Ядовитая кровь Туров Тимур

Глупость, конечно, но так стало гораздо спокойнее. И сон пропал. Наверное, он пропал бы и без морозильника, нужно было просто убрать подарок сатра подальше, но проверять это Влад не стал.

Он включил ноутбук и снова внимательно изучил материалы. Снова и снова — ничего общего. Только убийца.

От того, что Влад выписал все имена на отдельный лист бумаги, ничего не изменилось. Имена, даты, обстоятельства. Из материалов никак не следовало, что все фигуранты списка хотя бы встречались друг с другом. Если бы они были людьми — точно не было шансов для их встречи. Разве что авторитет в девяностые мог крышевать банкира. Или тупо его рэкетировать.

Остальные...

Физик из университета. Фотография четко указывала, что был доцент Часовщиком, ни особыми талантами, ни научными достижениями не отличался. Умер в университете, в своей лаборатории в подвале, что-то там на него опрокинулось тяжелое. Настолько тяжелое, что опрокинуться ну никак не могло. Само не могло. Нужно было подогнать бульдозер и толкнуть эту установку, предварительно зафиксировав несчастного Часовщика.

Бульдозера не было, шума не было, Часовщик не был связан... Списали на несчастный случай. И правильно — не на мистику же с волшебством списывать.

Спасибо, догадались опросить свидетелей, не было ли кого постороннего в подвале. И нашелся аспирант, который запомнил-таки неизвестного, описание которого было очень похоже на описание убийцы коллекционера, составленное Капустяном, и вполне могло подходить к внешности, запечатленной камерой в ночном клубе.

Это если внимательно сличать. Серый все это увязал, ловко выхватив из котла несчастных случаев, убийств, происшествий, закипавшего ежедневно на улицах родного города.

Если он сам составлял список — понятно. Непонятно, по какому принципу список составлялся, зато понятно, как его получил Серый.

Ничего не пропало. Ни у кого ничего не пропало. У цыганки — понятно, что там на улице у нее отберешь... У остальных — черт его знает. А вот коллекционер-сатра... Обычно у этих собирателей что-то изымают. А вот чтобы убить, но ничего не взять... Зачем тогда мочить его в квартире? Ведь вон как ловко все получается на улице, при скоплении народу...

«Да, — сказал себе Влад, — ты молодец. Тут можно цепляться. Можно и нужно».

Значит, цыганка-дейвона убита на улице. Контакт сведен к минимуму, ни обыскать, ни, простите, вскрыть — времени нет. Мог выбрать другое место и время? Мог.

Мог. В конце концов — пристрелить ее. Издалека, без проблем.

Можно? Можно.

Маах'керу-наркоторговца он настиг в камере следственного изолятора. Четко, красиво, что свидетельствует о знании расположения камер и о владении уникальными магическими приемами. Что можно было получить с этого убийства?

Материального — ничего. Закрыть рот? Может быть. Напугать еще кого-то? Вполне. Найти другой способ? Несомненно. Обязательно. Из всех убийств списка — это самое загадочное с точки зрения обычного, непосвященного человека.

Загадка, которая неминуемо вызовет пересуды и самые фантастические предположения. Даже если бы все обитатели камеры, все двадцать арестантов, схватили несчастного оборотня, раскачали и влупили им о стену — хренушки у них получилось бы так красиво и эффективно.

С другой стороны — придушили бы оборотня, никто бы и искать не стал. Мало ли сердечных приступов в камерах происходит. Сколько раз самому Гетьману приходилось видеть трупы с посиневшим лицом и распухшим языком и с указанием «сердечная недостаточность» в бумагах.

Способ умертвления выбран слишком нарочитый. Запомним.

Джинна, широко известный в узких кругах под кличкой Саладин, был найден мертвым на крыльце своего дома. В двадцать три пятнадцать тела не было, а в двадцать три восемнадцать — появилось. Причем пришел Саладин самостоятельно, попрощавшись с водителем, а в дверь своей квартиры так и не позвонил.

Если добавить к этому тот факт, что смерть наступила в результате сильнейшего удара в область сердца, то дело выглядит загадочным, но налет мистики проявляется не слишком сильно. Какого хрена дело это прилеплено к остальным? Влад еще раз посмотрел запись. Вот. Дальше по улице имел место ювелирный магазин с камерой видеонаблюдения, и на записи мелькнул все тот же товарищ. И все так же неразборчиво.

Только если знать и искать целенаправленно — можно опознать.

Влад хотел сходить на кухню и сделать себе кофе, но вспомнил о цветке в холодильнике и решил обойтись без допинга.

Банкир — на автостоянке, там ничего не возьмешь. Прицепиться не к чему. Хотя... Если очень захотеть... Очень-очень...

Приехал господин Лодкин в машине самостоятельно, без охраны и сопровождения. Провел в клубе много времени, развлекаясь. А что, если он должен был с кем-нибудь встретиться? Что-то показать?

Получается сюжет для детектива? Вполне. Он приезжает на своей крутейшей тачке, то, что собирался показать, держит либо в салоне, либо в багажнике. Замочки там у него наверняка не просто так, помимо железа еще и магические прибамбасы могут быть навешаны. Если бы у самого Влада такая возможность была — обязательно воспользовался бы. Обязательно. Значит, убили его не по дороге в клуб. И не по дороге из клуба. Даже не просто на пути к машине, а именно в тот момент, когда он дверцу открыл, снял, так сказать, заговор.

Все начинают суетиться, все бегают, вызывают того же Серого, тот принимает меры... А забрали что-то из машины или нет — остается покрытым завесой тайны.

Книги бы тебе писать, Гетьман.

Но если бы у него было время и возможности, начал бы искать именно в этом направлении — с кем собирался встретиться банкир, встретился ли, было ли что-то в его банковской деятельности в ближайшее время нечто такое, стремное...

Но времени, похоже, нет. И остается отложить прекрасный результат собственной фантазии на потом.

Значит, убили в домашней обстановке только физика и коллекционера. Ничего у них не пропало? Не факт. Ой, не факт!

Влад встал и прошелся по комнате.

Умный ты, Владислав Александрович, когда хочешь отвлечь себя от мыслей тяжелых и неприятных. Что угодно готов придумать, лишь бы хоть на секунду забыть о разговоре с циркачами, о смешной перспективе на будущее.

В конце концов, что этой «свободной стае» до предложений какого-то мента, да еще человека, если поступит прямой заказ... нет, не от Серого, Влад прекрасно запомнил интонации директора труппы и его слова о том, что с Серым они дела иметь не будут... если поступит прямой заказ от того самого загадочного и влиятельного.

Убьют? Или проявят извечную вздорность характера? Дадут довести дело, потом убьют. Или им надоест ждать, и они решат поторопить события...

Еще и Руслана втянул во все это. Не хотел, держал Руслана подальше от себя, но так получилось. И это тоже теперь придется принимать к сведению. С другой стороны — совсем не факт, что если бы Богдан поперся в цирк среди ночи, все закончилось бы так же. То есть — совершенно даже понятно, что там бы они вдвоем и остались, два глупых человека, дерзнувших восстать... и так далее.

Русланчик принял единственно верное решение, но легче от этого не стало. Он мог бы, конечно, просто не прийти...

Не мог, честно сказал себе Влад. Как и он сам не смог бы поступить иначе.

Такие дела.

Отвлечься.

Скажем, порассуждать о том, чем именно занимался врач-сатра в свободное от общения с ним, Владом, время?

Что он сказал? Выясню, сказал, что там с людьми, попавшими в дурку через его, сатра, ласковые и умелые руки. Выяснил? Скорее всего — да, раз появилась эта бумажка с фамилией, именем и отчеством. Без проблем? Скорее всего — нет, раз не пришел он на назначенную встречу в лесопарк и появилась вот эта самая бумага.

Каменецкий Константин Игоревич. Ничего не говорит это имя. Совершенно.

Из-за чего начались проблемы у сатра? Из-за того, что он выяснил это имя или из-за того, что поинтересовался своими бывшими пациентами? Или — или... Или из-за того, что Влад Гетьман не просто вышел живым из его теплых объятий, но еще и о чем-то с врачом договорился?

Кого нужно искать в этом случае? Того, кто доставил записку? Того, кто сорвал встречу? Или Каменецкого Константина Игоревича?

По правилам — всех. При сложившихся обстоятельствах и диком цейтноте — Каменецкого. Значит, решение, принятое быстро, принято правильно. Руслан перевернет базу данных — и не только ментовскую, — мы получим данные и координаты, от чего и сможем танцевать.

Есть другой вариант — слить информацию циркачам... Нет, ничего это не даст. Искать им будет не легче, а, скорее всего, еще труднее. А кроме того, ему уже и самому интересно узнать, из-за чего все заварилось.

Узнать и умереть. Наверное, так оно и получится. Пока варианта выкрутиться Влад не видел.

Найдет убийцу — устранят. Не найдет — устранят. Не сегодня, так завтра. А вот если убедить всех заинтересованных участников, на сцене и за кулисами, в том, что найти убийцу очень важно, и что только он, Влад, может совершить такой подвиг, то остается шанс прожить немного дольше.

А дольше — это значительно лучше. Возможны всякие варианты.

В голову пришла очередная гениальная и, напомнил себе Влад, очень своевременная мысль. Он даже потянулся к телефону, но вовремя спохватился. Думать нужно было быстрее. Гораздо быстрее. И дать Руслану ценное указание посмотреть, не приключилось ли за последнее время в дурке чего-нибудь странного. Пусть не мистического, но необычного.

Смерть кого-нибудь из врачей от передозировки кефира, например. Или чей-нибудь скоропалительный отпуск. Или еще что...

Ладно, потерпим.

Нужно только придумать что-нибудь эдакое! Такое хитровывернутое, ловкозакрученное, чтобы оттянуть собственную смерть.

Что-нибудь...

Влад вскочил со стула, прошелся по комнате, сел на диван и снова вскочил. Спокойно. Быстро думать — не значит дергаться и суетиться.

Нужно просто думать. Думать-думать-думать-думать...

И к шести утра мысль в голову все-таки пришла. И все могло получиться. Для этого нужна была всего пара пустяков. Всего пара.

Для начала нужно было, чтобы Руслан успел накопать информацию до того, как появится Серый. А Серый обязательно появится. Не может не появиться. Он теперь постарается держаться к нему, Владу, как можно ближе. Щекой прижиматься, в затылок дышать.

Можно было позвонить Руслану.

Можно было, но только если забыть, что телефоны слушают. Квартиру — вряд ли. Скорее всего — нет. Пока его пытался убить Наблюдатель, и пока Влад весело, широкими шагами нес свою голову прямо циркачам — типа, поиграйте, ребята, — все та же замечательная фирма «Око» квартиру проверила.

И ничего не нашла, что не может не радовать. Магические штучки для прослушивания не исключаются, но до этого его пытались убить без их применения, это давало надежду.

Остается дождаться информации от Руслана.

Нет, если Серый позвонит первым, то ничего катастрофического не произойдет. Нужно будет прикинуться обиженным, намекнуть — намекать, намекать и намекать — отказаться продолжать разговор до тех пор, пока... и так далее.

Вот этого самого «пока» может не оказаться. В таких вот смешных ситуациях «пока» бывает синонимом «никогда». Нечто вроде — «не успел». Как в кино и книгах, особенно в сериалах. Я тебе потом скажу, кто украл миллион, подставил кролика Роджера и убил президента Кеннеди. И, естественно...

Не нужно о плохом.

Влад посмотрел на свой громадный допотопный телефон, перевел взгляд на мобильный.

«Во сколько Серый перестанет ждать милостей от природы и решит заняться мной вплотную?»

Давай, Руслан! Очень хочется жить. И совсем не хочется сооружать халабуду блефа на хлипком основании собственных фантазий.

Шесть двадцать пять — тишина. От этой тишины начался звон в ушах. Нет, еще не похоронный, еще только легкое позвякивание. И — здравствуйте — вернулась головная боль. Вползла медленно, но уверенно. По-хозяйски свернулась в черепе, бесцеремонно растолкав мозги.

И ведь тварь наглая — одной ей показалось скучно. Кликнула в гости еще одну боль. Та, естественно, приглашение приняла, крепко прижалась к ребрам, страстно задышала, пробуя кости на зуб.

Перекликаются, твари.

Влад прижал бок локтем. Можно взять штук пять таблеток, съесть, запить водой. И сразу...

Какой он сегодня неискренний. Не таблетку ты хочешь, не притворяйся. Ты хочешь сходить на кухню, достать из холодильника цветок. Ты ведь помнишь, как отступала боль, стоило только погладить тонкие, почти неосязаемые жилки. Дотронуться, погладить пальцами.

— Сидеть! — громко сказал Влад. — Сидеть, терпеть, не дергаться. Сейчас кто-нибудь позвонит. И все отступит на задний план. Сейчас. Сейчас-сейчас, как пелось в известном мультфильме. Там, правда, это пелось в комплекте с «сейчас прольется чья-то кровь...». А это нам не нужно.

Нам нужно, чтобы хоть кто-то позвонил. Хоть кто-то...

— А еще я схожу с ума, — сказал Влад. — Схожу с ума, стал наркоманом, подсел на чудный сатровский цветок. Надо же — привыкание с первого раза. Нет, цветочек полезный, пули отводит, болезни лечит. Вслух разговаривать заставляет. Очень полезная штука. Сны показывает, яркие, цветные, как и положено у шизофреников.

Сны — это очень важно. Кто сказал? Правильно, сатра сказал. Очень важно. Только врут сны. Как там о запорожцах — хрен его знает, а о героической попытке Влада сбежать — соврал сон. Не рухнул тогда Гетьман в пропасть, Хозяин, оказывается, все это время был рядом, ждал, когда следует вмешаться.

И вмешался. Так, чтобы еще раз макнуть обнаглевшего человечка мордой в свое многовековое дерьмо.

Прозвенел звонок.

Влад настолько увлекся разборкой с собственной головой, что кинулся к телефону, хотя звонок доносился от двери.

От двери, никто не стал звонить по телефону, а просто пришел лично засвидетельствовать, так сказать.

Угадать? Руслан, Серый, представитель Серого с бомбой в руке, цыгане, циркачи, решившие передумать... О, экзотическая версия — прибыл сам Каменецкий. Стоит сейчас, волнуется, с бутылкой шампанского и коробкой конфет в руках. Все-таки — первое свидание.

Звонок продолжал звонить, как и положено порядочному, работящему звонку.

Влад взял со стола пистолет, снял его с предохранителя и взвел курок.

— Ну, не открывают — значит, никого нет, — пробормотал он.

Нажал на копку, подождал — иди себе дальше, не расходуй попусту электроэнергию.

Влад направился к двери, осторожно продвигаясь вдоль стены, так, чтобы не нарваться на пулю, если что. Дверь так себе, пулю даже не дернет. Особенно хитрую, бронебойную пулю.

Влад остановился возле двери. В глазок лучше не смотреть, бывали прецеденты. Снаружи виден свет в глазке, когда свет пропадает — можно стрелять, клиент на линию отстрела прибыл.

А то, что чутье ничего не говорит, не предупреждает, так оно за последние два дня вышло из доверия.

— Кто? — спросил Влад негромко.

— Кто-кто... мент в пальто! — ответил Богдан. — Мокрый, злой, не выспавшийся мент. Дальнейшие разговоры через дверь будут считаться попыткой сопротивления при исполнении, огонь открываю на поражение.

Влад открыл дверь, осторожно отпустил курок и поставил пистолет на предохранитель.

— Исполняй, — сказал Влад. — Но так, чтобы поразил.

Богдан сделал зверское лицо, взял Влада двумя руками за плечи, втолкнул в квартиру, захлопнул дверь и рванул на кухню, приговаривая: «Кофе, кофе, горячий кофе».

— Ты здесь какого черта? — поинтересовался Влад, остановившись в дверях кухни.

— Такого, — очень содержательно ответил Богдан, вытаскивая из холодильника кольцо колбасы. — Какого черта меня выдернул из постели Руслан в три часа ночи, такого я и здесь.

Он с хрустом откусил кусок колбасы.

— Снять обувь я даже не предлагаю, — сказал Влад. — Все равно сам будешь мыть полы. Потом. Как только все закончится, так сразу и начнешь.

— Ага, щас! — Богдан еще откусил от кольца, положил его на кухонный стол, прикинул на вес, есть ли в чайнике вода, разжег под ним огонь. — Щас я все брошу...

— Хамишь старшим по званию, — напомнил Влад.

— Ой-ей-ей! Боюсь-боюсь-боюсь! — Богда сел на табурет, протянул руки к чайнику. — Ты знаешь, старший по званию, что плюс шесть — это очень холодно. Особенно под дождем, в хлипких туфлях и посреди ночи.

— Знаю. И еще знаю, что не велел ко мне приходить. Позавтракал бы в другом месте.

— Да? Полагаешь, что те, кого я будил в интервале с трех тридцати до пяти пятнадцати, были в безумном восторге от моего появления? Знаешь, чего я наслушался за это время? Это от, казалось бы, утонченных, интеллигентных людей. Один раз даже от женщины. В полупрозрачном пеньюаре на голое тело. Она меня материт, а стою и не могу выбрать — текстом наслаждаться или спросить, на хрена она лобок елочкой выстригла. — Богдан помотал головой. — Где моя колбаса?

— На столе, у тебя за спиной. И ее можно очистить.

— Ага. Обязательно. Сама очистится. — Неестественно выгнувшись, Богдан взял со стола колбасу. — Ты не будешь? Нет? Тогда я доем, ладно?

— Там в холодильнике еще пельмени лежат замороженные.

Богдан замер с колбасой перед открытым ртом:

— Вот это сейчас была шутка?

— Констатация.

— Я так и подумал. — Богдан снова откусил. — Прикинь, художники и художницы. Служители Мельпомены, мать их так.

— Не Мельпомены, — не согласился Влад, достал из шкафа кофе и сахар. — Не помню, как там про живопись, но точно не Мельпомена.

— И хрен с ней, скажу я тебе! Мельпомене было бы стыдно за таких служителей. Выношу я, значит, ногой дверь в студию...

— Ты на телеканал вломился?

— В студию, бестолочь, в место с большими окнами, где художники рисуют.

— Понял.

— Ага, только не рисуют они там. Большая круглая кровать, метра три в диаметре, на ней искомый мною художник и три голые, совершенно обнаженные бабы. Прикинь... — Богдан решил, что чайник уже нагрелся, сделал себе кофе и жадно глотнул. — Горяче!

— Студи, дураче, — подхватил Влад и осекся, вспомнив, как это звучало в его сне, в степной балке. — Что тебя возмущает?

— На его месте должен быть я!

— Напьешься — будешь, — пообещал Влад.

— Обещаешь?

— Гадом буду.

— Ну ты и га-ад!.. — протянул Богдан. — Так я доем колбасу?

— Доешь. И еще попросишь.

— Могу. — Богдан кивнул с самым сокрушенным видом, на какой был только способен. — Но чего это я все о себе да о себе. О деле.

Влад сел на свободный табурет, подпер щеку кулаком.

— Вижу, ты готов слушать. — Богдан допил кофе, с сожалением посмотрел на колбасу и отложил ее в сторону. — Меня поднял Руслан. В три часа.

— Уже говорил.

— И что, от этого мне становится легче? Так вот, он меня поднял и послал.

— Уж послал, так послал...

— Именно. Но все могло быть и хуже. Мне катастрофически повезло — адрес поначалу был один, совершенно внятный и однозначный. В районе Полтавского шляха, там такие гадючники замечательные, трущобы, честное слово. Нет, я нашел. И что я там увидел? А увидел я там руины. И что там еще ожидать, когда месяц назад там рванул газ. Одна квартира вдребезги, кого-то отселили, но сосед снизу уцелел, и квартира его тоже. И сосед мне сказал...

— В три часа ночи?

— А куда он, на фиг, денется? Дверь хлипкая, я парень резкий.

— Жалоба будет?

— Да какая жалоба? У него от двери так ацетоном несло, что боже мой. В коридорчике я с ходу заметил пакет с мелко порубленным сушеным растением. Когда поднял красавца с раскладушки, на нем уже несколько статей висело. С ходу. А если бы проверить, что за шмотки у него в чулане, так еще и кража была бы. Ты понимаешь...

— Понимаю.

— Вот и он понял. Посему, как только пришел в себя после нокдауна...

— Нокдауна?

— Легкого такого, предупредительного...

— В голову.

— А куда мне его бить? В голову, она ему все равно не очень нужна, колется он в руку. — Богдан с сомнением посмотрел на остатки колбасы. — Вот. Так он сообщил, что да, прямо над ним жил художник... Жил-был художник один...

— Да съешь ты ее, в конце концов! — не выдержал Влад. — Засунь себе в пасть, пережуй, проглоти — я подожду.

— Не попрекай меня едой, — обиженно произнес Богдан, но колбасу взял и съел. — Да, жил художник, так себе, не супер. Бабок у него не водилось отродясь, пару раз даже к моему наркоше заходил, одалживался, но отдал все точно и в срок. Да. Потом попал в больницу. Угадай, в какую?

— В дурдом.

— Угадал, призовая игра. Это три месяца назад он туда попал, а перед этим, год назад, он загремел в хирургию, с черепно-мозговой травмой. Не сильной, но хорошей — нарвался на группу малолеток, которым что-то там в художнике не понравилось. Из больницы он вышел через пару недель, и все стало хорошо. Даже деньги начали появляться. Даже выставка у него образовалась как раз перед тем, как в дурку загремел. Первая личная выставка. У них это как орден. Выставка прошла, виновник торжества устроил попойку для узкого круга, а через неделю его и забрали. Санитары, когда увозили, сказали, что последствия травмы.

Богдан сделал паузу, задумчиво глядя в свою чашку.

— Это все?

— Как же все, я еще про голую бабу не рассказал и про групповуху. — Богдан вздохнул и поставил чашку в мойку. — Взорвалась квартира ночью, банально, никого не убило, но начался пожар, бравые пожарные все водой залили, но сосед снизу никуда не ушел, у него там инструментарий и клиентура. Да... Казалось бы, тупик. Любой другой сыщик спасовал бы, отправился бы — и это в лучшем случае — в дурку, стал бы наводить справки, все затянулось бы, а ему было сказано результаты добыть незамедлительно и побольше. Что сделал гениальный сыщик Богдан Лютый? А гениальный сыщик Богдан Лютый узнал у наркоши, где именно проходила выставка, и отправился к владельцу арт-галереи «Задница» Вениамину Сигизмундовичу Феофилактову.

— В три часа ночи.

— В четыре утра. Но тоже хорошо. Дверь там была бронированная, я проявил настойчивость и изощренность в переговорах через дверь, пообещал лично посетить первую же выставку и проверить карманы богемы на предмет химии. Знаешь — подействовало. Очень вежливый господин, предложил выпить и приглашал заходить просто так, на вечеринки. Обещал познакомить с девочками. Но про Каменецкого ничего нового не сказал, сказал только, что выставка закончилась, что имела некоторый успех, кое-что даже продалось, кое-что осталось в кладовой. Ему ж нужно было освободить помещение для следующего показа. Места у него мало, все он отдал бывшей пассии Каменецкого, Агате.

— И ты отправился к Агате?

— Естественно, она и живет там неподалеку. Можно сказать, рядом. Я попрощался с Вениамином Сигизмундовичем Феофилактовым, кстати, документы проверил — ни хрена он не Вениамин Сигизмундович, и ни в одном глазу не Феофилактов. Сказал — псевдоним. Прикинь. А вот Агата сказала уже гораздо больше, правда, матом, но в полуголом виде...

— Про елочку ты рассказывал.

— Ну, и зачем так выстригать?

— Художница, творческий человек.

— Творческий. У нее там баба была, точно. Спросила у Агаты, кто пришел. И заткнулась, когда услышала, что мент долбаный. Картин у нее не оказалось. Она рассказала, что после побоев Константин изменился, задумчивый стал и, что самое главное, рисовать стал по-другому... Манера изменилась. Они, между прочим, не говорят «рисуют» — «пишут», блин. А писатели тогда что делают? Если до травмы он был таким себе реалистом-натуралистом, то после — понесло его в сюрреализм. И сурово так понесло, талант открылся. Как сказала Агата — новая грань. Он за несколько месяцев с десяток картин сделал и почти сотню графических работ — зарисовок, набросков. Все это и выставлялось. Этот Феофилактов мне говорил, что не пропади Константин, быть бы ему живым классиком. Организовать выставку даже не за бугром — в Киеве, и пришла бы слава и деньги. Так вот устроена жизнь, — Богдан тяжело вздохнул. — Вот и я — мог бы чего-нибудь добиться, если бы мне дали нормально выспаться.

— Что дальше? Ты еще про групповуху не рассказал.

— Точно. Значит, у Агаты почти ничего из картин Каменецкого не осталось — отдала одному деляге от живописи, господину Малявину, для продажи. Косте-то уже не нужно. Оставила себе свой портрет его работы, из последних. Я глянул — ничего так. Манера, правда, забавная. Значит — площадь Дзержинского, то есть Свободы, по-нынешнему. Посреди ее — сама Агата в голом виде и в позе... Если бы в годы моей юности изображение голой женщины в такой позе попалось мне на глаза — быть беде и неуправляемой этой... эякуляции. Но весь прикол не в бабе и не в позе. На заднем плане — бронзовый Ленин с протянутой рукой и наш монументальный Госпром. Только и Ленин — не Ленин, а нечто такое человекоподобное, и Госпром с наворотами. Если лицом к нему стоять, то на башне, той, что слева, не телестудии, а другой, такой здоровенный шар, радужный такой, как мыльный пузырь, и переход, как эфирный мост будущего, от Госпрома к университету. Бред, конечно, но написано в такой реалистической манере, будто с натуры.

Влад прикрыл глаза — понятно. То ли художник поначалу сумел скрыть открывшееся умение видеть сквозь Пелену, то ли оно настигло его уже после выписки из больницы, но в картинах бедняга все продемонстрировал и выразил. И нарвался.

— Подожди, а почему это ему уже ничего не нужно? — спохватился Влад.

— А помер бедняга. В больнице. Кровоизлияние в мозг, последствия травмы. Они же и хоронили. Сам понимаешь, лишних денег ни у кого нет, да и зачем он им мертвый нужен? Он и живой-то не слишком был востребован. Закопали, забыли. Все.

— Бумаги есть? — спросил Влад.

— Наверное... — пожал плечами Богдан. — В больнице. В психиатрии. А картины — у Малявина. В его студии — я проверил. Тут уж, извини, не сдержался. Дал по яйцам. Вполсилы, но от души. Бабы визжали, он скулил, прибежал сосед, убежал сосед, бабы замолчали, а он все скулил и скулил.

Лицо Богдана стало мечтательным.

— Нет, он потом сам признал, что так выражаться при сотрудниках милиции и голых женщинах нельзя. Что правила капиталистического общежития никто не отменял. И обещал, что перестанет распродавать чужую коллекцию, пока не станет понятно, что нет прямых наследников. Нужно же было мне что-то ему говорить? Он продал три картины и десятка полтора рисунков. Остальные я глянул — талантливый был художник. Поведенный на монстрах и обнаженке, но талантливый. Жаль, умер.

— И убивает жителей Харькова, — подхватил Влад.

— Вот и я так подумал. Фотографию я еще у Агаты зацепил — он это, гражданин начальник. Нужно будет еще нашему стукачку показать, пусть сверит. Но то, что мы опознали убивца, — без малейшего сомнения. Он.

— Ты ничего никому?

— Обижаешь. Даже вчера...

— Кстати, вчера. Какого хрена ты к людям Ивановой полез? Жизнь надоела?

— Какой Ивановой? Поклеп это! Вот крест святой животворящий — поклеп. Я к тутошним чокнутым цыганам ни ногой. Нема дурных. К ним «Беркут» и тот ездить отказывается, — Богдан даже перекрестился, демонстрируя свою честность и осторожность. — Я по своим каналам прошелся, по Журавлевке. Мне там еще немного должны, если помнишь.

Были должны, как понял Влад. Своими расспросами Богдан исчерпал должок тамошних цыган досуха, еще и лишку по своей привычке прихватил.

Собственно, ничего особо нового он не узнал. Вернее, Богдан узнал кое-что новое для себя, Влад большую часть если не знал, то представлял себе. А так — цыгане были необычными. Неприятные были цыгане, даже для своих соплеменников.

Появились не так давно, лет двадцать назад, держались вызывающе, к себе никого не приглашали, сами ни к кому не ходили. Дисциплину вожак поддерживал жесткую, работали резко и нагло. Но затейливо.

Больше всего раздражало харьковских ромов то, что всем заправляла женщина, та самая Ирина Иванова. У настоящего рома как? Жена права голоса не имеет, выполняет что ей говорят, делает работу или то, что ромы работой называют. А здесь...

Что Ирина говорила — то было законом для ее семьи и становилось правилом для всех окружающих. Проще было согласиться или съехать с базара, чем продолжать спор.

Тут ромы начали темнить, говорить, что Ирина могла порчу наслать, убить на расстоянии и вообще — сглазить. И слухи разные неприятные ходили, и случаи подтвержденные были — может. И делает в случае необходимости.

Единственный, кто с ней напрямую сцепился, был Серый. Но то, что не он Иванову убил, все ромы клялись, божились и готовы были голову в заклад давать.

Ее вообще нельзя было убить, говорили ромы, но тут закладываться были не готовы — факт смерти оставался фактом.

Вот на этом ромы свой долг исчерпали, разговаривая с ментом, пусть с хорошим, пусть даже ромов понимающим, но ментом. Это было не по правилам. Но Богдан сам правила устанавливал, и разговор продолжился.

Ирина промышляла снадобьями и амулетами. Снадобья были не только наркотическими, этим занималась даже и не Ирина, а ее внучка. Снадобья были, по слухам, самые волшебные, от приворотного до ядовитого, а амулеты...

Цыганки из других семей что угодно были готовы отдать за кольца, мониста или медальоны от Ирины. Стоили эти вещички безумно дорого, но могли заставить клиента отдать все деньги, впустить в квартиру и даже помочь грузить собственные вещи в чужую машину.

Источник Богдана снова клялся и божился, что сам видел, как с медальоном ром проходил в ювелирный магазин, брал золото и выходил у всех на глазах, но никто ему ничего не говорил, словно и не видел вовсе.

Богдан засмеялся и спросил, на фига Ирине такие богатства раздавать, и вообще заниматься наркотой и всем остальным. Достаточно оснастить такими медальонами всех своих и жить припеваючи, хоть здесь, хоть на Канарах.

Источник Богдана некоторое время крепился, но под издевательским взглядом Богдана не выдержал и сорвался. Богдан умел выводить собеседников из себя, не так, как это делал Влад, но тоже очень и очень эффективно. Он мог одним взглядом спровоцировать драку и одним словом заставить противника потерять голову.

Детей она покупала, выпалил ром и замолчал, потрясенный собственной откровенностью. Но задний ход в присутствии Богдана могли дать единицы, цыган к этим исключительно сильным личностям не относился, посему рассказал, что время от времени Ирина покупает детей. И платит за них очень неплохо. Детей не цыганских, хотя одного или двух купила и чистокровных ромов.

Обычно Ирина сама указывала, кто ей нужен, причем не только в Харькове и области, иногда приходилось ехать и в другие города. Платила либо деньгами, либо амулетами — на выбор, но амулетами — только за детей.

Знали об этом единицы, знакомый Богдана услышал об этом случайно, но верил этому. И верил, что проболтавшиеся живут недолго и умирают нехорошо.

Богдану пришлось разговор закончить и уйти.

— Теперь, — с некоторой даже грустью в голосе закончил Богдан, — связей у меня среди цыган нет и не будет. И появляться мне на Журавлевке не стоит. Так мне сказали неплохие, в общем-то, люди. Тебе это что-то дает?

— Тебе прямо ответить или уклончиво?

— Прямо.

— А черт его знает, товарищ старший лейтенант, черт его знает, — пробормотал Влад. — Время покажет.

Он глянул на часы — почти десять. Время летит быстро, только Серый что-то замешкался.

И тут зазвонил телефон.

Влад направился в комнату, снял трубку.

— Кто говорит?

— Это Серый, — сказал Серый. — Встретиться нужно.

— Боюсь, что нет, — ответил Влад.

— Я серьезно говорю, — повысил голос Серый. — Это нужно тебе в первую очередь.