Креативный класс. Люди, которые создают будущее Флорида Ричард

Глава 13

Глобальный охват

В марте 2003 года я отправился в Новую Зеландию, где мне предстояло выступить на крупном форуме, посвященном будущему креативной экономики. Я воспользовался этой возможностью, чтобы встретиться с режиссером трилогии «Властелин колец» и обладателем многочисленных премий «Оскар» Питером Джексоном. Встреча наша должна была состояться в его родном городе — роскошном, зеленом, невероятно красивом Веллингтоне, небольшом, но впечатляюще космополитичном, с населением около 400 тысяч жителей, который прежде не считался глобальной культурной столицей. Однако Питер Джексон не случайно построил здесь свой самый современный в мире комплекс по производству кинофильмов. По его словам, он осознавал, что огромный интерес к трилогии «Властелин колец» может привлечь сюда самых лучших операторов, художников по костюмам, звукорежиссеров, специалистов по компьютерной графике и созданию моделей, редакторов и аниматоров со всего мира.

Питер Джексон понял то, что многие американские города открыли для себя в 1990-х годах: креативные отрасли, ломающие старую парадигму мышления, способны полностью изменить жизнь городов, обеспечив их процветание и стимулировав динамичные и масштабные экономические перемены. Как и следовало ожидать, во время визита в Веллингтон я встретил десятки американцев из таких мест, как Беркли и Массачусетский технологический институт, которые работали бок о бок с талантливыми кинематографистами из Европы и Азии. Многие из них начали процесс получения вида на жительство в Новой Зеландии, отказавшись от американского гражданства в обмен на более экологически благоприятную и творческую среду. Один из таких людей, одаренный специалист по цифровым технологиям, рассказал, что открывает свой высокотехнологичный стартап именно в Веллингтоне, потому что его привлекает технологическая инфраструктура этого города, обладающая такими преимуществами для его целей, которые превосходят даже возможности Кремниевой долины. Когда мы проходили мимо настенной карты, на которой булавками были отмечены родные страны сотрудников студии цифровой анимации, руководитель студии пошутил, что их организация похожа на ООН.

Встреча с Питером Джексоном и знакомство с его кинокомплексом в Веллингтоне произвели на меня эффект. Десять лет назад, в период подготовки к публикации первого издания книги, я почти полностью сосредоточился на Соединенных Штатах Америки. В конце концов, я ведь американец, и знаю свою страну лучше других стран. В США много городов (более 350 городских агломераций), поэтому можно было получить огромную совокупность данных, на которые я мог опираться в ходе статистического исследования роли и влияния креативного класса и трех «Т» экономического развития. Однако после выхода первого издания книги ряд аналитиков заявили (а некоторые утверждают до сих пор), что основные выводы и опубликованные в ней результаты практически неприменимы к другим странам, особенно к небольшим, где меньше крупных городов и менее мобильное население. Несмотря на это, уже через пару лет после публикации книги зарубежные исследователи стали использовать мою модель для изучения креативного класса в своих странах, подтверждая многие из моих выводов. Именно по этой причине меня пригласили в Новую Зеландию.

По возвращении домой мы с коллегами сразу же приступили к работе над оценкой креативного класса во всем мире. В ходе этой работы были получены два важных результата: составленный в соавторстве с Ирен Тинагли доклад Europe in the Creative Age («Европа в креативную эпоху»), в котором были изложены результаты первого серьезного исследования глобального креативного класса, а также новый показатель — индекс глобальной креативности, о котором я говорил еще в 2004 году в своей книге The Flight of the Creative Class [1]. В данной главе содержится обновленная и дополненная информация об этом показателе, охватывающая на этот раз 82 страны мира [2].

Креативный класс во всем мире

В ходе исследования мы использовали статистические данные International Labour Organization, или ILO (Международной организации труда), которая собирает самые подробные данные о разных профессиях, разделяя всю совокупность трудовых ресурсов на категории: ученые, инженеры, художники, музыканты, архитекторы, инженеры, менеджеры, специалисты и прочие. Используемые в ILO категории профессий и их определение несколько отличается от того, с чем работала моя команда при изучении креативного класса в США, тем не менее сбор этой информации в разных странах осуществляется посредством системного подхода, что обеспечивает лучшие из всех имеющихся показателей уровня и роста численности креативных профессий во всем мире.

Креативный класс насчитывает 300 миллионов работников в 82 странах, по которым имеются соответствующие данные. Это в два раза больше 150 миллионов, о которых шла речь в книге The Flight of the Creative Class, — главным образом потому, что теперь наши данные охватывают больше стран. Однако интерпретировать полученную информацию необходимо очень осторожно. Это приближенный показатель, который, по всей вероятности, представляет собой заниженную оценку численности креативного класса во всем мире.

Хотя Соединенные Штаты Америки лидируют по общей численности креативного класса, они занимают всего лишь 27-е место по относительной доле креативного класса — 35 процентов от общей численности рабочей силы. (Следует отметить, что эта цифра несколько отличается от показателя, который мы применяем в большей части этой книги. Для того чтобы обеспечить сравнение сопоставимых показателей, мы рассчитали показатель 35 процентов на основании тех же данных ILO, которые использовались для расчета соответствующих показателей в других странах.)

В странах с самыми высокими показателями доля креативного класса в общей численности рабочей силы приближается к 50 процентам. Первое место занимает Сингапур, где этот показатель составляет 47,3 процента; далее следуют Нидерланды (46 процентов) и Швейцария (45 процентов). Австралия занимает четвертое место: доля креативного класса составляет в этой стране 44,5 процента. Большая доля креативного класса имеет место также во многих скандинавских странах и странах Северной Европы: в Швеции (43,9 процента), Бельгии (43,8 процента), Дании (43,7 процента), Финляндии (43,4 процента), Норвегии (42,1 процента) и Германии (41,7 процента). Канада, в которой 40,8 процента рабочей силы принадлежит к креативному классу, занимает 12-е место. Из стран, которые находятся на этапе стремительного экономического развития (Бразилия, Россия, Индия и Китай), Россия занимает 20-е (38,6 процента), Бразилия — 57-е (18,5 процента), а Китай — 75-е место (7,4 процента). На рисунке 13.1 представлено размещение и численность креативного класса по странам мира — это карта глобального креативного класса.

Что касается разных стран, следует отметить, что истинные факторы развития креативной экономики — города и городские агломерации. К сожалению, у нас нет единого упорядоченного источника данных о городах всего мира — и не только данных о креативном классе, но и многих других показателей, которые мы хотели бы измерить. После публикации первого издания книги «Креативный класс» исследователи разных стран приступили к реализации проектов сбора информации о креативном классе в своих странах и регионах.

Очень серьезную работу по сбору и упорядочиванию данных в Канаде, Западной Европе и скандинавских странах организовал профессор Бьорн Асхейм из Лундского университета в Швеции. В его проекте принимали участие также профессора: Рон Бошма из Утрехтского университета, Филип Кук из Университета Кардиффа, Майкл Фритш из Йенского университета имени Фридриха Шиллера, Мерик Гертлер из Университета Торонто, Арне Исаксен из Университета Агдера (Норвегия), Марк Лорензен из Копенгагенской школы бизнеса и Маркку Сотораута из Университета Тампере (Финляндия). Воспользовавшись их данными, мы можем составить примерный перечень доли креативного класса в городах и городских агломерациях за пределами США (табл. 13.1). Хочу подчеркнуть, что это именно примерный перечень, поскольку в ряде регионов, стран и городов данных о креативном классе либо нет, либо они не были упорядочены или опубликованы, либо я о них просто не знаю. Вполне возможно, что в некоторых из них доля креативного класса больше, чем все остальные когда-либо зафиксированные показатели. В табл. 13.1, составленной мной вместе с Шарлоттой Мелландер, показана доля креативного класса в 20 городах за пределами США, о которых мы смогли получить данные. Эта информация охватывает период 2002–2003 годов, поэтому для сравнения мы использовали данные о городских агломерациях США примерно за тот же период [3].

Таблица 13.1. Доля креативного класса в городах мира

Регион	Страна	Доля креативного класса, %
Амстердам	Нидерланды	46,00
Стокгольм	Швеция	45,98
Хельсинки	Финляндия	44,00
Оксфорд	Великобритания	42,80
Мюнхен	Германия	42,20
Мальме-Лунд	Швеция	41,40
Лондон	Великобритания	41,20
Кембридж	Великобритания	41,20
Берлин	Германия	39,30
Гамбург	Германия	38,20
Ганновер	Германия	37,80
Осло	Норвегия	37,60
Оттава	Канада	37,60
Бонн	Германия	37,30
Торонто	Канада	37,10
Копенгаген	Дания	36,80
Штутгарт	Германия	36,60
Лестершир	Великобритания	36,20
Лидс	Великобритания	35,30
Париж	Франция	35,10

Источники: анализ выполнен Шарлоттой Мелландер на основе данных из различных источников, в частности данных проекта Европейского фонда научных исследований Technology, Talent and Tolerance in European Cities: A Comparative Analysis («Технологии, талант и толерантность в европейских городах: сравнительный анализ»). Работу над этим проектом, которая продолжалась три года (2004–2006 гг.), координировал Бьорн Асхейм из Лундского университета в Швеции, а курировал его Мерик Гертлер из Университета Торонто (сейчас работает в Университете Осло). В других странах реализацией проекта занимались Рон Бошма из Утрехтского университета; Филип Кук их Университета Кардиффа; Майкл Фритш из Фрайбергского технического университета (сейчас работает в Йенском университете имени Фридриха Шиллера); Арне Исаксен из Университета Агдера (Норвегия); Марк Лорензен из Копенгагенской школы бизнеса (Дания) и Маркку Сотораута из Университета Тампере (Финляндия). В интернете эти данные можно найти на сайте: http://www.esf.org/activities/eurocores/running-programmes/ecrp/ecrp-scheme-2001-2004.html. См. также: Economic Geography, Volume 85, Number 4, October 2009, pp. 355–442.) Данные о французских городских агломерациях предоставил Себастьен Шантело из Высшей школы бизнеса в Бретани.

Первое место занимает Амстердам: здесь креативный класс составляет 46 процентов рабочей силы. К креативному классу относятся каждые четверо из десяти работников в Стокгольме, Хельсинки, Мюнхене, Лондоне, Мальме и Кембридже. Это примерно такой же показатель, как в городских агломерациях США с самой большой долей креативного класса — в Боулдере (штат Колорадо) и Сан-Хосе (Кремниевая долила, штат Калифорния). На креативный класс приходится от 35 до 40 процентов в Париже, Торонто, Гамбурге, Осло, Копенгагене и нескольких других городских агломерациях. Это больше доли креативного класса в Бостоне, Большом Вашингтоне, Остине и Сан-Франциско за тот же период.

Безусловно, технологии — первая из трех «Т» экономического развития. Передовые изобретения в области программного обеспечения, робототехники и биотехнологий, а также усовершенствования в области производственных систем и процессов повышают эффективность и производительность экономики разных стран.

Глобальный индекс технологий рассчитывается на основании трех технологических показателей: глобального индекса инвестиций в научные исследования и разработки (объем инвестиций в процентном отношении от ВВП), глобального индекса исследователей (доля исследователей, занимающихся научными исследованиями и разработками, в общей численности населения) и глобального индекса инноваций (количество патентов на душу населения). США показывают здесь гораздо более высокие результаты, чем в случае доли креативного класса, занимая третье место по глобальному индексу технологий (шестое место по индексу инвестиций в научные исследования и разработки, седьмое место по глобальному индексу исследователей и уверенное первое место по глобальному индексу инноваций). Учитывая развитую инфраструктуру венчурного финансирования предпринимательства в Кремниевой долине и других регионах, Соединенные Штаты Америки сохраняют за собой позиции лидера в области технологий (рис. 13.2).

Финляндия занимает первое место по глобальному индексу технологий, Япония — второе (четвертое место по индексу инвестиций в научные исследования и разработки, третье место по индексу исследователей и второе — по индексу инноваций). Японские компании не только неизменно расширяют границы возможного в области технологий, они сумели добиться больших успехов в создании надежных, постоянно совершенствуемых поколений продуктов, от высококачественных автомобилей до плоскопанельных мониторов. Четвертое место занимает Израиль, что может показаться кому-то неожиданным, учитывая небольшой размер этой страны, однако в книге Start-Up Nation70 Дэн Сенор и Сол Сингер утверждают, что стратегия экономического развития Израиля основана именно на создании инновационных компаний [4]. В этой стране самая большая в мире концентрация инженеров: 135 на 10 тысяч человек. Для сравнения: в США 85 инженеров на 10 тысяч человек. В странах БРИК (Бразилии, России и особенно Индии и Китае) было многое сделано для достижения лидерства в области технологий, но у этих стран не очень высокие значения глобального индекса технологий. Россия занимает 28-е место (самое высокое среди этих четырех стран); Китай — 37-е место (такое же, как Латвия и Болгария). Бразилия находится на 48-м месте, а Индия — на 49-м, сразу же после Сербии и Хорватии.

Талант — это вторая «Т» экономического развития. В книге The Flight of the Creative Class я высказал предположение, что в недалеком будущем конкурентная борьба за таланты во всем мире превзойдет борьбу за продукты, инвестиции и ресурсы в качестве ключевого фактора глобальной конкуренции, а также что Соединенные Штаты Америки уже начинают терять позиции в этом отношении. Мы оцениваем такой показатель, как талант, с помощью глобального индекса талантов, представляющего собой совокупный показатель креативного и человеческого капитала, который рассчитывается на основании доли креативного класса и процента взрослых, получивших среднее и высшее специальное образование (в профессионально-технических учебных заведениях, а также в колледжах и университетах). Соединенные Штаты занимают восьмое место по глобальному индексу талантов. Скандинавские страны находятся в верхней части рейтинга: Финляндия и Швеция — на первом и втором местах, Дания и Норвегия — на четвертом и шестом. Сингапур находится на третьем месте, Новая Зеландия — на пятом, а Австралия — на седьмом. Канада занимает 17-е место. Среди стран БРИК Россия занимает самое высокое — 13-е место, Бразилия — 66-е, Индия — 75-е и Китай — 76-е место (рис. 13.3).

Толерантность, третья «Т» экономического развития, играет решающую роль в способности региона или страны привлекать и мобилизовывать креативные таланты. Толерантность — не просто вопрос политкорректности, а необходимое условие экономического развития: в местах, приветствующих разнообразие, создаются благоприятные условия для креативности. Мы рассчитываем глобальный индекс толерантности на основании двух показателей, полученных по результатам всемирного опроса Института Гэллапа (в 2004 году, когда мы впервые ввели глобальный индекс толерантности, он был рассчитан на основании данных всемирного исследования ценностей, организованного Рональдом Инглхартом, которое охватывает больше стран и включает в себя больше вопросов, имеющих отношение к целям нашего исследования).

Первый показатель — процент респондентов, по мнению которых город или район, где они живут, — удачное место для представителей этнических и расовых меньшинств. Второй показатель — процент респондентов, по мнению которых город или район, в котором они живут, — хорошее место для проживания геев и лесбиянок. Большое количество независимых исследований подтверждает вывод о наличии связи между терпимостью к геям и лесбиянкам и уровнем экономической эффективности региона или страны (рис. 13.4) [5].

По глобальному индексу толерантности Соединенные Штаты Америки занимают восьмое место. Возможно, это отражает происходящее в последнее время усиление антииммигранских настроений и социальной консервативности в отношении геев и лесбиянок. Канада занимает первое место по этому индексу, а Ирландия — второе. Нидерланды находятся на третьем месте: это единственная из первых пяти стран с самым высоким индексом толерантности, в которой терпимость к геям и лесбиянкам (83 процента) выше терпимости к представителям этнических и расовых меньшинств (73 процента). Новая Зеландия занимает четвертое место, далее следует Австралия — пятое место. Иммиграционные системы обеих стран работают по принципу открытости, а их приоритет заключается в привлечении талантов из-за рубежа. Испания, где администрация премьер-министра Сапатеро сделала толерантность и открытость первоочередной задачей, находится на шестом месте; на следующей позиции находится Швеция.

Глобальный индекс креативности сводит все эти показатели воедино, обеспечивая интегрированную и всеобъемлющую оценку позиций страны по всем трем «Т» экономического развития (рис. 13.5). Соединенные Штаты Америки занимают второе место по глобальному индексу креативности (значительное улучшение по сравнению с четвертым местом, которое было у США в 2004 году, когда мы впервые ввели этот индекс). Швеция находится на первом месте, она сохраняет эту позицию с 2004 года. Финляндия занимает третье место, после нее идут Дания (четвертое место) и Австралия (пятое место). Новая Зеландия находится на шестом месте; Канада делит с Норвегией восьмое место, а Сингапур и Нидерланды замыкают первую десятку. Несмотря на стремительный экономический рост, странам БРИК не удалось занять высокие позиции по глобальному индексу креативности: Россия занимает 34-е место, Бразилия — 46-е, Индия — 50-е место, и Китай — 58-е место.

Креативность и богатство и счастье народов

Если смотреть сквозь призму глобального индекса креативности, становятся очевидными две вещи. Во-первых, чем выше уровень креативности и инноваций в экономике страны, тем более весомыми экономическими преимуществами она обладает. Во-вторых, модель США, в которой высокий уровень креативности и инноваций сопровождается большим экономическим неравенством, скорее не правило, а исключение.

Когда мы проанализировали соотношение между общим уровнем креативности (измеряемым на основании глобального индекса креативности) и основными показателями экономической эффективности, инноваций и предпринимательства, оказалось, что существует связь между этим индексом и валовым внутренним продуктом на душу населения. Глобальный индекс креативности был связан также с глобальным индексом конкурентоспособности, который разработал для Всемирного экономического форума профессор Гарвардского университета Майкл Портер и который рассчитывается с учетом таких показателей, как объем производства, уровень инноваций, эффективность, бизнес-климат и другие. Мы проанализировали связь между креативностью и предпринимательством, воспользовавшись для этого глобальным индексом предпринимательства, который охватывает 54 страны мира. Этот индекс демонстрирует большой разброс между уровнями предпринимательской деятельности в разных странах мира. В Канаде, Израиле и США имеет место самый высокий уровень предпринимательской деятельности, тогда как в Дании, Финляндии, Франции, Германии и Японии — самый низкий. При этом была обнаружена высокая корреляция между глобальным индексом креативности и глобальным индексом предпринимательства. Экономическая конкурентоспособность — это хорошо, но как насчет более широких понятий — например, счастья и благополучия? Для того чтобы найти ответ на этот вопрос, мы проанализировали связь между глобальным индексом креативности и исчерпывающими данными об уровне счастья и удовлетворенности жизнью, полученными во время всемирного опроса Института Гэллапа. В этом случае тоже была обнаружена высокая корреляция.

Многие считают, что переход к креативной экономике, требующей высокого уровня образования, знаний и квалификации, усугубляет экономическое неравенство, поскольку количество рабочих мест в производственной сфере, которые в прошлом обеспечивали высокий заработок и позволяли кормить семью, неуклонно сокращается, а рынок труда делится на высокооплачиваемые, высококвалифицированные рабочие места в различных профессиональных областях, с одной стороны, и низкооплачиваемые, неквалифицированные рабочие места в сфере услуг — с другой. Существуют бесспорные доказательства, что именно это происходит сейчас в США. Но так ли обстоят дела повсюду? Неужели во всех странах с более инновационной и креативной экономикой неизбежно формируется более высокий уровень экономического неравенства? Для того чтобы понять это, мы проанализировали связь между глобальным индексом креативности и стандартным показателем расслоения общества по уровню доходов — индексом Джини. Тем, кто знаком с ситуацией в США, это может показаться неожиданным, но мы пришли к выводу, что глобальный индекс креативности неизменно связан с более низким уровнем социально-экономического неравенства (а значит, с более высоким уровнем равенства) в разных странах мира. На самом деле корреляция между уровнем неравенства и глобальным индексом креативности оказалась отрицательной [6].

На рисунке 13.6 показана связь между коэффициентом неравномерного распределения доходов Джини и глобальным индексом креативности.

С одной стороны, в ряде стран — США, Великобритании, Сингапуре и в меньшей степени в Австралии и Новой Зеландии — высокий уровень креативности, производительности и экономической конкурентоспособности неразрывно связан с высоким уровнем неравенства. С другой стороны, во многих странах (как правило, скандинавских, а также странах Северной Европы и в Японии) уровень креативности связан с гораздо более низким уровнем неравенства. Вообще же эта закономерность носит более универсальный характер, а США и Сингапур — скорее отклонение от общей закономерности. Кроме того, как будет показано в главе 16, экономическое неравенство в США по меньшей мере частично обусловлено не глобализацией, технологиями и изменением уровня квалификации, которого требуют наукоемкие и креативные рабочие места, а высокой концент­рацией малоимущих слоев населения.

Прямой путь к процветанию (инновационной и конкурентоспособной экономической системе, в которой создаются гораздо менее неблагоприятные социально-экономические разрывы по сравнению с тем, что происходит сейчас в США) не только возможен, но уже имеет место в некоторых самых прогрессивных и конкурентоспособных странах мира. Однако такой путь требует значительных государственных инвестиций в образование и инфраструктуру (я вернусь к этой теме в последней главе книги).

Экономический рост все больше зависит от всестороннего развития каждого человека. Поистине, устойчивое экономическое процветание может и должно приносить пользу многим людям, а не горстке избранных. В этом отношении Соединенным Штатам Америки есть чему поучиться у стран с развитой креативной экономикой.

Глава 14

Качество места

Почему люди, особенно талантливые представители креативного класса, у которых имеется много возможностей, предпочитают жить в определенных местах? Что притягивает их в одни места, а не в другие? Экономисты и социологи всегда уделяли много внимания процессу принятия решений о выборе местоположения для компаний, но, по сути, пренебрегали тем, как такие решения принимают люди, особенно принадлежащие к креативному классу. Пытаясь понять это, я просто задавал респондентам вопрос, как они принимают решения по поводу того, где жить и работать. Начал я со своих студентов и коллег в Университете Карнеги — Меллон, а затем перешел к друзьям и партнерам из других городов. Со временем я стал задавать этот вопрос практически всем, с кем встречался. В конце концов, в середине первого десятка лет третьего тысячелетия этот вопрос стал основным пунктом масштабного опроса, который я провел вместе с Институтом Гэллапа. Ответ был все тот же.

Я начал понимать: именно место — ключевой фактор. Это был настолько важный вывод, что я изобрел новый термин для обозначения данного феномена — качество места. Я использую его в противовес традиционной концепции качества жизни. Термином «качество места» обозначается уникальная совокупность характеристик, которые определяют место и делают его привлекательным. Со временем мы с коллегами даже стали называть этот фактор четвертым «Т» — территориальными активами. В большинстве случаев качество места определяется тремя факторами.

1. Что там есть: сочетание искусственной среды обитания и естественной окружающей среды; надлежащие условия для творческой жизни.
2. Кто там есть: люди разных типов, которые поддерживают взаимодействие друг с другом и показывают, что любой человек может поселиться и обустроить свою жизнь в этом месте.
3. Что там происходит: активная уличная жизнь, культура кафе, искусство, музыка и люди, которые предпочитают активный отдых, — все это вместе создает энергичную, волнующую, креативную атмосферу.

Качество места можно кратко описать как совокупность взаимосвязанных впечатлений. Многие аспекты качества места, например уличная жизнь, носят динамичный и интерактивный характер. Вы можете быть здесь не просто зрителем, а принимать активное участие. Правильный город позволяет менять впечатления по своему усмотрению: выбирать нужные вам впечатления, повышать или снижать уровень их интенсивности — в общем, самостоятельно создавать их, а не просто потреблять. Если вам нужна уличная суета — вот она, рядом, но в то же время есть возможность укрыться от нее у себя дома или в другом спокойном месте, отдохнуть в городском парке или даже отправиться за город.

Многие представители креативного класса стремятся принимать активное участие в формировании качественной среды обитания в своих районах. В одной из предыдущих глав я уже говорил о совещании рабочей группы по возрождению делового центра города в Провиденсе, во время которого один из присутствующих говорил о тех, кто «создает проблемы». Другой участник того совещания отметил: «Мы с друзьями приехали в Провиденс, потому что здесь уже есть аутентичность, которая нам по душе, — городские районы со сложившимся образом жизни, историческая архитектура и этническое разнообразие». Затем он обратился к руководителям города с просьбой использовать эти элементы городской жизни как основу возрождения и при этом задействовать энергию таких людей, как он и его коллеги. Он сказал об этом очень образно: «Нам нужно место, которое еще не завершено». Качество места не формируется автоматически, этот непрерывный динамичный процесс охватывает различные стороны жизни местной общины. Однако здесь, как и в случае многих других положительных процессов, не все так хорошо, как хотелось бы: то, что с одной точки зрения можно рассматривать как возрождение городского района, с другой — может быть расценено как процесс джентрификации. Повышение стоимости жилья во многих случаях неразрывно связано с выселением давних обитателей района, а это очень сложная проблема, решение которой требует серьезного подхода.

Некоторые критики заявляют, что все мои выводы по поводу качества места — не более чем пустые разговоры. Они приводят в качестве аргумента существование таких умеренно консервативных районов, как Северная Вирджиния, Кремниевая долина и окрестности Сиэтла, утверждая, что многие люди, работающие в сфере высоких технологий, предпочитают спокойную, размеренную жизнь в традиционных пригородных районах. Мой ответ прост: все эти места расположены в пределах крупных городских агломераций с самым широким разнообразием объектов благоустройства и стилей жизни. Какими бы безликими ни были все эти пригородные районы, они представляют собой продукт открытости и разнообразия более широкой среды обитания. Понять характер Кремниевой долины невозможно без упоминания о контркультуре расположенного рядом Сан-Франциско. Если бы это место не было открыто для таких неординарных людей, каким много лет назад был молодой Стив Джобс, оно не стало бы таким, как сейчас.

Людям не нравится, когда их ставят перед выбором. Успешно развивающиеся города и регионы предлагают не что-то одно, а целый диапазон различных аспектов качества места самым разным людям на разных этапах жизни. Великие города — это не монолиты; как сказала в свое время Джейн Джекобс, они представляют собой федерации городских районов. Возьмем в качестве примера Нью-Йорк и его предместья. Когда молодые люди впервые приезжают в Нью-Йорк, они живут в таких достаточно простых районах, как Ист-Виллидж, Саут-Слоуп, Уильямсбург и Хобокен, где много молодежи, доступное жилье и можно найти соседей по квартире. Начиная зарабатывать немного больше, они переезжают в Верхний Вест-Сайд, Трайбека или Сохо; а при дальнейшем увеличении дохода перебираются в Вест-Виллидж или Верхний Ист-Сайд. После вступления в брак и появления детей одни остаются в городе, другие переезжают в спальные районы в округе Уэстчестер или Нью-Джерси. Впоследствии, после того как дети вырастают и покидают родной дом, некоторые из этих людей покупают квартиру в кондоминиуме, выходящую окнами на парк, или дуплекс в Верхнем Ист-Сайде. В состав креативного класса входят люди с разной комплекцией, цветом кожи, возрастом и образом жизни. Для того чтобы быть поистине успешными, города и регионы должны предложить что-то каждому из них.

Социальный капитал и город

В этой книге неоднократно упоминается имя Роберта Патнэма и его теория социального капитала. Я не всегда соглашаюсь с Патнэмом, однако считаю его выдающимся ученым и широко известным интеллектуалом, оказавшим большое влияние на мое мышление. Я искренне восхищаюсь его стремлением спуститься с башни из слоновой кости, для того чтобы заняться насущными социальными проблемами и инициировать широкое их обсуждение в обществе. Название книги Патнэма Bowling Alone («Боулинг в одиночку») имеет непосредственное отношение к тому выводу, который он сделал в ходе исследований за период с 1980 по 1993 год: количество членов лиги игроков в боулинг сократилось на 40 процентов, тогда как количество отдельных игроков на 10 процентов увеличилось [1]. По мнению Патнэма, это только один из признаков более широкой и тревожной тенденции — долгосрочного сокращения социального капитала. Под этим он подразумевает, что сегодня люди отдалились друг от друга и своих сообществ. Такое сокращение социального капитала проявляется во всем — от ослабления связей между членами семьи, друзьями и соседями до меньшей степени участия в самых разных общественных организациях: церковных общинах, общественных ассоциациях жителей микрорайонов, политических партиях и любительских спортивных лигах. Дефицит социального капитала, в свою очередь, негативно сказывается на многих сторонах жизни общества: ослабляет городские районы, плохо влияет на здоровье людей, делает их менее счастливыми, вредит системе образования, ставит под угрозу благополучие детей, разрушает демократию и подвергает опасности сам источник процветания.

Роберт Патнэм выделил четыре основных фактора этой общественной болезни и разобщенности. Во-первых, более длинный рабочий день и острая нехватка времени и денег приводят к тому, что у нас остается все меньше времени на общение друг с другом. Во-вторых, стремительное разрастание пригородных районов отдаляет нас от родственников и друзей и затрудняет доступ к активным формам проведения досуга. В-третьих, телевидение и другие электронные массмедиа отнимают большую часть свободного времени, оставляя меньше часов для более активного отдыха и волонтерской работы. Четвертый, и самый важный, фактор, по мнению Патнэма, — это так называемый генерационный сдвиг от гражданской сознательности поколения Второй мировой войны к эгоизму послевоенного поколения и поколения Х.

Поначалу многое из того, о чем говорил Патнэм, нашло во мне отклик. Я рос в окружении родственников и друзей именно в такой среде, разрушение которой так его беспокоит. Мой отец был членом итало-американского клуба; он также был менеджером моей команды Малой лиги, а мама — воспитательницей отряда младших скаутов. Мы с братом играли в рок-группе, собиравшейся в подвале нашего дома; в нее входили соседские дети. В Питсбурге, где я провел почти два десятка лет, жили представители разных этнических групп, и им была свойственна та самая гордость за свой город, о которой говорит Патнэм. Именно сильное чувство общности, свойственное местным жителям, позволило ему устоять после почти полного коллапса сталелитейной и других отраслей тяжелой промышленности в регионе.

Квазианонимная жизнь

Однако какими бы убедительными ни были доводы Патнэма, на основании собственных исследований я пришел к совершенно другим заключениям. Участники фокус-групп и интервью, которые я проводил в период подготовки к публикации первого издания книги, проявляли не такой уж большой интерес к жизни в сплоченном сообществе с большим социальным капиталом. Они не хотят, чтобы их друзья и соседи подглядывали за ними через забор. На самом деле они стремятся к тому, что я называю квазианонимностью. Подобно обитателям Гринвич-Виллидж 1920-х годов, о которых писала Кэролайн Уэр, им необходимы открытость, разнообразие и возможность быть самими собой. Социальные структуры, в прошлом служившие основой общества, сегодня теряют свою значимость. Сильные связи, которые были когда-то очень важными для людей, уступают место слабым связям. Прежние социальные структуры, которые раньше поддерживали людей, теперь становятся все более сдерживающими и ограничивающими. То, что рекламная индустрия и политические деятели подают нам как сугубо американский образ жизни (тесные связи между членами семьи и друзьями, близкие отношения с соседями, гражданские объединения, динамичная предвыборная борьба, сильные религиозные институты и гражданское лидерство), уступает место чему-то новому.

В основе всех этих перемен лежит различие между двумя типами социальных связей — сильными и слабыми. Первые — устоявшиеся отношения между людьми, основанные на доверии и взаимности во многих сферах жизни. Как правило, такие отношения формируются у нас с членами семьи, близкими друзьями, а также с давними соседями и коллегами. Если у вас есть прочные связи с другими людьми, то вы обмениваетесь с ними визитами, выполняете поручения и оказываете друг другу услуги. Почти у каждого из нас есть несколько человек, с которыми мы поддерживаем такие отношения. По мнению социологов, изучающих эти процессы, у человека может быть от пяти до десяти подобных контактов. Речь идет о друзьях, которым вы можете довериться, соседях, которые присматривают за вашим домом, пока вы в отъезде, или дяде, который помогает вам найти работу. Преимущества таких отношений очевидны.

Слабые связи тоже играют большую роль. Современную теорию силы слабых связей сформулировал Марк Грановеттер в статье о результатах классического исследования, посвященного тому, как люди находят работу [2]. Грановеттер пришел к выводу, что при поиске работы слабые связи значат больше, чем сильные. Другие исследования по теме социальных связей показали, что слабые связи — это основной механизм мобилизации ресурсов, идей и информации для поиска работы, решения проблемы, запуска нового продукта или создания новой компании. Важность таких связей объясняется тем, что у человека их может быть достаточно много. Суть сильных связей такова, что они требуют от нас гораздо больше времени и энергии. Слабые же отнимают меньше сил, и мы можем использовать их более рационально. Такие связи имеют решающее значение для формирования креативной среды в городе или регионе, поскольку обеспечивают быстрое привлечение новых людей и освоение новых идей [3]. Мысль о том, что сближение с незнакомцами важнее отношений со старыми друзьями, может показаться несколько неожиданной, но более внимательный анализ говорит совсем о другом. По всей вероятности, вы и ваши близкие друзья вращаетесь в одних и тех же кругах. Вы знаете одних и тех же людей, часто бываете в одних и тех же местах и получаете информацию об одних и тех же возможностях. Напротив, слабые связи позволяют общаться с новыми людьми и получать новую информацию, а значит, у вас появляется источник новых идей и открываются новые возможности, о которых вы прежде не знали.

Я не утверждаю, что нужно отказаться от сильных связей и рационально строить свою жизнь на фундаменте слабых. Это была бы одинокая и пустая жизнь — участь, которая, по мнению Патнэма, ждет всех нас. Однако большинство представителей креативного класса, с которыми я встречался и жизнь которых изучал, совсем не стремятся к этому. Большинство из них поддерживают тесные связи с самыми близкими людьми. У них есть спутники жизни, они общаются с близкими друзьями, часто звонят своим родителям. Однако в современном обществе жизнь основана на более широком круге слабых связей. Интересно, что большинство людей отдают предпочтение именно такому образу жизни.

Переход от небольших гомогенных сообществ, основанных на сильных связях, к более крупным гетерогенным, основанным на слабых связях, — это важный факт жизни современного общества, установленный столетие назад выдающимися социологами Максом Вебером, Георгом Зиммелем и Эмилем Дюркгеймом [4]. В одной из своих работ влиятельный немецкий специалист по критической теории общества Вальтер Беньямин привел цитату из полицейского рапорта за 1798 год, в котором шла речь о том, что слежка стала невозможной, потому что «каждый человек, не знакомый с окружающими, прячется в толпе и никого не стыдится» [5]. Размышляя о жизни Парижа в XIX столетии, Бодлер описывал этот город как место «случайных встреч, отрывочных контактов, незнакомцев и толпы, в которой люди находят убежище от своих внутренних, личных демонов». Бодлеру не нравилось многое в жизни города (заводы, торговцы и толпа), но он «любил его свободу и возможности для анонимности и любознательного наблюдения» [6]. Эта сторона городской жизни нашла отражение в образе фланера — горожанина, который ведет квазианонимный образ жизни и получает удовольствие от разнообразных аспектов жизни города.

Стремление к квазианонимности не ограничивается городскими анклавами. Уильям Уайт назвал его основным мотивом, лежащим в основе великого переселения специалистов из числа представителей среднего класса из сплоченных городских кварталов в более неустойчивые пригородные районы в 1950-х годах. Уайт считал пригород новым типом сообщества, любимым местом жительства нового социального слоя — передвигающихся вверх по социальной лестнице «транзитников», которые имеют возможность строить свою жизнь так, как хотят, не будучи обремененными тесными связями с членами семьи и представителями своей этнической группы [7].

Чего действительно хотят люди

Итак, креативные люди больше не хотят вести образ жизни, в основе которого лежит работа на крупную компанию и проведение досуга в обществе Oddfellows71 или клубе садоводов. Но чего же они все-таки хотят? Что притягивает их в одни места сильнее, чем в другие?

Активный рынок труда

Конечно, работа по-прежнему имеет большое значение. Но дело не только в этом. Как мы уже видели, прежний трудовой договор потерял силу; люди осознают, что такого понятия, как работа на всю жизнь, больше не существует. Когда я спрашивал участников фокус-групп и интервью о том, какую роль сыграла работа в принятии решений по поводу места жительства, то неизменно слышал один и тот же ответ. Мои собеседники говорили, что их не устраивает место, предлагающее только одну хорошую работу. Они желали переехать туда, где открывалось бы много разных возможностей для трудоустройства. Причина проста, признавались люди. Они не планируют долго работать в одной компании. Компаниям не свойственна лояльность к сотрудникам, а карьера все чаще развивается в горизонтальном направлении. Для того чтобы место притягивало людей, там должен существовать рынок труда, открывающий возможности для горизонтальной карьеры.

Следовательно, место решает основную задачу нашего экономического строя: способствует объединению креативных людей и экономических возможностей, создавая резерв рабочей силы для компаний, которым необходимы сотрудники, а также активный рынок труда для тех, кому нужна работа. Место стало основной организующей единицей современной экономики и общества, взяв на себя ту роль, которую в прошлом играли крупные компании. Сосредоточение людей, компаний и ресурсов в определенных местах с определенной специализацией и возможностями обеспечивает высокий уровень эффективности и инноваций, что способствует экономическому росту.

Образ жизни

Участники моих фокус-групп утверждали, что при выборе места жительства учитывают не только возможности для трудоустройства, но и образ жизни. Многие из них рассказывали, что отказались от предложений о работе или решили не искать ее там, где не было того, что им необходимо: музыкальной среды, искусства, технологий, определенных видов спорта на открытом воздухе и тому подобных вещей. Некоторые вспоминали, что в свое время они или их друзья приняли предложение о работе по экономическим причинам, но затем уволились и переехали в другой город в поисках более подходящего образа жизни. В ходе своих исследований я неоднократно встречал людей, которые переезжали куда-то ради определенного образа жизни и только после этого начинали искать работу. Это подтверждают и результаты исследований, проведенных после публикации первого издания книги. По результатам самого исчерпывающего из них — The Young and the Restless («Молодые и дерзкие»), Джо Кортрайт и Кэрол Колетта пришли к выводу, что хотя работа и экономический рост по-прежнему играют большую роль, высокообразованные молодые люди, не состоящие в браке, «отдают более высокий приоритет факторам, определяющим качество жизни». Кстати, результаты этого исследования свидетельствуют о том, что почти в 60 процентах случаев образованные молодые люди «чаще переезжают туда, где продвижение по карьерной лестнице происходит медленнее, чем в тех местах, откуда они уехали» [8].

В наши дни люди ожидают большего от тех мест, где живут сейчас, чем от тех, где жили раньше. В прошлом многие довольствовались тем, что работают в одном месте, ездят куда-нибудь в отпуск, время от времени катаются на ­уик-энд на лыжах, отдыхают на природе или отправляются в другой город в ночной клуб или на какое-либо культурное мероприятие. Вспомните о Клементе Хейзе, который делил свое время между работой в Питсбурге и личной жизнью за сотни километров, в Нью-Йорке. Создавалось впечатление, что одни места предназначены для зарабатывания денег, а другие — для проведения досуга. Сегодня этого недостаточно. Социологи Ричард Ллойд и Терри Николс Кларк из Чикагского университета обращают внимание на то, что «работники элитных секторов экономики постиндустриального города требуют определенного качества жизни и все чаще бывают туристами в своем собственном городе» [9]. Одна из причин состоит в характере современной креативной работы. Безусловно, время от времени люди по-прежнему куда-нибудь ездят, но, учитывая их гибкий и непредсказуемый график работы, им необходим постоянный и своевременный доступ к возможностям для отдыха и развлечений. Возможно, такие люди нуждаются в более долгом перерыве посреди продолжительного, изнурительного рабочего дня, чтобы восстановить запас энергии, совершив на велосипедную прогулку или пробежку. С этой точки зрения домик на пляже или за городом не принесет им пользы — им нужны велосипедные дорожки или парки в непосредственной близости от дома.

Ночные развлечения — еще один аспект такого образа жизни. Одна из моих студенток провела опрос, результаты которого показали, что треть респондентов действительно считают ночную жизнь важным фактором городского образа жизни и инфраструктуры города. Определив ночную жизнь как «развлекательные мероприятия, которые проходят после наступления темноты», автор опроса попыталась выяснить, что молодые представители креативного класса (респонденты в возрасте 20–30 лет) ищут в ночной жизни. Больше всего баллов получили культурные развлечения (от симфонических концертов и театра до различных выступлений в концертных залах), а также поздние ужины в ресторанах, а затем небольшие джаз- и другие музыкальные клубы, кафе. Бары, большие танцевальные площадки и ночные клубы получили существенно меньше баллов. Большинство респондентов заявили, что заинтересованы в целом комплексе различных вариантов отдыха и развлечений, а также в безопасном и надежном ночном транспорте [10].

Люди, с которыми я общаюсь (как неофициально, так и во время интервью и фокус-групп), снова и снова говорят о том, что широкий диапазон культурных мероприятий — признак того, что город «понимает» потребности своих обитателей, что это неотъемлемый элемент креативной эпохи и что именно в таком месте они хотели бы жить. Интересно, что участники фокус-групп чаще всего выражали недовольство теми городами, в которых ночные заведения закрываются слишком рано. Следует отметить, что не все они относились к числу тех, кто любит гулять всю ночь напролет, но, учитывая долгий рабочий день и работу допоздна, им необходима возможность отдохнуть и развлечься в любое время суток.

Социальное взаимодействие

Нет ничего удивительного в том, что возможность знакомиться с людьми и заводить друзей — самые важные факторы, от которых зависит, насколько мы довольны своей жизнью и той средой, в которой живем. Люди нуждаются в общении, но, как напоминает нам Роберт Патнэм, современное общество изолирует нас, поэтому сегодня гораздо труднее найти возможности для приятного общения и получить поддержку со стороны социума. Как я упомянул в книге Who’s Your City?, в 2006 году социологи из Аризонского университета и Университета Дьюка провели исследование, результаты которого показали, что доля американцев, чувствующих себя социально изолированными в своих сообществах (другими словами, людей, которым не с кем было обсудить свои проблемы), увеличилась с 10 процентов в 1985 году до 25 процентов в 2004 году [11]. Больше всего отсутствие такой поддержки ощущалось в семьях среднего класса с высоким уровнем образования. Возможно, причина в том, что им приходится тратить больше времени на поездки на работу и обратно, а также в том, что у них очень продолжительный рабочий день. Авторы исследования отмечают, что люди проводят больше времени «за многочисленными компьютерами, которые есть в доме, вместо того чтобы общаться друг с другом». Однако самое большое изменение за период с 1985 года состоит в существенном ослаблении связей между соседями. Все больше людей живут в одиночестве, не имея поблизости ни друзей, ни родственников.

Некоторые аспекты места и сообщества могут заполнить эту пустоту. По мнению Итана Уотерса, «городские племена» (сплоченные группы друзей) выполняют сейчас те функции, которые были раньше уделом семей [12]. «Если бы наши “племена” максимально усиливали слабые связи в городе, — пишет Уотерс, — может, мы создали бы в социологии эквивалент темной материи — невидимой силы, которая связывает все в единое целое». Кроме того, Уотерс утверждает, что городское племя удовлетворяет потребности своих членов в самовыражении и самоактуализации, которые родители, братья и сестры во многих случаях подавляют. Одна молодая женщина, с которой я беседовал в Чикаго, высказалась так: «Семью выбрать нельзя. Но можно выбрать новую семью — друзей».

Не только люди, но и места помогают избавиться от чувства изолированности. Социолог Рэй Ольденбург определил, какую роль в жизни человека играют так называемые третьи места. По его мнению, существуют места, которые не связаны с домом и работой (первыми двумя местами) — кафе, книжные магазины, бары и другие, представляющие «основу жизни сообщества», куда люди приходят «ради хорошей компании и оживленной беседы» (во многих городских районах эту роль играют парикмахерские, салоны красоты и маникюрные кабинеты) [13]. Участники моих фокус-групп и интервью, принадлежащие к креативному классу, считают, что такие третьи места — один из самых важных факторов привлекательности города. В наше время семейная жизнь лишена той стабильности, которая была свойственна ей в прошлом, поскольку у многих пар очень напряженная работа, а еще больше людей вообще не имеют семьи. Характер работы тоже меняется. Даже если кому-то посчастливится иметь гарантированную работу, все больше людей не придерживаются строгого графика и работают в относительной изоляции, например дома за компьютером, как часто делаю я сам. Сейчас гораздо труднее поддерживать контакты с людьми, а электронная почта или телефонные разговоры покрывают эту потребность лишь частично. Когда я чувствую, что начинаю уставать от долгого пребывания дома, то делаю перерыв и отправляюсь в расположенное неподалеку кафе, где могу встретить кого-нибудь из знакомых. Многие люди, с которыми я беседовал, поступают так же.

В статье, опубликованной в Daily Beast в июле 2010 года, я написал о появлении четвертого места, которое сочетает в себе работу и сообщество. Я определил его как место, куда креативные работники могут отправиться не только для того, чтобы «сбежать от работы, но и заняться ею: проверить почту, написать сообщение в Twitter, провести незапланированную встречу. …Кроме того, как бы иронично это ни звучало, это правда: в офисе трудно выполнять настоящую работу» [14]. Девелоперы уже начинают реагировать на потребность фрилансеров и путешественников во временных офисах и местах для встреч с людьми, создавая офисные кабинки, кабинеты и конференц-залы, которые можно арендовать в случае необходимости.

Брачный рынок

Существует еще один фактор, причем настолько важный, что трудно понять, почему его так часто игнорируют. Речь идет о потребности жить там, где можно найти человека, с которым можно встречаться, или даже спутника жизни, если есть такое желание. Для молодых людей (или людей постарше, которые ищут второй шанс) активность брачного рынка не менее важна, чем активность рынка труда. В одних местах вероятность встретить подходящего партнера гораздо выше, чем в других. И дело не только в том, что нам легче поддерживать отношения с теми, с кем у нас много общего: раса, национальность, религия, работа, образование, образ жизни. Просто в некоторых местах больше холостых и незамужних, чем в других, а также больше объектов инфраструктуры и способов проведения досуга, которые объединяют одиноких людей.

В 2006 году журнал National Geographic опубликовал свою знаменитую Карту холостяков. На этой карте были отмечены городские агломерации, в которых неженатых мужчин было больше, чем незамужних женщин, и наоборот. Регионом с лучшим соотношением для гетеросексуальных мужчин оказался Нью-Йорк и его окрестности: Лонг-Айленд, Уэстчестер, Нью-Джерси и Коннектикут. На территории этого региона проживало на 165 тысяч больше незамужних женщин, чем неженатых мужчин. Количество незамужних женщин превышало количество неженатых мужчин в Бостоне, Вашингтоне, Филадельфии, Балтиморе, Майами, Чикаго, Детройте, Сент-Луисе и Сан-Франциско. Лучшее соотношение для гетеросексуальных женщин имело место в большом Лос-Анджелесе, где неженатых мужчин было на 40 тысяч больше, чем незамужних женщин. Среди других мест, более благоприятных для женщин, можно назвать Сан-Диего, Портленд, Сиэтл, Даллас, Хьюстон и Остин [15].

Разнообразие

Если при поиске партнера важную роль играет сходство, то при выборе места жительства, как неизменно отмечали участники моих фокус-групп и интервью, один из ключевых факторов — разнообразие. Людей влекут места, известные своим интеллектуальным разнообразием и широтой взглядов; оценивая местное сообщество, они ищут такие признаки, как наличие людей разных возрастных групп, разной этнической и расовой принадлежности, а также представителей нетрадиционной сексуальной ориентации и людей с альтернативной внешностью, например любителей татуировок или пирсинга. Неудивительно, что, когда я задал своим студентам из Университета Карнеги — Меллон вопрос, где они хотели бы жить после окончания учебы, большинство из них назвали Вашингтон — город с высоким уровнем разнообразия. Студенту корейского происхождения этот город нравился потому, что «в нем большая корейская община» — под этим он подразумевал корейские религиозные учреждения, корейские продуктовые магазины и корейских детей, с которыми могли бы играть его собственные дети. Индийский студент отдал этому городу предпочтение в силу большого количества выходцев из Индии, афроамериканец — из-за большого числа чернокожих профессионалов, а гея привлекали сообщества в районе Дюпон-Серкл. Однако дело здесь не только в иммигрантах и представителях меньшинств, которые хотят жить среди себе подобных. Различия тоже играют важную роль. Одна студентка иранского происхождения, которая училась на подготовительных медицинских курсах, так описала всю совокупность признаков разнообразия:

Как-то раз мы с сестрой и друзьями во время путешествия разговорились о том, что делает тот или иной город местом, в котором мы хотели бы побывать или в котором хотели бы жить. Мы пришли к выводу, что такое место должно быть открытым и ему должно быть свойственно разнообразие. Иными словами, в нем было бы большое сообщество геев и много представителей разных рас и этнических групп и жили бы люди разных возрастов. А кроме того, оно должно быть открытым для молодежи и людей, которые выглядят необычно [16].

Как рабочие места, так и сообщества, которым свойственно разнообразие, — признаки мест жительства, открытых для разных людей. Подобно тому, как предоставление льгот партнерам говорит об открытости и толерантности потенциального работодателя, заметное присутствие геев свидетельствует о широте взглядов представителей местного сообщества. В частности, молодые женщины отмечали, что они чувствуют себя в безопасности в районах, где обитает много геев. Как и в случае работодателей, очевидное разнообразие говорит о том, что в данном сообществе уважают открытые меритократические ценности креативной эпохи.

Разнообразие связано также с эмоциональным возбуждением и энергией. Людям с креативным складом ума нравится смешение стимулирующих факторов. Они хотят слушать разную музыку и пробовать разные блюда. Им необходимо встречаться и общаться с себе подобными, обмениваться с ними мнени­ями, спорить по поводу разных вопросов. Круг близких друзей человека может и не представлять собой группу совершенно разных людей, но представителям креативного класса необходимо иметь возможность взаимодействовать с такими людьми.

Привлекательный в плане разнообразия город может и не быть большим, но он должен быть космополитичным — другими словами, в таком месте каждый человек может найти группу таких же, как он, а также другие группы, которые будут его стимулировать. В таком городе должно бурлить разнообразие культур и идей, а чужаки должны быстро становиться своими. В книге Cosmopolitan City («Космополитичный город») Бонни Кан дает очень простое определение такого места [17]. Она утверждает, что у огромного города есть две отличительные черты: терпимость к незнакомцам и нетерпимость к посредственности. Именно эти качества привлекают представителей креативного класса — и эти же качества способствуют инновациям, готовности идти на риск и созданию новых компаний.

Аутентичность

Места ценят также за их аутентичность и уникальность. Аутентичность города включает в себя ряд элементов, таких как исторические здания, известные ­районы, уникальная музыкальная среда или характерная культурная атрибутика. Высокий уровень аутентичности создается в тех местах, которым свойственно смешение грубого урбанистического пространства и только что отреставрированных зданий, молодежи и стариков, давних обитателей городских кварталов и яппи, моделей и бродяг.

Участники моих фокус-групп и интервью часто определяют аутентичность как противоположность заурядности. Они ставят знак равенства между аутентичным и «живым», как в случае места, где есть настоящие здания, настоящие люди, подлинная история. Город, в котором много магазинов розничных сетей, сетевых ресторанов и ночных клубов, нельзя назвать аутентичным. И дело не только в том, что все эти заведения везде выглядят одинаково, но и в том, что они предлагают вам одинаковые впечатления. Мой собеседник из числа представителей креативного класса подчеркнул, что людей привлекает аутентичность и уникальность города:

Возьмем в качестве примера Детройтский фестиваль электронной музыки. В первый год это был бесплатный концерт, который собрал миллион зрителей… на нем выступали звезды Детройта и несколько исполнителей и диджеев из других мест. Все это принесло большую пользу городу и его имиджу. В этом году… от детройтских исполнителей отказываются в пользу более известных групп страны. Да, это позволит собрать больше зрителей, но при этом фестиваль теряет свою аутентичность и уникальность, благодаря которой на это событие съезжаются люди со всего мира [18].

Музыка — ключевой компонент, делающий место аутентичным. Термином ­«аудиоидентичность» [19] обозначается узнаваемый музыкальный жанр, ассоциирующийся с местными группами, клубами и другими аспектами жизни города, формирующими его уникальный голос: электрический блюз в Чикаго, мотаун в Детройте, грандж в Сиэтле, соул в Филадельфии, Шестая улица в Остине, уличные духовые оркестры и R&B в Новом Орлеане, блуграсс в округе Колумбия. Музыкальный стиль — это первое, что вызывает у людей ассоциации с городом, посредством чего города продвигают себя.

По существу, музыка играет главную роль в создании идентичности и формировании подлинных сообществ. Музыкальные воспоминания — самые сильные, пробудить их очень легко. Песни прошлого часто вызывают в памяти людей воспоминания о событиях того времени. Саймон Фрит пишет, что музыка «вызывает у нас чрезвычайно субъективное чувство принадлежности к социуму. Она формирует и обеспечивает непосредственный опыт коллективной идентичности. Музыка постоянно сопровождает наши поиски себя и того места, где мы можем чувствовать себя как дома» [20].

Трудно представить себе крупный регион с развитой индустрией высоких технологий, у которого не было бы особой аудиоидентичности. Помимо Сиэтла и Остина стоит упомянуть о районе залива Сан-Франциско, ставшем очагом самой креативной музыкальной среды 1960-х: Grateful Dead, Jefferson Airplane, Big Brother and the Holding Company, Дженис Джоплин, Карлос Сантана, The Mamas and the Papas, а также знаменитый фестиваль поп-музыки в Монтерее. Город Чапел-Хилл, расположенный в самом центре Исследовательского тре­угольника, недавно был признан одним из лучших музыкальных сообществ страны. Технологическая и музыкальная среда соседствуют друг с другом, поскольку отражают открытость этого места новым идеям, новым людям и творчеству. Именно поэтому я люблю говорить первым лицам города, что поиск способов поддержки местной музыкальной среды так же важен, как и инвестиции в бизнес в сфере высоких технологий, и гораздо более эффективен, чем строительство крупного торгового комплекса в центре города.

Сцены

Помимо музыки, большую роль играют также и другие типы «сопровождения». В большом, захватывающем городе может быть — и действительно возникает — множество различных сцен, которые со временем меняют свое местоположение. Они позволяют талантливым людям сотрудничать и конкурировать друг с другом, искать вдохновения, наблюдать за работой коллег по творческому цеху, учиться у них. Аутентичные сцены, расположенные в различных городских кварталах, помогают сформировать в данном месте креативную среду и волнующую атмосферу.

Динамика таких сцен в каком-то смысле напоминает динамику кластеров и агломераций компаний, людей и бизнеса. В своей книге Creative Industries («Креативные отрасли») экономист Гарвардского университета Ричард Кейвс говорит о том, что искусство, музыка, театр, дизайн и другие сферы деятельности творческих людей характеризуются высоким уровнем неопределенности: практически невозможно заранее определить, что именно будет иметь успех. Именно поэтому так трудно организовать эти направления бизнеса или отрасли по принципу вертикальной интеграции, как, например, в случае автомобильной или сталелитейной промышленности. Вместо этого они формируются вокруг кластеров, агломераций и местных сцен. Как сказала моя бывшая студентка Элизабет Каррид в своей книге The Warhol Economy («Экономика по Уорхолу»), такие сцены создают условия не только для развлечений, но и для работы, позволяя людям устанавливать контакты, учиться друг у друга чему-то новому, создавать сеть полезных знакомств и строить карьеру. Этот социальный нетворкинг происходит не в компаниях и офисах или во время завтраков и обедов в дорогих ресторанах, а в местных клубах и на других площадках [21].

У этого явления имеется не только экономический, но и социальный, психологический и креативный аспекты. Сцены — это места, где создаются приятные впечатления. По мнению Дэниела Силвера, Терри Кларка и Лоуренса Ротфилда, которые написали много работ по этой теме, сцены — это «способ организации и потребления культуры» [22]. «Кафе, театры, парки, музыкальные площадки, рестораны, рынки, магазины и другие объекты благоустройства, — пишут они, — предлагают множество возможностей для создания впечатлений, определяющих смысл и ценность данного места. По мнению этих исследователей, ценность сцен зависит от того, в какой степени они позволяют сделать города чем-то большим, чем просто место для проживания и работы. Сцены становятся «эмоциональной средой, где можно делиться своими чувствами и эмоциями, принимать или отвергать их», и в ней формируется «целый диапазон символических значений». Авторы выделяют разные типы сцен, от аутентичных местных до сцен для самовыражения и чрезвычайно гламурных и харизматичных. Например, «кинофестивали, дни высокой моды и парады кинозвезд проходят на гламурной сцене», тогда как «мастерские татуировки, площадки панк-музыки, студии боди-арта и салоны пирсинга — это сцена для самовыражения». «Местные магазины народных ремесел, фермерские рынки, городские культурно-спортивные центры и фестивали искусств» — это признак аутентичной среды, для которой характерен высокий уровень экологической и социальной ответственности.

В ходе еще одного исследования были определены способы прямого и косвенного воздействия сцен на местную экономику. Например, богемные городские районы — это не просто центры развития искусства и артистичности; они выполняют важную экономическую функцию. Такие районы, в которых «много магазинов подержанных вещей, ночных баров, мастерских татуировки, табачных магазинов, галерей, этнических ресторанов и маргиналов», выступают в качестве «настоящих лабораторий по созданию новых стилей потребления», позволяя понять, что считается самым продвинутым, молодежным и трендовым, а что уже устарело. Подобные места открывают компаниям доступ не только к авангардным дизайнерам, но и к хорошо осведомленным торговцам, которые «могут пройтись по барам и выяснить, что вот-вот войдет в моду», и имеют возможность «придерживаться стиля потребления, находящегося на грани общепринятых норм, не будучи сами ни художниками, ни революционерами». Результаты этого исследования позволили обнаружить тесную связь между «сценами для самовыражения» и экономическим ростом. Проанализировав влияние на экономическую эффективность тысяч городских районов по всей территории США более двадцати отдельных показателей, авторы исследования пришли к выводу, что роль сцен, предоставляющих широкие возможности для самовыражения, очень существена — даже больше, чем «такие базовые показатели городского развития, как рост и уровень человеческого капитала, рабочие места в сфере искусства и высоких технологий, а также плотность населения и продолжительность поездок на работу и обратно». Кроме того, авторы исследования обнаружили, что экономическое влияние таких сцен выходит далеко за рамки функции привлечения талантливых специалистов и креативных людей». Они пришли к выводу, что «больше ни один показатель не продемонстрировал такое неизменно сильное и широкое экономическое воздействие», как наличие сцен, предоставляющих широкие возможности для самовыражения [23].

Идентичность

Как отметил социолог Мануэль Кастельс в своей выдающейся книге The Power of Identity («Власть идентичности»), трудноуловимое, разноречивое ощущение собственного «я» стало определяющей чертой неустойчивого, постоянно меняющегося постмодернистского мира, в котором многие традиционные институты больше не обеспечивают смысл, стабильность и поддержку [24]. В прежней экономике многие люди ориентировались на компании и идентифицировали себя с ними. А кто-то жил в городах, где родился и вырос и мог положиться на прочные связи с членами семьи или старыми друзьями.

Сегодня место жительства (в отличие от места рождения) и род занятий (а не работодатель) стали основными элементами нашей идентичности. Я часто летаю самолетом и обратил внимание на то, что изменились стандартные фразы, с которых люди начинают разговор. Двадцать лет назад вас спросили бы, где вы работаете, а сейчас спрашивают, где живете.

По мере уменьшения значения компаний в жизни людей в городах сформировалась своего рода неофициальная иерархия. Безусловно, место жительства всегда было признаком статуса. Некоторые районы таких городов, как Париж, Лондон и Нью-Йорк, всегда были в высшей степени востребованными. Однако если в прошлом большинство людей были согласны пожертвовать хорошим местом жительства ради работы в престижной компании, то сейчас ситуация изменилась. Большая часть участников моих фокус-групп и интервью говорили, что планируют переехать в район с более высоким статусом.

Как было отмечено ранее, многие представители креативного класса стремятся принимать участие в жизни сообщества. Это не столько проявление склонности к благотворительности, сколько свидетельство стремления людей формировать свою идентичность в том или ином месте, а также создавать места, которые ее отражают и придают ей значимость. Например, в Питсбурге молодые люди из разных креативных областей, от архитектуры и градостроительного проектирования до графики и высоких технологий, создали неформальное общество под названием Ground Zero («Нулевая отметка»). Эта группа возникла стихийно в результате нескольких сеансов «мозгового штурма», которые я организовал в начале 2000 года, чтобы лучше понять образ жизни и проблемы молодых представителей креативного класса. Сначала группа ставила себе цель противодействовать сносу аутентичного торгового района в центре города и строительству на его месте типового торгового центра, а затем фокус внимания ее участников сместился на создание креативной атмосферы и формирование идентичности всего города. Все их усилия, от проведения культурных мероприятий в местном сообществе до организации маршрута общественного транспорта под названием «Ультрафиолетовая петля», который соединил различные районы Питсбурга с местами особой уличной культуры, были направлены на включение их творческой идентичности в урбанистическую структуру города.

Роль места в формировании идентичности проявляется и в растущей борьбе за контроль над городами. Я на собственном опыте почувствовал напряженность, которую создает так называемая джентрификация, в современном районе Сиэтла Беллтауне. Теплым вечером в мае 2000 года наша компания шла по Пятой авеню — новой улице, где расположены офисы высокотехнологичных компаний, элитные жилые дома и дорогие рестораны. На своем пути мы встретили разношерстную группу протестующих, которые били в барабаны и кричали: «Скажем нет строительному шуму!» Вся эта суматоха привлекла внимание хорошо одетых яппи, которые вышли на улицу, чтобы выяснить, что происходит. Между этими яппи и протестующими разгорелась бурная дискуссия по поводу того, кого именно можно считать истинными обитателями района. Подробнее я расскажу об этом в главе 16.

Основа сообщества

После публикации первого издания этой книги мои выводы о качестве места вызвали у многих негативную реакцию. Консервативные критики из числа представителей общественности и даже некоторые из тех, кто называет себя урбанистами, возмущались тем, что я, по их мнению, призываю городские власти тратить деньги на всякий вздор, представляющий интерес только для городской знати, богемных геев и безответственной, испорченной молодежи. Эти люди утверждали, что американцы по-прежнему отдают предпочтение хорошим школам, безопасным улицам и городской среде, ориентированной на семейные ценности. На этот счет ведутся бесконечные споры, которые на самом деле можно урегулировать опытным путем. Как уже упоминалось ранее, в середине первого десятилетия ХХI века я провел масштабное исследование в сотрудничестве с Институтом Гэллапа. Сначала мы опросили 27 тысяч респондентов о том, от каких факторов, по их мнению, зависит их счастье и удовлетворенность сообществом, в котором они живут. Результаты этого исследования, изложенные в книге «Кто твой город?», говорят о том, что место имеет важнейшее значение для счастья и благополучия людей.

Это исследование позволило нам сделать ряд многозначительных выводов. Один из них состоит в том, что само место — важный фактор счастья и субъективного благополучия (термин «субъективное благополучие» звучит довольно коряво, но именно так психологи обозначают уровень счастья в восприятии самих людей). В книге Stumbling on Happiness72 профессор Гарвардского университета Дэниел Гилберт называет три самых важных решения, которые принимает каждый из нас в своей жизни: «где жить, чем заниматься и с кем это делать» [25]. По мнению Гилберта, место — это первая из трех опор, на которых держится счастливая и полноценная жизнь, что целиком и полностью подтверждают мои собственные исследования.

Второй вывод имеет отношение к атрибутам или характеристикам места, от которых зависят наше счастье и удовлетворенность. Мы проанализировали большое количество факторов, которые были разделены на пять крупных категорий: физическая и экономическая безопасность (то есть наличие активного рынка труда, низкий уровень преступности и прочее); базовые услуги (наличие школ, вывоз мусора и ремонт дорог); лидерство (дальновидность влиятельных лиц сообщества и местных политиков); открытость (толерантное отношение к иммигрантам, представителям меньшинств, геям и другим категориям граждан); качество места (ландшафт, парки, архитектура и прочее).

Полученные нами результаты могут оказаться совершенно неожиданными для тех, кто все еще придерживается традиционных взглядов на развитие городов и пригородных зон. Самыми ценными характеристиками городов оказались не базовые услуги или экономические возможности, а объекты социально-бытовой инфраструктуры города, его доброжелательность и красота. Вместе с новым партнером, фондом Knight Foundation, Институт Гэллапа провел расширенный и обновленный опрос под названием Soul of the Community Study («Изучение основ сообщества») [26]. В рамках этого исследования, которое продолжалось три года, Институт Гэллапа опросил 43 тысячи жителей 26 городов. В 2011 году по итогам этого исследования был сделан вывод, что «людей привязывают к определенным местам три основных качества: социально-бытовые объекты (инфраструктура развлечений и места для встреч с другими людьми); открытость (гостеприимность места), а также эстетика района (его красота и зеленые зоны) [27].

В действительности выводы, сделанные по результатам исследования фонда Knight Foundation и Института Гэллапа, вполне понятны на интуитивном уровне. Большинство людей рассчитывают на то, что город предоставит им базовые услуги, и в большинстве случаев именно так и происходит. Поскольку мы рассчитываем на получение базовых услуг, эстетика места приобретает более высокую ценность. Экономисты называют это «надбавкой за красоту» [28]. Что касается открытости, то в ходе исследования респондентам задавали вопросы о том, какую оценку они поставили бы своему городу в качестве места для проживания семей с детьми, расовых и этнических меньшинств, геев и лесбиянок, иммигрантов, бедняков, молодых холостяков, выпускников колледжей и других категорий граждан. Результаты опроса показали, что в каждой группе, к которой в сообществе относились толерантно, уровень счастья был выше. Один вывод неожиданно удивил нас. Сообщество было наименее открытым по отношению к выпускникам колледжей, ищущим работу. Хотя большие и малые города по всей территории США активизировали борьбу с утечкой умов, в действительности их обитатели не так уж и рады талантливым молодым людям, которые выбирают эти города в качестве места жительства. Подробнее эта тема рассматривается в следующей главе.

Некоторые другие выводы «Изучения основ сообщества» настолько интересны и полезны, что стоит процитировать их полностью.

После трех лет исследований получены достоверные и, возможно, несколько неожиданные результаты. Во-первых, то, что привязывает людей к их сообществам, остается практически неизменным в разных местах. Можно было бы ожидать, что в Майами и Мейконе должны действовать разные факторы привязанности. Тем не менее основные факторы остаются почти неизменными в разных сообществах. Кроме того, в разные годы исследования первые места в рейтинге занимали одни и те же названия.

Во-вторых, эти факторы могут показаться несколько неожиданными. Очевидно, что экономика привлекает к себе большое внимание людей, но местная экономика практически не имеет отношения к привязанности жителей к своему городу. При этом привязанность больше всего сопряжена с открытостью сообщества разнообразию, а также с тем, какие объекты социально-бытовой инфраструктуры предлагает город и какова его эстетика. Это не означает, что работа и жилищные условия не имеют значения. Для того чтобы люди остались жить в городе, он должен удовлетворять их базовые потребности. Когда же речь заходит о формировании эмоциональной связи с данным сообществом, она зависит и от других обстоятельств, которые часто не учитываются в процессе анализа экономического развития города. Их роль возрастает, когда возникает необходимость в обеспечении привязанности местных жителей к своему городу.

И последнее, различия в уровне привязанности среди разных демографических групп действительно существуют, но демографические характеристики не относятся к числу основных факторов, ее определяющих. Результаты исследования говорят о том, что почти во всех городах восприятие местными жителями своего сообщества в большей степени связано с их привязанностью к сообществу, чем с возрастом, этнической принадлежностью, формой занятости и другими показателями.

Различные элементы качества жизни определяют саму основу успешного сообщества. И хотя речь идет об условиях, представляющих особый интерес для представителей креативного класса, оказывается, что эти же факторы важны для всех членов сообщества, независимо от их демографических характеристик и экономического положения. Это не означает, что хорошие школы, хорошая работа и безопасные улицы не играют никакой роли. Совсем наоборот. Однако тот, кто по-прежнему проводит различие между качеством места и базовыми услугами, предлагает ложный выбор. В книге Who’s Your City? я провел аналогию между тем, чего мы хотим от своих сообществ, и знаменитой пирамидой потребностей Абрахама Маслоу. Мы хотим от жизни большего, чем только удовлетворение физиологических потребностей; точно так же нам нужно нечто большее и от городов, в которых мы живем. Качество места, открытость и общность — это не излишняя роскошь, а необходимость.

Глава 15

Формирование креативного сообщества

Мне часто задают вопрос: как реализовать это на практике, как создать поистине креативное сообщество (с присущим ему истинным качеством места), которое могло бы существовать и процветать в условиях нового экономического порядка, все еще находящегося на этапе становления? Простого, верного ответа на этот вопрос не существует, но одно можно сказать совершенно точно: прежние методы больше не работают. Недостаточно просто организовать хорошие школы или сформировать среду, ориентированную на семейные ценности; как и недостаточно создать среду со множеством ресторанов и баров. Гигантские стадионы, конференц-центры, сверкающие дворцы искусств, зеленые пригороды, окруженные самыми современными технопарками, а также первоклассные торговые центры — всего этого мало самого по себе. Нет никакого смысла в том, чтобы расходовать ценные государственные средства на привлечение компаний из разных штатов и даже из-за рубежа: исследования показывают, что в большинстве случаев все эти усилия обходятся дороже, чем они того заслуживают. Многие города на собственном опыте убедились в том, что попытки стать очередной Кремниевой долиной редко оправдывают себя.

Возникновение креативной экономики изменило правила игры в области экономического развития. В прошлом города оценивали свой статус по количеству расположенных в них главных офисов крупных компаний. Компании по-прежнему важны, но они уже не занимают господствующего положения. Как я неоднократно подчеркивал, именно люди играют все более важную роль. В первом издании книги я привел слова СЕО крупной компании по производству полупроводников Роберта Нанна из интервью Wall Street Journal: «Ключевой элемент развития технологического бизнеса — это привлечение в компанию подходящих специалистов. Необходимо найти сочетание опыта, навыков, интеллектуальных способностей и энергии. Самое важное — находиться в таком месте, где есть люди, обладающие этими качествами» [1].

По большому счету, человеческий климат так же важен для городов, как и бизнес-климат, а может, еще важнее. Под человеческим климатом я имею в виду общую стратегию привлечения и удержания специалистов, особенно креативных (хотя и не только их). Преимущества такой стратегии очевидны. Открытость обходится очень дешево. Компании (и спортивные команды, если уж на то пошло), которые получают от города финансовые стимулы, могут в любой момент собраться и переехать в другое место, как только где-то появятся более заманчивые перспективы. При этом инвестиции в такие объекты благоустройства, как городские парки, рассчитаны на целые поколения и приносят пользу широким слоям населения.

Универсальной модели формирования эффективного человеческого климата не существует. Как мы уже видели, креативный класс разнороден: он состоит из людей разного возраста, этнического и расового происхождения, семейного положения и сексуальных предпочтений. Поистине креативное сообщество притягивает к себе множество разных групп. Формирование такого сообщества — органичный процесс, который нельзя осуществлять по принципу «сверху вниз». Необходимо создать подходящие условия, посеять нужные семена, а затем дать событиям идти своим чередом. Десять лет назад я отметил, что мне еще предстоит найти такой город, руководство и жители которого вместе разработали бы исчерпывающую стратегию создания человеческого климата. Однако во многих городах такой климат уже сформировался. Если вы спросите у лидеров этих сообществ, каких людей они хотели бы привлечь в свой город, они ответили бы, что это должны быть успешные супружеские пары 30–40 лет, с хорошей работой, средним или высоким доходом, семейная жизнь которых стабильна. В действительности именно это и происходит во многих сообществах (особенно в пригородных районах), где придают особое значение таким услугам, как эффективная школьная система, парки с большим количеством развлечений для детей, а также строгие (читай: органичивающие) правила зонирования, ориентированные на строительство индивидуальных домов на одну семью. Безусловно, я согласен с тем, что в городах должны быть созданы благоприятные условия для детей и семей, и я полностью поддерживаю идею создания лучших школ и парков. Но, как мы уже знаем, на долю традиционных нуклеарных семей приходится всего одна четверть от общего количества американских домохозяйств. Сообществам, которые стремятся быть экономически конкурентоспособными, необходимо шире забрасывать сети, чтобы привлечь самые разные группы людей, представляющие как креативный класс, так и американское общество в целом.

Как было сказано в предыдущей главе, одну группу населения полностью игнорировали в большинстве сообществ (во всяком случае, до недавнего времени). Речь идет о молодых людях, не состоящих в браке. Как правило, молодых работников считали временными жителями, которые не приносят городу особой пользы. Однако в креативную эпоху эта группа имеет большое значение по ряду причин. Молодые люди — это «рабочие лошадки»: они могут трудиться дольше, с большей самоотдачей, и в большей степени готовы рисковать, поскольку молоды и у них еще нет детей. В быстро меняющихся отраслях именно недавние выпускники учебных заведений владеют самыми актуальными навыками. По этой причине многие ведущие компании разрабатывают стратегии подбора персонала, ориентированные именно на молодых специалистов. В Вашингтоне часто шутят, что страной управляют 23-летние.

Люди, не состоящие в браке, образуют большой и постоянно растущий сегмент населения страны. В начале 1960-х примерно 80 процентов американцев жили в семьях, во главе которых были супружеские пары. В 2010 году это количество сократилось немногим менее чем до половины — до 48,4 процента, или 56,6 миллиона из 116,7 миллиона домохозяйств. Как уже было отмечено, в наше время люди вступают в брак позже и дольше остаются холостыми или незамужними.

Молодые люди — самая мобильная группа общества. Вероятность того, что человек переедет в другой город, достигает максимума примерно в возрасте 25 лет, затем резко снижается на протяжении следующих двух десятилетий, и сходит на нет в пенсионном возрасте и в старости. По данным исследования, которое было проведено в 2005 году, вероятность переезда 25-летних в три раза выше, чем людей в возрасте 45 или 50 [2]. Молодые люди с высоким уровнем образования — самая мобильная из всех групп населения.

Все эти показатели не сулят ничего хорошего городам и регионам, которые пассивно наблюдают за тем, как молодежь уезжает в поисках веселой жизни и приключений, рассчитывая на то, что ее удастся вернуть, когда им исполнится 30 и они будут готовы где-то обосноваться и завести семью. Вероятность того, что такие молодые люди вернутся, сокращается с каждым годом, который они проводят за пределами города. Успех ждет только те города, которые с самого начала позаботятся о привлечении и удержании 20-летних.

Впрочем, возраст не играет такой большой роли, как принято считать. По-настоящему имеет значение созданный в городах и регионах человеческий климат, в котором ценят самых разных людей и самые разные семьи. Представители креативного класса с возрастом не отказываются от тех аспектов образа жизни, которым они отдают предпочтение. Например, они не прекращают ездить на велосипеде или бегать исключительно потому, что у них появляются дети. Как только они сажают своих детей в специальные детские сиденья или прогулочные коляски, такие объекты инфраструктуры, как свободные от городского транспорта велосипедные дорожки, становятся для них даже более важными, чем раньше. Эти люди не перестают ценить разнообразие и толерантность. Мои собеседники среднего и старшего возраста действительно больше не развлекаются в ночных клубах до четырех часов утра, но им по-прежнему нравится стимулирующая, динамичная среда с высоким уровнем культурного взаимодействия. Они хотят, чтобы их дети росли именно в таких условиях. Некоторые элементы городской жизни, представляющие интерес для молодежи, поддерживаются и людьми преклонного возраста, которые годятся им в дедушки и бабушки. Когда мой коллега беседовал с группой пожилых обитателей Питсбурга о важности таких элементов образа жизни, как велосипедные дорожки, их реакция оказалась для него довольно неожиданной. Старики отнеслись к этой идее с энтузиазмом, поскольку при наличии велосипедных дорожек велосипедисты перестали бы ездить по тротуарам, пугая и порой даже сбивая их с ног.

Моя собеседница из Миннеаполиса представила вопрос возраста в перспективе. В свое время она, будучи молодой незамужней женщиной, приехала в этот город, привлеченная образом жизни, который он ей предлагал. Ей нравился активный отдых в прекрасном городском парке в компании с другими молодыми людьми, а также посещение баров и клубов, расположенных неподалеку от ее дома. В то время эта женщина даже не думала о том, чтобы создать здесь семью. Когда же она вышла замуж и у нее появились дети, ее приятно удивил тот факт, что многие составляющие образа жизни, которые так нравились ей в молодые годы (парки и районы с пешеходной доступностью основных объектов), стали для нее еще более привлекательными.

Многие семьи предпочитают оставаться в городах. В книге Who’s Your City? я сослался на статью, опубликованную в New York Times в 2007 году, где было сказано, что с 2000 года количество детей в возрасте до пяти лет, живущих на Манхэттене, увеличилось почти на треть. Район, который был когда-то «гламурным, почти лишенным детей местом, подходящим разве что для героев сериала “Секс в большом городе”», начал напоминать престижный и даже более традиционный район, чем пригород 1960-х, изображенный в сериале “Чудесные годы”73» [3]. В 2006 году компания Yankelovich провела исследование, которое показало, что молодые супружеские пары с детьми готовы переехать в городские районы, расположенные в непосредственной близости от центра города, в неменьшей степени, чем в небольшие города и пригородные районы (это хорошо известно каждому, кто пытался пройтись по тротуарам Парк-Слоупа в Бруклине или Хобокена в Нью-Джерси, заполненным прогуливающимися людьми и детскими колясками) [4].

Многие семьи действительно уезжают из городов, когда их дети достигают школьного возраста. Демографический состав городской Америки напоминает гантель, на одном конце которой находятся люди, не состоящие в браке, а на другом — семьи, где дети живут отдельно. Однако важно помнить, что семьи становятся все более разноплановыми; при этом города, которые притягивают к себе разных людей, неизбежно притягивают и разные семьи. Кое-кто утверждал, что мои выводы относительно геев и регионального роста идут вразрез с семейными ценностями, но в действительности многие семейные пары геев и лесбиянок — это семьи с детьми. По данным детального исследования, которое провел Гэри Гейтс, в 2011 году около половины геев и лесбиянок в США (от 4 до 5 миллионов) были членами однополых семейных пар, причем 160 тысяч таких пар официально состояли в браке, а каждая пятая пара воспитывала детей [5]. В табл. 15.1, которую составил Гейтс, показаны 15 городских агломераций с самым высоким процентом однополых пар с детьми в возрасте до 18 лет. Причем самая высокая концентрация таких пар не всегда оказывается там, где этого можно ожидать. Особенно неожиданным стал тот факт, что в этот список не вошли, например, Сан-Франциско и Нью-Йорк.

Таблица 15.1. Городские агломерации с самой высокой концентрацией однополых семей с детьми, 2010 год

Место в рейтинге	Городская агломерация	Однополые пары с детьми, %	Доля креативного класса, %
1	Сан-Антонио — Нью-Браунфелс (штат Техас)	33,9	31,2
2	Джексонвилл (штат Флорида)	32,4	30,4
3	Роли — Кэри (штат Северная Каролина)	29,5	37,6
4	Лас-Вегас — Парадайз (штат Невада)	28,4	22,7
5	Провиденс — Нью-Бедфорд — Фолл-Ривер (штаты Род-Айленд и Массачусетс)	28,1	31,3
6	Рочестер (штат Нью-Йорк) Страницы: «« « ... 56789101112 » »» Читать бесплатно другие книги: Ты можешь больше, чем ты думаешь Армстронг Томас Что означает быть умным? Томас Армстронг утверждает: интеллект – это не только отличные оценки, высо... Измеряя мир Кельман Даниэль Германия рубежа XVIII и XIX столетий. Подходит к концу эпоха Просвещения. Двое талантливых мальчишек... Родинок почерк. Стихи Триумфов Сергей «Жить — так жить, любить — так уж влюбляться,В лунном золоте целуйся и гуляй.Если хочешь мертвым пок... Апиотерапия в стоматологиии. Лечение стоматологических заболеваний продуктами пчеловодства Флейшер Григорий Данная книга содержит применение продуктов пчеловодства — меда, перги, прополиса — в стоматологии. Р... Эрагон Паолини Кристофер В волшебных лесах родной Алаганзии деревенский мальчик по имени Эрагон находит удивительной красоты ... Четверо детей и чудище Уилсон Жаклин У Розалинды худшие каникулы в ее жизни – мама уехала на учебу, так что им с братом приходится торчат... ©2009-2024 Книж.ру - электронные книги. Обратная связь