О, этот вьюноша летучий! Аксенов Василий

– Хорошие друзья, – сердито говорит Ольга. – Сколько вас здесь в Америке русских художников? Неужели не можете найти Хлеба? Пропал, и все, да?

ШВАРЦ.

– Да ты пойми, Ольга, я сделал действительно все что мог. Везде, где есть наши, ищут Олега, но толку нет. Осталось только в FBI обратиться.

ОЛЬГА.

– Значит, надо в FBI.

Шварц испытующе на нее посмотрел.

– А ты уверена, что надо?

Она хотела что-то ответить, но только рот открыла и замолчала.

– Прости меня, Оля, – продолжал Шварц, – но здесь говорят, что… что ты вышла замуж и счастлива, вот такие есть разговоры…

Ольга отвечала очень нервно:

– Я вышла замуж фиктивно… ты знаешь прекрасно… чтобы выбраться оттуда… разве ты этого не знаешь?.. чтобы снова быть с Олегом… я его люблю… он отец моей дочери… Что касается… ну… других сторон жизни, то это мы с ним сами обсудим…

Поезд подходил к станции. Шварц печально сказал:

– Да, ты права, конечно. Вот моя станция. Пока. Созвонимся, – и вышел из вагона.

…Поезд грохотал, вагон бросало из стороны в сторону. Ольга сидела с каменным лицом, не замечая, как мелькают станции и вагон постепенно пустеет.

Она опомнилась, когда в вагоне осталось не больше 10 пассажиров, и обратилась к соседке, пожилой даме:

– Could you tell me, m’am, what’s the next stop?

Дамочка посмотрела на нее с недоумением и потом закричала на весь вагон:

– Товарищи, кто говорит по-английски?

Пассажиры пожимали плечами, кто-то вытолкал вперед подростка.

– Валерочка, спроси у тети, что ей нужно.

– What are you looking for? – спросил подросток.

В окне вагона появилась надпись Brighton Beach.

– Спасибо, – сказала Ольга. – Ничего не нужно. Я уже дома.

Какой-то господин приподнял шляпу.

– Простите, я вас сразу не узнал, госпожа Басицкая.

Ольга идет по узкой улочке в том районе Бруклина, который здесь иногда именуется «Малой Одессой». Она погружена в себя, смотрит под ноги, иногда резкими движениями поправляет волосы, словно отмахивается от беспокойных мыслей. Поворачивает за угол и видит крепкий двухэтажный дом с просторным porch’ем, на котором возвышается сухопарая фигура деда Арона с газетами в руках. Перед домом запаркован желтый taxi-cab «Chekker».

Будто спохватившись, она останавливается, смотрит на дом, потом вытаскивает сигареты, закуривает, идет прочь, оглядывается, поворачивает назад, снова останавливается, садится на уличную скамейку и опускает лицо в ладони.

Двери на крыльце раскрыты в living room дома Басицких. Мы видим в глубине возле кофейного столика двух погруженных в жаркую дискуссию бизнесменов – Додика и Шуру Соловейко. На столике горой какие-то рекламные проспекты и бумаги.

Еще глубже, в соединенной с living room кухне мама Роза. Ей все время порывается помочь дряхлая Сонечка, а мама Роза всякий раз выводит ее из кухни и сажает в кресло перед телевизором. По лестнице сверху то и дело скатываются, исчезают в многочисленных дверях и снова взлетают по лестницам Мусик, Тусик и Ольгина Машенька, все трое, разумеется, в американских джинсах и майках. Ближе всех к крыльцу сидит Сеня с самоучителем английского.

– What are you talking about, – повторяет он. – What are you talking about… – а сам все время посматривает на улицу, поджидает Ольгу.

Дед Арон раздраженно швырнул на крыльцо сначала «Правду», потом «Новое Русское слово».

– Ну, что они пишут? Одни лжецы, другие олухи! Что пишут – уши вянут!

Проходит в гостиную и слышит Сенино what are you talking about, передразнивает его:

– Ебаут, ебаут! У тебя, Семен, только одно на уме!

Дискуссия двух бизнесменов. (Додик уже тоже облачен в ярчайший клетчатый пиджак.)

ДОДИК.

– Объясни мне, Шура, за-Бога-ради, почему я не могу пустить этот товар за этот баланс? Какие тут две большие разницы?

ШУРА.

– Это у тебя, Додик, пережитки социализма в сознании. Хочешь знать, почему я имею здесь хорошее время? Я изжил из себя пережитки социализма. Поймал? Товар не нуждается быть оверпрайзед, товар нуждается быть продан! Усек? Тогда ты будешь иметь хорошее время…

Дед Арон поставил на кухне два полугаллонных пакета молока, сказал маме Розе:

– Вообрази, Роза, вхожу в Дэвис-шоп, прошу молока, а Дэвис смотрит на меня, как баран на новые ворота.

РОЗА.

– Папа, но вы же знали, что в Америке многие говорят по-английски и не понимают по-русски…

ДЕД АРОН.

– Но не до такой же степени! Пакет молока, в самом деле… Элементарные вещи не понимают…

Достает из холодильника три плода авокадо, затем извлекает деревянную дощечку, молоток и приглашает сестру.

– Сонечка, к столу!

Старушка, скорчив детскую гримасу еле скрываемого отвращения, садится к столу.

– Ежедневно, Сонечка, ты должна кушать чудодейственный орех авокадо.

Чистит авокадо, отбрасывая съедобную мякоть в тарелку. Лупит по ореху молотком, отдувается: трудно потреблять авокадо, но нужно.

Ну, а дети в семействе Басицких – и Тусик, и Мусик, и Машенька – уже лепечут по-английски:

– You can not imagine, Тусик, how he looked at me and I…

– What you did, Мусик?

– I told him you are not a good boy Jerry Laber!

– Gee! I can not imagine that!

– I can! – вскричала Машенька.

Семен посмотрел на часы, встал, бросил взгляд на экран телевизора, где шла бесконечная футбольная американская битва, пожал плечами и спустился с крыльца. Еще раз посмотрел на часы и на дорогу и, не заметив Ольги, пошел к своему такси-кэбу.

Ольга увидела его возле машины, вскочила и побежала к дому. Семен услышал стук каблуков, выглянул, лицо его помрачнело, отразило тяжкие переживания, он тронул свой «chekker» и так поехал – медленно-медленно, с повернутым к Ольге мрачным лицом.

Она успела добежать и ухватила его за локоть.

– Сэндвичи, конечно, забыли? Подождите!

…Вбежала на кухню, прыжок к холодильнику, вытащила пакет с сэндвичами, схватила с полки термос, наполнила его кофием…

Тут она заметила, как Сонечка мучается с «орехом авокадо», быстро порезала оставшуюся мякоть, полила оливковым маслом, поставила тарелку перед Сонечкой, а «орех авокадо» стряхнула. Засим выскочила из кухни.

– Ольга! – закричал, оторвавшись от коммерческих бесед, Шура Соловейко. – Я тебе джоб накнокал, в книжном магазине на Пятой авеню!

Ольга даже подпрыгнула.

– Ой, Шура, не шутите?

Выбежала к Семену.

– Чего не сделаешь для невестки, – крикнул ей вслед Соловейко.

С кухни прилетел восторженный вопль Сонечки:

– Это же вкусно!

…Ольга протянула пакет и термос своему «фиктивному» мужу, а тот, теперь уже сияющий не понятно, по каким причинам, обхватил ее за талию и попытался притянуть поближе на предмет поцелуя.

– Ну-ну, – сказала она, смеясь, – давайте-ка без телячьих нежностей.

СЕМЕН.

– Посмотри на меня! Похож я на…

ОЛЬГА.

– Очень похож.

Сияющий Сеня уезжает на своем огромном «chekkere», и Ольга даже смотрит ему некоторое время вслед, то есть как бы пребывает в роли действительной, а не фиктивной жены.

Сияющий Сеня высадил пассажира возле площади, на которой пуэрто-риканские мальчишки гоняли в «соккер».

Некоторое время он смотрит на игру, потом, не выдержав, выскакивает из машины.

Мяч попадает ему в ноги, и вот он, забыв обо всем, мчится на площадке, делает обманные движения, дриблингует с таким искусством, что мальчишки только рты разевают… прыгают цифры на забытом счетчике в его кэбе.

Гвалт спортивной площадки сменяется идиллической тишиной, в которой слышится только чистенький наивный голос флейты.

Зеленый холм острова Бельведер, на котором всего несколько страниц назад разыгралась довольно безобразная сцена. И вот, пожалуйста, все забыто: художник Хлебников пишет маслом большую картину, изображая по памяти московского снежного жирафа, а рядом миловидная тетя его возлюбленной Анны пишет то, что видит, то есть пейзажи, а рядом Пол Дохени, из тех самых Дохени, обнаженный до пояса, играет на флейте. Все трое улыбаются друг другу.

Где-то в глубине кадра на вышке над бассейном дурачатся мальчишки Стюарды. Папа на веранде читает газету. Мама и «национальное сокровище» играют в шахматы. Словом, безобразнейший инцидент прощен и забыт, и патронаж семьи Стюардов над пошатнувшимся русским талантом продолжается.

А впрочем, может быть, и Олег сам уже стал частью этого спокойного, комфортабельного, чистого и честного мира? Во всяком случае, он спокойно работает, насвистывает в такт флейте и весело смотрит, как бежит к нему по тропинке почему-то чрезвычайно возбужденная Анна.

Он улыбается.

– Look at your niece, Margie! She’s excited again…

Тетя улыбается в ответ.

– It’s your fault, dear…

Подбежавшая Анн выпаливает:

– Oleg, we gonna fly to New York! Immediately!

Олег улыбается:

– You just arrived from New York, I guess. We gonna relax, I guess… Look at this beast!

АННА

– I saw all your beasts, honey! All your «Long awaiting animals». Charley Xerox started to exhibit them last night!

Олег отшвырнул кисть и вскочил. Снова паника в благородном семействе.

Анна и Олег бегут вниз по холму к машине.

Миссис Стюарт догоняет их с плащами и шляпами.

Художественная галерея где-нибудь в районе 57-й улицы. Там целая стена занята экспозицией знакомых нам «Долгожданных животных», посетителей не так много, однако на двух-трех картинах уже имеются таблички «sold».

А вот на стене и портрет автора этих картин, «сибирского отшельника Мити Бредова» – заросшая седоватым мохом физиономия, рубашка в петухах, монокль – довольно грубый фотомонтаж.

…Олег был счастлив, когда увидел холсты. Целы! Приехали! Он даже потрогал краску ладонью. Обернулся в поисках Анны, сиял, заглянул в лицо какому-то посетителю, прислушался к разговору.

Анна между тем напряженно беседовала с двумя молодыми людьми, служащими этой галереи, наседала на них, показывала на Олега. Те недоуменно улыбались, пожимали плечами, потом положили перед ней ворох каких-то бумаг, но она не стала их смотреть и подошла к Олегу.

– They’ve never heard neither your name, nor Xerox… I am sure he uses a front, a dummy… That’s a swindler!

И вдруг они оба одновременно увидели Чарли Ксерокса. Почтенный коллекционер появился в боковом проходе за стеклянной стенкой. Раскурил свою трубку, поднял голову и увидел смотрящего прямо на него Олега. Затем – нервы, очевидно, у коллекционера не простые, а большевистские – не торопясь направился по проходу к выходу на улицу. Выпуская клубы дыма, слегка подчихивая.

Олег и Анна пошли за ним вдоль стеклянной, в человеческий рост, перегородки.

– Мистер Ксерокс, кажется опять у вас грипп? – поинтересовался Олег. – Почему вы не следите за собой? Поверьте, грипп вам не к лицу. Вам нужно вылечиться, как ты считаешь, Анн, нужно ему вылечиться?

АНН.

– Ему нужно сделать укол, вакцинацию, о’кей?

Чарли Ксерокс, не поворачивая к ним лица, нахлобучил шляпу и влез в рукава плаща. В том месте, где кончалась стеклянная перегородка и где они сошлись с Олегом, он сделал некоторое опасливое движение плечом.

– Какая вы сопля, Чарли. Надо лечить насморк, – сказал на прощание Олег.

Ксерокс вышел на улицу и через мгновение затерялся в толпе.

Хохоча, Олег и Анна вернулись в зал и сняли со стены изображение The Siberian recluse Mitja Bredow.

Тут же к ним как будто по заказу подлетел нью-йоркский фрукт.

– What’s going on, folks? I am reviewing this stuff for «New Yorker»…

Здесь мы можем включить музыку, ибо начинается новая полоса в жизни Олега Хлебникова. Мы можем отъехать с нашей камерой назад и чуточку подняться на операторском кране, чтобы показать общий вид галереи и фигуры наших героев, рассказывающих нью-йоркскому фрукту и еще кучке галерейных зевак свою странную историю.

Затем музыка выключается, и мы слышим фразу нью-йоркского фрукта, заключающую этот эпизод.

– OK, folks, I’ll pick you up tomorrow at 10.30.

На следующее утро в указанное время Олег, Анна и нью-йоркский фрукт вывалились в страшной спешке из отеля Plaza. NФ был в явном ажиотаже, частил, вылупляя глаза:

– My boss is excited! Everybody is excited! That’s a real story! Hurry up, folks, we got a thing!

Он бросился в гущу трафика и остановил такси.

Все трое бухнулись на заднее сиденье «чеккера». NФ прокричал в окошечко адрес шоферу, потом тут же вытащил перо и блокнот.

– Let’s go further! You don’t like New York, do you? You cannot like it, I guess…

ОЛЕГ.

I cannot, but I love it.

NФ.

Why? Why you Russians like this junkyard?

В этот момент водитель такси высунулся из окна и закричал кому-то на чистом русском языке:

– Еттитвоюматьюшит!

Олег и Анна покатились с хохоту. NФ подпрыгнул.

– What’s the matter? What’s the matter?

Водитель кричал, размахивая кулаками:

– Он взял мой зеленый!

Анна сказала NФ:

– That’s why they Russians love it!

NФ.

What did he say?

Олег спросил водителя:

– Ты откуда, друг?

ВОДИТЕЛЬ.

С Киева.

ОЛЕГ.

Давно приехал?

ВОДИТЕЛЬ.

Три месяца.

Как вы уже, конечно, догадались, судьба и законы драматургии свели в этом пункте сценария Олега Хлебникова и Семена Басицкого.

Сеня крутил баранку, улыбался, поглядывал в зеркальце на пассажиров. Хоть и не было в этом по нью-йоркским понятиям ничего особенного, но все-таки приятно везти соотечественника. Вдруг до него долетел обрывок разговора.

NФ.

Let me check your spelling once again.

ОЛЕГ.

Кэй-эйч-эл-и-би-эн-ай-кэй-оу-ви. Олег Хлебников. Олег is my first name.

NФ.

It’s much easier, Aulik… But last one…

Старается правильно произнести полное имя и всякий раз получается что-то несусветное.

Олег и Анна смеются, поправляют журналиста, и до потрясенного Сени окончательно доходит, кого он везет.

«Чеккер» плывет через Петро Авеню на красный свет. Скрип тормозов, гудки, крики:

– What’s he doing?

Семен перекладывает руль в полупрострации направо-налево.

– Where are you going? – кричит ему в прострации NФ. – You took a wrong direction, buddy!

«Chekker» останавливается у витрин большого книжного магазина. Семен вылезает и говорит на заднее сиденье:

– Можно тебя на минуточку, Олег?

В полном недоумении Олег вылезает из машины.

– В чем дело?

Семен обеими руками вытирает себе лицо и мотает головой в сторону магазина.

– Зайди туда.

Шаткой походкой, почти ничего уже не видя, во власти мощного предчувствия, Олег входит в магазин и видит в конце длинного прохода меж бесчисленных книг идущую ему навстречу Ольгу.

…С улицы через стеклянные двери смотрят трое, Семен, Анна и нью-йоркский фрукт.

Анна отшатнулась.

– Кто это?

– Это Ольга, – тихо сказал Семен.

– А вы? – прошептала Анна. – Неужели вы?.. Как?.. Вы Семен Басицкий?

– Вот именно, – сказал Семен.

– Я все знала про вас. Мне рассказывали… я все знала… Боги… Зачем вы это сделали?

Семен опять вытер лицо ладонями, тряхнул головой и пробормотал:

– Посмотрите на меня. Похож я на гада?

Они вздрогнули, услышав щелканье автоматического фотозатвора. NФ, не понимая, что происходит, но чувствуя журналистским чутьем, что это real story, фиксировал все на пленку.

Уже начали сгущаться сумерки, когда из задрипанного отельчика на West Side вышли Олег и Ольга. Ветер закручивал на перекрестке маленький мусорный вихрь. Бродяга возле цветочного магазина играл на скрипке.

Не глядя друг на друга, они постояли возле скрипача, бросили ему в футляр каждый по четвертаку. Потом Олег купил у цветочника букетик гвоздик.

The man I love. Рядом со стаканом скоча в развинченной позе расположился нью-йоркский фрукт. Он говорил Анне.

– Ann, I fell in love with you.

Она отвечала ему по-русски

– Пошел к черту!

Он кивал головой.

– Ann, I really did.

…Мяч уже плохо был виден, но Socker на пустыре продолжался с невероятным азартом, и в центре игры разумеется был Сеня Басицкий. Он играл самозабвенно, выкладывался, что говорится, на полную катушку, не видя, что…

… из остановившегося поблизости «ягуара» за ним наблюдают два спортивных джентльмена. Один говорил с голландским акцентом, другой с немецким.

– No doubts, he’s a real «prophy»…

– His play resembles Kruif…

– As to me he dribbles like Bekki…

– Well, let’s talk to this guy…

В пустые секции телефонной будки зашли толстый черный франт и сикх в традиционной чалме. В отличие от Олега и Ольги оба дозвонились сразу. Негр захохотал, а сикх заговорил о чем-то с изнеможением и даже скрытым трагизмом. Олег, не поднимая головы, продолжал набирать свой номер. Тем же была занята и Ольга.

Здесь мы можем на прощание дать последнюю ноту West Side’a с отдаленной скрипкой, хохотом негра, глухим голосом сикха и гудочками телефона, ноту печальную. Но не оборванную, не случайную, а как бы продолжающую весь наш концерт.

Затем, как эпилог, возникает снова московский снег, и мы поймем, что прошло еще сколько-то месяцев.

Снег лепил в большие окна вельможной квартиры на улице Алексея Толстого, где в своем обширном кабинете сидел за чтением бумаг товарищ Лубенцов. Нельзя не сказать, что семейные неприятности все же как-то отразились на его наружности и выглядел он сейчас отнюдь не таким молодцом, как в начале фильма, но основательно усталым, почти стариком.

Телефонный звонок прервал труд государственного человека. Он покосился – звонила не «вертушка», а обыкновенная городская дрянь. С косой миной, свидетельствующей об ухудшении кислотности желудка, снял трубку.

– Слушаю!

И вдруг все в нем вспыхнуло, все вдруг воссияло, когда в трубке послышался детский голос.

– Дедушка! Это я! Маша!

Что он хотел сказать своей крошке? Трудно узнать – в следующий момент радость сменилась знобящим страхом. Лицо покрылось испариной.

– Кто говорит? – спросил он странным голосом.

– Дедушка, да это же я! Маша! I call you from New York.

Он зажимает трубку ладонью, так как боится, что внучка за 10 000 км услышит его хриплое дыхание. Потом говорит словно робот:

– Вы ошиблись. Неправильный номер.