Если свекровь – ведьма Касмасова Лилия

Я отвернула перстень, а инспектор снял очки.

В пруду дремала на плаву большая черная собака в розовом шарфе. И черные висячие уши, разметавшись, мирно покачивались в волнах.

Широкая песчаная дорожка вела мимо грядок к большому саду. Инспектор приложил ладонь ко лбу, вгляделся вдаль:

– Вы ведь говорили, у вас есть самолет?

Я поняла, куда он смотрит. Вдалеке, за деревьями, виднелось большое коричневое строение из листового гофрированного железа.

– Думаете, Мелисса самолет увела? – воскликнула Орхидея. – Не может быть! Им ведь управлять надо уметь! А я что-то не слышала, чтобы Мелисса посещала летную школу.

– И в личном деле у нее этих сведений нет, – подтвердил инспектор.

Зато…

– Миша посещал, – сказала я.

Они оба посмотрели на меня.

– Понятно, – сказал инспектор.

– А я и не знала, – сказала Орхидея.

– Ну, это он когда на первом курсе института учился, – сказала я. – При институте был авиаклуб.

Мы, жуя самое вкусное эскимо на свете, побрели по дорожке через сад. На яблонях там и сям краснели или желтели пропущенные сборщиками спелые ранетки. За деревьями просвечивало открытое пространство.

Когда мы вышли из сада, перед нами раскинулось бескрайнее поле спелой пшеницы. Справа возвышалась громадина ангара. От ангара вдаль, разрезая поле, убегала бетонированная полоса.

Мы обошли ангар. Большие ворота были открыты настежь. А внутри ангара было пусто. То есть валялись какие-то ящики, инструменты, в дальнем углу стоял столик и стулья. Но главного – самолета – не было.

– Вот наглецы! – в сердцах воскликнула Орхидея и даже притопнула ногой.

– «Ан-2»? – спросил инспектор.

– Магически модифицированный, – сказала Орхидея, с тоской оглядывая пустой ангар. – Ух, и получат они у меня!

– Миша ведь под чарами, – сказала я.

– Верно, – Орхидея вздохнула.

– Раз модифицированный, то улететь на нем можно далеко? – полуутвердительно произнес инспектор.

– Хоть в Антарктиду, – сказала Орхидея.

– А топлива в нем было на сколько? – продолжал спрашивать Бондин.

– Топливо ему не нужно, – сказала Орхидея и снова вздохнула. Потом вспомнила: – Значит, тот самолет над рекой. Это были они!

– У Бабы-Яги они были к открытию, это в восемь, – сказал инспектор.

– Угу, – кивнула Орхидея.

– Некоторое время провели в салоне, потом приплыли сюда. Было около десяти. Да, похоже, над рекою пролетали именно они.

– Я же говорила, – сказала я. – Они поедут на Канары.

– Не факт, – отозвался инспектор, выбрасывая обертку от эскимо в стоявшее у стены мусорное ведро.

Упрямый осел. Вот если б у моей семьи была вилла на Канарах, стала бы я праздновать свадьбу в другом месте? Хм. А не прикупить ли мне виллу? Денег-то я могу теперь наколдовать столько, чтобы куры не клевали. Ой. Теперь-то я как раз ничего не могу наколдовать. Ничего. Вот догоню Мишу, он меня поцелует, и сразу побегу виллу покупать.

– Ну ладно, – сказал упрямый осел и вынул из нагрудного кармана пиджака сотовый телефон. Потом подумал и спросил Орхидею: – Вы случайно домашний номер Весловских не знаете?

– Я его не помню, – сказала Орхидея. – Но вы можете позвонить с обычного телефона, – она показала рукой в глубь помещения, где стоял столик. – У меня для всех соседей полуавтоматический набор.

Бондин зашагал к столику, мы потопали следом.

– Как этим полуавтоматическим набором пользоваться? – обернулся инспектор, поднимая трубку старого черного аппарата. Причем не кнопочного, а с диском!

– Наберите В, Е, С, Л, – продиктовала Орхидея по буквам.

Инспектор стал крутить диск. Присел на край стола. В этом ангаре в своем длинном светло-песочном плаще и с черной блестящей телефонной трубкой в ладони он походил на детектива из какого-нибудь старого кинофильма. Только сигареты во рту не хватало. И этот детектив почему-то смотрел на меня и улыбался.

Ну конечно. Рассматриваю этого рыжего нахала, как дура. Я отвела взгляд, стала бродить глазами по уходящим в темноту железным стенам над головой. А нахал произнес в трубку самым нахальным тоном:

– Весловский. Вы вздумали со мной шутки шутить.

Хы. Да он просто мафия какая-то.

– Кто-кто. Инспектор Бондин, – продолжал он спектакль.

Я так и представила папашу Весловского, вытянувшегося по струнке и нервно приглаживающего потеющую лысину.

– Вспомните-ка получше, когда вы отдали ключи в мастерскую?.. Говорите название мастерской… «Правша»?

– Я знаю эту мастерскую, – сказала Орхидея.

Инспектор кивнул ей, сказал в трубку:

– Понятно. – Нажал на рычаг и сообщил нам: – Он отдал ключи еще в понедельник. Они вполне могут быть готовы.

– Вот врун! – возмутилась я.

– Ага, – сказал инспектор.

Орхидея сказала:

– Мастерская «Правша» у меня значится… – она слегка призадумалась, пошевелила губами, будто что-то пересчитывая, потом сказала: – К, А, В, 7.

– Первые буквы фамилии мастера? – спросил детектив, накручивая диск.

– Н-нет, – почему-то смутившись так, что зарозовели щеки, отозвалась Орхидея.

Бондин стал говорить в трубку:

– Алло. «Правша»? Это Сигизмунд Весловский, я в понедельник отдал вам ключи от виллы «Белладонна» на перерегулировку…

Я покосилась на розовую Орхидею. Она склонилась ко мне и прошептала:

– КАВ – это сокращенно от «кавалер».

– А семь…

– Кавалер номер семь, – с легкой ноткой тщеславия сказала Орхидея и улыбнулась.

Ничего себе. Да у нее строгий учет ухажеров!

Бондин меж тем говорил в телефон:

– Уже доставлены? Куда? Ах, жена… Да что вы. Понятно, спасибо. – Он положил трубку. Посмотрел на нас: – Обновленные ключи от виллы доставлены в поместье «Золотые тополя» сегодня в пять двадцать утра по московскому времени. По просьбе… жены Весловского. Она звонила в три часа ночи и просила доставить их туда.

– Так они оба были в курсе! Они даже помогают Мелиссе! – возмутилась я.

– Ну-у, – протянул Бондин, – возможно, это сама Мелисса им позвонила. И представилась Повиликой Весловской. Как я сейчас ее мужем. – Потом он посмотрел на нас обеих внимательно и сказал: – Я собираюсь лететь на Канары. Кто со мной?

– Само собой, я еду, – сказала я.

– А я… – робко начала Орхидея, – я вам там понадоблюсь?

Она явно жаждала, чтобы инспектор ответил «да».

– Наверняка! – кивнул он. – Я просто умоляю вас поехать!

У него еще не прошло действие любовного эликсира? Кажется, Орхидея тоже подумала о чем-то подобном.

– Почему? – смущаясь, спросила она. И поглядела в его глаза с надеждой.

– Потому что нам может понадобиться магия, – сказал он, тоже немного смущаясь, но, видимо, оттого, что его неправильно поняли.

– Но Вика же глава клана, у нее магия в десять раз сильнее моей, – возразила Орхидея.

– Мне кажется, – начал инспектор, поглядывая на меня, – что Вика в данный момент и бутерброд не сотворит, потому что где-то потеряла всю магию.

– С чего вы взяли? – буркнула я.

– Вы же за все утро ничего не наколдовали, – сказал он. – Не дали же вы обет магического воздержания?

– У меня ее украли. То есть заморозили, пока я спала.

– Любопытно, – посмотрел он на меня задумчиво. – Льдинка?

– Снежок, – сказала я.

– Я слышала о таком! – вскричала Орхидея. – Нужен поцелуй влюбленного, чтобы тебя расколдовать! Как романтично! – Она всплеснула ручками.

– Да, – сказал Бондин и добавил насмешливо: – Жаль, что не подойдет поцелуй любого мужчины. А то я мог бы предложить свои услуги.

– Еще чего, – буркнула я. Нам бы скорее на остров попасть, а он тут шутит сидит. – Пока мы прилетим, – сказала я хмуро, – они успеют пожениться.

– Они собираются пожениться в шесть, – ответил Бондин.

– Во сколько они приедут на Канары? – спросила я.

– Туда больше восьми часов лету, – сказал Орхидея. – Ну, это на моей машине.

– То есть… – Я подсчитала и ужаснулась: – Они там будут как раз к шести часам?! Она все рассчитала! А мы теперь не успеем! – И я гневно крикнула Бондину: – И все из-за вашего тугодумия!

– Может, они решили пожениться в шесть по канарскому времени? – спокойно предположил он.

– А какая разница?

– Минус три от московского.

Во мне загорелась надежда. Шесть по канарскому – это…

– А мы можем долететь туда раньше девяти часов?

– Да, – кивнул Бондин. – Надеюсь.

Он достал телефон и выбрал номер из меню.

– Это Бондин. Мне нужно срочно оказаться на Ла Гомера, Канары. Вместе с двумя сопровождающими.

Он послушал, что ему отвечают, и на лице его засветилась улыбка:

– Отлично! Да. Из Домодедово? Отлично.

Ну что там у него все отлично да отлично? Он сложил телефон и объявил:

– Нам ужасно повезло! Один человек, то есть из наших, летит на Канары, и вылет… – он посмотрел на часы, – через сорок минут. Наша задача – всего лишь успеть на самолет!

– За сорок минут! – вскричала я. – До Домодедово! Нам ни за что не успеть! И потом, у меня же паспорта заграничного с собой нет!

– Ерунда какая, – сказал Бондин, вскакивая и направляясь к выходу из ангара, – у меня вообще никогда никаких паспортов не было. – Он обратился к Орхидее, которая, как и я, пошла за ним: – Позволите мне вызвать такси прямо сюда?

Орхидея поморщилась:

– Обязательно на такси?

– Быстрее не на чем.

– Вызывайте. Ой, только подождите меня минутку, мне надо шарфик с Лохнесика снять. Чтобы он дом охранял.

– А он нас не… покусает? – спросил Бондин осторожно.

– Вы же со мной. Нет, конечно, – и Орхидея поспешила обратно к дому.

Инспектор вложил пальцы в рот и свистнул оглушительно. Потом еще раз.

– Что это значит? – поморщилась я.

– Вызываю такси.

Не обычное такси, значит? Магическое какое-нибудь, что ли? Ладно, увидим, что за такси у них такое. Я спросила:

– Мы его тут будем ждать?

– Ага. – Он снова вытащил сотовый телефон.

Да ну его, пошутил, похоже. Сейчас вызовет такси, как все нормальные люди, и мы пойдем к калитке его ждать. Только до аэропорта ехать часа полтора-два, и никакое такси не довезет нас туда за… Да оно приехать сможет в эту глушь хорошо если через час.

А Бондин сказал в телефон:

– Инспектор Бондин, МИ-13. Есть информация, что Михаил Реймс собирается стать двоеженцем. Сегодня. Сообщите шаманам. – Он сложил телефон и вернул его в нагрудный карман.

Двоеженцем? Двоеневестенцем! Я смотрела на Бондина, ожидая разъяснений. Они последовали.

– Они обратятся к шаману. А он должен будет, прежде чем их поженить, проверить бесконечный список всех женатых за… сколько Михаилу лет?

– Тридцать.

– Значит, за двенадцать лет. Да еще запросить у других шаманов списки тех, кого они поженили с начала этого года. Свадьба на некоторое время задержится… Вдруг все же Мелисса решила выйти замуж в шесть по Москве.

Супер. А у него, оказывается, бывают блестящие идеи.

Между деревьями показалась Орхидея. Она спешила к нам. Она успела переодеться – вместо черного вечернего платья на ней были клетчатая рубашка и светлые куртка и брюки.

– Еще не приехал? – выдохнула она, восстанавливая дыхание и подходя к нам. Она вгляделась в небо и потом сообщила: – Мой диоровский шарф теперь никуда не годится. Он пожевал его концы. Придется ехать в Париж за новым. – Потом она снова посмотрела в небо: – Ох, не люблю я этих лихачей.

У ведьм, что – летающее такси, что ли?

Что-то прошелестело над верхушками, и вдруг перед нами взвилась туча пыли. Но кроме пыли, ничего больше не было. Я догадалась повернуть перстень.

Перед нами висел в воздухе, в полуметре над землей, потрепанный, полосатый, домашнего плетения половичок.

– Нам в Домодедово, – сказал инспектор. Половичку!

Тот загнул и снова распрямил два угла. Инспектор сказал:

– Годится.

Орхидея уже усаживалась на длинный край колыхавшегося половичка – как на диван, свесив ноги. Инспектор уселся рядом с ней. Ну и мне пришлось последовать их примеру.

Мне показалось, я села на надувной матрас, который качается на волнах. Только на матрас сдувшийся, и неизвестно, потонет он или поплывет.

Со стороны сада вдруг послышалось яростное шипение и звонкое, с металлическим призвуком, рычание. По песчаной дорожке на всех парах к нам мчался дракон.

– Лохнесик! – закричала Орхидея, выставив вперед руку, будто для защиты. – Это свои! Это гости!

Лохнесик не сбавил темпа нисколько. Коврик, будто в страхе, задрожал и, отбрыкиваясь свободными углами, стал подниматься, но дракон подпрыгнул и вцепился зубами в угол рядом со мной.

Я закричала на морду:

– Кыш! Кыш!

– Погладь его! – крикнула Орхидея.

Она обалдела, что ли? Она его зубы давно видела? Точнее, не зубы, а острые огромные клыки.

Мы никак не могли подняться выше: дракончик, с шелестом размахивая своими кожистыми крыльями, парил рядом и зажевывал коврик дальше.

Коврик опасно кренился. Если так пойдет дальше, дракон съест полковрика, мы все упадем и Лохнесик закусит уже нами.

Ладно. Я, слегка прикрыв глаза от страха, коснулась пальцами жесткого драконьего лба. Дракон поднял на меня желтые глаза. Я провела по его лбу ладонью. Сказала:

– Лети домой.

Он уркнул, выпустил мокрый, зажеванный угол и полетел над садом. Потом спустился где-то меж яблонь.

– Молодец! – крикнула мне Орхидея.

А инспектор посоветовал:

– Держись крепче.

– Да за что тут держаться? – недоумевала я.

– За угол. За меня. За что угодно. Упасть можно в два сче…

Половичок взмыл вверх – как мне показалось, вертикально. Ну, может, не совсем вертикально, под небольшим углом. Но я чуть не свалилась. Хорошо, что половичок меня поддержал, слегка подняв край.

Потом мы выровнялись, но было все равно ужасно страшно. Ты сидишь на тоненьком коврике, в ушах свистит ветер, а внизу мелькают верхушки деревьев. Надо было мне сесть в середку. А то с краю нет никакой опоры, лишь небо простирается до горизонта, и кажется, будто я лечу сама по себе. Если бы Бондин сел с краю, он бы вообще сознание потерял. Он же высоты боится. Я посмотрела на него. Инспектор сидел, зажмурив глаза и вцепившись в кромку ковра обеими руками. Бедняга.

Под нами показалась речка. Рыбаки на берегу задрали головы.

– Там рыбаки смотрят на нас! – прокричала я инспектору. – Сейчас нас тоже видят как на дельтаплане?

– Нет, – крикнул он в ответ, не разжимая век. – Такси всегда маскируется под стаю разных птиц, под косяки гусей, диких уток…

То-то меня удивляло, как быстро иногда перемещаются эти птичьи стаи.

– Значит, мы сейчас выглядим кем-то вроде диких уток, – сказала я.

– Угу, – кивнул Бондин.

Хорошо, что у реки были рыболовы, а не охотники. А то бы могли и охоту на нас открыть. Хотя половичок же магический и, наверное, защищен от пуль чем-то вроде магической брони. Всеми этими рассуждениями я и поделилась с Бондиным.

– Видишь? – И он, сам не глядя, похлопал по ковриковой поверхности.

– Что?

Там были мелкие просвечивающие дырочки. Я вытаращила глаза от ужаса.

– Дробь, – сказал инспектор. – Так что вовсе не защищен.

– Значит, мы в опасности?

– Ну, это бывает очень редко, – отозвался инспектор успокаивающим тоном. – Летим мы быстро, охотники не сидят за каждым кустом.

– Но почему нельзя применить какую-нибудь магию для защиты? – воскликнула я.

Инспектор приоткрыл наконец глаза, наклонился к самому моему уху и сказал:

– Коврики – невероятно гордые создания. Они обладают своей особенной магией. И не признают над собой ничьей магии чужой.

Гордые создания! Им-то что, их можно вообще распустить и заново сплести. Я начала напряженно вглядываться вниз, в окраины полей, кустарники у озер, крыши двухэтажных дач.

– Что ты там высматриваешь? – поинтересовался Бондин, глядя между тем не вниз, а только на меня. Упасть боится.

– Охотников, – ответила я.

– Да мы уже скоро прилетим.

И правда, вскоре показались бесконечные взлетные полосы, серые алюминиевые крыши аэропорта и стаи самолетов, неуклюже передвигавшихся по земле. Казалось, эти большие летательные машины играют в какую-то игру или исполняют особенный танец.

Мы пролетели над аэропортом и снизились в самом конце самой дальней взлетной полосы. Тут одиноко стоял махонький черный самолетик, похожий на игрушечный.

Половичок подрулил к самому трапу, мы слезли, инспектор положил на коврик две серебристые монеты. Коврик сложился конвертом – видимо, чтобы не растерять монеты, – и улетел.

– И зачем нужно такое опасное такси? – воскликнула я.

– Да, очень опасное, – покивала Орхидея. – И всю прическу по пути растреплет к тому же.

– Ну, – пожал плечами инспектор, – зато оно отлично подвозит пьяных, например, или может доставить вещи. Просто заворачивает их в трубочку и везет куда укажут.

У откидного трапа нас ждала стюардесса в черной форме. На голове ее вместо пилотки была черная треуголка с белым черепом и перекрещивающимися костями на лбу. Два белых пушистых – наверное, страусиных – пера свисали со шляпы на плечо.

Стюардесса нам улыбнулась во всю пасть – одного верхнего зуба с левой стороны у нее не было – и произнесла с грубоватым акцентом, рублено выговаривая слова:

– Добро пожаловать на борт компании «ПлювГанса», инспектор Бондин и… – она вопросительно посмотрела на нас с Орхидеей.

– Орхидея и Виктория, – сказал инспектор.

Стюардесса постучала длинным фиолетовым ногтем по вышивке на кармашке:

– Фиалка. – Потом забрала у инспектора саквояж, поднялась по трапу и зашла внутрь.

Я вскинула глаза и увидела надпись на черном глянцевом боку: «ПлювГанса». Ах, даже вот так. Возможно, компанию основал кто-то по имени Ганс.

Мы, вслед за стюардессой, зашли в самолет. Она ставила саквояж в пластиковый бокс напротив входа, а мы прошли дальше. Салон оказался роскошным и очень просторным – наверное, потому что кресел здесь было всего штук десять. Зато была пара столов, диван углом и ворсистая ковровая дорожка в проходе. Весь интерьер был оформлен в бежевых и золотых тонах.

– Устраивайтесь, где вам больше по душе, – улыбнулась стюардесса, демонстрируя провал между зубами. – Всего одно место занято.

А, ну да. Это, наверное, тот самый «один из наших», как сказал Бондин, благодаря которому мы можем полететь на Канары немедля.

Инспектор шел первый, он поздоровался с кем-то, сидящим в кресле слева от прохода, перед столиком. Этот кто-то только буркнул невнятно в ответ. Я шла следом за инспектором и вытянула шею от любопытства, но увидела только ноги пассажира – они покоились на выдвинутой подставке кресла. Ноги были облачены в полосатые красно-белые носки, причем у одного носка на большом пальце была дырка.

Инспектор прошел к креслам по правую руку, снял плащ, бросил его на стол и уселся. Я рассмотрела хозяина дырявого носка. Это был мужчина лет пятидесяти, в круглых очочках, с коротко стриженными седыми волосами и с аккуратной бородкой. Одет он был, помимо полосатых носков, в брюки-сафари и яркую рубашку с пальмами. Плетеные кожаные сандалии стояли рядом с креслом. Он был похож на профессора математики, который едет в отпуск. И он читал книжку в кожаной обложке. Причем в пухлой руке его был карандаш, которым он делал в этой книге пометки, хмурясь и тихо бурча себе под нос: «Нет, нет, ужасный почерк… нет».

– Здрасьте, – сказала я.

– Пр, – сказал он.

Это, видимо, означало «привет». Какой нелюбезный тип. Сяду-ка я от него подальше.

Инспектор занял кресло у прохода – похоже, из-за страха высоты, чтобы не глядеть в иллюминатор. Я уселась напротив него, но возле окна. Сумку поставила под стол.

Я ожидала, что Орхидея сядет рядом со мной или с инспектором. Но она вдруг остановилась перед бурчалой и сказала ему:

– У вас на носке дырка.

– Зн, – буркнул он, что означало, похоже, «знаю». А потом поднял хмурый взгляд. И вот в тот миг, когда его льдисто-голубые глаза встретились с черными глазами Орхидеи, что-то будто произошло. Бурчала выпрямился в своем кресле, спешно спустил ноги на пол, две минуты не мог попасть в сандалии, потом еще несколько минут возился с подножкой кресла – у него никак не получалось ее опустить, – при этом его книга падала на пол, он ее поднимал, а потом снова ронял.

Орхидея прошла, села рядом с бурчалой, около иллюминатора, и произнесла со смелой улыбкой:

– Почему бы нам не познакомиться? Ведь нам все равно предстоит лететь вместе несколько часов…

Она что, успела капнуть ему зелья? Да нет, он же при нас ничего не пил и не ел. Да и не было на столе перед ним ничего, кроме закрытой бутылки воды.

Может, Орхидея зельем брызнула на него? Я быстро повернула перстень. Никаких розовых сердечек и туманов вокруг мужчины не наблюдалось. Зато… Между Орхидеей и пассажиром в воздухе, едва видимые, вспыхивали и гасли крохотные золотые искорки.

Вид у меня, наверное, был изумленный, и Бондин остановил на мне свой взгляд и спросил:

– Что?

– Ничего, – сказала я.

А он всмотрелся в мои глаза. Черт, он же увидит отражение серебряного тумана в моих зрачках! Я отвернула камешек наружу. Но Бондин, похоже, успел заметить. Он как-то криво ухмыльнулся и тоже посмотрел на Орхидею и незнакомца. Ха. Не может же он достать свои очки и начать в упор их рассматривать.