Пришельцы. Земля завоеванная (сборник) Злотников Роман
– Вы что, дебилы, даже бумаг не прочитали, которые давали в этом похоронном бюро? Покойничек должен быть целым, неповрежденным. В смысле – одним куском. Так его хоть под каток сунь и в блин раскатай – если органы все на месте, если не оторвались друг от друга, то вполне можно сдать и обменять. А если вот аппендикс вырезали или даже миндалины удаляли – все, товар порченый, – Толстый помахал рукой. – Пока-пока! Зубы, правда, не считаются. Хоть все зубы удали – нормально, примут. И еще аборты не считаются. Если внутренние органы, опять же, не повреждены в результате. И пластические операции тоже не препятствуют. Тут мне повезло, да. Моя благоверная пять абортов делала. Пять, представляете? И штук пятнадцать пластических операций и коррекций. Когда подохла, наконец, я даже и не подумал, что могу выиграть в эту мертвяцкую лотерею с такой латаной дохлой сукой, а оказалось – вот, пожалуйста. Всю жизнь из меня эта тварь соки тянула – на операции, на шмотки, на диеты, на курорты, на маникюр, на массаж, на то, на се, на черта, на дьявола… Если посчитать, то не такой уж высокой у меня прибыль получается от этой сделки. Но ничего, хоть свое верну, и еще на девок останется. Из бизнеса я хрен стану вынимать денежки на гульбу, а вот эти, от Братьев подарочек – с удовольствием прогуляю с шалавами где-нибудь на теплом море-океане. А что эти уроды из космоса с ней сделают – мне наплевать. Хоть на опыты ее пустят, хоть оживят и будут на ней воду возить… сексуальной игрушкой сделают. Что там еще предполагают? Съедят? Да пусть жрут! Было бы можно, я бы ее хоть десять раз свиньям скормил… Сам не знаю, как удержался и лично ее не грохнул. Не заказал даже. Вытерпел, и теперь – награда. За терпение!
Последние слова Толстый выкрикивал, размахивая руками. Раз или два врезал по подлокотнику, расшиб костяшки пальцев на правой в кровь. Алые брызги слетели с его руки на брюки, но Толстый на это внимания не обратил.
– Что уставились? Чего мне ее жалеть? Кто-то из вас такую пожалел бы? Скажите мне честно – пожалел бы? Вот ты… – Толстый ткнул пальцем в сторону Егора Токарева. – Ты бы не отдал?
«Сейчас Егорка его пошлет, – подумал Командир. – С ходу, не задумываясь». Но Егор молчал. Именно что задумался стрелок. Как-то они говорили о том, можно или нельзя своих покойников отдавать, и вроде Егор был полностью уверен в том, что нельзя… А тут молчит, опустив взгляд. «Неужели слова этого подонка, слова Толстого так на него подействовали? – Командир недоверчиво покачал головой. – Странно».
– Не знаю, – после долгой паузы сказал Егор. – Вот честно – не знаю. Нехорошо это. Ты вот жену нелюбимую везешь, тебя понять, наверное, можно… Вот почему ты с ней не развелся – не понимаю, если детей нет. Нет, ладно, допустим, там имущество, дележка. Ладно. Но когда нужно кого-то родного отдать… Мать, например…
– А что в этом такого? – вмешался вдруг Кролик. – Мать… Почему можно зарыть в землю и оставить гнить, а отдать – нельзя?
Голос его дрожал, нос дергался, и пальцы тряслись, когда Кролик поправлял поминутно очки.
– Мы жили в двухкомнатной квартире… хоть не в однокомнатной, и то повезло. Она всю жизнь проработала учительницей. Наверное, хорошей – к ней ученики часто приходили… на праздники, на день рождения… Хорошая, наверное, была учительница. И как мать – добрая. Говорят, на своих детей у педагогов времени не хватает… А у нее находилось. И поиграть со мной, и поехать куда-нибудь… куда денег хватало. Отец давно погиб, я еще грудником был, только ее и помню. Она сама меня тянула, так замуж снова и не вышла. А я не женился. Куда я молодую жену приведу? К нам, в «двушку»? И маме к старости устроить шоу «Две хозяйки на кухне»? Я ведь даже девушку не мог к себе привести: какая порядочная согласится остаться у меня ночевать, если мы в квартире не одни? Нет, мама никогда не вмешивалась, всегда улыбалась, предлагала чаю… Но я не мог. Понимаете? Не мог я так. А потом мама умерла. Меня даже дома не было, пришел вечером, а она… – Кролик снял очки, вытер стекла о рубашку. – И тут мне сообщают, что… ну что можно обменять… Я сразу решил было, что не буду. Что нельзя, неправильно. А потом подумал: а что сказала бы мама? Она ведь всегда пыталась мне помочь – поддержать, защитить… Она всю свою жизнь мне отдала, так неужели после смерти… после смерти она отказалась бы мне помочь? Нет, она сама бы предложила. Мы с ней никогда об этом не говорили, но она не отказала бы. Настаивала бы… Она… Она у меня…
– Ага, – противным голосом засмеялся Толстый. – А ты ее – на консервы. А еще говорят, что у них, возможно, мода на чучела из людей. Любят набить опилками человека, лаком покрыть и поставить в комнате. Или просто голову на стену, как мы – кабаньи или оленьи. Ну, мало ли на что? Мы же их практически не знаем. Называем Братьями, а о чем они думают, как мозги у них устроены – никто не понимает. Я спрашивал раньше, мне сразу интересно стало. У профессоров спрашивал, у писателей. Зачем им покойники? Знаете, что мне говорили? Сказать?
– Скажи, – Егор Токарев бросил быстрый взгляд на пассажира и отвернулся.
– А разное сказали. Ну, про поедание серьезные люди не говорят, понятное дело. Это так, базарные сплетни. А вот про то, что на их основе могут создавать нечто вроде биороботов – вполне. Доктор наук один сказал, что, в принципе, если экстраполировать их наработки в области медицины, то оживление покойников и бессмертие где-то совсем рядом. Нужно сделать всего один шаг. А может, они этот шаг уже сделали и клепают теперь роботов? Для реконструкции планет, для добычи полезных ископаемых, для создания армии… Прикинь, недоделок, твоя мамаша прилетит на их корабле тебя завоевывать… Выпустит тебе кишки, а? Любя, конечно. Нет, невозможно? В этом случае, между прочим, понятно, зачем они вначале нам лекарства и технологии передали, уменьшили, так сказать, свои первоначальные поступления. Это поначалу уменьшили, а потом, когда люди снова достигнут возрастного предела, – поток им польется в полном объеме. И получат они столько покойников, сколько им понадобится. Хорошего качества покойников, на правильном питании выращенных, с неиспорченными внутренностями. Нет?
– Нет! – выкрикнул Кролик. – Нет-нет-нет-нет! Не так. Не может такого быть! Они поставили условие – ведь не просто так тела принимают. Вы же знаете – только самый близкий родственник может передавать тело. Только самый близкий. Они за этим следят строго… наказывают… наказывали, если что не так… И убивать родственников не позволяют. Убийца не может отдать свою жертву. Не может, слышите! Тогда зачем они это делают? Может, они поступают так, чтобы сделать свои подарки не подарками? Может, у них в культуре так сложилось, что тела ближайших родственников являются величайшей ценностью, и они просто переносят на нашу цивилизацию свои нравственные критерии? Чтобы не просто так одаривать нас, а произвести равноценный обмен?
– Жена родственником не является, а ее принимают, – буркнул Толстый. – Не знаешь ни хрена, а несешь… Прикалываются Братья. Шутки у них такие.
– Или эксперимент проводят, – бесцветным голосом произнес Антон Лунев. – Психологический. Смотрят, как мы себя поведем перед соблазном. Что мы будем делать, если нам предложат такой вот обмен? Не кого ведь попало требуют – родственника. Или жену-мужа, самого близкого человека. То есть, на глобальном уровне им уже все понятно – правительства согласились. Разрешили устраивать торги, сделали это законным. Братьям понятно – на официальном уровне… на государственном, человечество готово на такие действия. Только мусульманские страны, кажется, еще не согласились, но и у них, вроде… Во всяком случае, они покупают то, что обменивают все остальные. Используют. На уровне социума, там в обществе, люди пока не определились. Кто – «за», кто – «против». Это пока лично выбирать не приходится, отдавать или нет. А как припечет…
– А что в этом случае? – спросил Егор. – Я вот ни разу не видел того, кто отказался от обмена… А ты?
– А ты дурак, что ли? Ты только и видишь тех, кто согласился. Ты им покойников перевозишь, обеспечиваешь безопасность, – невесело усмехнулся Антон. – А те, кто отказывается, дома сидят. Может, в Сети хвастаются… Я читал таких. Много.
– Ага, – с готовностью кивнул Пацан. – До фига таких в Сети, только сколько из них на самом деле отказались? Ведь могилка-то в любом случае есть. Согласился, типа, или отказался, а гробик ты все равно на кладбище отвезешь да зароешь. Могилка, крест – все как надо. А начинка какая у могилы, тело родственника или манекен, – только ты знаешь и парни из этой вот конторы…
Пацан указал пальцем на Командира.
– Я вчера могилку организовал. А вы?
– Вчера, – кивнул Чудак.
– Вчера, – подтвердил Кролик.
Толстый молча кивнул.
– И что классно, даже родственники не знают. Если ты не захочешь с ними делиться, то и ладненько. Потом потихоньку слиняешь, чтобы внимания не привлекать. А так – все как надо. Крест временный деревянный, а через год – каменное надгробье поставлю. Пусть стоит, мне не жалко. Будет куда прийти, плюнуть в рожу. Или даже отлить папашке…
– Отцу? – переспросил Кролик.
– Ага. Прикинь, смешно получилось. Он всю жизнь над матерью издевался… Ну, как всю жизнь. Они развелись, когда мне семь лет было. Он ни копейки на меня не дал. Ни копейки, прикинь? Мать в суд хотела подать на алименты, он пришел, ее избил, меня пнул… Сволочь. Я тогда руку сломал, хорошо я тот вечер запомнил. Мать его боялась, так и не написала заявление. А он… Как выпить негде, так к нам приходил. С дружками. Насвинячат, мать выставит закуску, он ее, наверное, и это… под настроение… любил физически. Биологически. Она не отказывала, боялась. За меня боялась. Мне как шестнадцать стукнуло, он явился к нам, я его битой встретил. С лестницы спустил и обе ноги переломал. Он, сука, пожаловался участковому, но тот знал, с кем дело имел, – и сам мер не принял, и в райотдел как нужно написал. После этого – исчез, сука. Не было почти пять лет, мать на человека стала похожа, я…
– Не льсти себе. Ты на человека похож не стал, – вмешался Толстый, у которого, похоже, чувство самосохранения сегодня было напрочь подавлено обидой.
– Я – не стал, – согласился Пацан. – А что, кто-то хотел, чтобы я стал похож на человека? Кто-то в жизни хоть раз мне помог?.. Наше правительство, школа и эта… общественность? Не путайся под ногами, не мешай людям жить… а сам можешь хоть сгнить… Мать стала на человека похожа, я дергаться перестал, понял, что выше себя не прыгнешь, а тут – бац, папаня какого-то дерьма напился да ласты склеил. И вышел мне подарочек. Повезло.
Пацан провел пальцем по надписи на своей футболке.
– Я себе таких десяток заказал, потому что – повезло, ясно? И мать смогу в нормальную хату переселить, и сам…
– «Бумер» купишь, «адидасов» кучу, пивасик каждый день, от пуза… – подхватил Толстый. – Потому что повезло. А потом женишься на какой-нибудь шалаве и станешь ей морду бить за измены… или по настроению. Сына своего гнобить… Или сделаешь его таким же, как ты. А он будет смотреть на тебя и ждать, когда ему повезет. Ему же тоже должно рано или поздно повезти. Хотя повезти может и твоей шалаве. Мне вот – повезло же с женой…
Пацан не ответил. Сидел молча, уставившись невидящим взглядом куда-то в стену. Наверное, подумал вдруг, что Толстый прав? Что жирная сволочь хотя бы представляет себе, чем займется, что сделает на полученные от инопланетян деньги, а Пацан… Он, может, и хороший в душе, любит мать – как может любит, жалеет. Но ведь дальше…
Командир скрипнул зубами и перевел взгляд на монитор.
Дорога почти пустынна, легкий снег падает на асфальт, встречных машин нет.
– Следующий отрезок, – напомнил голос водителя в наушнике.
– Да, конечно, – Командир ввел очередной пароль, новый отрезок маршрута высветился на карте.
Пустая дорога. Никого навстречу.
Твою мать! Командир включил запись с видеорегистратора – последние десять минут – ни одной встречной машины. Вообще, с тех пор, как они свернули на этот проселок – навстречу не попалось ни единого автомобиля.
– Илья, – тихо, чтобы не привлекать внимания остальных, позвал Командир.
– Да.
– Движения на дороге нет, обратил внимание?
– Нету, – подтвердил водитель.
– Думаешь, тут всегда так?
– А хрен его знает… – протянул Илья. – Я никогда здесь не ездил, может, тут… хотя, конечно, странно…
– Стрелки! Готовность, – приказал Командир.
– Первый – готов, – быстро ответил Лунев.
– Второй – готов, – отчеканил Токарев.
Всё, болтовня закончена, будто ее и не было. Крестики прицелов заскользили по экранам мониторов, останавливаясь на деревьях и кустарниках, словно стрелки пытались раздвинуть ветки, чтобы заглянуть внутрь.
Включился тепловизор – небольшие пятна на деревьях, птицы. Людей не видно, хотя уже есть такие костюмы, которые скрывают тепловое излучение человека… Но откуда такое оснащение у Непримиримых? Вообще не было пока ни одного нападения…
«Ключевое слово – «пока», – напомнил себе Командир. – Когда-то все случается в первый раз. У кого-то не выдержат нервы – и всё. И начнется. И если все равно с кого-то начнется, то почему и не с нас? Вот прямо сейчас?»
– Пассажирам пристегнуться, – Командир посмотрел на обзорный экран. Господа счастливчики несколько побледнели, но, в общем, ведут себя нормально. То есть для человека, которого через несколько мгновений могут вытащить из машины. Что, дескать, сволочь, позоришь человечество? А вот тебе по сопатке! А вот тебе с носка! Ничто так не поднимает среднего обывателя в собственных глазах, как возможность пнуть ближнего своего, да еще и с идеологически правильных позиций. А там борцы за честь и достоинство войдут в раж, отыщут более-менее крепкую ветку на дереве, веревку, да и повесят предателей…
И чтобы этого не произошло, нужно будет стрелять. По людям. Защищать тех, кто лично тебе противен. Ведь противен же?
Крупное оранжевое пятно на тепловизоре пересекло дорогу – собака. Бродячая собака, крупная. А может, даже волк.
То есть… Значит, если люди, которым ты, в принципе, симпатизируешь или побудительные мотивы которых ты полагаешь правильными, соберутся наказать тех, кто лично тебе неприятен, то придется защищать этих, неприятных. И, что самое смешное, не из высоких моральных принципов, не оттого, что ты считаешь это правильным, а потому, что тебе за это платят деньги. Зарплату тебе платят и премиальные за каждый рейс без происшествий и без жалоб со стороны пассажиров.
Ты скрипишь зубами, ругаешь себя последними словами, и больше всего злит тебя то, что и пассажиры везут своих покойников не оттого, что считают это правильным, не оттого, что постигли замысел инопланетян, а из-за денег. Тупо – из-за денег. И чем ты отличаешься от них? «Тебе разве не противно это делать?» – спросил у Командира полгода назад Олежище. Накрыл «поляну» перед уходом, как положено, проставился, как следует, а на прощание, когда все уже были веселы и непринужденны, тихо спросил у Командира: «Тебе – не противно? И сам ты себе – не противен?»
Командир тогда ничего не ответил. И до сих пор старательно уклонялся от ответа, даже с самим собой старался этого не обсуждать.
Рейс, двое суток отдыха, снова рейс. Два месяца отпуска, ежеквартальные премии и выслуга. У нас ведь деньги просто так не платят, понимают, наверное, за что такие условия работы. И Олежище понимал, что такой работы он больше не найдет и что назад его не возьмут. Но все равно ушел. А Васька Крынкин, многодетный отец, не ушел. Честно тянул лямку, без нареканий. Случайно выстрелил себе в голову на охоте. Совершенно случайно.
А дорога – пустая. Судя по карте, до пересечения с трассой еще десять километров. Может, там какая-то авария? И все облегченно вздохнут, выскочив на трассу. На которой столкнулись два трактора и патруль перекрыл движение…
А может, и нет. Может, кто-то раздобыл что-нибудь противотанковое и ждет сейчас спецмашину за поворотом. Тут и тепловизор не поможет: только вынырнем из-за поворота, а в лоб – ракета. И всё. И привет. Пробоины, может, и не будет, но колеса отлетят, и пойдет дальше игра на добивание. И можно будет делать ставки – прибудет тревожная группа вовремя или опоздает.
Лотерея.
Черт. Кто-то из мужиков во дворе этим летом, когда снова зашел разговор о Братьях и трупах, сказанул: а вдруг у инопланетян такая лотерея? Придумали, мать их так, игру. Умер человек, его родственнику предлагают выбор – отдать труп или проявить гордость. Родственник тут голову ломает, а там, в космосе… на планете этих Братьев, народ ломится к букмекерам, ставки делает – согласится этот конкретный землянин или пошлет всех лесом, останется бедным, но честным… Ставки-ставки-ставки, потом – хрясь! – кто-то из Братьев выиграл и получает в зависимости от того, на что ставил. Мужики тогда долго ржали и прикидывали разные варианты. Даже Командир смеялся.
А если и вправду?
Почему тебе сейчас не смешно?
А когда Непримиримые начнут спецмашины жечь, появится еще один вид ставок – довезут труп или нет. Откуда мы знаем, как другие цивилизации развлекаются? Мы и на Земле шутим по-разному.
За поворотом – чисто. До трассы – семь километров.
Кто-нибудь когда-нибудь видел Братьев? Был личный контакт или нет? Или так, по телефону: «Алё, человеки! Мы вам чего выберете, а вы нам – трупы».
Зачем? Зачем трупы? Это ведь чушь, ясное дело. Совершеннейшая чушь. Если что-то в наших покойниках есть такое важное для инопланетян, нечто такое, ради чего стоит лететь через весь космос, так почему не выращивать там у себя клонов? Набрать тут клеток, ведь выращивают же на Земле органы для пересадок? По инопланетным технологиям выращивают, и кто-то писал, что, в принципе, можно не только печень или сердце, а всего человека вот так воспроизвести…
Но они заставляют нас выбирать. И не только тех, кто конкретно имеет право распоряжаться телами, а всех, каждого человека, потому что ведь каждый, кто против, может выйти на улицу – требовать, пикетировать, кричать, агитировать… Но нет демонстраций и пикетов. Люди ругаются, люди злятся, но всю свою желчь изливают по старой традиции на кухне… или за бутылкой водки. И никто не требует, чтобы прекратили. Может, надеются, что им тоже выпадет такая удача? Не отдают себе отчет, но надеются? Отдать мать, отца, жену, мужа… Ведь не сами убивают, не клянчат, не подлят – просто хоронят тело не так, как обычно. Не зарывают его в землю, не суют в печь крематория, а… отправляют в космос, например? Чем это хуже?
Может, тем, что мы не знаем – что именно там происходит? Именно эта неопределенность нас злит и пугает? Если бы Братья сказали, что извлекают из тел наших покойников органы, восстанавливают их и пересаживают своим больным – мы бы даже испытывали чувство гордости. Даже если бы они перерабатывали тела на лекарства – мы бы тоже не испугались. Это было бы понятно. И за эту понятность мы могли бы себя простить…
Свет в салоне мигнул и погас.
Погасли мониторы. Только надписи, сделанные люминесцентными красками именно на такие случаи, светились в кромешной темноте.
«Выход», «Запасный выход», «Аптечка», «НЗ» и еще масса значков и пометок.
– Что это? – спросил хриплым голосом Чудак.
– Приехали, – сказал Лунев.
– Что значит – приехали? – Толстый испугался и не собирался своего испуга скрывать.
– Значит, что ваша остановка, – сказал Лунев. – Прибыли в точку.
– И нам выходить? – спросил Пацан.
– Всенепременно. Передайте привет Братьям.
– Внимание, прошу сохранять спокойствие, – сказал Командир. – Сейчас будет хлопок. Сработают камеры, в которых мы привезли тела.
Это было больше похоже на выдох, чем на хлопок. Кто-то долго сдерживал дыхание, а потом – выдохнул. Со всхлипом.
Давление в салоне резко упало, в ушах у Командира болезненно щелкнуло – Братья не проявляли особой заботы о пассажирах и экипажах, открывая двери спецмашины.
– На выход, – скомандовал Командир.
– А что там? – спросил Кролик.
– Не знаю. Посмотрите.
– А если я не выйду?
– Это обязательное условие, для проверки. Иначе теряете свое вознаграждение. А тело обратно не получаете.
– Суки, – тихо сказал Толстый, щелкая замком ремня безопасности. – Пойдемте, что ли?
– Иди первым, – приказал Пацан.
– Да что тут уже… – пробормотал Толстый и пошел к открывшемуся дверному проему. – Какая разница?..
– Обратно вы нас повезете? – спросил Кролик. – Командир! Вы нас повезете?
– Нет. Я даже не знаю, куда вас потом повезут. И кто. Об этом все было написано в инструкции, вам же выдавали?
– Слышь, жиртрест. Как там тебя? Что потом будет? – Пацан, похоже, уже начинал жалеть, что поссорился с Толстым. Самое время тому припомнить обиду, но нет. Ответил спокойно, без сарказма:
– Все нормально, пошли. Тебе предоставят список с предложенными для обмена товарами. А потом – отвезут для переговоров с представителями властей на предмет выкупа у тебя этих радостей.
– А… Ну ладно. – Пацан встал с кресла, пошел к выходу. За ним Чудак и Кролик. Не прощаясь.
Дверь закрылась.
Минут через десять свет в салоне загорелся, включилось оборудование, завелся двигатель.
– Продолжаем движение, – приказал Командир и стащил маску. – Я так понимаю, что будем маневрировать еще пару часов, прежде чем повернем домой.
– Гребаная работа, – сказал Егор.
– Зато теперь – два выходных и премия, – сказал Антон.
– Я обещал своих в цирк сводить, они очень дрессированных зверей любят, – словно оправдываясь, пробормотал водитель.
– Все мы… дрессированные звери, – объявил вдруг Егор. – Кто-то приучил нас – по команде ехать, тела отвозить…
– Дурак, – без злобы в голосе ответил водитель. – Точно – дурак.
Машина двинулась с места, следующий код вывел на экран весь оставшийся маршрут, как Командир и предполагал – извилистый и долгий. Смысла в этом, наверное, не было, но нужно было выполнить ритуал.
Кстати, может, и в обменах этих не было никакого смысла? Просто у Братьев выработался ритуал. Обычай у них был такой. И им, в общем, было наплевать на то, соглашается в данном конкретном случае человек на обмен или нет. Этот откажется – найдется сотня других, которые отдадут своих близких… тела своих близких. И вся эта суета вокруг гробов, все эти самокопания и ругань – проблема людей, на которую инопланетянам плевать? Нет во всем этом ни сакральных тайн, ни подковырок, ни тестов, и, тем более, нет никаких тотализаторов. Мы вот при встрече здороваемся, хотя смысла в этом нет никакого, если разобраться. Они – просят для обмена самое ненужное… или самое ценное. Когда европейцы меняли аборигенам иголку, зеркальце, бусы на каучук, золото, жемчуг – потом с удовольствием ржали обе стороны. Европейцы были в восторге от того, что копеечную безделушку всучили за реально ценные вещи, а аборигены прекрасно знали, что золота, жемчуга и каучука они найдут еще сколько угодно, а вот иголку или зеркальце в джунглях или на островах посреди океана фиг достанешь.
Может, и тут нужно относиться ко всему происходящему проще?
Уже вернувшись в Депо и стоя под душем, Командир вдруг подумал, что есть еще одно объяснение происходящему. Очень забавное объяснение.
Человечество и вправду проходит тест. Отдать тело близкого человека в обмен на реальную пользу для себя и всего человечества или не отдать. Десятки, сотни и тысячи людей в день принимают это решение. Миллионы в год.
Братья все эти результаты плюсуют, складывают – крестики рисуют на листах бумаги, нажимают на кнопки какого-нибудь своего навороченного компьютера, камешки бросают в чаши весов… И рано или поздно тест закончится, будет принято какое-то решение.
Например – достойны люди жить или их все-таки лучше уничтожить. Или превратить в рабов. Или прекратить с ними какие-либо контакты. И каждый человек, который думает, что решает только свои внутрисемейные дела, на самом деле определяет судьбу всего человечества. Отдать – не отдать, жить или не жить, быть или не быть, вот в чем вопрос…
«С другой стороны, – подумал Командир, одеваясь в раздевалке, – даже если это так – мы ведь все равно не знаем критерия подведения итогов. Правда ведь? Хрен поймешь, с точки зрения инопланетян отдать тело матери в обмен на богатство – правильно или нет. Мы и сами не можем этого понять, а то, что думают Братья…
Нам остается только принимать решения в каждом конкретном случае, только для себя… А что там получится в целом – что получится, то получится, от нас ведь это не зависит, правда?
Я вот вообще ничего не решаю, только перевожу пассажиров и груз. Когда ассенизаторы возят дерьмо, они ведь не задаются проблемами бытия, не прикидывают, вносят ли своим грузом посильный вклад в обогащение почвы или травят землю. Возят, выливают и снова возят.
И не думать. Не думать. Успокоиться».
Он включил телефон, когда вышел из здания Депо. Девять пропущенных звонков от жены.
– Ты звонила, милая! – сказал Командир в трубку. – Что-то случилось?
Жена ответила странным тоном, будто не могла выбрать правильную интонацию:
– Лёша… Твой брат. Он попал в аварию… в катастрофу… Когда «Скорая» приехала, он уже умер. Максим, ты слышишь?
– Слышу, – сказал Командир, остановившись. – Где он сейчас?
– В морге. Уже три часа почти.
– Я еду туда.
– Да, конечно, – сказала жена. – И еще…
– Что?
– Как ты думаешь… Ты же у него ближайший родственник? Он же не женат… Может, тебе предложат…
Командир прервал разговор, взвесил на руке телефон, словно прикидывал – не забросить ли его куда-нибудь подальше. Это ведь его брат, Лёшка. Младший брат. Ведь сколько раз просили его оставить этот проклятый мотоцикл. И что теперь?
Командир посмотрел на телефон. Отключил его. Сел на припорошенную снегом скамейку, телефон положил рядом с собой.
– Ты только возишь груз, – сказал Командир. – Всего лишь возишь груз.
Сейчас нужно прийти в себя и заняться похоронами Лёшки. Еще вчера он был жив. Еще несколько часов назад он был жив, а сейчас… Сейчас Командир должен выть, понимая, что случилось непоправимое, что его брат, его Лёшка… А он вместо этого… вместе с этим, вдруг начинает думать: а что, если… А что, если ему предложат? Не задыхается от вопиющей несправедливости произошедшего… нет, задыхается, сердце вот что-то сдавило, и в голове шумит, но где-то там, глубоко… копошится мысль, отравляя все вокруг…
Командир снова посмотрел на телефон. Жена, наверное, пытается дозвониться. Вначале подумала, что связь просто прервалась, а потом… Ему предстоит тяжелый разговор.
Нужно включить телефон. Ничего ведь не случилось. И ничего не может произойти… он примет решение.
Два неотвеченных вызова. Один – жены. Второй – незнакомый номер.
Быстро они реагируют.
Телефон подал голос. Снова звонок с того самого незнакомого номера. Командир взял телефон в руку. Наверное, он надеялся, что звонок прекратится сам собой, но телефон не умолкал.
«Такие дела, Командир. Это ведь так просто – выбрать одно из двух. Так просто.
И если ты задумался над выбором – значит, ты уже признал возможность выбора. А может, ты уже выбрал?»
Игорь Прососов
Еще один чудесный день
Начинался еще один чудесный день.
Майское солнышко взошло над домами и улицами. Ленивые зайчики – медлительные, жирные – проникли в комнату, обшарили столы, диван и кресло. Тихонько посмеиваясь, плеснули светом сквозь прикрытые веки.
Василий сквозь сон потянулся и перевернулся с боку на бок. Проснулся. Спрыгнул с дивана, зевнул сладко.
Поднял трубой рыжий, ярче зайчиков-разбойников, хвост, хлопнул толстой лапой по полу и ворчливо уркнул – ужо вам, злыдни! Заиграетесь – будет вам. Это я просто сейчас ленивый, а так… Всех переловлю, поганцев.
Прошел в коридор, с интересом взглянув на человечьи тапки. Нет, вроде вчера особо не безобразили, наказывать не за что, но иногда так приятно…
Ладно, помилованы. Больно день приятный.
На кухне выпил водички, закусил колбаской из красной миски, рыбкой из белой и залакировал все молочком. Сообразили оставить!
Все-таки хорошо он их выдрессировал. И мысли нет о том, чтобы новых заводить.
Напевая приятную послеобеденную песню, Василий проследовал на балкон – принимать воздушные ванны.
Погода была под стать настроению. Тепло, свежая зелень на ветках, черемухой пахнет – одурительно. Птички летают – цветастые, жирные, кажется, лапу протяни – закуска сама прилетит.
Василий даже не выдержал – улыбнулся.
Взглянул наверх и влево. Так и есть, соседка сверху тут. Симпатичная, стройная кошечка по имени Семирамида – всё при ней. Сидит, греется.
– Здравствуй, малышка, – коротко бросил он, усаживаясь на перила. – Мне, конечно, наплевать, но если тебе это приятно – можешь спуститься ко мне, я не очень сильно разозлюсь.
– Ха! – коротко отвечала соседка.
Василий почувствовал себя так, будто его окунули с головой в холодную воду. А воды он, как всякий уважающий себя кот, терпеть не мог.
– Я понимаю, пламенная страсть лишила тебя дара речи. Милая, с этим надо бороться! Мы все же не настолько близки. Пока что, – вкрадчиво пропел он на одном дыхании.
– Да ты даже ко мне подняться не сможешь, тоже мне, герой-любовник… Сарделька ходячая! – Вздорная барышня издевательски хихикнула.
– Я, между прочим… – задохнулся Василий.
– Я ошибаюсь? Иди же тогда ко мне, мой милый!
Он грустно посмотрел наверх. Вот стерва. Вверх по гладильной доске, с нее на стену, еще немного вверх, потом – через пролет, зацепиться за низ балкона, а перемахнуть через перила уже дело техники.
Маршрут был легок и приятен… Лет этак пять и десять кило тому назад.
Но нравились ему стервы, такой уж характер. Кроме того, была задета мужская гордость.
Тяжело отдуваясь и поминутно оскальзываясь, полез вверх. Сердце вырывалось из груди.
В глазах потемнело, будто тяжелое свинцовое облако наползло на солнце.
«Кончаюсь?.. Смертельная страсть», – успел трагически подумать Василий.
Услышал задушенный мяв соседки, оглянулся, чудом не упав, – и ужаснулся.
Над городом висели, заходя на посадку, огромные, блестящие металлом овальные тарелки плавных форм.
Василий и сам не помнил, как взлетел наверх. Панический ужас гнал его вперед. Влетел в чужую квартиру, плечом поторопив хозяйку. Понесся с ней бок о бок, не разбирая дороги.
В мозгу билась одна мысль: «Бессмысленно. Все бессмысленно. Не уйти».
Он был прав.
Вовка Померанцев сидел на кухне и грустно смотрел на жалкие остатки растворимого кофе на дне банки. На чашку, и то навряд ли. Может, вообще плюнуть? Одной явно не хватит, а денег нет.
Это с одной стороны.
С другой – спать хотелось до ужаса. И уж точно без кофе было никак не высидеть пару у Злоботрясова – на редкость въедливого препода, возомнившего, что экономистам кровь из носу нужна аналитическая геометрия.
В самый разгар тяжелых раздумий за окном потемнело. В небе зависли свинцовые оладушки.
«Досиделся по ночам в Интернете, – понял Вовка. – Скоро еще и черти явятся, а потом санитары в пыльных шлемах склонятся грустно надо мной. Или там были не санитары?»
Он подошел к окну, достал смартфон, щелкнул пару снимков. К сожалению, на фото летающие блинчики никуда не исчезли.
Кухню залил яркий малиновый свет.
Вовка мигнул – тарелок больше не было в небе. Зато их покатые спины горбами вздымались из-за домов. Чужие приземлились. Вот так взяли и приземлились.
Низкий гул, от которого задрожали оконные стекла, прокатился по городу. Заболела голова. И голос, странный механический голос произнес будто бы беззвучно, из самых глубин черепа:
«Спасайтесь/сохраняйте покойники/спокойствие. Они/оно/мы являться/врываться/захватывать грязь/земля/мир/с миром».
– Крындец, – отметил Вовка. – Это что, они нам говорят? С миром прилетели или мир захватили? Хрен поймешь. Или меня вообще глючит?
Голос тем временем на удивление складно продолжил:
«Система определила, что вы используете нелицензионную копию Космолингв 1.2.1. Внимание, данное действие карается в соответствии с соответствующими статьями Галакодекса и лицензионного соглашения. Немедленно удалите программу и обратитесь к системному администратору».
– Наверное, вот это он всё же им, – заметил Вовка вслух и нервно захихикал.
Кое-как совладал с собой, справился с мобильным и отбил сообщение в группу:
«Все видели? На аллее. Через час».
После чего заржал уже в полный голос.
Сквозь глубокий обморок Василий чувствовал, будто его обвевает пробирающий до костей ледяной ветер. Затем были вода и жар, способный испепелить мир.
Василий заорал бы от ужаса, будь он в сознании.
Но на долю его оставались лишь кошмары – и страх.
На аллее было приятно. Дул прохладный ветерок, ласковое солнце пригревало. Пахло свежей листвой.
– Нет! Нет! И еще раз нет, Ирочка, – заявил Вовка, наставительно направив палец в небеса. – Мы не пойдем на пару к Злоботрясову! Не время! Мир, Земля, возможно, вся Галактика в опасности! Нас захватили!
В общем-то, на пару идти никто и не предлагал, но Вовку несло. Вокруг происходили исторические события – и события эти требовали высокого штиля. Печенкой чуял – требовали.
Сёма, сидевший на спинке скамейки, поставив ноги на сиденье, серьезно заметил:
– Вова, ты перегрелся? Галактика к нам заявилась, с ней как раз все в порядке. Но на пару забить можно и даже нужно. Не каждый день такое случается. Может, на смотровую площадку какую махнем? Мне сверху видно всё, все дела? Где у нас ближайшая?
Ира, хрупкая брюнетка, прилежная отличница, посмотрела на него неодобрительно сквозь стеклышки очков.
– Убери копыта свои! Тут, между прочим, люди сидят!..
– Ну да, – согласился Сёма. – Я, например. И ты хочешь, чтобы я сел чистыми штанами, куда кто-то, возможно, садился ногами? Не дождешься, радость моя. Но с моей тезой ты согласна, нет?
– Я, наверное, обратно домой, – решила Маша, поглаживая платиновый «конский хвост». – Вовчик, поможешь? У меня куда-то Васька делся, испугался, наверное. Найти надо.
– Найдется, – утешила Ирка. – Моя Дуська вообще спокойно отреагировала. Прижалась, смотрели вместе, потом жрать потребовала, маленькая.
Вовка выругался матерно. Медленно, по слогам, сказал:
– Ребята! Нас захватили. Все сдались, у всех дела какие-то. Вы в метро по сторонам глядели? Все на работу едут, в планшеты уткнувшись, будто и не было ничего! Это же коллаборационизм. С чего все взяли, что это мирные гости? У них даже проги нелицензионные!
Последний аргумент отчего-то не впечатлил собравшихся.
По аллее протопал староста группы Заглоба – стукач и любимец преподавателей, один вид жирной рожи которого почему-то вызывал стойкое желание разбить ему пятачок.
– А вы чего на лекцию не идете?
Читать бесплатно другие книги:
