Хранитель Реки Гольман Иосиф

Глава 16

Второй сон Бакенщика. Мальчик из Маалена

Место: юго-восточное Средиземноморье.

Время: три тысячелетия до точки отсчета.

Он появился из предрассветной мглы, как будто и в самом деле созданный из ночного воздуха: легкий, тонкий, почти бесплотный. Даже его козочка, ни на шаг не отходящая от своего хозяина и характером более похожая на собаку, и та была весомее, физичнее, что ли. И шерсть белая, довольно длинная и густая. И маленькие, однако вполне осязаемые острые рожки, венчающие тонкую морду.

Нет, коза была вполне похожа на козу, разве что малость тщедушная.

А вот мальчик точно не был похож на обычного мальчика.

И дело не только в том, что он не бегал, не кричал и не кидал камни – тихие мальчики хоть нечасто, но и в те времена попадались. И не в том, что говорил он мало и неохотно (и никогда – пока его о чем-то не спрашивали), малословных в то время тоже было немало.

А в том, что глаза у него были точно нездешние.

Это было сразу заметно.

Глаза здешних тут же выказывали быстрый поиск явной и немедленной выгоды. Или хотя бы живой интерес к тому, что они видели.

Но только не в случае пришедшего с востока мальчика.

Казалось, его глазам не столь уж и важно, на что смотреть. И еще казалось, что смотрят они не наружу, а внутрь.

Но все это стало ясно потом, когда к мальчику стали присматриваться.

Пока что больше смотрели на козу. Ее красивая белая шерсть была заметно длиннее, чем у местных животных. Кроме того, местные козы привыкли дочиста «обкашивать» крутые горные неудобья, но их практически никогда не использовали в качестве вьючных животных. А эта без видимого напряжения тащила на острой спине довольно большую, сшитую из непромокаемой верблюжьей кожи суму мальчика. Сума была из двух отделений, со швом посередине – очень удобно для размещения на спине такого мелкого животного, как коза. Однако местные прежде никогда не видали переметных сум, пошитых не для лошади или верблюда.

Итак, мальчик появился из предрассветного воздуха. Он шел босиком по пыльной дороге. И шел бы, наверное, еще долго, если бы его не окликнула молодая девчонка. Наверное, даже моложе, чем путник с козой.

Девчонка была беднее некуда, если так можно говорить о рабынях. Впрочем, еда у нее имелась – Игемон неплохо кормил своих рабов. По крайней мере, тех, от кого имел или ожидал какую-то выгоду.

Десять или двенадцать таких рабов под присмотром одного вооруженного вольного (а куда больше, отсюда бежать – себе дороже, сгинешь в горах) трудились на крохотном террасном участке, отвоеванном у крутого склона, в поте лица добывая хлеб своему господину, а юная рабыня готовила им еду.

Скоро будет перерыв, рабы перекусят – и снова в поле. Чтобы к полудню, до убивающей все живое жары, окончательно его покинуть и уйти в город – Игемон, как уже говорилось, относился к своей движимой собственности рачительно.

– Эй, парень! – крикнула девчонка. – Куда ты так спешишь? Давай поворачивай со своей козой к нам!

Мальчик замедлил шаг, как будто осмысливая направленное ему послание, после чего пошел еще медленнее и наконец остановился.

Девчонка расхохоталась звонким, почти детским смехом: вот забавный! Наверняка голодный, а раздумывает над приглашением к завтраку, как городской правитель над объявлением войны или мира.

Мальчик в ответ тоже улыбнулся и пошел, как сказали бы через пару-тройку тысячелетий, к полевому стану. Коза как привязанная – хотя никаких веревок не имелось – свернула за ним.

Вольный охранник все видел и слышал, однако подобные мелкие нарушения устава караульной службы не мешали ему в работе, а кроме того, по такой жаре было лень вмешиваться.

Еды на всех хватит. Да и козье молоко для разнообразия тоже было нелишним.

Тем временем к месту трапезы подошли остальные рабы.

– Откуда путь держишь? – поинтересовались они у гостя.

– Из Маалена, – ответил мальчик.

Рабы сочувственно притихли. Маален – не очень хорошее место по нынешним временам. Несколько месяцев назад его захватили войска Кеоркса. Вряд ли там осталось что-то нетронутое, неизнасилованное, необезображенное. А может, и не сочувственным было затишье: подобные гуманистические представления еще не очень приживались в окружающем мире. Просто каждый вспомнил свою судьбу и нашел в ней моменты, общие с судьбой мальчишки. Правда, мальчик пока свободен. Но надолго ли сохранится его свобода?

Надсмотрщик тоже задумался.

Кеоркс – злейший враг и его Города. Два столетия назад роли были иными: многие предки Кеоркса были жестоко убиты вошедшими в Иридарх воинами Города. И вот теперь он стремится отомстить за позор прошедших веков, шаг за шагом выдавливая Город из сферы общих интересов.

Пятнадцать лет назад Иридарх перестал платить дань Городу, хотя к тому времени эта дань была чисто символической – три верблюдицы. Дариан на совете требовал войны, немедленной войны. Совет, подбиваемый Игемоном, соправителем, решил иначе: не платит, ну и не надо, три верблюдицы войны не стоят. Хотя в глубине души многие соглашались с Дарианом: змею надо давить, пока она маленькая.

А теперь вот смирились с захватом Маалена.

И правителей можно понять. Маален не столь ценен для Города: удален от моря, довольно беден, неудобен для обороны, в то время как война со все набиравшем силу войском Кеоркса теперь была бы действительно ужасна. Лицо тоже сохранялось: по неписаному уговору (Кеоркс нарушил его впервые за всю хранимую в памяти историю) Маален никогда никому не принадлежал, поскольку слишком многим нужны были хранимые там знания.

Но об этом – чуть позже. Сначала следует упомянуть, что Дариан и в этот раз снова требовал войны. Он не считал Маален городом, не представлявшим интереса. И снова с ним многие были согласны. Однако опять – молча. Хотя соображения Дариана были очевидны. Он утверждал, что волк, почуяв вкус крови, не остановится никогда. Речь идет уже не о голоде, а о жажде власти. Или жажде убийств, что часто одно и то же.

Маален же, по мнению Дариана, бросать на произвол судьбы было никак нельзя.

Да, там никогда не водилось много золота. Но зато там было Хранилище Знаний. Сколько оно существовало – не знал никто, даже его Главный Хранитель, возможно, столько, сколько существовал Маален. Все человеческие умения, все знания, все, доподлинные и не очень, факты – короче, всё, что доходило до местных мудрецов, – навсегда «консервировалось» придуманными тысячелетия назад знаками. Сначала на глиняных табличках, теперь, все чаще, – на удивительном волокнистом материале, который привозили купцы с севера Африки. И это не было напрасным трудом, как язвили многие.

Знания не всегда приносили золото, но жизнь-то облегчали всегда.

В Маалене не было эпидемий, зато была канализация. В Маалене мылись горячей водой, не сжигая драгоценные дрова – даже зимой воду грело солнце. В Маалене доживали до такой глубокой старости, которую не знали нигде больше. Может быть, потому, что больных лечили здесь не только молитвами. А лекари, желавшие заняться практикой, несколько лет изучали профессию – все по тем же глиняным табличкам и папирусным свиткам, под руковод-ством уже существующих специалистов.

А еще в Маалене не было рабов. Вообще не было.

Горожане предпочитали платить из своих довольно скудных запасов, чем держать рядом с собой большое количество озлобленных и ненавидящих их людей. Это исполняемое последние века правило тоже было записано на глиняных табличках.

Но что теперь говорить о Маалене… Его история кончилась вместе с глиняными табличками, которые, даже не замечая, давили боевые слоны Кеоркса. А в Хранилище Знаний – до того, как его заняла ставка Кеоркса, поскольку в этом здании, единственном во всем городе, была система, которую сегодня принято называть климатической установкой, – теперь насиловали и убивали.

Маален кончился, это ясно. Неясно, что теперь будет с Городом. Пока что Кеоркс общается с Дарианом и Игемоном достаточно почтительно. Но что будет дальше, уже в ближайшие годы – эту тяжелую неопределенность ощущали все, не исключая рабов: случись что, новые хозяева будут хуже старых.

Затянувшееся молчание прервал охранник.

– Ладно, парень, – сказал он. – Что случилось, то случилось. Садись с нами, лепешка для тебя тоже найдется.

Мальчик не стал отказываться, сел за трапезу вместе с остальными.

Теперь его можно было разглядеть почти в упор.

Лет ему было на первый взгляд от десяти до двенадцати. Это если не смотреть в глаза. А если посмотрел – проблема определения возраста их обладателя становилась слабо разрешимой. Хотя сами глаза были обычными: очень белый – а каким еще ему быть? – белок, темно-темно-коричневая, почти черная, радужка. На такой темной радужке даже зрачок не сильно выделялся, особенно теперь, когда так ярко светило солнце.

Разговор не клеился. Мальчишке разговаривать явно не хотелось, рабы утомились, а вольный, как всегда после обеда, чувствовал себя не слишком хорошо: желудок болел, внутри что-то дергалось, а главное – от живота до горла все горело огнем. И такая мука – после каждой еды! Чем он прогневал богов?

В таком состоянии лучше всего полежать в прохладной тени, но где же в чистом поле в этих краях найдешь прохладу?

Мальчик несколько раз бросил на вольного быстрый, но внимательный взгляд. Потом встал, отошел буквально на несколько шагов. За пару минут, осмотрев небогатую здешнюю растительность, сорвал какие-то три былинки. Потом, срезав почву, достал щепотку глины. Добавил считаные капли воды, перемесил все это тонкими, явно сильными пальцами и протянул воину:

– На, пожуй!

– И что будет? – спросил тот недоверчиво, но все же слегка заинтригованно.

– Перестанет жечь, – лаконично объяснил мальчишка.

– С какой стати?

Недоверие брало верх: уж очень не походил ребенок на солидного лекаря из Маалена, которые раньше частенько заезжали в Город на заработки. Но и те сначала осматривали больного, потом думали, потом молились, а уж после всего этого предлагали что-то съесть.

– Долго объяснять.

Мальчик вовсе не старался обидеть взрослого. Просто сказал правду: долго объяснять незнающему то, что, может быть, изучалось годы.

Изжога накатилась с новой силой, и воин превозмог недоверие: взял комочек глины и стал жевать. Вкус оказался не отвратительным, охранник ожидал худшего. Но, самое главное, пока он думал о вкусе снадобья, жуткий огонь, заливавший внутренности, сначала уменьшился, а потом и вовсе исчез.

– Колдовство, – пробормотал старый солдат.

– Вовсе нет, – пожал плечами мальчишка. – Это знает любой ученик фармацевта из Маалена.

– Но я не говорил тебе, что у меня болит, – сказал воин.

– Вы – нет, – не стал спорить мальчик. – Говорило ваше тело. Вы все время сгибаетесь, хотя не несете никакого груза, даже меч лежит в стороне. И все время глотаете слюну. А еще несколько раз трогали живот. И зрачки расширены, хоть солнце светит ярко. Что здесь удивительного?

– А что ты еще можешь лечить? – спросил воин.

У его сына после перелома все время болела нога. Может, и ему станет легче после встречи с этим странным мальчишкой?

– Я не лекарь, – огорченно ответил тот. – Просто мой отец разрешал мне читать любые свитки и таблички.

– Ты умеешь читать? – спросили сразу несколько рабов.

Воин не возмутился их вмешательством в беседу: в Городе к рабам относились лучше, чем в окрестных местах, хотя, конечно, не как к собственным гражданам.

– В Маалене все умели читать, – грустно ответил мальчик.

Еще через пару часов, вместе со своими новыми знакомыми, мальчик со своей козой уже входил в ворота Города.

Кеоркс сидел в полутемном зале мааленского Хранилища Знаний и тупо смотрел в огонь.

Все было замечательно. Даже то, что здесь, в большом зале, в жаркий полдень, царил приятный полумрак, а воздух был таким свежим и прохладным, каким бывает только высоко в горах, и то ранним утром.

Маален был взят почти без потерь. Тоже хорошо, пушечное мясо (как будут говорить правители много позже) еще очень даже понадобится.

Наконец Кеоркс довольно быстро пресек бойню – совсем избежать ее было невозможно, потому что озверевшая от страха собственной смерти солдатня могла освободиться от него, лишь отнимая чужие жизни. Это дало правителю несколько тысяч образованных рабов. Теперь есть кому лечить раненых и ремонтировать стенобитные машины – изнеженные раскосые рабы с Дальнего Востока мрут, как мухи, не выдерживая тягот местной жизни.

Да, все идет просто отлично. Он шаг за шагом выполняет клятву, данную в юности на могиле предков: жестоко отомстить заносчивому, высокомерному Городу, а заодно и всему остальному миру.

И он сделает это.

Недаром его поддерживает странная, неведомая, но от этого не менее могущественная темная сила.

Кеоркс вспомнил ее первое проявление. Сколько ему тогда было? Двенадцать лет? Тринадцать?

Взрослая рабыня его матери (тоже, кстати, из Маалена), всегда с ним почтительная, по приказу госпожи, пыталась научить подростка чтению.

Древние арамейские знаки никак не давались мальчишке, более склонному к упражнениям с мечом, чем со свитком. Да и вообще образованность была не в моде в славном Иридархе. Если надо что-то прочесть, всегда можно позвать грамотного раба, а вот заставить раба мечом завоевывать себе полмира – уже нереально, надо действовать самому. Так что важнее: меч или грамота?

Все это он и сказал женщине. Сказал, по обыкновению, грубо.

А когда та не сумела скрыть презрительной усмешки – мгновенно, как это всегда с ним бывало в подобных случаях, обнажил свой маленький, еще детский, меч и вспорол воспитательнице живот.

Вот это он сделал не хуже взрослых, по-настоящему: никакие лекари не помогли, через три дня, в тяжких муках, его первая учительница покинула этот мир.

Мать была недовольна: грамотная рабыня стоила немалых денег. Да и отец не одобрил – какой смысл в уничтожении того, что тебе и так принадлежит? Они не понимали, да и не могли понять, какая мощная сила буквально вырвала меч из ножен.

Эта сила давно, с самого детства, работает на него. Ей он обязан своими многочисленными победами. Но эту силу надо постоянно подкармливать. И, как давно понял Кеоркс, питается она вовсе не мясом или молоком. И хлебом ее тоже не накормишь, будь хлебный обоз хоть на ста возах. Его непонятная, но от этого не менее сильная союзница питается лишь его ненавистью и страхом его жертв. Поистине самая мощная из известных энергий …

Кеоркс вспомнил их самую первую встречу, задолго до случая с рабыней.

В игре с деревянными шарами он всегда был вторым. Первый – сын друга его отца, даже имя мальчишки не хочется вспоминать.

Игра, конечно, детская. Но Кеоркс никогда бы не достиг сегодняшних вершин, если бы с детства не вел себя как хозяин своей и чужих судеб.

Этот мальчишка не только обыгрывал его, ловко гоняя шары по камням. Он еще был умнее и красивее Кеоркса. Вот уж у кого не было никаких проблем с ненужным арамейским! А как его любили другие мальчишки! Такой не бросит в трудную минуту, не посмеется над неудачей. А еще – в чем бы ни участвовал, станет первым, не особо стараясь и даже, может быть, не желая этого.

Ну, разве можно такое простить? Ведь первым собирался стать – и таковым навсегда остаться – сам Кеоркс.

Совсем же был ребенок, однако сообразил. После игры в шары попросил мальчишку задержаться, показать, как это так ловко ему удается направлять в узкие «ворота» неровный деревянный мяч. Тот – даже имя его не хочет вспоминать Кеоркс – сразу согласился. Он никому не отказывал в помощи, что лишний раз свидетельствует о его ограниченности.

Кеоркс умело подогнал мяч к самому краю обрыва, туда, где по выровненным руками рабов скалам собиралась и скатывалась вниз, в резервуары, осевшая на камни ночная влага. Пока скалы сглаживали и потом полировали, немало рабов отдало богам души, не удержавшись на почти отвесной скале. Так что не надо ничего самому придумывать, достаточно внимательно смотреть вокруг.

Когда мальчишка подошел к шару, чтобы показать, как откатывать его из неудобных положений, Кеоркс, быстро оглядевшись, изо всех сил толкнул его в спину. Соперник улетел в пропасть, даже не успев вскрикнуть. А юный Кеоркс, выдавив из себя настоящие слезы, пошел звать взрослых.

Самое интересное, что спасатели, спустившись вниз, застали упавшего у уреза воды еще живым.

Кеоркс трясся до конца дня, пока наконец его отец, вернувшись с обряда, не пересказал ему последние слова мальчишки. Тот сказал, что сам поскользнулся, играя у обрыва, и просил не ругать ни в чем не виноватого Кеоркса.

Какое счастье – добиться своего! Кеоркса смешило благородство, если оно не помогало достигать поставленных целей. Разве смог бы достичь убиенный им мальчишка – отличный друг, книжник и спортсмен – тех высот (в том числе и для всего своего народа), которых добился Кеоркс? Кстати, до сих пор не умеющий ни читать, ни играть в шары…

Вот тогда-то, как раз в ночь после смерти его первого настоящего соперника, и пришли они.

Кеоркс еще не остыл от напряжения своего первого боя, еще переживал радость победы. А в его темной комнате, в которой даже днем не светило солнце, послышались какие-то странные звуки. Сначала ему показалось, что это детский смех. Даже страшновато стало – может, убитый им мальчишка возвращается с небес, чтобы отомстить? Потом страх прошел: голосов было явно несколько, и звучали они высоковато для подростков. Скорее похоже на смех карликов-горбунов, которые однажды показывали на городской площади фокусы, развлекая горожан. Но с карликами-горбунами он, пожалуй, сам справится. Кеоркс подтянул к себе кинжал и стал ждать.

Карлики так и не появились. Зато появились призрачные, почти прозрачные, разноцветные огни-шары. Они по-прежнему трещали и гудели какими-то сдавленными детскими голосами. Но теперь Кеорксу совсем не было страшно. Ему было ясно, что эти призрачные создания рады вместе с ним, и рады его радостью. Они просто приветствуют его победу, вот и все. Значит, и боги – тоже за него, за Кеоркса.

Эти шары – с их якобы детским лепетом – он видел не часто. Но всякий раз – в ночь после какой-то его удачи, победы. И он счастлив, что на небесах у него есть такие покровители.

Нет, все пока идет отменно. Разве что маленькая мелочь – такое эффектное исчезновение из Маалена сына Хранителя Знаний. На глазах у всех. Над всеми, можно сказать. Вот это было нехорошо – показана сила, неподвластная ему, Кеорксу. К тому же говорят, очень был развитой мальчишка. Вполне мог принести пользу его армии.

Хотя нет. Сила его армии – в мечах и копьях, а не в премудрых знаниях.

Поэтому мальчишку, конечно, необходимо вернуть. Но не для того, чтобы сделать рабом, а для того, чтобы принародно принести в жертву, казнив какой-нибудь особо мучительной казнью. Своим сказать, что это дар знакомым с детства богам Иридарха. А про себя знать, что это жертва – для его собственных богов, до сих пор дарующих ему силу и удачу.

Вот как он поступит.

И очень хорошо, что мальчишка добрался до Города. Его ультиматум в любом случае достигнет цели.

Если откажут – начнется война. Все равно Иридарх сейчас сильнее, хотя, конечно, еще несколько лет подготовки не помешало бы. Если же мальчишку из Маалена выдадут – еще лучше. Город лишний раз будет унижен. А через пять-шесть лет исход войны между ним и Иридархом будет предрешен еще до начала. В пользу Кеоркса, конечно.

Все. Решение принято.

Кеоркс кликнул раба и велел тому привести писаря: все, что им решено, не следует откладывать ни на минуту. Ведь это решили боги.

Глава 17

Если в Европу – то на «танке» (продолжение)

Место: Россия – Белоруссия – Польша.

Время: три года после точки отсчета.

Переночевали, недалеко отъехав от Москвы, прямо в придорожном мотеле, коих развелось на всех трассах уже достаточно. Снаружи – стены из сэндвич-панелей, с простенькой, белого цвета пластиковой отделкой. Небогато, но глаз не режет. Внутри тоже без излишеств, однако все чистенько, пусть даже слово «уют» в данном случае и не применишь. Сэкономили строители разве что на сортире. Его габариты никак не были помехой для стройных Лариски и Натальи, но напрягали не особенно стройного Береславского.

По этому поводу он даже решил утром не бриться. Хотя все присутствующие, включая самого Ефима Аркадьевича, прекрасно понимали, что не бриться он решил не из-за маленьких размеров туалетной комнаты, а из-за гигантских – своей лени.

Ну да и ладно. Решил и решил.

Довольная жизнью компания перемещалась на прилично загруженном «патруле» – в поход дамы, даже за единственный отведенный им час собрались основательно, в отличие от отца-предводителя. Карта и спутниковый навигатор пока не требовались – машина ехала строго на запад со средней скоростью сто километров в час. Ехать было приятно: и трасса не слишком забита, и солнышко подсвечивает дорогу сзади, а не бьет в лицо.

Очень скоро добрались до Белоруссии. На границе, в придорожной будочке, оплатили какой-то невнятный сбор, заодно прикупив «грин-карту» – страховой полис для передвижения по Европе. Ефим на всякий случай оплатил месячную страховку, справедливо предполагая, что в таком деле никогда не угадаешь точные сроки.

По Белоруссии понеслись еще быстрее: деревень здесь было меньше, зато появились обустроенные места для «полевого» отдыха – несколько раскрашенных скамеек со столиками. Ефим, как закоренелый либерал, подозрительно вглядывался в страну, управляемую, как писала западная пресса, «последним диктатором Европы». Но явных следов диктатуры так и не обнаружил.

Страну пролетели слишком быстро. К раннему вечеру уже подъезжали к Бресту.

Ефим терпеть не мог всяких бюрократических заморочек и с ужасом предвкушал все прелести приграничных очередей. (Это, кстати, была одна из подсознательных причин, по которой он осчастливил Наташку участием в поездке, – кто-то же должен заполнять документы и ждать, пока вызовут к очередному окошку!)

Действительность превзошла все ожидания: мимо начала очереди Ефим проскочил, поскольку просто не представлял себе, что такие длинные очереди на свете бывают. А проскочив начало, был вынужден ехать дальше, потому что развернуться на узкой дорожке, с обеих сторон которой бампер к бамперу стояли машины, было уже невозможно. Не пятиться же задом несколько километров!

Чувствовал себя при этом Береславский не очень – сам не любил таких, наглых, лезущих к переездам и светофорам. Но поскольку Ефим Аркадьевич долго себя любимого корить не мог, то быстро выписал себе индульгенцию. Во-первых, он же не нарочно проскочил, а во-вторых, он едет по важному делу, в отличие от сотен машин и машиненок, которые норовили проскочить белорусско-польскую границу в своих мелкоспекулятивных интересах.

Ефим включил фары и мощные «противотуманки», справедливо полагая, что в нашей стране (а Белоруссия, несомненно, – наша страна) – лишняя доза крутизны никогда не повредит. Так оно и вышло: «Патрол» доехал прямо до заграждений и остановился, неловко перекрыв вход на таможенную стоянку.

К нему тут же подошел молодец в форме.

– Что вы сюда подъехали? – как-то странно начал он.

– Мне нужно быстро проехать границу, – честно ответил ему Береславский.

Включив всю свою «светомузыку», он и впрямь почувствовал себя «крутым», как актер, который, надев наполеоновскую треуголку, начинает чувствовать себя Бонапартом.

Служивый буровил Ефима Аркадьевича глазами, стараясь понять, как себя вести. Основных вариантов у него было три: послать на…, то бишь в начало очереди, взять денег и провести без очереди, и, наконец, третий, самый редкий, даже почти исключительный – без очереди провести, но денег не брать. Этот редкий вариант практически никогда не исполнялся без предварительных звонков или внушительной ксивы, вытащенной из потаенного кармана.

Здесь же была полная «непонятка», то есть самый нежелательный вариант для любого, привыкшего жить по стандартным нормам поведения человека – будь то таможенник, зэк в колонии строгого режима или член Политбюро ЦК КПСС.

А Ефим уже полностью вошел в роль.

– Ну что же вы стоите? – мягко спросил он. – Вам разве не звонили?

– Нет, – озадаченно ответил боец таможенного фронта. Или пограничного, в этом Береславский пока еще не разобрался.

– Вот разгильдяи! – искренне огорчился Ефим. – Значит, придется вам действовать самостоятельно. Давайте, помогайте, только побыстрее, пожалуйста.

Секунд десять мужик оценивал ситуацию. Наконец принял решение, самое безопасное в данном случае.

Он отдал в рацию указание, и к джипу подлетел парень помоложе, тоже в форме, но без звездочек. Именно в его сопровождении Береславский за несколько минут прошел все многочисленные окошки, в каждом из которых надо было что-то заполнить, где-то расписаться и какие-то небольшие деньги заплатить.

Проехав в итоге сквозь поднятый шлагбаум, Ефим вдруг понял, что не вспомнит даже последовательности действий. Впрочем, это его не слишком напрягло: второй раз проходить границу в Бресте он еще долго не собирался.

Береславский, проехав несколько сот метров, уже приготовился оказаться на польской стороне – ан не тут-то было. Оказывается, он пока добрался еще только до площадки осмотра – правда, машин в здешней очереди было несравнимо меньше, чем перед первым шлагбаумом.

Но ощущение собственной крутизны уже не позволяло Ефиму Аркадьевичу честно встать в очередь, тем более что всю свою светотехнику он так и не выключал. Подъехав вплотную к шлагбауму, он нагло мигнул фарами, вызывая таможенника. Тот не замедлил выйти.

Психологически Береславскому уже все было понятно: гроза для всей честной публики, эти ребята сами до смерти боялись проблем. Поэтому, когда таможенник вскользь поинтересовался, мол, сколько они заплатили на первом посту, Ефим холодно бросил в ответ: он нигде, никогда и никому за помощь не платит. Это было почти правдой: взяток он давать не умел, посылал в таких случаях Орлова или Маринку.

– Мне обычно помогают сами, – чуть мягче добавил профессор. – Вы ведь тоже мне поможете, правда?

– Конечно, – неискренне улыбнулся таможенник.

Отойдя на пару шагов, он на всякий случай связался по рации с первым коллегой. И, убедившись в серьезности визитера, не только повторил подвиг первого служивого с беготней по всем окошкам и бумажкам, но даже решил проблемы автотуриста на сопредельной территории. Польский пограничник с переносным компьютером на пузе сам подошел к «патрулю» еще на белорусской стороне и быстро оформил все необходимые документы.

Короче, так напугавшую его вначале границу Ефим с семейством – и автомобилем, на который тоже оформлялась куча бумажек, – прошел ровно за тридцать пять минут.