Скофилда уже не способны сыграть с ним злую шутку: он все видел ясно при ярком свете дня. И Антония уже не казалась ему похожей на его жену. Он, пожалуй, тоже мог бы убить ее, если бы понадобилось.

– В таком случае она пойдет со мной! – заявил Брэй. – И через сорок восемь часов мне все будет ясно. Наша первая встреча будет организована без ее участия. Мы свяжемся напрямую. Две следующие устроим через нее, обговорив предварительно код, разумеется… В общем, проверим ее. Если, конечно, она нужна нам и согласится помогать.

– А если не нужна или она сама не захочет?

– Ну, с этим я разберусь. Это на мне, и я сам решу. – Брэй вытащил сложенные вместе листья салата, раскрыл их и достал список, пожелтевший еще больше – сок впитался. Тем не менее буквы были прекрасно различимы.

Талейников начал перечислять, не глядя в листок и добавляя некоторые пояснения от себя:

– Граф Альберто Скоцци, Рим; сэр Джон Уоверли, Лондон; князь Андрей Ворошин, Санкт-Петербург, разумеется Россия, ныне Ленинград; синьор Мануэль Ортис Ортега, Мадрид, – вычеркнут; Джоесс – это, конечно, Джошуа Эпплетон, штат Массачусетс, США. Испанец был убит самим падроне на вилле Матарезе, и поэтому его следы искать не придется. Оставшиеся четверо, конечно, уже умерли, но потомки, по крайней мере двоих из них, живы до настоящего времени, широко известны и занимают высокое положение. Это Дэвид Уоверли и Джошуа Эпплетон IV. Один из них – секретарь по иностранным делам, другой – конгрессмен от штата Массачусетс. И мы немедленно настроим их против себя, как только начнем копать под них.

– Я против, – сказал Брэй, глядя на листок бумаги, заполненный почти детским почерком. – Потому что мы знаем, кто они, зато мы ничего не знаем о других. Кто их потомки? Где они живут? Именно потому, что об оставшихся двоих ничего не известно и поиски могут сопровождаться сюрпризами, я полагаю, начать стоит как раз с них. Дэвид Уоверли и Джошуа Эпплетон IV скорее всего не имеют ничего общего с Матарезе.

– Почему ты так уверен? – спросил Талейников.

– Все, что мне известно, не свидетельствует об их связи с Матарезе. Они не имеют с Орденом ничего общего. Об Уоверли я знаю по досье, он легко идет на компромиссы, гибок, и по его характеру не похоже… он не подходит. А Эпплетон – либеральный реформатор, игнорирующий классовые различия, защитник рабочих и интеллектуалов. Он – нечто вроде сиятельного князя и благородного рыцаря, и многие в Америке прочат его в Белый дом на будущий год.

– Ну чем не резиденция для подельников Матарезе?

– Да глупо как-то, несерьезно… Он незауряден.

– Возможно, ты обладаешь умением внушать и убеждать. Согласен насчет обоих. Тогда начнем с двух других, то есть с Ленинграда и Рима.

– Семьдесят лет назад старый Гильом произнес: "Вы и ваши люди сделают то, что я уже не смогу". Интересно, что значит это "ваши"? Неужели потомки? Как-то слишком просто, – размышлял Брэй.

– Конечно не сложно. Но "ваши" может означать не "потомки", а наследники, избранные за определенные качества, входящие в Орден не по рождению, – заметил Талейников. – Но все же не забывай, что все они принадлежали к некогда могущественным кланам и семьям. А Уоверли и Эпплетон таковы и теперь. В этих кругах наследование по крови – традиция. И этот признак приоритетный. Им предстояло унаследовать землю, то есть земной шар. И старуха сказала, что в этом-то и состояла месть Гильома де Матарезе.

– Я помню об этом. Но старуха сказала также, что они – лишь исполнители, а управляет, руководит ими другой, чей ледяной голос словно жестокий ветер… Пастушок, кем он стал теперь, спустя столько лет?..

– Начнем все же с семей, – повторил Талейников. – Если его можно разыскать, то только через остальных.

– Ты сумеешь вернуться в Россию, в Ленинград?

– Запросто. Через Хельсинки. Это будет для меня трогательная поездка. В молодости я провел там почти три года, учился в Ленинградском университете. Там-то спецслужбы и разыскали меня.

– Не думаю, что тебя там ждут с распростертыми объятьями. – Скофилд снова вложил листок в своеобразную обложку и убрал его в карман. Затем достал небольшую записную книжку. – Когда будешь в Хельсинки, остановись в отеле "Тэвэстиан", и я свяжусь с тобой. Я скажу, кого тебе нужно будет разыскать там. Да, не забудь назвать свое имя по легенде, под которым ты там остановишься.

– Рудаков. Петр Рудаков, – сказал русский не задумываясь.

– Кто это?

– Виолончелист севастопольского симфонического оркестра. У меня есть его документы, мне они давно понадобились… для разнообразия.

– Надеюсь, никто не заставит тебя играть на виолончели.

– Не беспокойся, придирчивые критики уже сделали свое дело.

– Давай займемся кодом, – предложил Брэй, глядя на Антонию, которая премило беседовала с бастийским солдатом, подошедшим к ней. Она держалась неплохо, смеялась приветливо, но не нарушая дистанции, не обнадеживая домогателя. Она была не лишена элегантности. По взглядам солдата на девушку Скофилд понял, что парень не помышляет о дальнейшем развитии отношений.

– Как ты думаешь, что может произойти? – спросил Талейников, глядя на Брэя.

– Я буду знать это в течение ближайших сорока восьми часов, – коротко ответил Скофилд.