Если свекровь – ведьма Касмасова Лилия

Красивая и изящная в своей черной форме, подошла стюардесса Фиалка, соблазнительно улыбнулась инспектору, продемонстрировав отсутствие зуба, и протянула черную изогнутую э-э… палочку? Сказала:

– Вас к телефону, инспектор.

Бондин приложил трубку-палку к уху, сказал «алло». Кто бы мог звонить ему прямо в самолет?

Бондин произнес:

– Да. Взял… Да. Толстый блокнот.

И потом слушал молча, а кто-то тараторил в трубку, будто шмель гудел. Инспектор улыбнулся насмешливо и даже прикрыл глаза. Но продолжал молча слушать.

Так прошло чуть ли не полчаса! Меня разбирало любопытство. Может, это радио, которое на местном самолетном жаргоне называют телефоном?

Бондин сказал:

– Да. Я все записал. Отлично. Пока, – и нажал на невидимую кнопку сбоку трубки.

Записал, значит?

– Куда записал? – поинтересовалась я нагло.

Он усмехнулся:

– Подслушивать чужие телефонные разговоры нехорошо.

– Если это такой секрет, шли бы и разговаривали в туалете.

– В следующий раз так сделаю, – сказал он.

Совершенно невыносимый тип.

Подошла Фиалка, снова улыбнулась Бондину, и только хотела забрать у него трубку, как вдруг самолет снова качнуло, и стюардесса, не удержавшись на своих высочайших каблуках, взвизгнула и полетела прямо на инспектора. Бондин ловко поймал ее. Треуголка упала на пол около меня. Стюардесса выпрямилась, ее черные длинные волосы, освобожденные от головного убора, рассыпались по плечам. Сидя у Бондина на коленях, она сказала томно:

– Извините, инспектор.

Инспектор слегка смутился:

– Да ничего. Вы как?

– Очень хорошо, – сказала она, не сводя с него глаз и хлопая ресницами.

Я подала ей треуголку.

– Спасибо, – сказала она не обернувшись. Потом, будто нехотя, поднялась, собрала в узел волосы и надела шляпу.

Бондин протянул ей телефон. Она взяла его, подмигнула Бондину и скрылась за шторками.

Ну и нахалка эта стюардесса.

– Она нарочно на вас упала, – сказала я Бондину.

– Это качка, – сказал он.

– Ну да, как же.

– Вот. Опять…

– Да совсем чуть-чуть. Не сваливаться же прямо на людей!

Он посмотрел на меня странно и сказал насмешливо:

– Мне приятно, что вы так за меня переживаете.

– И вовсе я не… – Я что, черт возьми, его приревновала? – Просто это…

Он сказал:

– Это Жасмин звонила.

– Да? – Слава богу, он ушел от неловкой ситуации.

– Она все это время проводила беседы с Реймсами и теперь подробно доложила мне о нарушениях.

– И просила, чтобы вы их записали? – догадалась я.

– Ага, – улыбнулся он.

– Но вы не…

– Я не люблю бумажной работы, – сказал он беззаботно.

– А новостей о Мише нет? – заволновалась я.

– Я бы сразу сказал, – сухо ответил он. Потом сообщил: – Есть кое-что другое интересное. Жасмин поняла по обмолвкам гостей и прислуги, что где-то в поместье есть повар. Но найти его ей не удалось. А вот что более любопытно. Когда кто-то, – он поднял одну бровь, будто знал, кто, – нажал кнопку вызова инспекции, система не посчитала повара. Шестьдесят пять человек, из которых тринадцать – прислуга, и трое – хозяева.

– И пять привидений, – подсказала я.

– Привидений система не учитывает… Итак, два человека сбежало, Весловских я отпустил домой, двое поехали со мной. Осталось пятьдесят девять. Жасмин переписала всех. И повара среди них нет, – он посмотрел на меня.

– Надо же, – равнодушно сказала я. Откуда мне знать, почему их дурацкая система не посчитала этого чокнутого повара. Может, она считает только нормальных?

– Он точно был вчера на территории, когда нажали кнопку? – спросил меня Бондин.

Еще как был. Когда я нажимала кнопку, он гнался за мной чуть ли не с топором.

Инспектор выжидательно смотрел на меня.

– Не помню, – сказала я.

– Вот и все так ответили, – улыбнулся он углом рта.

Я пожала плечами. А он продолжал:

– Жасмин считает, что повар, возможно, был массовой галлюцинацией. И в каком-нибудь блюде были галлюциногенные грибы или даже овощи. – Тон его был серьезен, но глаза смеялись.

Я невольно улыбнулась. Он улыбнулся в ответ.

А самолет вдруг взял и завалился на бок. Я упала бы на иллюминатор, но инспектор сгреб меня в охапку. Сам он был до сих пор пристегнут ремнем.

– Опять турбулентность? – пробормотала я ему в лицо.

– Не думаю, – ответил он, страшно бледнея. – Найди ремни и застегни их. Я не смогу тебя так долго удерживать, – он улыбнулся, – как бы это ни было приятно.

Вот наглец. Я стала искать ремни, Бондин помог мне их вытащить и застегнуть и сказал, когда наклонялся надо мной:

– Ты ведь нарочно упала, чтобы я тебя подхватил?

Ах, он еще дразниться будет. Но я вовсе и не просила меня хватать! Он сам распустил свои ужасно длинные руки!

Но было не до пререканий – самолет не выравнивался, мы сползали с кресел вбок. Орхидея и Николай все дрыхли, и голова Николая упала на плечо его соседки.

Я посмотрела в иллюминатор.

– Мне кажется, – сказала я, – что тот двигатель не крутится.

– Не может быть, – прошептал, едва шевеля губами, Бондин. – Это так кажется, потому что скорость вращения винта очень высокая. Знаешь, как, например, ты не сможешь рассмотреть спицы велосипедного колеса, если крутанешь его…

– Извините за неудобства, – раздался голос Фиалки из динамиков под потолком, – левый двигатель встал. Капитан Ганс сейчас устранит неполадку.

– Двигатель не работает! – панически округлил и без того диковатые глаза Бондин.

– Я тебе только что это сказала, – ответила я.

– Он не работает! – хрипло повторил инспектор.

Похоже, от страха его заклинило на одной мысли.

– Ганс сейчас все починит! – сказала я ему. Интересно, как он починит – прямо на ходу? То есть на лету? Мы же мчимся с непонятно какой скоростью на непонятно какой высоте. Может, экипаж давно уже надевает парашюты? Или давно уже летит на них? Может, пора доставать ступы?

Бондина, похоже, посетила та же мысль.

– Жми на кнопку! – закричал он мне. А сам схватил журнал со столика и швырнул его в Николая, храпящего напротив.

Он совсем ошалел от страха? А Бондин крикнул нашим спутникам:

– Проснитесь! Эй!

Ах, значит, он их так будит, журналом. Я потянулась к зеленой кнопке рядом с иллюминатором, но потом увидела снаружи нечто и нажимать кнопку не стала. Около турбины прямо в воздухе сами собой выделывали какие-то кренделя инструменты. Я повернула кольцо. Так и есть. Инструменты летели не сами по себе: их держал в руках Ганс, который был все так же в треуголке – приклеена она к нему, что ли? – и, паря в воздухе около крыла, возился с двигателем.

– Там Ганс! – сообщила я Бондину.

– Уже… – прошептал он, – улетел…

– Чинит двигатель! – сказала я.

Бондин посмотрел на меня недоверчиво. Потом сказал:

– А, ну да, он же… Но, может, все-таки вытащим пока ступы?

– Если хочешь, – и я нажала на зеленую кнопку.

Что-то щелкнуло над нашими головами, а потом оттуда вылетела кучка досточек и два деревянных кружка. Через несколько секунд в проходе над ковровой дорожкой парили две бочки.

Бондин взглянул на них и снова повернулся ко мне:

– А метлы где?

– Не знаю. – Я еще раз нажала на кнопку.

Голова моя начала кружиться, и я выключила око.

– Кажется, метел у них нет, – сказала я. Потому что их и правда не появилось даже после третьего и четвертого нажатия кнопки.

– Но как же тогда? – растерянно спросил инспектор.

– Штраф Гансу выпишите, – сказала я.

– От штрафа метлы не появятся. И вообще, это не моя юрисдикция.

А Ганс за окном все продолжал на лету возиться с двигателем.

– Как же без метел? – продолжал повторять бедный испуганный инспектор.

– Не переживай, – сказала я. – Руками грести будем.

Он сначала посмотрел на меня как на сумасшедшую, потом до него дошло, что я шучу, и он стал хохотать.

От его хохота проснулись Орхидея и Николай.

Николай, едва разлепив глаза, увидел ступы:

– Эвакуируемся?

– Пока только паникуем, – сказала я.

– А чего смеетесь? – удивленно спросила Орхидея.

– От паники, – сквозь хохот ответил Бондин.

Тут я заметила, что меня не сносит с кресла, а значит, самолет уже летит ровно. Я выглянула в иллюминатор: похоже, Ганс закончил ремонт. Сумку с инструментами затягивало в работающий двигатель, а кто-то тянул ее за ремень в противоположном направлении. В магическом мире я увидела, как Ганс ногами упирается в края турбины и тащит сумку на себя.

– Орхидея, – позвала я, – ты можешь как-то помочь Гансу отлепиться от двигателя?

Та повернула свое кольцо и тоже посмотрела в иллюминатор:

– Запросто, – она взмахнула рукой.

Ганса будто кто-то стукнул – он полетел кубарем прямо на нас. Я едва успела отпрянуть от окошка, как Ганса вбросило в салон прямо сквозь стену.

Он пулей пролетел перед нашими глазами и упал на столик у другого борта, потом вскочил на стол и завопил:

– Черти! Черти гамбургские! Где сумка! Сумка рабочая!

Я отвернула перстень. Ганс исчез из виду и продолжал кричать на немецком. Потом перешел на русский. Почти цензурный русский.

– Ой, – сказала Орхидея. – Я не подумала. Сумка сквозь стенку не прошла.

– Да! Поэтому для нее есть ящик снаружи! – выкрикнул голос Ганса. – А теперь она… Где?! Где?

– Летит к земле, надо полагать, – сказал Бондин.

– Да чего вы орете так? – возмутилась я. – Орхидея вас спасла, а вы…

– Спасла?! – продолжал орать Ганс. – От чего?

– От смерти! – выкрикнула я.

– Я уже! Уже умер! – орал Ганс. – Триста пятьдесят лет назад!

– Так давно? – удивилась я.

– Да! – сказал он. – И за все триста пятьдесят лет я не встречал таких тупиц! Даже в английском королевском флоте – а там полно дураков!

– Эй, – сказал Николай. – Осторожнее. В сосульку превращу.

А что, привидение можно превратить в сосульку?

Ганс замолк – видимо, тоже размышлял о вероятности этого.

– Вы служили в английском флоте? – поинтересовалась я у воздуха.

– Еще чего не хватало, – проворчал Ганс с презрением, – я воевал с ним. И с французским королевским флотом тоже, – он шумно вздохнул.

Я повернула око, чтобы видеть Ганса. Он хмуро поправлял свою повязку на глазу.

– Вы были пиратом? – догадалась я. Значит, неспроста у него такой наряд.

– Я всегда пират, – непонятно ответил он.

А я вдруг обеспокоилась:

– Слушайте, пират, то есть… – я смутилась, – капитан, пока вы тут, кто за рулем?

– За штурвалом, – поправил Ганс.

– Ну да, – кивнула я.

– Фиалка, – сказал Ганс. – Не беспокойтесь, у нее тоже есть лицензия.

– А, – я вздохнула с облегчением.

– А я думал, у вас автоматика, – сказал Бондин.

– Пойду заменю ее, – мрачно буркнул Ганс, – и пришлю к вам. Чтобы напоила вас кофе. Всех.

Дался ему этот кофе.

– Лучше еще немного водки, – сказала Орхидея.

– И мне, – поддержал ее Николай, но, по-моему, без особого энтузиазма, просто чтобы не отставать от подружки.

– Мы прилетаем через полчаса, – сообщил Ганс и побрел к шторкам. – Вы все равно не успеете упиться как следует.

Какой грубиян. Разве мы упивались? Так, слегка отвели душу.

– Вы же тоже едете на остров Ла Гомера? – спросил Николай.

– Да, – кивнул Бондин.

– Значит, поедем вместе, – расплылся он в улыбке. – У меня свой транспорт, на нем доберемся до Лос-Кристианоса. А оттуда ходит паром на Ла Гомера.

– Так нам еще паромом ехать? – в ужасе вскричала я. – А нельзя сразу приземлиться куда надо?

– К сожалению, нет, – сказала вездесущая Фиалка. – У капитана дела на Тенерифе.

У него дела! А у нас дела важнее! Тем более что Миша с Мелиссой на своем маленьком самолетике приземлятся прямо на этот Гомера, это уж как пить дать. Или уже приземлились? Телефон, на котором я не переводила время, показывал десять минут седьмого. Значит, они, вполне возможно, уже не только приземлились, но даже поженились!

Я глубоко и грустно вздохнула.

– Но зато рейс парома будет в четыре часа, – утешила Фиалка. – За полчаса вы доедете до Ла Гомера. И никакого промедления.

Четыре по местному… Это семь по Москве. И еще плыть полчаса…

– А может, все-таки полетим сразу туда? – попросила я.

– Ганс никогда не меняет маршрут, – сказала Фиалка. Потом наклонилась ко мне и произнесла тихо: – У него подружка на Тенерифе.

А у меня жених на Ла Гомера! Хм. Подружка?

– Она тоже привидение? – шепотом спросила я.

– Да, – покивала Фиалка. – Хотела стать его женой. Даже присутствовала на казни, когда его за морской разбой повесили.

Инспектор, который, разумеется, все слышал, даже присвистнул.

Я тоже хочу стать женой. Миши. Пока его не повесили. То есть не захомутали.

Минут через двадцать самолет сел на аэродроме острова Тенерифе. Ганс сам вышел в салон нас проводить и вручил нам на прощание пакетики с растворимым кофе «три-в-одном» с напутственными словами:

– Хоть зажуйте его по дороге.

Вид при этом у него был ужасно мрачный – я видела с помощью перстня.

– Почему он такой? – прошептала я Бондину.

Но капитан расслышал. Сказал хмуро:

– Двадцать шесть!

– Что – двадцать шесть? – не поняла я.

– Шесть часов двадцать шесть минут, – тихо пояснила Фиалка. – Медленнее, чем в прошлый раз.

– О! – произнесла я. – Но зато… полет был замечательный.

Ганс сказал:

– Угу. – Кивнул сердито и ушел в кабину.

Фиалка, будто извиняясь за его неприветливость, улыбнулась своей очаровательной прореженной улыбкой. Потом направилась к выходу, где отдала цветной чемодан Николаю и сообщила ему:

– Ваш транспорт уже выпустили.

Выпустили? Она, наверное, имела в виду… что? Наверное, что транспорт вызвали. Просто русский язык для нее неродной.

– Как это – выпустили? – шепотом осведомилась я у инспектора.

– Из грузового отсека самолета, – ответил он.

– Машину?

– Навряд ли, – загадочно ответил инспектор.

– А что?

– Увидим.

Хм. Он, похоже, знает, но не хочет мне говорить. Ладно, увидим.

Стюардесса вручила инспектору саквояж и при этом что-то прошептала ему на ухо, отчего его щеки порозовели.

А когда мы пошли прочь от самолета, стюардесса крикнула:

– Счастливого плаванья!

Мы обернулись. Она помахала рукой и окликнула Бондина:

– Дэнис? – и она покрутила пальцем, будто набирала номер на телефоне.

Инспектор кивнул. И я заметила, как он скомкал какую-то бумажку в ладони и сунул ее в карман плаща. Стюардесса ему свой телефон успела дать? Вот прохиндейка. Да и что она в нем нашла? Я украдкой взглянула на Бондина: длинный, худой как жердь, глаза дикие, волосы топорщатся. К тому же инспектор. И зануда.

Но, в общем-то, мне было не до рассматривания инспектора. Потому что и без него было вокруг много чего интересного. За летным полем, огороженным забором из сетки-рабицы, колыхали широкими листьями пальмы, столбами стояли зеленые кактусы и цвели мелкими желтыми цветами какие-то полусухие кусты. Вдалеке на пологом коричневом склоне виднелись белые домики. Все было таким чужим, будто я на Марс попала, а не была по-прежнему на планете Земля. Даже солнце здесь было другим: вместо застенчивой сентябрьской лампочки – яркий и самоуверенный летний софит.

Орхидея и Николай шли впереди и разговаривали без умолку. Николай нес под мышкой свою кожаную книжку, в другой руке у него был чемодан.

– Паром ровно в четыре? – спросила я шедшего рядом Бондина.

– Да.

– А сейчас… – я посмотрела в телефон, – уже без двадцати пяти! Мы не успеем!

– Успеем, – спокойно сказал инспектор. – Николай ведь сказал, что подвезет нас. Ему тоже на паром надо.

Все же нам повезло, что этот Николай приехал сюда в отпуск. Хотя отпускники обычно могут себе позволить не спешить и опаздывать на паромы сколько угодно.

Я поневоле ускорила шаг. Мелисса с Мишей должны были прилететь на Ла Гомера как раз к шести по Москве. Они могли взять да и пожениться сразу по прилету. Или вообще передумать насчет времени и пожениться в воздухе! Может, шаман летел с ними?

Но ведь Бондин напугал шаманов. Интересно, сколько часов у них уйдет на просмотр списков?.. Да ведь сейчас все хранят данные в компьютерах! У них на проверку уйдет минуты две! С другой стороны, разве шаманы будут пользоваться компьютерами? С их-то профессией! Это будет неуважением к бубнам, танцам у костра и… травкам-муравкам…

– А шаманы пользуются компьютерами?

– Обычно да! Не дикие же они. Ну не все дикие, по крайней мере.

Тогда мы, может, зря прилетели?

Но Бондин досказал:

– Только списки с именами они там не хранят.

– Точно?

– Угу. Иначе бы проверка их нисколько не задержала. Они у них по традиции в свитках.

Ха-ха. Сидят сейчас шаманы по всему миру, шуршат длиннющими свитками, выискивая имя Михаила Реймса. И все только потому, что Бондин им наврал. Наврал – из-за меня. Ему ведь по службе не обязательно было это делать. Даже, наверное, наоборот, это было очень неправильно с его стороны. Тогда зачем он? Так стало меня жалко? У меня, наверное, сегодня ужасно несчастный вид.

Было тепло, я сняла кофту. Инспектор снял плащ, перекинул его через руку.

Орхидея и Николай ворковали в нескольких шагах впереди.