Под знаком розы и креста Кузьмин Владимир

39

– Приехали! – крикнул один из моих спутников, путешествовавших снаружи, отворяя дверцу кареты.

Пришлось вылезать. Руку мне, конечно, никто не подал, да это и к лучшему, не хотелось мне к их рукам прикасаться.

Пока мы ехали, успело стемнеть. И снег прошел, укрыв землю белым, благодаря чему было хоть что-то видно в ближайших окрестностях. Я спрыгнула и глянула по сторонам. Двор крупного трехэтажного особняка, вдали видны другие постройки. Усадьба, каких в Москве немало. Скорее всего, городская, пусть и на окраине, но вряд ли где в Подмосковье. Слишком долго мы петляли поначалу, так что путь по прямой проделали небольшой. Темно. Во многих окнах тусклые отблески свечей, иные горят на одном месте, иные – движутся. То ли здесь нет электричества, то ли его не включают, чтобы не привлекать излишне ярким освещением ненужного внимания. Немного в стороне стоят несколько подвод. Очень похоже, что из этого дома собираются съезжать. Меня с собой точно не потащат. И большой вопрос, в каком виде меня собираются здесь оставлять? Просто связанной или бездыханной?

Мой конвоир задержался в карете излишне долго, но спрыгнул ловко. Чуть потянулся, сдерживая зевоту, и ткнул пальцем направо:

– Туда.

Туда так туда. Мы миновали парадную лестницу, ведущую ко входу в особняк, и я уж было решила, что мы станем обходить его, чтобы войти сзади, но оказалось, что сбоку есть еще один вход. В него-то мы и прошли. Конвоир мой, распахнув дверь, чертыхнулся – по ту сторону было совершенно темно. Пришлось ему доставать спички и разжигать приготовленную у входа свечу. Вот при ее свете мы и спустились вниз, хотя здесь имелась лестница и в верхние этажи. Естественно, что несший свечу мужчина шел сзади. Собственная тень мешала мне видеть, приходилось нащупывать ступеньки ногами, чтобы не упасть. Но конвоир отнесся к моей неторопливости равнодушно.

Наконец спуск закончился, и меня ввели в небольшую комнатку, судя по вешалкам для одежды, служившую прихожей, но не задержались в ней, а прошли дальше. Следующее помещение было просторнее, но не слишком большое, зато освещено относительно ярко. Крашенные черным стены, из мебели лишь стол, длинный, прямоугольный, накрытый белой скатертью. В противоположной ко входу стене еще одна дверь. Освещается все массивным канделябром с десятком свечей, не вполне уместно стоящим возле стола.

– Я вас оставлю на короткое время. Вы уж не скучайте.

И вышел обратно, не забыв повернуть ключ, торчавший в замке с той стороны.

Ну коли предложено не скучать, так мы этого делать и не станем. Смотреть здесь особо нечего, но сама эта скудость обстановки наводит на размышления. Двери, не ту, через которую меня ввели, не ту, что напротив, я даже трогать не стала. Первую заперли, и я это слышала, вторая если и не заперта, то ведет куда-то, куда мне смысла нет залезать. Я подошла к столу. Оказалось, что это и не стол вовсе, а нечто вроде постамента. И накрыт он не скатертью, а белой простыней. С большим пятном крови в середине. Кровь свежая и явно настоящая. А вот что она не человеческая, а какого-то животного, я даже сомневаться не стала.

Ну ясно же, что все это специально для меня приготовлено. Канделябр специально притащили откуда-то, а не стали зажигать светильники на стенах. Поставили его так, чтобы он обязательно привлек внимание к этому месту. Ну и кровь специально налили. Предположим, что тут все-таки лежал кто-то, истекающий кровью. А после его убрали. Уж, наверное, пятно было бы размазано. А тут словно полито нарочно. Очень им хочется меня напугать. Чтобы была посговорчивее. А раз такие меры предприняты, то и я их немало напугала. Понять бы чем.

И как себя вести? Кем они меня представляют: глупой барышней? Вряд ли, считай они так, не стали бы стараться, поступили бы попроще. Значит, изображать дурочку не стоит? Так какую роль выбрать? Умной, но взбалмошной девицы? Которая очень многое знает и еще о большем догадывается. Но плохо держит при себе свои знания и догадки. Нужно заинтересовать моих похитителей, сообщать что-нибудь по крохам, неспешно. Всякий раз сказав что-то, давать повод думать, что могу сказать и более важное.

Дверь распахнулась, но не та дверь, через которую я вошла, а другая. От этой неожиданности я невольно вздрогнула, что не осталось незамеченным открывшим дверь все тем же моим знакомцем, что впервые появился на телеграфе. Он хмыкнул и распахнул дверь шире.

– Входите! – то ли пригласил, то ли приказал он мне.

Я вошла, уже догадываясь, что увижу за порогом. Еще сделав первый шаг к дверям, я почувствовала сильный запах горящего масла и решила, что сейчас увижу зал, вполне сходный с теми декорациями, что приготовили для меня накануне представители тайных братств.

В самом деле, отличий оказалось не слишком много. Дверь располагалась не в центре торцевой стены, а с краю стены боковой. Драпировка была не из черного, а из темно-синего бархата. В дальнем конце на постаменте в три ступени стояло массивное кресло, укрытое небрежно наброшенным бархатным покрывалом. Аккурат над ним на стене вычурный герб, в центре которого изображен черный крест с алой розой в его перекрестии. Факелов горело шесть из восьми, и потолок над ними был изрядно закопчен, но не годами коптился, а скорее зажигались эти факелы раз двадцать или того меньше. Если происходило это раз в неделю – выходило, что впервые их зажгли месяцев пять назад. Но могло быть и иначе, да и я могла все оценить неверно. Да и неважно это. Сейчас неважно. Куда важнее, что тут не было рыцарских доспехов, зато на стенах в изобилии развешано оружие. По большей части шпаги и кинжалы. Из разных стран и из разных времен, видимо, собирали их с миру по нитке, не особо вдумываясь, уместны они здесь или нет. Но это тоже неважно. Главное, что здесь есть подходящие для меня клинки.

Мой конвоир встал подле двери и замер, прислонившись к косяку. Кажется, эта дверь была здесь единственной. Тогда как же он прошел сюда? Нет, в дальнем углу была еще одна, но прикрытая портьерой. Та дверь не замедлила распахнуться, и в залу вошел еще один мужчина. Тоже лет тридцати с небольшим, волосы светло-русые, лицо украшено бородкой и усами. Двигается также прямо, с военной выправкой, как и первый. Одет в военного покроя френч, галифе и сапоги.

Он подошел ко мне вплотную, резко остановившись в полушаге. Кажется, ожидал, что я подамся назад, но я с места не сдвинулась. Глянул в лицо. Вот такой же цепкий и пронизывающий взгляд у господина Фролова! Мне захотелось заерзать под этим взглядом, но я заставила себя улыбнуться. Постаралась, чтобы улыбка вышла застенчивой, может быть, дружелюбной, лишь бы не кислой. И сама заглянула в его лицо. И в который раз увидела то, что мне пришлось по душе. На крыльях носа остались следы белого порошка! Да и глаза показались состоящими из одних провалов невероятно, даже при здешнем полумраке, расширившихся зрачков.

– Как здесь романтично! – воскликнула я так громко, что мой визави невольно чуть вздрогнул от неожиданности. – Ну отчего вы, господа, в цивильных костюмах, а не в бархатных накидках с капюшонами?

– Да оттого, что мы не в балагане, сударыня, – жестко ответил стоящий рядом со мной, делая, впрочем, пару шагов назад.

– Разве? Готовились-готовились, а теперь говорите, что представления не будет. Даже обидно, право слово, господа!

– С чего вы взяли, что мы готовили какое-то представление?

– Разве нет? Впрочем, можете говорить, что вам угодно.

– Я ж говорил, что сообразительна сверх всякой меры, – хохотнул от дверей мой конвоир.

– Говорил, Сережа, говорил. Я тебе и сразу поверил, а теперь и сам имел возможность убедиться.

– Да не такая я и сообразительная, – сказала я, делая несколько шагов полукругом и как бы осматриваясь. – Далеко не все могу себе вообразить.

– Что же вам непонятно? Зачем все это?

– Что вы. Это как раз понятно. Мне вот что непонятно, господа офицеры. Вы столько разных экспроприаций провели, во многих самолично участвовали. Вот это все затеяли, – обвела я залу рукой. – Так сколько денег перепало от вас господам революционерам? Треть или того меньше?

– Максим, пристрелю-ка я ее сразу, – очень серьезно предложил названный Сергеем.

– Да как можно? – возмутилась я. – А поговорить? Столько возни со мной, и не задать ни единого вопроса?

Тут они оба рассмеялись. Как легко переключаются с раздражения на смех! И какими разными способны выглядеть на протяжении нескольких мгновений. Ведь по-настоящему страшными мне казались, но вот засмеялись, и стали казаться довольно милыми и безобидными людьми. Особенно второй, с бородкой. Не догадывайся я, кто он таков, так при случайной встрече с удовольствием бы поддержала с ним любой разговор и уверена, что та беседа оставила бы у меня приятные впечатления.

– Извольте, поговорим, – сказал Максим. – Как мне показалось, вы вполне готовы к разговору. Или станете требовать и от нас ответов в обмен на ваши ответы?

– Не стану. Но вы бы предложили мне присесть, а то как-то неловко посреди комнаты беседовать.

– Увы, мадмуазель, здесь только одно кресло, и его никак невозможно предоставить даме.

– Хорошо, тогда садитесь вы. Так будет еще романтичнее. Вы на троне, как повелитель тайного братства, я перед вами. Вся трепещущая в предвкушении своей страшной участи.

Максим хохотнул, но прошел к своему «трону» и сел. Даже принял подобающий случаю вид. Мне же было важным просто развести этих двоих как можно дальше друг от друга.

– Фу, душно тут у вас, – сказала я и расстегнула свое пальто. – Извольте спрашивать.

– Первый вопрос будет вполне романтическим, сударыня, – пообещал глава фальшивого тайного братства. – Вы развалили нам такое потрясающее дело!

– Действительно, – согласилась я, – так приятно, когда люди сами несут вам деньги. Достаточно их к этому чуть подтолкнуть.

– Вы правы! Так зачем вам это понадобилось?

– А зачем было убивать господина Пискарева? Впрочем, до него мне дела нет, он перед вами оказался виноват. По причине чрезмерной сообразительности. Он сам схожие фокусы любил устраивать, вот и ваши легко разоблачил. Но тут в убийстве обвинили моего доброго знакомого, а это мне очень не понравилось. Больше всего не понравилось, что вы так старались сделать это преступление назидательным для других, но ничего не предприняли, когда все сложилось иначе, когда это не удалось. Пошли бы до конца, убедили всех, что это ваше наказание провинившемуся, моего знакомого никто бы не стал обвинять, и я бы ни во что не вмешивалась. Не сумели ничего толкового придумать? Или возможностей недостало?

Похоже, что мои колкости не слишком тут понравились.

– Давайте отставим романтику в сторону, – сказал Максим, скривив губы, – и займемся деловыми вопросами.

– Как вам будет угодно, – легко согласилась я.

Разговаривая, я позволила себе прохаживаться туда-сюда, и мне это не запретили. Вот и сейчас я шагнула в ту сторону, которая меня привлекла более прочего, но тут меня остановили.

– Перестаньте уже болтаться по помещению! – раздраженно крикнул восседающий в кресле Максим, принимая более удобную позу.

– Как скажете, – ответила я самым послушным тоном.

– Как давно вам, ну и охранке само собой, стало известно о господине Куликове?

Знать бы кто это? Пришлось отвечать наобум:

– Вы о прозекторе?

– О нем!

– Почти сразу, через день или два после убийства Пискарева.

– Так какого рожна вы ходили к этому придурковатому оккультисту?

– Чтобы напугать его, и чтобы он вас напугал.

Вторая часть фразы явно не понравилась моему собеседнику, и он спросил, не пытаясь скрывать раздражение:

– Так это не он вам проболтался?

– Что вы! Единственное, что он сделал неправильно, так это не сумел скрыть свой страх, когда я заговорила про Пискарева. Кстати, а он, то есть господин магистр всяких глупых наук, жив?

– Живехонек, хотя, возможно, и зря. Впрочем, нас очень скоро здесь не будет.

– Это я и сам увидела – вы съезжаете отсюда. Нет, тут определенно душно.

Я сбросила свое пальто прямо на пол.

– Отчего вы так невеселы? Мне вот танцевать захотелось, – сказала я, не сумев придумать ничего более подходящего, чтобы добраться до нужного мне места.

И пошла хороводным шагом в нужную сторону, распахнув руки и подняв вверх платочек.

– Да угомонитесь вы наконец, или вас придется связать!

Я послушно замерла там, где меня застал окрик.

– Кто вам еще известен, помимо Куликова?

– Многие. Но не все. Вот хотелось бы ваше настоящее имя узнать, господин Шмель. Или вам больше нравится прозвище Трупоед?

Вообще-то я просто изо всех сил старалась тянуть время, очень я надеялась на сообразительность нашего Ивана Фроловича, на то, что он догадается сообщить о случившемся в первую голову Осипу Ивановичу, а уж тот подключит к делу и Никанора Андреевича, и штабс-ротмистра Ковалева с Фроловым. И все вместе они сообразят, где меня искать, тем более что именно про этот особняк упоминал шулер Аркадий и им это известно, пусть неизвестным оставалось точное его расположение. Но и иметь возможность получить в руки оружие тоже хотелось. Поэтому в паузах между фразами, когда Максим и Сергей переглядывались между собой, я неуловимыми шажочками «подплывала» все ближе и ближе к висящей на стене обоюдоострой шпаге, которую присмотрела и которую сочла самым подходящим для себя оружием.

– Многие? А точнее? Сережа, запри дверь, не хотелось бы, чтобы нам помешали в столь интересный момент. Вы, барышня, держитесь от оружия подальше, не ровен час, порежетесь.

Я поняла, что более удобного случая мне не представится, и, сделав последний шаг, сняла шпагу со стены.

– Видите, я знаю, с какой стороны ее держать, чтобы не порезаться.

Оставался крохотный шанс, что у Максима окажется спрятанным под одеждой заряженный револьвер, пусть я и была уверена в обратном. Но будь даже так, сейчас, когда мы разговорились, он не станет стрелять с ходу. Да и шпага в моих руках должна его спровоцировать на другое, ему обязательно захочется проучить меня, выбить оружие из моей руки, возможно даже нанести небольшую рану…

– О господи! Что вы себе вообразили? Что с этой железякой вы способны будете устоять против нас двоих?

– Фи! Вдвоем на одну девушку, это даже для таких редкостных мерзавцев, как вы, будет слишком.

– Хорошо, придется дать вам урок.

Максим спрыгнул с постамента, на котором стояло кресло, подошел к стене и взял в обе руки по сабле. Я скосила глаза на стоявшего возле двери второго соучастника. Тот даже не шелохнулся.

– Сережа, ты случаем не угощал барышню кокаином? А то она явно не в себе. С непривычки этакое случается.

– Никак нет, ваше высокоблагородие! – со смешком рявкнул в ответ Сережа.

– Тогда я вовсе вас не понимаю, – заявил Шмель и закрутил сабли так, что послышалось жужжание рассекаемого воздуха, словно шмель зажужжал.

Может, еще и вот этот трюк послужил поводом для его клички? Впрочем, не знай я, как это проделывают настоящие мастера, так ничего бы и не приметила, и меня, пожалуй, все это напугало бы. Но я как раз заметила, что дается господину Трупоеду это упражнение с некоторым трудом. Нет, ну говорят же людям, что кокаин – это зараза и отрава, что ничего в нем хорошего, а один вред. Не слушают!

– Бросьте шпагу, я ведь и убить могу. Пока это не к спеху, но могу и поспешить.

– Вот еще! Глупости говорите, господин Трупоед. А отчего у вас такая гадкая кличка? Шмель была куда более симпатичной.

Кажется, я верно заметила, что новое прозвище его обладателю не по нраву, и сумела его разозлить. Он слишком открыто кинулся в атаку, я даже парировать не стала, лишь ускользнула от него тем скользящим шагом, который мне показал мой учитель фехтования. От неожиданности мой противник едва устоял на ногах. Вторая его атака была уже более подготовленной, но я к тому моменту оказалась близко к креслу и схватила с него бархатное покрывало. Стул под ним оказался довольно обшарпанным. Юбку моего платья использовать для трюков, что мы разучивали с месье Дешаном, было сложно – слишком плотная ткань и пошита узковато. Да и ноги заголять при этих невежах не хотелось. А движения юбка сковывала довольно сильно, да и вторая сабля в руках противника заставляла задуматься о дополнительной защите. Вот я и намотала покрывало на левую руку, хоть и понимала, что выдаю этим себя с головой – неумеха этак поступить ни за что бы не догадалась. Господин Трупоед весьма удивился, но заставил себя сосредоточиться и не кидаться на меня сломя голову. Я же старалась все время стоять лицом ко входу, чтобы видеть и второго своего врага. Тот покуда пребывал в безмятежности, разве что наслаждался нежданной забавой. Даже закурил и, судя по коробке, именно папиросы «Ира». Значит, и тут я верно догадалась, что это именно он убил Валентина Пискарева.

Мы несколько раз сшиблись с Максимом, я до поры лишь защищалась и старательно разрывала дистанцию, уходя то вправо, то влево. Наконец улучила момент для ответной атаки, отбив саблю в левой руке своим плащом, дав пройти клинку второй сабли у себя над головой, и нанесла рубящий удар в бок, уходя одновременно за спину противнику.

Тот замер от удивления, но сделал вид, что такой поворот событий его ничуть не обескуражил, взвинтил темп и тут же нарвался на укол в ногу чуть выше колена. Я насела на него, заставляя отступать к стене, он попытался не дать зажать себя в угол, неуверенно принял защиту левой рукой и остался с одной саблей. Вторая зазвенела у меня под ногами, и я сочла правильным на мгновение отвлечься от боя и отшвырнуть ее подальше. Трупоед сам стал пятиться в угол и, едва не оставшись окончательно безоружным, закричал:

– Да пристрели ты эту дрянь!

И ринулся в атаку. Сергей достал револьвер, сделал несколько шагов к нам, но умно не стал приближаться слишком близко.

– Разверни ее, она за тобой прячется.

Мой противник отчаянно прыгнул в сторону и, потеряв равновесие, из-за раны в ноге не смог устоять и повалился на пол.

Щелкнул спущенный курок, но и только.

– Что за черт?

Сергей рванулся к стене, пытаясь схватить хоть что-то из висевшего там оружия, но получил жестокий удар шпагой по руке. Плашмя, но очень сильно, с оттягом. Ему хватило духу стерпеть боль и кинуться на меня, замахиваясь кулаком. Зря он это сделал! Покрывало соскользнуло с моей руки, и я, уходя в сторону, поймала его ладонь, та почти выскользнула, отчего-то оказавшись очень потной, но один палец мне удалось ухватить так, как надо. Промахнувшись, он проскочил мимо меня, я к тому же дернула этот злосчастный палец вверх и на себя, противно хрустнуло, а моя правая нога, сделав подсечку, заставила бандита совершить кульбит[78] и рухнуть затылком на жесткий пол. Он даже не шевельнулся. Впрочем, и первый противник все еще не успел подняться. Я без зазрения совести стукнула его шпагой по затылку, так же, как секундой ранее стукнула его сообщника по руке.

– Вот ведь как аккуратно вышло, – сказала я, оглядевшись. – Этот лицом вниз слева направо, второй лицом вверх и головой в другую сторону.

Я сочла правильным для полной симметрии поправить одному из них ноги. Затем на всякий случай вынула ключ из двери, подняла револьвер, села в кресло и стала его заряжать, глупо хихикая. Этот глупый смех, с одной стороны, был следствием нервного напряжения, но был для него и настоящий повод. Я просто сожалела, что тут не было зрителей! Ну вот каково это должно было смотреться со стороны: два вооруженных злодея нападают на девушку в гимназическом платье, фартучке с кружевными оборками и с бантами в косах?

Через минуту оба сразу стали подавать признаки жизни. Первым сумел сесть Максим.

– Оставайтесь на месте, господа, стреляю я не хуже, чем владею шпагой, – очень спокойно велела я.

– Револьвер не заряжен, Максим, – промычал Сергей и взвыл, оперевшись на сломанную руку.

– Это у вас он оказался не заряжен, а у меня заряжен. Теми патронами, что я из него вытащила в карете.

Тут уж незадачливый конвоир попросту заскрежетал зубами под тем взглядом, что его удостоил сообщник. Они переглянулись еще раз, пытаясь безмолвно сговориться об атаке на меня. Но тут Сергей вновь скрючился от боли в руке.

– Максим, из меня боец не выйдет, – пробормотал он, – она мне еще и палец сломала.

– Вот незадача, – сказала я. – Всякий раз эти пальцы у меня ломаются. Вроде тронешь их нежненько, легонько, а они ломаются, – произнесла я, укоряя саму себя, и добавила назидательно: – Это оттого, что некоторые неблагородно кидаются на беззащитных девушек, потеряв голову от чувства безнаказанности. Вы уж, господа, коли сели в лужу, так сидите в ней тихо. А то я, в отличие от вас, свои обещания всегда исполняю. Э-э-э… я вам уже пообещала не жалеть вас?

– На что вы надеетесь? – спросил Максим, стараясь говорить ровно. – Скоро наши люди хватятся нас. Вам не устоять, там две дюжины человек.

– Во-первых, за это самое «скоро» может произойти очень многое, – тут я отчего-то снова глупо хихикнула. – Во-вторых, сюда не так просто ворваться. В-третьих, когда я пристрелю пару человек, остальные просто сбегут. Очень им нужно из-за вас под пули лезть. И, в конце концов, я могу им рассказать, как вы их задумали надуть.

– А это-то вам откуда стало известно?

Я едва не расхохоталась. То, что попаду в точку с этим высказыванием, я не сомневалась, но что хваленый Шмель так легко на это поддастся, даже не рассчитывала.

– Я вам сразу и честно сказала, что знаю очень многое. Сказала же, разве не так? К примеру, о вашей деятельности в Томске. Так что убедить ваших людей мне труда не составит.

Теперь уже оба заскрежетали зубами.

– Чтобы не было скучно, господа, предлагаю побеседовать. Вы мне на пару вопросов ответите, я отвечу на ваши. Вдруг вам мои ответы пригодятся на следствии?

– Так и наши ответы могут пригодиться следствию, – резонно заметил господин Трупоед. – Впрочем, спрашивайте.

– Что здесь происходило, – я вновь обвела рукой эту залу, – я в общих чертах представляю. Но вот детали мне не известны. Вы затеяли игру в тайное общество? Так? Заманивали сюда тех, у кого водятся деньги и кто жаждет острых ощущений или неких тайных знаний, о которых вы сами имеете весьма смутное представление. Я знаю, как и где вы искали себе жертвы. Но как заставляли потом расставаться с деньгами?

– Да проще простого, – довольно охотно стал отвечать организатор этого дела. – Приходит такой простофиля сюда, а тут для него целый цирк приготовлен. Факелы, плащи с капюшонами, девы с обнаженной грудью. Простофилю заранее предупреждают, что он должен принести в жертву капельку чужой крови. Но делать это следует осторожно, ему и самому в следующий раз придется лечь на жертвенный стол, чтобы его капля крови стала жертвой. Если вдруг даже такой малости пугались, начинались обычные разговоры с обвинениями в трусости. Ни один не отказался! А как приходят сюда, им помимо прочих фокусов чашу с вином подносят.

– А в вино вы что подмешивали?

– Опий или еще что, тут Куликов у нас главным специалистом был. У человека еще достает сил дойти до жертвенного алтаря…

– Это там, где для меня вы кровью простынку измазали? Небось животное какое прирезали?

– Да нет, на бойне купили свежей крови.

– Ладно, что дальше?

– Дальше? Дальше наш простофиля засыпает и просыпается с ножом в руке и в объятиях хладного трупа.

Вот зачем им прозектор Куликов был нужен! Он же практически хозяйничал в морге больницы и мог на время оттуда трупы забирать вот для таких «невинных розыгрышей», от которых странным делом ни один человек рассудка не лишился. Хотя откуда мне знать, может, кто и сошел с ума. На всякий случай я уточнила:

– Трупы тоже Куликов привозил?

– А то кто же. И все, человечек в наших руках целиком и полностью. Мы поначалу говорим, что, мол, как же ты так в раж вошел, что живого человека как колбасу нашинковал? Ладно, не бойся, мы своих не выдаем. А там уж взнос за членство в братстве начинаем каждодневно брать. Если заерепенится вдруг, так фотографии предъявляем и грозим в полицию передать. Один этот Пискарев не поддался. Видимо, лучше всех знаком был с ритуалами, и нам не поверил. Он даже здесь сумел себя в руках удержать, мы ему уже повторно вина подсунули, тогда только и свалился. А уж труп и фотографии на него никакого воздействия не оказали. Да еще успел кое-кому рассказать.

– Дальше все ясно. Господин Сергей дождался на чердаке, покуда Пискарев останется один…

– Вы бы, барышня, отпустили нас, – заговорил убийца Пискарева. – С одной стороны, пока суд да дело, мы успеем связаться с товарищами, найдется, кому за нас революционную месть свершить.

И засмеялся. Противно засмеялся.

– А с другой что же? – спросила я.

– С другой? – тут он переглянулся с Максимом, тот кивнул. – Мы с вами готовы поделиться, а то и все отдать, раз уж так вышло.

– Ну да, ну да, – закивала я в ответ, – раз так вышло, было бы разумно со мной поделиться. Только как мне вам поверить?

– Да просто взять и проверить. Все здесь, в этом доме. Одного из нас можно связать, со вторым сходить.

– И нарваться на ваших людей? Я там могу и не успеть сказать, как вы с ними поступили.

– Хорошо, – слишком легко согласился Трупоед. – Готовы положиться на ваше слово. Мы рассказываем, где спрятаны деньги, вернее драгоценности, в которые мы их обратили, чтобы не таскать с собой тяжести. Вы идете и забираете, а уходя, говорите нашим людям, где мы.

– Эх, господа, – сказала я укоризненно, – вы ведь при таком раскладе сами станете мне мстить, и это куда как опаснее, чем месть ваших товарищей-революционеров, которая то ли будет, то ли нет. И опять же, схватят вас сейчас, кто помешает мне умолчать о нашем разговоре – вы-то уж точно об этом не заговорите ни с кем, – а при случае отыскать ваши сокровища?

– Последнее вряд ли, – засмеялся Трупоед. – Спрятано без глупостей.

– Придется дом по кирпичику разбирать, – подтвердил его слова мой бывший конвоир, а ныне пленник.

Мне очень захотелось найти способ заставить их проговориться о тайнике. Хотя бы намек получить. Но ничего в голову не приходило, сколько я ни думала.

– Нет, господа, что-то тут не так, – сказала я, лишь бы не молчать. – Вот соглашусь я на ваше предложение, и чем для меня самой это обернется? Пусть я не стану жадничать, щедро с вами поделюсь, вы все равно мне не простите.

– Предлагаю вам такой вариант, боюсь, что ничего умнее уже не придумаю, – сказал Максим. – Вы выводите нас отсюда. Под револьверным дулом выводите, полагаю, вам это будет не сложно. То, что нам дергаться и поднимать тревогу не с руки, вы догадываетесь.

– Полагаю, вам ваши жизни сохранить важнее, чем меня моей лишить, – согласилась я. – Пока во всяком случае.

– Так оно и есть. Там… На свободе вы позовете кого-нибудь на помощь, но не из полиции или охранки. Поместите нас под арест, придумаете куда. Мы вам под ваше честное слово все рассказываем, вы забираете сокровище, а дальше ваша воля – как нас отпустить, делиться с нами или нет.

Что-то слишком мне все это показалось подозрительным. Им это дает шанс на побег, а мне что это дает? Ладно, в любом случае я с ними никаких сделок совершать не намерена, пусть эти сведения о награбленном штабс-ротмистр добывает.

– Ну что, сударыня, согласны?

– Нет, не согласна.

Тут они снова переглянулись, словно сговариваясь. Меня это не слишком обеспокоило – я сижу шагах в восьми от них, пока они вскочат на ноги, пока добегут до меня… Но все равно я их предупредила:

– Лучше вам этого не делать, господа.

– Да мы и не собирались, – потерянно, может быть, чересчур потерянно, произнес Трупоед. – Мне бы рану перевязать.

– Это сколько угодно. Пусть вас товарищ перевяжет, как уж получится.

– Да как мне его перевязывать, вы же сами мне руку сломали и палец на второй.

– Ну вот, я же во всем и виновата, – возмутилась я, но докончить мысль мне не дали.

Наверху наконец раздались звуки выстрелов. Не то чтобы я именно этих звуков ожидала, но и перестрелка меня обрадовала. Но не моих пленников. Они таки решились напасть. Неожиданно резво вскочили на ноги и кинулись на меня. Я высидела до того момента, когда их ноги коснулись нижней ступеньки постамента, соскользнула с кресла вниз и, прошмыгнув под их руками, сумела оказаться за их спинами. Сами же злодеи, не сумев остановиться, сшиблись, что причинило им лишнюю боль. Похоже, очень сильную, потому как подниматься они не спешили и стонали весьма убедительно.

– Господи, ну что же вы так неаккуратно! – погрозила я им пальцем.

И тут в дверь постучали. Неожиданно деликатно на фоне шума и выстрелов, продолжавших слышаться сверху.

– Кто там? – наверное, очень наивно спросила я.

– Дарья Владимировна, я это. Иван Фролович!

– Вы одни?

– Э-э-э… Можно сказать, что один.

– Тогда я открою.

Я вставила ключ в замочную скважину, сильно удивившись, что руки даже не дрогнули, и повернула его. На пороге стоял Иван Фролович, державший под мышкой какого-то человека. Наш кучер не отличался могучей силой, но пленника своего удерживал легко, словно и не замечая весу. Пленник же время от времени вздрагивал, за что получал кулаком по макушке. Но затихнув на долю секунды, снова дергался и снова его стукали по голове. Есть такие небольшие барабаны, которые зажимают под мышкой и стучат по ним ладонями. Вот этак и выглядело все со стороны – Иван Фролович выстукивал неторопливый ритм по барабану, то есть по чужой голове.

– Иван Фролович, он у вас сейчас задохнется, вы ему шарфом шею перетянули! Вы уж отпустите его!

– Что? Ну да!

И кучер просто разжал руку. Пленник, как тюк, грохнулся на пол и захрипел, вдыхая воздух не пережатым теперь горлом.

– Экий тяжеленный! – сказал Иван Фролович, утирая испарину на лбу.

– А зачем же вы его тащили на себе?

– Так упирался мерзавец этакий! Я ему велю вести туда, куда девушку повели, а он бежать вздумал. Так я его в охапку и слегка придавил. Только так и стал показывать.

– А по голове его зачем стукали?