Далеко от Земли Комарницкий Павел
Я ухмыльнулся, вспоминая. Напрасно кто-то полагает, что дар чтения чужих мыслей – безусловное благо. Угу, как же… Лично мне хватило половины дня, чтобы насытиться сим благом по макушку. Это же рехнуться можно, сколько у сограждан в головах всякой муры… Как Вейла целыми днями это выдерживает? Впрочем, и она не всегда выдерживает, отключает…
Так, магазин «Электротовары». То, что нужно!
– Девушка, покажите вон тот электронагреватель, пожалуйста. Нет, не тот, вот этот! Два киловатта? Замечательно. Я два возьму. Нет, три!
Затарившись калориферами, я споро двинулся в обратный путь. В самом деле сегодня к моей ненаглядной должны прибыть соотечественники… и что они подумают, увидев, в каких кошмарных условиях обитает молодой специалист? Мало того что конура бетонная, так ещё и ХОЛОДНО В ДОМЕ!!!
– Ау! Принимай груз! – окликнул я, вваливаясь в квартиру с тремя увесистыми коробками в обнимку. – Слышь, тут у нас какой-то воробей по хате летает!
Больше ничего произнести я не успел. В голове полыхнуло, словно удар молнии, и наступила тьма…
– …Антон! Антоша! Да очнись же, ну?!
В поле зрения сквозь плавающую призрачную зелень проступило изображение – пара тугих округлых грудей, целящихся прямо в меня острыми позолоченными сосками. Выбрав из двух ту, которая виднелась правее, я протянул непослушную руку и пощупал упругую плоть.
– Отличные титьки у тебя… до сих пор восхищаюсь…
– Уф… – Вейла обессиленно откинулась, прислонилась к стенке, сидя на корточках. – Как ты меня напугал…
– Что это было?
– Это я дура, Антоша. Тестировала «сторожки» и забыла отключить парализаторы… не сообразила, что ты можешь вернуться так скоро.
– Какие «сторожки»?
– Да вставай уже!
Кряхтя, я поднялся с пола, на всякий случай придерживаясь за стеночку. Призрачная зелень в глазах постепенно таяла.
– Так что за «сторожки»?
– Да вот.
На ладони иномейки сидели, прижавшись друг к другу, воробьи. Пара воробышков, сереньких таких…
– Понятно… Роботы?
– Естественно.
– Можно взять?..
– Лучше не надо. Опасное оружие, а ты не обучен.
Опасное оружие косило на меня чёрной бусинкой глаза.
– Классная имиташка, слушай… Прикрывать вашу экспедицию будут?
– Угу.
Один из брелков в ожерелье тоненько пискнул, глаза Вейлы расширились.
– Мне ехать встречать, а тут такой бардак! Время, время!
Всё дальнейшее происходило в бешеном ритме.
– Так… – моя ненаглядная, бесцеремонно засунув куда-то боевых пташек, торопливо напяливала колготки. – Расставь все эти печки под окнами… нет, одну лучше к дивану. Выданную спецаппаратуру включай уже. Ещё на тебе рисовая каша с курагой и кальмары с брусникой. Ничего не успела, растяпа…
– Будут тебе кальмары с печками, – заверил я. – Ты забыла, – я протянул кружевной лифчик.
– Да ай! – она уже натягивала блузку. – Некогда!
– Без шуток, оденься потеплее, – я неодобрительно разглядывал наряд ненаглядной: кожаная юбочка-ультрамини, туфельки, полупрозрачная блузка и курточка-ветровка до пупа. – Знаешь, какой сегодня холод на улице? За ляжки будет щипать не хуже автобусного маньяка!
– Если ты скажешь, что тут у вас когда-то бывает тепло, я просто не поверю. Ты хотел бы, чтобы я встретила уважаемую делегацию в этих жутких штанах? Всё, пока-пока! – Чмокнув меня в нос, она выскочила на площадку.
Через оконное стекло было видно, как юркий «ушастик» резво взял с места и исчез за поворотом. Я вздохнул – систематическое пользование услугами автошофёра вообще-то разлагает… Этак, глядишь, через год все невеликие навыки вождения, приобретённые в автошколе, сойдут на нет…
Я криво усмехнулся. О чём забота, право… А будет он у нас, этот год?
Вся моя нарочитая бравада, порой мужицкая грубоватость, и её весёлая лихость пополам с хозяйственностью – всё это тоненький слой. Ледок повседневности над океаном разлуки. И пробивается порой сквозь трещины такая невыразимая нежность… и у меня щемит сердце. И тогда мы молча сидим на диване, и я глажу её по волосам, по лицу, осторожно дую на пальчики, сжав их в ладонях… И она смотрит на меня взглядом, какого нет больше нигде, во всей Вселенной. Какого просто не может быть.
Неужто у нас не получится?
Я шумно выдохнул воздух, тряхнул головой. Ладно… Что там у нас в очереди? Печки – каша – кальмары с брусникой. Действуйте, товарищ! И не забудьте переодеться в парадный фартук, кстати. Официальная делегация солидных учёных прибывает, а тут в доме разгуливает дикарь в перьях и с кольцом в носу… то есть в брюках.
Каша уже вовсю кипела, когда в прихожей раздался звук отпираемого замка.
– Проходите, уважаемые! Вот тут я и живу.
– Очень, очень любопытно… и мило! Э… прошу прощения, всё время забываю, как снимается эта амуниция… – Иномейские слова странно переслаивались в моей голове с шелестящим беззвучно-синхронным телепатическим переводом. Точнее, я просто понимал общий смысл сказанного.
– Давайте я вам всем помогу. Вот это вот так расстёгивается… ага, теперь просто стянуть с себя… вешайте снятое вот сюда, на крючки…
Я сделал над собой гигантское усилие, дабы подавить ухмылку – ответственная делегация ввалилась в зал, облачённая в одни длинные футболки. То есть трое мужчин в футболках, единственная же в компании учёная дама щеголяла в шёлковой комбинации. Так что моя ненаглядная в своей кожаной юбке, блузке и колготках выглядела на общем фоне почти мусульманкой, наглухо закутанной в чадру.
– А вот это Антон, познакомьтесь. Мой муж.
Нет, что ни говори, а светское воспитание у них там, на прекрасной Иноме, просто безукоризненное. Вот, пожалуйста – ни раскрытых от изумления ртов, ни дурацкого гыгыканья. Хотя смятение в мозгах немалое.
– Приветствую, уважаемые! – я поднял руку на манер Чингачгука, встретившего белых братьев. – Очень кстати, каша поспела!
Ничто так не помогает заполнить неловкую паузу, как предобеденная суета. Мужчины выкатывают и раздвигают стол, расставляют стулья, женщины тот стол сервируют… в общем, все трудятся плечом к плечу, и возникает чувство коллектива.
– …Такая маленькая тележка, мы втроём сзади еле разместились, – дама в комбинашке низко склонилась, расставляя столовые приборы и нимало не стесняясь открывающегося сзади вида. – Ройро, как самый массивный, сел спереди. Будь Саор и Ниал такими же богатырями, и мне пришлось бы выбирать, кому сесть на колени, – она засмеялась.
– Не слушай её, Антон. Айя больше всего на свете любит сидеть у мужчин на коленях.
– Нахалы, ох и нахалы! Когда это я просилась к вам на колени?
Я широко улыбался, слушая шутливую перепалку. А ничего так ребята, похоже. Ничего общего с чопорными учёными сухарями.
– Садитесь, садитесь уже! Каша стынет, чай стынет!
– М-м, вкусно! – Айя с удовольствием поглощала экзотическое иннурийское блюдо. – Это вот беленькое – зёрна риса, да? Ага, я его узнала! А вот это оранжевое чего такое? Сушёные плоды абрикоса? Саор, у нас есть в коллекции абрикос?
– Да не растёт он в этом климатическом поясе, – это уже моя ненаглядная. – Здешние деревья в большинстве совершенно бесплодны.
– Странно, ты не находишь? На месте аборигенов я бы давно заменила бесплодные заросли плодовыми деревьями. Лес должен кормить!
– Ройро, какой ужас! Ты ешь мясо млекопитающих!
– Да ладно врать-то, – импозантный широкоплечий мужчина с аппетитом поглощал кальмаров с брусникой. – Телепатор включен у меня, так что все ваши розыгрыши обречены на провал. Антон, это точно не рыба?
– Вообще-то кальмары моллюсками числятся, головоногими, – улыбнулся я.
– Слышали, коллеги? Головоногий и притом очень вкусный моллюск!
– Спасибо, Антон, спасибо, Вейла, – Ниал промокнул губы салфеткой. – Всё было замечательно вкусно. Вейла, ты наш проводник, каков план? График достаточно напряжённый.
– Прямо сейчас и поедем. И я бы предложила ради экономии времени и безопасности не соваться лишний раз в тинно.
– Два церка без сна, мы же свалимся…
– Да почему без сна? Вот тут и отоспитесь, в той комнате.
– Хм… а что, это идея. Но… мы вас не стесним? Четверо всё-таки.
– Стесните чуть-чуть, – засмеялась Вейла. – Но мы потерпим. Правда, Антоша?
– Да не вопрос, – я тоже засмеялся. – Главное, чтобы не слишком громко храпели!
Ртутная лампа уличного фонаря изливала свой резкий мертвенно-голубоватый свет, проникавший в незашторенное окно, на потолке, на светлом квадрате метались мутные тени древесных ветвей. Ветер гулял по ночному городу, завывая и присвистывая, словно в тоске – прошла зима, и нет уже той мертвящей силы в морозе… разве мороз это? Так, жалкий ночной заморозок… Скоро, совсем уже скоро. Считаные дни остались, и набухшие почки развернутся клейкими листочками, одевая лес в прозрачный изумрудный наряд. И станешь ты, ветер, тёплым и ласковым…
– Вейла…
– М?
– Не спишь?
Короткий смешок.
– Любишь ты, Антоша, задавать риторические вопросы…
Её тело было шелковистым и лишь чуть горячим – такое бывает у больного, только-только подловившего простуду. Как там правильно называется-то… да, субфебрильная температура. То есть это у гомо сапиенсов субфебрильная, а у обитателей прекрасной Иноме гипотермальная фаза.
– Ты даже ванну сегодня не приняла…
– А… завтра с утра… Я с ног валилась.
Я только сочувственно вздохнул. Экспедиция вернулась уже затемно, до самого заката работали товарищи учёные, в поте лица изучая флору Иннури… Вернулись переполненные впечатлениями и сразу полезли в ванну – первой Айя, как дама, потом мужчины… Каждый отогревался в кипятке по полчаса. Так что, когда ванна освободилась, моя ненаглядная уже и вправду едва удерживала веки раскрытыми.
– Мне казалось, вот упаду и усну, как камень в воду, – она говорила чуть слышно, чтобы не разбудить гостей. – А не идёт сон почему-то…
– Так иной раз бывает, когда переутомишься.
– Скажи, Антоша… если что… как ты будешь жить без меня?
Холодная лапка тронула сердце.
– Не говори так.
– Но ведь об этом тоже надо думать, – её глаза близко-близко и в темноте кажутся пугающе бездонными. – Ты же в курсе, какую пакость замыслила эта твоя воздыхательница. Комсорг и набирающий вес общественный деятель.
Пауза.
– Инструкция неумолима. Агент, попавший в поле зрения местных органов безопасности, должен быть выведен из работы и эвакуирован на Иноме.
Я приподнялся на локте.
– А теперь послушай меня. Я не хочу думать о том, что не должно случиться. Я ничего не хочу думать насчёт своего устройства в загробной жизни. Моя жизнь – ты. Здесь и сейчас. Местные органы? Плевать. Мы уедем на край света, в Сибирь. Или в Амазонию, или в Папуа – Новую Гвинею. И никто не сможет тебя у меня отнять. Ни дикари-иннурийцы, ни ваш иномейский спецназ.
Её глаза будто лучились незримым светом.
– Хороший ты какой, Антоша… Ладно. Я согласна даже на Папуа.
Губы, горячие и нежные, как у ребёнка…
– Олла кео йо кье, – прошептала Вейла, прижимаясь ко мне. – Возьми меня сейчас…
Глава 5
Солнцестояние
- Утро красит нежным светом
- Стены древнего Кремля,
- Просыпается с рассветом
- Вся советская земля!
Бодрый марш из репродукторов гремел, причудливо переслаиваясь эхом, делавшим часть слов неразборчивыми. А впрочем, чего тут разбирать? Всё и так ясно, даже без слов. Первомай, Первомай, сколько хочешь наливай!
– Ура, товарищи!
– Урааааа!
Вейла шагала в нашей колонне, цепко ухватив меня под руку. Глаза её сияли от возбуждения, то и дело иномейка с любопытством вытягивала шею, вертя головой направо и налево. Ну ещё бы, мелькнула у меня в голове посторонняя мысль. Для иномейского агента все эти празднества, во-первых, великолепная возможность для сбора социопсихологического и прочего ценного материала… а во-вторых, кто откажется побывать задаром, к примеру, на карнавале в Рио? Граждане тоже обращали изрядное внимание на красивейшую девушку с буйной копной чёрных волос и изумительной фигурой… а ноги! Это ж с ума сойти, какие ноги…
– Ревнуешь?
– И притом жестоко. Краешек попы зачем демонстрируешь трудящимся? Это будит в трудящихся дремучие инстинкты.
– М? – в её взгляде лёгкая растерянность. – Ты считаешь? Но ведь я же в колготках!
Я возвёл очи к светлым небесам. Это Ленке в глубине души понятно, что юбка-ультрамини наряд эротический. Но попробуйте убедить иномейку, что колготки-«паутинки» – это вовсе не разновидность штанов!
– Не переживай, – её глаза смеются. – Они тебе не конкуренты. Трудящимся только самый краешек, ненадолго и издали, тебе же всю, постоянно и вплотную!
Возразить было нечего.
– Антон! Привалов!
– Привет, Саня.
– Здравствуйте, девушка! Познакомил бы, что ли?
– Это вот Марина. Это Саня Кравченко, начинающий инженер и опытный баламут.
– Такой молодой и уже опытный?
– Не слушайте его, это он по злобй клевещет! Потрясно выглядите, Мариночка, я восхищён!
– Закатай губу, Санёк, – я демонстративно обнял ненаглядную за талию. – Что нам завещал товарищ Чапаев? Коня, шашку и жену не давай никому!
– Вот так всегда… Ни коня, ни шашки, и даже жён всякие шустряки уже расхватали!
Иномейка хохотала, блестя жемчужными зубками.
– А где-то наш комсорг? – я оглянулся. – Я Ниночку имею в виду…
– Как, ты не в курсе? – искренне изумился Санёк.
– Что я пропустил?
– Ну, в общем, деликатная болезнь у неё выявилась. Короче, в дурке она.
– Ого… – теперь уже я был изумлён. – Вот это да…
– Сам в недоумении, старик. Вроде такая активная была, рассуждала здраво, как Карл Маркс. И вот, такое несчастье.
– А где лежит?
– Да в Ганнушкина бают.
– Хм… где это?
– Ну, адрес вроде как улица Потешная, три. Вон девчонки пытались к ней скататься, навестить, проведать как и что, да завернули их. Закрытое заведение, без разрешения главврача ни-ни…
Однако, думал я с лёгкой оторопью. Не шутит, стало быть, иномейский резидент. Принял превентивные меры. И как умно ведь сработано. Это вам не тупая физическая ликвидация. Гуманизм? Гуманизм, само собой, имеет место быть. Покойника назад не вернёшь, а психа вполне можно вылечить. Но, сильно подозреваю, гуманизм тут не единственная причина и даже не главная. Любая безвременная кончина молодой девушки, даже железно замаскированная под инфаркт или самоубийство, всегда вызывает массу вопросов. А если, скажем, Ниночка уже успела капнуть в органы или заложила куда-нибудь письмо – «в моей смерти прошу винить такую-то»? Психушка – совсем иное дело. Ну ясен пень, инопланетная шпионка эта самая Марина, суккуб-инкуб и прочая нечистая сила… да вы лежите, лежите, больная, не надо нервничать. Вот сейчас укольчик поставим, и сразу станет легче… А насчёт инопланетных агентов не переживайте, никуда они не денутся, все в итоге у нас окажутся. Так что спите спокойно, вам вредно волноваться!
– Ребята, как насчёт по чуть-чуть? – Коллеги явно намеревались разогреться.
– Ой, нет, спасибо! Нас ждут у Антона, там уже и стол накрыт, роднёй манкировать нельзя! – Иномейка, как всегда, мгновенно выдала подходящую версию. Здорово их там натаскивают на курсах, ничего не скажешь…
– Ну всё, мы исчезаем! Ещё раз с праздником всех! – Вейла потянула меня за руку, выводя из рассасывающейся толпы.
– С праздником!
Проспекты и улицы столицы были наполнены праздничным гулом и бодрыми победными маршами.
– Что-то не так?
– Потешная улица… – я криво усмехнулся. – Потешно, да…
Глаза иномейки сузились.
– А ты как думал, Антоша?
Прежде чем ответить, я задумался. А в самом деле, чего я ожидал?
– Скажи… что она знала-то, эта Ниночка? Что вообще могла знать?
Вейла чуть усмехнулась.
– Кроме «знать» есть ещё и «догадываться». Мужчин-иннурийцев деморализуют мои ноги, и больше они ни на что не глядят. Женщина, пристально следящая за успешной соперницей, способна подметить ой как немало.
В памяти послушно всплыло: «Она тварь! Она же нелюдь, суккуб, Антон, неужели ты не видишь?!»
– И в этом она права, – иномейка вновь усмехнулась, жёстко. – Нелюдь я. Любая медкомиссия подтвердит. Тем более патологоанатом.
– Ладно… – я встряхнулся. – Нас дома ждут!
– Ка-акая гостья!
– Здравствуйте, Алёна Павловна. Эдуард Николаевич, здрасте.
После того памятного дня, 8 марта, отношение моих родителей к потенциальной невестке стало не то чтобы отрицательное, но, скажем так, настороженное. Особенно мамы. Вне сомнения, женское сердце чуяло, насколько серьёзно прикипел сын к сей девушке. Отсюда и опасения – не сломает ли девица-красавица судьбу родного сына. Кольцо на пальце – это ведь так, внешний признак. Как и штамп в паспорте. Пальцы сыночка могут быть совершенно свободны от колец, однако что в том толку, если его сердце эта Марина заберёт с собой да и вывезет за пределы СССР?
– Эдуард Николаевич, а что вы на демонстрацию не пошли? Сегодня первый день хорошая погода.
– Так вышел я уже из пионерского возраста. Это вон Ленке впору с девчонками резвиться, да вам ещё с Антоном как молодым специалистам…
– Ленка обещала вернуться или как? – Я уже резал на кухне хлеб.
– Да кто её знает, когда она вернётся. – Мама мешала в посудине салат-оливье с непривычным ожесточением.
– Что случилось, ма? – негромко спросил я.
– Ничего пока не случилось.
– А мы не будем её ждать, – поднялся с дивана отец. – Нахохочется с подружками, проголодается, прибежит как милая. Мы-то за что должны страдать? Трудящиеся голодать не должны! У нас тут не Африка! Верно, Марина?
– Святая правда, Эдуард Николаевич, – в глазах «Марины» уже роились смешинки. – Не Африка у нас тут. Ой, не Африка! Три дня назад ещё была такая не Африка, зубы клацали.
– Просто нужно потеплее одеваться, – встряла мама, расставляя посуду.
– И с этим тоже трудно поспорить, – иномейка вздохнула. – Если исходить из экономии тепла, в Москве нужно почти всегда ходить в тёплой куртке и штанах. Ватных желательно. Но скажите, Алёна Павловна, вот вам никогда не приходила мысль, что женщины и молодые девушки в особенности в мешковидных нарядах выглядят безобразно?
– Почему обязательно безобразно?
– Вот видите… Вы привыкли. Присмотрелись. И безобразное кажется вам нормальным.
– Есть же вполне элегантные пальто, приталенные…
– Есть, есть. Но ходят-то в большинстве в мешковидных куртках. Привычка – страшная сила.
– Судя по вашим словам, Марина, вы только-только из мест, где под пальмой на ножке стоят фламинго.
– Я этого не говорила, прошу заметить, – улыбка Вейлы стала ослепительно-неотразимой. – Но я это всё к чему… Будь я одна, скорее всего, тоже не слишком заморачивалась бы собственным внешним видом. Ходила бы в мешке с рукавами, штанах и плевать. Но теперь со мной Антон. И я просто не могу, не хочу и не могу выглядеть плохо. Кто-то ещё пялится на мои ноги? Тоже плевать. Главное, чтобы видел ОН. Чтобы смотрел на меня, не отрывая глаз, – да, я так хочу. И прошу простить, Алёна Павловна, мою прямоту. А также юбку, которую, судя по вашему взгляду, вы полагаете излишне откровенной.
– Есть такое насчёт излишней откровенности, – рассмеялась мама. – Ну да лезть в чужой монастырь со своим уставом дело безнадёжное. Прошу к столу! Антон, ты чего там копаешься?
– Глинтвейн готовлю! – я уже вносил в зал поднос с чайником, прикрытым махровой салфеткой, и толстостенными пузатыми чашками, предварительно разогретыми кипятком. – Первомай, Первомай, сколько хочешь наливай!
– Вы балуйтесь, я же, с вашего позволения, водочки выпью, – отец раскупорил «Столичную». – Признаться откровенно, Вейла, мне история вашего с Антоном романа представляется крайне интригующей.
– Отчего вы назвали меня этим детским прозвищем, Эдуард Николаевич? – иномейка чуть подняла бровь. – Нет, просто интересно. Я уже почти забыла его.
– Да вот Антошка по ночам всё время бредил – Вейла да Вейла… Так детское прозвище, стало быть?
– Ну да, – не моргнула глазом моя ненаглядная. – Времён игры в вампиров, ведьм и фантомасов.
– Но как же вы познакомились? Среди Антошкиных знакомых вас, Марина, я не припомню, хоть убейте.
– Не терзайте себя сомнениями, Эдуард Николаевич, – рассмеялась «Марина». – Не были мы знакомы до той роковой ночи. Мальчишки тогда жестоко подшутили надо мной, оставив в одной ночнушке на кладбище. К счастью, не все глупые мальчишки жестоки. Вот один такой глупый, но добрый мальчишка и попался мне тогда.
– Марина, дико извиняюсь, но не могу не задать ещё вопрос. Насчёт фотографии.
Улыбка иномейки была теперь сродни иномейскому солнышку, вдвое более яркому, чем на Иннуру.
– Видите ли, Эдуард Николаевич, глупыми бывают не только мальчишки. Как ещё могла отблагодарить двенадцатилетняя девчонка, перекачанная романтизмом по самую макушку, своего благородного спасителя? Реального спасителя, между прочим, – я тогда могла банально замёрзнуть насмерть. Возможно, девушке более взрослой могла прийти в голову мысль и о… гм… более серьёзном вознаграждении. Но мы были ещё детьми.
Улыбка погасла.
– А потом что-то случилось. То есть это я теперь знаю, что у Антоши была амнезия. Тогда же, когда Антон меня не узнал, я просто подумала, что он тоже… ну… такой же скот, как и те мальчишки. Насмеялся надо мной и теперь делает вид, что не знаком… И решила больше никогда не попадаться ему на глаза. Сделать это нетрудно, если живёшь в Москве, всё-таки город довольно немаленький. Потом смертельная обида прошла, всё покрылось толстым слоем пыли… До встречи в автобусе.
Это же надо уметь так гладко врать, мелькнула в моей голове очередная посторонняя мысль. Прямо готовый фант-роман, а не легенда. Здорово всё-таки готовят иномейских агентов.
– Звучит убедительно, – в глазах отца тоже зажглись огоньки, причём довольно иронические. – Эх, молодёжь… Ладно. Я ещё водочки выпью, с вашего благоволения.
– А это что у вас там, гитара? – иномейка чуть вытянула шею.
– А… это Антошка вон баловался, а теперь Ленка.
– Можно?
Достав гитару, которую Ленка украсила легкомысленным розовым бантом, Вейла уселась поудобнее на стул, закинув ногу на ногу, пощипала струны, настраивая инструмент.
– Эль Кондор.
И полилась древняя, гордая и грустная мелодия. И зазвучал её голос, бесконечно родной и ещё более волшебный.
- Yaw kuntur llaqtay urqupi tiyaq,
- maymantam qawamuwachkanki kuntur kuntur.
- Apallaway llaqtanchikman,
- wasinchikman chay chiri urqupi,
- kutiytam munani kuntur kuntur…
Последний звук струны затихал долго, словно в электронном ревербераторе.
– Однако… – первым пришёл в себя отец. – У вас талант, Марина, у вас определённо огромный талант. Признаться, эту песню я привык слышать в ином ключе… Симон и Гарфункель…
– Это песня древнего народа инков, убитого пришельцами, – теперь в глазах иномейки тлел потаённый огонь. – Вышеупомянутые Симон и Гарфункель просто украли песню убитого народа. А также не упомянутые вами Пол Саймон и Даниэль Аломиа Роблес.
– Гм… Многие маститые музыкальные критики не согласятся с вами. Многие полагают, Пол Саймон и Даниэль Роблес обессмертили её.
– Я полагаю иначе, и моё мнение, увы, в данном случае единственно правильное. Вне зависимости от того, что там себе полагают всевозможные ваши маститые. Эта песня убитого народа, народа инков, и петь её следует на родном языке.
– Мало кто знает этот язык.
– Кто не знает, пусть не поёт. Это просто плагиат, Эдуард Николаевич.
Огонь в глазах иномейки разгорался с силой.
– Представьте себе ситуацию. Некие пришельцы напали на эту страну – вот эту, где мы сейчас все находимся. Истребили весь русский народ, остатки загнали в глухие углы. Присвоили и освоили трофеи. И культурные тоже, совершенно верно. Перевели стихи Пушкина на свой язык, а оригинал на помойку. Как вам такой вариант?
– По-моему, вариант крайне мерзкий, – подал я голос.
– Вот Антон всё понимает. Именно мерзкий.
– Да уж… – отец крякнул. – Должен признать, вы открылись с совершенно неожиданной стороны, Марина.
– О, у меня ещё много неоткрытых сторон! – рассмеялась Вейла, возвращаясь в прежний, лучезарно-улыбчивый облик. – Правда, Антоша?
– …Ну ты бесподобно спела, слушай. Я просто потрясён. Когда научилась? Ведь вот только вчера говорила, не умею пока…
– И не вчера, Антоша, а в прошлом году. Вот скажи, отчего так – я каждый твой шаг помню, а ты даже не вникаешь в дела ненаглядной? М-м? Тоже деморализован моими ногами? – Её глаза смеялись.
Я вздохнул.
– Ноги ладно, ноги можно перетерпеть. Вот глазищами твоими точно деморализован. Гляну, и будто время останавливается…
Её глаза ласкали меня.
– Ты удивишься, но я тоже. Мне кажется, ты был всегда…
Какие тёплые и нежные у неё губы… не оторваться…
– М-м… ну всё уже, всё, – её грудь глубоко вздымалась. – До дома…
– Это долго… – до чего всё-таки замечательная вещь, эта юбка-ультрамини…
Читать бесплатно другие книги:
