Пришельцы. Земля завоеванная (сборник) Злотников Роман

Александр Золотько

Катафалк

Красное перекрестье прицела поелозило по лицу и остановилось на переносице – точно между глаз. Замерло на пару секунд, переползло на левый глаз, потом – на правый.

Желтый крестик тактично дожидался своей очереди в правом верхнем углу монитора, на табличке «Аварийный выход». На черный кружочек головы нарисованного убегающего человечка крестик не вместился, концы выглядывали наружу.

– Ну? – не выдержал Командир.

– Что? – как ни в чем не бывало спросил Лунев.

– А где твой рапорт? – осведомился Командир. – Где это – «прицел откалиброван, к рейсу готов»?

– А… Прицел откалиброван, к рейсу готов, – протянул Лунев. – Слышь, Командир, а ты там случайно оружие с предохранителя не снял? А то я давно не пробовал, как оно – стрелять? На тренажере – не то. Ты бы…

– А вот если по возвращении попросить доктора тебя к психологу отправить?.. – задумчиво сказал Командир. – Или сразу к психиатру. Тяга к убийству и насилию, знаешь ли, штука неприятная… А мы с тобой в одной машине путешествуем. И ладно только мы, а вот пассажиры…

– Пассажиры… – с неприятной ноткой в голосе повторил за Командиром Лунев.

– Вот-вот, и об этом тоже с тобой мозгоправы побеседуют. Ты же сам знаешь, как они любят перевозчиков в утиль отправлять. Особенно почему-то стрелков.

– И особенно – передних, – добавил Егорка Токарев, в этот рейс отправляющийся кормовым стрелком. – Вот рейс-два, и начинают передние стрелки сыпаться. С чего бы это?

– Хочешь об этом поговорить? – оживился Лунев. – Ты ведь в курсе, что слово «кормовой» произошло от слова «корм»?

– Знаю, – невозмутимо согласился Токарев. – А еще я знаю, что мне давно пора прицел проверить, а ты не даешь…

– Ребята, не поверите, – подал голос водитель. – А ведь все переговоры пишутся. Прямо из салона к диспетчеру.

– Правда? – в один голос испугались стрелки. – Как же мы теперь жить-то будем?

Красное перекрестье ушло в нижний левый угол монитора, желтое быстро пробежалось по лицам пассажиров, на долю секунды останавливаясь на глазах или посреди лба, потом ушло вправо-вверх и тоже замерло.

– Ну? – напомнил Командир.

– Прицел откалиброван, к рейсу готов, – сказал Токарев.

– Двигатель в норме, – сообщил водитель. – К рейсу готов.

– Диспетчер! – позвал Командир, тронув сенсор переговорного устройства. – Ты меня слышишь?

– Слышу, Ноль пятнадцатый, – сказал диспетчер. – Телеметрия идет нормально, связь – нормально, погода снаружи хреновая, но вам-то какое дело?

– Никакого, – подтвердил Командир. – Как там прикрытие?

– Машины ушли двенадцать с половиной минут назад. Идут спокойно, без проблем. «Троечка» зачем-то уперлась в пробку на Московском, но сейчас успешно преодолела закавыку и движется к выезду. Все чистенько. Ты почему пассажиров не сажаешь?

– А зачем спешить? – вмешался Лунев. – Еще успеют навонять.

– Ты, Антоша, все-таки попридержал бы язык, – посоветовал диспетчер. – Машинка не твоя, за эту работу тебе капают неплохие денежки, стаж один к трем, да еще и получишь пенсию госслужащего… А всей работы – доставить четверых пассажиров с грузом из точки А в точку Б. Ты знаешь, сколько народу на твое место бы согласилось?

– Знаю, – сказал Лунев. – Никто. Из тех, кому разрешили бы, – никто. Ты вон не хочешь?

– Не хочу, – честно сказал диспетчер. – Но ты бы все равно не трепался бы зазря…

– Они же все равно не слышат, – кормовой стрелок погонял перекрестье своего прицела по монитору, словно желая продемонстрировать, что пассажиры ничего не слышат и не видят…

– Так это пока! – засмеялся диспетчер. – Но ведь Антошка может раздухариться да и ляпнуть чего-нибудь при них. Вы слышали, как вчера «ноль тридцатый» облажался?

Про это слышали все из Депо. Кормовой стрелок с «ноль тридцатого», проверяя прицел, включил случайно – конечно, случайно, кто бы сомневался! – лазерный целеуказатель. Выглядело это, конечно, забавно, но у пассажиров, две минуты наблюдавших, как по их груди ползает ярко-красная точка прицела, возникли вопросы и обиды. А к вопросам пассажиров начальство Депо и выше всегда относилось с очень большим вниманием. Так что весь экипаж «ноль тридцатого» лишился пятнадцати процентов месячной зарплаты и премии за квартал.

– Скоро там с маршрутом разберутся? – спросил водитель.

Ему все эти пересмешки в эфире не нравились: в отличие от холостых стрелков Илья Сорокин был обременен семьей и тремя детьми, поэтому старался строго придерживаться инструкций и приказов старшего. И эта тактика его пока не подводила.

«Что с того, что тебе не нравятся пассажиры, – как-то сказал Сорокин Антону Луневу, – тебе с ними детей не крестить. У меня дед ассенизатором работал, так что, ему нужно было дерьмо в бочке любить и уважать? Загрузил, отвез, выгрузил и вернулся. Ты его не трогаешь – меньше пачкаешься. Меньше пачкаешься – меньше воняешь».

Лунев спорить не стал и даже честно попытался держать себя в руках, но надолго его не хватило.

– Вылетит он из Депо, – сказал водитель Командиру. – Вот помянешь мои слова, Макс, – вылетит. Сорвется на каком-то уроде, а тот не пожалеет кроху малую от Братских щедрот и попросит, чтобы болтуна куда-нибудь услали подальше. Или просто выкинули на улицу к чертовой бабушке. Думаешь, их не послушают?

– А думаешь, Лунев послушает? – в тон водителю осведомился тогда Командир. – Тут или он себя переупрямит, либо пострадает…

– Готовность – три минуты, – сказал диспетчер. – Файл с маршрутом отправлен, ловите.

Командир глянул на технический монитор, открыл файл.

– Есть. Маршрут принят.

– Принят, – подтвердил Сорокин довольным тоном.

Сегодня им маршрут достался вполне приличный, без петель и проселков. Даже выход из города был указан по кратчайшей, без заезда в центр. Не маршрут, а сплошное удовольствие.

– Экипаж, – сказал Командир. – Открываю дверь, никто не забывает о масках.

Маски на лицах экипажа были условием обязательным. Пассажирам незачем было видеть, кто именно работает на катафалках. Мало ли какие мысли могут потом пассажирам в голову прийти? Даже родственники не знали, где именно работают парни.

Семья Сорокина, например, была уверена, что он шоферит на инкассаторском броневике. Командир своей жене по большому секрету сообщил, что трудится в органах правопорядка, не вдаваясь в подробности, а стрелки рассказывали всем вокруг, что в паре работают дальнобойщиками, гоняют фуры иногда даже за границу.

– Маски, – повторил Командир.

Это, пожалуй, было самой неприятной частью рейса – несколько часов находиться в этих самых масках.

– Есть-есть-есть… – доложили парни, и командир тронул сенсор.

С легким шорохом двери открылись.

– Первым входит Толстый, – объявил Лунев.

«Толстый так Толстый», – пожал плечами Командир. Имена пассажиров экипажу не сообщали, более того, был приказ решительно пресекать попытки представляться и знакомиться. Никаких имен. Поэтому экипаж награждал пассажиров кличками. Можно было просто нумеровать, но это было не так забавно.

– За ним – Кролик, – засмеялся Токарев. – Из мультфильма про Винни Пуха.

– Похож, – одобрил Сорокин.

Пассажиру кличка и вправду подходила, как влитая. Высокий, нескладный, с узкими плечами, выступающими вперед передними зубами и в круглых очках. Кролик, он Кролик и есть.

– Чудак и Пацан, – закончил именование пассажиров Лунев. – Не нравится мне этот Чудак, между прочим. Я за ним следил – дергается, плечом поводит, щурится. Не люблю я чудаков, между прочим.

Пассажиры стояли перед машиной и нерешительно смотрели на открывшуюся дверь

Командир включил внешний динамик.

– Уважаемые пассажиры, – ровным уверенным голосом произнес Командир. – Начинается и заканчивается посадка на борт нашего комфортабельного аппарата. Через десять секунд дверь закроется автоматически.

Пассажиры переглянулись и бросились в машину. Толстый, как и предвидел Лунев, влетел первым. Быстро огляделся и рухнул в правое переднее пассажирское кресло. Кролик сел в левое переднее, остальные на задние: Чудак в правое, Пацан в левое.

Двери закрылись.

– Мы рады приветствовать вас на борту нашего грузовоза, – сказал Командир, не поворачивая головы к пассажирам. – Просьба пристегнуться и сохранять спокойствие на все время нашего путешествия. Кстати, сейчас в салоне немного повысится давление, может возникнуть легкий дискомфорт в области ушей. Внимание…

Командир сглотнул, Толстый поморщился и сунул палец в ухо.

– Вот и все. И совсем не больно, правда? – сказал Командир.

– Здравствуйте, – невпопад сказал Пацан, мальчишка лет двадцати в джинсах, кроссовках и футболке с надписью «Повезло» на груди.

Ему никто не ответил – экипаж не собирался поддерживать с пассажирами приятельских отношений.

– Удачи! – пожелал диспетчер, водитель тронул машину с места.

– Я же просил пристегнуться, – напомнил Командир.

Пацан и Чудак быстро выполнили команду, Кролик завозился с замком, а Толстый покрутил ремень в руках и опустил, не застегивая.

«Наверное, он кажется себе очень уверенным и независимым, – подумал Командир. – Наверное, в какой-то крупной фирме не последний человек. Или даже владелец какой-нибудь фирмы. Такие любят в мелочах отстаивать свои права».

– Водитель, стоп! – приказал Командир.

Машина замерла, качнувшись на амортизаторах.

Открылась дверь, давление в салоне упало.

– Считаю до трех, – спокойно сказал Командир, не поворачивая головы к Толстому. – Либо вы пристегиваетесь, либо выходите.

Он наблюдал за выражением лица Толстого через монитор внутреннего обзора. Это даже неплохо, что проблемы начались так быстро. Прямо сейчас можно навести порядок, расставить акценты и обозначить приоритеты. Есть инструкция, есть правила, есть приказы Командира. Потом, по возвращении, можно будет подать жалобу, если что, но во время рейса все приказы выполняются беспрекословно и точно. Если бы пассажиры имели возможность прочитать всю инструкцию для экипажей спецмашин, то, возможно, были бы не так спокойны, усаживаясь в кресла.

– Два, – сказал Командир.

Толстый, побагровев, схватил ремень и защелкнул его на своем животе.

– Спасибо за понимание! – Командир закрыл двери, давление в салоне снова повысилось, машина двинулась вверх по пандусу.

Ворота открылись перед машиной и закрылись сразу, как только она выехала.

– На Московском пробка, – поведал диспетчер.

Командир не ответил – после выезда из ангара спецмашинам запрещено было поддерживать активную радиосвязь. Только в самом крайнем случае можно было вызвать диспетчера.

– Слышал, на Московском – пробка, – Командир сказал это для водителя, вывел карту города на свой монитор. – Лучше сразу пойти в объезд.

– А все так хорошо начиналось, – пробормотал водитель. – Короткий маршрут, блин…

– А здесь можно попить воды?

– Что? – не понял Командир и оглянулся на пассажиров.

– Воды попить можно? – повторил свой вопрос Чудак. – Я хотел взять в дорогу, но мне сказали, что…

– Можно, правду сказали, – Командир посмотрел на сидевшего через проход от него Токарева и покачал головой: что-то сегодня пассажир попался какой-то дерганый. – Вот выедем за город, можно будет отстегнуться и встать. Бачок с питьевой водой в конце салона, возле контейнеров. Дальше по проходу – туалет.

– Спасибо! – Чудак даже поклонился, насколько ему позволил ремень безопасности. – Я, знаете ли, немного волнуюсь…

– И есть с чего, – подхватил Кролик, дернул носом и поправил очки. – Я уже третий день не сплю. Нам сколько ехать до места?

Токарев демонстративно посмотрел на часы и развел руками.

Пассажиры сегодня и в самом деле словно решили прогнать обычный сценарий путешествия в первый час. Жаль, что не поинтересовались причиной повышенного давления в салоне: очень забавно смотреть, как народ реагирует на рассказы о потенциальной угрозе газовой атаки… или про то, как горящий на обшивке коктейль Молотова может затечь внутрь машины… Нынешний состав счастливчиков больше интересуется не процессом доставки, а результатом. Может, это и неплохо. Хотя тоже надоедает.

– Так сколько времени нам ехать? – повторил Кролик.

– Как приедем… – сказал Командир. И не добавил – «если приедем». Ну их к черту, в самом деле.

– Нет, я понимаю, что секретность – это в наших интересах, – недовольным тоном произнес Толстый, – но сейчас, когда мы все уже в этой банке… Какой в этом смысл?

– Примета, – сказал Чудак и кивнул. – Как у моряков. У них, знаете, нельзя говорить «Прибуду двенадцатого». Нужно сказать «Полагаю быть двенадцатого»…

– Почему двенадцатого? – спросил Пацан.

– Ну, не двенадцатого, – отмахнулся Чудак. – Тринадцатого или пятнадцатого. Нельзя говорить точно, нужно как бы предположить. Иначе обязательно опоздают.

– И при чем здесь мы? – Толстяк посмотрел на Командира. – Я хочу знать… и не только я, – сколько времени продлится наша поездка? Мы просим слишком многого?

Командир посмотрел на карту – точка, обозначающая его машину, двигалась по какому-то переулку в стороне от проспекта. Этот район города Командир знал плохо, неподалеку городской рынок, потом стадион и проспект Гагарина до самой Объездной. И если все будет нормально…

– Я к вам обращаюсь, любезнейший! Как вас там – Командир? – повысил голос Толстый. – Мне кажется, что вы просто пытаетесь тешить свое воспаленное эго! Вы-то чего молчите, господа?

Толстый попытался обернуться к пассажирам из второго ряда, но ремень его не отпустил. «Точно, руководитель, – подумал Командир. – Организатор и вожак. Теперь будет апеллировать к массам, как будто в случае полного единодушия пассажиров у него получится что-то изменить. Ну почему этим ребятам так неймется все время? Нет чтобы расслабиться, подремать. В любом случае поездка займет не более пяти-шести часов. Нет, нужно самим дергаться и злить экипаж, который и так не в восторге от пассажиров. Априори не в восторге.

Хотя, с другой стороны, экипаж тоже мог бы не так демонстративно не любить пассажиров. В конце концов, потерпеть те же пять-шесть часов. Вот просто помолчать, расслабившись. И начальство к этому призывает, и психологи бьются, беседуют и разрабатывают методички, и все без толку…»

– Я требую, чтобы вы нам сообщили, куда, как и сколько времени мы будем ехать! – провозгласил Толстый. – Я считаю недопустимым такое обращение…

– Нет, в самом деле, – Кролик поправил очки. – В самом деле – почему бы и не рассказать? Какой смысл в молчании?

– А они нам завидуют, – тихо сказал Чудак. – Им не повезло, а нам… Вот они и бесятся, пытаются делать мелкие гадости… Ведь так, господин хороший?

– Вот козел… – еле слышно пробормотал Лунев. – И где ж такие только берутся…

– Уважаемые господа… хорошие… – Командир постарался придать своему голосу нейтральное выражение. – Экипаж не обязан отвечать на ваши вопросы. Более того, напоминаю вам, что всякое обсуждение ваших имен, подробностей личной жизни пассажиров не рекомендуется…

– Это еще почему? – удивился Пацан. – Чего это мне скрывать?..

Машину тряхнуло.

– Яма, – сказал водитель. – Вот ведь дерьмо – из другой галактики к нам прилетели, а у нас – ямы на дорогах.

– А нельзя выбрать какую-нибудь дорогу поровнее? – глядя себе под ноги, поинтересовался Толстый. – Проспекты и шоссе не для вас созданы? Нужно обязательно…

Машину снова тряхнуло.

– Хотите сойти? – спросил Чудак. – Начальник, вы его можете высадить?

– Нет, – сказал Командир. – Я могу его связать.

– Что? – Брови на багровом лице Толстого поползли вверх. – Что ты сказал?

– Он сказал, что может вас связать, – с усмешкой подсказал Кролик. – И меня, наверное, тоже…

– Совсем ополоумели. После возвращения я немедленно подам жалобу… – Толстый достал из кармана куртки платок и вытер вспотевший лоб. – Как ваше имя, начальник? Ах да, вы же должны соблюдать инкогнито. Вон даже лицо спрятали. Это чтобы вас потом не могли наказать…

– Почему же… Я старший экипажа спецмашины номер ноль пятнадцать. Вы пишете жалобу, меня легко находят…

– И я напишу! – пообещал Толстый. – Это ваше хамство…

– Командир, дай я с ними поговорю? – попросил тихо Лунев. – Я быстро. В двух словах… Пара ушибов, не больше…

– Мне не позволили взять с собой ни еды, ни воды, ни лекарств, – сказал Толстый. – Когда такие требования выдвигаются при авиарейсах – я еще могу понять. Но в таком вот автобусе…

– Это точно, – усмехнулся Пацан. – Стюардесса бы тут не помешала. Мне друзан говорил – они такое в воздухе вытворяют. Его одна прямо после взлета закадрила и в туалет за собой почти силой поволокла. А тут – ничего веселого. Хоть бы телевизор включили…

– А почему, кстати, нужно нас перевозить на машинах? – Чудак подергал себя за нижнюю губу. – На вертолете, например, было бы быстрее… И безопаснее. Почему Братья требуют использовать наземный транспорт?

– Братья ничего не требуют, – Командир вздохнул. – Братья только определяют место передачи, указывают точку перехода, и всё. А транспортировка – это уже обязанности нашей стороны. Земли, так сказать.

– И почему тогда нужно ездить на этих гро… – Чудак осекся, кашлянул. – На этих аппаратах почему ездим?

– Потому, например, что в точке перехода могут возникнуть внезапные аномалии. Вплоть до выхода из строя любого электронного оборудования. В таком случае машина просто остановится с заглохшим двигателем, а вертолет упадет. Вам что больше нравится? Когда Встреча только-только произошла, если вы не помните, то наши попытались именно с вертолетов вести изучение зон Контакта. Было потеряно пять вертолетов за два дня, сорок семь человек, считая экипажи и научный персонал.

Толстый что-то хотел сказать, но передумал. И правильно, свои претензии пусть направляет Братьям, раз уж через несколько часов ему предстоит непосредственная встреча с ними. Пусть поспрашивает. Можно, наверное, заменить материальное вознаграждение на получение информации. Удовлетворить, так сказать, свое любопытство, а не существенно пополнить семейный бюджет.

Хотя – нет, не семейный, только свой собственный, Братья почему-то настаивали именно на персональном контакте и персональной же оплате. И своего требования никак не объясняли.

Братья вообще ничего не комментировали, не предупреждали и не запрещали – земляне имели право вести себя как угодно… за исключением силовых методов воздействия. Попытки атаковать объекты Братьев пресекались сразу же, показательно и жестко: «Вы имеете право применить силу, а мы имеем право отреагировать на это любым удобным для нас способом».

Да. И контакт Братья строили так, как считали нужным. Первый год просто снабжали людей сведениями и технологиями, до неузнаваемости изменившими систему здравоохранения. Бесплатно, без каких либо условий и встречных требований. Плюс технологию быстрого и дешевого производства синтезаторов пищи. И только потом, когда стало понятно, что теперь люди будут жить долго, без голода и практически без болезней, Братья выдвинули условия дальнейшего обмена. В принципе, они могли потребовать все, что угодно: от полезных ископаемых, включая воду и воздух, до права колонизации некоторых участков Земли. Но Братья попросили только трупы. Покойников. Тела недавно умерших. Жмуриков, мертвяков, преставившихся. Трупы – и ничего больше.

Это был шок.

Земляне не сразу поверили, несколько раз попросили подтвердить полученную информацию. Братья подтвердили. И снова подтвердили. И снова.

Они были готовы передавать свои технологии… или готовую продукцию, в случае невозможности Земли быстро овладеть новыми знаниями и умениями, на тела умерших. И погибших тоже.

Выглядело все так: человек умирал, ближайший родственник брал тело, доставлял его к указанному месту, передавал Братьям и получал возможность выбрать из предложенного списка что-нибудь от щедрот инопланетян. И дальше распоряжаться полученными сокровищами по своему усмотрению.

Чаще всего – продавать это государству. Братья строго-настрого запретили государствам просто так отбирать полученное. Только сделка, и только добровольная. Чем именно Братья пригрозили всем правительствам в случае нарушения этих условий, общественность только догадывалась, но, видимо, чем-то серьезным – не было ни одного случая попыток обмана или насилия. Во всяком случае, в цивилизованной части Земли.

Государства честно, насколько это было вообще возможно, приобретали инопланетные артефакты у своих граждан. Те, кстати, имели право ничего и не продавать, все оставить себе. Правда, в этом случае государство не гарантировало безопасность при доставке покойников к месту обмена.

Было еще несколько ограничений – родственник должен быть только ближайший, и он никоим образом не должен содействовать смерти ближнего своего. Попытки, естественно, случались. И сдать родственника, которого сам же и убил, в расчете на то, что Братья не смогут распознать, а государство не будет особо стараться в расследовании смерти, и предложить для обмена труп совершенно чужого человека по поддельным документам…

Братья организовали трансляцию в Сети того, что именно происходило с разоблаченными убийцами и мошенниками, попытки сразу же прекратились. Никто не хотел умирать. Особенно таким неприятным образом. И так долго. Ходили слухи, что эти несчастные до сих пор умирают, испытывая адские муки. Хотя – это были только слухи. Никто не мог этого выяснить… разве что, сами Братья эти слухи и распространяли.

В общем, смерть стала тихим семейным бизнесом.

Умирал человек, Государственная комиссия сообщала всю информацию об умершем и о его родственниках Братьям (быстро сообщала, в считаные минуты), а те указывали, кто именно, по их мнению, может передать тело. И, соответственно, получить богатство. Кстати, он, этот ближайший родственник, мог и не передавать, это право Братья тоже закрепили в Соглашении. Всякий избранный мог отказаться отдавать тело, и никто не мог его заставить.

«Если вдуматься, это форменное свинство. Сволочи они, эти Братья. И провокаторы. Нет, если за каким-то чертом им нужны были земные покойники, то нужно было просто потребовать. Обязать Землю передавать тела. Оплачивать, да, но не оставлять выбора людям. Тогда был хоть какой-то шанс сохранить уважение к человеческой породе – нас заставили, от нас ничего не зависит… Зависит, мать твою. Только от нас и зависит».

Командир помотал головой, отгоняя неприятные мысли.

Штатные психологи Бюро им всем внушали, что ничего предосудительного экипажи спецмашин не делают. Выполняют работу, получают деньги – и только. Если откажутся они, то найдется кто-то другой. Очень удобное оправдание. Только вот почему-то экипажи скрывают даже от родственников свое место работы и род занятий. Нет, понятно, что сохранять инкогнито нужно в первую очередь для безопасности: существует угроза того, что кое-кто из землян решит, что такой вот некрообмен – штука не просто неприличная, но даже и преступная. И примутся физически наказывать всех причастных к этому.

Но ведь не только по этой причине Командир рассказывал своей жене о командировках, а стрелки вроде как были водителями-дальнобойщиками… Люди странно относились к работникам Бюро. С брезгливостью какой-то, с отвращением…

Да и сами члены экипажей…

В принципе, никто от них не требовал одобрения обменов. От них требовалось точное и неукоснительное выполнение инструкций. И все. Точное и неукоснительное.

Легче от этого членам экипажей не становилось. Вот не становилось, и всё. Кто-то впадал в депрессию, кто-то начинал спиваться, а несколько человек даже попытались покончить с собой. Некоторые – вполне успешно.

«Понимаешь, Макс, – сказал на прощание Командиру один из стрелков, подавший рапорт об уходе из Бюро, – все это, конечно, правильно. Люди сами решают, отдавать покойника или нет, это их дело, а мы только перевозим. Отвез-выгрузил-свободен. Но ведь я – стрелок, ты помнишь? Мне ведь придется стрелять, если что. В людей, между прочим, не в инопланетян, и не в этих… пассажиров, а в людей, с которыми я, в принципе, согласен. Ты понимаешь меня?»

Командир его понимал. И понимал, что ничего нового в государственной службе тот стрелок не открыл. Точно так же может думать полицейский в шлеме, бронежилете и противогазе, разгоняющий какую-нибудь массовую акцию на улице или защищающий очередного продажного политика, финансового афериста или заворовавшегося президента. Ничего нового. Только вот легче от этого все-таки не становилось.

«Счастье, что Непримиримые пока ограничиваются призывами в Сети и мирными акциями протеста у представительств Бюро. Более-менее мирными. И пока… Черт. Следить нужно за своим языком, – подумал Командир. Хотя, что тут играть с самим собой в прятки? Рано или поздно кто-то из борцов за человеческое достоинство… за достоинство человечества, возьмет да и выстрелит в проезжающую спецмашину. Машины, конечно, замаскированы под обычные грузовики, маршруты засекречены, точки перехода постоянно меняются, но ведь нет ничего тайного, что не стало бы явным».

– Все, Командир, вышли из города, – сказал водитель.

Командир и сам видел на карте, что они проскочили объездную трасу, но водитель всегда сообщал о преодолении очередного этапа. Информация о маршруте выдавалась на экран его монитора порциями, до следующей точки коррекции оставалось два с половиной километра.

Командир набрал очередной код из списка, карта на мониторе мигнула, и полоска маршрута протянулась дальше, еще на десять километров. «В общем, неплохо, – прикинул Командир. Места не глухие, но и не перенасыщенные движением. Проселки вдали от трасс. Кататься да наслаждаться, чего еще нужно? Время идет, денежки капают, лично ты ни за что не отвечаешь, кроме как за доставку – чисто экспедитор с жалованьем генерального директора.

Если бы еще заткнулись пассажиры».

– А теперь можно попить воды? – спросил Чудак.

– Конечно, вода в бачке. Вон там, сзади. Синяя кнопка – холодная, красная… ну, вы и сами разберетесь…

– И мне захватите стаканчик холодной, – сказал Толстый. – Там какие стаканы? Одноразовые, по сто двадцать миллилитров? Тогда мне полный. Холодной воды.

Оба стрелка одновременно обернулись к Чудаку, с интересом ожидая продолжения. Чудак замешкался на секунду, потом кивнул и пошел в конец салона, неуверенно переставляя ноги и касаясь рукой стенки, будто ожидая, что машину может тряхнуть. Или на самом деле ожидая этого.

«Да, – подумал Командир, – какие смешные бывают люди. Им-то знакомства всего на несколько часов, дальше они практически наверняка больше никогда не встретятся, но один все равно пытается сесть на шею ближнему своему, а второй с готовностью… ну или без возражений шею под задницу подставляет».

Чудак налил воды в стакан, выпил. Налил еще раз – снова выпил. Смял стаканчик, сунул его в мусоросборник. Командир краем глаза заметил, как Лунев разочарованно покачал головой – надеялся, наверное, что бедняга хотя бы плюнет в стакан Толстому. Вот ведь укатала жизнь человечка… Ведь не буддист ни разу, не толстовец, вон, дергается, щурится, словом – подвержен эмоциям, вроде как не склонен к непротивлению злу, а приказ хама – выполняет.

– Ваша вода, – тихо сказал Чудак, протягивая стаканчик Толстому.

– А? Да. Давайте, – Толстый медленно повернулся к Чудаку, посмотрел на того с некоторой брезгливостью на лице. – Сюда, на столик ставь, в гнездо…

«Ставь, – оценил Командир. – Не ставьте, а ставь. На «ты». И где твое «спасибо», пузан? Или ты привык дожимать человека, давшего слабину, втаптывать его в грязь, мешать с дерьмом и даже не получать от этого удовольствие, а воспринимать это как должное? Ну и сволочь же ты, Толстый!»

– А впрочем, – вдруг сказал Чудак напряженным голосом. – Какого черта, впрочем? Ваша вода, сэр!

Чудак, не торопясь, поднял руку со стаканчиком и перевернул его над головой толстяка. Струйка вытекающей воды пришлась тому в макушку, толстяк дернулся, пытаясь вскочить, но ремни жестко удержали его на месте. Вода в стаканчике закончилась, Чудак припечатал его к голове Толстого, сминая.

– Еще воды принести? – осведомился Чудак дрожащим от возбуждения… или от радости голосом. – Я могу, я быстро…

Он вернулся к мусоросборнику, выбросил стаканчик и уселся на свое место.

Толстый матерился сквозь зубы, вытирал голову и лицо платком, но даже не пытался что-то сказать непосредственно Чудаку. А тот, напряженно ожидавший продолжения, вдруг расслабился, и на его лице появилась улыбка. Почти блаженная.

– А ведь здорово, – сказал Чудак. – Я и не знал, как это здорово…

– Еще можно было в рожу дать мудаку, – Пацан показал большой палец. – С колена, с колена удобно въехать сидящему. Так – бац! – и нос вдребезги, кровь, синяк потом на всю рожу. Я бы врезал. Но так тоже неплохо. Ты бы кипяточку набрал, братан! Вот бы повеселились!.. А если ты сейчас, жирдяй, хоть слово вякнешь, так я тебе в рыло дам. Понял?

Пацан радостно засмеялся в предвкушении возможности дать в рыло толстому уроду и расстегнул ремни безопасности. Демонстративно отбросил их в стороны, на подлокотники.

– Командир, если клиенты между собой разбираться начнут – ты встрянешь? – спросил Пацан.

– Можно я? – спросил Токарев и поднял руку, как на уроке. – Ну пожалуйста…

Командир покачал головой. Вот выйдут из машины – пусть хоть глотки друг другу перегрызут. А пока…

– Уважаемые пассажиры, – Командир увеличил громкость почти до максимума, поэтому его голос прогремел в салоне, словно взрыв, пассажиры дернулись и замерли. – Если еще раз повторится нечто подобное, то я буду вынужден принять меры ко всем нарушителям порядка. Начну с наручников. Всем понятно?

– Понятно, – быстро ответил Кролик, подергав носом, словно принюхиваясь в поисках опасности. – Как не понять?

– Еще раз повторяю – всем понятно?

– Да, – буркнул Толстяк, все еще пытаясь восстановить прическу.

– Да, – вздохнув со всхлипом, сказал Чудак.

– Без базара, – помахал рукой Пацан. – Я, если что, кому надо после путешествия по сопатке надаю. Так будет можно?

– Вне машины – ваше право.

– Мое право, – повторил Пацан. – Слышал, урод? Что, заткнулся? Вот и правильно. А то начал тут права качать… Ну едем, ну Командир главный… Чего тебе еще? Ты скоро миллионером станешь, урод. Так нет же, тебе еще водички в стаканчике холодной… Ну не козел? Козел! Ты его правильно намочил, друзан. Таких вообще мочить нужно.

– Как мне надоели эти… – тихо сказал Чудак. – Они такие правильные, такие уверенные… Они сразу меня вычисляют. Хоть тысяча человек будет – все равно меня заметит и пошлет… Я ведь хороший специалист. Классный. Я такое могу сделать, что другой даже представить себе не способен, но на второй день, куда бы я ни пришел работать, начальник начинает от меня не только работы требовать, но еще и лакеем пристраивать… или стукачом… Сколько я работ сменил… и ведь не дашь в рыло, он ведь охрану позовет или ментам сдаст… Или даже еще хуже, станет потом звонить моим новым работодателям, сообщать, что я – вор, склочник… Ненавижу! И ничего нельзя было сделать. Ничего! На улицу уйти, бутылки собирать? У меня жена и дети. Жена и дети. Двое. И приходилось терпеть такое… Домой придешь – руки трясутся, ложку удержать невозможно. Жена все понимает, но ведь ничего не может ни подсказать, ни помочь… Да. Я бы никогда… никогда бы не повез тетку… к Братьям бы тело не повез. Противно это. В самом деле – противно. Она ко мне хорошо относилась, как мать была. И с детьми нянчилась, и вообще… Я бы никогда ее не повез, но тут… Это ведь шанс, сказала моя жена. Правда-правда, шанс. Тебе не нужно будет работать, сказала моя жена. Ты будешь защищен от этих уродов… Мы будем вместе. И дети… А так – я бы никогда. Это мерзко. Это неправильно, она ведь моя ближайшая родственница, а я… Но ведь так я просто сошел бы с ума. Они бы меня… И что делать моим? Жене? Детям?

– Самая родная, говоришь? – со злобой в голосе спросил Толстяк. – Да, конечно. Ты – слюнтяй и рохля. Полное ничтожество, у тебя на роже написано: плюнь сюда. Все вокруг виноваты, один ты – белый и пушистый. Тетку свою на опыты везешь и придумал оправдание. Хорошее оправдание, чего там, стать человеком на нечеловеческую подачку. А что там с ней делать будут – тебя не касается, конечно. У тебя жена и дети…

– Да – жена! – выкрикнул Чудак. – И дети! А ты… ты…

– Сидеть! – приказал Командир. – Если кто-то сейчас попытается встать – я применю силу. Пристегнуться. Я сказал – пристегнуться!

Чудак оскалился, словно собирался вцепиться в кого-нибудь зубами. Словно собака – не бойцовый пес, а уличная шавка, мелкая и трусливая, но доведенная до отчаянья. Потом застегнул ремень дрожащими руками, с третьей или четвертой попытки. Замер, скорчившись, стиснув кулаки.

– Ну почему сразу опыты? – спросил Кролик, дернул носом и поправил очки. – Зачем им для опытов именно только что умершие, свежие, так сказать? И, в конце концов, что, они не могли бы набрать нужное количество трупов где-нибудь в Африке? Там регулярно кто-то кого-то вырезает. Тысяча трупов – да пожалуйста! Без проблем. Да им просто не нужно было нам все эти лекарства передавать и решать продовольственную проблему. Тысячи – сотни тысяч людей… покойников в их распоряжении. Не так? А они вначале намудрили, уменьшили количество потенциальных покойников, и только потом… Нет, тут дело не в эксперименте, точно вам говорю. Тут что-то другое.

– И что же? – осведомился Толстяк. – За каким чертом им все эти сложности? Сам говоришь – все можно было сделать и лучше, и больше… Нет, тут все хитрее. Если бы они сразу начали трупы собирать, так мы бы их возненавидели. Такие вон, как этот психованный. Трупоеды, некрофилы… Нет? Даже сейчас иногда такое звучит…

– Иногда… – хмыкнул Пацан. – Как их только в Сети не называют!

– В Сети… Да хоть на лбу напиши, а так, в реале, вся ненависть сосредоточена на нас, на таких, как я, и ты, и ты, и ты… Нас ненавидят, это мы сволочи, телами родственников торгуем. Мы – грязные мерзавцы… А сами неплохо на нас наживаются.

– Это как?

– А что, кто-то отказался от лекарства, которое произведено по технологиям, полученным через такие… некрообмены? Энергией, которую мы получаем из новых генераторов, – кто-то брезгует? Мы не кушаем эту замечательную черную икру из биореакторов? Лопаем, пользуемся, греемся, лечимся и называем людей, все это предоставивших, гробовщиками. Подонками, мерзавцами, манкуртами… И знаете, что я вам скажу? Это все не от чистой совести и высокой нравственности – это от зависти. От простой колючей зависти, господа! Этот вот, борец за собственное достоинство. Он никто, дерьмо, неспособное чего-либо добиться. Но Братья ему такую возможность дали, и он тут же стал человеком, обрел достоинство… А на самом деле только получил возможность сделать то, о чем давно мечтал, но на что у него не хватало ни ума, ни силы воли. И он, конечно же, всячески не одобряет это. Но вынужден… – Толстый с наигранной печалью покачал головой. – Давайте ему посочувствуем…

– Ты… ты рот закрой! – крикнул Чудак.

– Это почему же? – поинтересовался Толстый. – Это почему только ты имеешь право голоса? Вот ты… ты везешь свою тетку инопланетянам. Имеешь право. Тебе даже повезло, что тетка твоя в жизни ни одной операции не делала, иначе Братья ее бы не приняли. Не знали, да? Что, правда не знали?

Толстый, насколько ему позволил ремень, оглянулся, с искренним удивлением посмотрел на Кролика, Чудака и Пацана.