Хранитель Реки Гольман Иосиф
Городок этот – очень хитрый.
Скажем, незнающий автопутешественник, скорее всего, просто его не увидит, потому что, следуя дорожному указателю со словом «Ярославль», просто свернет направо, на объездную дорогу. Однако даже если и не свернет, то, кроме красивых куполов церквей и двухэтажных городских домиков, мало что обнаружит. Проскочит милый городок насквозь по центральной улице – и всё.
Но я-то – знающий автопутешественник! Поэтому, немного не доехав до центра городка, мы свернули налево, по улочке перед древними, слегка сглаженными временем, обросшими зеленью, валами. И оказались в среднерусской Венеции – Ленка аж глаза широко раскрыла. Не ожидала увидеть такое.
Еще бы: в нашу улочку с правой стороны неожиданно… втекла довольно широкая речка! Втекла – и так и запетляла посередине.
По берегам – избы. Лодки вместо машин.
Наш «жигуль» тоже мог ехать, но осторожно и только слева, если смотреть по течению. Но недолго. Потому что, попетляв с километр, речка, слегка еще раздавшись вширь, втекала-таки в огромное Плещеево озеро, а автотропа заканчивалась тупиком.
Правда, мало кто разочаруется, оказавшись в таком тупике. Потому что здесь, вплотную к озеру, на крошечном пятачке-полуострове стоит удивительно красивый, сложенный из красного кирпича православный храм.
Увидеть его с трассы невозможно. И вообще, почти ниоткуда невозможно, разве что с другого берега мелкого, но раздольного Плещеева озера. Впрочем, как я помню, оттуда церковь выглядит всего лишь красным пятнышком. Так что все-таки следует, попетляв вдоль бережка, доехать до тупика. А иначе вам храма не увидеть.
Мы и доехали. Оставили возле церкви машину и пошли гулять пешком: сначала около храма, потом – в обратную сторону, вдоль речки. Постояли на гулком железном мостике, посидели на бережку на перевернутой лодке. Здесь я увидел удивительную игру света: от ярчайшего – голубизны неба и золота церковных куполов, до едва видимого – в тенях под сенью склонившихся к воде деревьев и особенно под перевернутыми лодками.
Нет, и свет и цвет здесь были просто улетные! А потому застряли мы в Переславле по полной программе – не изобразив увиденное, я уже уехать не мог. В итоге Ленка выразила восхищение результатом моих экзерсисов, а я понял, что начинается совсем новая жизнь, несравнимо лучше прежней.
Ночь во Львах пролетела замечательно, начавшись и закончившись так, как и полагается у влюбленных друг в друга супругов. А утром мы уже неслись к Ярославлю.
Останавливаться в нем не стали, это было бы слишком надолго. Зато, объехав город и переехав Волгу, на час заскочили в Тутаев.
Здесь уже экскурсоводом была Ленка – она, оказывается, писала по нему курсовую.
Как я понял, Тутаевых получилось как бы два. Один – обычный, современный, довольно безликий город, неподалеку от областного центра. Второй, отделенный от первого широкой рекой – тот самый купеческий Тутаев, который поражал своей роскошью и богатством пару веков назад.
Сразу скажу – теперь не поражает.
Но ни на миг мы не пожалели, что свернули с трассы и двадцать восемь километров прочесали по неширокой дорожке. Потому что в угасании прежней роскоши тоже есть своя прелесть.
Потихоньку осыпающиеся каменные особняки, насквозь заросшая травой брусчатая дорога – спуск к пристани, пустынные, хоть и довольно широкие, «правильно» нарезанные улицы. Что не поддалось времени – так это Волга, проблескивающая сквозь промежутки между домами. Церковь над берегом, добавившая к своей высоте высоту крутого откоса. И ощущение связи времен, которое делает нас всех слегка бессмертными…
Там же прокатились с Ленкой на лодочке. Переезд на другую сторону реки и обратно – шестьдесят рублей. «А просто десять минут покататься?» – спросили мы. «Сто пятьдесят», – мгновенно сообразил ушлый лодочник, видимо каким-то ошибочным образом оценив наши финансовые возможности. Но мы тоже не лыком шиты, рынком обучены. Нам какая разница, как кататься? Короче, не стали вспоминать жестокую песню про лодочника, а просто прокатились на тот берег. За шестьдесят.
Честное слово, это было очень красиво. Зарисовывать ничего в Тутаеве я не стал, но в мозг себе пару картинок заложил накрепко. Потом напишу по памяти.
В Вологду приехали прямо перед сумерками и еще успели осмотреть местные достопримечательности.
Белый вологодский кремль – реально красивый. Башни, соборы, стены – все как надо. Прямо-таки счастье туриста. Разве что обилие всех оттенков белого слегка сбивало с толку автоматику моей дешевой цифровой «мыльницы».
Лично же меня, как художника, поразил концертный зал, сделанный прямо в древних стенах. Очень супрематически смотрелись ряды пустых синих пластиковых кресел, влажных от недавнего дождика, в обрамлении седых стен и башен Кремля. Я просто не мог оторваться от видоискателя.
Из дополнительных радостей нам досталась выставка ландшафтного творчества. Впрочем, это больше по Ленкиной части.
Больше ничего особенного не увидели, так как нам надо было еще найти самую дешевую в городе гостиницу.
На третий день нашего побега мы, как говорится, почувствовали разницу. Даже по пейзажу уже понималось, что мы теперь гораздо севернее, чем были сутки назад. И холоднее стало, и растительность изменилась. А речки сделались мелкими и каменистыми, очень живописными, кстати. Около одной из них я час потратил на этюдик маслом. Не удержался.
Да, самое главное: почти исчезли деревни и машины. Все-таки наша страна такая огромная, что стоит чуть отъехать от крупных городов, как население стремительно разрежается.
Тем временем мы с Ленкой по довольно неплохому шоссе подкатили к городу Кириллову. В нем две с половиной тысячи жителей и делают известный с древних веков лимонад. Это нам объяснила симпатичная девушка из сувенирной лавки.
Моя покупка там была необычной: рожок из коры, невесомый в руке, но гудящий, как сигнал магистрального грузовика.
А дальше начались настоящие открытия.
Конечно, более образованные люди (таких среди нас был один, точнее, одна) много чего знали о Кирилло-Белозерском монастыре. Я же, к стыду своему, срочно латал пробелы в образовании. Потому что такого я еще действительно никогда не видел!
Это просто огромный Кремль. Стены из красного кирпича – с четырехэтажный дом. Крепость, которая, по рассказам моего «экскурсовода», шесть лет оборонялась – и отбилась-таки! – от отступивших от Москвы войск поляков. И жили здесь, в крупнейшем монастыре России, полторы тысячи монахов. Однако обитель, как у нас водится, разорили вовсе не иноземцы, а собственная государыня, решившая, что негоже трудовым ресурсам прозябать по монастырям, и ограничившая число насельников полутора сотнями. Такое их количество явно не соответствовало грандиозному хозяйственному потенциалу здешнего монастыря – вот он постепенно и съежился.
Мой рассказ будет неполным, если не упомянуть, что монастырь чуть не полностью окружен водой. Когда открыты все ворота, то прямо от входа, насквозь, видишь вдали синь озера. Это так красиво, что Ленка увела меня чуть не силой, и то дав слово еще сюда со мной вернуться. Нет, все это нужно смотреть неторопливо, не спеша, наслаждаясь. А спешить мы все-таки начали, потому что ночевать распланировали только в Вытегре, а впереди еще был Белозерск, если верить Ленке, а я ей верю всегда и во всем – самый древний город в здешних краях. Стоит он, соответственно, на берегу Белого озера, которое, конечно, меньше Онежского, но, как и многие местные озера, вполне может сойти за небольшое море.
Сначала выехали из Кириллова не по той дороге – местная дама присоветовала, а я не сделал наоборот. Пришлось возвращаться, но никто и не думал жалеть о небольшом крюке – ну где еще увидишь действующий деревянный подъемный мост? К тому же удалось посмотреть на монастырь через озеро.
Покинув город, как сразу выяснилось, покинули и асфальт. Все. Исчезла привычная черная лента. Но грунтовка оказалась вполне приличного качества. Может, потому, что мы проходили ее в теплое и сухое время года.
Из экзотики еще следует отметить паромную переправу через реку Шексна. Ощущение очень острое: ты по-прежнему сидишь в своей машине, а вместо несущейся навстречу ленты дороги и шума колес – тихий плеск волн, свежий речной ветерок и лучи солнца, пробивающиеся сквозь низкие облака. Каждый бы день на пароме ездил!
Впрочем, для местных это вовсе не экзотика, а привычная часть жизни. Все они стараются пройти паром до 20:00. Потому что до восьми вечера он бесплатный, после – «коммерческий».
Про Белозерск, да простят меня историки и местные жители, ничего особенного не скажу. Не впечатлил. Хотя моя высокообразованная спутница немедленно отыскала резную каменную церковь какого-то мохнатого столетия.
Меня же снова – как в Переславле – поразили огромные насыпные валы вокруг бывшей крепости. Здесь они были гораздо мощнее, чем на прошлой нашей остановке. Местные сказали, что в нашем недавнем прошлом по этим валам ходили часовые, а внизу, в «котловине» под ними, ожидали своей участи сотни – или тысячи? – зэков. Похоже на правду: мы с женой приблизились к печально известному Беломорско-Балтийскому каналу, построенному в прямом смысле слова на костях наших соотечественников. Кстати, канал мы тоже пересекли, и не раз. В Белозерске он идет вдоль Белого озера, прямо по берегу.
Из города выехали опять по грунтовке. Дорога лесная, красивая, особого отличия от твердого покрытия нет. Самое смешное, что на нашем атласе эта трасса обозначена… красным, «федеральным», цветом. Но дорожные атласы издательства им. И. Сусанина нас никак не смутили, ибо привыкли. Так прокатили до лесного поселка с лесным же названием Липин Бор, после которого вдруг попали на отличную трассу! Реально замечательную. Абсолютно ровную, с четкой разметкой и аккуратными обочинами. Правда, машин на ней практически не наблюдалось. Чудны дела твои, дорожное ведомство…
Счастье кончилось за несколько десятков километров до Вытегры, городка, стоящего уже на берегу Онеги, где мы запланировали ночевку. А чтоб окончательно почувствовали разницу – грунтовка здесь тоже не чета прежней: ямы, ухабы, лужи. Я боялся за нашу «четверку», тщательно выбирая наименее опасные пути. Однако машинка не подвела.
Кстати, по дороге сами провели микроспасательную операцию: встретили поддомкраченную «Газель» и подвезли до Вытегры ее водителя вместе с двумя проколотыми колесами – в местных лесах мобильный телефон бесполезен. Гораздо важнее иметь ремонтный набор для шин. Этот же спасенный нами водитель «Газели» рассказал нам, что в Вытегру он приехал несколько дней назад со стороны Питера, через онежский порт Вознесенье. Качество дороги он определил словами, не приспособленными для опубликования даже в моем личном дневнике.
Что касается Вытегры, то гостиница нашлась (в три раза дешевле, чем в Вологде), люди оказались приветливые донельзя – нам с Ленкой едва удалось отбиться от приглашения съесть «калитку» – рыбный пирог размером с тележное колесо. Причем приглашал человек, с которым случайно перекинулись парой фраз у магазина. А самое главное – по одной стороне главной улицы у обычных пятиэтажек припаркованы обычные машины, а по второй – уже стоят кораблики.
Замечательный городок!
Когда мы его на следующий день покидали, я увозил два больших акварельных листа и маленький, еще сырой, этюд маслом.
…И все же карельские грунтовки очень приличные. Мы почти к ним привыкли, хотя по асфальту все равно получше будет. Пейзаж по-прежнему лесной, гигантское Онежское озеро – рядом слева (поскольку мы с Ленкой собираемся объехать его с юга на север, через Пудож – в Медвежьегорск), но почти не показывается из-за деревьев. Зато хватает озер поменьше, причем с обеих сторон дороги.
Пудож – славный городок, весь в зелени и, разумеется, с собственной рекой. Жители, как везде на Севере, радушны и обходительны. И на наш, пока еще московский взгляд – очень неторопливы. Скоро, наверное, и мы станем такими же.
По дороге свернули к Князь-озеру (с тем же успехом могли свернуть к любому другому – их здесь почти как сосен и уж точно больше, чем автомобилей на шоссе).
Двести метров – и мы на берегу.
Деревенька красивая, но местных жителей – четыре человека. Много домов совсем развалены. Однако заметен и обратный процесс: избы с участками покупают люди из окрестных городов, из Петрозаводска и даже из Питера. Так что сомнений, что эти красивые места возродятся, у меня лично нет.
Кстати, мы сами за двадцать минут остановки – на удочку, купленную в Вытегре, и на купленный в Пудоже хлеб – успели поймать пару приличных рыб.
Следующий раз мы покинули трассу уже целенаправленно – в направлении Онеги. По карте это была прибрежная деревня Вяльма. Точнее, на карте их было две, с одним и тем же названием. Мне вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на Онегу, которая по-прежнему пряталось где-то слева от нас, за лесом.
Дорожка теперь пошла по-настоящему лесная, а через небольшую усыпанную валунами речушку вел деревянный мост, «усиленный» досками, обозначавшими колею.
Зато все это было вознаграждено с лихвой: в деревне оказалась деревянная церковь семнадцатого века, с серебряными от старости куполами, но по-прежнему собирающая жителей на молитву.
А еще меня потряс дом (конечно же, деревянный) местного жителя Ефима Каташева, 1906 года постройки. В нем и сегодня, в небольшой его части, живут потомки первостроителя. А в остальных помещениях староста деревни, тоже, понятное дело, Каташев, устроил настоящий этнографический музей. Благо трехэтажная «изба» позволяет: по размерам покруче новорусских сооружений – в «складской» части лошадь, чтоб не распрягать после разгрузки, могла разворачиваться с телегой.
Но дело даже не в размерах домов, нормальных для семей, где дети рождались почти каждый год, а климат не располагал к безответственности. Меня поразила продуманность каждой детали, каждой мелочи. Как будто работали специалисты по эргономике, теплоснабжению, сопромату, логистике и еще десятку дисциплин. Да, настоящая крестьянская жизнь, основанная на опыте десятков поколений, вовсе не была примитивной.
У гостеприимного Каташева провели полтора часа. Я рисовал, а Ленка с пристрастием допрашивала мужика о местной архитектуре и интерьерах.
А потом мы – здесь же, в Вяльме – решили спуститься вдоль местной шумливой речки прямо к Онежскому озеру. Как оказалось, это было судьбоносное решение.
Дорога как таковая отсутствовала – мы ехали к озеру по следам, видимым в примятой нашими предшественниками траве. Ехали неплохо и почти уже добрались до места. Осталось буквально метров двести и даже появилось какое-то подобие колеи – тоже заросшей травой, но все же видимой.
Впереди был неглубокий мини-овражек – с последующим, тоже не крутым, подъемчиком. Он меня не пугал – до того наша «четверка» преодолевала и более серьезные препятствия. Но внизу предательски поблескивала лужица, а идти промерять ее глубину было лень. Поэтому я сделал так, как не учат в автошколах: поддал газку, мотор взревел, скорость заметно возросла, и – почти в самом низу ложбинки – под мой ликующий клич мы… мощно вмазались брюхом во что-то очень твердое! Видно, предшественники ехали на чем-то сильно внедорожном, а то и на колесном тракторе. Потому что поросший зеленым мхом и предательски скрытый травой валун, сидевший прямо посередине колеи, торчал над землей сантиметров на пятнадцать, если не больше.
– Ну, что у нас? – тревожно спросила Ленка, тоже выйдя из салона.
– Каюк, – грустно сказал я. Защита картера была снесена напрочь, а из пробитого радиатора заметной струйкой вытекал горячий тосол. – Приехали.
– Значит, ночуем в Вяльме, – не слишком расстроилась моя женщина. Она не из тех, кто будет кричать и ругаться на неудачника.
– Да, – сказал я.
Добросердечный Каташев нам явно не поможет, мы с ним уезжали из деревни одновременно. Там, в Вяльме, и людей-то совсем мало, в основном на выходные приезжают. Хотя я видел, куда он клал ключ от дома-музея: под половицу на крыльце. Значит, ночевать будет где. А машину придется бросить здесь. Одну я Ленку в сгущавшихся сумерках через лес не пущу.
– Может, все же дойдем до озера? – вдруг предложила Ленка. – Раз уж столько проехали.
Вот за это я ее и люблю.
Конечно, мы дошли до озера. Даже подержали в ладонях онежскую водичку. И хотя та оказалась неожиданно теплой, купаться почему-то не тянуло – все вокруг выглядело необычайно суровым. Это нам, наверное, за порчу валуна.
– Ну, что, пойдем в деревню? – спросил я. Фонарик у меня был, но ночью по дикому лесу даже с фонариком не очень приятно шариться.
– Давай, только вещи из машины теплые заберем.
– Очень своевременная мысль, – одобрил я. Да, жена у меня – кладезь мудрости и житейской многоопытности.
Мы дошли до искалеченного мной «Жигуля», включили свет в салоне и достали свитера, резиновые сапоги, телогрейки – как говорится, «у нас с собой было».
Уходя, как и положено, погасили свет. И сразу оказались в полной, кромешной, черной-пречерной темноте, потому что сумерки перешли в ночь как-то уж очень стремительно. А чтобы жизнь медом не казалась, в довершение ко всему пару раз мигнул и погас мой единственный фонарик.
– Все, – сказал я. – Приплыли. Я рук своих не вижу, не то что тропы.
– Не паникуй, – сказала Ленка. – Что-нибудь придумаем.
– Я идиот, – честно признался я. – Не с тем ты связала жизнь.
– Ерунда. С каждым может случиться, – утешила меня Ленка.
Но почему-то – густым басом. Я понял, что схожу с ума. С кем же я разговариваю?
– Что с тобой? – спросил я. – Ты кто?
– Я – Бакенщик, – снова басом ответила… Конечно, не Ленка! Я уже понял, что чернота правее меня еще чернее и гуще, чем чернота в других местах. А главное – она двигалась и… задавала вопросы! – А ты кто?
– Я Вадик Оглоблин, – зачем-то проболтался я, хотя мы с Ленкой договорились без нужды своих фамилий не называть. – У нас машина сломалась.
И зачем-то самокритично добавил:
– Я газанул и на валун наехал.
– Бывает, – снова утешающе пробасила движущаяся темнота.
А потом включился свет большого аккумуляторного фонаря, и мы с Ленкой обнаружили здоровенного мужика с ружьем на плече.
– Пошли за мной, – сказал он. – Я-то тут уже каждую тропку изучил, а вам лучше под ноги посматривать.
Я почему-то доверился ему сразу. Настолько, что вдруг попросил его нигде и никому не называть моей фамилии.
– Банк ограбил, что ли? – добродушно засмеялся наш спаситель.
– Я художник. Фальшаки лепить не захотел. – Моя откровенность не знала границ. – За это нас и ищут.
– Ладно, никому не скажу, – пообещал этот странный Бакенщик. И вдруг обратился к нам с не менее странной просьбой: – Но и вы, ребята, обещайте, что все, что в моем доме увидите, тоже никому не расскажете.
– Обещаем, – поклялись мы.
Путешествие наше становилось все более интересным.
Глава 20
Третий сон Бакенщика. Проверка
Место: юго-восточное Средиземноморье.
Время: три тысячелетия до точки отсчета.
Очень скоро, буквально через месяц, если не меньше, странного мальчишку с белой козой уже знал весь Город.
Он не стал ни чьим рабом. Скорее по везению, чем по сочувствию горожан: первым встреченным им жителем за городскими воротами оказался… Дариан! Соправитель ехал навстречу на лошади по своим делам, но остановился, удивленный больше не мальчиком, а его козочкой: та, по просьбе хозяина, развлекала девчонку-рабыню, легко передвигаясь на двух задних копытцах. Девчонка хохотала, взрослые рабы тоже улыбались. А вольный охранник и не думал останавливать этот цирк – в благодарность за магически исцеленный желудок.
Впрочем, животное интересовало Дариана недолго. Только до тех пор, пока он не узнал, что хозяин козочки – один из немногих, если не единственный спасшийся из захваченного Кеорксом Маалена.
Рассказ парнишки, выслушанный почти двумя десятками приглашенных Дарианом людей, звучал совершенно фантастически. И если слушали его в мертвой тишине – Дариан не допустил бы нарушения порядка под сводчатыми стенами Совета, – то когда мальчик закончил свое краткое повествование, раздались протестующие возгласы.
– Этого не может быть! – громче всех сказал один из заслуженных воинов. – Человек не может летать, как птица! Он просто нас дурачит!
Игемон, соправитель города, не сказал ничего, но смотрел на отрока недобро. Он тоже не вполне поверил его рассказу, однако не только этим определялось его скорее негативное отношение к незваному гостю Города – а именно такой статус получил мальчишка с легкой руки Дариана.
Да и как такому рассказу поверить: когда кольцо врагов уже смыкалось над Дворцом Знаний, его крыша вдруг распахнулась, и мальчишка улетел вверх, да не один, а со своей козой. Чего же все мааленцы так не поулетали? Неужели мааленские мужчины по своей воле согласились быть убитыми, а женщины – изнасилованными и проданными в рабство?
Так что не один и не два члена Совета после всего услышанного изменили свое отношение к мальчишке не в лучшую сторону.
– Объясни им все еще раз, мальчик, – сказал Дариан. Он как будто один не потерял спокойствия и явно стремился передать его Гостю Города. – Ты же не сказал, чей ты сын.
– Я – сын Хранителя Знаний, – сказал мальчишка. Он, похоже, ничего не боялся и ко всему был готов, но теперь на глазах его выступили слезы. Сердца членов Совета слегка смягчились: они догадывались о судьбе самого Хранителя Знаний.
Лишь Игемон обрадовался, найдя в словах ребенка явную ложь.
– У Хранителя Знаний из Маалена не может быть жены! – громко сказал он. – Он был наравне с Верховным жрецом!
– У него и не было жены, – согласился мальчик. – Отец говорил, что я послан ему Богом и он расскажет мне об этом, когда я вырасту.
Это было малопонятно, но не настолько, чтоб не дать пареньку попытаться еще раз объяснить главное: как ему удалось вырваться из захваченного врагами Маалена.
– Когда в город ворвались солдаты Кеоркса, я говорил это, мы с отцом находились во Дворце. Они уже ломились в двери, и отец велел мне улетать.
По рядам слушателей вновь прошел ропот: неужели жалкий мальчишка действительно издевается над ними?
– Ты взмахнул крыльями и полетел? – не выдержал один из почтенных воинов.
– Отец экспериментировал с крыльями, – как ни в чем не бывало, отвечал мальчик. – У него ничего не вышло. Гораздо проще летать на теплом воздухе.
– Как это? – сбавив все же тон, уточнил вопрошавший, уж слишком спокойным и уверенным был рассказ.
– Это несложно, – без особой охоты начал объяснять «докладчик». – Вас же не удивляет плавающая в воде пробка или плавающий корабль? Воздух – та же вода, только менее плотная. И в ней тоже можно плавать. Если быть легче воздуха.
– И как же стать легче воздуха? – Идея задела даже Дариана.
– Легче воздуха – теплый воздух, – ответил мальчик. – А еще лучше – горячий. Из большого костра воздух ведь поднимается наверх, правда?
– Правда, – вынуждены были согласиться оппоненты.
– Отец собирал горячий воздух в баллон, сделанный из тончайшей ткани, пролитой воском. Сначала баллон поднимал сам себя, а потом, когда горячий воздух разворачивал его во всю длину, мог поднять даже взрослого человека. Если, конечно, летать не в самое жаркое время, – подумав, добавил сын Хранителя Знаний.
– А почему нельзя в жаркое? – спросил кто-то.
– Воск расплавляется и стекает с верха баллона. Горячий воздух покидает баллон быстрее, летательная сила уменьшается.
Объяснение было воспринято уже без особых возражений. Впрочем, не всеми
– Почему же Хранитель не улетел сам? – спросил Игемон. Не нравилось ему все это, а что именно – пока сам понять не мог.
– У нас был только один котел на земляном масле с трубой для баллона. – (Все члены Совета знали, что мааленцы умели топить не дефицитными в тех краях дровами, а удивительными черными вязкими сгустками, которые им в большом количестве и недорого приносили кочевники из лежавшей к востоку пустыни, – по прошествии лет их будут называть нефтью.)
– И всего один целый баллон, – тихо сказал мальчик. – Улетели на нем я, Эльга и самые важные свитки из Дворца Знаний.
– И твой отец согласился вместо еще нескольких свитков посадить козу? – недоверчиво усмехнулся Игемон.
– Согласился, – вздохнул мальчик. – Свитки у меня – только со священными молитвами. А про козу сказал: пусть хоть кто-то с тобой останется. И добавил: с молоком не умрешь, пока доберешься до Города.
– А как баллон пробил каменный потолок? – Все же история выходила за рамки, приемлемые для среднего горожанина.
– Мы не пробивали потолок. Купол Дворца Знаний раскрывается на шесть лепестков, это знает каждый житель Маалена. Те, что смотрят на солнце, закрыты, те, что в тени – открыты и пропускают воздух. Ночью крыша закрывается полностью. С канатами и блоками это совсем несложно. Отец недавно придумал схему, когда все делается само, с водяными колесами и резервуарами-сборниками, но не успел сделать.
Все это ребенок говорил размеренно, неторопливо и как-то безжизненно: просто раз спрашивают – надо отвечать.
– И ты пролетел надо всем городом? – тихо спросил Дариан.
– Да, – так же тихо ответил мальчик.
– Они тебя видели?
– Да. Некоторые упали на колени. Некоторые в страхе закрывали лицо руками. Потом им, видно, кто-то что-то объяснил, и солдаты начали стрелять из луков, но мы были уже далеко, их стрелы не долетали.
– Что было потом? – спросил один из членов Совета, пораженный услышанным.
– Потом воздух в баллоне стал остывать, и мы опустились в долине, почти в темноте. Рядом не было никого.
– Представляю, в каком бешенстве был Кеоркс, – улыбнулся старый соправитель Города. – Это же нестираемая пощечина «владыке мира».
– Чему ты рад? – разозлился второй соправитель. – Думаешь, его бешенство не направится против нас, когда он узнает, что мальчишка в Городе?
– Его бешенство в любом случае обратится против нас, – ответил Дариан. – Не следует себя обманывать.
Следующий вопрос он задал уже мальчику:
– А много ли ты знаешь из того, что знал твой отец?
Ответ был сокрушительно неожиданным:
– Я прочитал и запомнил все свитки и дощечки.
– Неужели это возможно? – Даже расположенный к мальчишке соправитель, и тот усомнился.
– Я прочитал и запомнил все, – упрямо повторил мальчик. – Отец говорил, я прочитал и запомнил все к пяти годам. А мне уже – двенадцатый.
– Но их же там тысячи! – изумился Дариан, почему-то и в такое чудо почти поверивший.
– Восемьдесят две тысячи четыреста двенадцать ценных единиц хранения, – сказал мальчик и в первый раз за вечер улыбнулся.
– И все эти знания ты можешь применить? – уже деловито спросил Дариан.
– Нет, конечно, – ответил тот. – Что-то уже умею, а что-то могу только воспроизводить. От написанного к сделанному – путь не всегда короткий.
Больше говорить было не о чем. Все устали. Не физически, а от обилия информации, невероятной, но очевидной.
Для очистки совести Дариан устроил мальчику испытание. Впрочем, он уже предвидел его результаты. Мальчик почти мгновенно пробежал глазами предложенный ему свиток в два локтя длиной, равнодушно вернул его Дариану и монотонно начал:
– «На мощение улицы у обрыва ушло 182 бордюрных камня красного оттенка и 76 – черного, 7839 малых камней красного цвета и 2947 – черного, 5112 бурдюков песка речного; работали 91 день 62 раба и три охранника, во время работ два раба умерли, и одна рабыня родила дочь; на мощение улицы у городских ворот ушло…»
– Довольно, – перебил Дариан размеренную речь мальчика.
Расходились все ошеломленные услышанным и с разными чувствами. Дариан – со всколыхнувшейся надеждой: в отличие от их страшнейшего врага Кеоркса, он верил в силу знаний. Игемон – в тревоге и злости: за этого мальчишку отвечать придется Городу, тут и гадать нечего. Остальные уходили с желанием поскорее вернуться к привычным делам: такие откровения, что им только что пришлось пережить, явно вышибали человека из привычного и комфортного состояния – единения с текущей жизнью.
А жизнь шла тем временем своим чередом: у кого-то – в пышных торжествах, богатых семейств в тысячелетнем Городе хватало, у кого-то – в тяжком труде для своих близких, тяжком, но свободном. У рабов – в еще более тяжком и совсем уж без надежды когда-либо устроить свое бытие благополучнее.
Город был полон запахов: нагретого на солнце камня, кушаний и специй южной кухни. Ну, и еще некоторые запахи явно присутствовали, поскольку, в отличие от Маалена, канализации за тысячу лет существования там так и не создали.
Вот об этой простой, но нужной вещи и беседовал Дариан с мальчиком из Маалена, оторвав того от игры в камни – что-то наподобие возникшей пару тысячелетий позже игры в «расшибалочку» (что интересно – тысячелетия проходят, а дети, в их главных качествах, не меняются).
Мальчик без труда вспомнил и нарисовал схему мааленской канализации (кстати, там и водопровод был, созданный из бамбуковых труб, что привозили с Дальнего Востока по морю). Но труб достаточно большого диаметра даже в Маалене не существовало, их роль выполняли каналы, образованные прямоугольными плитами, зазоры между которыми были герметично закрыты глиной. Вода по всем каналам сразу «спускалась» два раза в день, с горы – в долину, поворотом раздаточной заслонки на водном резервуаре. Отец мальчика, смеясь, говорил, что такой нечастый смыв даже полезен – приучает жителей к режиму. Так или иначе, но на мааленских улицах преобладали все же запахи еды и цветов, а не нечистот.
Члены Совета сначала не одобрили инициативы Дариана – тысячу лет жили без канализации, и ничего, но после объяснений соправителя согласились на неприятный дополнительный налог.
А объяснения, к сожалению, были просты и печальны. Кеоркс рано или поздно нападет на Город. Взять – не возьмет, но осадит надолго. Воды всем хватит, а вот грязь вывозить за крепостную стену, как сейчас, рабам никто не позволит. А от грязи не только запахи, от них еще и болезни – эти знания возникли задолго до появления дипломированных микробиологов.
Закончив про канализацию, спросил Дариан еще об одном, тоже очень волнующем: не знает ли сын Хранителя Знаний о каком-нибудь новом чудо-оружии? До города доходили слухи о замечательных зеркалах, спаливших вражеский флот. И даже о неких трубках, с одной стороны которой засовывали камешек или бронзовый орешек-кругляш, а с другой – набивали чудо-порошок, поджигали его, и камешек летел быстрее стрелы, выпущенной самым лучшим лучником, пробивая все на своем пути. Такие трубки оказались бы спасением перед превосходящими силами Кеоркса.
Ученый мальчишка помочь не смог.
Да, он слышал от отца о зеркалах. Отец сильно сомневался, что такое возможно. Во всяком случае, собственные опыты Хранителя Знаний не подтверждали возможности создания из солнечного света всесильного оружия. Максимум, что ему удавалось сделать таким способом, – поджигать ритуальный костер на городской башне. Горожане были в восторге, но это все-таки скорее была шутка мастера, чем полезная работа.
Про трубки слышал тоже, да и читал. Но все названия материалов были на языке маленьких людей с Дальнего Востока. Отец мог бы легко все это воссоздать, однако искренне считал, что метать стрелы огнем для поражения врагов дозволено только богам. Маален же будет охранен своим извечным нейтралитетом и, опять же, божьим промыслом.
Дариан отпустил ребенка, и тот, мгновенно потеряв свой ученый вид, понесся на улицу играть с такими же сорванцами – он не забыл недавнего горя, но, как и все дети, быстро «переключал» голову.
Да, нового оружия не найдено. Но и Кеоркс его не имеет.
Кеоркс – страшный враг. И сильный. Однако Дариан был уверен, что, если мужество не покинет горожан, они сумеют отстоять свой Город, каким бы тяжелым ни был бой или осада.
Мальчишку быстро узнали и полюбили в Городе. За добрый нрав, за приветливость. Но прежде всего – за быструю и бескорыстную помощь в человеческих болях и страданиях.
Вот тут он был на высоте. Безнадежных, конечно, не исцелял, однако даже таким с помощью каких-то травок и минералов, найденных здесь же, чуть не под ногами, умел унять боль и муку. И не только лечебными смесями – добрым словом, ладонью, улыбкой. Кроме своих удивительных знаний, он просто был хорошим мальчишкой.
Жил он в доме соправителя Дариана. Тот кормил и одевал его так же, как и своих родных детей.
Все шло неплохо, и, может, появился бы в Городе со временем свой собственный Хранитель Знаний, если бы не одно злосчастное утро.
Он прибыл в одиночку, на черном коне в черной попоне. Городские ворота были открыты, но всадник, тоже весь в черном, спешился и несколько раз ударил копьем по покрытой бронзовыми пластинами воротине.
Посланник. И уже было понятно, от кого.
Все, чего хотел Кеоркс, было изложено в коротком письме. Вначале – масса любезностей и учтивости по отношению к правителям Города и горожанам. Потом – всего одна строка в свитке – требование выдать сына Хранителя Знаний из Маалена. Даже козу Кеоркс не забыл. Она шла в той же короткой строке под пунктом два. Потом – опять любезности и учтивости.
Все было ясно и Дариану, и Игемону. Да и любому члену Совета. Кеоркс был унижен мальчишкой, его удивительным полетом, его победой разума над грубой силой. «Аутодафе» предстояло не только сыну Хранителя, но и его козе, и наверняка его летательному аппарату (удивительное здание Дворца Знаний уже было сначала осквернено, затем уничтожено). Великий Кеоркс был унижен и уязвлен настолько, что, если мальчишку не отдадут, он начнет войну с Городом.
Вот таков был расклад перед решающим Советом.
Аргументы Дариана были просты, кратки и полностью повторяли его прежние доводы: волк никогда не сможет насытиться, потому что он – волк. Война, раньше или позже, все равно будет – так лучше вступать в нее, пока Кеоркс еще больше не раздулся от захваченных земель, припасов и рабов. А при осаде мальчик не будет лишним – это показали и строительство канализационных сооружений, и его медицинские способности.
Ни слова не сказал Дариан, что ему жалко отдавать на мучительную смерть невинного ребенка, к которому успел привязаться. Такой аргумент вряд ли услышала бы жестокосердная публика. Да и разве она изменилась за прошедшие тысячелетия?
Потом выступил Игемон. И его аргументы были известны. Война завтра лучше, чем война сегодня. Разве мы знаем планы богов? Может, всемогущий Кеоркс через год заболеет и помрет в одном из своих рейдов. Или обожрется на торжестве. Или будет отравлен лучшим другом (хотя это вряд ли: скорее сам всех отравит). Тем не менее вероятность нейтрализации Кеоркса высшими силами существует. А тогда его иридархские преемники мгновенно забудут про поход на Город – это ведь не маленькая победоносная война, сплочающая нацию под могучим вождем. Да и драчка у них в Иридархе будет нешуточная, наследство после Кеоркса останется немалое.
В общем, ничего нового не сказали соправители.
И ничего нового не решили члены Совета. Все как и в прошлый раз: чем идти на войну, лучше бросить в ее пока не работающие жернова требуемую жертву. В конце концов, мальчишка в их Городе – никому не родной.
Мальчик спокойно выслушал приговор. Даже улыбнулся, только невесело. Отказался от предложенной последней трапезы, взял на руки так и не выросшую козочку и пошел к городским воротам. Шел в полном одиночестве, если не считать следовавшей в отдалении и горько рыдавшей девчонки-рабыни. Ну да кто же будет считать девчонку, да еще рабыню?
Горожане старались не смотреть на него: некоторая неловкость у них все же возникла, особенно у тех, кому сын мааленского Хранителя Знаний помог лично. Но лишь одна мамаша – неделю назад он спас ее младенца, укушенного скорпионом, – вышла к нему на дорогу и попросила прощения.
Он простил – и ушел вслед за всадником, одетым в черное, в быстро сгущавшуюся темноту горных сумерек.
Глава 21
Береславский находит своего «Шишкина»
Место: Германия, Франция.
Время: три года после точки отсчета.
Переехать польско-германскую границу было удивительно легко. И десяти минут не потратили. Гораздо сложнее оказалось найти в Германии ночлег.
Пока было светло, отелей проехали чертову тучу. Но дамы так рано останавливаться не пожелали, им не терпелось как можно быстрее приблизиться к своей обетованной Франции, с ее гламуром, распродажами и теплым морем. В итоге вместе с дневным светом закончились и отели.
Правда, один все-таки увидели – огромный, многоэтажный, весь светящийся в ночи. Дважды пытались свернуть с автобана в его сторону, и всякий раз он оказывался совсем близко: видимый, но недосягаемый, отделенный от путешественников то узенькой лесополосой, то еще одним, идущим параллельно шоссе, съезда на которое с автострады не было. В результате взбешенный Ефим Аркадьевич плюнул в сторону возможного, но недостижимого места ночлега и поехал дальше, по какой-то неглавной дороге, так как на главной найти отель он уже отчаялся.
И здесь путешественников ждало полное разочарование. Знаменитый немецкий «орднунг» в действии. Они проезжали деревню за деревней, городок за городком. А все население упомянутых гнезд цивилизации было поголовно – как по императорскому указу – погружено в сон.
Указатели на немецком языке также не добавляли ясности англоязычному, и то условно, Береславскому.
Покрутившись по мелким дорожкам среди мирно спящих немцев, Ефим снова вырулил на автобан. И снова не обнаружил на площадках отдыха никаких отелей, хотя проехали уже достаточно.
– Пап, может, еще раз с трассы съехать? – осторожно предположила-посоветовала Лариска (ее мама благоразумно молчала). – Только не на деревенскую дорогу, а в город нормальный свернуть. Там-то отели точно есть.
Ефим не любил советов от женщин, но логика в словах дочери была. Тем более и съезд в свете «патрулиных» фар обозначился. Название города было указано на стрелке. Совершенно неизвестное Ефиму – «Аусфахрт». Но мало ли в Германии неизвестных Береславскому городов? Да и какое им дело до названия места, в котором надо провести одну ночь?
Рванули в Аусфахрт. Километра три уже проехали – нет никакого Аусфахрта. На ближайшем перекрестке снова забрались на автобан, который, как считал Ефим Аркадьевич, ведет на юго-запад, то есть в попутном направлении. По нему проехали километров десять – и опять указатель на Аусфахрт! Ну, теперь-то они его найдут!
Ан нет, снова неуловимый Аусфахрт спрятался где-то в ночи.
Когда эта история повторилась в третий раз, в голове у Береславского мелькнуло что-то мистическое. Вспомнилась «Вальпургиева ночь» и почему-то, по ассоциации – «Вечера на хуторе близ Диканьки». А еще бессмертное: «… а вдоль дороги – мертвые с косами стоят!»
– Гады немцы! – в отчаянье прошептал Ефим. Мстят за деда-танкиста, а может – за деда-партизана. Оба они в свое время причинили тевтонам максимальное количество неприятностей.
Читать бесплатно другие книги:
