Неистовые джокеры Мартин Джордж
— Выпьешь чего-нибудь?
— Нет, спасибо.
Воздух в комнате, казалось, просто потрескивал от напряжения, которое возникло между ними. Чувствуя себя как на иголках, женщина поднялась и принялась бродить по комнате. Две стены от пола до потолка занимали книжные полки с произведениями на самых разных языках, а в нише, образованной выступом в стене и обрамленной двумя окнами, размещалось нечто вроде алтаря. На низеньком столике, покрытом расшитой скатертью из суровой ткани, лежал небольшой ножичек, стояли скромная, но прекрасная в своей безыскусности одинокая свеча и малюсенький керамический горшочек с орнаментом индейцев хопи, из которого торчала длинная, тонкая ароматическая палочка.
— Это действительно для…
— Для поклонения? — закончил он за нее из крошечной кухоньки, где наливал себе бренди. — Да. Культ предков, о котором я тебе рассказывал.
Его слова пробудили в ее душе уйму волнующих воспоминаний разом: вот Рулетка поет в хоре методистской церкви, вот ее мать репетирует рождественский спектакль с ребятишками, одетыми в костюмы ангелов, энергично встряхивает головой, барабаня по клавишам их старенького пианино, и тонкие детские голоса наполняют дом. Вот Рулетка, напуганная проповедью заезжего миссионера о возмездии за грехи и адских муках, жмется к отцу.
Женщина подошла к пианино и уселась на мягкую скамеечку. На крышке рояля лежала скрипка, и ее плавные янтарные изгибы мягко отражали свет. Все-таки в этой безупречной комнате удалось обнаружить беспорядок: на пюпитре громоздилась целая кипа партитур и нотных листов. Рулетку заинтересовал один из них, ноты казались знакомыми, но пометки были странными. Она откинула крышку и заиграла.
Когда Тахион подошел и встал у нее за спиной, она сразу почувствовала это — по тому, как забегали по спине колючие мурашки, и по тонкому аромату его любимых духов, которым повеяло на нее. Он сделал попытку поаплодировать, и лед у него в стакане звякнул.
— Браво! Ты превосходно играешь.
— Еще бы. Моя мать — учительница музыки.
— Где?
— В школе в Филадельфии.
Они немного помолчали, потом такисианин спросил:
— Ну и как тебе?
— Очень похоже на Моцарта.
Между изогнутыми бровями Тахиона прорезалась тонкая морщинка, и он зажмурился, словно от боли.
— Какой удар!
— О чем ты?
— Ни одному творцу не понравится, если его назовут неоригинальным.
— О, извини…
Он вскинул маленькую ладонь и ухмыльнулся.
— Даже если он сам знает, что это так и есть.
Она поменяла местами листы, и вновь руки запорхали над клавишами.
— Может, и неоригинально, зато мило.
— Спасибо. Мне приятно, что мое скромное произведение пришлось тебе по душе, но давай лучше исполним творение истинного мастера. — Мне так нечасто попадаются те, с кем я могу предаться… — он выдержал паузу и метнул на нее озорной взгляд, — музицированию.
Такисианин быстро пролистал кипу нот и вытащил бетховеновскую сонату до мажор для скрипки и фортепиано — так называемую «Весеннюю сонату».
Она смотрела, зачарованная тем, как его маленькие изящные руки ласкают лакированное дерево скрипки — то подтянут одну струну, то извлекут одинокую дрожащую ноту из другой.
— На чем будешь играть? — спросила она, указывая на рояль и на скрипку.
— У меня нет выбора. Я неравнодушен к ней. — Тахион снова погладил деревянную деку. — Она долгие годы удерживала меня от окончательного падения.
— Прошу прощения?
— Давняя история. Настроимся?
Вибрирующее «ля» прозвучало в комнате, сопровождаемое переливчатым голосом скрипки.
— Господи, что это? Страдивари?
— Куда мне. Нет, это Нагивари.
— А, тот самый химик из Техаса, который полагает, будто раскрыл секрет кремонской школы?[11]
Он опустил скрипку и улыбнулся ей.
— Ты просто прелесть. Интересно, есть хоть что-нибудь, о чем бы ты не знала?
— Предполагаю, таких вещей множество.
Он коснулся губами уголка ее губ, скользнул по шее, и его теплое дыхание ласково защекотало ей кожу.
— Так мы играем?
И она со смущением и злостью на себя отметила, что голос у нее срывается.
Они заиграли в унисон — скрипка запела, сначала на одной ноте, затем зазвучала серией переливов. Женщина эхом повторила музыкальную фразу, и время замерло, а реальность отступила куда-то далеко. Двадцать минут чистой гармонии и гениальной музыки. Двадцать минут без единого слова, мысли и заботы. Тахион полностью погрузился в музыку: глаза закрыты, ресницы трепещут на выдающихся скулах, медно-рыжие волосы разметались по скрипке, тонкое лицо сияет радостью.
Рулетка сложила руки на коленях и уткнулась взглядом в клавиши, а такисианин все так же молча положил скрипку в футляр. Мгновение спустя его руки опустились ей на плечи — точно две робкие птички, готовые вот-вот сорваться и улететь прочь.
— Рулетка, ты… ты вызываешь у меня такие чувства, каких я не испытывал уже много-много лет. Я очень рад, что сегодня ты решила прогуляться по Генри-стрит. Быть может, это случилось не просто так.
Она с каким-то отстраненным интересом наблюдала за собой — как сжались ее пальцы и побелели от напряжения костяшки.
— Ты снова ищешь во всем тайный смысл.
— Мне казалось, ты говорила только, чтобы я не вздумал искать у тебя утешения.
— Ну, так прибавь еще и поиски смысла.
Она заглянула под панцирь, который скрывал ее эмоции, и обнаружила под ним панику, нарастающую в такт участившемуся сердцебиению. Обратилась к своей душе и обнаружила кровоточащую рану. А еще — страх, ненависть, чувство вины, сожаление и безысходность.
Это все он виноват!
— Идем в постель.
Удивительно, как бесцветно прозвучали эти слова, за которыми крылось столько боли.
Если бы он спустился под землю, на дорогу ушло бы куда меньше времени. Джек с грохотом переступал по железным ступеням лестницы, ведущей на станцию. Первый уровень, второй, третий. Не многие люди, за исключением ремонтных рабочих, когда-либо бывали на четвертом уровне. Он открыл безымянную железную дверь и очутился в эксплуатационном туннеле, ведущем с запада на восток. Тусклые лампы в маленьких проволочных клетках горели пронзительным желтым светом, образуя вдоль коридора маленькие островки освещенности. Ботинки увязали в грязи.
Приятно было шагать, не подлаживаясь под бесчисленные толпы праздных прохожих, путающихся под ногами. Джек взглянул на часы — и не поверил своим глазам. Шел всего лишь третий час. А ему-то казалось, будто он ищет Корделию уже целую вечность. Вернее сказать, он совершенно потерял счет часам и минутам. А вдруг он попусту тратит время? Может, лучше связаться с Розмари, разыскать Вонищенку, позвонить в полицию или еще что-нибудь… Нужно смотреть по сторонам, а не думать.
Туннель резко поворачивал, и когда он завернул за угол и наткнулся на кого-то, со всех ног удиравшего в противоположном направлении, то сначала получил мимолетное впечатление темной фигуры. Потом разглядел один-единственный гигантский глаз посреди лица, монокль, блеснувший в тусклом свете…
— Сукин сын! — выругался тот и замахнулся на Джека.
Красное пламя вырвалось из его кулака, рокочущая волна болезненного звука ударила в барабанные перепонки, и он услышал, как что-то прожужжало над головой и угодило в бетонную стену коридора. Щеку обдало цементной крошкой. Боль пока еще не дошла до него.
— Эй! — закричал Джек.
Он упал на дно туннеля, и эпинефрины[12] взяли верх. Теперь им владели одни инстинкты. Все накопившееся напряжение этого долгого дня, все отчаяние от бесплодных поисков, накатывавшее волнами желание убить кого-нибудь — переплавились в критическую массу. Кроме того, он был голоден. Очень голоден.
— Придурок! Отцепись от меня! Сдохни!
Темная фигура опустила пистолет. Еще один выстрел. Джек увидел россыпь искр — пуля угодила в стальную опору.
— Ты что творишь? — вскрикнул он, — А-а-а!
Джек почувствовал, как удлиняется его тело, растет и разбухает хвост, как трещит по швам его одежда и вытягивается лицо, превращаясь в крокодилью морду. Ряды зубов проклюнулись быстрее, чем ростки, поливаемые чудо-удобрением. Он заскреб когтями, пытаясь найти опору на утоптанном земляном полу. И зашипел в предвкушении.
Он был голоден. В глубине его мозга теплился еще и гнев. Но голод затмевал все.
Человек с пистолетом попятился в угол. В другой руке у него что-то блеснуло. Не веря своим глазам, он уставился на аллигатора.
— Убирайся прочь, тварь!
Щелкнув челюстями, аллигатор бросился вперед. Что-то грохнуло, из дула пистолета полыхнул огонь, и бронированную шкуру существа над передней ногой оцарапала пуля. Челюсти с невероятной силой сомкнулись, джокер закричал и изо всех сил вытянул руки, пытаясь отогнать зверя. Пистолет упал наземь и затерялся во тьме. Завернутый в полиэтилен пакетик исчез в зубастой пасти вместе с рукой, которая его держала. А также с частью предплечья, плечом и лицом. Булькающий крик оборвался.
Брызнуло стекло — монокль отлетел и ударился о стену туннеля.
Аллигатор вытащил зубы из останков. Он заглотил свою добычу не жуя. Пища упала в желудок, где мощные ферменты позаботятся о том, чтобы утолить его голод. Аллигатор снова раскрыл пасть и заревел, точно бросая вызов незримому сопернику.
Ответа не последовало. Аллигатор тяжело поводил головой из стороны в сторону. Где-то глубоко шевелилась мысль, что еда — не единственная его важная задача на сегодня. Он пополз вперед, в темноту. Ему нужно было что-то сделать.
— Такси? — удивилась Водяная Лилия, — Мне казалось, мы спешим.
— Я со всем справлюсь, — сказал Фортунато. — Нам не нужен очередной эффектный ход. Только не сегодня.
Такси затормозило, и они уселись в машину.
— Эмпайр-стейт-билдинг, — сказал Фортунато водителю. Потом откинулся на спинку сиденья, — Сейчас не стоит лишний раз светиться.
— Это Астроном, да?
— Только что убил Малыша Динозавра. Разорвал на куски. Он и Несущего Гибель убил бы, но тот оказался на удивление крепким. О Плакальщике ты, наверное, уже слышала. Так что…
Он запнулся. Джейн, похоже, его не слушала.
— Малыш Динозавр? — переспросила она.
Фортунато кивнул.
— Боже правый, — Она смотрела прямо перед собой. Вода — не слезы — бусинками собиралась у нее на щеках. Фортунато не мог сказать, заплачет она сейчас по-настоящему или примется рвать обивку сиденья. В конце концов она выговорила: — Ладно. — Голос у нее получился тонкий и какой-то сдавленный. Она попробовала еще раз: — Ладно. Можешь на меня рассчитывать. С чего начнем?
Ничего не получилось, подумал Фортунато. Она не собирается испуганно и беспомощно жаться к тебе в поисках защиты. Жизнь слишком ее закалила. И что ты станешь делать, если все откажутся от твоего покровительства?
— Как насчет того, чтобы поработать телохранителями?
— Ты серьезно? И кого мы будем охранять?
— Я думал о Хираме Уорчестере.
— Это такой толстый?
— Он определил, что представляют собой монеты Астронома. Ему тоже может грозить опасность.
Столь знаменитое и единственное в своем роде заведение, как «Козырные тузы», не могло не получать свою долю неприятностей, и Уорчестер давным-давно смирился с вынужденной необходимостью содержать службу безопасности, но всегда настаивал на том, чтобы она действовала осмотрительно. Служащие Питера Чау, среди которых были как мужчины, так и женщины, исполняли свои обязанности быстро, эффективно, в высшей степени профессионально и исключительно неприметно. Когда речь шла о том, чтобы утихомирить подвыпившего клиента, грабителя или самоубийцу-прыгуна, решившего броситься с высоты Эмпайр-стейт-билдинг вниз, сравниться с ними не мог никто. Однако Астроном был им определенно не по зубам.
Модульный человек был таким же неприметным, как джокер где-нибудь в глуши вроде Айдахо. Андроид обладал безупречной мужественной красотой, хотя его лицо не отличалось какой-либо индивидуальностью и было начисто лишено волос. Чтобы скрыть купол радара, он носил обтягивающую шапочку. На каждом плече у него было по гранатомету на вращающихся шарнирах, вмонтированных в синтетическую плоть.
Его плечевые модули привлекали всеобщее внимание, и обычно Хирам настаивал, чтобы Модульный человек оставлял оружие в камере хранения у входа. Но сегодняшний день никак нельзя было назвать обычным. Когда андроид приземлился на балконе и его проводили в кабинет, ресторатор сразу осведомился, каким оружием тот располагает.
— Левый модуль стреляет гранатами со слезоточивым газом, а второй заряжен дымовыми шашками, — доложил Модульный человек. — Дым, разумеется, не повлияет на работу моего радара, но ослепит любого потенциального противника. Слезоточивый газ…
— Я знаю, как действует слезоточивый газ, — резковато оборвал его Хирам. — Твой создатель исходил из предположения, что противник должен дышать. Будем надеяться, что так оно и есть.
— Я могу заменить гранатомет на бронебойную пушку двадцатого калибра, — с готовностью предложил Модульный человек.
Уорчестер фыркнул.
— И думать не смей палить из пушки в моем ресторане, иначе ноги твоей здесь больше не будет.
— Вообще-то это скорее большой пулемет.
— Неважно.
— Хотите, я начну патрулировать окрестности?
— Я хочу, чтобы ты сел где-нибудь в укромном уголке и не отсвечивал, — сказал Хирам. — Нам еще нужно переделать уйму всяких дел. Гости начнут прибывать около семи. Если что-нибудь произойдет, то, скорее всего, до этого времени.
Он отвел андроида в бар и оставил там в обществе бутылки шотландского виски. На обратном пути в кабинет его перехватил Кертис.
— Они испортили только омаров, — доложил он. — Работники Жабра приводят в порядок то, что удалось сохранить. Те, которые не разбежались, конечно. Жабра увезли в джокертаунскую клинику.
— Выясни, кто у них там за главного, и передай, что мне нужен тунец, — сказал Хирам. — Весь, который у них есть. Вместо омара подадим тунца по-каджунски.
— Поль не обрадуется, — заметил Кертис.
— Пускай пошумит. А потом — берется за готовку. Если он откажется, я займусь этим сам. Я знаком с каджунской кухней. — Он задумчиво помолчал. — Вообще-то у мяса аллигатора забавный вкус. Как думаешь, у Жабра не может оказаться… нет, это уже чересчур. Да, и предложи им за тунца повышенную цену. Если бы сегодня утром я не вмешался, ничего этого бы не произошло.
— Не вините себя.
— А кого тогда? Помню, как мне только поставили диагноз «дикая карта», еще в семьдесят первом. Когда Тахион заверил меня, что смерть мне не грозит, к тому же я получил еще и сверхъестественные способности, я решил, что должен использовать свою силу на общее благо. Звучит нелепо, но таково было тогда веяние времени. Говорю тебе, Кертис, разыгрывать из себя профессионального героя — смешно, хотя и вполовину не так смешно, как я выглядел тогда в своем костюме. — Он задумчиво умолк и смахнул с жилета ворсинку. — Он был превосходно сшит, но все равно выглядел смешно. В любом случае, в маске или без нее, я со своим телосложением был довольно узнаваемой фигурой, и моим неуклюжим попыткам стать полупрофессиональным искателем приключений пришел безвременный конец, когда один дошлый журналист безошибочно вычислил мою личность. Зачем скромничать, в стряпне я действительно разбираюсь. Жабр пострадал бы куда меньше, если бы сегодня утром я напомнил себе об этом.
Прежде чем Кертис успел что-либо ответить, Хирам развернулся и закрыл за собой дверь кабинета.
На столе уже ждал обед: три толстые свиные отбивные, поджаренные с базиликом и луком, щедрая порция спагетти, отваренная на пару брокколи с тертым сыром «романо» и кусок знаменитого чизкейка, которыми так славились «Козырные тузы».
Рядом с нетронутым подносом лежала газета. «Дейли ньюс» уже вышла специальным выпуском, и Энтони принес экземпляр вместе со смокингом Хирама. На первой полосе была опубликована любительская фотография, сделанная на Могиле Джетбоя. Вне всякого сомнения, сенсационный кадр, но смотреть долго не хотелось.
Уорчестер поймал себя на том, что отводит глаза от растерзанного тела Малыша и вглядывается в лица окружающих людей. Чувства, владевшие ими, были видны как на ладони: ужас, истерия, страдание, шок. Справа в кадр попала хорошенькая блондинка, едва ли старше восемнадцати лет, — она смеялась, очевидно, над какой-то остротой своего кавалера, за чью руку она держалась, пока еще не ведая о трагедии, которая разыгралась всего в нескольких футах от нее. Что она почувствовала, когда оглянулась, еще не отсмеявшись до конца? А что почувствует, когда увидит этот снимок, навечно запечатлевший ее беззаботный смех?
Обед стыл, но у Хирама в кои-то веки не было аппетита. Растерзанный мальчишка был для него постоянной головной болью. Однажды душным летним вечером маленький птеранодон влетел в обеденный зал — двери на террасу были открыты — и переполошил посетителей. Тогда было разлито немало напитков, разбито немало тарелок, перевернуто немало десертов, и с полдюжины негодующих гостей ушли, не заплатив по счету. Хирам положил конец инциденту, сделав маленького негодника слишком тяжелым, чтобы удерживаться на лету, и в недвусмысленных выражениях отчитав его. Судя по всему, он тогда нагнал на мальчишку такого страху, что тот вел себя тише воды ниже травы почти неделю.
Когда зазвонил телефон, Хирам быстро схватил трубку.
— Что еще? — неприветливо буркнул он.
Сейчас он был не в настроении разговаривать.
— Это я, — раздался в трубке голос Джея Экройда.
Хозяин «Козырных тузов» почти позабыл о детективе.
— Где ты находишься? — осведомился он.
— В настоящий момент — у телефона-автомата рядом с мужским туалетом в «Хрустальном дворце» и являюсь объектом самого пристального внимания джокера, который похож на гибрид мешка с саблезубым тигром. По-моему, он тоже хочет позвонить, так что сразу к делу. Кристалис что-то известно.
— Кристалис известно множество самых разных вещей, — заметил Уорчестер.
— Просто уйма, — согласился Экройд. — Ваш приятель действует не сам по себе. Он и его шайка — часть какой-то организации, причем весьма крупной. Кристалис знает, что к чему, но цена, которую она заломила за эту информацию, оказалась мне не по карману. Однако возможно, что она окажется по карману тебе. Я приведу ее на сегодняшнюю вечеринку, чтобы ты мог сам с ней потолковать.
— Ты собрался притащить ее сюда? — переспросил Хирам. — Джей, она же джокер, а не туз.
— Зато я — туз, — напомнил ему Экройд, — а она — моя дама. Не волнуйся, я взял с нее слово, что она не станет выставлять напоказ свои буфера. А жаль. Они у нее что надо, пусть даже и невидимые. Просто притворись, что действительно веришь, будто она из Англии, и все будет в порядке.
— Превосходно! Пока ты улаживал личные дела и изучал бюст Кристалис, Жабр оказался на больничной койке, а я лишился омаров.
— Я знаю.
— Откуда?
— Перед тем как отправиться к Кристалис, я заехал на Фултон-стрит — подумал, вдруг мне удастся увидеть Жабра, показать ему пару фокусов, ну, например, вытащить монетку из его жабр, убедить его поговорить со мной. Когда я увидел в переулке горящий фургон, меня сразу одолели подозрения. Мне навстречу прошел семифутовый малый. Очень похож на того, что ждет своей очереди поговорить по телефону, только еще страшнее. Я решил помочь нашему правосудию и задержал его. Он сейчас в тюрьме.
— Отлично! — воскликнул Хирам. — Джей, это первая хорошая новость за весь день. Спасибо тебе. Ты молодчина. Можешь месяц обедать у меня бесплатно.
— Надеюсь, твое предложение распространяется и на аперитивы? Только это еще не все. Пока что Дубина за решеткой, но рано или поздно кто-нибудь услышит его вопли, и тогда кто-нибудь пересчитает головы и выпустит его оттуда, если, конечно, мы не придумаем, в чем его можно обвинить. Можешь взять это дело на себя?
— Я… Джей, мне бы очень хотелось, но я сейчас не могу оставить ресторан.
— Что, фуа-гра не отпускает?
— Фортунато собирался забросить ко мне кое-каких людей. Я должен быть здесь. И потом, я Дубину и в глаза не видел. Они ведь напали на Жабра. Пусть он подаст заявление.
Экройд вздохнул.
— Ладно уж. Я схожу, поговорю с ним. Черт! В такие дни я жалею, что дикая карта не дала мне способности летать. Ты видел, что творится на дорогах?
Спектор смотрел через Гудзон на побережье Джерси. Он вырос в Тинеке и, сколько себя помнил, всегда ненавидел ньюйоркцев. Прежде всего — за их презрительные замечания и неистощимый запас шуток о Джерси. Они в самом деле считали себя лучше только потому, что жили всего в нескольких милях дальше. Каждое убийство ньюйоркца было маленькой местью за то, как они с ним обращались.
Теперь Астроном уже должен знать, что он жив. Сам старик, скорее всего, слишком занят, чтобы смотреть телевизор, но у него никогда не было недостатка в «шестерках», которые услужливо перескажут ему содержание выпусков новостей. Оставалось лишь надеяться, что он сочтет остальных тузов из своего черного списка более важными, чем Спектора. И вообще, чем черт не шутит — а вдруг старика прикончат? Ведь ему уже приходилось терпеть поражения.
Он оглянулся на Манхэттен. Прямо на другой стороне шоссе высилась башня «Гавани ветров», где роскошные квартиры стоили бешеных денег. Архитектура напоминала вымысел фантастов тридцатых годов, включая и открытое фойе, тянущееся по всей высоте здания. Спектор проследил взглядом до самой вершины серебристой стрелы небоскреба и прищурился. Там, наверху, было что-то — вернее, кто-то.
Человек на дельтаплане оттолкнулся от края крыши на высоте двадцатого этажа над землей. Несколько секунд он камнем падал вниз, потом выровнялся и полетел к реке, «Эй, приятель, фараоны засадят тебя за решетку, когда поймают». Спектор страдал акрофобией, и одна только мысль о том, чтобы упасть с такой высоты, с крыльями или без крыльев, заставила его содрогнуться. Он снова обернулся в сторону Джерси.
Что-то надвигалось на город с того берега реки. Предмет летел на высоте нескольких сотен футов и быстро приближался.
— Черепаха! Значит, Астроном пока что до тебя не добрался.
Спектор питал к Черепахе почти такие же чувства, как и ко всем прочим тузам, которые участвовали в налете на Клойстерс, то есть терпеть его не мог. Он расправил плечи и почесал губу, внезапно почувствовав себя уязвимым. Если Астроном пытается расправиться с Черепахой, он не желает находиться поблизости.
Черепаха замедлил полет и поплыл над рекой. Под ним покачивалась на легкой зыби пара частных катеров, но им, похоже, ничто не угрожало. Панцирь Черепахи начало слегка потряхивать; дельтаплан стремительно понесся на панцирь. Их уже разделяло меньше сотни футов. Послышался скрежет — как будто разрезали стекло, — потом громкий хлопок; дельтаплан резко развернулся. Одним из последних приобретений Астронома был молоденький туз-пуэрториканец, которого он называл Бесом. Парнишка мог генерировать электромагнитный импульс, который выводил из строя все электрические приборы на расстоянии в пятьдесят ярдов. Камеры и прочую электронную начинку Черепахиного панциря теперь можно было смело отправлять на свалку.
Бес развернулся обратно и поднялся над Черепахой. Ветер замедлял его полет, заставляя набирать высоту. Мгновение спустя панцирь окутала пелена рыжего пламени. Напалм. Оглушительный взрыв эхом отразился от воды. Когда языки пламени начали затухать, Спектор заметил, что панцирь местами тлеет. Черепаху начало болтать еще сильнее, и он полетел вниз, затем послышались громкий всплеск и шипение. Ближайший катер направился к месту падения. Черепаха пару раз качнулся на поверхности воды и камнем пошел ко дну, как будто его тянули. Водная гладь сомкнулась, и миг спустя над ней курился лишь легкий пар. Боже правый! Кто бы мог подумать, что это окажется так просто!
Наверняка Астроном наблюдал за гибелью туза. Старик отправлял их на тот свет одного за другим. В прошлый раз им удалось нанести ему поражение только потому, что тузы действовали сообща и застигли его врасплох. Сегодня все обстояло с точностью до наоборот. Спектор услышал приближающийся вой сирен. Он развернулся и побежал.
— Мы видели все по телевизору. Сначала Плакальщик, потом Малыш. Ужасно. Просто в голове не укладывается.
Фортунато кивнул — в набитом битком кабинете Уорчестера ему было не по себе. Кроме них, там находились шеф-повар, вышибала и еще парочка официантов.
Модульный человек, сидевший у окна, оживился и подошел к ним.
— Привет, — сказал он Джейн. — Не знаю, помните ли вы меня. Я Модульный человек. Можете называть меня Модулем.
Водяная Лилия рассеянно кивнула ему и тут же отвернулась в другую сторону.
— Я здесь не нужна, — напустилась она на Фортунато. — Ты просто пытаешься спрятать меня в таком месте, где я не путалась бы у тебя под ногами.
— Неправда, — солгал чернокожий туз. — Ты же видела Астронома. Кому как не тебе знать, как велико его могущество. Единственная наша надежда — численное преимущество. Если все мы соберемся в одном месте…
— Все? Включая и тебя?
— Мне нужно отыскать остальных. Это моя карма, понимаешь? Моя обязанность.
— Но ты не обязан делать все в одиночку. Позволить кому-нибудь помочь тебе — не преступление. — Фортунато не проронил ни слова. — Я… А, к черту все. Зачем попусту сотрясать воздух? Только еще кое-что. Если ты оставишь меня здесь и кто-нибудь погибнет или пострадает, в то время как я могла бы его спасти, я тебе этого не прощу. Понял?
— Я переживу.
Хирам вышел к лифту следом за ним.
— Э-э… Фортунато? Можно тебя на секунду? — Тот кивнул. — Мне звонил лейтенант Альтобелли из полиции. Он искал тебя.
— Зачем я ему понадобился?
— Он об этом не упомянул, но сказал, что ты нужен ему в Клойстерсе, и как можно быстрее.
— Ладно. Значит, это будет в моем списке следующим пунктом.
— Фортунато?
— Что?
— А как же Тахион?
— А что Тахион?
— Разве Астроном не имеет зуб и на него тоже?
— К черту такисианина.
— Ты не возражаешь, если я хотя бы предупрежу его?
— Мне плевать, — пожал плечами Фортунато. — Не вздумай только устроить какую-нибудь глупость или уйти отсюда и оставить тех, кого я сюда приведу. Я рассчитываю на тебя. Не подведи.
— Ясно, — безрадостно протянул Уорчестер.
Подошел лифт. Фортунато нажал кнопку первого этажа, и двери закрылись.
От запаха горячих кренделей в животе у Спектора заурчало. У него с утра во рту маковой росинки не было, если не считать нескольких орешков в «Прорве». Он подошел к палатке. Торговец, невысокий мужчина средних лет, одетый в голубую рубаху и черные брюки без ремня, улыбнулся, демонстрируя кривые желтые зубы. На груди у него красовался значок «Тот еще крендель».
— Чем могу помочь?
— Дайте мне крендель. Нет, лучше два.
Торговец вытащил два кренделя и рассеянно завернул их в бумагу.
— Да уж, скажу я вам! Я бы не прочь, чтобы День дикой карты был семь раз в неделю. Тогда я мог бы выйти на пенсию и играть на бегах.
Спектор взял крендели и расплатился. У этого торгаша скучные и тупые мечты, как у всех неудачников. Сам Спектор давно уже не тратил время на бесполезные мечты. Он просто убивал и время от времени удивлялся, почему это больше его не волнует.
Крендель оказался теплым и вязким. Пока этого хватит, а затем он поужинает в «Хайфонской лилии». Неожиданно его накрыла волна тошноты, голова закружилась, в глазах потемнело. Он выронил крендели и упал на колени.
— Эй, мистер, вам что, плохо? — услышал он чей-то голос.
Рядом с ним затормозил лимузин. Зеркальное стекло медленно опустилось. Ему улыбался Астроном. Спектор согнулся пополам и уткнулся лицом в холодный асфальт. У него не было сил пошевельнуться. Он закрыл глаза, хватая ртом воздух. Пахло кренделями.
Хлопнула дверца машины. Последнее, что он почувствовал, перед тем как потерять сознание, были чьи-то руки, которые рывком подняли его.
Фортунато представил ее Водяной Лилией, но она сказала Хираму, что предпочитает, чтобы ее называли Джейн.
— Я вас понимаю, — сказал он, улыбаясь самой очаровательной своей улыбкой. — Меня раньше называли Фэтмэном из-за фигуры. — Она казалась милой и застенчивой, но одежда ее никуда не годилась. Голубые джинсы, конечно, имели право на существование, но не в «Козырных тузах», а кроссовки так и вовсе выглядели замызганными до неприличия. — Идемте со мной, пожалуйста. Здесь сейчас просто сумасшедший дом.
Ресторатор провел девушку по гудящему, как муравейник, ресторану, в относительное спокойствие своего кабинета, и позвонил Энтони. Когда шофер появился, он представил его Джейн и велел:
— Назовите ему ваши размеры.
— Размеры?
Она, казалось, была озадачена.
— Сегодняшний ужин — официальное мероприятие, — пояснил Уорчестер. — Почему бы такой хорошенькой молодой девушке, как вы, не выглядеть на нем как можно более привлекательно? Боюсь, вам придется удовольствоваться тем, что привезет Энтони, — мы не можем позволить вам отправиться по магазинам самостоятельно. Фортунато настаивает, чтобы мы все держались вместе, а я считаю, что у него отличное тактическое чутье. — Он обратился к шоферу. — Думаю, ей пойдет что-нибудь синее или зеленое. С открытыми плечами. Не забудь о чулках и прочих аксессуарах. Вы носите высокие каблуки, Джейн, или предпочитаете обувь на плоской подошве?
— Погодите! — Ее глаза широко распахнулись. — Я не могу позволить себе дорогую одежду.
— Каблуки, — решил Хирам. — И только каблуки — у вас красивые ноги. «Козырные тузы» позаботятся обо всем. — Он улыбнулся. — Не волнуйтесь, я найду, по какой статье это списать. Мой бухгалтер — настоящий гений.
Девушка покачала головой.
— Нет. Простите, но я не могу позволить вам сделать это.
Хирам опешил.
— Но почему?
— Я не могу принять от вас в подарок дорогую одежду. Не могу. Я ее не возьму.
— Но… вы ставите меня в неловкое положение. Видите ли, я не навязываю своим гостям форму одежды, но будет неудобно, если…
Внезапно в разговор вмешался Энтони.
— Возможно, барышня согласится принять платье взаймы. — Хирам и Джейн как по команде удивленно воззрились на него, — Если мне будет позволено высказать такое предложение.
— Я не могу, — повторила она. — Даже взаймы. Час назад я бросила свою работу, и даже если найду себе другую, то все равно никогда в жизни не расплачусь с вами — какие у официантки доходы!
Уорчестер улыбнулся.
— Расплатитесь — если станете официанткой в «Козырных тузах». Не сегодня, разумеется, а с завтрашнего дня, когда мы снова откроемся для посетителей, лишние руки нам никогда не помешают. Даю вам слово, чаевые у нас отменные.
Джейн на секунду задумалась.
— Ладно. Я согласна. Будете вычитать то, что я вам должна, из моего заработка.