#Как это было у меня. 90-е Васильев Сергей

ЮКСИ (зима 1998 года)

ЮКОС купил свой долг перед Родиной

Хотя власти отказались вчера обнародовать итоги аукциона облигаций «Самаранефтегаза» и «Юганскнефтегаза», Ъ удалось узнать, кто победил. Как это часто бывает, борьба завершилась еще до конкурса: перед самым его началом группа «МФК-Ренессанс» отступила, сняв свою заявку. И облигации достались группе «ЮКОС-Роспром». Кому я должен — всем прощаю.

«КоммерсантЪ», 11 февраля 1998 года35

Мы узнали об этом из газет.

— Они хотят повторить наш трюк, — с такими словами ко мне в кабинет вбежал один из сотрудников и показал «незаметное» информационное сообщение в каком-то государственном вестнике.

Там говорилось, что две нефтяные компании — «Юганскнефтегаз» и «Самаранефтегаз» — выпустят в счет своих просроченных налоговых долгов облигации и отдадут их в Минфин.

По сути, Минфин повторял то, что мы проделали с агробондами, только теперь вместо субфедеральных облигаций он собирался выставить на торги первые корпоративные облигации!

Это показалось очень интересным, эмитентами были известные нефтяные компании, да к тому же гарантом по тем бондам выступал сам ЮКОС.

В общем, это сразу нас заинтересовало, и я стал звонить в Минфин, пытаясь что-то разузнать. Впрочем, очень быстро я понял, что там не рады нашим звонкам. В министерстве мне ответили, что им самим мало что известно и что эти облигации они передали в РФФИ36.

Я стал звонить в РФФИ. Но и там я почувствовал некоторую таинственность — никто не хотел нам ничего рассказывать про эти облигации нефтяных компаний. Все это меня еще сильнее заинтриговало.

И я начал копать.

Что это вообще за облигации? Откуда они взялись? Кому нужны?

Наше расследование показало следующее: к началу 1997 года в стране накопились большие долги по налогам, и правительство РФ разработало специальную программу, в рамках которой крупнейшим налогоплательщикам — в их числе «Юганскнефтегазу» и «Самаранефтегазу» (обе компании тогда входили в ЮКОС) — реструктурировали накопившиеся долги на пять лет. В обеспечение этого они должны были выпустить двухлетние облигации и отдать их в Минфин. В случае разового нарушения текущих налоговых платежей министерство имело право продать эти облигации на рынке.

Это было странное наказание должника, так как Минфин «грозил» продать облигации с большим дисконтом. Но правила были именно такими.

И вот в начале декабря 1997 года «Юганскнефтегаз» и «Самаранефтегаз» нарушили свои текущие налоговые платежи, и Минфин тут же перевел облигации компаний в РФФИ для продажи на рынке.

Об этом проекте не писали специально газеты, его никто не раскручивал в печати, хотя он был знаковым.

Стало очевидно, что этот проект ЮКОС сделал специально под себя. Он сам как-то пролоббировал его для своих нефтяных дочек и сам же решил с дисконтом скупить собственные же долги.

Когда мы поняли, в чем тут дело, стали с еще большим упорством звонить в РФФИ.

— Мы требуем предоставить нам всю информацию по этим облигациям и по торгам, — настойчиво просили мы. — Если вы не передадите нам документацию, мы станем писать в прессу! — это был наш финальный аргумент, после чего они сдались, и мы наконец получили все бумаги.

Но нам также сказали, что зря мы лезем в это. Все уже якобы организовано, и покупатель есть.

— Зачем вы, «МФК-Ренессанс», в это лезете? Что, других проектов на рынке нет?

— Таких крупных по размеру, по именам эмитентов и по доходности на рынке нет, — ответили мы. — Мы пойдем на торги, готовьтесь!

В тот момент я, безусловно, блефовал.

Мы еще ни с кем не разговаривали, даже не начинали искать и обзванивать инвесторов. Просто я почувствовал, что тут «есть мясо».

До торгов оставалось около трех недель. Теперь у меня было уже два места, где я мог искать инвесторов: старый добрый CSFB и новый еще для меня «Ренессанс».

Я пошел и туда, и туда.

В CSFB к тому времени уже успокоились в отношении моего отказа перейти к ним, и мы продолжали сотрудничать, хотя «настоящая любовь» прошла — все-таки мы работали в конкурирующих банках. Там мне сказали, что это интересно, но нужно проверить юридическую сторону проекта. Как оформлена гарантия головного ЮКОСа? Какова природа самого выпуска этих облигаций с точки зрения закона? Есть ли чьи-то претензии?

В «Ренессансе» я пошел к Рожецкину. Он был тогда основным и самым ярким инвестиционным банкиром «Ренессанс-Капитала». Лёне предложение очень понравилось, но сам он был занят тремя или четырьмя другими крупными сделками и потому сказал: «Серега, тема — класс! Но денег на нее сейчас нет. Деньги ищи сам», — посоветовал он.

Борису Йордану идея сделки тоже понравилась, точнее, ему понравился сам факт, что мы решили «подраться» с ЮКОСом и «Менатепом». Эта группа была тогда основным конкурентом и Потанина, и Йордана — причем во всем, и потому сама «тема» ему понравилась.

Но давать на нее денег никто внутри не хотел. Во-первых, их требовалось много. Объем бумаг составлял около 2 миллиардов рублей. А во-вторых, финансировать возможную «войну» с «Менатепом» все побаивались.

В общем, в «МФК-Ренессанс» решили дать мне на эту сделку карт-бланш, но деньги я должен был найти сам.

К тому времени у нас уже накопились прямые контакты с рядом клиентов и фондов, и я стал звонить им напрямую. Кто-то сразу согласился, но денег на всю сделку все равно не хватало.

Надежда оставалась только на CSFB и на то, что их юристы одобрят проект. Но время шло, и мы решили не дожидаться подтверждения из Лондона — и подали заявку на торги в РФФИ.

Заявка представляла собой толстую пачку из множества документов, завизированных и прошитых. Когда мы принесли ее торжественно в РФФИ, там поняли, что всё серьезно: мы идем на торги.

Был вечер пятницы, когда мне позвонили из «Менатепа» и предложили встретиться, побеседовать у них в офисе на Колпачном. Договорились на завтра, днем в субботу — в том самом здании, рядом с бывшим обкомом комсомола, где мы когда-то начинали свой Тверьуниверсалбанк.

Теперь это здание переделали под дом приемов «Менатепа». Там мы и встретились.

Нас от «МФК-Ренессанс» было дво, я и мой зам. От «Менатепа» пришли Платон Лебедев, пара юристов, а в углу присел какой-то маленький человек.

Лебедев и юристы были в костюмах и галстуках, а человек в углу — в джинсах и свитере. Я тоже пришел в джинсах, была суббота.

Лебедев очень корректно, но с наездом начал встречу и спросил:

— Зачем вы подали заявку на торги по облигациям? Это наши компании, наш проект, мы сами его организовали и хотели бы все провести самостоятельно.

— Но аукцион проводит государство, РФФИ. Им нужно получить максимальную цену, это их право. И потому мы тоже решили участвовать и тоже хотим купить облигации, мы верим в компанию ЮКОС и в ее гарантии, — корректно ответил я.

— Это огромные деньги, нужны полтора-два миллиарда рублей, — продолжил Платон Лебедев.

— Мы готовы, — парировал я. — Мы уже полгода ведем аналогичный проект по агробондам, там объем в четыре раза больше — 8 миллиардов рублей. Мы нашли средства для него, у нас есть деньги и для этого проекта, — уверенно блефовал я.

Этот «корректный» разговор продолжался около получаса.

Лебедев убеждал нас, что нам это не нужно, что следует быть партнерами на рынке и далее в том же духе. А я говорил, что нам бы очень хотелось купить облигации, что у нас есть деньги и т.д. Когда в диалоге мы пошли уже на третий круг, из угла вдруг подал голос сидевший там человек в джинсах и свитере:

— А чьи у вас деньги?

— Различных западных банков и хедж-фондов37, — ответил я.

— Ваши хедж-фонды не будут это покупать. Мы юридически сделаем все так, чтобы заблокировать ваши западные банки и хедж-фонды, — резко и самоуверенно начал говорить этот человек.

Дальше я услышал монолог этого «человека в джинсах и свитере».

Это был монолог суперпрофессионального инвестбанкира. Он пошагово, четко и детально разъяснил мне и всем присутствующим, что будет делать «Менатеп», чтобы не дать возможность западным фондам купить эти бумаги.

Все, что говорил ранее Платон Лебедев, показалось детским лепетом.

А все, что сейчас говорил этот человек, было в самую точку!

Я, открыв рот, слушал его и пытался найти в голове хоть какие-то контраргументы, но не находил. Так же завороженно слушал его и Лебедев с двумя своими юристами.

Только тут я понял, кто он такой.

Это был Евгений Швидлер, президент «Сибнефти».

За неделю до нашей встречи две компании, ЮКОС и «Сибнефть», торжественно объявили о своем объединении. Они решили создать крупнейшую на тот момент в России нефтяную компанию, ЮКСИ, где председателем правления должен был стать Ходорковский, а председателем совета директоров — Швидлер.

Я, конечно, знал об этом событии, но на тот момент они лишь объявили о своих планах, формальное объединение еще не началось.

Швидлер был человек не очень публичный, потому я тогда увидел его впервые. Он начал погружаться в дела ЮКОСа и пришел посмотреть, как здесь «решают» вопросы.

В тот день мы ни о чем не договорились и разошлись. Я заявил, что мы тем не менее пойдем на аукцион. А Швидлер сказал: «Попробуйте».

Мы искали деньги еще целую неделю, но юристы CSFB не спешили давать положительный ответ.

А когда за неделю до аукциона на факсы трех информагентств пришли анонимные письма от «миноритарных акционеров» «Юганскнефтегаза» и «Самаранефтегаза», оспаривающих выпуск облигаций, я понял, что мы проиграли.

С таким юридическим бэкграундом найти инвесторов на эти бонды было невозможно. В течение недели мы еще продолжали войну наших пресс-служб, но за день до торгов все-таки сняли свою заявку.

P.S.

На торгах все облигации выкупил банк «Менатеп» по средней цене 64% от номинала — это давало ему доходность свыше 150% годовых.

А слияние ЮКОСа и «Сибнефти» так и не состоялось. Как поясняли знающие люди, из-за «несовпадения методов управления»…

Норильск, Якутск, Иркутск… Санкт-Петербург (весна 1998 года)

Сергей Васильев: «Лебедь понравился западным банкирам»

Периодические финансовые кризисы и политические скандалы не способствуют росту доверия западных инвесторов к России. Тем не менее наша страна пытается привлечь деньги Запада. Реально ли это сегодня? За ответом мы отправились в компанию, от которой, по мнению брокеров, зависит поведение многих западных инвесторов в нашей стране.

«Дом и корабль», рубрика Елены Качуры38

Работа инвестиционного банка — это прежде всего работа с клиентами, тусовка клиентов. Чем лучше ты их «тусуешь», тем круче ты как инвестбанк.

Такая внутренняя парадигма заложена в устройстве любого инвестбанка, но в «Ренессансе» это было особо заметно — возможно, вследствие того, что Борис и Стивен в прошлом работали в Сredit Suisse. Там все время куда-то вывозили своих самых важных клиентов: то в Монте-Карло, то в Стамбул, то в Рио-де-Жанейро. CSFB вывозил русских клиентов потусить в какую-нибудь западную столицу, а «Ренессанс» решили поступить наоборот.

«Ренессанс-Капитал» позвал своих западных клиентов проехаться по России.

Это была действительно грандиозная задумка — и по масштабу, и по маршруту, и по количеству вовлеченных людей. Эдакое русское сафари — путь предстоял впечатляющий, а именно: Москва — Норильск — Якутск — Иркутск — Красноярск — Екатеринбург — Ростов-на-Дону — Санкт-Петербург — и снова Москва!

На это «сафари» прилетели тогда инвесторы со всего мира, в основном из Америки. Не Баффет или Сорос, конечно, — это были молодые ребята, трейдеры и аналитики из крупных инвестдомов или из известных хедж-фондов. Им всем, мне кажется, было до тридцати. Мне самому тогда исполнилось тридцать три.

Предстояли встречи с губернаторами и начальниками финансовых департаментов субъектов Российской Федерации.

Вначале все собрались в «Гранд Марриотте» на Тверской.

Борис Йордан поприветствовал прибывших — и, увидев всех этих молодых ребят, такого же примерно возраста, как и он сам, обрадовался и много смеялся. Затем Борис рассказывал какие-то истории из своего бойскаутского американского детства.

— Я уверен, это будет увлекательно и интересно! — говорил он. — Вы увидите настоящую Россию. Все инвесторы привыкли прилетать только в Москву или в Петербург. Но Россия — огромная страна, и вы ее увидите. Я завидую вам, так как не смогу вместе с вами пролететь по всему маршруту.

Борис собирался посетить только Красноярск.

Все были в предвкушении.

Норильск встретил нас хмуро. Там в то время стояла полярная ночь. Я не запомнил его вообще, сразу из самолета мы на автобусах отправились в местную администрацию. По темным улицам закопченного города мы прибыли в какое-то здание сталинской постройки — и после сухой лекции опять сели в автобус и вернулись в самолет, чтобы лететь дальше, в Якутск.

«Здесь живут люди?» — спрашивали наши молодые инвесторы, имея в виду одновременно «Есть ли здесь вообще люди?» и «Как они тут живут?». Действительно, за время нашей короткой поездки по городу Норильску мы, кажется, не увидели на улицах ни одного человека.

Все это было очень таинственно для молодых американских инвесторов, так как именно тут располагался знаменитый комбинат «Норильский никель», основа капитала и прибылей группы Онэксимбанка — и, собственно, самого «Ренессанса».

Далее мы полетели в Якутск.

Здесь я хочу сказать пару слов про самолет и всю компанию. Для путешествия был зафрахтован пассажирский Ту-154, добротный, но простой советский лайнер. Когда молодые американцы первый раз увидели его на взлетной полосе, начались шуточки типа «А он вообще долетит?». Кто-то не соглашался садиться на борт, мол, его не предупредили, что придется летать на таком!

Но под общий смех и упреки в трусости всех слабаков чуть ли не силком затащили на борт. В перелетах много пили — и вообще к концу этого великого путешествия все мы очень сдружились.

Когда мы прилетели в Якутск, на улице было минус пятьдесят! В тот момент все поняли, что это действительно настоящее зимнее сафари. Никто из нас еще не оказывался на таком морозе.

Главное было добежать от самолета до здания аэропорта. Всякий выход на улицу — за пределы здания, самолета или автомобиля — казался чем-то сродни подвигу.

Это было для всех настоящее приключение.

В Якутске мы встретились с городской администрацией, посетили Музей Якутии, послушали про недра якутского края, но самыми главными впечатлениями были люди, перемещающиеся как матрешки по земле, и автомобили, которые никогда не глушат моторы.

Все жители Якутска ходят в длинных шубах до пят — только так можно добраться от одного здания до другого при здешних морозах.

В длинных шубах не видно ног. Когда человек перемещается в такой шубе, во-первых, невозможно определить, это мужчина или женщина. Во-вторых, вообще непонятно, как он идет — создается впечатление, что он плывет.

Глушить мотор при минус пятидесяти градусах нельзя, второй раз ты его не заведешь.

Из Якутска мы полетели в Красноярск. Основной целью была встреча с Лебедем, в тот момент губернатором Красноярского края. Об этом знаменитом генерале уже ходили легенды, и мы шепотом объясняли нашим инвесторам, что они, возможно, видят будущего президента России. Те понимающе кивали и с интересом слушали его грубоватую, немного солдатскую речь. Лебедь всем нашим инвесторам очень понравился, они были рады увидеть настоящего русского губернатора.

Затем был Иркутск с его деревянными домами в самом центре города. Казалось, что мы приземлились в каком-то большом русском селе. И только четырехзвездочный отель свидетельствовал, что мы в областном центре. Всех поразил своим масштабом Байкал.

Следующей остановкой стал огромный промышленный Екатеринбург с его однотипными советскими многоэтажками и огромным залом заседаний в здании областной администрации. «Там когда-то, будучи секретарем обкома, работал еще Ельцин», — с придыханием рассказывали мы нашим американским гостям.

А Ростов-папа встретил нас весенней теплой погодой и семью джипами с непонятными людьми, которые подъехали прямо к трапу самолета.

«Ждем американских инвесторов с деньгами», — сообщил их главный. Все перепугались. После длительной беседы все же выяснилось, что они не бандиты — это такое южное гостеприимство. Так кавалькадой в семь джипов мы и катались по Ростову-на-Дону.

В завершение путешествия мы прилетели в Санкт-Петербург.

Я много ездил по России и до, и после того «сафари». Но в таком концентрированном виде я увидел ее впервые и сам. Ее огромные размеры и то, что, когда в Якутии минус пятьдесят, в Ростове уже распускаются листья, поразили молодых американцев.

Но самым главным откровением стал, конечно, Санкт-Петербург! Облетев рабочие Норильск и Якутск, деревянный Иркутск, промышленный Екатеринбург, бесшабашный Ростов и оказавшись среди императорских дворцов города на Неве… ты вдруг понимаешь, откуда все это богатство.

Огромная империя собирала со всех своих необъятных земель ресурсы, деньги, людей, чтобы построить свою столицу во всем ее великолепии!

P.S.

Через три месяца правительство Российской Федерации объявило дефолт по ГКО и заморозило на девяносто дней выплаты по внешним займам.

Все инвестдома и хедж-фонды, чьи трейдеры тогда вместе с нами облетали Россию, понесли огромные убытки…

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать —

В Россию можно только верить!

Ф. Тютчев

Дефолт (август 1998 года)

Заявление правительства и Банка России

…В этой ситуации правительство и Банк России считают необходимым принять комплекс мер, направленный на нормализацию финансовой и бюджетной политики.

С 17 августа 1998 года Банк России переходит к проведению политики плавающего курса рубля в рамках новых границ «валютного коридора», которые определены на уровне от 6 до 9,5 рубля за доллар США. Интервенции банка России будут использоваться в целях сглаживания резких колебаний курса рубля. В тех же целях Банк России будет использовать процентную политику. Государственные ценные бумаги (ГКО и ОФЗ) со сроками погашения до 31 декабря 1999 года включительно будут переоформлены в новые ценные бумаги…

«КоммерсантЪ», 18 августа 1998 года39

Был август.

Мы сидели на «Яме». «Яма» — это такой большой проточный пруд в заводях Волги, где-то километрах в тридцати от города Волжского. Мы собирались там всей нашей старой «тубовской» компанией каждое лето в августе вот уже третий год подряд.

В палатках, семьями. Жены, дети, солнце, арбузы. Лодка, удочка и тишина… Ловились сазан и щука, хорошо шел окунь.

Помню, Виталик поймал сазана килограммов так на двадцать. Он привязал его веревкой через жабры и пасть к шесту. Шарик — так назвали мы этого сазана — мирно плавал на поводке, как собака. Дети бегали каждое утро к нему и фотографировались.

Костер, уха, гитара… Серега пел: «На брезентовом поле, на брезентовом поле… я сажаю алюминиевые огурцы… ага…»

Мы были счастливы.

Проблемы Тверьуниверсалбанка остались далеко позади, мы все работали в других банках и компаниях.

Я был в тот момент формально уже председателем правления МФК — а неформально отвечал за весь рынок долговых обязательств «МФК-Ренессанса» вместе с Ричардом Дитцем. Точнее, мы ревниво делили с ним это место. Я претендовал на него как выдвиженец от МФК, а Ричард шел от «Ренессанса».

Обе команды занимались слиянием двух банков. Мы создавали ведущий инвестиционный банк страны!

Я сидел в лодке, когда мне позвонили и сказали, что Кириенко объявил… дефолт.

Раньше я не слышал этого слова. То есть теоретически я, конечно, знал, что оно обозначает, и на практике даже прошел через «дефолт» ТУБа. Но дефолт на государственном уровне, дефолт Минфина — такое было впервые! Этого мы еще не видели.

Был понедельник, начало рабочей недели.

Мы все сразу решили валить назад, в Москву. Все стали срочно сворачивать палатки, собирать манатки, жены одевали детей, а мы тем временем поехали за бензином на длинный обратный путь на джипах в Москву.

Я хорошо помню ту дорогу в августе 1998-го.

Жены с детьми полетели через Волгоград на самолете. А мы погнали на четырех джипах через всю Россию, более 1000 километров, в столицу. Пока мы ехали, в голове все крутилось: сколько я потерял? что нужно срочно продать? сколько еще денег осталось в кэше?

Первое: нужно избавиться от чертовых векселей, купленных только неделю назад. Понятно, что 60% годовых — это было круто, хотелось заработать. Но сейчас, если курс упадет, сколько я потеряю в долларах?

Ладно, бог с ними, с векселями «Сиданко» или «Лукойла», их я продам самому МФК, у банка есть на это лимит. А что делать с другими бумагами, что я купил в свой портфель? С ними я попал.

И что будет с банком? У нас в МФК вроде бы деньги есть, но что будет с огромным «Онэксимом» и «Ренессансом»?

Я точно не знал их ситуации с ликвидностью. Мобильная связь не брала. Урывками она прилетела где-то в районе Тамбова, но толком переговорить со всеми в банке не удалось, связь рвалась…

Мы мчались в Москву.

Где-то уже в области, где выстроилась огромная пробка возвращающихся в столицу машин, стало ясно, что замерло все: все банки, все компании. Все решили остановить платежи хоть на день, перевести дыхание.

Утром во вторник в огромном трейдинговом зале бизнес-центра «Усадьба-центр», куда всего пару месяцев назад переехал «Ренессанс», все гудело… Одна группа собралась около нас, казначейства МФК, нужно было решить, кому мы платим, а кому нет.

В тот день нам предстояло платить двум банкам. Одному — маленькую сумму, другому — большую.

Мы стали смотреть всю нашу платежную ведомость на предстоящую неделю. Выяснилось, что нужно будет рассчитываться по межбанкам, РЕПО, сделкам — то есть совершать кучу платежей в пользу то ли десяти, то ли двадцати банков.

Но и нам должны были платить разные банки. Сальдо выходило в нашу сторону, но будут ли все эти банки нам платить? Обиднее всего получится, если мы заплатим, а нам — нет. Что мы будем делать, если все они пойдут на банкротство?

Мы размышляли, созванивались со всеми этими банками. Они были в таком же замешательстве. И никто не хотел платить первым, все говорили: «Вы начните, а мы — за вами».

Подумав, мы решили заплатить только маленький платеж, а большой — отложить.

Далее я пошел во вторую группу совещающихся. Это было в кабинете Ричарда Дитца. Он сидел расслабленный, злой и бросал об стену баскетбольный мяч. В кабинете собралась в полном составе его экспатовская и русская команда. Все о чем-то переговаривались, что-то обсуждали, но я ясно понял, что никто уже никаких решений принимать не будет.

Тут было видно, что это — конец.

Только в тот день я узнал, что Ричард зарепован и перерепован под завязку. Реповал он в основном ГКО. И реповался у западных банков, которым нужно было платить. Ричард Дитц не знал, что такое не платить. Он понимал, что платить придется! Но если всем заплатить, «Ренессанс» окажется банкротом.

В кабинете у Йордана собрался основной костяк. Борис, Дженнингс, Гарднер, Рожецкин, Бакатин и еще пара человек. Обстановка была расслабленная. Борису все время звонил Сорос, он хотел из первых уст услышать, что и как. Борис рассказывал ему, что жопа… но что, возможно, сейчас цены на все упадут и можно будет все скупить.

— Нужно делать recovery fund, — с ходу придумывал и набрасывал Соросу какие-то свежие мысли Борис.

Но Соросу, думаю, было тогда точно не до того. Он понимал, что потерял в тот момент один миллиард долларов, который он вложил по рекомендации «Ренессанса» в «Связьинвест».

Лёня Рожецкин пассами рук показывал Борису, что его в кабинете нет, если Сорос вдруг спросит. Именно Лёня делал для Сороса эту сделку.

И все ругали Дитца.

Выяснилось, что только сейчас Борис Йордан и Стив Дженнингс узнали, какую позицию в РЕПО взял на компанию Ричард Дитц!

Все материли его: «Как он мог?! Почему никто из нас об этом не знал?!» Главный вопрос был: платить или не платить западным банкам по долгам?

Позиции разделились: Борис говорил, что нужно платить. Но это был путь к банкротству. Но если не заплатить, то имя компании попадет в черный список и никто больше не захочет работать с «Ренессансом».

Стивен стоял на том, что платить не нужно. Мол, весь рынок встал, Минфин в дефолте, и мы тоже можем пойти на дефолт. Борис спорил, утверждая, что инвестбанк не имеет права идти на дефолт. После этого он перестанет быть инвестбанком.

Тогда в кабинете Йордана к общему решению они так и не пришли.

Через пару дней я поехал на совещание к Потанину — он собрал всех у себя на улице Маши Порываевой с вопросом: «Что будем делать?»

Тут разговор и обстановка были более четкими и конкретными. Почти без обсуждений был представлен план: платим только нашим, русским — Сургуту и всем остальным, — а западникам не платим. На всех все равно не хватит. Нужно выбирать. Нам тут еще жить, и потому мы будем рассчитываться только с нашими. Онэксимбанк пойдет на реструктуризацию одновременно с долгами перед западниками.

А всех русских клиентов нужно будет перевести в какой-нибудь новый чистый банк. Кажется, тут же, на этом совещании, родилось для него и название… Росбанк.

Банк для российских клиентов.

P.S.

На следующий день никто из банков-контрагентов в МФК не заплатил, все тянули, как и мы.

Все ждали каких-то решений от Минфина по ГКО. И только после разъяснений Златкис платежи постепенно пошли, и со временем МФК со всеми рассчитался, равно как и наши банки-контрагенты — с нами.

Йордан с Дженнингсом так и не нашли общую позицию по вопросу, платить или не платить, и… разделились.

Борис взял себе одну часть активов, Лёня Рожецкин — другую, а Стивен остался разгребать проблемы «Ренессанса» с его неоплаченными долгами перед иностранцами.

И через пару лет «Ренессанс» взлетел на новую высоту!

Онэксимбанк был успешно реструктурирован, а Росбанк стал одним из крупнейших в России, и через десять лет его купил французский Societe Generale.

Где-то в середине сентября мне позвонил глава казначейства «Газпрома» — ему нужно было конвертировать валютную выручку. «Мне очень нравится продавать валюту по курсу 20 рублей за доллар», — сказал он.

До этого несколько лет подряд он конвертировал их всего по 6 рублей за доллар.

В ЦБ (август 1998 года)

Отмучился

Вчера председатель Банка России Сергей Дубинин подал президенту прошение об отставке. Борьба за кресло главы ЦБ, которая до сих пор была скрыта от широкой общественности, приняла публичную форму. И вышла на финишную прямую. Выбора не было.

«КоммерсантЪ», 8 сентября 1998 года40

Через пару дней после дефолта Сергей Дубинин, глава ЦБ, решил собрать основных банкиров, чтобы объясниться. Встреча была очень важной, все хотели узнать из первых рук, что происходит и вообще что теперь делать дальше.

Собрался весь цвет: Ходорковский, Потанин, Прохоров, Фридман, Виноградов, Смоленский, руководители «Сбера», ВЭБа, ВТБ. Всего человек пятнадцать.

На той исторической встрече как председатель правления МФК оказался и я.

Когда правительство совместно с ЦБ объявило о дефолте, были озвучены три основные меры: во-первых, заморозка всех выплат по ГКО и ОФЗ с остановкой торгов на бирже; во-вторых, мораторий на девяносто дней по возврату кредитов западным контрагентам — точнее, по всем платежам в валюте за рубеж; и, в-третьих, создание платежного пула крупнейших банков для сохранения устойчивости банковской системы.

Все эти вопросы, а также кое-какие другие Дубинин и решил обсудить с основными банкирами.

Пока собирались в коридоре перед залом заседаний — все здоровались, шутили и внимательно смотрели друг на друга, пытаясь понять, кто как себя чувствует.

Хуже всех было Смоленскому, хотя шутками и улыбками он все время хотел скрыть свое напряжение. Уже две недели его московские отделения атаковали возмущенные вкладчики. Очереди к тому дню уже стояли и у «Моста», и у «Менатепа», но в «СБС-Агро» это было наиболее очевидно, к тому времени он был лидером по привлечению частных вкладов.

Виноградов был напряжен, Ходорковский — спокоен.

Встречу вел Дубинин, ему помогал Алексашенко.

Дубинин на словах еще раз изложил суть постановления, рассказал, почему они на это пошли, в чем «позитив» для банков, какие могут быть проблемы, а затем предложил перейти к дискуссии.

Сначала заговорили про ГКО.

— Если у вас в портфелях есть ГКО, мы вам поможем, — сказал Дубинин.

Но тут же из обсуждения стало понятно, что ни у кого из присутствующих в портфелях ГКО почти нет. Точнее, они имелись только у госбанков (Сбербанка, ВЭБа и ВТБ) и еще у иностранцев, которых здесь не было.

— Это нам не поможет, — ответили присутствующие.

— Зато вам поможет то, что мы объявили мораторий на выплату долгов иностранцам — добавил Алексашенко.

С этим доводом все согласились, у всех к тому времени были огромные долги перед западными банками, и мораторий решал в тот момент очень много проблем.

И вообще уже второй день все между собой говорили о «банковских каникулах».

Нужно было хоть как-то осмотреться. Все ожидали платежей друг от друга, но никто никому не платил. Неформально «каникулы» уже наступили, но все ждали, когда Центробанк объявит о них официально.