Знаменитые писатели Запада. 55 портретов Безелянский Юрий

Пропуск в будущее

Великий фантаст Жюль Верн был великим реалистом. Он предвидел многое из того, что нас окружает сегодня. Наверное, его прозрения хватит нам еще на долгие годы. Жюль Верн — это пропуск в будущее.

У Жюля Верна счастливая и одновременно несчастливая судьба. Счастливая: он широко издаваемый автор по всему миру. Несчастливая — потому что его загнали в узкие рамки писателя для подростков. А он на самом деле писатель больших глубин, и в частности социальных.

В 1927 году Игорь Северянин сочинил сонет, посвященный памяти Жюля Верна:

Жизнь Жюля Верна не богата на внешние события. Он родился 8 февраля 1828 года в Нанте (Франция) в почтенной семье адвоката. Мальчиком грезил о море и даже пытался в возрасте 11 лет наняться юнгой на шхуну, отправляющуюся в Индию, — море и дальние страны будоражили его воображение. Но с корабля его сняли. И пришлось ему стать адвокатом, а не моряком.

В Париже Жюль Верн получает степень лицензиата права, но продолжать дело своего отца категорически отказался. Тогда отец лишил сына материальной поддержки, и Жюль отправился в самостоятельное «плавание» по жизни, работал секретарем директора театра, финансовым агентом, а с 1849 года пробует свои силы в драматургии. Его кумир — Виктор Гюго.

Успех пришел к Жюль Верну в 35 лет, когда в 1863 году вышел его первый роман «Пять недель на воздушном шаре». Далее романы стали выходить один за другим (всего их более 60): «Путешествие к центру Земли», «С Земли на Луну», «Вокруг Луны», «Путешествия и приключения капитана Гаттераса», «Дети капитана Гранта», «20 000 лье под водой», «Вокруг света за 80 дней», «Таинственный остров», «Пятнадцатилетний капитан», «Робур-завоеватель» и т. д.

И тут следует сказать об издателе жюльверновских романов. Кто знает, состоялся ли Жюль Верн как великий фантаст, если бы он не попал в опытные и цепкие руки издателя Пьера-Жюля Этцеля? Этцель сразу понял, что перед ним тот самый человек, который ему нужен для выполнения задуманной программы соединения науки с литературой. Грубо говоря, Этцель закупил Жюль Верна на корню, подписав с ним контракт на издание всего, что напишет писатель — 3 тысячи франков за каждый том. Сумма оставалась постоянной, а прибыли неуклонно росли. Подсчитано, что издатель заработал в 8 раз больше, чем писатель. Жюль Верн не был деловым человеком и был благодарен судьбе именно за такой поворот своей писательской судьбы. Он писал Этцелю: «Ваш Верн, которого вы изобрели». Да, Этцель умел раздувать творческий огонь в Верне и его заслуга в творчестве писателя несомненна. Однако кто помнит имя Этцеля? Оно кануло в Лету. А произведения Жюль Верна живут и восхищают.

Восхищает и удивляет фантазия Жюль Верна, сколько он всего предугадал: широкое использование электричества, подводную лодку, телефон, трамвай, кинематограф, автомобиль, самолет, телевизор, радиосвязь… Рей Бредбери говорил: «Все мы в той или иной мере дети Жюля Верна. Очень может быть, что без него нам и в голову не пришло полететь на Луну». Да, Верн не только предсказал возможность полета на Луну, но и место старта: мыс Канаверал во Флориде, откуда ныне и взлетают американские «шаттлы». А возвращаются астронавты на землю и попадают в Тихий океан опять же приблизительно в том месте, описанном Жюль Верном. Именно там приводнился «Аполлон — IX». А гигантская пушка, описанная писателем, стала прототипом немецкой Большой Берты во времена Первой мировой войны.

Удивительные совпадения? Или гениальная интуиция? А может быть, умелое выращивание кристаллов идей из коротких сообщений в мире науки и техники? Жюль Верн вел огромную исследовательскую работу и выстраивал свои фантазии на реальных фактах. Но мало набрать фактуру, надо уметь еще выстроить сюжет, закрутить интригу и все это изложить легким читаемым стилем, и всем этим Жюль Верн владел в совершенстве.

«Есть ли у вас план, мистер Фикс? О-о! У меня есть целых три плана, мистер Фикс!» (Ж.Верн. «Вокруг света за 80 дней»). «Почему-то многие думают, что мои произведения — чистейшая импровизация, — говорил писатель. — Какой вздор! Я не могу приступить к работе, если не знаю начала, середины и конца своего будущего романа». Это — сюжет. А детали? В архиве Жюль Верна скопилось тысячи тетрадей с вырезками и выписками сведений по всем отраслям знаний.

«Романы Жюль Верна превосходны! — говорил Лев Толстой в разговоре с физиком А.Цингером в 1891 году в Ясной Поляне. — Я их читал совсем взрослым, и все-таки, помню, они меня восхищали. В своей интригующей, захватывающей фабуле он удивительный мастер, послушали бы вы, с каким восторгом отзывается о нем Тургенев! Я прямо не помню, чтобы он кем-нибудь так восхищался, как Жюль Верном».

В России Жюль Верна ценили, помимо Тургенева, высоко Максим Горький, Брюсов, не говоря уже об ученых — Менделееве, Н.Жуковском, Циолковском, Обручеве и других. Немногие знают, что и пьесы Верна, и в частности инсценировка «Вокруг света в 80 дней», пользовались успехом. Поставленная в Москве, она в декабре l875 года, по свидетельству газеты «Московские ведомости», — имела «фурорный» успех. Хотя, конечно, были у Жюль Верна и критики. Один из них — его соотечественник Эмиль Золя, который, разбирая романы Жюль Верна в «Парижских письмах», говорил: «Со своей стороны, я отдаю предпочтение „мальчику-с-пальчику“ и „Спящей красавице“. Но я вынужден засвидетельствовать невероятный успех произведений Жюля Верна…»

Научные фантазии, сюжет, интриги, стиль — всем этим, повторим, Верн владел прекрасно, но одного он все же не умел делать: «Я совершенно не умею изображать любовные чувства. Меня пугает написание уже самого этого слова „любовь“. Я отлично вижу свою неуклюжесть, мучительно извиваюсь, но у меня ничего не получается», — признавался Жюль Верн.

Ну и что?! Любовь умели вдохновенно, легко и изящно описывать тысячи поэтов и писателей, а вот так сочинять научную фантастику, как это делал Верн, практически никто не умел. Поэтому скажем так: Мопассану мопассаново, а Жюлю Верну — жюльверново.

В последних своих романах Верн уделил внимание и историко-политическому предвидению. Выступал против использования достижений науки в интересах богатых людей, достаточно вспомнить романы «Плавучий остров», «500 миллионов Бегумы», «Властители мира», «Необычайные приключения экспедиции Барсака» и другие вещи, которые неизменно кончаются бесславной гибелью преступных героев. Жюль Верн всегда был на стороне положительных и романтических героев, истинных гуманистов, борцов против тирании и национального угнетения. Таких, как знаменитый капитан Немо, бывший магараджа, решивший беспощадно мстить угнетателям-англичанам. Любопытно, что его последние слова в рукописи у Жюль Верна были — «Независимость!» А издатель заменил на другое: «Бог и родина!» Что, конечно, сменило акценты.

Жюль Верн редко покидал свой дом (свою парижскую квартиру он впоследствии сменил на дом в Амьене). Лишь изредка писатель путешествовал на собственной яхте, да и то недалеко. В основном он «путешествовал», не выходя из кабинета и пролагая маршруты по находившемуся у него в доме большому глобусу.

Жюль Берн умер 24 марта 1905 года, в возрасте 77 лет. На открытии памятника в Амьене (9 мая 1909) о Жюль Верне говорили как о «наиболее ученом из беллетристов и лучшем беллетристе среди ученых». Он повлиял на многих писателей — на Артюра Рэмбо («Пьяный корабль»), на Фридриха Ницше (у Заратустры легко прослеживаются черты капитана Немо), на Марселя Пруста, Франсуа Мориака, Жана Кокто и даже Умберто Эко. Нет-нет, Жюль Верн — не детский писатель, а вполне взрослый и очень серьезный.

В 1989 году потомки писатели неожиданно обнаружили рукопись неизданного романа Жюля Верна «Париж в XX веке», который был написан начинающим писателем и отвергнут издателем Этцелем в 1863 году: «…Даже если бы вы были пророком, то и тогда никто не поверил бы вашим пророчествам… Давайте вернемся к вашей книге лет через двадцать».

Издатель к книге не вернулся, и рукопись провалялась свыше 100 лет. И вот ее издали, и снова Жюль Верн оказался настоящим провидцем, угадав будущий Париж, ярко освещенным, с широкими бульварами, запруженными автомобилями, с богатыми магазинами, с огромными отелями, в которых одновременно могут жить тысячи путешественников, с поездами, разрешающими воздух с фантастической скоростью… Но это не все. Главное — мрачный взгляд Жюль Верна на общественно-культурную жизнь конца XX века, тотальный культурный геноцид. Падение уровня образования. Искареженный французский язык. Поэзия и драматургия не в чести. Искусство вообще превращено в фиглярство. Потрясающе: Жюль Верн предугадал и появление «мыльных опер», смонтированных на основе банка реплик и написанных коллективом авторов. Художники больше не художники, а по существу коммерсанты. Музыка утеряла гармонию и в основном ценится по громкости звучания: чем громче, тем лучше. Пианино служит всего лишь обеденным столом… Мужчины уже не те, да и женщины совсем другие. Чудовищно изменились моральные нормы… Вот таким увидел Париж в XX веке начинающий писатель, 35-летний Жюль Верн. Издатель Этцель не мог допустить появления таких пугающих пророчеств. Но жизнь не издатель, она — творец, и она претворила видения Жюль Верна в нынешнюю реальность.

И, пожалуй, последнее: о потомках Жюль Верна. Единственный сын писателя Майкл промотал отцовское наследство и стал наркоманом. Внук писателя Жан-Жак был мелким служащим и никак не проявил свою наследственную гениальность (природа отдыхала на нем). Лишь правнук Жюля Верна — Джин Верн как-то сумел себя проявить, вырваться из колеи ординарности и стать известным оперным тенором.

«Дети капитана Гранта»… Но это уже кино. Кинематограф щедро использовал романы Жюля Верна, многие знаменитые режиссеры ставили свои фильмы по произведениям великого фантаста, и они прекрасно смотрелись. А песни, навеянные Жюль Верном?

Да, «жил однажды капитан…» И это был Жюль Верн.

Влюбленный в факты и знания

Айзек Азимов — великий американец, родившийся в России. Один из лучших писателей-фантастов мира. Человек энциклопедических знаний. Человек-уникум. Человек — оригинал. Хозяин Звездных морей и Неутомимый аргонавт Галактики боялся летать на самолетах. Он парил только в своих фантазиях.

Итак, Айзек Азимов. Хотя он совсем не Айзек, а Исаак. Еврейский мальчик Исачок родился 2 января 1920 года в местечке Петровичи, к югу oт Смоленска. Фамилия его звучала иначе, чем знаем мы. «Сначала дед, а потом и мой отец, владевшие мельницей, торговали зерном, в том числе и озимыми хлебами, — рассказывал писатель. — В округе о них так и говорили: „Поезжай к Озимовым“. Позже было добавлено традиционное русское окончание „ов“, перешедшее в документы. Когда же отец приехал с семьей в США, то эмиграционный чиновник записал фамилию с ошибкой. Вот очень просто родился на свет писатель-фантаст Азимов».

После революции евреям-смолянам было худо, и семья отправилась в 1923 году в Америку, именно на Америке настаивала мать Исаака Рахиль. Трехлетнего ребенка пересадили с российской почвы на американскую. Он мгновенно прижился. И бурно расцвел. Причина? Оглядываясь на прошлое, Айзек Азимов без ложной скромности утверждал: «Среди моих предков, близких, даже моих детей от первого брака — сына и дочери, — нет людей с ярко выраженными способностями, тем более талантами. Я среди них некая белая ворона. Плюс к тому же я всю жизнь работал, как лошадь…»

Труд и талант — старая формула успеха. Айзек работал с детства, помогая отцу в его кондитерской лавке. А попутно, в паузах от работы, жадно «глотал» журналы, продаваемыми вместе с пирожными.

А потом, пристрастившись к чтению, уже не мог жить без библиотеки.

Постигал мир, вникал в факты, осмысливал информацию, делал выводы. Словом, смышленный Айзек!.. Миллионы людей читают механически, а Азимов читал творчески.

В азимовской повести «Ловушка для простаков» есть такой пассаж: «Всю свою жизнь эти люди ничего не делают — только читают, смотрят и слушают… Неважно, какие сведения они запоминают… Любые сведения могут когда-нибудь пригодиться. Это основная аксиома. А время от времени кто-нибудь из мнемонистов: делает такие сопоставления, какие не могли бы сделать ни одна машина, потому что ни одна машина не может располагать этими совершенно не связанными между собой сведениями, а если она их и имеет, то ни один нормальный человек никогда не задаст ей нужного вопроса. Одна хорошая корреляция, предложенная мненимонической службой, может окупить все затраты за десять лет, а то и больше…»

Уникальная человеческая память. Именно такой и обладал Азимов и довел ее до совершенства. С детства читая многочисленные рассказы, Азимов решил сам написать нечто подобное. Первые рассказы он написал в 18 лет и, как водится, они были все отвергнуты издателями. Но Азимов не сдавался. И через год, в 1939 году его рассказ «Затерянные у Весты» увидел свет. Вскоре был издан сборник рассказов «Я — робот», который сделал ему литературное имя.

Знаменитые три правила: роботы не должны причинять вред человеку и не должны допускать, чтобы такой вред был причинен; робот должен подчиняться командам человека, если это не входит в противоречие с правилом первым; роботы должны защищать самих себя, если это не входит в противоречие с двумя нервными правилами.

Книга Азимова «Я — робот» оказалась пророческой: ученые в срочном порядке занялись робототехникой, и роботы стали широко применяться на производственных конвейерах. В 60-е годы у нас, в России, была очень популярная песенка «Робот» со словами-обращениями:

В общем, социализм: все шиворот-навыворот. И прогноз: «Неужели в две тысячи первом году Нам заменят сердца на транзисторы?..» Свое писание Азимов вначале рассматривал как «второстепенный источник заработка», чтобы оплатить учебу. Его мечтой было стать ученым-химиком. Азимов закончил Колумбийский университет, где получил степень бакалавра и магистра наук, защитил докторскую диссертацию по химии. В 1949 году он стал адъюнктом-профессором на медицинском факультете Бостонского университета, а в 1979 году — профессором. Ему нравилось быть профессором.

В одном из интервью 1989 года Айзек Азимов рассказывал: «В пятидесятых годах, когда дети были маленькими, а я зарабатывал на жизнь преподаванием, я написал 32 книги, в шестидесятых — 70, а в семидесятых, сосредоточив все свое внимание на писательской деятельности, — 109. А вот за последнее десятилетие количество написанных книг перевалило за 200 — я наконец-то начал работать всерьез».

Эти цифры не могут не поражать. Последнюю точку в своем творчестве Азимов поставил на 467-й книге. Он хотел написать 500 книг, но не успел. С некоторой грустью он признавался, что «книга рекордов Гиннесса утверждает, что английский писатель Джон Кресси опубликовал более 500 книг. Но было бы только справедливо указать, что никто не написал такого числа книг на столь разные темы, как я». Так говорил Азимов и таким образом утешал себя за непобитый рекорд.

Действительно, широта интересов Айзека Азимова потрясает: фантастика, биохимия, философия, история, астрономия, зоология… Книги о ядерной физике и органической химии. Прибавьте к этому, что он составил 4-томную «Историю Северной Америки», написал двухтомник «Путеводитель по Библии». Выпустил такие классические произведения, как «Обнаженное солнце», «Вокруг всей вселенной», «Сами боги»; серию популярных книг: «Основание», «Основание и империя», «Второе основание», «Край основания»; серию научных — «Жизнь и время», «Внеземные цивилизации», «Взгляды на Вселенную». Автобиография на 1.500 страниц, такие увлекательные повествования, как «Спутник интеллигентного человека», «Сегодня и завтра и…» Вот именно «и»: можно перечислять и перечислять. Все, написанное Азимовым, захватывающе интересно. Его коллега по цеху фантастов Рэй Брэдбери в одном из интервью признался: «Я люблю, люблю и буду любить Азимова. И это не прозвучит банально, не бойтесь так написать. Ибо Азимов и банальное несовместимы». Какая уж банальность, когда в одной из телепрограмм, посвященный сексу, Азимов явился перед камерами с бюстгальтером на голове. Он еще и шутник!..

Книги Азимова привлекают простотой, ясностью мысли и легким стилем изложения. Себя он считал «прирожденным популяризатором», говорил, что нет большего счастья для автора, если по прочтении его книги человек стал чуть добрее, умнее, словом, чуть лучше, наконец. И тут же вздохом Азимов добавлял: «Есть, увы, писатели, предпочитающие создавать чисто развлекательные вещи. В США выходит сколько угодно книг, наполненных откровенной чепухой. И они тоже имеют своего читателя, ибо некоторой категории американцев чепуха только и нужна, они боятся работы мысли, приносящей им некий дискомфорт…»

Как работал Айзек Азимов? Когда ему подарили первый компьютер, он целый год боялся подойти к нему, потом все-таки собрался, освоил и уже не вставал из-за дисплея, печатая четыре книги в месяц. Первый вариант текста он набрасывал все же на машинке, а второй, окончательный — на компьютере.

И говорил: «Мне просто необходимо видеть перед собой стопку бумаги. Как только я вспоминаю, что все придуманное мной может уместиться на маленьком магнитном диске, мне становится как-то не по душе. Я не отвергаю плодов технологического прогресса, просто элементарно сопротивляюсь переменам».

Работал Азимов всегда упорно, с раннего утра до позднего вечера. Выходил из дома крайне редко. Типичный домосед и трудоголик. Он жил в Нью-Йорке в квартире близ Сентрал-парка, на 33-м этаже, откуда открывался прекрасный вид на город, — и это было для Айзека достаточно. Его вторая жена Жанет Джеппсон, писательница и психиатр, на балконной террасе квартиры устроила маленький садик. Так вот, как это не покажется невероятным, Азимов ни разу не посетил цветущий сад. Постоянно отправляющийся в космические путешествия в своих книгах, писатель в жизни боялся высоты. Самолетом он летал лишь однажды. «Это было в армии, и отказаться значило угодить под трибунал», — вспоминал он. Из-за этого комплекса Азимов не выезжал за границу и не путешествовал по Америке. Он отказался от многих ученых степеней из-за того, что за наградой надо куда-то ехать, а этого Азимов предпочитал не делать. Куда приятнее сидеть в своей квартире среди множества книг и писать свою, очередную.

Как выглядел Айзек Азимов? Один из советских корреспондентов, встречавшийся с ним в Нью-Йорке в 1983 году, дал следующий портрет писателя: «Спадающая почти до самых плеч грива уже полуседых волос, длинные белоснежные баки английского лорда конца XIX столетия… Клетчатый пиджак, ковбойская рубашка, из-под воротника вместо галстука свисает шнурок, продетый в серебряную пряжку. Если бы не последняя деталь, могло показаться, что передо мной — оживший герой романов Диккенса или Теккерея».

Однако Азимов жил не в XIX, а в XX веке и его очень заботили современные проблемы. Он никогда не поддерживал гонку вооружений. Войны и оружие постоянно напоминали ему о хрупкости космического корабля по имени Земля. По своим убеждениям Азимов был истинным гуманистом.

Человек, предсказавший роботизированные конвейерные линии в 1939 году, являющийся автором теории «предсказания тенденций будущего путем математического анализа» (1941) и увидевший компьютерную революцию в 1950 году, Азимов с оптимизмом смотрел в будущее.

Проблема старения? Разве это проблема? Приведите стариков обратно в колледжи: «При таких условиях, усвоив жизненность пословицы „Век живи — век учись“, они смогут сохранить ясный, творческий образ мыслей до самых последних своих дней» — вот мнение Азимова.

Загрязнение воздуха? Посмотрите в окно. Вы увидите самые эффективные воздушные фильтры за все время существования Земли — деревья: «Они поглощают углекислый газ и производят кислород. Чего большего остается желать? К тому же они неплохо вписываются в природный ландшафт. Перестаньте вырубать леса, сажайте больше зелени, и про грязный воздух никто не вспомнит».

Переселение Земли? Очень просто. «Колонизируйте Луну. Постройте космические станции. Затем переходите к Марсу и другим планетам. Там бездна солнечной энергии, горы полезных ископаемых и миллионы

Фантастично? Но вместе с тем и просто. Но, увы, эта простота не дается нынешним властелинам мира: они обеспокоены лишь личными и национальными амбициями…

Но вернемся к Айзеку Азимову. Жене было очень трудно оторвать его от работы, чтобы выйти из дома и походить по роскошным магазинам на Пятой авеню, — писатель был далеко не бедным человеком в конце своей жизни, гонорары позволяли и красиво шикануть. Иногда он поддавался на уговоры жены и заявлял: „Сегодня мы хотим чего-нибудь нового. Сегодня мы пойдем в самый шикарный магазин и… купим еще несколько книг“.

Безоблачная в целом жизнь? „Пишу, и книги выходят в свет“. Напряженная умственная деятельность в конце концов сказалась: в 1977 году Айзек Азимов перенес инсульт, в 1983 году — тройной коронарный инфаркт. Писатель мгновенно сделал выводы и, не испытывая особой привязанности к физическим упражнениям, занялся спортивным тренажером, имитирующим ходьбу на лыжах по пересеченной местности. Сел на диету и сбросил излишний вес. „Если я смог избежать почти фатальных последствий для своего организма, — сказал Азимов докучливым репортерам, — то почему мир не может сделать то же самое“.

Айзек Азимов умер в ночь с 5 на 6 апреля 1992 года, в возрасте 72 лет, в больнице Нью-Йоркского университета по первоначальному диагнозу от сердечной и почечной недостаточности. Позднее вдова Жанет выступила с сенсационным заявлением, согласно которому писатель скончался от СПИДа. Азимов заразился СПИДом в результате переливания крови во время операции на сердце в 1983 году. СПИД был обнаружен перед проведением новой операции в 1989-м. Мы это решили скрыть, — сказала вдова, — ибо в те времена даже очень образованные люди боялись дотрагиваться до больных СПИДом».

Вот вам проза и фантастика. Еще одна сенсация грянула в 1998 году, когда сын писателя от первого брака — Дэвид Азимов оказался под следствием как владелец огромной фотоколлекции детского порно. Порочные наклонности Азимова-младшего приносили ему неплохие дивиденты. Яблочко далеко откатилось от яблони, — и такое нередко встречается в жизни. Айзек Азимов был интеллектуал и гуманист, считал, что «научная фантастика — это ветвь литературы, которая исследует реакцию человека на изменения происходящие в науке и технологии». А сын оказался во власти не изменяющихся веками человеческих пороков.

В 2004 году на экраны вышел детектив «Я — робот» — история радикально не азимовская. Из интеллектуальной фантастики писателя сделали большой и шумный боевик. К сожалению, ум ныне не в чести. В моде только сила.

А тем временем земляки Айзека Азимова из тех, кто еще не спился и увлекается фантастикой, в райцентре Шумячи, недалеко от Петровичей, где родился Азимов, устроили маленький музей, посвященный великому земляку (перефразируя поэта: «Ты помнишь, Азимов, дороги Смоленщины?»). Земляки даже послали письмо в Америку с приглашением посетить мать-родину. Айзек Азимов ответил коротким благодарственным письмом, но не приехал: дальше 400 миль от нью-йоркского дома он никуда не ездил. И осталось смоленским любителям фантастики лишь перечитывать книги Азимова. Слава Богу, что их много — читать не перечитать.

У Азимова есть коротенький рассказ «Необходимое условие» о том, как неожиданно взбунтовался суперкомпьютер и отказывался работать. Компьюторщики долго копались в сложном механизме и наконец нашли причину сбоя: машине требовалось «необходимое условие»: сказать волшебное слово: «пожалуйста!»

Мечта всех утопистов и фантастов мира переделать мир с помощью «волшебного слова». И — «Долой оружие!» Это уже роман не Азимова, а австрийской писательницы Берты фон Зутнер.

Таинственный «Солярис»

Три «Ф» (фантаст, футуролог, философ) — это Станислав Лем, покинувший наш бренный мир 27 марта 2006 на 85-м году жизни. Он умер в Кракове в клинике кардиохирургии Ягеллонского университета. Лем — автор 55 романов, переведенных на 41 язык, совокупный тираж которых превышает 27 миллионов экземпляров. О Станиславе Леме много известно. Он неоднократно бывал в России и не скупился на интервью. Попробуем соединить воедино его биографию, творчество и высказывания по различным вопросам.

Но сначала отметим две «туманности» в биографии Лема: еврейство и отношение к СССР. Во всех справочниках Станислав Лем — польский писатель. Поляк — и точка. Но у него были еврейские корни. Во Львове в еврейском музее «Хесед» Лем — почетный представитель иудейского народа. Его отец — Самуэль Лем заведовал оталаринголовым отделением во львовской еврейской больнице, которая существует и поныне на улице Раппопорта. Самуэль Лем был достаточно обеспеченным человеком. Его сын Станислав родился 12 сентября 1921 года. Ребенком, еще не научившись читать, он любил часами рассматривать книги из домашней библиотеки. Человек книги с младых ногтей!..

В 18 лет Станислав окончил львовскую гимназию имени Короля Шейнохи и сразу попал в исторический переплет: 1939 год, начало Второй мировой войны, раздел Польши, и Львов уже часть советской Украины. И тут же выпускник гимназии Лем становится дважды изгоем, как еврей и как буржуй. Еле-еле, благодаря связям отца, он поступает во Львовский мединститут. Вскоре грянул 41-й год, и уже гитлеровская оккупация. Всех евреев загоняют в гетто. Семья Лемов спаслась тем, что приобрела фальшивые «арийские» документы и избежала тем самым уничтожения. В оккупации Лем-младший работал автомехаником и сварщиком. «К технике меня всегда тянуло, — вспоминал писатель, — к тому же в гараже было на редкость удобно заниматься саботажем. Засыпать в бак немного песочка, надрезать тормозные шланги… Было приятно чувствовать, что и я причастен к какому-то патриотическому делу».

То, что видел Лем и то, что чувствовал в годы оккупации стали основой его первого романа «Человек с Марса». Немцев прогнали, пришли советские войска, и сразу возникла дилемма: брать советский паспорт или убираться в Польшу. Лемы насмотрелись советских порядков и, оставив во Львове всё свое имущество, налегке уехали в Краков, где Станислав был зачислен в Ягеллонский университет. Медицинский факультет он закончил в 1948 году, но был уже не медиком, а писателем: писал стихи, повести, романы. В 1951 году появились первые публикации: комедия «Яхта „Парадиз“» и роман «Астронавты».

1953 год оказался для Лема знаменательным: 29 августа он женился на Барбаре Лесьняк (это его первая и единственная жена), а 27 декабря в еженедельнике «Жице литерацке» опубликован первый рассказ из цикла «Звездные дневники». «Еще ребенком я больше интересовался разными механизмами, чем всякими округлостями, — вспоминал Лем. — Разумеется, меня занимали девочки, но большее волнение вызывали звезды». Но Барбара оказалась исключением и «после двух или трех лет осады она согласилась стать моей женой».

«Долгое время я был приходящим мужем, — продолжал свой рассказ Лем. — Я снимал комнату: нишу без дверей в три квадратных метра. Там находилась груда книг, кровать, маленькое врачебное бюро моего отца, пишущая машинка „Ундервуд“, которую я протаскал с собой всю оккупацию. Жена жила с сестрой на другом краю Кракова, я ездил к ней на трамвае. Жена работала рентгенологом, я был рядовым членом Союза писателей. Бедность была крайняя, гонорара хватало лишь на салаты и лопухи. Но, как бы плохо ни было, я всегда знал: может быть еще хуже. И не жаловался…»

Уже в молодые годы Станислав Лем был философом. «Главное в своей биографии я считаю нелегкий духовный труд. Все остальное — житейские пустяки».

1955 год. Выходят книги «Магелланово облако» и «Неутраченное время». Лем — признанный автор и, соответственно, награжден «Золотым крестом за заслуги».

1957 год — «Звездные дневники», «Диалоги». 1959 — «Эдем», «Расследование», «Вторжение с Альдебарана». 1961 — «Солярис», «Возвращение со звезд», «Рукопись, найденная в ванне», «Книга роботов». Далее прервем хронику лемовских изданий, и поговорим о «Солярисе». «Солярис» — это, можно сказать, визитная карточка писателя. Если кто-то и не читал Лема, то наверняка слышал о нем благодаря «Солярису», который экранизировал Андрей Тарковский. Фильм Тарковского «Солярис» вышел на экраны в 1973 году и рассорил двух мэтров — Станислава Лема и Андрея Тарковского. «Я просидел шесть недель в Москве, пока мы спорили о том, как делать фильм, потом обозвал его дураком и уехал домой», — вспоминал Лем о разногласиях с режиссером. «Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле — прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот… Я во всех своих основных книгах удирал в космос. А Андрей пытался заземлить сюжет „Соляриса“, дать Крису земную жизнь, обложить его со всех сторон семьей и родственниками. Я ему кричал тогда: „Андрей! Ты из фантастической, космической истории хочешь сделать нечто соцреалистическое!..“» Фильм Тарковского «Солярис» Лему явно не понравился, но многим миллионам зрителей он нравится. Может быть, именно из-за его «притяжения» к Земле.

Редко кто из журналистов не задавал вопрос Лему о «Солярисе». В одном из последних интервью писатель высказался так: «Я не чувствую себя в силах смотреть этот фильм полностью. Врачи велят мне избегать сильных переживаний. Я не разделяю нравственные сомнения главного героя на экране. „Солярис“ должен был стать вопросом о границах человеческого познания, а не психологической драмой типа „Преступления и наказания“ в космосе. Когда я об этом думаю, меня охватывает чудовищное раздражение».

Действительно, Лем писал свой «Солярис», этот мыслящий океан с точки зрения его постижения человеком: способен ли человек понят это неведомое, небывалое, загадочное, таинственное, что есть в космосе, или не способен? Это главное, а не рембрантовское покаяние блудного сына по возвращении на Землю, мыслящий океан, этот «жидкий гигант», как называет его главный герой романа, психолог Крис Кельвин, способен на всякие «жестокие чудеса». И, возможно, даже на добрые…

В «Солярисе» океан с легкостью воспроизводит «матрицу человека» (это название Лем придумал первым) и материализует человеческие грехи, страхи, фобии, а у каждого из нас в подсознании спрятано нечто стыдное или ужасное, что иногда называют «больной совестью». К Крису океан возвращает любимую женщину Хари, когда-то покончившую с собой. Ее давно нет, и вдруг она является, живая, теплая, трепетная, — и Кельвин испытывает состояние шока. Дальше аннигиляция. Появление новой Хари и т. д.

Станислав Лем ставит новую проблему перед человечеством: появление роботов, электронных созданий по образу человека, андроидов, — они уже созданы и с каждым годом совершенствуются, они не только деятельны и эффективны, но и способны проявлять первейшие чувства. Выдержит ли человек соседство с собою разумных машин или нет? — вопрос непростой.

Лем поставил вопрос, нам, людям XXI века, на него отвечать.

Если идти дальше по хронологии, то в 1962 году Станислав Лем впервые осуществил поездку в Советский Союз. Далее он приезжал сюда в 1965, 1969 годах. Что-то ему понравилось (наверняка, как его гостеприимно принимали), что-то нет (тоталитаризм он не выносил на дух). «У вас, к несчастью, случается всякое. И всякое всегда случается к несчастью», — жесткие слова Лема, но, увы, справедливые. Любопытен его прогноз, сделанный в 1991 году: «Я боюсь, что в Советском Союзе будет балаган…» Балаган и получился, и конца ему кажется и не видно. Следует вспомнить и еще одно рассуждение писателя, сделанное в 2000 году: «Раньше говорили, что советский строй вытаскивает наверх дураков. На посмотрите на наш сейм и ваш парламент: дураки по-прежнему наверху. Самое горькое разочарование для таких натур, как я, постоянно убеждаться, что наш мир состоит в основном из идиотов. В 60-е годы я категорически отверг идею машины, управляющей государством, а сегодня мне кажется, что она бы хозяйничала куда беспристрастнее любого политика».

В 1964-м вышла нашумевшая книга Лема «Сумма технологии». Ее лейтмотивом было «Догнать и перегнать Природу!» Правда, позднее Лем уже говорил: осторожнее, осторожнее, «человек — существо творческое, и необходимы стагнирующие системы, чтобы обуздать в нем неуправляемый творческий порыв».

В «Сумме технологии» Лем создал образ гипотетического будущего, где люди погружены в некие «фантоматы» (считай: компьютерные имитаторы) и с их помощью зажили виртуальной, иллюзорной жизнью, напрочь забросив физическую, объективную реальность. Сегодняшнее развитие Интернета говорит о том, что мы на пороге этого нового мира, предвиденного Лемом почти полстолетия назад. Предвидел Лем и возможное клонирование живых существ и массу прочих современных «заморочек» Подобная литература предвидения будущего — «сайенс фикшн» — была продолжена Лемом и в последующие годы. 1965 — «Кибериада». 1968 — «Рассказы пилота Пиркса», «Глас господа», «Философия случайности». Одна только фраза: «Уменье ко всему приспосабливаться и как следствие все принимать — одна из величайших опасностей для человечества».

1970 — книга Лема «Фантастика и футурология». Ах, эта наука о будущем! Притягательно-загадочный «футур»! Прогнозируя предстоящие изменения в мире, Лем постоянно подчеркивал, что это его взгляд, и этот взгляд не бесспорен. «Каждый автор прогнозов является самозванцем, а если его читают и цитируют с кафедр, то он становится профессионалом даже тогда, когда он полностью ошибается. Я же был только любителем, туристом в будущее, предсказывал, занятый небылицами, не строил Вавилонской башни… Я не описывал будущие события, а только представлял различные МОДЕЛИ того, что возможно (согласно моему мнению)».

В одном из последних интервью Станислав Лем был более категоричен и заявил: «Будущее вызывает у меня скорее грусть и страх, чем желание творить. Темп изменений столь огромен, что мы уже давно перестали его контролировать». Это было сказано по поводу будущего книг. Но разве только книг?!..

Вообще с годами Лем стал меняться. Все меньше энтузиазма, все больше скепсиса (по Экклезиасту: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания — умножает скорбь»?..). Он заявил, что не является Нострадамусом. «То, что произошло с моими футурологическими построениями при встрече с действительностью, немного напоминает автомобильную катастрофу. Мы имеем совсем не то, о чем мне когда-то мечталось. Осуществилось только то, что оказалось доходным, что удалось хорошо продать. Мы взяли из будущего не самое красивое и возвышенное, не то, что могло сделать каждого из нас лучше, а все, что показалось наиболее коммерчески перспективным, с чем были связаны наилучшие маркетинговые планы молодых специалистов в больших рекламных агентствах».

Кто хочет конкретики, пусть обратился к повести Лема «Футурологический конгресс. Из воспоминаний Ийона Тихого» (1971), где, помимо прочего, описывается банкет Освобожденной Литературы: «…прелестные девушки в одних шароварах — их бюсты были расписаны незабудками и подснежниками… Грянул шлягер „Прочь кретинов и каналий, кто не любят гениталий, нынче всюду стало модно славить орган детородный!“»

…Разве не к этому пришла западная цивилизация? Разве не царит ныне фаллосократия? А уж какие шлягеры поют и про ТО, и про ЭТО! …Повсюду новации… Стареющий Лем был обескуражен их напором: «Новинки беспощадно вытесняют всё старое. Мне уже не надо лезть в толпу из материальных соображений, а морализировать среди грохота и визга будет, наверное, бесполезно. Слишком много и книжек, и авторов». Это Лем говорил по поводу того, почему он забросил беллетристику.

И еще по поводу чтения: «Никто ничего не читает; если читает, ничего не понимает; если понимает, немедленно забывает».

Отрицательное отношение установилось у писателя и к научной фантастике: «галактическое пустомельство». В последние годы он не раз высказывался о нерациональности полетов человека на Луну и Марс. Впустую растраченные средства. «Если людей интересует освоение крайне негостеприимных областей, то пусть лучше займутся Сахарой или Антарктидой. Но человечеству нравятся масштабные зрелища, и поэтому высадка астронавтов на Марсе в течение XXI столетия представляется весьма вероятной».

После всего сказанного стоит ли возвращаться к хронике писательских достижений Станислава Лема? Книги выходят почти каждый год: «Диалоги», «Мнимая величина», «Маска», «Насморок». На писателя, как из рога изобилия, сыпались награды и премии. Командорский крест возрождения Польши, литературная премия имени Франца Кафки (Австрия). Он почетный доктор многих университетов. Но было и еще кое-что, когда в Польше забурлила «Солидарность» и над страной нависла мрачная опасность «защиты социализма» со стороны Советского Союза. Станислав Лем хорошо помнил Венгрию 1956-го и Чехословакию 68-го, поэтому не стал искушать судьбу и в 1980 году уехал из Польши в Западный Берлин. Потом перебрался в Вену. А через 9 лет вынужденной эмиграции в 1988 году вернулся домой, в Краков.

Короче, событийная линия жизни Станислава Лема была не очень богата, практически он оставался кабинетным писателем. Многие десятилетия он поражал всех своей колоссальной работоспособностью. О своем распорядке работы рассказывал так: «С 5 утра до 6.30 занимался корреспонденцией, потом начинал писать. Усталось в кончиках пальцев чувствовал раньше, чем в голове. Компьютером никогда не пользовался. Четыре пятых всех своих книг написал на тихо стучащей машинке „Ремингтон“. Весну обычно проводил в Закопане, в доме творчества „Астория“, тарахтя без перерыва на машинке. Чтобы глотнуть воздуха, ходил по горам…» Одинокая жизнь? А где встречи, друзья, гости, пирушки? «Я был так занят мирами, которые придумывал, что никогда не чувствовал недостатка в обществе».

«Человек должен познать самого себя, свои ограничения и возможности: установить контакт с сами собою, — советует Лем. — Это возможная терапия против ужаса пустоты, окружающей человека в мире людей, а человечестве — в пространстве космоса…»

«Иногда я напоминаю себе старого еврея из популярного анекдота. Он в магазине вращает глобус, ища страну, в которой ему хотелось бы навеки поселиться. Не находит и с надеждой в голосе спрашивает продавца: „А нет ли у вас другого глобуса?“»

Найти нужную тебе страну и хороших людей в своем окружении — это ли не мечта каждого? Но Лем, будучи футурологом и философом, крайне пессимистично смотрит на мир: «Жестокость была и остается константой человеческой приводы. Изменяются лишь ее формы: никакой цезарь, никакой фараон не был в состоянии убить разом сто тысяч человек, сбросив на них атомную бомбу. Сегодня это возможно. Сегодня мы убиваем сноровистее…» Да, еще добавляют изрядную порцию зла современные СМИ, особенно ТВ, специализирующиеся на шокирующих и ужасающих событиях, требуя, как сказал Лем, «крови, крови, еще раз крови, немного порнографии. Налицо — общая брутализация и тех, кто создает какой-то „продукт“ (кино, книгу и т. д.) и тех, кто его потребляет (читает, смотрит)».

Станислав Лем даже хотел написать книгу под заглавием «Глупость как движущая сила истории». «В самом деле, — говорил он, — если присмотреться к многим трагическим событиям прошлого, то окажется, что в начале их лежала обычная глупость. Когда она дремлет в рядовом обывателе, ее, как правило, не замечают. Но когда она появляется в людях, вершащих судьбами народов, она всегда трагически влияет на ход истории…» О, это мы знаем: Гитлер, Сталин, Пол Пот и другие калибром поменьше. Да и рядовой человек, по мнению Лема, «не создан ни для абсолютной свободы, ни для абсолютной несвободы.

Лучше всего он чувствует и проявляет себя в „умеренном климате“, где насилия, правда, нет, но доступ к благам не слишком легок и даром ничего не дается».

И в одном из интервью Лем мизантропически добавил: «Мы, люди, ужасны; я говорю это с подлинным сожалением…»

Ну, и что ждет нас, несовершенных? Лем прогнозирует: через четыре миллиарда лет Земля станет маленьким обгоревшим угольком. Погибнут даже бактерии. По Лему: «Мы — эфемерные созданьица во Вселенной», а отнюдь не боги и не цари. И участь наша жалка. А если говорить об отдельном конкретном человеке сегодняшнего дня, то вот мнение Лема: «Я давно уже понял, что жизнь не бесконечна, что к ее исходу нужно научиться отказываться от многих еще совсем недавно существенных для тебя вещей. Ведь человек не умирает весь и сразу, человек умирает квантами, частями. Последний лыжный спуск с гор, последняя женщина, последний сет в теннис, последняя сигарета, последняя рюмка водки. Интересные и важные для человека вещи умирают первыми. Потом уже умирает и сам человек…»

Какой печальный философский пассаж! Но разве можно возразить Станиславу Лему? Он знал значительно больше, чем мы, и был более приближен к Истине. Кто-то из журналистов-оптимистов, послушав фантаста и философа, спросил: «Так царство разума никогда не наступит?» «Нет, никогда, — ответил Лем. — Это можно сказать совершенно определенно». Тут можно вспомнить отчаянные строки нашего классика:

Пушкин — любимый автор Станислава Лема. Но польский классик не мучился этим вопросом: он предпочитал горькие истины, а не возвышающий нас обман.

Обличитель человеческой глупости

У нас в России в кумирах кто только не ходил. Если брать недавно ушедший XX век, то тут вам и Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом, террористы Иван Каляев с Софьей Перовской, вожди Ленин и Сталин, писатели Александр Фадеев с Николаем Островским, и вообще, как писал Маяковский, «разве не лучше, как Феликс Эдмундович, сердце отдать временам на разрыв?» Однако многие из наших прошлых кумиров предпочитали рвать не свое сердце, а чужие. И никогда не пользовался популярностью на безбрежных российских просторах великий европеец, гуманист № 1 Эразм Роттердамский, глава невидимого «государства ученых», «князь гуманистов». В истории европейской и мировой культуры — да. В нашей российской — нет.

Нам, гражданам великой страны гуманизм Эразма Роттердамского был чужд, он стеснял наши широкие души. Его призыв «Ничего сверх меры!» никак не соответствовал безграничному разливу наших чувств. А уж насчет космополитических мыслей («гражданин мира» и прочее) — это вообще для нас неприемлемо. Только Россия. Только березки. Только православие. Только община. Только коммунизм.

Эразм Роттердамский (его настоящее имя Герхард Герхардс) родился 28 октября 1469 года в Голландии, в Роттердаме. Летом 1495 года приехал в Париж, чтобы учиться в Сорбонне. Жил во многих странах — во Франции, Англии, Германии, Италии и Швейцарии. «Я хочу быть гражданином мира, общим другом всех стран, или — еще лучше — гостем в любой из них», — писал Эразм Роттердамский швейцарскому гуманисту Ульриху Цвингли в 1532 году.

Эразм-то хотел дружить, да жил он в недружественные, воинственные времена, когда в жесткой схватке схлестнулись между собой гуманизм и Реформация. Другой вариант — быть везде гостем, то есть стоять над партиями и враждующими сторонами и заниматься чистой наукой — не прошел тоже. В разгар идейной борьбы он был ввергнут в гущу событий. Его именем клялись, на его авторитет ссылались как католики, так и протестанты. Было у Эразма и много врагов, и прежде всего среди фанатиков веры во главе с самим Лютером. Отцы церкви, богатые и сытые бюргеры, пороки которых обличал Эразм, ненавидели его. «Человеческое для него больше, чем божественное», — раздраженно говорил о нем Мартин Лютер.

Противники великого гуманиста готовы были растерзать его, а он сам в письме к папе Адриану VI (от 22 марта 1523 года) призывал воздержаться от жестокостей в борьбе с последователями Лютера: «…силою устрашения и угроз мы стараемся заставить людей верить в то, во что они не верят, любить то, чего они не любят, и понимать то, чего они не понимают». Именно так жестоко воспитывали и советских людей — старшее поколение это помнит прекрасно.

Эразм Роттердамский не выносил принуждения и давления. Он тянулся к независимости, несвязанности догмами, испытывал отвращение к строгой определенности, к заданным схемам, к четким границам, решительным и категорическим суждениям. Всякое категорическое суждение, считал Эразм, несет в себе зародыш нелепости, одностороннего искажения истины, и лишь в столкновении различных взглядов заключена необходимая поправка, спасающая от такого искажения. Сегодня мы сказали бы иначе: обществу, как воздух, нужна свобода слова.

Крайности опасны во всем, в большом и малом, — это отчетливо понимал великий гуманист. Он постоянно призывал к чувству меры, соразмерности. В сочинении «О возлюбленном согласии в Церкви» он писал:

«Главный рассадник раздора — это то, что мы злобным глазом следим за недостатками ближних. Пусть же он закроется, этот злобный глаз, и пусть откроется добрый, которому видны все достоинства. Если мы будем чистосердечными ценителями достоинств, нас меньше будут раздражать изъяны. Невозможна дружба ни между братьями, ни между супругами, если хотя бы на некоторые изъяны друг друга они не смотрят сквозь пальцы…»

Согласитесь, как было бы хорошо, если мы все следовали советам Эразма. Но, увы…

А война!.. Эразм Роттердамский был первым, по существу, европейским пацифистом, он видел в войнах самое страшное проклятие человечества, сближающее его с дикими животными… В своей страстной «Жалобе Мира, отовсюду изгнанного и поверженного» (1517) он спрашивал:

«…Ты чувствуешь отвращение к грабежам? Именно этому учит война. Ты проклинаешь братоубийство? Именно этому учатся на войне. Разве побоится убить одного человека тот, кто за скромную плату уничтожает множество людей? Пренебрежение законами быстро ведет к гибели государства, а когда вступает в дело оружие, законам вообще приходится молчать. Если противны тебе разврат, кровосмесительство и другие, еще большие мерзости, то знай: всему этому учит война…»

Однако человеческие пороки проявляются не только в ходе войн, они лишь в них усугубляются. Пороки органично присущи человеку — об этом Эразм Роттердамский и поведал в самой знаменитой своей книге «Похвала глупости» (1509). По существу это свод взглядов философа на все вопросы человеческого существования, покоящийся на двух важнейших тезисах: парадоксальная двойственность всех явлений бытия и пагубность любого насильственного волевого акта, экцесса, состояний одержимости, ослепленности. По Эразму, куда ни кинь взгляд — всюду вражда, насилие, торжество ее величества госпожи Глупости.

Примечательно, что русский перевод «Похвалы глупости» был осуществлен лишь в 1884 году (А. Кирпичниковым). Стало быть, мы не спешили развенчивать глупость, которая так мила русской ментальности. Все эти «38 снайперов», «один десантно-парашютный полк», «хотели как лучше, а вышло как всегда», «лодка утонула» и прочие озвученные реалии последнего десятилетия — разве это не лукавая усмешка госпожи Глупости? Последний период в истории России — это цепь глупостей, нелепостей, ошибок, заблуждений, а то и просто абсурда за гранью здравого смысла, за гранью того, что исповедовал Эразм.

Эразмианство — это свобода и ясность ума, миролюбие и воздержанность, здравый смысл, образованность, простота и никакого привычного для нашей власти византийства с его пышностью, обманом и лукавством. Эразмианство — это протест против всяких запретов (наподобие вечного советского «Ни-зя!»), вызывающих лишь тоску по свободе. На этот счет Эразм говорил: «Многие редко, а то и все никогда не покидают города, где родились, но если вдруг им запретили бы выезжать за его пределы, они страшно досадовали бы на себя — зачем не ездили прежде! — и прониклись бы нестерпимым желанием расстаться с отечеством. Это чувство всеобщее…»

Помните, какая была волна эмиграции, когда существовали препоны, и как эта волна схлынула, когда препоны отменили?

Естественно, ратуя за свободу человека, Эразм Роттердамский не приемлел тирании, считая, что она несет «несчастнейшее рабство». Эта «пагубная зараза», писал философ, поражает граждан страны, портит лучших, превращает государство в «разбойничью шайку». По Эразму, страшен не один тиран, а вкупе с сообщниками. Все это «нагромождение» — его опора и суть (вспомним имена вождей и их соратников, спаянных между собой коллективно пролитой кровью).

Тирания порождает рабов. «Людьми не рождаются, а воспитываются», — утверждал Эразм.

На знаменитом портрете 1526 года Альбрехт Дюрер запечатлел Эразма Роттердамского над листом бумаги и чернильницей, с пером в руке — мыслитель, сосредоточенный на вечных вопросах бытия. Эразм прозорливо видел, что человек постоянно балансирует на грани добра и зла, силы и слабости, истинного благочестия и скрытой гордыни, творит гармонию мира, если он художник, и сам же ее нарушает. От этого всеобъемлющего непостоянства сам мыслитель спасался иронией — как в литературном, так и в бытийном плане. Он никогда никого ни о чем не просил, ни перед кем не был в долгу, сохранял беспристрастность и независимость. Препятствия и невзгоды преодолевал с помощью усмешки и иронии.

В сборнике «От Эразма Роттердамского до Бертрана Рассела» приведена примечательная цитата Томаса Манна: «Ирония — пафос середины… Она и мораль ее, и этика, интеллектуальная оговорка, она резвится между контрастами и не спешит встать на чью-либо сторону и принять решение, ибо она полна предчувствия, что в больших вопросах, где речь идет о человеке, любое решение может оказаться преждевременным и несостоятельным и что не решение является целью, а гармония, которая, поскольку речь идет о вечных противоречиях, быть может, лежит где-то в честности, но которую уже несет в себе шаловливая оговорка по имени Ирония».

С печальной иронией относился Эразм и к смерти. В трактате «О приготовлении к смерти» он писал: «…жизнь дается безвозмездно, но на том условии, что может быть отнята в любой миг, и этого мига человек не знает… Нас уносит — наподобие вихря — беспрерывный бег веков, хотя и нам самим, и окружающим чудится, будто мы неподвижны».

Сам философ обладал слабым здоровьем и всю жизнь боролся с недугами, настоящими и мнимыми. Но забывал о них, когда погружался в свои писания. Писал он поразительно быстро — мысль легко вела перо по бумаге. Он умер в Базеле 12 июля 1536 года, в возрасте 66 лет.

Его смерть вызвала поток эпиграмм-эпитафий, доказывающих, сколь не в чести у черни ироничное здравомыслие. Вот лишь одна из них:

В Роттердаме философу воздвигли памятник. Во время своего «великого посольства» на этот памятник обратил внимание Петр I. В новоевропейской культуре это был первый публичный памятник писателю и ученому. Обстрелянный и сброшенный в воду испанскими солдатами, он был восстановлен в XVII веке — несмотря на решительный протест ревнителей кальвинистской ортодоксии. Фанатизм и невежество по-прежнему противостояли великому философу.

Как ученый-гуманист и богослов, Эразм Роттердамский мечтал о «чистом Евангелии», грезил (ну разве не золотая греза?) о гармонии человека и мира в духе античных философов.

В 1517 году он осуществил переиздание «Нового Завета» — греческий оригинал был переведен им на латынь с обширным комментированием евангельских текстов. Тут следует заметить, что Эразм писал на латыни, на универсальном языке тогдашней образованной Европы (приведем уместное здесь латинское изречение: Res ipsa loquitur — «Дело само говорит за себя»).

Сегодня, в начале XXI века, многие мысли великого гуманиста эпохи Возрождения не теряют своей актуальности. Например, о патриотизме. Его, как орудие военной пропаганды, Эразм считал либо глупостью, либо коварной приманкой для глупой толпы. «Какая нелепость! Какая подлость! Людей разъединяет пустое название места, где они живут! Почему же не объединяет столько других вещей?..» («Жалоба Мира…»)

Не перечисляя всего прочего, заметим, что сегодня нам не хватает двух эразмовских черт — снисходительности и иронии. Мы слишком непримиримы, никак не можем изжить в себе ксенофобию, всюду нам чудятся враги. Чеченцы, евреи, немцы, американцы «и разные прочие шведы» нам категорически не нравятся, зато мы в восторге от самих себя. Мы упоены своей мнимой силой и былым величием. Нам не хватает легкости, и мы чрезмерно серьезны. Конечно, пару раз с дамой по имени Глупость можно прогуляться, но нельзя этими прогулками злоупотреблять.

Лучше Эразм, чем маразм, — позвольте скаламбурить. И воздадим должное рацио, непредвзятому и критическому, трезво осознающему как достоинства, так и относительность добываемых истин.

Глупости — нет!

Разуму — да!..

И напоследок кое-что из отечественной истории. Был такой в России Александр Диесперов (1883–1931). Отнюдь не культовое имя, более того — малоизвестное. Знакомо лишь узкому кругу знатоков российской культуры; поэт, критик, историк литературы. Борис Зайцев вспоминает, что Диесперов «воспевал… Русь, апрель, колокола, березки, некий град Китеж, иногда приходил ко мне, задыхаясь от волнения и слез. Он был мистиком, но не декадент. Страстно поклонялся Андрею Белому, Блоку. Поэзию и святую бедность он избрал себе в обручение». Не имея постоянного пристанища, Диесперов кочевал с места на место, носил с собой «свои рукописи, десяток книг и несколько пар белья», на жизнь зарабатывал уроками.

Такие люди, как Диесперов, нередко встречаются в России. Человек какой-то идеи. Одержимый. Так вот, в студенческие годы он увлекся Эразмом Роттердамским.

«Представьте себе, — писал в одном из писем в июле 1913 года Павел Муратов своему адресату, — этот чудак ухитряется обыкновенную университетскую работу затеять как том в 750 страниц!..»

В «Повести об одном десятилетии (1907–1917)» Константин Локс пишет: «…Уже давно я замечал на факультете мрачную фигуру в сапогах, рубашке, подпоясанной ремнем, и с волосами, зачесанными назад. Похож он был на сельского дьячка или учителя, вернее — на того и другого вместе. Вне стен университета эта фигура шествовала по улицам Москвы в потертом романовском полушубке с дубиной в руке. Вид у него был угрожающий. На самом деле это был А. Ф. Диесперов, поэт и филолог, приступивший в ту пору к огромной диссертации об Эразме Роттердамском».

Диесперов брал огромные фолианты из университетской библиотеки и «изучал с зловещим вниманием. Однажды, пристально, со злобной радостью взглянув на меня, он сказал: „Да, вот отец современной Европы и предшественник Вольтера. Куда там Вольтер! Прочтите, что он пишет о Христе в „Похвале глупости““. И открыв том, он показал мне известную страницу о входе в Иерусалим. Не знаю, что случилось с этой диссертацией. Первый том был закончен к 10-му году, в нем было страниц 400. Я читал эту диссертацию с интересом, тем более понятным, что Александр Федорович написал ее под сильным влиянием В. Розанова, на которого он буквально молился…»

Увы, труд Диесперова не сохранился. Отечественный биограф и интерпретатор творчества Эразма Роттердамского канул в небытие. Очередное российское небрежение, ну и глупость, конечно.

Мыслитель и бунтарь

С чего начать? Пожалуй, с веселой сценки, блестяще описанной Ильфом и Петровым в «Золотом теленке», которая произошла в предбаннике председателя исполкома города Арбатова. Помните? Остап Бендер выговаривал рыжеволосому Шуре Балаганову:

«— Вы зачем полезли в кабинет? Разве вы не видели, что председатель не один?

— Я думал…

— Ах, вы думали? Вы, значит, иногда думаете? Вы мыслитель. Как ваша фамилия, мыслитель? Спиноза? Жан-Жак Руссо? Марк Аврелий?»

Итак, первым мыслителем, который пришел на ум «продвинутому» Остапу Бендеру, был Спиноза. Если бы великий комбинатор был знаком и с философским словарем, то он бы добавил, что Спиноза — это нидерландский философ-материалист, пантеист. Ну хотя бы это, без упоминания всех сложных философских построений Спинозы — бесконечных модусов и проблемы человека как сложного модуса.

А теперь немного биографических данных. У Спинозы два имени: по-еврейски он — Барух, по-европейски — Бенедикт, что дало возможность одному из исследователей Спинозы сказать: «Бенедикт — первый среди новых мыслителей, Барух — последний из средневековых».

Барух (Бенедикт) Спиноза родился 24 ноября 1632 года в Амстердаме, в еврейской купеческой семье. Когда ребенку исполнилось семь лет, его определили в религиозное училище «Эц-хаим» («Древо жизни»). По окончании его Спиноза прошел курс в школе Франциска ван ден Эндена, где изучал латынь, математику, естественные науки и философию Декарта.

В марте 1654 года умер отец Спинозы, и юноше предстояло возглавить торговое дело, но коммерция была ему не по душе, и он добровольно уступил эту роль сестрам, заявив: «Богатства мне не нужны, у меня совсем иные цели». Цель эта — философия, в глубины которой молодой Спиноза погрузился с головой. Он изучал сочинения Маймонида, Ибн-Гебироля и других еврейских средневековых вольнодумцев. Углубленные знания сначала отвратили его от иудейской, а затем и вообще от всякой религии.

Во многом знании содержится не только много печали, но и бунт против существующего миропорядка. Начитавшись, Спиноза выступил с критикой первых пяти книг Библии. Он считал, что истинные знания в Библии искать бесполезно, а божественное откровение неуловимо и его не дано постигнуть. В королларии (комментарии) к 17-й теореме пятой части «Этики» Спиноза веско заявил: «Бог… никого ни не любит, ни не ненавидит». То есть Бог нейтрален. Он над схваткой.

За подобное вольнодумство молодого бунтаря строго наказали. 27 июля 1656 года в амстердамской синагоге на Спинозу наложили «великое отлучение и проклятие» («херем»), и он был «отдален от народа Израилева». Любопытно, что в том же самом акте, в котором извещалось о состоявшемся отлучении, на той же странице было напечатано объявление о том, что живописец Рембрандт считается несостоятельным должником. Спиноза пострадал из-за веры (точнее, из-за безверия), а Рембрандт — из-за денег.

Философу пришлось покинуть Амстердам; в дальнейшем он жил так, как сам считал нужным: отказался от наследства, не принял предложенного ему поста профессора в Гейдельберге и стал зарабатывать средства к существованию шлифовкой оптических стекол, в чем достиг значительного совершенства (по вопросам оптики переписывался даже с Лейбницем).

Лет двадцать назад в журнале «Юность» было опубликовано стихотворение Александра Куликова, приведу отрывок из него:

Параллельно со шлифовкой стекол Спиноза писал свои философские книги. При жизни были опубликованы лишь «Основы философии Декарта…» (1663) и «Богословско-политический трактат» (1670). Последняя книга вышла анонимно и в Голландии была запрещена. После смерти философа была издана «Этика», которой Спиноза посвятил 20 лет жизни, до этого она ходила лишь в рукописных списках (самиздат существовал и в те времена). Был издан и «Трактат об усовершенствовании разума» (1662). И только спустя почти два века, в 1852 году, исследователи разыскали «Краткий трактат о Боге, человеке и его счастье», практически ранний набросок знаменитой «Этики».

В своей «Этике» Спиноза провозгласил единство знания и морали. «Истинное счастье и блаженство человека состоит только в мудрости и познании истины». Поэтому по-настоящему свободен лишь мудрец. Спиноза мечтал о том, что познание приведет людей к победе над низменными страстями, изменит общественный порядок согласно принципам человеческой природы, поможет создать всеобщее братство. Философ призывал «направить все науки к одной цели, а именно к тому, чтобы мы пришли к высшему человеческому совершенству». Человек у Спинозы — это «мыслящая вещь».

О, эти рассуждения, «что есть человек?»! Кого они только не волновали! Можно вспомнить и Наума Коржавина, который в 1974 году, спустя 300 лет после смерти Спинозы, писал:

Барух (Бенедикт) Спиноза умер от туберкулеза 21 февраля 1677 года в Гааге, в возрасте 44 лет. И тут уместно привести высказывание философа о том, что «человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни».

Себя Спиноза считал «Евклидом философии», и в своей «Этике» нидерландский мыслитель выдвинул тезис: «Для человека нет ничего полезнее человека». «Высшая природа человека, — считал Спиноза, — есть не что иное, как познание единства, в котором дух живет заодно с природой».

Спиноза отрицал Бога как творца мира. Называя богом природу, философ полагал, что она есть причина самой себя, причина всего сущего. Есть лишь одна субстанция — «Deus sive natura» («Бог, или природа»), которая вечна и бесконечна. Кроме того, «в природе вещей нет ничего случайного». Во всем есть четкая причинно-следственная связь.

В политике Барух Спиноза был сторонником республики как устройства, наиболее созвучного природе человека. Задача государства, по мнению мыслителя, помогать людям и содействовать тому, чтобы они помогали друг другу. Увы, сегодня мы ничего подобного не видим. Наоборот, государство порабощает человека, попирает его права.

В свое время политические и философские взгляды Спинозы подвергались яростной критике. Его называли «Князем атеистов», «Моисеем для вольнодумцев», а Новалис говорил о нем как о философе, «опьяненном Богом». Шопенгауэр увидел в великом голландце пессимистического теоретика мертвого абсолюта, в котором затухает всякая искра жизни. Споры о Спинозе идут и по сей день, ему, как Ницше и Вагнеру, частенько навешивают на шею разных собак. А суть поисков Спинозы (если отбросить сложнейшие философские построения) была предельно проста, и она выражена в короткой фразе:

«Моя цель не плакать и не смеяться, а понимать».

Из всех благ Спиноза ценил больше всего дружбу с людьми и привязанность к истине. Он рекомендовал никого не ненавидеть, ни на кого не гневаться, никому не завидовать, а довольствоваться своим состоянием и быть всегда готовым прийти на помощь ближнему.