Далеко от Земли Комарницкий Павел

– Вот возьми и приведи! Я буду на твоей стороне, Ве. Всегда и до конца.

– Спасибо, братик! – сестра поцеловала мальчишку в нос.

Телефон-автомат испускал длинный заунывный гудок, словно скулил, жалуясь на жизнь… Я усмехнулся. Вот, пожалуйста – вольный бег ассоциаций пошёл, натурально по Фрейду.

Короткие сухие очереди – набор номера. Сейчас… вот сейчас я её услышу…

Щелчок – наконец-то телефонная станция соизволила установить соединение.

– С вами говорит автоответчик, – откликнулась трубка таким родным голосом, что у меня защемило сердце. – Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.

– Оставляю сообщение после сигнала, – я чуть улыбнулся в микрофон. – Я скучаю по тебе. Вот так вот.

Повесив трубку, я некоторое время бездумно разглядывал стекло – единственное уцелевшее стекло в будке. На грязной прозрачной пластинке губной помадой было изображено проколотое стрелой бубновое сердце с сопроводительной надписью I love you – вероятно, дабы исключить неверную интерпретацию сюжета картины неподготовленными зрителями. Вейле надо в коллекцию, у неё уже огромная коллекция наскальной живописи здешних аборигенов подобралась…

– Молодой человек, вы звоните или спите? – могучая дама, чем-то напоминающая тумбу для расклейки афиш, смотрела на меня неприязненно. Откуда она взялась, надо же… не заметил…

– Сплю, – кротко улыбнулся я, освобождая телефонную будку.

Розово-золотистый весенний закат пламенел на полнеба, отражаясь в стёклах окон верхних этажей. Я уселся на скамейку, ввиду изрядного недокомплекта планок больше похожую на куриный насест, задумчиво глядя на её окошки. Нету дома никого… дома нету никого… не все у нас дома…

Я усмехнулся. Не будем вилять филеем, как говорит один мой коллега. Можно спорить о деталях, но в какой-то мере отец прав. В какой именно? Это важно.

Не все, ой, как не все у нас дома-то.

«Высокое безумие любви» – всплыло откуда-то из недр памяти. Шекспир? Не важно. Всё в этом мире не важно по сравнению с этим…

I love you…

Я поплотнее запахнул куртку. Завтра пятница и по совместительству Международный женский день 8 марта. Восьмое марта одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года от Рождества Христова, если использовать календарь, имеющий наибольшее распространение среди диких аборигенов-иннурийцев. Или одиннадцать тысяч триста пятый день от Начала Эры Всеобщего Единения, в просторечии – Эры… Точнее? Можно и точнее… где-то четвёртый послеполуночный церк… Здорово я всё-таки наловчился переводить в уме ихние даты. Это по общеиномейскому времени, по тамошнему типа «гринвичу», нулевому меридиану. А в тех местах, где стоит дом родителей Вейлы, сейчас вроде как должен свирепствовать послеполуденный ливень.

И нет никаких оснований думать, что девушка-иномейка, жутко соскучившаяся по родине, предпочтёт просидеть выпавший кратковременный мини-отпуск в промороженных бетонных джунглях суровой чужой планеты… Нет, я нисколько не обижен, честное слово. Пусть отдохнёт. И мне, право, пора заняться делами… Маме подарок куплен, сестрёнке куплен… духи «Шанель», пусть повизжит от восторга… Вот какого, спрашивается, рожна я тут сижу? Как пёс у пустой квартиры. Её нет. Она сейчас за миллионы километров. За многие миллионы. Короче – встал и пошёл, ну?

Помедлив секунд десять, я тяжело вздохнул. Нет, насчёт «не все дома» – это я погорячился. Льщу себе, право. Ибо дома-то «вовсе нет никто», как выражался один киношный персонаж… Милицию, что ли, вызвать? Может, хоть они прогонят со скамейки дурня-переростка… а то ведь и в самом деле проведёт всю ночь пред окнами любимой…

– Антон…

Ни малейшего удивления в голосе, что характерно. Стоит себе и улыбается, склонив голову набок. Ну в самом деле – чего удивительного, куда я денусь отсюда? Скорее памятник сбежит с пьедестала…

– Я скучаю по тебе, – абсолютно бесхитростно признался я, вставая со скамейки-насеста. Девушке, имеющей при себе телепатор, врать бесполезно.

Шаг. Ещё шаг. И ещё. Её глазищи наплывают, занимают всё поле зрения… и губы, горячие до невозможности…

– Мне всегда кажется, что у тебя высокая температура…

– Но ведь это правда…

– В смысле, что ты больная…

– И это правда, – они тихо засмеялась. – Неизлечимо больная… влюбиться в аборигена Иннуру, это же надо… А ты разве нет?

– Абсолютно и окончательно больной, – я вновь признал самоочевидное.

И опять мы молчим, слившись в долгом, тягучем поцелуе.

– Я думал, ты улизнула на свою прекрасную Иноме, – чуть отдышавшись, улыбнулся я. – Тройной выходной, самое то устроить себе побывку…

Она вновь тихо засмеялась.

– Так оно и было. Сразу после работы – в тинно…

– А чего ж тогда?..

– Всё очень просто, Антошка. Я тоже скучаю по тебе. Ну и вот… вернулась.

Её глаза вспыхнули, как звёзды.

– Пойдём, – она решительно взяла меня за руку и потащила в сторону от подъезда.

– Мы куда?..

– В тинно, разумеется.

– Хм… Поделилась бы идеей…

– Идея проста и бесхитростна. Ты познакомил меня с родными?

– Есть такое.

– Теперь мой черёд.

Я захлопал глазами, как заводная кукла.

– Ты ещё забыл открыть рот, для полноты картины, – засмеялась Вейла.

– Нет… погоди… ты серьёзно?!

– Серьёзней некуда.

Её глаза смотрят в упор.

– Как говорит мой папа: «От любой неприятности невозможно всё время убегать. Лучше пойти ей навстречу». И пусть видят. И пусть знают. Твоё слово, Антон.

Я широко ухмыльнулся. А в самом-то деле!

– Айда к твоему папе!

«Запорожец», смирно стоявший в углу двора, был весь заляпан грязными брызгами – свидетельство интенсивной эксплуатации.

– Лихо катаешься, как я погляжу. Только-только на права сдала…

– Ой, ну не ворчи!

Мотор завёлся с полпинка, негромко затарахтел. Машина двинулась с места плавно, словно это был не «ушастый», а какой-нибудь «Вольво».

– Здорово работает твой знакомый механик, – я потянулся к выключателю печки. – И водить ты классно научилась, надо признать.

– Чего? А, это… – она засмеялась. – Класснее некуда. Могу даже без рук вести. Ап!

Она отпустила руль, и я судорожно ухватился левой рукой за бесхозную баранку.

– Рехнулась?! Тормози! Тормози, говорю! – Я потянулся ногой к педали тормоза, норовя притоптать поверх её ступни.

– А могу и без ног, – в её глазах бесился смех. – Ап! Вот они, ножки-то! Эй, осторожней! Антошка, Антошка, не отдави мне ножки… как-то же так было в том детском стишке?

И только тут до меня дошло. Помедлив, я отпустил руль, но машина от этого отнюдь не стала неуправляемой. «Запорожец» резво нёсся по мокрому грязному асфальту, разбрызгивая тёмную жижу, нимало не чураясь луж и ямок, – живой автолюбитель, бережно относящийся к собственному железному коню, нипочём не стал бы переть вот так вот напролом.

– Опять робот…

– Он.

– А где?..

– Здесь сидит, – смешинки в её глазах были гуще, чем новогодний снег. – Смотри внимательней.

– Я ничего не вижу.

– Ну вот доедем – покажу.

Некоторое время мы ехали молча. Я зябко поёжился. Как ни крути, а первое свидание с де-факто почти уже тестем… и тёщей-инопланетянкой, ага…

Она слабо улыбнулась.

– Боязно?

– И это есть, – я чуть улыбнулся в ответ.

– Не трусь, Антошка. Я сама жутко боюсь.

«Запорожец», почти не сбавляя скорости, лихо завернул и нырнул в просвет кустарника, разросшегося возле дороги. Проехав ещё чуток, встал. Глупых вопросов насчёт того, почему надо ставить машину в кустах, когда возле самых кладбищенских ворот имеется асфальтированная площадка, я задавать не стал. Конспирация, она самая…

– И всё-то ты понимаешь, – Вейла, наклонившись, возилась с педалями. – Всё верно, Антоша. Девушка, интенсивно посещающая кладбище, может и не привлечь внимание, затерявшись в числе прочих… – высунув руку в окошко, она сняла что-то с зеркала заднего вида. – Особенно если одевается в разные наряды и проходит разными путями… через дырки в заборе, к примеру… А вот регулярно подъезжающая к парадному входу на собственном авто – тут и полупьяный кладбищенский страж в конце концов заподозрит неладное… Ты хотел видеть автошофёра?

На её ладошке покоился набор мелочовки – многие обожают цеплять на связку ключей такие вот цацки-брелочки. Три монетки разного достоинства с просверленными ближе к краю дырками, крохотный кубик Рубика, какие-то хромированные пружинные шайбы, стеклянная бусинка-шарик…

– Понятно. Распределённая киберсистема?

– Она самая. Вот этот кубик, собственно, центральный блок управления. Вот это на руль, вот это на рычаг скоростей… силовые манипуляторы, загримированные под монетки, на педали. А это вот глаз. Будучи установлен на край зеркала заднего вида, имеет великолепный обзор. Кстати, сними там, со своей стороны второй.

– Отличная техника у вас, ничего не скажешь, – я достал с зеркала второй глаз стереопары.

Вейла один за другим цепляла брелочки на связку автомобильного ключа – то самое большое кольцо, что держалось на спице рулевого колеса.

– А это вот тебе.

Хмыкнув, я разглядывал массивный кулон на цепочке, по виду янтарную бляшку, и пару серёжек-клипсов.

– Это и есть знаменитый телепатор? – Я осторожно тронул гладкую янтарную поверхность.

– А как ты намерен общаться без него? За точность перевода не скажу, но общий смысл сказанного приборчик улавливает чётко. И автопереводчик надевай. Сейчас будем тренироваться.

– Долго?

– Минут двадцать уйдёт. Может, все полчаса.

– Помнишь, как ты лопотала тогда?..

Она фыркнула смехом, искоса блестя глазами.

– Представляю, как это выглядело со стороны… Вот именно. Косноязычного бессвязного лопотания с твоей стороны сейчас очень хотелось бы избежать.

– М-м, вкусно!

Большой грибной пирог исходил паром, распространяя вокруг пряные ароматы. Иолис с улыбкой наблюдала, как супруг расправляется с её стряпнёй. Малыш, ободрённый положительным примером, старался не отставать от отца.

– Папа, а правда, аборигены Иннуру едят мясо убитых животных?

– Чистая правда.

– Беее… А они и нашего Щелкунчика могли бы съесть, да?

– Видишь ли, сынок… у них там не водятся попрыгаи.

– А кто водится?

– Я же тебе сто раз показывал.

– А покажи ещё!

Не прекращая жевать, Инбер нашарил на груди нужный амулет, и виртуальная всепланетная сеть немедленно откликнулась на запрос – в воздухе вспыхнуло изображение роскошного сибирского кота, вылизывающего себе задницу.

– Папа, а ты привези с Иннуру вот его?

– Ни в коем случае. Он тут помрёт к полудню.

– У…

– Так, отстань от отца! – вмешалась хозяйка дома. – Ешь давай вдумчиво и сосредоточенно!

– Я уже сыт! Спасибо, мама! – мальчик соскочил с места и унёсся прочь, только ветер просвистел.

– Ох и живчик растёт, – с удовольствием констатировал отец.

– Живчик… – Иолис вздохнула. – Безотцовщина растёт.

– Ну, Ио, не начинай опять…

– Да-да, не буду портить аппетит. Но факт есть факт, не так ли?

Вздохнув, Инбер отложил нож и щипцы, коими расправлялся с пирогом.

– А может, мне и правда податься в диспетчера? Четверть церка на службе, три четверти дома. И каждый пятый церк свободен…

– Мечтай-мечтай, – чуть улыбнулась иномейка.

– Напрасно ты преисполнена скепсиса. А вот возьму и…

– Нет, Инбер, – вздохнула Иолис. – Загарпуненных Иннуру держит крепко. С любой другой работы ты сбежишь через сутки. И кому нужен неудачник с потухшими глазами, отбывающий срок на нелюбимой работе?

Она положила ладонь поверх мужниной.

– Такая уж моя доля, видно, – ждать, ждать и ждать… Ладно. Вкусный пирог?

– Замечательный. Прямо душой отдохнул, честно слово. Знала бы ты, как достали меня эти иннурийские рыбные тефтели и уха из рыбных консервов…

Инбер осторожно перебирал пальцы супруги. Со вздохом прижал к своей щеке.

– Что, уже? Ты же говорил, ещё три церка в запасе…

– Не получается, Ио. Есть такое злющее слово – «надо»… Но при первом же случае я тут как тут, клянусь светлыми небесами!

– С сыном-то попрощаться не забудь. А то сбежишь, как в тот раз.

– Ио, ну за кого ты меня принимаешь! В тот раз было совсем другое дело. Экстренный вызов…

– Хочешь сказать, запомнил место?

– Обязательно.

– Ну так веди, раз запомнил, – в её глазах плясали смешинки.

Я ещё раз оглянулся. Ну всё правильно… вот чугунный крест, а вот каменный. А вот и сухие будылья иван-чая торчат из осевшего сугроба.

– Как скажете, мэм! Только ступать старайся след в след, а то нагребёшь полные сапожки снега. А он сырой…

– Как скажете, сэр!

Тропинка, ведущая к цели, за зиму напрочь исчезла – вполне понятно, не слишком-то много желающих лезть в лощину, где снега наметено по грудь. Однако сейчас, в марте, снежные заносы уже не казались столь непроходимыми. Шаг… ещё шаг… и ещё шаг… ого, а тут уже почти по колено… ещё шаг… ещё… да что ж такое-то…

И только тут до меня дошло.

– Слушай, ты же сегодня выходила из тинно?

– Было такое, – смешинки так и резвились в её глазищах.

– А где следы?

– Наконец сообразил, – она засмеялась. – Сусанин ты мой… Вход в тинно, Антоша, – не дверь в подъезд. Тут шаг вправо-влево и всё, пролетел мимо. Так что иди-ка лучше за мной.

Она обогнула меня, с хрустом проламывая серый слежавшийся наст. Я двинулся следом, и буквально через десяток шагов перед нами возникла, точно ниоткуда, цепочка следов.

– Круто! – я кивнул на следы. – Фокусы гиперпространства? Или это… как его… совмещённых пространств… понятно…

– Я давно заметила одну особенность аборигенов Иннуру. Вот обозвал некое явление, не важно как, и сразу возникает ощущение, что всё понятно. Ну вот скажи, что тебе понятно? Мне вот в тинно ничего непонятно. Хотя я и училась. Теория совмещённых пространств вообще не поддаётся визуально-бытовому восприятию. Настолько всё сложно и парадоксально…

Снег под ногами уже исчез. Будто ножом обрезали – вот ещё только-только был довольно приличный пласт лежалого фирна, а вот уже под ногами серый грунт. Я оглянулся – белое пространство позади выглядело странно искажённым, словно через гигантскую лупу.

– Интересно, как мы выглядим издали…

– Вот потому-то входы в тинно непременно стараются устраивать в складках рельефа. Чтобы никакими дистанционными методами слежения с поверхности процесс перехода зафиксировать было нельзя. А с воздуха… тут уже система обеспечения безопасности точно наблюдателя не упустит.

– А кусты?

– Растительность – это хорошо. Дополнительная маскировка. Вот только растительность не укрывает от интравизора… впрочем, вы ещё не скоро до них додумаетесь. Однако выходы проектируются с большим запасом – мало ли, никто не знает, как быстро пойдёт процесс развития техники у аборигенов…

Горизонт уже загибался вверх, понемногу норовя закрыть небо в зените, точно горловина гигантского мешка, стягиваемая тесёмкой. Вокруг буйно цвели громадные крокусы, трёхметровые гладиолусы и совершенно неизвестные земной науке цветы.

– Жарища… – я расстегнул куртку.

– Это ты называешь «жарища»? Ну-ну…

В ушах крепко давило на барабанные перепонки – ощущение, хорошо знакомое всякому летавшему на самолёте. Я то и дело сглатывал, борясь с нарастающим давлением.

– Слушай, я потрясён… Ну ладно, температура… Но как, чёрт возьми?! Как может быть разное атмосферное давление на протяжении каких-то ста шагов?!

– А ты говорил, всё понятно… Удивительная это штука, Антошка, тинно.

Синий камень вынырнул из зарослей роскошного цветника. Я глянул вверх. Горизонт исчез, стянувшись в точку. Вокруг сиял рассеянный свет ниоткуда, струившийся сам по себе.

– Раздевайся, – Вейла неторопливо стягивала с себя одежду.

– Э… совсем? – я озадаченно заморгал.

– Ну да. Я бы не настаивала на «совсем», но трусы, в кои ты облачён, сделают тебя смешным донельзя. А выглядеть клоуном, Антоша, тебе сейчас никак нельзя. Не тот момент.

Помедлив, я принялся разоблачаться. Нет, то есть я уже имел некоторое представление о тамошней моде. Вполне логично и рационально, индейцы Амазонии тоже ходили нагишом, пока их девственно чистые нравы не извратили продавцы китайского трикотажа… но всё равно как-то неловко с непривычки…

– Вообще-то мужская одежда у нас тоже имеется, – уловила мои колебания иномейка. – Торжественная накидка, в которой щеголяют на церемониях, деловой передник, это вроде вашего костюма-тройки… Длинная юбка для стариков, изящный холим для молодёжи…

– Холим?

– Ну это такая штучка, надевается на органы ради украшения. Я бы непременно захватила для тебя, честно… но всё вышло так внезапно. Так что придётся тебе обойтись костюмом, выданным природой, – Вейла, нимало не смущаясь собственной наготы, старательно укладывала в пластиковый пакет снятую одежду. Извлекла откуда-то стильные босоножки. – Эх, я, голова… босиком ведь тебе идти придётся. Нет твоего размера… Ну ты готов? Чего ждём, м-м?

Стянув трусы, я смущённо переступил ногами. Ну хорошо, допустим, Вейла меня уже видала и в неглиже… а папа? а мама?

– Нет, как хотите, мэм, неловко это… не смотрины суженого, какой-то прямо медосмотр получается…

– Получается, получается, – она без всякого стеснения внимательно рассматривала меня. – Слушай, ужас… только сейчас обратила внимание…

– Что тебя так напугало?

– Да ты же весь волосатый! Вон на самом важном месте целый колтун! И на груди даже волосья… и на ногах…

– Спохватилась. Куда раньше смотрела?

– В глаза твои смотрела, – она засмеялась. – Не замечала.

– И?

– Слушай, мне-то ровно, а маму вот это вот точно добьёт. Надо что-то делать…

– Ты же говорила, мама твоя агент со стажем. Должна была привыкнуть к виду аборигенов-иннурийцев.

– То просто аборигены, а то почти зять. Разницу ощущаешь?

– Возвращаемся?

– Не-а… – она уже копалась в связке амулетов. – Где тут у меня… ага, вот… короткая стрижка… длина волос – выставляем нуль…

– Эй-эй! Прекрати сейчас же!

– Молчать, смирно! Руки вверх! Да подними ты руки, ну?

Волна жара пробежала по моему телу от шеи и подмышек до ступней. Волосы, какие были, с лёгким треском осыпались, оставив гладкую кожу, слегка зудящую после воздействия иномейского эпилятора.

– Повернись!

– Слушай, ты злоупотребляешь!

– Ну согласись, это же вообще смешно – спереди гладко, а сзади на ляжках волосы. Ба, и в заду тоже! И между ног ещё!

Новая волна жара.

– И каких только штуковин у вас там не навыдумывали… – Я уже глядел на ожерелье из амулетов-приборов с опаской. С ума сойти… вот нажмёт чего-нибудь не то, и будет мне обрезание…

– Обрезание автоцирюльник делать не обучен, – рассмеялась Вейла, уловив ход моих мыслей. – Это же просто робот, чтобы с причёской не возиться… Но вообще-то мысль у тебя промелькнула здравая. У наших мужчин, да будет тебе известно, вот этой вот кожицы нету от рождения.

– Не дам!

– Да ладно, ладно, я ж не посягаю! – она расхохоталась так заразительно, что я не удержался от широкой улыбки.

– Надеюсь, теперь я соответствую внешне высоким иномейским стандартам?

– Сейчас, один момент… – она повесила мне на шею телепатор, одним движением нацепила клипсы автопереводчика. Отступила на шаг, придирчиво оглядывая. – Ага, теперь вполне даже смотришься… Двинулись?

– Погоди-ка… – я огляделся. – Раз уж так случилось, не пожалей пять минут на экскурсию?

– М? – она явно заколебалась.

– Ну правда… Мне очень интересно. Ну раз уж мы здесь, а?

– Ну хорошо… – она вздохнула. – Что бы ты хотел увидеть?

– Вот, к примеру, куда ведёт эта тропинка?

– Эта? Эта к вам, на Иннуру. В Австралию.

– Можно пройтись чуток?

– Иди.

Тропинка, выбранная из всего веера путей-дорожек, уходящих с поляны центрального формирователя, нырнула в заросли сказочного цветника, то и дело изгибаясь, и уже через сотню шагов раздвоилась.

– А это что за развилка?

– А, это? Там выход в Новую Зеландию. И дальше ещё будут развилки, на Папуа, на Брисбен, на Перт… Понимаешь, Австралия же довольно большая…

Я понятливо кивнул. Всё ясно… в России ведь тоже выход не один из этого самого тинно… иначе агентам добираться от Москвы, скажем, до Камчатки будет непросто… а вдруг нужно срочно?

– А можно открыть выход?

– Вот этот? На Сидней?

– Ну сама посуди, когда я ещё смогу увидеть Сидней?

Вейла тяжко вздохнула, изображая покорность судьбе. Однако в глазах таились бесенята.

– Чего не сделаешь для любимого… Ладно. Иди вперёд.

Тропинка, едва протоптанная, круто забирала на подъём – обычное явление для тинно, если я всё верно понял из Вейлиных объяснений. Босые ноги скользили по красной глинистой почве, чуть влажной… погоди-ка… отчего, кстати?

– Тут же не бывает дождей?

– Не-а… Но тут работает климатизатор. Иначе ничего бы не росло. А так в почве всегда оптимальная влажность. То есть, конечно, там, где возможно. Тут же ко всему ещё и уникальный биополигон, забыл?

Свет, царивший внутри пузыря тинно, между тем с каждым шагом тускнел. Горизонт уже опускался, раскрывая тёмное ночное небо. Понятно… это у нас там день, а тут, в Австралии, соответственно всё наоборот…

Я зашипел, наступив на какую-то растительную колючку. Запрыгав на одной ноге, вытащил занозу, осторожно потопал ступнёй – нет, вроде не колется…