Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости Коняев Николай

2

Рассказывая о детстве Петра I, мы подробно описывали игрушки, которыми тот играл. Эти игрушки хранятся в музеях, описания их можно найти в различных документах.

От Петра II игрушек не осталось. Не так уж много было их у сына замученного в Петропавловской крепости царевича Алексея…

Некому было заботиться об игрушках для наследника престола.

Сановники с ужасом смотрели на подрастающего Петра. Этот ребенок был смертельно опасен для них. Многим, как и Меншикову, чудился при взгляде на него холодный острог в Березове.

Но ребенок – не взрослый.

Ребенка труднее заманить в ловушку, чтобы при этом самому остаться в стороне, не оказаться обвиненным в его гибели…

«Птенцы гнезда Петрова» оказались достойными учениками своего патрона. Никакие мысли о России не отягощали их совесть, когда в обход законного наследника они возвели на русский престол бывшую кухарку пастора Глюка, портомойку Шереметева, малограмотную императрицу Екатерину I.

Царствовала она два с половиной года и умерла 6 мая 1727 года от чахотки. Екатерина I была еще жива, когда вокруг престола завязалась жестокая борьба. Победу одержала партия Меншикова. Только благодаря его интригам на русский престол наконец-то взошел законный наследник, сын царевича Алексея.

Было ему одиннадцать лет…

Этим, кажется, и завершилось сражение обезумевшего Петра Великого с Божиим Промыслом.

Нет! Не группой заговорщиков, а на небесах была исправлена воля царя-деспота, гроб которого, все еще не преданный земле, стоял среди лесов строящегося Петропавловского собора…

На русском троне сел русский наследник.

3

«За малолетством императора, – говорилось в завещании Екатерины Первой, – имеют вести администрацию обе наши цесаревны, герцог и прочие члены Верховного совета».

Герцог – Александр Данилович Меншиков, герцог Ижорский. Кроме него в Совет входили Ф.М. Апраксин, Г.И. Головкин, П.А. Толстой, Д.М. Голицын, А.И. Остерман.

России был дан шанс избежать трагических лет засилья временщиков, бироновщины, но – увы! – всевластные «птенцы гнезда Петрова» сделали всё, чтобы страна не смогла воспользоваться этим шансом.

Как обучали юного императора, показывает распорядок, который А.И. Остерман составил для Петра на вторую половину 1727 года:

Понедельник:

от 9 до 10 часов – читать историю

от 10 до 11 – отдыхать

от 11 до 12 – история

от 12 до 2 – обед и покой

от 2 до 3 – танцы, концерт

от 3 до 4 – география

Вторник:

от 9 до 12 – с перерывом на час читать историю

от 2 до 3 – игра в волан

от 3 до 4 – математика с четырех часов – стрельба в мишень

Среда:

до полудня – заседание в Верховном совете с двух часов – игра на бильярде

от 3 до 4 – древняя история

Четверг:

до 12 часов – география

от 2 до 3 – танцы

от 3 до 4 – новая история

от 4 до 5 – концерт…

На занятия одиннадцатилетнему мальчику отводилось в день не более трех часов. Остальное время император должен был отдыхать и развлекаться.

По вечерам он играл в карты с теткой, будущей императрицей Елизаветой, днем частенько отправлялся на охоту.

Ребенка почти насильно втягивали во взрослые забавы, и это оказалось губительным и для его здоровья, и для характера.

Как пишет историк Н.И. Костомаров:

«Молодой царь, поставленный в водовороте разных партий, начал показывать в своем характере такие черты, что и иностранцы, следившие за ходом дел при дворе, находили, что в некоторых случаях Петр II напоминал своего деда Петра I именно тем, что не терпел никаких возражений и непременно требовал, чтоб все делалось вокруг него так, как ему хочется».

Еще более губительной для Петра II была опека, которую взял на себя Александр Данилович Меншиков…

Надо сказать, что Меншиков, став генералиссимусом, переменился в своих симпатиях. Между прочим, вспомнил он и о бабушке императора, томящейся в Шлиссельбургской крепости.

В народе говорили, что царица была сожжена во время пожара на Конюшенном дворе в 1721 году, но нет, 19 июля 1727 года Меншиков получил от нее письмо.

«Генералиссимус, светлейший князь А.Д., – писала старица Елена. – Ныне содержусь я в Шлютельбурге, а имею желание, чтобы мне быть в Москве в Новодевичьем монастыре; того ради прошу предложить в Верховном тайном совете, дабы меня повелено было в оной монастырь определить и определено бы было мне нескудное содержание в пище и прочем и снабдить бы меня надлежащим числом служителей, и как мне, так и определенным ко мне служителям определено бы было жалованье, и чтоб оный монастырь ради меня не заперт был… Вашей высококняжеской светлости Июля 19 дня 1727 года богомолица монахиня Елена».

На этот раз прошение бабушки императора не затерялось в канцелярии светлейшего.

«Государыня моя святая монахиня! – без промедления ответил он. – Получил я от вашея милости из Ш. письмо, по которому за болезнию своею не мог в Верховный совет придтить и для того просил господ министров, чтобы пожаловали ко мне, и потому они изволили все пожаловать ко мне (21 июля. – Н.К.), тогда предложил я им присланное ко мне от вашей милости письмо и просил всех, чтобы вашу милость по желанию вашему определить в Москве в Новодевичий монастырь, на что изволи все склониться, что отправить в Новодевичий монастырь и тамо определить вам в удовольствие денег по 4500 руб. и людей вам по желанию, как хлебников и поваров, так и прочих служительниц: для пребывания вашего кельи дать, кои вам понравятся, и приказали вас проводить до Москвы бригадиру и коменданту Буженинову; чего ради приказали ему быть сюда для приему указу в Москву к генерал-губернатору и о даче подвод и подорожных и на проезд денег 1000 руб.; о сем объявя вашу милость поздравляю, и от всего моего сердца желаю дабы вам с помощию Божию в добром здравии прибыть в Москву и там бы ваше монашество видеть и свой должный отдать вам поклон.

P.S. Жена моя и дети и обрученная государыня невеста и свояченица наша Варвара Михайловна вашей милости кланяются».

Письмо было отправлено 25 июля с ординарцем лейб-гвардии Семеновского полка бомбардиром Владимиром Грушецким, а 31 июля был дан указ из Верховного тайного совета камер-коллегии отпустить «на некую дачу» 1000 руб.

2 сентября 1727 года царица приехала в Москву.

Но произошло это уже после падения Меншикова…

Увы… Хотя забросив государственные дела, герцог Ижорский и сосредоточился на том, чтобы обезопасить себя, но успеха это ему не принесло…

4

Петра II возвели на престол в одиннадцать лет.

«После как Бог изволил меня, в малолетстве всея России Императором учинить, – говорил он на Государственном совете, – настоящее мое старание будет, чтобы исполнить должность доброго Императора, то есть, чтобы народ мой подданный, богобоязненностью и правосудием управлять, чтоб бедных защищать, убогих и неправильно отягощенных от себя не отгонять, но веселым лицом жалобы их выслушивать и, по похвальному Императора Веспасиана примеру, никого от себя печального не отпускать…»

Но, конечно же, это были только слова… Перемена в состоянии – избегаемый всеми, заброшенный ребенок превратился во властителя гигантской империи! – оказалось непосильной для юного государя.

За те два с половиной года, что, как и мачеха, провел он на престоле, Петр II ничего не успел сделать для приготовления себя к высшей власти.

Еще неопытный и незрелый, он сделался игрушкой в руках властолюбивых вельмож, и на двенадцатом году жизни насильно был обручен с Марией Александровной Меншиковой, а в четырнадцать, когда Долгоруким удалось свалить «светлейшего», – с княгиней Долгорукой.

Роковым оказалось для Петра II и сближение с соперником Меншикова молодым князем Иваном Долгоруким.

Ночи превращались в дни, царь возвращался на рассвете и ложился в семь утра. Начала проявляться семейная склонность к пьянству, что, по справедливому замечанию Н.И. Костомарова, «казалось вполне естественным и наследственным: дед его и отец были подвержены тому же пороку».

Борясь за влияние на императора, Долгорукие менее всего думали о развитии подростка, менее всего заботились об интересах державы.

Используя мальчишеское пристрастие Петра II к охоте, они всячески поощряли его в этой страсти, не останавливали ни от пьянства, ни от разврата.

Долгорукие не понимали, что, влияя на Петра II так, они сами себе готовят еще более страшную участь, чем та, что досталась Меншикову…

1728 и 1729 годы…

Неприметные, не ознаменованные никакими великими событиями годы русской истории… И вместе с тем события этих лет хотя и через многие десятилетия, но очень приметно проявятся в истории, во многом определяя ход событий.

В 1728 году, за несколько дней до коронации тринадцатилетнего Петра II в Москве, родится Карл-Петер-Ульрих, внук двух непримиримых врагов – шведского короля Карла XII по отцу и русского императора Петра I по матери. Карлу-Петеру-Ульриху суждено будет стать русским императором Петром III. А в 1729 году в Померании, в семье коменданта прусской крепости, родится и его убийца – Софья-Августа-Фредерика, будущая русская императрица Екатерина Великая.

Но об этих событиях не ведали тогда в далекой России.

И Александр Данилович Меншиков, рубивший во льду могилу для своей дочери, не догадывался даже, что не в вечную мерзлоту прорубает могилу, а границу двух эпох.

Проглянуло солнце на ненастном небе, засияли слабосильные лучи в алмазных брызгах разлетающейся ледяной крошки, заполыхали драгоценными каменьями, завалившими могильную яму. Не удержал слезу бывший герцог Ижорский, бывший светлейший Римского и Российского государств князь, бывший генералиссимус, адмирал, кавалер… Старческая, скатилась она по морщинистой щеке, вспыхнула на мгновение и упала в вороха ледяного сияния.

– Марьюшка моя дорогая… – прошептал дрожащими губами князь. – Императрица моя горемычная!

Неизвестный художник XVIII в. Портрет Петра II

Не знал, не ведал светлейший князь, рубивший в березовской мерзлоте могилу, что и самого его похоронят в этом же льду, и в черном небе засияет над их могилами северное сияние…

Сполохи его, то тускнея, то разгораясь, побегут по небу, осеняя нерукотворной короной ледяные могилы. И сожмется сердце от немыслимо холодной и тоскливой красоты этой небесной короны у другой невесты Петра II – княжны Екатерины Алексеевны Долгоруковой. Здесь, среди холодных, дующих из голой тундры ветров, как и у Марии Меншиковой, завершится ее обручение с императором…

Впрочем, это произойдет лишь в 1730 году, когда уже устремится по темным ветвям генеалогических деревьев в поисках своего монарха Российская империя.

5

А пока еще не кончилось правление последнего прямого (по мужской линии) наследника династии Романовых…

Сквозь тронутые желтизной дубравы, сквозь полыхающие рощи, сквозь буреломистые чащобы, по просторным полям и по темным оврагам неслась, заливаясь веселым лаем собак, ревя рогами доезжачих, царская осень 1729 года.

Облетали с деревьев листья, раскисали тропинки, заросшие орешником и рябиной, сеялись осенние дожди, но ничто не могло остановить охотников.

Когда начинало темнеть и сумерки гасили золотое убранство подмосковного пейзажа, а в сыроватой полутьме только нищенски чавкала грязь под копытами лошадей, тогда разводили жаркие и высокие – до неба – костры, ставили шатры, и дивно, как в сказке, преображалась сиротливая лесная опушка. Повсюду толпились люди в ярких, расшитых золотом одеждах. В дрожащем, неровном свете завороженно вспыхивали драгоценные камни… Поверх присыпанной еловыми лапами сырой земли расстилались дорогие ковры, расставлялась серебряная и золотая посуда. Длинноногий, высохший за лето тринадцатилетний император подписывал в своем шатре указы, которые подавал ему молодой князь Иван Долгоруков. На глухих лесных опушках и вершились в ту осень государственные дела. Лошадьми и псиной пахло и от императора, и от его советника, который и сам был не намного старше Петра II.

– Сие – указ, каб подушных денег в работную пору не правили… – оглашал торжественно князь Иван. – А это указ о награждении полномочного министра Вашего Императорского Величества Саввы Владиславича Рагузинского, коий с китайскими министрами выгодный для Российской империи договор заключил, каб обе империи владели тем, чем владеют, и на будущие времена…

Князь Иван вытащил платок и, учтиво высморкавшись, добавил:

– В Петербурге находят, что надобно наградить графа, пожаловать тайным советником и кавалером ордена Александра Невского… А это приговор суда, рассмотревшего дело Змаевича, адмирала, коий был отдан под суд за воровство на галерной верфи, коей заведовал… К смертной казни его и майора Пасынкова приговорили…

Петр машинально окунул в чернильницу перо, чтобы подписать легший перед ним указ, но тут же уронил его и вскрикнул от боли.

Это князь Иван, нагнувшись, укусил его за ухо.

– Ты что?! – хватаясь за ухо, закричал император.

– Простите, ваше императорское величество! – улыбаясь, сказал князь Иван. – Я хотел просто показать вам, как больно бывает человеку, когда ему голову рубят.

– Дурак! – сказал император, поднимая перо с забрызганного чернилами указа. – Я тебя так вздую, что небось еще и позавидуешь тем, которым головы отрубают. Много ль украли они?

– Суд недостачу выявил – триста рублей и тысячу бревен…

– Куды им бревен столько? – потирая ухо, спросил император и тут же добавил: – Передай, что я казнь отменяю. Пускай в чине понизят до выслуги и пошлют куда подальше… Чего еще?

– Еще от Лопухина рапорт на ваше высочайшее имя. Жалуется, что флот исчезает вследствие вашего императорского величества удаления от него…

– При мне, што ль, корабли гнить не будут?! Пускай сами за кораблями лучше смотрят. А я, когда нужда потребует употребить корабли, то и пойду в море. А как дедушка, гулять на них – не намерен. Все, что ли?

– Еще от Остермана письмо, ваше императорское величество.

Нахмурившись, император взял послание своего воспитателя и вице-канцлера. Письмо было написано по-немецки, и князь Ванька не мог разобрать его.

Писал Андрей Иванович о своем худом здоровье, горевал, что его императорское величество совсем забросили учебу и как теперь нагонять, ему, больному, неведомо… Еще писал Андрей Иванович, что пришло донесение – в Березове померла от оспы Мария Александровна Меншикова. Бывшая невеста императора.

Нахмурился Петр II, прочитав письмо. О невесте своей он совершенно позабыл за эти годы. Но сейчас припомнилось, как сидели они рядом на концерте во дворце светлейшего князя, смотрели на танцующих карликов и Машка изо всех сил пыталась сохранить серьезность, а потом все-таки не выдержала и засмеялась… И так явственно припомнилась императору смеющаяся княжна, что стало грустно. Сколько ей лет нынче? Восемнадцать?

Не очень старой и померла…

– Барон-то чего пишет, ваше императорское величество? – заметив, как помрачнел государь, спросил Долгоруков. – Опять учебой нудит?

Император не ответил. Засунул письмо Остермана в карман и вышел из шатра к жарко и высоко шумящим посреди сгустившейся тьмы кострам.

Великая охота шла…

Бывали ли такие еще на Руси – неведомо. Пять медведей закололи. Пятнадцать рысей добыли. Пятьсот лисиц затравили. Зайцев – больше четырех тысяч.

Высоко вверх улетали искры. В темноте подмерзшего неба мелко и остро сверкали звезды. Шумно было у костров. Гремела музыка. Говорили здравицы. За здоровье его императорского величества осушали кубки, за удавшуюся охоту.

Невдалеке от императора в преображенском мундире сидела княжна Екатерина Долгорукова. Синие лосины плотно облегали ее красивые ноги, темные кудри рассыпались по эполетам. Тревожно и близко блестели глаза.

В.И. Суриков. Меншиков в Березове. 1883 г.

На этом и завершилась невиданная, грандиозная охота, устроенная для юного императора в тульских лесах осенью 1729 года.

Больше месяца длилась она…

9 ноября длинный караван прибыл в Москву.

Впереди шагали озябшие верблюды… Скрипели колеса телег, заваленных убитыми зайцами… Скакали всадники на дорогих конях, окруженные сворами собак. Более шести сотен борзых и гончих участвовали в охоте…

Молодой государь был хмур и задумчив. Устроившись в Лефортовском дворце, он раздарил всех собак и приказал убрать ружья.

6

Перемены, произошедшие в императоре, бросались в глаза любому. Без всякого принуждения Петр II вернулся к занятиям, сам теперь стремился вникнуть в государственные дела. Часто по ночам проводил совещания с Остерманом и другими членами Верховного тайного совета.

Все видели, что император как-то посерьезнел вдруг, повзрослел…

И никто не знал, что жизни ему остается всего три месяца.

19 ноября торжественно было объявлено, что император вступает в брак с дочерью князя Алексея Григорьевича – семнадцатилетней Екатериной Долгоруковой, а тринадцатого числа состоялось обручение, и Екатерину Алексеевну стали называть ее императорским высочеством…

Где-то между объявлением о помолвке и обручением в далеком Березове «приливом крови» умер светлейший князь Римского и Российского государств, герцог Ижорский, генералиссимус Александр Данилович Меншиков.

Похоронив в голубом льду вечной мерзлоты свою дочь, княжну Марию Александровну, Меншиков решил начать свою жизнь заново.

Выстроил церковь и ежедневно ходил туда молиться, исполняя обязанности дьячка. Жил он последние месяцы в посте и молитвах, беседуя с березовскими стариками о тщете мира сего да о подвигах святых мучеников. Через столетие, когда будет вскрыта могила опального князя, тело его найдут нетленным, и в Березове возникнет местный культ почитания князя…

Но это случится только через столетие.

Императору Петру II так и не суждено будет узнать о смерти человека, возведшего его на престол и столь сурово наказанного им…

7

6 января 1730 года состоялось торжественное водоосвящение на Москвереке. Фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков выстроил в каре войска. Приехал из Лефортовского дворца император и занял полковничье место.

Было холодно. Над крестом иордани клубился морозный пар.

Сидя в седле, император внимательно разглядывал собравшихся.

Весь двор здесь, все иностранные посланники… Всеми цветами радуги пестрели на белом снегу праздничные одеяния.

Кружилась голова… С трудом разглядел император в нарядной толпе свою невесту. Чудо как хороша семнадцатилетняя Катенька Долгорукова! Глаза сияли, щечки раскраснелись от мороза.

Опустил глаза император. Провел рукою в перчатке по гриве жеребца.

Кружилась голова. Жарко было на морозном воздухе.

Когда запели: «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение: Родителев бо глас свидетельствование Тебе, возлюбленнаго Тя Сына именуя…» – император почувствовал, что все тело покрылось липким потом, и его начало трясти…

С трудом доехал до Лефортова дворца и здесь едва смог спуститься с седла. Его сразу же уложили в постель, и он провалился в беспамятстве.

«Потом – оспа!»– услышал он сквозь полузабытье, и снова встало перед ним лицо смеющейся Маши Меншиковой, лежащей сейчас в голубом льду на берегу студеной северной реки…

Петр вздохнул. Он вспомнил, что от оспы и умерла Меншикова, а теперь наступил его черед.

Два с половиной года правления Петра II историки оценивают весьма сурово, забывая, что это были годы правления ребенка.

Между совершением важных государственных дел – а в эти годы был заключен Буринский договор с Китаем об установлении границ, разрешено старательство в Сибири, изданы указы о прекращении кабального холопства, отменены магистраты и восстановлена власть воевод на местах, восстановлено гетманство в Малороссии – император Петр II болел детскими болезнями: корью и оспой…

Он и умер, как ребенок, когда, простудившись на водосвятии и уже начав выздоравливать, 17 января 1730 года распахнул окно в своей комнате.

И последними его словами были:

«Запрягайте сани! Хочу ехать к сестре!», словно в последнее мгновение жизни пытался вернуться юный император в так и не прожитое им детство…

8

Добрый обычай завел в своем Отечестве первый русский император – Петр Великий…

В ночь, когда помирает государь, сходятся где-нибудь рядом сановники и до хрипоты, до биения крови в голове артачатся.

Решают – кому теперь сесть на троне. За каждым сановником сила стоит.

За этим – армия, за тем – гвардейские полки, за третьим – семья, за четвертым – роды знатные…

Одни так говорят, другие – иначе, и договориться между собою не могут, потому как, если слабину покажешь и уступишь – пощады не жди. В лучшем случае с властью доведется проститься, в худшем же… В худшем случае можно и с жизнью расстаться, а не только с чинами и богатствами…

И так теперь всякий раз было.

И после смерти Петра I спорили сильно, и когда Екатерина умерла, артачились.

Нынче тоже согласия не предвиделось.

В душном покойчике, рядом со спальней умершего императора, сидели князья Долгоруковы – Алексей Григорьевич да Василий Лукич, канцлер Головкин Гаврила Иванович, князь Дмитрий Михайлович Голицын. Остермана бы еще сюда – заседание Верховного тайного совета в полном составе получится. Но Андрей Иванович в заседание не пошел. От постели умершего не отходил – боялся, каб какого подложного завещания в постель не подсунули.

– Куды мне, иностранцу, русского царя выбирать? – сказал он. – Которого господа верховники выберут, тому и буду служить.

Так ведь и не пошел, хитрец такой. Зато пришел сибирский губернатор Михаил Владимирович Долгоруков и с ним оба фельдмаршала – Михаил Михайлович Голицын и Василий Владимирович Долгоруков.

Четверо Долгоруковых напротив двоих Голицыных сидели, а председательствовал ими граф Головкин.

Государя всея Руси избирали.

Разговор серьезный шел, степенно мнениями обменивались.

– Катьку нашу надобно императрицей изделать… – говорил Алексей Григорьевич Долгоруков. – Вечно достойныя памяти государь император ей ведь престол отказал, – и, вытащив из кармана подложное завещание императора, утер рукавом заслезившиеся глаза. – Вишь, Божий Промысл-то урядил как. Ежели император – Петр, а коли императрица – Екатерина…

– Полно народ-то смешить! – сказал на это князь Дмитрий Михайлович. – Вся Москва уже знает, что Ванька ваш заместо императора подписи наловчился ставить.

Долгоруковых в заседании том было вдвое больше, чем Голицыных. Если вместе закричать, всех бы заглушили. Но поостереглись кричать. Шумно во дворце было. В такие ночи завсегда много народу к царскому дворцу жмется, но нынче, не в пример прежнему, особенно тревожно было.

На свадьбу императора и княжны Екатерины Долгоруковой со всей России генералы и губернаторы, знатные фамилии и простое шляхетство съехались.

На свадьбу ехали, а попали на похороны.

Как в русской сказке про дурака, перепутали.

И хотя сама судьба такой конфуз устроила, маленько каждый себя дураком ощущал. Шибко уж похоже на сказку получалось. А когда люди в таком настроении находятся, еще сильней их тревожить – боязно. Всякое могут учинить в отчаянности…

Потому и остереглись шуметь Долгоруковы. Только крякнул князь Василий Лукич:

Государственный канцлер Г.И. Головкин. Портрет работы И.Н. Никитина. 1720-е гг.

– Невесть что говоришь, Дмитрий Михайлович! Нешто бы мы пошли на такое?

Ему не ответили. Тихо стало в душноватом покойчике. Шурша, сыпалась пудра с париков. Из глубины дворца неясный шум доносился. То ли молились где-то, то ли бунтовать собирались. Узнать бы сходить, да нельзя. Никак нельзя до окончания выборов из покойчика отлучаться.

– Я вот чего, господа верховники, думаю, – заговорил князь Голицын. – Бог, наказуя Россию за ее безмерные грехи, наипаче же за усвоение чужеземных пороков, отнял у нее государя, на коем покоилась вся ее надежда.

Это верно князь Дмитрий Михайлович сказал. За великие грехи пресечено мужское потомство Петра Великого…

Кивали верховники.

А Голицын неспешно продолжал речь, рассуждая: дескать, дочери вечно достойныя памяти императора Петра Великого от первого брака с Екатериной и думать негоже…

Кто такая императрица Екатерина была по происхождению? Ливонская крестьянка и солдатская шлюха! Ежели б не злодей Меншиков, который сам из подлого сословия происходил, и императрицей бы ей не бывать, и супругой императора тоже!

– Верно! – сказал Василий Владимирович Долгоруков. – Коли уж не Катьку нашу, тогда Евдокию-царицу на трон сажать надо.

– Несурьезно это, фельдмаршал… – покачал головой Голицын. – Я воздаю полную дань достоинствам вдовствующей царицы, но она только вдова государя. А есть у нас и дочери царя Ивана. Мы все знаем Анну Ивановну, герцогиню Курляндскую… Говорят, у нее характер тяжелый, но в Курляндии неудовольствий на нее нет!

И столь неожиданным было предложение Голицына, что как-то растерялись все. Совсем не думано было про Анну Иоанновну…

– Дмитрий Михайлович! – пораженно проговорил фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков. – Твои помыслы исходят от Бога, и родились они в сердце человека, любящего свою Отчизну. Да благословит тебя Бог! Виват нашей императрице Анне Иоанновне!

Тут и Василий Лукич Долгоруков, припомнив, что в прежние времена он в добрых отношениях с Анной Иоанновной находился, спохватился и тоже «виват» закричал.

И Остерман тут как тут оказался, начал ломиться в двери.

– Кого выбрали-то? – спросил.

– Анну Иоанновну…

– Виват! – закричал Андрей Иванович.

– Виват! – крикнули уже все хором. Только князь Дмитрий Михайлович молчал.

– А ты чего? – спросил у него брат, фельдмаршал. – Сам ведь и предлагал… И тут снова Дмитрий Михайлович всех удивил.

– Воля ваша, господа верховники, кого изволите… – сказал он в наступившей тишине. – А только надобно и себя полегчить!

– Чего? – не поверив своим ушам, переспросил канцлер Гаврила Иванович Головкин. – Чего это сказал ты такое мудреное?

– Полегчить себя надо! – хладнокровно повторил Голицын. – Воли себе прибавить.

Мудр был Дмитрий Михайлович Голицын. Все книги прочитал, пока губернатором сидел в Киеве. Вот и говори, что пустое дело – книжки читать… Ишь ведь до чего додумался! Мудро, однако… А главное – так заманчиво, что и думать о таком страшно.