Бесспорное правосудие Джеймс Филлис

Глава двадцать пятая

Местоположение и вид агентства мисс Элкингтон на небольшой, в стороне от Винсент-сквер, улочке, застроенной аккуратными домиками начала восемнадцатого века, были настолько нехарактерны для такого рода организаций, что если бы не блестящая медная табличка с названием агентства над двумя кнопками, Кейт могла бы подумать, что им дали неверный адрес. Они с Пирсом прошли пешком полмили по оживленному уличному рынку Страттон-Граунд. Ряды пестрых ситцевых рубашек и платьиц, переливающиеся всеми цветами груды вымытых фруктов и овощей, запах еды и кофе, шумное деловое общение жителей этого лондонского района – все это настроило Пирса на позитивный лад. Он напевал себе под нос какую-то замысловатую, смутно знакомую Кейт ме-лодию.

– Что это такое? Из субботней программы в Ковент-Гарден? – спросила Кейт.

– Нет, из утренней – по «Классик FM». – Пирс возобновил пение, потом сказал: – Я с интересом жду предстоящего интервью. И возлагаю большие надежды на мисс Элкингтон. Прежде всего удивительно, что она существует. Вы-то думаете, что настоящая мисс Элкингтон[25] умерла в 1890 году, а «Элкингтон» – всего лишь скучное агентство по найму прислуги, использующее известное имя. Ну, из таких местечек – застекленный вход, убогая улочка, унылая регистраторша в полном подчинении у неудачливых владельцев агентства, куда иногда забредает какая-нибудь мрачная экономка в поисках работы у богатого вдовца – но чтобы без родственников.

– С твоим воображением не в полиции работать, а романы писать.

Над верхним звонком было написано: «Дом», над нижним – «Офис». Пирс нажал нижний, и дверь почти сразу отворилась. Улыбчивая, стриженная «под мальчика» молодая женщина в полосатом свитере и короткой черной юбке приветливо расшаркалась у входа и, приглашая войти, чуть не заключила Пирса в объятия.

– Не предъявляйте удостоверения. Ведь полицейские всегда так делают? Должно быть, это очень утомительно. Мы знаем, кто вы. Мисс Элкингтон вас ожидает. Она всегда слышит звонок и спустится вниз, как только сможет. Присаживайтесь. Хотите кофе? Или чай? У нас есть «Дарджилинг», «Эрл Грей» и травяной. Не хотите? Ну, тогда я с вашего разрешения продолжу работать с письмами. В вашем расследовании от меня все равно никакого толку. Я здесь временный секретарь, работаю всего две недели. Занятное местечко, но мисс Элкингтон ничего, если не предъявлять больших требований. О, простите, я забыла представиться. Меня зовут Игер. Элис Игер. Игер – по фамилии и по характеру[26].

Мисс Игер, словно стараясь подтвердить свою фамилию, уселась за пишущую машинку и стала колотить по клавишам с таким рвением, что уже этим доказала хотя бы одни свои способности.

В прошлом офис с выкрашенными в светло-зеленый цвет стенами был явно гостиной. Карниз и розетка на потолке выглядели подлинными. Встроенные книжные шкафы располагались по обеим сторонам элегантного камина, в котором газовые языки пламени лизали фальшивые угли. Дубовый пол покрывали два выцветших ковра. Мебели было мало. Справа от двери стояли два железных шкафа с четырьмя ящиками для документов. Кроме письменного стола и стула мисс Элкингтон, а также столика машинистки, в комнате были два кресла и диван у стены. На него и сели молодые люди. Самой нелепой частью убранства комнаты были картины – развешанные в рамках морские виды на оригинальных постерах 1930-х годов: энергичный рыбак в кепке и высоких резиновых сапогах бредет по морскому берегу в бодрящем воздухе Скегнесса; туристы в шортах и с рюкзаками за спиной, отталкиваясь от песчаника тростями, направляются к живописным скалам Корнуолла; паровозы с пыхтением ползут по идеализированному пейзажу лоскутных полей. Кейт не могла вспомнить, когда в последний раз видела подобные постеры, но они ей что-то смутно напоминали. Возможно, подумала она, в школе их водили на выставку, посвященную жизни и искусству тридцатых годов. Глядя на эти картинки, она погружалась в далекое, неизвестное и непостижимое время, которое казалось ей удивительно уютным и вызывающим ностальгию.

Ровно через пять минут дверь открылась, и в комнату быстрыми шагами вошла мисс Элкингтон. При ее появлении полицейские встали и продолжали стоять, пока она изучала их удостоверения и всматривалась в лицо каждого, как бы проверяя, не обманывают ли ее. Затем она жестом пригласила их вновь занять места на диване, а сама села на стул.

Ее внешность была чуть старомодной, как и сама комната. Высокая, худощавая и слегка нелепая, она словно специально подобрала одежду, подчеркивающую ее немалый рост. Узкая, желтовато-коричневая юбка из тонкой шерсти почти прикрывала лодыжки, поверх блузки «под горлышко» был надет в той же цветовой гамме шелковый кардиган. Узкие, длинные, несколько заостренные туфли на ремешках были тщательно начищены. А прическа еще больше усиливала впечатление, что она оделась, чтобы воплотить, а может, и прославить менее жесткий век. Над представлявшим почти идеальный овал лицом с широко расставленными серыми глазами волосы, разделенные на прямой пробор, были замысловато уложены тугими косичками вокруг каждого уха. Элис Игер, покончив с текущей работой, не сводила глаз с машинки. Вынув конверт из правого ящика стола, мисс Элкингтон протянула его машинистке со словами:

– Мисс Игер, сделайте одолжение, заберите у Джона Льюиса писчую бумагу. Вчера от них звонили и сказали, что наш заказ готов. Вы можете дойти до вокзала Виктория и затем от Джубили-лайн добраться до Оксфорд-серкус. Но на обратную дорогу вам понадобится такси. Пакет тяжелый. Возьмите десять фунтов из денег на текущие расходы. И не забудьте попросить расписку.

После многочисленных приседаний и слов благодарности Игер удалилась. Несомненно, час вне стен офиса компенсировал утрату того, что могло быть интересной беседой.

Мисс Элкингтон сразу, как говорится, взяла быка за рога:

– В телефонном разговоре вы сказали, что вас интересуют ключи от «Чемберс» и от убираемых там помещений. Уборкой в коллегии занимаются две мои женщины, и сегодня утром я позвонила им и испросила разрешения предоставить вам необходимую информацию о нашем соглашении. Что до их личной жизни, говорите с ними сами.

– С миссис Карпентер уже состоялся разговор. Кажется, вы держите у себя запасные ключи.

– Да, от входной двери в «Чемберс» и в «Деверо-Корт». Также у меня есть ключи от десяти офисов, которые нами обслуживаются. Это нужно в том случае, если одна из женщин заболеет и потребуется замена. Некоторые с благодарностью предоставляют нам запасные ключи, другие – нет. Все ключи я держу в сейфе. Как видите, никаких имен на них нет. Заверяю вас, что за последний месяц ни один не вынимался из сейфа.

Она подошла к правому от камина шкафу и, наклонившись, дотронулась до круглой ручки под нижней полкой. Искусственный книжный ряд отъехал, и за ним открылся небольшой современный сейф. Кейт подумала, что задумка с поддельными книгами вряд ли обманет даже неопытного вора, но вот сейф… Такой нелегко взломать. Мисс Элкингтон покрутила ручку, открыла дверцу и извлекла из сейфа железную коробку.

– Здесь десять наборов ключей. Вот этот от коллегии мистера Лэнгтона. Ни у кого, кроме меня, нет доступа к этим ключам. Как видите, они пронумерованы, но не обозначены. Код к номерам я храню в сумке.

– Большинство ваших работниц убирает судебные инны? Ведь так? – спросил Пирс.

– Да. Мой отец был юристом, и я имею об этом мире некоторое представление. Я обеспечиваю надежную, эффективную и ненавязчивую помощь. Удивительно, насколько легкомысленны люди по части найма прислуги. Мужчины и женщины, которые даже близким друзьям никогда не передадут ключи от офиса, спокойно вручают их уборщице. А я гарантирую честность и надежность каждой своей сотрудницы. Я требую и тщательно проверяю все рекомендации.

– Видимо, так было и с миссис Карпентер, – сказала Кейт. – Расскажите, пожалуйста, как она к вам попала.

Мисс Элкингтон подошла к шкафу с документами и вытащила из нижнего ящика папку. Вернулась к столу и раскрыла ее.

– Миссис Джанет Карпентер поступила ко мне седьмого февраля 1994 года. Она позвонила в офис и попросила о встрече. Здесь миссис Карпентер рассказала, что она вдова, недавно переехала из Герефорда в Лондон, и ей нужна работа по уборке на несколько часов в неделю. Ей хотелось бы работать в судебных иннах, потому что покойный муж регулярно посещал утренние службы в церкви Темпл. Она даже звонила в коллегию мистера Лэнгтона и осведомлялась, нет ли у них вакансии, и кто-то из секретарш дал ей мой телефон. У мистера Лэнгтона свободных вакансий не было, но я подыскала ей место в коллегии сэра Родерика Мэтьюса. Миссис Карпентер работала там шесть месяцев, но перешла к мистеру Лэнгтону, когда там освободилось место.

– Она как-то объяснила, почему хочет работать именно там? – спросила Кейт.

– Да ничем, просто ей понравилось, как к ней там отнеслись, и еще понравилось само место. В коллегии сэра Родерика миссис Карпентер очень ценили и сожалели о ее уходе. На последнем месте она проработала в паре с миссис Уотсон более двух лет. Они убирали в коллегии по понедельникам, средам и пятницам с восьми тридцати до десяти. По вторникам и четвергам миссис Уотсон делала там легкую уборку одна. Насколько я знаю, миссис Карпентер иногда помогала экономке мисс Олдридж на Пелхем-плейс, когда та отлучалась или ей требовались лишние руки. Но это относится к личным договоренностям и не отражено в моих документах.

– А рекомендации? – спросил Пирс.

Мисс Элкингтон перевернула несколько страниц.

– Три рекомендации: одна – от банковского менеджера, другая – от приходского священника, третья – от мирового судьи. Не вдаваясь в личностные характеристики, они высоко оценивают ее честность, добросовестность, надежность и благоразумие. Я спрашивала ее о хозяйственных навыках, в частности, по уборке помещений, на это она ответила, что любая женщина, содержащая в чистоте свой дом, способна убрать офис, и тут она совершенно права. Спустя месяц я всегда задаю вопрос работодателю, доволен ли он новой сотрудницей, и в обеих коллегиях о миссис Карпентер отзывались очень хорошо. Сейчас она сказала мне, что не хочет работать месяц-другой, но, может быть, передумает и вернется. Сомнений нет, убийство – страшное потрясение, и все же я удивлена, что женщина с ее характером и выдержкой позволила себе так расстроиться.

– Не совсем она годится для работы уборщицы, правда? – спросила Кейт. – Когда мы ее допрашивали, я подумала, что такая женщина, скорее, подходит для офисной работы.

– Вы так подумали? Будь я офицером полиции, мне, наверное, это тоже пришло бы в голову. Но женщины зрелого возраста находятся не в самом выигрышном положении. Им приходится конкурировать с более молодыми коллегами, которые лучше владеют современными технологиями. Преимущество ручной работы в том, что женщина может выбирать удобное для себя время и подходящую фирму, и никто не стоит у нее над душой. Мне кажется, такой выбор вполне естественный для миссис Карпентер. А теперь, если у вас нет больше вопросов, позвольте мне заняться своей ра-ботой.

Это прозвучало твердо – и никаких больше предложений кофе или чая.

Кейт и Пирс почти в полном молчании дошли до Хорсфери-роуд, а потом Пирс сказал:

– Тебе не показалось, что это местечко слишком хорошо, чтобы быть подлинным?

– Что ты имеешь в виду?

– Оно почти не реально. Эта женщина, ее офис, архаичная претенциозность обстановки. Словно окунулись в атмосферу 1930-х. Чистой воды Агата Кристи.

– Не могу представить, чтобы ты читал Агату Кристи. И что ты знаешь о тридцатых?

– Не обязательно читать Кристи, чтобы иметь представление о ее мире – а тридцатые годы меня действительно интересуют, – начнем с того, что недооценены художники того времени. Но она ведь не из совсем тридцатых? Одежда ближе 1910-м. Но в какое бы время она ни жила, это не наше время. У нее нет даже текстового процессора. Мисс Игер работает на видавшей виды электрической пишущей машинке. Где тут логика? Как она сводит концы с концами, не говоря уж о прибыли?

– Все зависит от того, сколько человек у нее работает, – ответила Кейт. – Когда она открыла свой ящик, мне показалось, он полон.

– Просто потому, что некоторые папки очень толстые. Похоже, ее интересуют все мелочи. Какая еще хозяйка агентства будет этим заниматься? Какой в этом смысл?

– Нам повезло, что она во все вникает.

Пирс молчал, что-то подсчитывая в уме, потом сказал:

– Предположим, у нее числится тридцать женщин, которые работают в среднем двадцать часов в неделю. Получается шестьсот часов. Уборщицам платят шесть фунтов, и если она забирает пятьдесят процентов от каждого часа себе, то ее доход за неделю – триста фунтов. Часть из них уходит на содержание офиса и на жалованье ассистентке. Не разгуляешься.

– Все это догадки, Пирс. Тебе неизвестно, сколько на нее работает женщин и какие комиссионные она берет. Ну, хорошо, предположим, чистого дохода у нее триста фунтов. И что тогда?

– Я вот думаю, не ширма ли это агентство? Может, оно прикрывает куда более прибыльный бизнес. Представь, группа респектабельных женщин, все благонадежные, внедряются в стратегически важные учреждения и добывают оттуда ценную информацию. А что? Мне это нравится… я имею в виду как теория.

– Если ты о шантаже, как-то не похоже, – сказала Кейт. – Что они там накопают – в юридических конторах?

– Ну, не знаю. Все зависит от того, что нужно мисс Элкингтон. Некоторые люди готовы заплатить большие деньги за копии юридических документов. Письменного заключения адвоката, к примеру. Это как вариант. А что, если предположить, что Венис Олдридж узнала про их махинации. Вот тебе и мотив для убийства.

Нельзя было понять, говорит Пирс серьезно или дурачится. Но, глядя на его оживленное, веселое лицо, она готова была поверить, что даже в эту минуту он выдумывает какую-нибудь хитрую интригу просто для собственного развлечения – прикидывает, как бы сам организовал нелегальный бизнес с максимальной выгодой и минимальным риском.

– Все это притянуто за уши, – сказала Кейт. – Но несколько вопросов все-таки следовало задать. В конце концов, у нее есть нужный ключ. Мы даже не поинтересовались, есть ли у нее алиби. Не думаю, что Дэлглиш назовет это хорошей работой. Мы задавали вопросы о миссис Карпентер, но не о мисс Элкингтон. Нам, конечно же, надо было спросить, что она делала в среду вечером.

– Вернемся?

– Думаю, да. Нехорошо оставлять работу недоделанной. Будешь сам говорить?

– Теперь моя очередь.

– Надеюсь, не спросишь с места в карьер, не является ли агентство Элкингтон прикрытием для шантажа, вымогательств и убийства?

– Даже если спрошу, она, не сомневаюсь, отнесется к этому спокойно.

На этот раз дверь открыла сама мисс Элкингтон. Она не выказала удивления и, не говоря ни слова, провела их в рабочий кабинет и села за свой стол. Пирс и Кейт продолжали стоять.

– Извините, что снова вас беспокоим, но мы кое-что забыли. Впрочем, это всего лишь формальность. Скажите, пожалуйста, где вы провели вечер среды.

– Хотите знать, есть ли у меня алиби?

– Можно и так сказать.

– Иначе сказать нельзя. То есть вы подозреваете, что я взяла свой ключ и направилась в коллегию мистера Лэнгтона в надежде застать мисс Олдридж одну в кабинете, чтобы, если повезет, убить ее до прихода миссис Карпентер?

– У нас нет никаких подозрений, мисс Элкингтон. Мы всего лишь задаем простой вопрос, его мы задаем всем, у кого есть ключи от «Чемберс».

– Так случилось, что у меня есть алиби почти на весь этот вечер. Удовлетворит ли оно вас – не мне решать. Ведь надежность алиби зависит от того, подтвердит ли его другой человек. Этот вечер я провела с другом Карлом Олифантом, кондуктором. Он пришел ко мне в семь тридцать на ужин, который я приготовила сама, и оставался до утра. Так как вы не назвали точное время смерти, я не знаю, удовлетворил ли вас мой ответ. Разумеется, я свяжусь с ним и, если он не возражает, дам вам его телефонный номер. – Она подняла глаза на Пирса: – Так вы ради этого пришли? Ради алиби?

Если она надеялась смутить Пирса, ей это не удалось. Без тени смущения он произнес:

– Мы вернулись по этой причине, но мне хотелось узнать и кое-что еще. Боюсь, это банальное любо-пытство.

– Должно быть, вам трудно живется, инспектор: так хочется что-то разузнать, а оснований-то и нет. Думаю, проще всего с запуганными, простыми и невежественными людьми, вы им задаете вопрос напрямик, и если они отвечают, что это не ваше дело, стараетесь им насолить. Ну, ладно, задавайте ваш вопрос.

– Интересно, как вам удается вести успешный бизнес таким необычным способом?

– Это имеет отношение к вашему расследованию, инспектор?

– Возможно. Все может быть. На данный момент не похоже, что имеет.

– По крайней мере вы привели причину достаточно убедительную. «Банальное любопытство» звучит более честно, чем «обычная полицейская процедура». Агентство перешло ко мне десять лет назад от незамужней тетки с такой же фамилией. Этот семейный бизнес у нас с 1920-х годов. Я занимаюсь им не только по причинам фамильного долга, но и потому что нахожу в нем удовольствие. Благодаря ему я встречаюсь с интересными людьми, хотя, вероятно, инспектору Мискин это покажется странным: ведь большинство этих людей любят работу по дому. Зарабатываю я достаточно, чтобы пополнять свой небольшой доход и держать помощницу. А теперь, прошу извинить, но мне надо работать. Передайте мои наилучшие пожелания комиссару Дэлглишу. Хотелось бы, чтобы иногда он сам проводил эти обычные дознания. Тогда у меня был бы шанс задать ему вопрос относительно одного стихотворения в его последнем сборнике. Надеюсь, он избежит модного грешка и не впадет в «заумь». И заверьте его, что я не убивала Венис Олдридж. Она не находилась в моем списке людей, которым ради всеобщего блага лучше бы умереть.

Кейт и Пирс молча шли по направлению к Хорсфери-роуд. Кейт заметила, что Пирс улыбается.

– Удивительная женщина, – сказал он. – Не думаю, что у нас будет повод навестить ее снова. Одно из неудобств нашей профессии: встречаешь людей, задаешь вопросы, заинтересовываешься, потом дознание заканчивается, и ты никогда их больше не встречаешь.

– Лично я рада, что многих больше никогда не увижу, в том числе и мисс Элкингтон.

– Я понял, что вы не понравились друг другу. Но разве она не интересна тебе – просто как женщина, а не как возможная подследственная или поставщик полезной информации?

– Мисс Элкингтон меня заинтриговала. Да, она играет роль, а кто не играет? Было бы интересно понять, почему именно эту роль, впрочем, для дела это не важно. Ей хочется жить в 1930-х – если действительно этого хочется, – что ж, это ее право. Мне больше интересен рассказ о Джанет Карпентер. Та хотела работать именно в «Чемберс». Но у сэра Родерика Мэтьюса ею были довольны. Зачем переходить? Почему такая нацеленность на Полет-Корт?

– Не вижу ничего подозрительного. Так случилось, что впервые она позвонила туда, ей понравилось, как с ней разговаривали, понравилось само место, и она решила, что там ей будет хорошо. И когда подвернулся случай, перешла. В конце концов, если она рвалась в коллегию Лэнгтона, чтобы иметь возможность убить Венис Олдридж, зачем было ждать два года? Не станешь же ты утверждать, что вечер среды – единственный вечер, когда миссис Уотсон не смогла прийти на работу.

– Но она также охотно соглашалась подрабатывать у мисс Олдридж, когда миссис Бакли требовалась помощь. Похоже, Джанет Карпентер никогда не упускала возможности быть ближе к Олдридж. Почему? Ответ надо искать в ее прошлом.

– В Герефорде?

– Возможно. Думаю, кому-то из нас надо этим заняться. Город небольшой. Выяснить что к чему – много времени не займет.

– Не город, а городок, – уточнил Пирс. – Там нет собора. Не возражаю провести денек на природе, но, по-моему, пусть лучше едет сержант и женщина из полиции Сити. Хочешь, подождем, пока Дэлглиш с ними созвонится?

– Нет, давай не будем ждать. У меня чувство, что это может быть важно. Займись этим, а я прихвачу Робинса и навещу так кстати заболевшую Кэтрин Беддингтон.

Глава двадцать шестая

Кэтрин Беддингтон жила на узкой улочке, приткнувшейся за Шепердз-Буш-Грин, где стояли одинаковые дома с террасами. Изначально здесь жили уважаемые представители викторианского рабочего класса, но сейчас улицу заселили молодые профессионалы, привлеченные близостью Центральной линии метро, а тех, кто работал в средствах массовой информации, устраивало соседство с телевизионными студиями и головным офисом Би-би-си. Покрашенные двери и сверкающие окна, наружные ящики с растениями создавали радостное впечатление, а из-за обилия припаркованных автомобилей Кейт и Робинс пришлось кружить минут десять, прежде чем они отыскали свободное местечко.

Дверь дома номер 19 открыла полная молодая женщина в брюках и широкой голубой блузе. Темно-каштановые кудрявые волосы, разделенные на прямой пробор, торчали кустиками-близнецами по обеим сторонам миловидного лица. Ясные глаза за очками в роговой оправе сумели за два быстрых взгляда оценить пришельцев. Не успела Кейт произнести и нескольких слов, как она сказала:

– Достаточно. Мне не нужно видеть ваши удостоверения или чем вы там еще выхваляетесь. Полицейских я секу с первого взгляда.

– Особенно когда они загодя звонят, – сказала мягко Кейт. – Мисс Беддингтон достаточно хорошо себя чувствует, чтобы с нами встретиться?

– По ее словам, хорошо. Кстати, меня зовут Труди Мэннинг. Я прошла уже половину учебного курса. И еще я подруга Кэти. Надеюсь, вы не будете возражать против моего присутствия при вашей беседе?

– Нисколько, если захочет мисс Беддингтон, – ответила Кейт.

– Этого захочу я. В любом случае моя помощь понадобится. Я ее алиби, а она – мое. Думаю, вы за этим и пришли – установить, есть ли у нас алиби. Все знают, что имеется в виду, когда говорят о помощи расследованию. Кэти – там.

В доме было тепло, и сама атмосфера куда гостеприимнее слов Труди Мэннинг. Девушка привела их к комнате налево от холла и пропустила внутрь. Залитая светом комната тянулась вдоль всего дома. В глубине на белых полках размещалась целая оранжерея, и Кейт мельком увидела за горшками с геранью, разноцветными видами плюща и лилий небольшой, огороженный садик. Газовый свет, имитирующий огонь искусственных углей в старинном камине, приглушался ярким солнцем. Эта комната излучала уют, тепло и благополучие.

Кейт подумала, что такая атмосфера подходит для той молодой женщины, которая, поднявшись с низкого кресла перед камином, приветствовала их. Перед ними стояла натуральная блондинка. Гладко зачесанные назад и стянутые розовым шифоновым шарфиком волосы были как лен, над синими с фиолетовым отливом глазами красиво изогнулись брови, черты лица были изящные и правильные. Для Кейт, чуткой к красоте, как мужчин, так и женщин, чего-то в ней не хватало – искорки оригинальной индивидуальности или притягательной сексуальности. Лицо было слишком уж безукоризненным. Возможно, это была та женская красота, которая быстро сменяется смазливостью, а к старости вообще исчезает. Но сейчас даже волнение и следы недавней болезни не смогли разрушить эту безукоризненную красоту.

– Сожалею, что вы были нездоровы, – сказала Кейт. – Вы уверены, что вам не трудно говорить с нами? Мы можем прийти в другое время.

– Благодарю, но лучше поговорить сейчас. Со мной все в порядке. Просто печеночная колика – что-то не то съела или какой-то вирус. Скажите, что случилось? Ее проткнули ножом? В четверг мне об этом рассказал по телефону мистер Лэнгтон, и в утренних газетах сегодня сообщали, но толком ничего не известно. Простите… садитесь, пожалуйста. На диване удобно.

– Пока особенно нечего рассказывать, – сказала Кейт. – Мисс Олдридж убита ножом в сердце вскоре после семи сорока пяти в среду вечером. Предположительно собственным стальным ножом для разрезания бумаги. Вы помните этот нож?

– Этот кинжал? Скорее уж кинжал, чем нож для разрезания бумаги. Она держала его в верхнем правом ящике и вскрывала им почту. Страшно острый. – Она помолчала и тихо спросила: – И нет сомнений, что тут убийство? Может, все-таки несчастный случай? Она не могла сама это сделать?

Молчание полицейских было достаточным ответом. Помолчав, мисс Беддингтон продолжала:

– Бедняга Гарри! Какой шок для него – найти ее в таком виде. Мистер Лэнгтон сказал, что именно Гарри первый ее увидел. Но хуже всего ему – я имею в виду мистера Лэнгтона. Совсем перед концом его срока. Его дед был главой коллегии перед ним. «Полет-Корт» – вся его жизнь. – Фиолетовые глаза увлажнились. – Это убьет его.

Возможно, чтобы снять напряжение или по какой другой причине, известной только ему, Робинс сказал:

– Прекрасная комната, мисс Беддингтон. Трудно поверить, что находишься всего в нескольких милях от Мраморной арки. Это ваш дом?

Кейт сама хотела задать этот вопрос, но не решалась, понимая, что никаких оснований для этого нет: жилищные условия мисс Беддингтон вряд ли забота полиции. У Робинса этот вопрос прозвучал естественно, как бы само собой, и Кейт в очередной раз подумала, что его взяли на службу ради того, чтобы робкие или недоверчивые люди поверили, что столичная полиция в достаточной мере укомплектована «маменькиными сынками». Он был верным прихожанином местной методистской церкви, не пил, не курил и был проповедником без духовного сана. В то же время он принадлежал к самым скептически настроенным офицерам, с какими только работала Кейт; его оптимистические прогнозы по части исправления человеческого характера странным образом сочетались с ожиданием худшего, которое Робинс принимал безропотно и с твердостью, не идущей на компромиссы. На вопросы Робинса редко обижались, а лживые ответы сразу бывали раскрыты.

Сидящая напротив подруги, явно в роли сторожевого пса, Труди Мэннинг хотела было протестовать, но потом передумала, возможно, решив, что полезнее отложить протесты до более коварных вопросов.

– Вообще дом папочкин, – ответила мисс Беддингтон. – Он купил его для меня, когда я поступила в университет. Я живу здесь с Труди и еще двумя друзьями. У каждого по жилой комнате, кухня и столовая общие. Мы с мамой выбрали этот дом, потому что он близко от Центральной линии. Я выхожу на Чансери-лейн и иду пешком до коллегии.

– Не обязательно рассказывать семейную историю, Кэти. Разве ты не учишь своих клиентов: чем меньше рассказываешь полиции, тем лучше? – вмешалась Труди.

– О, Труди, не будь такой занудой. Какая им разница, кто хозяин дома!

Выходит, я права, подумала Кейт. Обычное дело, когда студенты имеют богатых отцов или личные средства. Дом растет в цене: продав его, папочка не проиграет. А студенткам не грозят финансовые махинации или сексуальные домогательства со стороны хозяев; совместное проживание удешевляет расходы на содержание дома, да и папочке спокойнее, что дочка живет под одной крышей с людьми своего круга. Разумное решение вопроса, если повезет, а Кэтрин Беддингтон была из счастливчиков. Это Кейт поняла, как только ступила в дом. Из мебели кое-что могло быть взято из старого дома, но эти предметы были тщательно выбраны и соответствовали пропорциям комнаты. А явно новый диван был из дорогих. Полированный дубовый пол щедро устилали ковры, на столике стояли семейные фотографии в серебряных рамках, на тахте, покрытой покрывалом кремового цвета, были небрежно разбросаны вышитые подушечки.

Кейт обратила внимание на фотографию, на ко-торой Кэтрин Беддингтон стояла рядом с молодым человеком в мантии. Брат, подумала она, или жених? Кэтрин, как заметила Кейт, носила обручальное кольцо – несколько гранатов в старинной оправе с вкрапленными бриллиантами.

Но пора приступать к делу:

– Не могли бы вы сказать, где были и что делали в среду с семи тридцати вечера? Этот вопрос мы задаем каждому, имеющему ключи от «Чемберс».

– В этот день мы были в Снерсбруке с мисс Олдридж и ее помощником. Мы освободились раньше, чем ожидали: судья перенес заключительную речь на следующее утро. Мисс Олдридж поехала в Лондон на машине, а я села на Центральную линию метро и вышла на Чансери-лейн. Папа не любит, когда я вожу автомобиль в Лондоне, поэтому у меня его нет.

– А почему вы не поехали с мисс Олдридж? Разве это не было бы естественно?

Кэтрин вспыхнула, взглянула на Труди Мэннинг и сказала:

– Вполне естественно. Думаю, мисс Олдридж была уверена, что я так и сделаю. Но мне показалось, что ей хочется побыть одной, поэтому я сказала, что у меня встреча с подругой на станции «Ливерпуль-стрит» и я поеду на метро.

– Вы так и сделали?

– Нет. Я солгала. Просто подумала, что так мне будет удобнее.

– Не случилось ли что-нибудь в суде, что могло разволновать вас или мисс Олдридж?

– Да нет. По крайней мере не больше обычного. – Девушка опять покраснела.

– Вам можно рассказать правду, – вмешалась Труди. – Венис Олдридж – поручитель Кэти. Она прекрасный адвокат… была прекрасным адвокатом, это все знают. Сама я не встречалась с ней, но ее репутация мне известна. Однако это не означает, что она хорошо относилась к людям – особенно молодым. Она не обладала терпением, была язвительна и предъявляла исключительно завышенные требования.

Кэтрин Беддингтон повернулась к ней со словами:

– Это не совсем так, Кэти. Она могла быть замечательным учителем, но не для меня. Я слишком ее боялась, и чем сильнее был мой страх, тем больше я ошибалась. В сущности, это моя вина. Мисс Олдридж считала своим долгом проявлять интерес ко мне, так как была моим поручителем – хотя мой непосредственный учитель мистер Костелло. У Королевских адвокатов нет учеников. Все считали, что мне очень повезло с поручителем. С тем, кого она считала умным, способным ей противостоять, она была великолепна.

– В основном с мужчинами, – вмешалась Труди. – Она не любила женщин. Ты что, не умная? У тебя прекрасные оценки. Почему, черт возьми, женщины всегда такого низкого мнения о себе?

Кэтрин метнула взгляд на подругу.

– Труди, это несправедливо – ну, я о том, что мисс Олдридж якобы не любила женщин. Да, меня она недолюбливала, но это ничего не означает. Она и к мужчинам была строга.

– Во всяком случае, свой пол она никогда не поддерживала, не так ли?

– Она считала, что конкуренция должна быть на равных.

– Вот как? И когда у женщин были равные условия? Хватит, Кэти. Мы и раньше спорили на эту тему. Она все сделала, чтобы ты не получила место в кол-легии.

– И это правильно, Труди. Я не так талантлива, как остальные двое.

– Нет, не менее талантлива – просто не так уверена в себе.

– И это тоже. Что за адвокат, который не уверен в себе!

Кейт повернулась к Труди Мэннинг:

– Вы ведь руководитель организации «Изменение ситуации»?

Если Кейт ожидала, что девушка смутится, ее ждало разочарование. Труди рассмеялась:

– Ах, вы об этом? Я так и думала, что вы найдете наш бюллетень на столе Венис Олдридж. Да, я и трое моих друзей, одна из которых разрешила воспользоваться ее адресом, основали ее. Это была удача – мы такого даже не ожидали. Страна практически управляется горластыми лоббистскими группами. Надо говорить во весь голос. Женщины ведь не меньшинство – это раздражает больше всего. Мы просим руководителей дать возможность женщинам попробовать свои силы в деле, а женщин, которые чего-то добились, – поддержать представительниц своего пола. У мужчин же круговая порука. Иногда мы обращаемся в фирмы. Они не отмахиваются от нас и не пишут, что у них отработанная и хорошо действующая система продвижения по службе, и лучше бы нам заняться своим делом; напротив, нам присылают подробные отчеты, где показано, как в их фирме поступают в случаях равных возможностей претендентов. Наши послания не остаются без внимания. Я хочу сказать, когда в очередной раз возникнет вопрос о продвижении по службе, они, возможно, несколько раз подумают, прежде чем отвергнуть кандидатуру дельной женщины в пользу мужчины.

– В бюллетене вы упомянули Венис Олдридж, – сказала Кейт. – Как она к этому отнеслась?

Труди снова рассмеялась:

– Ей это не понравилось. Мисс Олдридж говорила с Кэтрин – она знает, что мы друзья, – и что-то упомянула о клевете. Нас это не испугало. Она слишком умна, чтобы идти дальше. Да это было бы и унизительно. Но упоминание ее имени в бюллетене – ошибка. Теперь мы так не делаем. Это опасно и непродуктивно. Лучше посылать письма по адресам нужных людей.

– Давайте вернемся к вечеру среды, – предложила Кейт. – Итак, вы уехали из Снерсбрук-стейшн?

– Да. От этой станции удобно добираться до Суда Короны. В коллегии я была где-то в четыре тридцать. Потом занималась в библиотеке, пока почти ровно в шесть за мной не зашла Труди. Она принесла из дома мой гобой, и мы вместе отправились на репетицию в церковь Темпла. Я вхожу в ее музыкальный коллектив. Оркестр состоит в основном из членов Темпла. Репетиция длится с шести до восьми, но на самом деле закончилась немного раньше. Минут через пять после ее окончания мы покинули церковь.

– Через какие ворота вы вышли? – спросила Кейт.

– Как обычно – через Судейские ворота в Деверо-Корт.

– Значит, во время репетиции вы обе находились в церкви?

– Да, – ответила Труди. – Конечно, я не член оркестра. Я пришла, потому что мне нравится следить, как Малколм Бистон ведет репетицию. Тогда он ощущает себя Томасом Бичемом[27] с харизматичностью Малколма Сарджента[28]. И исполняемую музыку я могла выдержать.

– Наш оркестр не так плох, но мы, конечно, любители. В тот раз мы играли английскую музыку: Дилиуса «Слушая весной первую кукушку», Элгара «Серенаду для струнных» и Воана Уильямса «Сюиту из английских народных песен».

– Чтобы не мешать, я сидела позади, – сказала Труди. – Полагаю, я могла выскользнуть из церкви незамеченной, промчаться через Памп-Корт и Мидл-Темпл-лейн прямо в Полет-Корт, убить Венис и незаметно прокрасться обратно в церковь, но я этого не делала.

– Ты ведь сидела совсем близко от мистера Лэнгтона? – вмешалась Кэтрин. – Он может подтвердить, что ты там была – по крайней мере в первой половине репетиции.

– Так мистер Лэнгтон был на репетиции? Это вас удивило? – спросила Кейт.

– Немного удивило. Раньше он не посещал репетиции. Но он не задержался. Приблизительно через час, может, чуть меньше, ушел.

– Он разговаривал с вами? – обратилась Кейт к Труди.

– Нет. Я с ним, можно сказать, не знакома. Вид у него довольно озабоченный. Не знаю, может, так на него подействовала музыка. Мне даже показалось, что он ненадолго заснул. А приблизительно через час встал и вышел.

– После репетиции вы пошли ужинать? – спросил Робинс.

– Хотели, но не получилось. Кэти весь вечер подташнивало. Мы собрались поужинать в «Карвери» в Стрэнд-Пэлес-Хотел, но когда пришли туда, Кэти не могла вынести даже вида пищи. Она сказала, что попробует съесть хотя бы суп за компанию, но смысл посещения «Карвери» – запастись белком на всю следующую неделю. Глупо платить за все дежурное меню и ничего не съесть. Разумнее пойти домой, что мы и сделали. Посчитав ситуацию чрезвычайной, а также учитывая сэкономленные на еде деньги, мы взяли такси. Движение было затрудненным, но мы успели к девятичасовым новостям. Во всяком случае, я к ним успела – Кэти было не до этого. Она ужасно себя чувствовала и сразу легла в постель. Я приготовила себе омлет, а оставшуюся часть вечера провела, держа руку на ее голове и меняя грелки.

– В каком порядке играли произведения? – спросил Робинс.

– Дилиус, потом Воан Уильямс и последним Элгар. А что?

– Не понимаю, почему вы не ушли раньше, если плохо себя чувствовали. В Элгаре нет деревянных. В последней части вы были не нужны.

Удивленная Кейт была почти уверена, что этот вопрос вызовет смущение или даже ярость у Труди. Но девушки только с улыбкой переглянулись.

– Сразу понятно, что вы никогда не посещали репетиции у Малколма Бистона, – сказала Кэтрин. – Когда он назначает репетицию, это серьезно. Никогда не знаешь, в каком порядке он поставит произведения. – Она повернулась к Труди: – Помнишь бедняжку Солли, который выскочил перехватить пивка, думая, что ударные не понадобятся. – Кэтрин заговорила мужским голосом – звучащим раздраженно высоким фальцетом: «Назначая репетицию, мистер Солли, я жду, что каждый исполнитель хотя бы из уважения ко мне будет присутствовать в течение всего времени. Еще один раз такого своеволия, и вам никогда больше не играть под моим руководством».

Кейт спросила Кэтрин о парике и пакете с кровью. Та сказала, что знала о существовании обоих. Она как раз находилась в холле, когда мистер Ульрик сообщал мисс Колдуэл о том, что хранит кровь в холодильнике. Девушек озадачили эти вопросы, но от комментариев они отказались. Кейт не сразу решилась задать их: полиция и барристеры Полет-Корт не хотели предавать гласности надругательство над трупом. С другой стороны, важно было убедиться, что Кэтрин знает о пакете с кровью.

Она задала свой последний вопрос:

– Когда вы пять минут девятого вышли через Деверо-Корт, не случилось вам заметить кого-нибудь в Полет-Корт или входящим в Мидл-Темпл?

– Никого, – ответила Кэтрин. – Деверо-Корт и дорога на Стрэнд были безлюдными.

– Никто из вас не заметил свет в доме Полет-Корт, 8?

Девушки обменялись взглядами, потом покачали головами.

– Боюсь, мы ничего не заметили, – сказала Кэтрин.

Больше вопросов не было, да и время поджимало. Труди предложила сварить кофе, но Кейт и Робинс отказались и вскоре откланялись. До самого автомобиля они молчали, и только в салоне Кейт заметила:

– Не знала, что ты так хорошо разбираешься в музыке.

– Не надо особенно хорошо в ней разбираться, чтобы догадаться, что в «Серенаде для струнных» не может быть гобоев.

– Все же странно, что они не ушли раньше. Никто бы не заметил. Дирижер смотрит на оркестр, оркестр – на дирижера, а не в зал. Труди Мэннинг легко могла в течение вечера отойти минут на десять или около того никем не замеченная. А когда заиграли Элгара, они обе могли уйти, это уже не имело значения. Если бы впоследствии Бистон упрекнул Беддингтон, у нее нашлась бы прекрасная отговорка: она заболела. В конце концов, это была всего лишь репетиция, и свою партию она отыграла. Через арку в Памп-Корт, соединяющую Мидл-Темпл и Иннер-Темпл, они за несколько минут могли попасть в Полет-Корт. У Беддингтон есть ключ от «Чемберс». Она знала, когда Олдридж засиживается допоздна. Знала также про кровь и где взять парик и насколько острый нож для разрезания бумаги. Но одна вещь очевидна: если они ушли раньше – вместе или по отдельности, – Труди Мэннинг никогда этого не признает.

Робинс молчал.

– Думаю, сейчас ты скажешь, что восхитительная мисс Беддингтон из тех женщин, которые не способны совершить убийство, – съехидничала Кейт.

– Вовсе нет, – сказал Робинс. – Я собирался сказать, что она из тех женщин, ради которых совершают убийства.

Глава двадцать седьмая

Выдался еще один прекрасный осенний денек, и Дэлглиш наконец с чувством освобождения вырвался из лондонских щупалец. Как только по обеим сторонам дороги зазеленели поля, Дэлглиш свернул ближе к обочине и откинул верх автомобиля. Легкий ветерок при движении трепал волосы Дэлглиша и, казалось, прочищал не только его легкие. Небо было почти прозрачным, легкая дымка облаков туманом растворялась в чистой синеве. Часть вспаханных полей лежала голая, на других – пробивалась нежная поросль озимых. Дэлглиш все-таки последовал совету Пирса задержаться на некоторое время в Солсбери, несмотря на трудности с парковкой «Ягуара». Спустя час он снова был в пути, проехал Блэндфорд-Форум, затем свернул на юг, на узкие проселочные дороги и, минуя Уинтерборн-Кингстон и Бовингтон-Кэмп, направился в сторону Варема.

Неожиданно его охватило непреодолимое желание увидеть море. Свернув с основной дороги, он покатил к Лалворт-Коув. Подъехав к холму, он остановил машину у загона и взобрался на торфяник, где несколько овец при виде его неуклюже метнулись в сторону. Несколько скал выступили из земли на поверхность. У одной он сел, привалившись к камню, и окинул взглядом широкую панораму – холмы, зеленые поля, рощицы – и дальше необозримая синяя гладь Ла-Манша. Он съел захваченный из дома завтрак – французскую булку, сыр и паштет. Открутив крышку термоса с кофе, он нисколько не пожалел об отсутствии вина. Для состояния полного блаженства ничего больше не требовалось. Дэлглиш чувствовал, как в его жилах пульсирует само счастье, почти пугающее чувственной, захватывающей дух радостью, которая так редко посещает тебя, когда юность прошла. После еды он посидел еще минут десять, не двигаясь, потом встал, готовый продолжать путь. Он получил то, что ему было необходимо. Теперь еще несколько миль до Варема – и он у цели.

Белая деревянная стрела с надписью «Керамические и гончарные изделия Периголд», написанной черной краской, была прибита к столбу на поросшей травой обочине. Дэлглиш повернул согласно указателю и медленно повел автомобиль по узкой дороге между высокими живыми изгородями. Скоро показалась гончарная мастерская – беленький коттедж с наклонной крышей, стоящий на пригорке ярдах в пятидесяти от дороги. К нему вела широкая, поросшая травой тропа, которая, расширяясь, приводила к месту стоянки для двух-трех автомобилей. «Ягуар» почти бесшумно подпрыгивал на ухабах. Закрыв его, Дэлглиш пешком поднялся к коттеджу.

Залитый солнцем коттедж смотрелся мирно, по-домашнему. Перед домом был вымощенный камнем дворик, заставленный терракотовыми горшками, те, что поменьше, были сложены один в другой. По разным сторонам двери стояли два больших горшка в стиле «Али Баба» с розами абрикосового цвета, на которых еще не раскрылись два запоздалых бутона. Хоста завяла, ее листья с коричневым ободком свесились по краям горшков, зато еще цвела фуксия, а герань хоть и одеревенела, но еще не отцвела. Дэлглиш обратил внимание на огород справа от коттеджа, до него донесся деревенский запах навоза. Стебли красной фасоли были частично подерганы, но остались ряды позднего шпината и позади многочисленных астр – лук-порей и морковь. За огородом виднелся огороженный проволокой загон для кур. Несколько несушек сосредоточенно рылись в земле.

Никаких признаков жизни не замечалось, однако слева от коттеджа стоял амбар, явно приспособленный для жилья. Большая дверь была распахнута, а изнутри доносилось слабое жужжание вращавшегося колеса. Дэлглиш поднес руку к дверному молоточку – звонка не было, – но передумал и пошел по дворику к строению, которое, очевидно, было студией.

Внутреннее помещение наполнял свет. Он мягким сиянием заливал красную плитку пола и каждый уголок комнаты. Склонившаяся над гончарным кругом женщина, должно быть, чувствовала присутствие постороннего человека, но никак это не проявляла. На ней были синие джинсы, заляпанные глиной, и неяркая рабочая блуза. Волосы скрывал зеленый полотняный платок, низко натянутый на высокий, выпуклый лоб, только одна ярко-рыжая прядь выбилась сзади на волю. С ней был ребенок – девочка двух-трех лет, белый шелк волос обрамлял нежное личико. Она сидела за низким столиком, катала кусок глины и что-то невнятно бормотала.

Женщина за гончарным кругом закончила делать горшок. Высокая фигура Дэлглиша заслонила проход, и тогда она ногой остановила круг. Проволокой подрезала горшок снизу, сняла с круга и осторожно перенесла на стол. И только тогда повернулась и окинула его долгим взглядом. Несмотря на широкую блузу, Дэлглиш увидел, что она беременна.

Женщина была моложе, чем он ожидал. Взгляд широко расставленных глаз был оценивающим. Высокие, выступающие скулы, загорелая, веснушчатая кожа, красиво очерченный рот над маленьким подбородком с ямочкой. Прежде чем кто-то из них успел заговорить, малышка неожиданно встала со стульчика и торопливо заковыляла к Дэлглишу. Вцепившись в его брюки, она подняла почти бесформенный комок глины, ожидая его оценки или даже одобрения.

– Ты очень способная девочка, – сказал Дэлглиш. – Скажи мне, что это.

– Пес. Его зовут Питер, а меня Мэри.

– А меня зовут Адам. Но у него нет лап.

– Потому что он сидит.

– А где у него хвост?

– У него нет хвоста.

И девочка вернулась к столу, явно недовольная непроходимой глупостью нового знакомого.

– Вы, должно быть, комиссар Дэлглиш, – сказала ее мать. – А я Анна Камминз. Я ждала вас. Но разве полицейские приезжают не вдвоем?

– Обычно так и есть. Наверное, следовало захватить коллегу. Но меня подкупил прекрасный осенний день – захотелось побыть одному. Простите, если я прибыл раньше времени, и еще больше за то, что, возможно, испортил ваш горшок. Следовало постучаться в дверь коттеджа, но я услышал шум вашего колеса.

– Ничего вы не испортили и приехали вовремя. Просто я была занята и позабыла о времени. Хотите кофе? – У женщины был приятный, низкий голос с легким уэльским акцентом.

– Спасибо, если вас не затруднит. – Пить ему не хотелось, но было ощущение, что согласиться вежливее, чем отказаться.

Она подошла к раковине со словами:

– Вы, конечно, хотите поговорить с Люком. Думаю, он скоро будет. Повез серию горшков в Пул. Там один магазин каждый месяц забирает у нас партию. Если не задержится, приедет с минуты на минуту. Иногда людям хочется с ним поговорить или выпить чашечку кофе. Еще надо кое-что купить. Пожалуйста, садитесь.

Женщина указала на плетеное кресло в подушечках и с высокой закругленной спинкой.

– Если вам надо продолжать работу, – сказал Дэлглиш, – я могу погулять и вернусь к приезду вашего мужа.

– Только потратите время. Говорю вам, он скоро будет. А пока, возможно, мне удастся ответить на некоторые ваши вопросы.