Креативный класс. Люди, которые создают будущее Флорида Ричард

28,1

35,1

Хьюстон — Шугар-Ленд — Бэйтаун (штат Техас)

27,2

33,0

Хартфорд — Уэст-Хартфорд — Ист-Хартфорд (штат Коннектикут)

26,7

39,7

Риверсайд — Сан-Бернардино — Онтарио (штат Калифорния)

25,7

27,4

Оклахома-Сити (штат Оклахома)

25,4

33,0

Буффало — Ниагара-Фолс (штат Нью-Йорк)

24,9

31,3

Даллас — Форт-Уэрт — Арлингтон (штат Техас)

24,9

34,3

Балтимор — Таусон (штат Мэриленд)

24,8

37,7

Детройт — Уоррен — Ливония (штат Мичиган)

24,5

34,5

Канзас-Сити (штаты Миссури и Канзас)

24,2

34,8

Источник: Gary Gates, How Many People are Lesbian, Gay, Bisexual and Transgender? UCLA Williams Institute, April 2011.

Университет как центр креативности

Потенциал университета как двигателя регионального экономического развития захватил воображение бизнес-лидеров, политиков и ученых — и это сбило их с пути истинного. Была создана некая теория, которая подразумевает наличие прямой связи между университетскими исследованиями, коммерческими инновациями и постоянно растущей сетью новых компаний. Таково наивное и механистическое представление о вкладе университетов в развитие экономики.

Университет — действительно ключевой институт креативной экономики, однако далеко не все понимают его истинную роль. Университет не просто осуществляет большое количество исследовательских проектов, которые могут перерасти в новые компании. Для того чтобы вносить значимый вклад в региональный рост, он должен выполнять три взаимосвязанные функции, отражающие три «Т» креативных городов [6].

Технология. Университеты — центры передовых исследований в самых разных областях, от программного обеспечения до биотехнологий. Кроме того, это важный источник новых технологий и создания новых компаний на их основе.

Талант. Университеты притягивают к себе таланты, словно магнит. Привлекая выдающихся исследователей и ученых, они становятся центром стремления для аспирантов, стимулируют создание новых компаний и поощряют другие компании размещать поблизости свои офисы, создавая тем самым цикл самоусиливающегося роста.

Толерантность. Университеты способствуют созданию прогрессивного, открытого и толерантного человеческого климата, который помогает привлекать представителей креативного класса. Многие университетские городки, от Остина до Айова-Сити, всегда были теми местами, где могут найти свой дом геи и другие «аутсайдеры».

Под воздействием всех этих факторов университеты способствуют обеспечению качества места в тех городах, где они расположены.

Я считаю, что в креативной экономике исследовательские институты — один из основных (если не самый главный) центр креативности. Бостон не стал бы чудом высоких технологий без Массачусетского технологического института. Кремниевая долина была бы немыслима без Стэнфордского университета, ее давнего креативного ядра. Во многих регионах, получивших высокий рейтинг по индексу креативности, расположены крупные исследовательские институты. К их числу относятся такие городские агломерации, как Сан-Франциско, Большой Вашингтон, Сиэтл и Бостон, а также классические университетские городки: Мэдисон, Берлингтон, Боулдер и Энн-Арбор.

В конце 2011 года в Нью-Йорке был объявлен конкурс на строительство научно-технического кампуса на острове Рузвельта, заявки на участие в котором подали в том числе Стэнфордский университет и Университет Карнеги — Меллон, но в итоге предпочтение было отдано совместному проекту Корнелльского университета и Израильского технологического института «Технион». Билл Келлер из New York Times так высказался по этому поводу: «Это попытка мэра Майкла Блумберга создать центр предпринимательского образования, который с помощью венчурного капитала будет способствовать созданию новых компаний и обогатит экономику города». Сам мэр заявил: «Цель Нью-Йорка стать глобальным лидером в сфере технологических инноваций теперь достижима. Создание нового современного института на территории города позволит нам обучать предпринимателей и создавать рабочие места будущего. Это партнерство обладает огромным потенциалом, поскольку у нас общая цель — сделать Нью-Йорк родным домом для самых талантливых специалистов мира».

Правда, университет не может выполнить такую задачу в одиночку — это необходимое, но не достаточное условие для создания новых высокотехнологичных компаний и обеспечения экономического роста. Окружающее сообщество должно иметь возможность освоить и использовать инновации и технологии, которые изобретаются в университете, а также быть заинтересованным в создании более развитой инфраструктуры и обеспечении тех элементов качества места, которые нужны представителям креативного класса. Экономист Майкл Фогарти обнаружил, что защищенная патентами интеллектуальная собственность неизменно мигрирует из университетов в старые промышленные регионы (такие как Детройт и Кливленд), в регионы с развитой сферой высоких технологий (такие как район Бостона и залива Сан-Франциско) и городскую агломерацию Нью-Йорка. Для того чтобы превратить интеллектуальную собственность в экономическое благосостояние, креативные сообщества, в которых расположены университеты, должны быть способны освоить и использовать ее в рамках социальной структуры креативности.

Университет — только часть этой социальной структуры. Сообщества обязаны обеспечить другие ее элементы — экономическую инфраструктуру и качество места, что необходимо для удержания привлеченных университетом талантливых специалистов. Стэнфордский университет превратил Кремниевую долину в центр высоких технологий не сам по себе, так же как Массачусетский технологический институт сам по себе не сделал это в Кембридже. Обветшалые окрестности Кендалл-сквер в районе МТИ нужно было отремонтировать и восстановить, а заброшенные фабрики и склады использовать в качестве помещений для начинающих компаний и фондов венчурного капитала, не говоря уже о ресторанах, микропивоварнях, кафе и отелях. В Остине были приняты энергичные меры, направленные не только на создание бизнес-инкубаторов и компаний венчурного капитала, но и на обеспечение возможностей для активного отдыха и других составляющих качества места, соответствующего потребностям креативных людей. В Филадельфии была создана новая организация Campus Philly, которая работает над тем, чтобы сделать город и регион более привлекательными для студентов колледжей, а также удерживать и привлекать недавних их выпускников. Крупные университеты города, особенно Пенсильванский, применяют новые, более согласованные подходы к возрождению прилегающих территорий, делая инвестиции в местные школы, принимая участие в реконструкции домов и фасадов зданий, а также открывая медицинские центры и другие учреждения для местных жителей, студентов и преподавателей. Университетские и региональные лидеры в таких городах, как Провиденс, Питсбург и Балтимор, сделали очень многое для обеспечения качества места в своих университетах и вокруг них.

Месть самодуров

Почему же многим сообществам не удается использовать значительные креативные активы, которые у них есть? Дело не в том, что эти города не стремятся к росту. В большинстве случаев их руководители считают, что делают все возможное для развития инноваций и высоких технологий. Однако чаще всего они либо не могут, либо не хотят делать то, что нужно для создания среды обитания, привлекательной для креативного класса. На словах они признают необходимость привлекать таланты, но на деле вкладывают все средства в привлечение крупных розничных сетей, финансируют строительство торговых центров и конференц-залов, а также пытаются заинтересовать крупные компании в переводе колл-центров в свои корпоративные парки. Или же пытаются придать своим городам привлекательный вид, уничтожая старые аутентичные районы и торговые кварталы и создавая на их месте новые типовые районы, что вынуждает представителей креативного класса покидать такие места.

Во времена, когда так трудно направить истинную политическую волю на достижение практически любой цели, по всей стране города один за другим формируют политический капитал для привлечения инвестиций в размере сотен миллионов долларов в строительство профессиональных стадионов. Однако реальная экономическая цель таких объектов не имеет ничего общего с потребностями города. Последние исследования показывают, что стадионы не только не приносят городам реального дохода, но и сокращают его [7]. Подумайте хотя бы об альтернативных издержках. Представьте себе, сколько можно было бы сделать, будь эти сотни миллионов долларов потрачены на что-либо действительно полезное, например на университетские исследования или благоустройство городских районов и создание объектов инфраструктуры, которые действительно могут привлечь талантливых людей. Ни один участник моих фокус-групп и интервью из числа представителей креативного класса не сказал, что профессиональные спортивные команды играют хоть какую-то роль в принятии решения о том, где жить и работать. Почему же большинство общественных деятелей не способны направить свои усилия на развитие тех аспектов жизни города, которые имеют большое значение для местного сообщества и его экономического будущего — или хотя бы представить себе, что подобные аспекты существуют?

Ответ прост. Эти города попали в ловушку прошлого. Экономист Мэнсер Олсон74 давно обратил внимание на то, что упадок стран и регионов — это следствие организационной и культурной «закупорки артерий», которую он назвал институциональным склерозом [8]. По утверждению Олсона, тем городам, регионам и странам, которые развивались и процветали в одну эпоху, очень трудно, а порой и невозможно, взять на вооружение новые организационные и культурные модели, какую бы выгоду те ни приносили. В результате процесс инноваций и развития перемещается в другие города и регионы, способные адаптироваться к таким переменам и использовать их в своих интересах. Олсон считает, что именно по этой причине Соединенные Штаты Америки превзошли Великобританию в экономическом развитии. Пророческий диагноз экономиста объясняет упадок таких великих городов организационной эпохи, как Детройт, Кливленд и Питсбург, развитие таких креативных центров, как Кремниевая долина и Остин, а также адаптивность крупных городов, таких как Нью-Йорк и Лос-Анджелес. Культурные и поведенческие нормы, обеспечивавшие успех этих городов, были настолько сильными, что это помешало распространению новых норм и установок, свойственных креативной эпохе. Вместо того чтобы стимулировать креативность, они подавляли ее, вынуждая талантливых людей искать более подходящие и перспективные места. Уход этих людей, в свою очередь, привел к исчезновению большинства стимулов к переменам.

Поскольку мне приходится много путешествовать и выступать с лекциями, я придумал удобный способ отличать города, ставшие частью креативной эпохи, от тех, что попали в ловушку прошлого. Если представители городских властей говорят мне, что я могу одеться по своему усмотрению, ведут на ужин в обычное современное кафе или ресторан и, самое важное, предлагают открыто говорить о роли разнообразия и геев, я прихожу к выводу, что этот город сможет привлечь представителей креативного класса и будет процветать в зарождающуюся креативную эпоху. И наоборот, если мне предлагают надеть деловой костюм и галстук, ведут на ужин в частный клуб и просят поменьше говорить о роли богемы и геев, я прихожу к выводу, что этот город столкнется с трудностями в привлечении креативных специалистов.

Вскоре после публикации первого издания книги меня пригласили в Торонто для участия в публичном диалоге с Джейн Джекобс, который шутливо был назван «Обед с Диком и Джейн». Я задал своей собеседнице вопрос: почему одним городам удается идти вперед, а другие попадают в ловушку прошлого? Джейн Джекобс ответила, что огромный резерв креативной энергии имеется во всех городах, но ее подавляют, как она выразилась, «самодуры» — люди, которые стремятся все контролировать и считают, что они, и только они одни, знают, что необходимо их городу или региону. Эти люди часто говорят «нет» и реагируют на новые инициативы или идеи комментариями подобного рода: «Вот так у нас здесь все устроено», «Из этого ничего не выйдет» или «Почему бы вам не отправиться в какое-нибудь другое место?»

В предисловии к австралийскому изданию моей книги местный предприниматель Терри Катлер упомянул о некоторых таких «самодурах» в своем рассказе о встрече авторитетных представителей интеллигенции и общественных деятелей, на которой он изложил мои основные идеи о разнообразии и экономическом росте. «Собравшись с духом, — пишет он, — я изложил выводы Флориды относительно связи между богемностью и разнообразием в местах расположения высокотехнологичных компаний. Возникшее в зале почти осязаемое отвращение к столь радикальному и безвкусному рецепту достижения успеха не оставляло никаких сомнений в том, что эти общественные деятели явно отдали бы предпочтение благородной нищете» [9].

Венчурный инвестор Пол Грэм, основатель компании Y Combinator, финансирующей стартапы Кремниевой долины, долго и напряженно размышлял над тем, какие именно факторы позволят создать успешный центр развития начинающих компаний. Он пишет, что большинство городов и регионов, стремящихся сделаться следующей Кремниевой долиной, стали не более чем «тараканьими ловушками» для стартапов: «Умные, амбициозные люди туда приезжали, но компании так и не появлялись» [10]. По мнению Грэма, эти места как будто были обрызганы «стартапицидом». Кремниевая долина и некоторые другие места отличаются тем, что в них царит атмосфера, которая стимулирует, а не разрушает стартапы и тот менталитет, который лежит в основе их развития. «Проблема не в том, что большинство городов губят стартапы, а в том, что их гибель подразумевается по умолчанию и города ничего не делают для того, чтобы их спасти, — добавляет Грэм. — Не следует считать, что все города обрызганы “стартапицидом”; правильнее было бы исходить из того, что все стартапы отравлены, а некоторые города обработаны противоядием».

Жаркая полемика о креативном классе

Работая над первым изданием книги, я даже представить себе не мог, что моя теория открытости и толерантности как факторов экономического роста вызовет столько полемики. И все же я открыл путь всем этим спорам. Один из критиков язвительно отметил, что считать уличных музыкантов в футболках и джинсах главным фактором регионального роста просто смехотворно. Еще один заявил, что я допускаю ошибку, придавая слишком большое значение «холостякам, молодым людям, гомосексуалистам, софистам и трендоидам». За десять лет, прошедших с момента публикации первого издания книги, меня обвиняли в разрушении традиционных семейных ценностей, пропаганде гомосексуализма, а также в подрыве самих основ иудеохристианской цивилизации.

Меня критиковали как правые, так и псевдолевые:

Новому поколению либеральных городских властей и политиков, выступающих за расширение функций правительства, идеи Флориды дают возможность вести разговоры об экономическом развитии, придерживаясь при этом знакомого курса на большие расходы… Флорида предлагает некий эквивалент диеты по принципу «есть что угодно и худеть». Да, действительно можно создать столь необходимые рабочие места, приносящие доход, не принимая таких неприятных мер, как сокращение правительства и уменьшение налогов, столь привлекательных для предпринимателей старой экономики, которые носят крахмальные рубашки и значки масонских лож на отворотах пиджаков. Можно обойтись без всего этого и перейти сразу же к новой экономике, в которой будущее происходит уже сейчас. Можно привлечь капиталистов из креативного класса Флориды («конские хвосты», джинсы, рок-музыка и все такое) посредством либеральных мер правительства с широкими полномочиями: поощрение разнообразия, «прогрессивное» социальное законодательство и расходование бюджетных средств на культурную инфраструктуру [11].

А со стороны левых звучали обвинения в пресловутой «продажности»:

В конечном счете все предложения Флориды — это не более чем призывы к созданию на местах коммунитарных организаций из представителей привилегированного креативного класса при умеренной поддержке государственного сектора в сфере обеспечения приемлемых в культурном отношении форм джентрификации и потребления. Нет никаких возражений против дошедшего до наших дней «порядка», который сводится к свободе действий, ориентированной на рынок. …Флорида не просит ни карт-бланш на новые правительственные программы, ни существенных привилегий для низших слоев общества, не принадлежащих к креативному классу, ни даже изменения системы законодательного регулирования экономики. Его призывы к расширению полномочий креативного класса могут быть реализованы относительно безболезненным способом — посредством переделки уличных фасадов и ненавязчивого процесса джентрификации. Это, как справедливо отмечают критики, не более чем городская политика в стиле капучино с большим количеством пены в виде пустой болтовни [12].

В статье в журнале American Prospect меня обвинили в том, что я, по сути, обдирал простодушных людей в сильно пострадавших от кризиса городах Ржавого пояса, произнося там свои речи, консультируя группы экономического развития, и объявляя затем, что они обречены [13]. Предполагаемая «неопровержимая улика» представляла собой единственное предложение в статье, опубликованной в 2009 году в журнале The Atlantic: «Мы должны отдавать себе отчет в том, что не можем остановить упадок некоторых регионов и что было бы просто глупо даже пытаться делать это» [14]. Но дело в том, что это замечание касалось правительственной программы оказания финансовой помощи крупным автомобилестроительным компаниям, которые довели себя до банкротства. Я имел в виду, что кризис нарушил перспективы некоторых мест, причем это касается не только старых промышленных городов, но и городов Солнечного пояса, возведенных «из песка», тогда как другие смогут восстановиться гораздо быстрее.

Всю свою жизнь я жил, работал и учился в промышленных городах. Я всегда верил и до сих пор верю в то, что они могут вернуться к процветанию (и даже былому величию). Как мы видели, в некоторых городах это уже произошло. Однако в наше время ключевые факторы экономического роста — это не масштабные государственные программы, ориентированные на возрождение старых отраслей промышленности, а принимаемые на уровне местных сообществ меры, направленные на обеспечение разнообразия и использование всех возможных аспектов креативности. В свое время Райан Эйвент из журнала Economist так отреагировал на эту статью:

Этот человек ездил из города в город, призывая местных лидеров быть дружественными по отношению к геям, поддерживать художников, поощрять креативность и строить такие объекты благоустройства, как велосипедные дорожки. Возможно, он ошибался в своем предположении, будто эти меры приведут к оздоровлению экономики. Однако я сказал бы, что он ошибался насчет секрета успешного развития городов в меньшей степени, чем те, кто призывает городские власти предоставлять налоговые льготы потенциальным работодателям, или те, кто считает необходимым проводить промышленную политику, ориентированную на возврат городов Среднего Запада к временам былой производственной славы» [15].

Урбанист Аарон Ренн прибавил к этому следующее:

Я мог бы даже предположить, что если во всем этом и есть обман, то искать его следует в другом месте. Городские власти нанимают таких известных людей, как Флорида, для того чтобы они выступили с одной-двумя лекциями, а также инициируют несколько художественных проектов, имеющих кратковременный успех, — и все это за совсем небольшие деньги. Они рассказывают повсюду, что «кое-что делается» и что «грядут перемены». А затем возвращаются к тому, что хотят делать на самом деле — а именно тратить деньги на все остальное [16].

В эссе, опубликованном в журнале American Prospect, критиковали не столько меня самого, сколько якобы циклический характер моей теории: «В основе теории Флориды лежит тавтология, которая сводит на нет ее содержательную ценность: креативные люди стремятся в те места, которые притягивают много креативных людей. Флорида вывел этот аргумент относительно замкнутого цикла на новый уровень, заявив, что отныне клуб победителей не принимает новых членов» [17]. На самом деле эта тавтология и есть механизм, лежащий в основе жизни городов, а также процесса урбанизации и экономического развития. Ренн описывает его как систему положительной обратной связи. «Такие математические истины, как 2 + 2 = 4 — тоже тавтология, — пишет он. — Положительная обратная связь — это такая система, в которой то или иное следствие воспроизводит само себя». Эйвент прибавляет к этому следующее:

Такая тавтология не просто лежит в основе теории Флориды — она описывает фактический механизм функционирования экономики городов. Главная ценность динамичных в экономическом отношении городов — это люди, которые в них живут. Если в прошлом компании платили большие деньги за землю, ради того чтобы быть рядом с угольными месторождениями или морскими портами, учитывая экономические преимущества этих объектов, то сейчас они платят большие деньги за то, чтобы быть рядом с талантливыми специалистами. Такая склонность к концентрации в определенных регионах обусловлена рядом факторов. Компаниям необходимо быть рядом с покупателями и клиентами. Работникам надо быть рядом с компаниями. Компаниям нужно быть рядом с работниками. Там, где есть много компаний и много работников, непременно будут и компании, обслуживающие этих работников (как в бизнесе, так и обеспечении потребительских возможностей), а предоставление этих услуг привлечет дополнительные компании и дополнительных работников. Все хотят быть там, где есть нужные люди, и им трудно уехать в другое место, поскольку в этом месте нет таких людей. В итоге география городов приобретает неравномерную структуру. Люди объединяются в большие группы, поскольку в этом есть свои преимущества [18].

Я — открытая книга. У меня нет никаких скрытых намерений. На протяжении всей академической карьеры, которая насчитывает более трех десятков лет, моя работа была сосредоточена на одном — определить ключевые факторы экономического роста. Когда мне приходится выступать перед аудиторией, которую интересуют прежде всего вопросы искусства, культуры и разнообразия, я всегда начинаю с извинений: я не изучал эти предметы, говорю я, и имею всего лишь поверхностное представление о них. Я начал заниматься вопросами искусства, культуры и разнообразия (на достаточно позднем этапе своей карьеры) только по одной причине: по моему мнению, именно эти факторы лежат в основе экономического роста.

Для полноты информации следует отметить, что я независим с политической точки зрения, консервативен в финансовом отношении, придерживаюсь либеральных взглядов на развитие общества и я сторонник сильной международной конкуренции и свободной торговли. На момент написания этой книги я человек средних лет, белый, американец итальянского происхождения, женат, традиционной сексуальной ориентации. Я голосовал и служил под началом демократов, республиканцев и представителей независимых партий и поддерживаю тесное сотрудничество с мэрами и губернаторами, а также с деловыми, политическими и общественными лидерами, имеющими разные точки зрения на вопросы экономического развития. В состав основной группы моих коллег и сотрудников входят исследователи из США и других стран, зарегистрированные демократы и республиканцы, крайне левые социалисты и закоренелые консерваторы, либералы и либертарианцы, люди, состоящие и не состоящие в браке, геи и представители традиционной сексуальной ориентации, недавние выпускники колледжей и люди среднего возраста. Нас всех объединяют не политические цели, а твердое намерение определить движущие силы экономического роста и повышения уровня жизни.

Позвольте мне внести ясность в свою позицию. Я не выступаю за то, чтобы предоставить правительству карт-бланш. Я всегда безоговорочно придерживался мнения, что крупные проекты развития, осуществляющиеся по принципу «сверху вниз», — основная часть проблемы. Я открыто критикую бессмысленные общественные проекты, такие как строительство стадионов и планы возрождения центральных городских районов, основанные на уничтожении их наследия. На самом деле я призывал к установлению моратория на подобные правительственные мегапроекты. Я не выступаю против правительственных расходов из принципиальных соображений (бывают случаи, когда необходимо делать значительные инвестиции). Однако я утверждаю, что истинное экономическое развитие должно быть ориентировано на людей, быть органичным и опираться на местное сообщество. Я далек от того, чтобы отдавать предпочтение креативному классу перед любыми другими социальными группами. Моя теория гласит, что мы должны использовать креативность всех без исключения людей. Я указал на растущее неравенство в плане оплаты труда, недоступность жилья и усиливающуюся неравномерность нашего мира как на главные проблемы нашего времени, для решения которых требуются новые институты и новый общественный договор. Я призываю все сообщества мудро тратить свои деньги, делать пусть мелкие, но важные дела и предпринимать все возможное, чтобы быть открытыми для всех.

Назад в города

В первом издании книги я говорил о начале процесса возвращения в города, подпитываемого формированием креативного класса и креативной экономики. Я привел тогда данные Бюро переписи населения США за 2000 год, которые говорили о том, что эта тенденция имеет место в самых разных городах, от Нью-Йорка до Окленда (штат Калифорния). Кроме того, в первом издании я упомянул и о том, что, по данным доклада «О положении городов», опубликованного в 2000 году Департаментом жилищного строительства и городского развития США, рабочие места в сфере высоких технологий составили 10 процентов от всех рабочих мест в центральных районах городов и почти столько же в пригородах, а также что в 1990-х темпы увеличения количества рабочих мест в этой отрасли в три раза превышали средние показатели роста занятости по стране [19]. Эту тенденцию я проиллюстрировал на примере Сиэтла. По данным исследования Пола Соммерса и Дэниела Карлсона из Вашингтонского университета, почти половина рабочих мест в сфере высоких технологий была сосредоточена в самом Сиэтле (большинство — в центральном деловом районе, на Пайонир-сквер и в Беллтауне), и 35 процентов рабочих мест находились в пригородных районах [20]. Результаты этого исследования показали, что большинство высокотехнологичных компаний отдают предпочтение городской среде по причине ее «вертикальной структуры, наличия специализированных магазинов, уличной жизни, развлечений и близости к замечательной смеси деловой и культурной жизни». Поскольку многие сотрудники Microsoft предпочитали жить в центре города, в компании даже организовали автобусный маршрут для перевозки людей в главный офис, расположенный в Редмонде. В первом издании книги я цитировал слова бывшего мэра Сиэтла Пола Шелла, который сказал, что ключ к успеху состоит в «создании места, где может развиваться креативный опыт» [21].

Города использовали свойственное им разнообразие. По данным исследования, проведенного в 2001 году, в двадцати одном крупном городе США многие люди начали возвращаться в центральные районы [22]. Сравнив выводы доклада Департамента жилищного строительства и городского развития США «О положении городов» с нашими собственными показателями инноваций и разнообразия, мы с Гэри Гейтсом обнаружили четкую корреляцию по ряду параметров. Имела место положительная корреляция между городскими агломерациями с процветающими центральными районами и нашими показателями развития сферы высоких технологий. Кроме того, городские агломерации с большой численностью населения в центральных районах получили также высокие значения гей-индекса, индекса богемности и сводного индекса разнообразия [23].

С тех пор процесс возвращения в города еще больше ускорился. После экономического кризиса 2008 года многие крупные американские города пережили период наиболее стремительного роста за всю свою историю. По результатам исследования, проведенного в 2010 году Институтом Брукингса, почти две трети городов с населением более миллиона жителей, «в том числе Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Чикаго, росли в 2008–2009 годах быстрее, чем за год до этого, а в 23 городах численность населения увеличивалась более стремительными темпами, чем в середине десятилетия, когда многие мигранты массово переезжали в пригородные районы, поселки и небольшие города. Чикаго, Даллас, Денвер, Сиэтл и Вашингтон — в прошлом году во всех этих городах наблюдался самый стремительный рост за все десятилетие». В отчете о результатах исследования также было сказано, что «за вторую половину десятилетия разница между ростом численности населения в пригородных районах и городах существенно сократилась (1,1 процента и 1 процент в 2008–2009 годах по сравнению с 1,3 процента и 0,6 процента в 2004–2005 годах) [24].

Повышение значения городских зон высоких технологий

В период моей работы над первым изданием книги пригородный «ботанистан» оставался доминирующей моделью развития индустрии высоких технологий. За прошедшее время произошел существенный сдвиг в сторону модели, которую я обозначаю термином «городская зона высоких технологий». В Сиэтле, где в 2000 году уже начался процесс возвращения в центральные районы, он был более заметен. Район Сиэтла Саут-Лейк-Юнион, развитие которого инициировал Пол Аллен, стал крупным центром высоких технологий, средоточие которых — главный офис компании Amazon. Сан-Франциско начал конкурировать с Кремниевой долиной как место для талантливых специалистов и стартапов, одним из которых стала компания Twitter. Такие городские зоны высоких технологий начали появляться не только в США. Лондонское Кремниевое кольцо — один из ведущих центров высоких технологий в Европе; старые, в прошлом богемные, районы Берлина тоже превратились в такую зону.

Ведущие высокотехнологичные компании тоже стремились открыть офисы в городах. Например, Google расширила деятельность за пределы своего комплекса Googleplex в Кремниевой долине, открыв офисы в Нью-Йорке, Лондоне, Торонто и других крупных городах. Нью-йоркский офис компании оказался настолько успешным, что в 2010 году Google выкупила все здание, в котором арендовала офисные площади, за 1,8 миллиарда долларов, прибавив еще 222 тысячи квадратных метров площади к 51 тысяче квадратных метров, которые она уже занимала к тому времени (площадь этого здания, расположенного на Восьмой авеню, 111 в Челси, больше площади Empire State Building). Под угрозой лидерство Кремниевой долины или нет, вряд ли можно сомневаться, что в первом десятилетии XXI века индустрия высоких технологий начала возвращаться в городские районы. В 2010 году в журнале Harvard Business Review была опубликована статья Back to the City («Назад в города»), в которой было отмечено, что для многих компаний «пригороды потеряли свой блеск». Эта статья предупреждает, что «компании, которые не понимают и не учитывают этого в своих планах, могут пострадать в долгосрочной перспективе» [25].

Некоторые аналитики даже выдвинули предположение, что смещение фокуса в сторону городских зон высоких технологий поставило Нью-Йорк в более выгодное положение по сравнению с Кремниевой долиной. Никто не говорит о том, что Нью-Йорк одержит первенство в качестве главного национального и мирового центра высоких технологий; эти аналитики обратили внимание только на то, что городская среда, олицетворение которой — Нью-Йорк, имеет бесспорные преимущества. Двадцать первого сентября 2010 года в своем блоге в Washington Post Доминик Базулто отметил, что «за прошедшие два года самыми интересными стартапами стали такие компании, как Foursquare, Etsy, Tumblr, Gilt Groupe, Boxee и Kickstarter, — и все они были созданы в Нью-Йорке. В период, когда затраты на запуск стартапа сократились почти до нуля, представители креативного класса города открывают новые компании поразительно быстро. При этом они полностью меняют целые отрасли, от средств массовой информации до индустрии моды и искусства».

Кремниевая долина, вне всяких сомнений, остается примером для всего мира. Именно это место посещают высокопоставленные иностранцы, когда хотят привезти инновации на родину. Тем не менее нью-йоркская модель может оказаться более подходящей для европейских городов, стремящихся стать центрами инноваций, — особенно тех, где плотность населения позволяет добиться такой цели. К числу таких густонаселенных городов относятся Мумбай и Шанхай — там модель Кремниевой аллеи более целесообразна, чем модель Кремниевой долины [26].

В своем выступлении в 2006 году не кто иной, как обитатель Кремниевой долины Пол Грэм, отметил, что, несмотря на преимущества и влияние, у нее есть один серьезный недостаток. «Тот рай, который Шокли открыл в 1956 году, превратился в одну гигантскую парковку, — сказал Грэм. — Сан-Франциско и Беркли — замечательные города, но они находятся почти в 70 километрах. Центральный район Кремниевой долины — это унылый, сильно разросшийся пригород. Там замечательный климат, что делает это место гораздо более приятным, чем унылые разросшиеся пригороды большинства других городов. Однако конкурирующий район, которому удастся избежать такого разрастания, получит серьезное преимущество» [27]. Пол Грэм был как нельзя более прав. «Сейчас весь мир стал конкурентом Кремниевой долины, — заявил летом 2011 года в New York Times венчурный инвестор Фред Уилсон. — Ни одна страна, штат, регион или город больше не может претендовать на бесспорное лидерство в сфере высоких технологий» [28].

Данные подтверждают этот вывод, во всяком случае в определенной степени. Двадцатого июля 2011 года в журнале Crain’s New York Business было сказано, что Нью-Йорк превзошел Бостон, став вторым по величине центром высоких технологий. «По данным PricewaterhouseCoopers и Ассоциации венчурного капитала США, во втором квартале в городскую агломерацию Нью-Йорка хлынул поток венчурных инвестиций в размере 642,2 миллиона долларов, причем более 416 миллионов были направлены на развитие интернет-компаний. Это сопоставимо с эпохой Новой Англии, когда 22 интернет-компании получили 290 миллионов долларов» [29]. И это был не единичный случай: городская агломерация Нью-Йорка (в основном Манхэттен) привлекала более 500 миллионов венчурного капитала уже третий квартал подряд, причем эта тенденция сохранилась и в дальнейшем. Нью-Йорк действительно превзошел Бостон, собрав 896 миллионов долларов по сравнению с 866 миллионами долларов, которые удалось привлечь Бостону. Затем на протяжении десяти месяцев 2011 года венчурный капитал Нью-Йорка вырос до 2,2 миллиарда долларов, более чем в два раза, чем за весь предыдущий год (эти данные были указаны в следующем отчете Crain’s New York Business). Впрочем, несмотря на стремительное увеличение объема венчурного финансирования нью-йоркских стартапов, эти средства составляли только четверть от более чем 8 миллиардов долларов венчурного капитала, полученного компаниями Кремниевой долины за тот же период [30].

В основе этой тенденции лежит тот факт, что все больше городов и городских центров (не только Нью-Йорк) начали еще сильнее притягивать к себе талантливую молодежь. По данным исследования, проведенного организацией CEOs for Cities в 2011 году, после 2000 года количество молодых людей с высшим образованием в возрасте от 25 до 34 лет в центральных городских районах (примерно в радиусе пяти километров от центра города) увеличивалось в два раза быстрее, чем в других частях 51 крупнейшей городской агломерации [31]. Количество выпускников со степенью бакалавра, живущих в центральных городских районах, возросло в 2000–2009 годах на 26 процентов по сравнению с 13 процентами в отдаленных пригородных районах. В пяти городских агломерациях, таких как Нью-Йорк, Вашингтон, Бостон, Чикаго и Сан-Франциско, более двух третей жителей центральных городских районов имеют дипломы о высшем образовании.

Какие поразительные перемены по сравнению с прошлым! В 1970–1980-х, когда я учился в колледже и магистратуре, мои преподаватели утверждали, что структурные изменения в обществе и промышленности нанесли большинству городов смертельный удар. Многоэтажные заводские здания, такие как в районе Сохо в Нью-Йорке и Флэтс в Кливленде, оказались заброшенными из-за перевода производства на крупные одноэтажные промышленные предприятия, расположенные на незастроенных земельных участках в районе Солнечного пояса или за рубежом, которые обеспечивали такие преимущества, как массовое производство и экономию за счет масштаба. Государственная политика, поощряющая владение собственными домами, а также выделение субсидий на строительство громадных систем автомагистралей — все это способствовало перемещению в пригородные районы, которое еще больше ускорилось в связи с бегством белых из крупных городов в 1960-х годах.

Городское правительство пыталось остановить этот процесс посредством поддержки единственного направления деятельности, которое осталось в городах, — строительства все более высоких и густонаселенных деловых кварталов, заполненных правительственными и некоммерческими организациями. Когда многофункциональные здания оказавшихся в упадке городских районов были снесены ради реконструкции городов, они превратились в города с небоскребами-призраками, где было много работников днем и которые становились пустыми и опасными после 17:00, когда работники из числа представителей среднего класса садились в автомобили и отправлялись домой в пригород, оставляя город беднейшим слоям населения.

Я видел все эти перемены в собственной жизни. Я родился в 1957 году в Ньюарке — этот город стал ярким примером упадка американских городов. В пору моей юности Ньюарк (место, которое так красноречиво описывал Филип Рот) был настоящей страной чудес для маленького мальчика. Он представлял собой смесь промышленных предприятий, процветающих мультиэтнических окраин и состоятельного центрального района. По выходным вся наша семья собиралась в доме моей бабушки в Северном Ньюарке, районе с преобладающим итало-американским населением. Теплыми вечерами мы часто принимали участие в велогонках, которые проходили в парке Бранч Брук; в праздники отправлялись в торговый район, в такие универмаги, как Bamberger’s. Самые теплые воспоминания тех времен — о воскресных днях, проведенных с отцом, особенно когда он брал меня с собой в публичную библиотеку Ньюарка и отпускал бродить среди стеллажей, где я зачитывался книгами о городской Америке.

А затем почти в одночасье все изменилось. Я хорошо помню, как летом 1967 года, когда мне было десять лет, мы с отцом ехали по центральному району Ньюарка. Некогда многолюдные улицы были уставлены баррикадами, многие здания горели. Повсюду была полиция, гвардейцы и броневики, приехавшие туда, чтобы подавить мятеж. Офисное здание газеты Newark Star Ledger, в которой работала моя мама (и где я часто бывал), превратилось в крепость, окруженную колючей проволокой. В последующие годы я видел упадок Victory Optical — огромного завода, на котором работал мой отец и который на протяжении многих лет был неплохим источником средств к существованию для этнических семей Ньюарка и прилегающих районов. Для многих людей, росших в тех же условиях, что и я, упадок промышленных районов и процветающих городских центров Америки означал конец золотого века страны.

Однако за прошедшее десятилетие в судьбе городской Америки произошли кардинальные перемены к лучшему. Вопреки пессимистическим прогнозам экспертов города начали возрождаться. Многие из них стали любимым местом для креативных людей и компаний. Безусловно, не для всех компаний и не для всех креативных людей (многие из них по-прежнему отдают предпочтение пригородным и сельским районам), но для достаточно большого числа. Возвращение людей и экономической активности в города обусловлено несколькими факторами. Начнем с того, что за прошедшие 40 лет уровень преступности в городах очень понизился. Отчасти это можно объяснить более эффективной охраной правопорядка, но в гораздо большей степени это связано с растущим разнообразием и улучшением условий жизни в самих городах [32]. Сейчас семейные пары с детскими колясочками свободно прогуливаются по тем кварталам, по которым до недавнего времени боялись ходить даже самые смелые горожане.

Города стали более чистыми, чем раньше. В них больше нет печей, работающих на каменном угле, мусоросжигателей и предприятий тяжелой промышленности. Как показали Дэвид Оуэн и другие авторы, в городах больше зеленых насаждений и более благоприятная экологическая среда [33]. Многоквартирные дома со смежными стенами легче отапливать, чем отдельные частные дома, а из-за высокой плотности населения люди реже ездят на автомобилях и чаще пользуются общественным транспортом или ходят пешком. Обитатели городов устраивают пикники в городских парках; любители кататься на роликовых коньках и велосипедисты ездят по специальным дорожкам, расположенным там, где раньше ходили поезда, а воднолыжники скользят по поверхности некогда токсичных рек.

В погоне за размером

Преимущества размера нельзя отрицать. В крупных городах более крупные рынки, больше людей и ресурсов для решения проблем. К тому же в них выше плотность населения, поэтому люди поддерживают более тесные контакты, что увеличивает их энергию и обеспечивает более эффективное использование ресурсов. Кроме того, в более крупных городах больше людей с высоким уровнем образования. Однако в погоне за размером можно зайти слишком далеко: многие экономисты, урбанисты и первые лица городов возводят размер в фетиш. Эдвард Глейзер утверждает, что города должны быть еще больше и еще выше, поскольку «высокие здания обеспечивают взаимодействие между людьми, лежащее в основе экономических инноваций и самого прогресса». В марте 2011 года он написал в журнале The Atlantic, что ограничения на землепользование нужно ослабить, потому что они «привязывают города к прошлому и уменьшают будущие возможности. Если города не смогут расти ввысь, они будут расти вширь. Если заморозить строительство в городе, он станет строиться где-то в другом месте» [34].

Рассматривать простое размещение как можно большего количества людей в одном месте в качестве основного экономического преимущества городов — это ошибка, хотя ее можно объяснить, поскольку, на первый взгляд, дополнительный доход от увеличения масштаба постоянно растет. Однако на самом деле плотность населения имеет предел, после достижения которого размер добавочного дохода начнет сокращаться. Гигантские здания и огромные небоскребы могут (а во многих случаях так и происходит) играть роль вертикальных пригородных зон, в рамках которых гораздо легче вести деловую и личную жизнь, отказавшись от спонтанных, ничем не ограниченных контактов и встреч, придающих городам так много энергии. Великие азиатские города относятся к числу самых крупных, с самой высокой плотностью населения, но их творческий импульс не идет ни в какое сравнение с такими местами, как Нью-Йорк и Лондон в сфере финансов, Париж в индустрии моды, Милан в области дизайна или Кремниевая долина в сфере высоких технологий. Преимущество названных городов состоит в том, что они приспособлены для пешеходов, их многофункциональные здания состоят из среднего количества этажей, в них много баров, кафе и других общественных мест, а также оживленная уличная жизнь, которая способствует взаимодействию между людьми.

Имеет ли плотность населения значение? Ответ на этот важный вопрос попытались найти Питер Гордон и Сэнфорд Икеда в процессе тщательного эмпирического исследования этой темы. Они сопоставили два типа плотности населения. Первый — это «примитивная плотность», которая ассоциируется с увеличением высоты зданий. Авторы исследования отмечают, что сама по себе плотность населения не обеспечивает процесса инноваций, создания новых компаний и экономического развития. «Если бы это было возможно, — пишут они, — то окружные тюрьмы или переполненные болельщиками улицы вокруг стадиона Yankee были бы разнообразными и динамичными в экономическом отношении местами. На самом деле это не так. Тюрьмы не динамичны по очевидным причинам, а улицам вокруг стадионов не свойственно это качество, поскольку у них нет основы для динамичного долгосрочного роста, хотя они могут поддерживать такой бизнес, как продажа бейсболок и хот-догов». Слишком высокая плотность населения может подавлять поток и обмен информацией и идеями, так же как и слишком низкая. Только равновесие между плотностью населения и свободой передвижения пешеходов по городу (а также другими факторами подобного рода) обеспечивает реальные культурные и экономические преимущества.

Второй тип плотности населения Гордон и Икеда называют плотностью Джейн Джекобс. Такая плотность свойственна городам со смешанной, дружественной по отношению к пешеходам средой, которая способствует неформальному общению между людьми, взаимодействию и обмену. По словам авторов исследования, такая плотность максимально увеличивает количество «потенциальных неформальных контактов обычного человека в определенном общественном месте в любой момент времени» [35]. Она не только обеспечивает крайне важное наблюдение за улицей самими жителями ради безопасности («глаза на улицу») и способствует неформальному потоку и обмену знаниями и информацией, но и создает спрос на местные продукты. Все это приводит к формированию разнообразия, причем не только среди населения и этнических групп, но и во вкусах, предпочтениях и потребностях. В этом и состоит суть «плотности Джейн Джекобс», которая связана со смешанным использованием городской среды и экономическими функциями и аутентична и «достаточно уникальна, для того чтобы привлекать людей извне». Однако даже сама Джейн Джекобс говорила: «Плотность населения может стать слишком высокой, если достигнет уровня, при котором она по каким-либо причинам начинает подавлять разнообразие, вместо того чтобы стимулировать его. Именно это и может произойти, и это самое главное, что необходимо учитывать, анализируя уровень того самого “слишком высоко”». Затем она прибавила: «При отсутствии условий для пешеходов плотность может стать серьезной проблемой» [36].

Креативные пригороды и сельские районы

Напротив, мысль о том, что кластеризация может иметь место только в центральных городских районах такого рода, как Манхэттен, недальновидна и ограниченна. Ни одна из крупнейших городских агломераций Америки (Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Чикаго) не вошла в мой список 30 агломераций с самым высоким индексом креативности. И хотя любая инновационная деятельность требует взаимодействия между людьми, не каждый вид взаимодействия должен иметь место между пешеходами. Кремниевая долина, самое инновационное место на планете, хронически зависит от автомобилей. Представители музыкальной индустрии, переехавшие в Нэшвилл, говорят, что удобство передвижения на автомобиле (на встречу за обедом, на работу в студию или на какое-либо мероприятие) — один из основных факторов привлекательности этого города.

Пригородные модели, основанные на использовании автомобильного транспорта, неизбежно становятся менее эффективными в случае увеличения масштаба, но это не значит, что они не могут работать.

Во многих пригородных районах есть большой фонд креативного класса и человеческого капитала. Доля выпускников колледжей приближается к 50 процентам от общей численности взрослого населения только в некоторых городских агломерациях, таких как Боулдер и Сан-Хосе, Дэнбери и Стэмфорд. Между тем в пригородном районе Бетесда высшее образование есть у более чем восьми из десяти взрослых, а в Принстоне, Хайленд-Парке, Парк-Форесте и Пало-Альто выпускники колледжей составляют три четверти от численности взрослого населения. Примерно две трети взрослых имеют дипломы колледжа в Бирмингеме, пригороде Детройта, а также в пригородных районах: Рестоне, Корал-Гейблсе, Эванстоне и Санта-Монике.

В некоторых из этих пригородных населенных пунктов активно стимулируется развитие креативной экономики. В Ферндейле, расположенном рядом с Детройтом, продвигают местную художественную среду, строят доступное жилье и рекламируют город как дружественный по отношению к геям. В Арлингтоне увеличили плотность населения, построив многофункциональные многоэтажные комплексы рядом с одиннадцатью станциями метро, входящими в систему Metrorail, а также содействуют развитию независимых компаний в старых районах. Это место волнующих контрастов с замечательными кафе, винтажными магазинами одежды и местами, где можно послушать музыку инди рядом со сверкающими офисными башнями и ресторанами. В Белвью, расположенном недалеко от Сиэтла, на протяжении определенного времени уже занимаются вопросами модернизации центральных районов, повышения плотности населения и смешанного использования городской среды. Не так давно в городе приступили к реализации проекта точечной застройки в рамках крупной программы трансформации зоны между Белвью и Редмондом — городского земельного участка площадью около 370 гектаров вдоль заброшенного участка автомагистрали, на котором планируется построить объекты многофункционального назначения, линию скоростного трамвая, новые улицы, парки и свободные зоны.

Несмотря на зависимость пригородов от автомобильного транспорта, наиболее успешны те из них, где обеспечены условия для свободного передвижения пешком по городу. В ходе исследования, проведенного в 2008 году Кристофером Лейнбергером в Институте Брукингса, в 30 крупнейших городских агломерациях США было обнаружено более 150 пригородных районов с удобной для пешеходов средой обитания [37]. Джонатан Левин из Мичиганского университета вместе со своими коллегами провел исследование, по данным которого было установлено, что более одной трети американцев предпочли бы жить в районах, удобных для передвижения пешком. Дома в них стоят дороже, чем в более отдаленных районах с низкой плотностью населения. В 2009 году урбанист Джо Кортрайт организовал исследование CEOs for Cities, в ходе которого были проанализированы данные о продаже 90 тысяч домов в пятнадцати крупных городских агломерациях. В двенадцати из пятнадцати агломераций возможность свободного передвижения пешком по городу обеспечивала надбавку к цене домов в размере сотен тысяч долларов (например, в пригородных зонах округа Колумбия) [38]. Мы с Шарлоттой Мелландер обнаружили, что в городских агломерациях с удобными для пешеходов пригородными зонами больше объем производства, более высокий уровень дохода и человеческого капитала, более высокие цены на жилье, а также больше представителей креативного класса, запатентованных изобретений, высокотехнологичных отраслей и специалистов по высоким технологиям, не говоря уже о более высоком уровне счастья [39].

Тенденция к обеспечению свободного передвижения пешком обусловлена тремя основными факторами. Во-первых, удобные для пешеходов пригородные районы обладают многими характеристиками лучших городских кварталов, но там нет свойственной городам суматохи. Многие переезжают туда с появлением семьи — люди рассчитывают найти там безопасность и доступ к хорошим школам, не отказываясь при этом от тех удобств, к которым они привыкли в городе. Даже если они переезжают в пригород из-за удобства передвижения пешком, такие преимущества этих районов, как смешанное использование и средняя плотность населения, обеспечивают должный уровень инноваций и повышения эффективности посредством кластеризации. Многие из самых успешных пригородных районов обладают теми же качествами, что и лучшие городские кварталы: активная уличная жизнь, плотность, разнообразие. Как и в городе, люди встречаются в кафе и других публичных местах; они обсуждают различные проекты и заключают сделки. В действительности между лучшими городскими и пригородными районами гораздо больше общего, чем принято считать.

Во-вторых, как показали результаты исследования, проведенного в 2003 году в масштабах всей страны, более половины американцев предпочли бы больше ходить пешком и меньше ездить на автомобилях [40]. В то же время большинство обитателей пригородных районов не хотят переезжать в город. Они хотели бы, чтобы лучшие аспекты городской жизни (ее оживленность, удобства и возможность свободного перемещения пешком) сами переместились к ним.

Последний фактор привлекательности свободы передвижения пешком связан с уменьшением размера домов, вызванным жилищным кризисом. Произошел сдвиг в сторону так называемой новой нормы, когда люди берут меньше кредитов, покупают меньше вещей, проводят больше времени с семьей и друзьями и пытаются сделать свою жизнь более осмысленной. На первый взгляд может показаться, что это не более чем беспочвенные мечтания оторванных от реальности умников с левыми взглядами, но так и есть на самом деле. В 2009 году журнал Builder провел исследование, в ходе которого были сделаны весьма неожиданные выводы: люди больше не хотят ездить в самые отдаленные уголки района застройки, чтобы приобрести самый большой дом, который могут себе позволить. Сейчас именно такие дома вообще не продаются. Современные покупатели (среди которых оказалось неожиданно много молодых женщин) ищут дома поменьше, расположенные недалеко от города, в районах с парками и различными объектами культурной инфраструктуры. В настоящее время стремительно растет рынок энергоэффективных домов площадью до 120 квадратных метров, что намного меньше огромных особняков площадью 400–500 и более квадратных метров, которые пользовались большой популярностью всего несколько лет назад. «Мы вступаем в новую эпоху жилищного строительства: покупатели теперь стремятся к духовному удовлетворению, а не к материальной выгоде», — к такому выводу пришел журнал Builder, и это совсем не те слова, которые мы привыкли слышать от представителей строительной отрасли.

Однако далеко не все пригородные районы процветают. Многие из них, если не большинство, не имеют возможности создать компактные зоны вдоль старых трамвайных линий или возле станций пригородных поездов; не во всех районах есть зоны с прекрасными старыми зданиями, созревшие для джентрификации. Многие пригороды представляют собой беспорядочно разросшиеся, безликие места с разобщенными обитателями, которые живут в типовых домах, расположенных на больших участках, и ездят на работу в город, преодолевая большие расстояния. Пригородные районы и поселки пережили наиболее заметные последствия великой рецессии, поскольку по миллионам домов ипотеки обесценились и многие из них перешли в собственность залогодержателей. В то же самое время во многих внутренних городских зонах проходит процесс джентрификации, разрушающий жизнь малоимущих людей, вынужденных переезжать в пригородные районы, где сейчас обитает третья часть бедняков страны — на 1,5 миллиона больше, чем в городах. По данным исследования Института Брукингса, численность жителей пригородных районов из малоимущих слоев населения растет в пять раз быстрее, чем в городах [41]. Некоторые пригороды, оказавшиеся в самых неблагоприятных условиях, уже пережили переломный момент (подобно тем совершенно новым домам на окраинах Лос-Анджелеса, которые невозможно было продать и которые не так давно были снесены бульдозерами вместе с их панорамными окнами, гранитными столешницами, вихревыми ваннами и тому подобным оснащением); и большинство из них не находятся на грани исчезновения [42]. Как бы там ни было, наши пригороды продолжают жить.

То же самое происходит и с сельскими районами. Мне часто задают вопрос: как ваша теория учитывает сельские районы, не остаются ли они за пределами креативной эпохи? Вкратце ответ сводится к тому, что у разных сельских районов разная судьба: одни процветают, тогда как другие отстают в развитии. Дэвид Макгранахан и Тимоти Воян из Министерства сельского хозяйства США провели масштабное исследование, в ходе которого сравнили сельский и городской креативный класс в более чем трех тысячах административных округах США. В итоге они пришли к выводу, что в сельских районах на долю креативного класса приходится 20 процентов работников — это меньше, чем 31 процент в городских агломерациях [43]. Однако профессиональная структура сельского креативного класса, состоящего из «менеджеров, специалистов высокого уровня в сфере продаж, ученых, инженеров, преподавателей университетов, художников и дизайнеров, аналогична структуре городского креативного класса». Основное различие состоит в том, что в состав сельского креативного класса входит меньше выпускников колледжей и их средний возраст выше, чем у представителей городского креативного класса. Исследования Макгранахана и Вояна также показали, что в сельских округах с высокой концентрацией креативного класса находятся ведущие университеты (авторы исследования приводят в качестве примера Корнелльский университет в Итаке, штат Нью-Йорк), а также что в них много таких объектов инфраструктуры, как горы, озера и другие привлекательные части ландшафта.

Реконструкция пригородных районов

Восстановление приходящих в упадок пригородных и сельских районов может оказаться самой серьезной задачей возрождения городских агломераций — гораздо более серьезной по своему масштабу, размаху и затратам, чем задача возрождения центральных городских районов. В книге Retrofitting Suburbia («Реконструкция пригорода») Эллен Данхэм-Джонс из Технологического института Джорджии и Джун Уильямсон из Городского колледжа Нью-Йорка рассказали о нескольких самых перспективных подходах к возрождению городских окраин [44]. Например, в Фениксе (штат Аризона) три заброшенных длинных торговых центра, расположенных на пересечении Сороковой авеню и Кэмпбелл-стрит, были превращены в ресторан, продуктовый магазин высшего разряда, изысканную булочную и коктейль-бар. Этот район застройки, получивший название Le Grande Orange, стал настоящим центром притяжения для тех, кто хочет пообедать в ресторане и сделать покупки, а также для местных покупателей домов, желающих жить в пределах пешеходной досягаемости от этого комплекса. Район National Harbor, представляющий собой совокупность отелей, жилых зданий, пристаней для яхт, парков, магазинов, а также развлекательных площадок внутри и вне помещений, строится на месте двух потерпевших неудачу проектов в округе Принс-Джордж (штат Мэриленд). После завершения строительства этот комплекс растянется вдоль реки Потомак более чем на два километра.

По данным исследования, проведенного PricewaterhouseCoopers в 2001 году, каждый пятый торговый центр либо прекратил свою деятельность либо находился на пути к этому, а после экономического кризиса ситуация только усугубилась [45]. Однако некоторые из них стали местом для реализации целой волны проектов возрождения. В окрестностях Сент-Пола автостоянка вокруг бездействующего торгового центра, построенного на месте мусорной свалки, была превращена в водоем, что привлекло интерес девелоперов к строительству новых таунхаусов в прибрежной полосе. В пригороде Денвера Лейквуде (штат Колорадо) на месте бездействующего торгового центра, расположенного на земельном участке площадью более 40 гектаров, строится комплекс из 22 многоквартирных домов с парками, автобусными маршрутами, ресторанами, магазинами и 1300 домохозяйствами — такого центрального района в Лейквуде еще не было. Восемь из тринадцати региональных торговых центров в районе Денвера планируют провести полную реконструкцию или уже завершили этот процесс.

Возможно, самый крупный проект реконструкции осуществляется в Тайсонс-Корнере (штат Вирджиния), который представляет собой классический пример зависящего от автотранспорта, беспорядочно разрастающегося города-спутника. Расположенный у пересечения трех крупных автомагистралей, этот город может похвастать 2,3 миллиона квадратных метров офисных площадей и более чем 370 тысячами квадратных метров торговых площадей (в том числе одним из крупнейших торговых центров на Восточном побережье). Хотя здесь живет всего 15 500 человек, в рабочие дни численность населения увеличивается до 120 тысяч. Несколько десятилетий назад девелоперы провозгласили Тайсонс-Корнер проектом будущего — одним из сотен новых вытянутых, зависимых от автомобилей городов-спутников, которые должны были сделать старые торговые центры городов устаревшими. Однако, несмотря на все те рабочие места и доходы от налогов, обеспечиваемые городом, в последнее время дела идут не лучшим образом. Постоянные дорожные заторы и отсутствие человеческой энергии привели к тому, что покупатели домов начали отдавать предпочтение другим местам, а некоторые компании, офисы которых были расположены в городе, вернулись в округ Колумбия. Когда руководители метрополитена округа Колумбия объявили о продолжении линии метро до аэропорта имени Даллеса, которая должна была пройти через Тайсонс-Корнер, самые жаркие споры разгорелись не вокруг того, нужна ли эта линия, а вокруг того, следует ли прокладывать ее под землей. Это было дорогостоящее решение, но оно позволяло высвободить землю для уплотнительной застройки; и 22 июня 2010 года наблюдательный совет округа Фэрфакс принял комплексный план преобразования города из «беспорядочно разрастающегося пригородного офисного парка» в «круглосуточно действующий городской центр, где люди живут, работают и развлекаются». Реконструкцией Тайсонс-Корнера занимаются его самые крупные девелоперы и землевладельцы. Они стремятся сделать город удобным для пешеходов, создать в нем более интегрированную совокупность объектов смешанного назначения и обеспечить связь с ближайшим крупным городом посредством общественного транспорта. В этом есть доля иронии: типичный американский город-спутник стремится стать местом, отличительными качествами которого будут удобство для пешеходов, экологическое строительство, доступ к общественному транспорту и множество объектов общественной инфраструктуры, таких как парки и велосипедные дорожки, — нечто весьма напоминающее настоящий большой город.

По всей территории США есть множество других возможностей для осуществления изменений. Неиспользуемые поля для игры в гольф можно превратить в парки и заповедники; благоустроить заброшенные площадки автосалонов, создав на их месте новые районы смешанного назначения. По мнению Данхэм-Джонс и Уильямсон, целые коммерческие коридоры «реконструируются таким образом, чтобы скорее интегрировать, а не изолировать объекты различного назначения и превратить пустующий асфальт в городские кварталы». Девелоперы закладывают автостоянки возле станций пригородных поездов и строят над ними высотные и среднеэтажные здания офисного, коммерческого и жилищного назначения; они прокладывают улицы по территории ранее огороженных корпоративных кампусов и строят там рестораны, магазины и зоны общего пользования. Хотя экономический кризис замедлил реализацию большинства амбициозных проектов по реконструкции пригородных районов, это придало импульс общественным инициативам и мерам по восстановлению окружающей среды — элементам благоустройства пригородных районов, играющих не менее важную роль, чем рестораны, кафе и небольшие магазины. Данхэм-Джонс и Уильямсон отмечают, что большинство таких реконструированных пригородов весьма далеки от органичной аутентичности «настоящих городов», однако они способствуют формированию местного сообщества и готовят почву для дальнейшего развития. Реконструкция пригородных зон в сотнях других городских агломераций изменит образ жизни американцев и заложит основу для будущего экономического процветания. Такая перепланировка и новая застройка заброшенных коммерческих объектов станет главной отличительной чертой девелопмента следующего поколения.

Таланты в городах и пригородных районах

Мы давно знаем, что человеческий капитал — основной фактор экономического роста, но в ходе большинства исследований его оценивают либо по странам, либо по городским агломерациям. Но как распределен человеческий капитал в пределах городских агломераций? И как это может повлиять на развитие региона? Городские агломерации существенно отличаются друг от друга по форме и размеру. В некоторых из них есть центральные городские районы с высокой плотностью населения и концентрацией бизнеса — например, в городской агломерации Большого Нью-Йорка в районе Манхэттена наблюдается высокая концентрация бизнеса и значительная концентрация жителей с высокими уровнем дохода и квалификацией, представляющих собой ценный человеческий капитал. Другие городские агломерации, такие как Лос-Анджелес или Атланта, имеют более разросшуюся структуру, а ценный человеческий капитал (жители с высоким уровнем дохода и высокой квалификацией) обитает преимущественно в пригородных районах.

В 2011 году мы с Шарлоттой Мелландер и Кевином Столариком провели исследование, в ходе которого использовали статистические модели для изучения влияния распределения человеческого капитала в пригородных и городских районах городских агломераций на уровень доходов и стоимость жилья в разных регионах. В итоге мы пришли к выводу, что пригороды и города выполняют разные функции, но играют в равной мере важную роль в региональном развитии. Человеческий капитал пригородных районов — это ключевой фактор в городских агломерациях небольшого и среднего размеров, численность населения которых не превышает миллиона человек. В этом есть смысл. В небольших агломерациях легче передвигаться; там меньше дорожных пробок и достаточно места в центральных районах. Квалифицированные специалисты могут жить в отдаленных районах агломерации и в случае необходимости с легкостью добираться до центра.

Тем не менее, как только численность населения агломерации превышает один миллион, это усиливает роль человеческого капитала центрального города. В более крупных городских агломерациях была обнаружена еще более сильная корреляция между человеческим капталом центральных городов и уровнем дохода и стоимостью жилья в регионе. По мере увеличения размера агломераций этот эффект становился еще сильнее. В городских агломерациях с численностью населения свыше трех миллионов жителей объем человеческого капитала почти в два раза превышал соответствующий показатель в агломерациях с численностью населения от 1 до 3 миллионов человек. Это тоже интуитивно понятно. В крупных городских агломерациях людям приходится дальше ездить на работу, там больше дорожных пробок, поэтому специалисты с высоким уровнем квалификации стремятся жить в центре.

В целом мы обнаружили, что распределение человеческого капитала между пригородами и городами оказывает большее влияние на экономическую эффективность городских агломераций, чем мы ожидали. Практически на каждом этапе нашего анализа результаты были более серьезными, когда мы разделяли человеческий капитал в пригородных районах и городах, чем в случае анализа общего уровня человеческого капитала во всей городской агломерации в целом.

Страна городских агломераций

Поверьте мне, убежденному урбанисту, который прожил в центральных районах городов почти всю свою жизнь: мои коллеги совершают большую ошибку, пытаясь поставить под сомнение процесс субурбанизации как таковой. Около половины американцев живут в пригородах, причем подавляющее большинство из них вполне этим довольны. Более двух третей обитателей пригородов (68 процентов) довольны или очень довольны своим местом жительства; 57 процентов оценили свои районы как лучшие или почти лучшие. Эти данные получены в ходе исследования, проведенного мной в сотрудничестве с Институтом Гэллапа; его результаты представлены в моей книге Who’s Your City? По итогам другого исследования, выполненного Pew Research Center, было установлено, что больше всего удовлетворены своим выбором места жительства обитатели пригородных районов с высшим образованием: 62 процента из них заявили, что не представляют себе лучшего места для жизни [46].

Брюс Кац из Института Брукингса сказал по этому поводу следующее: «Истинная Америка — это не большие города, пригороды или маленькие городки, а городские агломерации, которые объединяют все эти места в единую социально-экономическую среду. Мы — не страна больших городов и пригородных районов, мы — страна городских агломераций» [47]. Я полностью согласен с этим мнением. Городская агломерация включает в себя не только центральные районы города, но и прилегающие к нему пригородные зоны. Границы городской агломерации, обозначенные и законодательно установленные федеральным правительством, отображают схему ежедневных поездок людей из пригорода на работу и обратно. Пригородные районы растут не за счет городов; как урбанизация, так и субурбанизация — это составляющие одного и того же более крупного процесса. По данным исследований Одри Сингер из Института Брукингса, пригороды больше не притягивают большинство жителей из центральных городских районов, а растут за счет привлечения людей из небольших городов и сельских районов, а также иммигрантов из других стран, более 50 процентов из которых избегают крупных городов и оседают непосредственно в пригородных районах крупных городских агломераций [48].

Большие городские агломерации — это своего рода экономические светила, сила притяжения которых непреодолима. Пригороды и города зависят друг от друга. Нам необходимо прекратить споры о том, что лучше, и начать строить более крепкие и сплоченные городские агломерации, которые играют роль ключевых факторов будущей конкурентоспособности страны. Эта задача становится еще более важной сейчас, когда городские агломерации превращаются в крупные мегарегионы, такие как гигантский коридор между Бостоном и Вашингтоном, в котором обитает пятьдесят с лишним миллионов человек и который обеспечивает объем производства в размере двух триллионов долларов [49].

Создание креативного сообщества: примеры

Как же все-таки создать креативное сообщество, учитывая все сказанное выше? Как правило, это происходит не сразу и осуществляется не сверху вниз: большинство элементов, из которых состоит креативное сообщество, формируются постепенно на протяжении долгого времени. Однако это не значит, что стратегия и государственная политика не имеют значения. Совсем наоборот. Тщательно продуманная стратегия, которая учитывает и поддерживает направленные снизу вверх меры, принимаемые на уровне местного сообщества, может ускорить развитие креативного сообщества, как показано в приведенных ниже примерах.

Остин: музыкальная программа Austin City Limits

В качестве удачного наглядного примера можно привести Остин. Хотя многое из того, что происходит в этом городе, вполне органично, там была разработана интегрированная стратегия использования всех трех «Т» экономического развития и обеспечения качества места. Все началось с первой «Т» — технологий. В 1980–1990-х годах в Остине было сделано многое для развития технологической базы. Как и в других местах, начиналось все с привлечения филиалов компаний из других регионов: IBM, Intel и Motorola [50]. Первые лица города совершили ряд контрольных поездок в ведущие регионы с развитой индустрией высоких технологий — как для того, чтобы изучить их лучшие методы работы, так и для того, чтобы посетить компании, которые они хотели привлечь в свой город. Остин был выбран в качестве места для двух крупных исследовательских объединений, MCC (Microelectronics and Computer Technology Corporation) и SEMATECH (Semiconductor Manufacturing Technology), которые получали поддержку федерального правительства и ведущих компаний в соответствующих отраслях. Однако городские власти Остина этим не ограничились. Под руководством легендарного предпринимателя Джорджа Козметски и других бизнесменов в регионе был сформирован в высшей степени благоприятный предпринимательский климат. Кроме того, город сделал серьезные инвестиции во вторую «Т» — талант: оказав поддержку Техасскому университету, он привлек сотни миллионов долларов, выделенных на научные исследования федеральным правительством и властями штата.

Рассказ об Остине не был бы полным без упоминания о третьей «Т» — толерантности. Если задать обычным людям вопрос, что первым приходит им в голову, когда они слышат об Остине, они не назовут Dell, Trilogy или любую другую компанию из сферы высоких технологий. Многие вспомнят о музыкальной программе Austin City Limits («Остин: в черте города»), которая транслируется в живом эфире по общественному телевидению, или фестивале кино и музыки South-by-Southwest. Наряду с усилиями, направленными на развитие технологий и формирование толерантности, регион вложил много сил и средств в создание определенного образа жизни и музыкальной среды, вплоть до открытия клубов и баров на Шестой улице. На беговой дорожке в центре Остина установлена бронзовая скульптура местной знаменитости, покойного гитариста Стиви Рэя Вона. Когда компания Vignette, специализирующаяся на высоких технологиях, открыла новое предприятие в центре города, ее руководство согласилось учредить фонд поддержки местной музыкальной сцены в размере миллиона долларов [51].

Весной 2000 года я выступал в Остине с речью, после которой местные бизнесмены и политические лидеры пригласили меня в клуб на Hippie Hour («Хиппи-час»). Обрадовавшись этой возможности, я ответил, что с удовольствием приду на Happy Hour («счастливый час»). «Нет, это не Happy Hour, — многозначительно поправили меня, — это Hippie Hour». В итоге мы оказались в клубе Continental, расположенном в старом обветшалом доме на улице Саут-Конгресс в компании музыкантов, латиноамериканцев, политиков и бизнесменов из сферы высоких технологий и даже нескольких хиппи. Это был настоящий очаг креативности, где каждый мог дать себе волю и быть самим собой.

Спустя более десяти лет Остин продолжает поддерживать свои уникальные культурные качества — так же как и экономический рост. «Мой бас-гитарист Ронни Джонсон часто говорил: “Остин — это хорошее место для того, чтобы осесть”», — так написал в своем блоге исполнитель песен в стиле кантри Джеймс Макмуртри в 2011 году.

Не могу представить себе лучшего места, где мог бы расти музыкант, чем Остин. В нем так много музыкальных площадок. Талантливый подросток с драйвом может найти здесь для себя подходящую тусовку… После вечернего шоу по вторникам я обычно брожу здесь, чтобы послушать трио Эфраима Оуэнса — трех великолепных джазовых музыкантов. Я не знаю, как они это делают, но мне это нравится. Сквозь зеркальное стекло я вижу, сколь стремительно меняются очертания города и новые стеклянные высотки устремляются к небу. Остатки клуба Liberty Lunch и многих других погребены где-то под всем этим стеклом, металлом и камнем. Это уже не тот город, что прежде, но музыка в нем все та же. Я пока останусь здесь [52].

U2 и высокие технологии

Столица Ирландии Дублин — еще один интересный пример города, в котором сознательно культивировали развитие креативности [53]. В 1970-х Ирландия столкнулась с такими проблемами, как двузначные показатели уровня безработицы, низкий уровень доходов и утечка самых лучших и талантливых людей. Поэтому страна начала активно привлекать на свою территорию глобальные высокотехнологичные компании посредством политики «индустриализации по приглашению». Финансовые и налоговые стимулы помогли привлечь таких гигантов отрасли высоких технологий, как IBM, Lotus, Intel, Microsoft, Dell, Gateway и Oracle, которые были заинтересованы в богатом резерве талантливых специалистов, выпущенных местными университетами мирового уровня. Ирландское правительство создало организацию под названием Enterprise Ireland для поддержки предпринимательства и венчурного капитала и содействия развитию местной отрасли высоких технологий. В настоящее время здесь насчитывается 900 высокотехнологичных компаний, в которых работает более 30 тысяч сотрудников.

Однако все эти традиционные меры по стимулированию экономического развития не обеспечили бы нужного результата, если бы в Ирландии не обеспечили их поддержку посредством формирования соответствующего образа жизни. Во-первых, главная идея привлечения высокотехнологичных компаний была расширена на художественную и культурную среду, состоящую из актеров, писателей и музыкантов. Предложив креативным людям налоговые льготы и высококачественное место для жизни и работы, страна не только сохранила растущий легион местных знаменитостей (таких как U2, Ван Моррисон и Лиам Нисон), но с радостью принимает многих звезд из других стран, для которых становится родным домом. Второй шаг заключался в обеспечении подлинного качества места, основанного на истории и аутентичности. Дублин начал с реконструкции района Темпл Бар, воспользовавшись туристическими фондами Евросоюза в размере 25 миллионов долларов для возрождения тех пабов, в которых бывали в свое время Джеймс Джойс, Брэм Стокер и Сэмюел Беккет75. В октябре 2002 года New York Times писала: «Планировщики были решительно настроены не превращать этот район в Евродисней с псевдогеоргианской архитектурой, а поощрять новаторский дизайн» [54]. В наши дни этот район стал более продвинутым и наполненным энергией, чем в прежние времена.

Финансовый кризис нанес экономике Ирландии сокрушительный удар: стоимость жилья в стране резко снизилась, и большая часть ее богатства исчезла без следа. Однако, по всеобщему мнению, именно креативная экономика страны — единственный выход из сложившейся ситуации. Когда я впервые писал этот раздел, то даже представить себе не мог, что осенью 2011 года на Всемирном ирландском экономическом форуме Боно, который входил в состав группы экспертов вместе с Биллом Клинтоном, сошлется на книгу «Креативный класс», когда будет говорить о том, что ирландцы заняли свое место в XXI столетии. «Иерархические общества не вписываются в XXI столетие, — заметил он. — Не исключено, что промышленная революция подходит некоторым нашим соседям, но ирландцам никогда не удавалось добиться в этом больших успехов. Возможно, мы не умеем подчиняться приказам. Однако мы отлично мыслим как анархисты. …У нас есть среда, к которой стремятся креативные люди, — та среда, о которой говорит Ричард Флорида в своей книге «Креативный класс». В такой среде люди хотят жить, а музыка и культура — неотъемлемая ее часть» [55].

Zappos и Лас-Вегас

Вдали от роскоши и мишуры бульвара Стрип в центральном районе Лас-Вегаса происходят интригующие перемены. Как было сказано в главе 11, в Лас-Вегасе наиболее низкая концентрация креативного класса среди самых крупных городских агломераций и один из самых низких показателей среди всех городских агломераций США. Но, по всей вероятности, эта ситуация скоро изменится. Компания Zappos переводит свой офис из отдаленного пригородного района в старое здание муниципалитета. СЕО Zappos Тони Шей поставил цель — создать вокруг этого здания динамичный городской район, включив в него Фримонт Ист вместе с его кафе, барами и художественными галереями [56].

Как я писал в книге The Great Reset, опубликованной в 2010 году, компания Zappos стала лидером в сфере повышения уровня низкооплачиваемой, низкоквалифицированной работы в сфере обслуживания. Большинство ее сотрудников заняты обслуживанием клиентов: принимают заказы, упаковывают и отправляют обувь. В компании базовая тарифная ставка за неквалифицированный труд составляет 11 долларов в час, что гораздо выше среднего показателя; здесь прилагается много усилий, чтобы нанимать подходящих людей, и придерживаются достаточно радикальной тактики: через неделю после начала работы новичкам предлагают бонус в размере тысячи долларов за то, чтобы они уволились. Непривычно, но, если сотрудники принимают это предложение, значит, они не настолько преданы работе, как того требует компания. В Zappos действуют программы обучения и развития, помогающие сотрудникам получить более высокую заработную плату и продвижение по карьерной лестнице; при этом их призывают быть самими собой и принимают их характерные особенности. О чем бы ни шла речь — выкрашенных в пурпурный цвет волосах или Дне лысых, в который устраивается конкурс для тех, кто готов побрить голову, в Zappos ценят и приветствуют уникальность каждого члена коллектива. Сотрудникам разрешают организовать рабочее место по своему усмотрению, не погружая их в трясину корпоративных правил и бюрократических ограничений. Посетители офиса Zappos сталкиваются с проявлениями креативности на каждом углу: например, они могут увидеть трон короля или королевы дня со всем необходимым для того, чтобы сделать отличные фотографии; декорированные в виде джунглей офисные кабинки со свисающими лианами и обезьянами; розовые резиновые тапочки в натуральную величину или кресла-мешки неонового цвета. Шей и его команда менеджеров высшего звена сидят в своих офисных кабинках посреди этого креативного и веселого офисного пространства. Переговорные комнаты и конференц-залы заставлены сноубордами, велосипедами и предметами искусства. Экскурсии по офису компании — радостные события. Их проводят сотрудники, держа флаги из бисера, и эти шествия больше напоминают празднование Марди Гра76, чем корпоративное мероприятие. Все это делается для того, чтобы заинтересовать сотрудников, отдать должное их особенностям и энергии, а также создать позитивную культуру на рабочем месте.

Когда руководители Zappos начали планировать переезд, они провели фокус-группы, чтобы узнать, что именно их сотрудники больше всего хотели бы увидеть на новом месте и в прилегающих районах. Самым важным фактором оказалось доступное жилье, поэтому компания работает с местными девелоперами недвижимости и городскими властями над тем, чтобы обеспечить наличие квартир (в том числе квартир на несколько жильцов с общими кухнями), которые были бы расположены достаточно близко, чтобы люди могли ходить на работу пешком, ездить на велосипеде или общественным транспортом, что позволило бы им сэкономить время и деньги на ежедневные поездки на работу и обратно и тем самым увеличить свою зарплату.

Разработанный в Zappos проект модернизации прилегающих городских районов носит двойственный характер. С одной стороны, компания строит в центре города свой офис, создавая рабочие места для креативного и обслуживающего класса; с другой — она работает над тем, чтобы превратить сам Лас-Вегас в центр идей. Тони Шей заключил партнерское соглашение с компанией, сдающей в аренду небольшие реактивные самолеты, чтобы организовать авиакомпанию, которая будет перевозить технических специалистов и предпринимателей из района залива Сан-Франциско в Лас-Вегас и обратно. Он активно поддерживает строительство баров, кафе, ресторанов, художественных галерей, книжных магазинов — другими словами, создание смешанной городской среды, которая способствует случайным встречам и спонтанному сотрудничеству. Компания Zappos инвестировала средства в проведение ежемесячного художественного фестиваля в центре города и способствовала развертыванию местных программ по созданию благоприятных условий для стартапов. Сотрудники компании налаживают партнерские связи с местными группами специалистов по высоким технологиям во время регулярных встреч и семинаров.

В журнале Forbes была опубликована статья, где все эти усилия назвали новой формой корпоративного неоурбанизма: «Это новый интересный способ возрождения своего рода близких отношений между компаниями и городами». Описанный подход противопоставляется в статье двум предыдущим моделям взаимодействия между компанией и сообществом. На заре промышленной революции владельцы бизнесов строили города для своих работников буквально на пустом месте. В организационную эпоху пригороды стали, по сути, спальными районами для менеджеров. «В “третью” эпоху компаниям необходимы креативные таланты. И здесь сразу же возникает проблема: в отличие от «синих воротничков», обитавших в корпоративных городах первого поколения, или покорного человека организации в пригородах второго поколения, сотрудникам из числа креативного класса необходима гораздо более стимулирующая среда», — отмечалось в статье [57]. По мнению ее автора, решение Тони Шея и компании Zappos состоит в том, чтобы адаптировать к этой новой модели небольшой, управляемый и относительно недорогой город, такой как Лас-Вегас. В общем, этот интересный и важный эксперимент может указать путь к возрождению многих других городов, оказавшихся в бедственном положении [58].

Питсбург — по-прежнему основной пример

В первом издании книги я привел свой родной город Питсбург в качестве основного примера, иллюстрирующего переход от старой экономики и общества индустриальной эпохи к креативному сообществу. Тогда я писал, что если Питсбург со всеми его активами — крупными университетами, архитектурой индустриальной эпохи, великолепными природными объектами и зарождающейся креативностью — не сможет достичь успеха в креативную эпоху, то будущее не сулит ничего хорошего и другим старым промышленным городам. В тот период казалось, что Питсбург идет по ложному пути. Многие представители ценного креативного капитала (выпускники Питсбургского университета и Университета Карнеги — Меллон) уезжали отсюда вместе с созданными ими стартапами. Хотя город предпринял ряд важных шагов, направленных на обновление, и даже входил в составляемый некоторыми журналами рейтинг лучших мест для жизни, он пострадал от наследия прежней практики перепланировки и новой застройки по принципу «сверху вниз», в том числе от превращения прибрежной территории сталелитейного завода в районе Хомстед в гигантский торговый комплекс с островками розничных супермаркетов, разделенных зияющими гектарами автостоянок.

В первом издании книги я упомянул о конфликте между первыми лицами города (старыми капиталистами, которые были постоянными посетителями клуба Duquesne) и зарождающейся энергией креативного класса региона. В 1990-х годах, когда я жил в Питсбурге, городские власти продвигали план возрождения города, который предусматривал выделение миллиарда долларов на строительство двух новых стадионов и конференц-центра. Они настаивали на реализации этого плана даже после того, как его первоначальный вариант был решительно отклонен местной общественностью. План реконструкции Пятой и Форбс-авеню77 состоял в том, чтобы снести несколько кварталов в центре города и построить на их месте торговый мегакомплекс с универмагом Nordstrom, мультиплексом и стандартными ночными заведениями подобными Hard Rock Cafe и Planet Hollywood. Национальный фонд охраны исторических памятников назвал этот план одним из худших примеров реконструкции города за последние 40 лет.

Впрочем, во всем этом было и кое-что хорошее. Я принимал участие в разных мероприятиях по возрождению города, когда еще жил там, и многие из них принесли свои плоды за прошедший период. Вот что вспоминает об этом мой друг и коллега Дон Картер, архитектор, профессор и директор Института преобразования городов при Университете Карнеги — Меллон:

Происходило кое-что еще: появилось беспрецедентно большое количество инициатив в области улучшения качества жизни, которые выдвигали отдельные люди, волонтерские группы и неправительственные организации. Многие из них финансировались компаниями и благотворительными фондами. Местному сообществу были свойственны восприимчивость ко всему новому и готовность идти на риск. Эту энергию, направленную снизу вверх, больше всего демонстрировали молодые люди в возрасте 20–30 лет, которые начали заселять старые городские районы, реставрируя дома, создавая произведения искусства и открывая новые компании. Эта молодежь создала две важные общественные организации: PUMP (Pittsburgh Urban Magnet Program) и GroundZero Action Network. Когда пошли слухи о переменах, в Питсбург начали возвращаться молодые люди, в свое время покинувшие город (так называемые бумеранги), а также их сверстники из других городов, желающие воспользоваться такими преимуществами, как низкая стоимость жизни, наличие работы и динамичная культурная среда.

Питсбург добился заметных успехов в развитии искусства, культуры и сообщества. Всемирное признание получил музей Энди Уорхола, а также сочетающий в себе музейное и рабочее пространства музей Mattress Factory, где выставляются крупные инсталляции. Такие организации, как Гильдия кинематографистов Питсбурга и Гильдия манчестерских ремесленников, созданные по инициативе снизу более 30 лет назад, известны во всей стране. В городе успешно работают небольшие коллективы изобразительного искусства, такие как Brew House (первоначально художественный проект движения сквоттеров), а также многочисленные театральные труппы. Благодаря реконструкции главных улиц старых рабочих районов в Питсбурге все больше укореняется уличная культура. Вдоль Карсон-стрит в Саутсайде (бывшем сталелитейном районе) появились галереи, театры и кафе среди старых магазинов и баров; как сказал один остроумный местный житель, здесь теперь «встречаются голубые головы обоих типов». Подобные элементы уличной культуры появляются повсюду, в частности на Пенн-авеню в Гарфилде, который долгое время был одним из самых бедных районов города, населенным преимущественно афроамериканцами. Картер обращает внимание на Лоренсвилль как на еще один особенно перспективный район. «Он привлекает хипстеров, семьи “синих воротничков” и специалистов, художников, архитекторов, студентов, преподавателей, реставраторов и землевладельцев, велосипедистов и, самое важное, частные и государственные инвестиции, — отмечает он. — В Лоренсвилле проводится много культурных мероприятий: фестиваль “Искусство всю ночь напролет”, “Зона дизайна от 16 до 62”, Фестиваль одноразовой пленки, фестиваль Doo Dah (в честь Стивена Фостера, который вырос здесь), экскурсии — “Сладкая радость”, “Ежегодный тур по домам”, “Ежегодный тур для художников”, и многое другое». В итоге Питсбург перешел из отстающих в категорию лидеров по таким показателям, как социально ориентированная креативность и качество места. Местные архитекторы и специалисты по городскому проектированию гораздо активнее выступают за необходимость сохранения исторических зданий, инвестиций в развитие городских кварталов и введения жестких норм проектирования. Кроме того, в городе были реализованы достойные подражания программы экологического строительства и превращения старых железнодорожных путей в велосипедные дорожки.

В сфере экономического развития Питсбург сместил фокус внимания с центра города на университеты и начал активно поддерживать создание стартапов, процесс инноваций и развитие креативности. Город прилагает много усилий для того, чтобы привлечь и удержать представителей креативного класса. Здесь появились компании, работающие в сфере высоких технологий, и городу удалось удержаться на плаву в период экономического кризиса. По данным доклада Института Брукингса Metro Monitor («Мониторинг городских агломераций»), весной 2009 года (в разгар кризиса) Питсбург вошел в список двадцати городских агломераций с самыми высокими экономическими показателями. В 2010 году Центр социальных и городских исследований Питсбургского университета выполнил анализ уровня образования работников в возрасте от 24 до 34 лет в сорока крупнейших городских агломерациях США. По результатам этого исследования было установлено, что почти половина (48,1 процента) жителей Питсбурга этой возрастной категории получили по меньшей мере диплом бакалавра [59]. Это позволило городу занять пятое место после Бостона, Сан-Франциско, Вашингтона и Остина.

Многие эксперты стали приводить Питсбург в пример как успешный переход от старой промышленной экономики к новой, основанной на знаниях. Местный уроженец Говард Файнман из журнала Newsweek часто упоминает о Питсбурге как о модели возрождения старых промышленных городов и даже политики развития городов в целом в период пребывания Обамы на посту президента. «Перед поездкой на Ближний Восток и в Европу, — писал Файнман весной 2009 года, — Барак Обама решил другой вопрос международной дипломатии: он объявил, в каком из американских городов в сентябре будет проведен следующий саммит “Большой двадцатки”. Его выбор вызвал смех и недоумение как у журналистов, так и дипломатов. Питсбург? Вы серьезно? Будучи выходцем из Питсбурга, я понимаю и одобряю решение президента. У этого города вдохновляющая и впечатляющая история. В прошлом это был покрытый ржавчиной гигант сталелитейной промышленности, который прошел весь путь борьбы, боли и креативности и стал в XXI столетии удивительно динамичным лидером в сфере образования, компьютерных наук, медицинских исследований, зрелищных спортивных мероприятий и специализированного производства. По многим показателям (таким как уровень безработицы и взыскания заложенного имущества) Питсбург — просто островок спокойствия в бушующем море экономического кризиса» [60].

Успешно развивающийся процесс преобразования Питсбурга еще далек от завершения. В 2010 году численность его населения составляла всего 305 704 жителя — менее половины этого же показателя в 1950-м (676 806 жителей). Кроме того, в регионе самый низкий уровень разнообразия в стране: по данным Института Брукингса, на долю белого населения приходится 87 процентов, что ставит его на третье место в списке 100 городских агломераций США с самой большой долей белого населения [61].

Экономические преобразования на региональном уровне требуют значительного времени. Возрождение Большого Бостона, начавшееся в 1940–1950-х, вышло на должный уровень только в 1980–1990-х и продолжается до сих пор. С этой точки зрения Питсбург находится на полпути. Бывший редактор Pittsburgh Post Gazette Джон Крейг написал в Washington Post: «Когда я думаю о том, какие уроки тридцатилетней экономической трансформации Стального города применимы в случае Детройта — еще одного города, который был построен на базе одной отрасли и потерпел поражение в конкурентной борьбе, оказавшись на грани банкротства, я должен сказать, что самый главный и самый трудный урок для “города моторов” состоит в следующем: на кардинальные изменения уйдет гораздо больше времени, чем вы можете себе представить» [62]. Вопрос остается открытым, но сейчас дела в Питсбурге идут гораздо лучше, чем десять лет назад.

Часть V

Противоречия

Глава 16

География неравенства

Однажды прекрасным весенним вечером 2002 года я оказался в саду в стиле дзен в одном из элитных районов Северной Калифорнии. Окруженный высокой стеной сад с цветущими растениями и небольшими скульптурами, искусно расставленными среди волн выровненного граблями песка, примыкал к дому венчурного инвестора из Пало-Альто. Собравшиеся в этом саду могли бы служить моделями для группового портрета креативного класса. Там были инженеры и предприниматели, художники и музыканты, бизнесмены и венчурные инвесторы. Многие из них были со вкусом одеты в черное или в стиле неохиппи. Все выглядели вечно молодыми, как это бывает только в Калифорнии. Многие задавали мне трудные и провокационные вопросы, большинство из которых не имели никакого отношения к собственному жизненному статусу присутствующих. Они хотели знать, что сулит креативная эпоха тем, кто ухаживает за этим садом, кто приготовил для нас фуршетные блюда — и кто оказался в бедственном положении вследствие экономического роста, основанного на высоких технологиях, и повышении стоимости жилья.

Я своими глазами видел оставшихся за чертой благополучия людей всего несколько часов назад, когда водитель такси свернул не там, где надо, и мы оказались в Восточном Пало-Альто. Вдоль улиц можно было увидеть потрепанные витрины магазинов с вывесками о предоставлении услуг по обналичиванию чеков и продаже cerveza fria (холодного пива), а вместо вечно молодых людей я смотрел на слишком рано повзрослевших подростков. Восточный Пало-Альто был наглядным примером растущего неравенства. И это притом, что его вряд ли можно считать самым бедным местом на планете. У большинства взрослых обитателей этого района есть работа, а у некоторых даже не одна. Многие их них — иммигранты, приехавшие оттуда, где условия жизни и перспективы гораздо хуже. Однако бедность этих людей усугубляется, бедняков становится еще больше — в Восточном Пало-Альто, в различных районах Кремниевой долины, в целом по стране и во всем мире.

На самом деле я планировал включить главу, посвященную проблеме неравенства, в первое издание книги, но мой издатель сказал, что книга и без того слишком объемная. Тем не менее в первом издании все же затронуты некоторые стороны этой проблемы. Я упомянул в нем статью, опубликованную в 2000 году в New York Times, где шла речь о кризисе доступности жилья, с которым столкнулись представители рабочего и обслуживающего классов в Кремниевой долине [1]. Кроме того, я процитировал еще один доклад, по данным которого более трети из приблизительно 20 тысяч бездомных в округе Санта-Клара (центр Кремниевой долины) имеют постоянную работу. Я также отметил, что в разгар технологического бума автобус № 22 получил название «отель на колесах», поскольку все большему количеству рабочих больше негде было спать [2]. В первом издании книги я сослался на книгу Ребекки Солнит и Сьюзен Шварценберг The Hollow City («Пустой город»), в которой говорится о том, что растущая арендная плата уничтожает уникальное преимущество Сан-Франциско как креативного центра, вынуждая художников, музыкантов, владельцев небольших магазинов и семей с детьми переселяться в другие города. «Когда в Сан-Франциско пришла новая экономика, — пишут авторы книги, — она начала разрушать существующую культуру города» [3].

Я поднимал эту проблему и в своей следующей книге The Flight of the Creative Class, упомянув об исследовании Института Брукингса, в ходе которого был проанализирован уровень неравенства в городах США за период 1979–1999 годов [4]. Согласно его данным, только в тринадцати городах наблюдалась «сбалансированная» классовая структура. В восьми городах, в том числе в Сан-Хосе и Роли (штат Северная Каролина), имело место существенное смещение в сторону социальных групп с высоким уровнем дохода, а еще в семи городах, в том числе в Вашингтоне и Сан-Франциско, классовая структура была разделена на сегменты в соответствии с U-образным распределением богатства между богатыми и бедными. Сорок три города стали пристанищем для семей с низким уровнем доходов.

В книге The Flight of the Creative Class был также введен новый показатель неравенства в оплате труда, разработанный моим коллегой Кевином Столариком. Этот показатель позволял сравнить заработную плату представителей креативного и других классов. Полученные выводы привели нас в замешательство. В городских агломерациях, которые занимали самые высокие места по индексу креативности, был также и самый высокий уровень неравенства. Сан-Хосе занимал в этом списке первое место, Нью-Йорк — второе, а такие агломерации, как Большой Вашингтон, Роли-Дарем, Остин и Сан-Франциско, тоже вошли в группу агломераций с самым высоким уровнем неравенства по данному показателю.

В статье, опубликованной в журнале The Atlantic в 2006 году, я показал, что экономическая и социальная структура Америки меняется в процессе реорганизации, роль которой не менее важна, чем роль исторической миграции первопроходцев на запад, афроамериканцев из сельскохозяйственного Юга в район городского Севера, а также послевоенных семей из городов в пригороды. Этот процесс я назвал миграцией богатства, так как он представлял собой массовое перемещение высококвалифицированных, образованных и высокооплачиваемых американцев в относительно небольшое количество городских агломераций, а также связанное с этим массовое бегство традиционных низшего и среднего классов из этих мест [5].

В этой книге я обратил внимание на беспрецедентно большие масштабы географического разделения людей по их экономическому потенциалу. Я привел слова экономиста Уортонской школы бизнеса Джозефа Гьюрко, который сказал мне, что «такое территориальное разделение повлияет на характер Америки в той же степени, что и миграция из сельских районов в города в конце XIX столетия». Я привел данные исследования за 2005 год, в ходе которого было зафиксировано увеличивающееся расхождение показателей человеческого капитала среди городских агломераций США за прошедшие четыре десятилетия [6]. В 1970 году в большинстве агломераций было примерно одинаковое количество выпускников колледжей. В то время 11 процентов взрослых американцев имели дипломы о высшем образовании, причем в половине агломераций этот показатель составлял от 9 до 13 процентов. В 2000 году уже встречались городские агломерации с 40 процентами выпускников колледжей, тогда как в остальных их было меньше 10 процентов. В 2010 году в трех городских агломерациях доля выпускников колледжей составляла более 50 процентов, а в 19 агломерациях — более 40 процентов. В книге The Flight of the Creative Class я упомянул об исследовании Роберта Кушинга, который использовал данные Налогового управления США о налоговых поступлениях, чтобы составить схему миграции богатства. Кушинг обнаружил, что семьи, переехавшие из Остина в Канзас-Сити в 1990-х годах, зарабатывали 25 912 долларов в год, тогда как семьи, переехавшие в обратном направлении, из Канзас-Сити в Остин, зарабатывали более 65 тысяч долларов. Такая же закономерность имела место и в других креативных центрах, от Сан-Франциско и Лос-Анджелеса до Бостона и Сиэтла.

В 2011 году неравенство переместилось с окраин в самый центр американского образа жизни. Движению Occupy («Захвати») удалось привлечь внимание к огромному разрыву между одним процентом избранных и остальными 99 процентами населения страны. «В настоящее время 1 процент американцев каждый год получает почти четверть дохода всей страны», — так охарактеризовал сложившуюся ситуацию лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц. «Если говорить о богатстве, а не о доходе, верхний 1 процент контролирует 40 процентов, — сказал он. — Двадцать пять лет назад эти показатели составляли 12 и 33 процента». Стиглиц предостерег: «На это можно было бы реагировать восхвалением неординарности и напористости, позволившей этим людям заработать такое состояние, заявляя при этом, что прилив поднимает все лодки. Но это ошибочная точка зрения: верхний 1 процент избранных видел повышение своего дохода на 18 процентов за прошедшее десятилетие, в то время как доход представителей среднего класса уменьшился. Для людей со средним образованием это было резкое падение — на 12 процентов только за последнюю четверть столетия. За последние десятилетия (и даже больше) весь прирост дохода ушел к тем, кто находится на верхушке» [7].

В своей речи, посвященной вопросам экономики, произнесенной 6 октября 2011 года в Осаватоми (там, где в 1910 году Теодор Рузвельт выступил с речью о новом национализме), Барак Обама обозначил эту проблему как в нравственных, так и в прагматических категориях: «За несколько прошедших десятилетий средний доход верхнего 1 процента вырос более чем на 250 процентов, до 1,2 миллиона в год, — сказал он. — Средний доход одной сотой процента избранных составляет сейчас 27 миллионов в год». Затем президент добавил: «При этом за прошедшее десятилетие доход большинства американцев сократился почти на 6 процентов. Такое неравенство (достигшее предела, которого мы не видели со времен Великой депрессии) причиняет боль всем нам» [8].

Хотя всеобщее внимание сосредоточено на алчности и привилегированном положении одного процента избранных, по мнению большинства экономистов, рост неравенства обусловлен более широкими структурными изменениями в экономике. Глобализация, перевод производства в страны с более низкой оплатой труда (такие как Китай, который называют мировым заводом), новые технологии (например, робототехника и автоматизация) и повышение производительности и эффективности — сочетание всех этих факторов привело к ликвидации миллионов низкоквалифицированных, но высокооплачиваемых рабочих мест. Когда эта середина исчезла, рынок труда раскололся на две части. По одну сторону оказалась высокооплачиваемая, профессиональная, основанная на знаниях и креативная работа, требующая высокого уровня образования и квалификации. По другую — крупный, стремительно растущий сегмент более рутинной, низкооплачиваемой работы в таких сферах, как патронажная служба, розничная торговля и общественное питание. По мнению экономиста Массачусетского технологического института Дэвида Отора, процесс «технического прогресса, смещенного в сторону квалифицированных специалистов», повлек за собой огромное усиление неравенства в оплате труда, которое, в свою очередь, лежит в основе социального, культурного, географического неравенства и неравенства в доходах.

Большинство исследований по этой теме сфокусированы на изучении различных аспектов проявления неравенства на национальном и международном уровнях, однако анализ этого явления на уровне городских агломераций США тоже позволяет получить много полезной информации. На рис. 16.1 представлена карта распределения индекса неравенства в оплате труда по городским агломерациям США по состоянию на 2010 год, а в табл. 16.1 можно найти список двадцати агломераций с самыми высокими значениями этого индекса [9]. По сути, сохранилась закономерность, имевшая место в 2004 году: список городских агломераций с самым высоким уровнем неравенства напоминает список центров креативного класса. Кремниевая долина занимает сейчас второе место, а Хантсвилл — первое. Боулдер находится на четвертом месте, Дарем — на пятом, Остин — на девятом, Нью-Йорк — на одиннадцатом, Лос-Анджелес и Сан-Диего — на двенадцатом, Роли — на пятнадцатом, Большой Вашингтон — на шестнадцатом и Сан-Франциско — на восемнадцатом.

Рис. 16.1. Карта распределения индекса неравенства в оплате труда по городским агломерациям США, 2010 год

Источники: Министерство труда США; Бюро трудовой статистики; данные опроса об уровне занятости за 2010 г. Режим доступа: http://www.bls.gov/oes/. Анализ выполнен Кевином Столариком, карта составлена Зарой Матесон.

Таблица 16.1. Двадцать городских агломераций США с самым высоким индексом неравенства в оплате труда, 2010 год

Место в рейтинге

Городская агломерация

Индекс неравенства в оплате труда

Хантсвилл (штат Алабама)

0,500

Сан-Хосе — Саннивейл — Санта-Клара (штат Калифорния)

0,481

Колледж-Стейшн — Брайан (штат Техас)

0,473

Боулдер (штат Колорадо)

0,446