Ядовитая кровь Туров Тимур
Голяк и Чугайстр вышли на вершину холма. Один из них еле слышно постукивал древком копья о край щита — про это тоже татарин сказал, вымаливая себе, наконец, смерть. Нужно стоять и ждать. Чтобы слышно было, что это они, дозорные.
Послышался стук копыт по спекшейся земле.
«Много, — подумал Приблуда. — А что, если соврал татарин? Что, если не десяток всадников приехали от крепости, а все полсотни? Или даже не все, а всего три десятка. И с ними этот страшный змей?»
Ладони вспотели, захотелось вытереть их о рубаху, но тогда придется выпустить из рук оружие, а что если в этот самый момент все и начнется?
Козаки лежали, прикрывшись свитками. Черепень приказал в бою всем быть только в сорочках, чтобы в темноте можно было отличить своих от татар.
Глухой стук копыт приближался. Приблуда всматривался изо всех сил, но ничего, кроме неясных темных пятен на холме да звезд на черном небе, не рассмотрел.
Приблуда глянул вправо — Волка не было. Только-только лежал рядом — и не стало. Уполз бесшумно назад, чтобы перекинуться в зверя до боя и не переполошить коней.
Значит — скоро.
Приблуда бесшумно зашептал выученные еще с детства слова заговора от внезапной смерти, от вражьей стали, от беды да горести.
Еще Волк велел, даже если ввяжется Приблуда в драку, чтоб к огненноглазым чужакам не лез, все одно не выстоит. Кто такие эти чужаки, или «джинна», если правильно, Волк так и не объяснил, сказал только, что в начале боя нет у Приблуды ни малейшего, ни самого крохотного шанса, а вот когда намашется эта нечисть, тогда можно и с ними помериться. Дыхание у них короткое, пояснил Волк.
Всадники ехали по двое, рассмотрел Приблуда.
Он набрал воздуха в грудь, почувствовал, как запершило в горле, прижался лицом к рукаву, чтобы заглушить начинающийся кашель. Не вовремя. Так он всех может подвести...
Ба-бах! Ба-бах!
Два огненных снопа вылетели из пистолей козаков на холме, два передних всадника слетели с коней, кони остальных рванулись в стороны...
— Бей! — вскричал Черепень и бросился вперед, на холм, где два козака уже рубились с татарами.
Приблуда вскочил на ноги, закричал что-то несусветное, не соображая, что и как, бросился за атаманом, размахивая саблей. Белые фигуры товарищей неслись справа и слева от него, свист, дикий крик, ругань катились валом на застигнутых врасплох всадников.
Звенела сталь. Искры отлетали от сталкивающихся клинков и гасли, как падающие звезды.
Еще не добежав до вершины холма, Приблуда заметил, что только один человек отмахивается от всадников саблей. Темная масса начинала окружать козака, сабли высверкивали в облаке пыли...
Пронзительно завизжал татарин, конь его метнулся в сторону, на бегущих козаков. Кто-то слева от Приблуды, по фигуре вроде как Стриж, уклонился и, присев, полоснул саблей по ногам коню.
Конь споткнулся, тонко вскрикнул, как человек, полетел кубарем с холма. Всадник вылетел из седла и упал прямо под ноги Приблуде. Вскочил, размахивая саблей.
Приблуда повернул в его сторону пистолет, нажал на спуск, но ничего не произошло — татарин опустил саблю, целясь парню в голову.
Сбоку мелькнула тень, резкий удар отбросил татарскую саблю в сторону, татарин потерял равновесие — следующий удар пришелся в шею. Влажно хрустнуло, визг прервался.
— Не зевай! — крикнул Качура. — Бей-руби!
На вершине холма ударил пистолетный выстрел. Еще один. И еще. Сдвоенный залп самопалов осветил оскаленные лошадиные морды, в крови и пене.
Приблуда снова поднял пистолет, спохватился, взвел курок. Теперь он не помнил, что у него есть сабля, что его самого могут заколоть или полоснуть по горлу — он видел только всадников, слышал выкрики и звон оружия, вдыхал пороховой дым и думал только об одном — не промахнуться, всадить пулю в это месиво на холме. А потом...
Отделившийся от общей массы конь гигантским прыжком оказался возле Приблуды, тот закричал от страха или от азарта — выстрелил, но татарин поднял коня на дыбы, и пуля ударила коня в брюхо.
Животное еще не успело опрокинуться навзничь, как всадник ловко спрыгнул с седла и ткнул копьем, целясь Приблуде в грудь.
Тот отбил удар пистолетом, даже не отбил — отвел, одновременно уклоняясь в сторону, выставил саблю перед собой и почувствовал вдруг тяжесть, навалившуюся на оружие.
Хруст, треск рвущейся ткани, влажный, протяжный звук, и прервавшийся вдруг стон... Приблуда рванул саблю назад, чтобы не утащил падающий татарин ее за собой.
Перед глазами плыла багровая завеса, он судорожно дышал, но воздух был упругим, колючим, как крапива, и так же обжигал, не давая возможности перевести дыхание.
Белая сорочка вдруг возникла перед самым лицом Приблуды, замерла. Что-то черное появилось посреди сорочки, прямо между лопаток.
Застонал Задуйсвичка, подкосились у него ноги, и упал козак лицом вниз, ломая стрелу, пробившую ему сердце.
Крики прекратились, только лязг железа да высокий, вибрирующий звук спущенной тетивы время от времени. Сухое, надрывное дыхание дерущихся. Звон клинков, торжествующий крик, оборвавшийся на самой высокой ноте, чей-то истошный вопль взлетел к звездам и угас между ними.
— Господи! — выкрикнул кто-то из козаков и захлебнулся кровью.
Приблуда не мог бежать, его силы закончились на том единственном ударе, на выпаде, пронзившем татарина. Но он должен продолжать бой. Он обязан, по закону братства, по обычаям козацким, по голосу своей души.
Козаки расступились — высокий татарин стоял на вершине холма, держа в руках две сабли, вращая ими с немыслимой скоростью; только свист рассекаемого воздуха да тяжелое дыхание козаков.
Это было похоже на танец — козацкий круг и человек, играющий клинками в центре этого круга. Завороженный Приблуда шагнул вперед, чтобы занять свое место в круге.
— Назад, — прохрипел Черепень. — За спины отойди.
Приблуда непокорно мотнул головой, поднимая саблю.
— Я что тебе сказал?! — выкрикнул Черепень и наотмашь, не глядя, хлестнул Приблуду левой рукой по лицу. — Не лезь!
Из рассеченной губы потекла кровь, Приблуда вытер ее рукавом и остался стоять слева от Черепня.
— Дурень! — выдохнул атаман, бросаясь к татарину.
Тот отбил саблю Черепня, пропустил его мимо себя и полоснул вторым клинком атамана по ногам.
— Бей! — взревели остальные козаки, наступая в середину круга. — Бей!
Но две сабли, два проклятых клинка, как по волшебству, остановили их, отразив десятки ударов и ответив только двумя, но точными. Упал, захрипев, Стороженко. Выронил саблю Мороз, зажал рассеченное лицо и опустился на колени.
Татарин что-то выкрикнул, и еще пронзительнее засвистели его клинки, готовясь отмерить последнее мгновение жизни кому-то из козаков. И те отступили. Черепень тяжело упал на бок, перекатился, отодвигаясь подальше от визжащей смерти.
Огненноглазый чужак. Джинна. Это джинна, понял Приблуда и пожалел, что уже выпустил свою пулю, что теперь не сможет зарядить пистолет до самого конца схватки, каким бы он ни был.
Глаза татарина светились, Приблуда с ужасом заметил это и выставил перед собой саблю. Только восемь козаков стояли вокруг джинна.
Приблуда облизал губы. Он теперь видел в темноте, но это его не удивляло. Он видел лицо противника, его улыбку — он действительно улыбался, с ужасом понял Приблуда.
Они не смогут его победить. Не смогут. Одного за другим достанет этот страшный джинна козаков своими саблями. Одного за другим.
Черепень возился на земле, пытался зарядить пистоль. Джинна это заметил и сделал, не прекращая рубить воздух вокруг себя, шаг в сторону Приблуды. Еще шаг. Попытавшегося поднырнуть под клинок Страха он даже и не заметил вроде, просто сорочка козака вдруг стала черной, а сам он упал и замер в ковыле.
Еще шаг.
Вот и все. Все. Еще два таких шага, и джинна окажется прямо перед ним, перед Приблудой. И закончится первый поход. И последний поход, потому что других уже не будет. Будет боль, а потом смерть.
Луна вставала за спиной Приблуды, освещая клубы пыли, замершие и еще трепещущие окровавленные тела, сверкая на саблях джинна.
С клекотом сверху, из звездной темноты, упал орел. Джинна отмахнулся клинком, птица мелькнула у него над головой и снова исчезла во мраке.
Джинна ощерился, на губах его выступила пена, как у бешеного пса.
Снова заклекотал орел, джинна замер, обернулся на крик и в этот момент низко, над самой землей, мелькнуло тело волка. Хруст, крик боли — джинна упал лицом вниз, не выпуская оружия. Он еще не сдался. Его еще не остановил волк, рвущий тело.
Джинна нужно было только повернуться, один раз взмахнуть саблей... И это ему удалось — почти удалось. Сабля, сверкая в лунном свете, поднялась вверх, замерла, но хищная птица впилась когтями в руку, пригвоздила ее к земле.
Только теперь джинна закричал, тоскливо и страшно, прощаясь с жизнью. Волк прыгнул ему на спину, зубы сомкнулись на шее. Раздался хруст — ноги и руки джинна дернулись одновременно и ослабли. Орел отпустил руку, медленно отошел в сторону, лег, превращаясь в бесформенную груду перьев.
Груда потекла, словно воск в огне.
— Помоги, — попросил Черепень.
Приблуда обернулся на голос — атаман пытался поясом перетянуть себе ногу.
— Помоги, — повторил атаман, — а то истеку кровью.
Приблуда воткнул саблю в землю, бросил пистоль, который все еще сжимал, оказывается, в левой руке, отобрал у Черепня тонкий сыромятный ремешок и затянул у него над коленкой.
Черепень лег на спину.
Грудь высоко вздымалась, лунный свет отражался в капельках пота.
— Смогли, — выдохнул Черепень. — А я уж думал — все. Тут и останемся все.
— Ты где так долго, перевертень? — со стоном вымолвил старый Чугайстр. — Смерти нашей хотел?
Приблуда посмотрел на характерника — Волк сбросил звериное обличье и сидел рядом с убитым джинна, стирая с лица кровь.
Приблуде показалось, что рана убитого еле заметно светится, словно тлеет там что-то.
— Что-то видишь? — спросил Волк. — Видишь?
— Не знаю, — ответил Приблуда.
— Ты чего так долго? — Чугайстр, тяжело опираясь на татарское копье, подошел к характернику и сгреб того левой рукой за чуб. — Прятался, бисово семя?
— За тебя работу делал, — засмеялся Волк. — Троих вы упустили, еле нагнал. Если бы не Синица — точно бы не нагнал. Пока догнал, пока убил... Думал, вы тут уже справились. А вы с одним-единственным джинна сладить не могли.
— Чтоб тебя... — простонал Чугайстр и сел рядом с Волком. — Чуть все на тот свет не отправились. Что бы мы Лихолету сказали там? Прости, друг, только напрасно ты муки принял и смерть мученическую? Слабы мы оказались, прости. Думаете, простил бы нас старый Лихолет? В глаза бы плюнул, смолы кипящей в рожи наши плеснул, сам бы вместо чертей нам огня задал, как бог свят!
— Волк, — слабым голосом позвал Синица. — Глянь — не серебро у гада на саблях?
Волк нашарил сабли у себя за спиной:
— Нет. А что?
— Плечо жжет, как от серебра. Чуть сильнее бы он меня достал — и не летать мне больше.
— Вечно ты плачешь, птичка, — усмехнулся Волк. — У тебя все сейчас заживет. А вот у них...
— Перевяжите тех, кто жив, — сказал Черепень. — Сколько сможет на коней сесть?
— Шестеро, — осмотревшись, ответил Волк.
Луна полностью вышла из-за горизонта, светила ярко, так, что у Приблуды потекли слезы.
Или текли они оттого, что рассмотрел он тела товарищей своих. И раны на их телах.
— Ты со мной считал? — спросил Черепень.
— И с Чугайстром.
— А гонца считал?
— Тогда пятеро сядут в седло. А гонцом кого пошлешь?
— Должен был Страх ехать, его жребий выпал.
— Он сейчас со святым Петром здоровкается, — тихо, еле слышно сказал Качура.
— Он с Петром? — в голос захохотал Чугайстр. — От бы и Страх посмеялся, когда б тебя услышал. Деготь он сейчас с остальными пьет. С Задуйсвичкой, со Стрижом...
Старик замолчал, понурив вдруг голову.
— Не, — подумав немного, сказал Чугайстр. — Стрижа Катерина отмолила. Сама в рай пошла за мучения свои и его отмолила.
— Нам к утру нужно возле крепости быть, — сказал Черепень.
— Рану перевязать, я перетянул только. Нога гнить будет. — Приблуда вскочил, бросился было к балке, к сумкам, где лежали снадобье и чистые тряпки для перевязки, но Черепень его остановил.
— Не успеет сгнить, — сказал он. — Мы до крепости раньше доберемся. А там...
— Заждались меня друзья-товарищи, — снова засмеялся Чугайстр. — Все, небось, к околице пекла ходят, высматривают. Место мне погорячее приготовили.
— Тебя там Кривой встретит, по старой памяти шкуру канчуком спустит.
— А и спустит, — согласился Чугайстр. — И прав будет. Только не сможет — теперь я старше его почитай годков на двадцать. Это он мне за дегтем бегать будет, черт одноглазый. Вот там я ему все и припомню. Чего сидим? Заждался уж Кривой. Ты мне своего канчука не одолжишь, атаман?
— Забирай, — махнул рукой Черепень. — Вот посмеемся поутру в пекле. Всегда мне интересно было, как оно там? Вроде как заснул, а проснулся...
— Вроде как заснул, — сказал кто-то над Владом.
Поток холодной воды обрушился на Гетьмана, вышвырнул его из сна.
— Трясця твоей матери, — пробормотал Влад. И даже немного удивился, что до сих пор живой.
«Теперь скоро, — подумал он. — Наверное, и меня заждались козаки на том свете».
— Ну, ты, урод! — сказал Влад, открывая глаза.
Глава 8
Глаза лучше закрыть. Свет прожекторов режет, пронизывает голову насквозь, достает до затылка. Лучше глаза держать закрытыми, но нельзя.
Есть у Влада Гетьмана своя собственная, особенная гордость. Тихое ментовское достоинство. Или достоинство человеческое, которое нужно продемонстрировать нелюдям, сидящим сейчас в партере возле арены.
Их не видно — проклятые прожектора стараются выжечь глаза гордому и независимому милиционеру. Всего пару дней назад клоунствовал на этом самом манеже перед теми же самыми зрителями этот милиционер. И тогда ему казалось самым главным — не показать своего страха, сделать вид, что только обнаглевших циркачей видит перед собой Влад Гетьман, собрание распоясавшихся людей.
Людей.
Сейчас, похоже, можно уже не притворяться. Осталось не так много времени. Ведь не для того, чтобы просто снова посмотреть, доставили его сюда.
Влад медленно, чтобы не расплескать головную боль, встал на ноги. Медленно, чтобы не потерять равновесие, отряхнул с одежды опилки и пыль. Попытался рассмотреть, вся ли труппа собралась или разбираться с ним будут небольшим кругом. Даже заслонившись от яркого света, он не смог рассмотреть ничего.
— Ты хотел поговорить, — прозвучало из ослепительной темноты. — Давай.
— Это с каких таких мне «тыкает» непонятно кто? — Влад осторожно ощупал свой затылок, зашипел, зацепив здоровенную шишку. — Удар по голове — еще не повод...
— Мы тебя можем просто так убить, без разговоров, — сказал высокий девичий голос.
— Рассматривай это как плату за разговор. Или ты будешь разговаривать так, как мы того хотим, либо разговора не будет вообще. — Это пояснил директор труппы, его голос Влад запомнил с прошлого посещения. — Так как?
— Убивайте, — махнул рукой Влад. — Все сразу меня рвать будете или выпустите кого-то одного?
Оставалось надеяться, что в голосе у него сейчас больше наглости, чем испуга. Влад никогда не был сторонником того, что умереть стоя лучше, чем жить на коленях. Правда, в последний момент всегда срабатывало упрямство, но это было именно упрямство, а не какие-то высокие и благородные мотивы. Так, во всяком случае, убеждал себя Влад.
Не отдать мелочь старшекласснику в школе, объяснить преподавателю, что не стоит так уж с ходу обвинять студента в тупости, плюнуть в ненавистную бледную рожу Хозяина — из упрямства, не от храбрости.
И сейчас нарываться на окончательные неприятности — это от глупости и от упрямства. Только от них. Жить ведь хочется. Ой, как хочется жить.
Из-за гудящей световой завесы появился директор труппы. Легко перепрыгнул эту... Влад снова забыл, как называется та штука, по которой бегают дрессированные собачки по кругу. Ограждение арены. Или как там оно... Неважно.
Теперь — неважно. И навсегда — неважно.
Вот директор труппы сейчас убьет его в человечьем обличье или превратится в медведя? Наверное, лучше бы в человечьем. Потом задолбаются объяснять рваные раны на трупе. Хотя...
Как там он сам еще недавно шутил — пирожки с мясом на поминки делаются из мяса виновника торжества? Заодно труппа и пообедает. Для такой своры восемьдесят килограммов Гетьмана — на один укус. Для каждого.
— Хорошо подумал? — спросил директор труппы.
— Вы лично меня будете употреблять, Арсен Михайлович? — поинтересовался Влад. — Никому из своих шавок не доверите? Это у нас признак уважения или вам просто нужно усиленно питаться?
Арсен Михайлович подошел поближе. Прищурился, всматриваясь в лицо Влада. Потянул воздух, расширив ноздри. Принюхался?
— А ведь и вправду — воняет, — сказал Арсен Михайлович. — И свежим.
— И мертвым, — сказал кто-то. — Один из пистолетов просто разит «бесцветным». Мертвым Наблюдателем.
— Хороший Наблюдатель, — сказал кто-то другой, помоложе, — мертвый Наблюдатель.
Никто не засмеялся. Влад смотрел прямо перед собой, даже не мигая, потом сообразил, что игра в гляделки ничего не даст, и опустил веки.
— Ладно, — сказал циркач. — Вы хотели поговорить? Давайте.
Влад усмехнулся — он специально выработал у себя такую вот мерзкую ухмылку для таких вот мерзких случаев. Пару раз сразу после нее на Гетьмана бросались с кулаками. Но директор на приманку не клюнул — очень серьезный и уверенный в себе маах'керу.
— Я хотел спросить, — теперь Влад убрал ухмылку и решил говорить громко и четко, так, чтобы все слышали — нет у него в голосе дрожи.
Нету, и все. Вам на это наплевать, а мне — нет. Для меня это важно. И важно, что пальцы не дрожат. Не дрожат, и все — Влад сцепил пальцы за спиной. Нечего на них смотреть.
Ты слишком напряжен, прошептала головная боль. Тебе не стоит так напрягаться, подтвердила тошнота, подбираясь к горлу. У тебя ведь легкое сотрясение мозга, ты не забыл? Спасибо доброму доктору-сатра — та, вчерашняя боль, исчезла, но эта, новая, легла на старые дрожжи. Не дергайся, так будет лучше.
— Я хотел спросить, так, для себя, это ведь вы украли волка из зоопарка? Да?
— Зачем это нам? — теперь в голосе директора труппы проскользнула заинтересованность. Легкая, так — мимолетная.
— Значит, — вздохнул Влад, — имеем труппу, состоящую из маах'керу, в миру именуемую цирком зверей. Зверюшки такое вытворяют на арене, просто такие же умные, как люди...
Влад сделал паузу, давая слушателям возможность обидеться.
— ...или даже умнее людей. Гораздо умнее. Откуда такие таланты? Обычные зрители, пялящиеся на мир сквозь Пелену, полагают, что это высочайшее искусство дрессировщиков. Но тому, для кого ваша Пелена не помеха, совершенно понятно: тут звери и дрессировщики — в одном лице. Оборотни на гастролях. Я пока не буду углубляться в изучение причин такого странного поведения благородных и злобных маах'керу — выеживаться перед неполноценными людьми. Никакие деньги не смогут окупить подобного унижения. Важно другое — кто-то убил одного из актеров. Поскольку за мной по улице Есенина бежали волки, полагаю, что наружное наблюдение вы ведете именно в таком виде — проще сойти за собак. — Влад снова улыбнулся, на это раз без злого умысла, просто ему показалось забавным, что он сейчас рассказывает своим будущим убийцам элементарные вещи. — За мной ходили волки, у меня во дворе волки убили дейвона... Ведь ваша же работа, не так ли?
— Ты об украденном волке в зоопарке, — напомнил директор труппы.
Влад изогнул правую бровь в изумлении.
— Вы начали об украденном волке, — скрипнув зубами, сказал Арсен Михайлович.
— Да. А вы у нас превращаетесь обычно в медведя, — Влад указал пальцем в грудь циркача. — А ваш покойный товарищ — в волка. И еще он выступал на арене. Так вот, когда его убили, вы смогли тело спрятать. Да хоть сожрать, в конце концов, не знаю я подробностей ваших обрядов...
Кажется, кто-то из сидящих в зале зарычал — директор оглянулся и посмотрел в сторону слабого духом.
— И у вас уменьшилось количество артистов. И это нужно было как-то объяснить. Человек мог уехать — так вы, наверное, и объяснили исчезновение актера, а вот зверь... Если бы он сбежал, начались бы поиски, вам пришлось бы что-то объяснять, с кем-то взаимодействовать. Опять же, просто так по улицам передвигаться уже не получалось бы — всем ментам сообщили бы, что на улицах волки. Много мороки и проблем. Но все это легко устраняется, если предъявить кому-то труп животного. Волка. Съел что-то не то, мало ли? Вот тут вам пригодился волк из зоопарка. Ну, а местной администрации вы все объяснили как нежелание разборок с санстанцией, директору цирка и самому все это не нужно. Труп предъявили и в лесу закопали. И никаких проблем. Я нигде не соврал?
Арсен Михайлович несколько раз хлопнул в ладоши.
— Красиво, — сказал он. — Не то чтобы поражало, но впечатление производит. И что из этого следует?
— Не из этого. Не только из этого... — Влад поморщился и снова осторожно потрогал шишку на затылке. — Ни у кого нет таблетки? Анальгина, аспирина? Очень болит голова...
— Скоро пройдет, — пообещал девичий голос. — Очень скоро.
— Самки всегда злее самцов? — поинтересовался Влад. — Или это подружка убиенного? У нее личные мотивы не любить людей?
Послышался какой-то странный шум, рычание — словно кто-то пытался удержать на месте крупную собаку. Или волка. Влад подождал.
— Очень скоро, — повторил девичий голос, сдавленный от ярости. — Я сама...
— Я продолжу?
— Продолжай...те.
— Спасибо. Значит, такой странный цирк. И так странно попал к нам на гастроли. Заменил так странно вышедшую из строя московскую труппу. Меня бы это не насторожило и не удивило, если бы не ряд других странностей — тот, кто вас пригласил, ряд странных событий уже в Харькове и так далее и тому подобное...
«Приходится блефовать, — подумал Влад. — Если бы точно знать, что там накопал Руслан в интерполовских файлах. Господи, дай соврать красиво и точно».
— А тут еще и странные совпадения почти во всех городах, где вы гастролировали... — напрасно он сказал «почти», нужно демонстрировать больше уверенности. — Умирают люди...
Влад сделал ударение на «люди» скорее по наитию, чем сознательно.
— Это вы придумали — цирк киллеров. Неуловимых и неподражаемых. Сами придумали или традиция такая?
— Традиция, — спокойно сказал директор труппы. — Уже много веков.
— Забавно, — кивнул Влад и схватился за голову. — И ни разу никто ничего не заподозрил?
— Ты четвертый. За последние пятьдесят лет. И что?
— Остальные проницательные умерли?
— Да.
— Вы очень откровенный... Очень откровенное существо, — не мог не оценить Влад. — Забываетесь иногда, сбиваетесь на пошлое «ты», но, в общем... Вас пригласили выполнить заказы?
— Да.
Маски сброшены, перспективы определены, можно не скрываться. Ответы короткие, но честные.
— Только убийства? Или как вы предпочитаете? Ликвидации?
— Охота, — ответил Арсен Михайлович.
— Вот так вот... Только охота?
— Слежка. В основном — слежка. И только при необходимости...
Если бы еще не эти прожекторы. И не проклятый манеж, который покачивается под ногами и крутится вправо-влево, медленно, противно, тошнотворно.
Сесть бы. Но требование кресла будет уже явным перебором.
— Зачем — вам не объясняли?
— Не интересуемся.
— Тоже верно. Меня зачем сюда привели? Вы ведь не удивились, что сюда зачем-то привезли мента, вас неприятно покоробило его поведение, не более того. Зачем меня привезли?
Циркач ответил не сразу. На лице его проступило сомнение, но длилось он не очень долго — всего пару секунд. То ли сработало правило трех «да», и несколько раз откровенно ответив на малозначительные вопросы, он уже не смог удержаться, то ли не было особой разницы в том, умрет мент, получив половину информации или всю. А может, и Влад на это надеялся, отказ отвечать на вопросы выглядит проявлением слабости, и на глазах всей труппы предводитель себе позволить такого не мог.
— Вам меня предъявили для запоминания? — вбросил мяч в игру Влад. — Типа — чтобы вы меня хорошо рассмотрели и запомнили.
— Ошибся, — не без злорадства ответил директор. — Не для этого. Нужно было проверить — видишь ты сквозь Пелену или нет. Ты можешь скрывать свои чувства там, в толпе, когда замечаешь одного-двух чужаков... А когда тебя внезапно окружают оборотни... Нас попросили...
— И что вы ему сказали?
Арсен Михайлович снова улыбнулся и покачал головой:
— Ненависть из тебя так и перла. Клокотала и лилась наружу. Но не было страха. Вот сейчас ты боишься... Не дергайся, не нужно. Ты хорошо держишься, но страх спрятать нельзя. Ты продолжаешь нас ненавидеть, но страх всплыл на самый верх, пенится на поверхности. А ночью ты сумел его сдержать. И ненависть твоя была очень мотивирована. Я в восторге! Честно. Ты так мастерски изобразил свою обиду, так хотел вызвать бригаду, следователей и экспертов... Я списал твои эмоции на это. Еще раз — молодец.
— Мерси за комплиман, — Влад даже хотел сделать реверанс, но вспомнил о своей головной боли и остался стоять ровно. — Вот если вы снова перестанете «тыкать», я буду просто в восторге. Вы сказали, что я не вижу сквозь Пелену. Так?
— Так.
— И я в результате доехал до дома живой. А мог не доехать. И ребята ждали бы меня под дождем совершенно напрасно... Но ведь и следить за мной вас тоже просили?
— Да. Только раньше. Вечером. За местным подполковником, за приезжим полковником и за капитаном, который там обязательно появится.
— А за кем следил тот, которого убили?
— За полковником. Двое побежали за тобой, а он остался у дома. Когда остальные вернулись — его уже не было. Мы решили, что он что-то заметил, искать не стали. Ночью его труп кто-то подбросил на арену.
— И все?
— И все.
— Мне говорили, что маах'керу не прощают убийц своих соплеменников. Это правда?
— Это правда.
— И кто его убил?
— Мы не знаем.
— Серьезно? — удивился Влад. — Вам даже не удалось узнать, кто бы это мог быть?
Директор цирка молча ступил вперед, сгреб Влада за лацканы куртки:
— Ты. Знаешь. Кто. Это. Сделал?
— Поставь на место, — сказал Влад, твердо глядя в меняющееся лицо Арсена Михайловича.
Читать бесплатно другие книги:
