Хранитель Реки Гольман Иосиф
А сзади вдруг совершенно не вовремя – и совершенно бестактно! – захохотала Лариска.
– Ты чего? – недовольно насупился рекламный профессор.
– Пап, я теперь точно знаю, что такое Аусфахрт, – радостно сообщила дочь, поковырявшись в своем коммуникаторе.
– Ну и что такое? – мрачно спросил отец, в общем-то, уже догадываясь, что услышит в ответ.
– Съезд, сход, выход. Съезд с автобана, короче. Так что город Аусфахрт есть практически в каждом месте Германии.
– Спасибо, умница, – двусмысленно поблагодарил Береславский. – А раньше нельзя было посмотреть?
Но и в самом деле смешно.
Короче, намаялись все достаточно, и, увидев вдруг указатель «Потсдам», Ефим свернул на него. Заодно понял, что ехал все-таки не на юго-запад, а просто на запад, и даже с некоторой примесью севера. Ладно, черт с ним, завтра наверстают упущенное, а пока уже очень хотелось спать.
По левому борту показался отель. Даже не заходя внутрь, было видно, что дорогой. Внутренний голос подсказал Ефиму, что лучше найти следующий: в большом городе их должно было быть много. Публика на заднем сиденье расстроенно засопела, но вслух ничего не сказала, понимала, что папаша и так на взводе.
На следующем отеле сверкала надпись «Холидей Инн», так что, скорее всего, он был в смысле экономии похуже предыдущего.
И вот когда городские кварталы уже стали постепенно заканчиваться, справа от «патруля» вдруг пошел длинный деревянный забор, из-за которого горбами торчали высокие спины «караванов». «То, что надо!» – мысленно возликовал командир экипажа.
Мотель. Дешево и сердито. Это вам не Турция: в Германии даже в однозвездных хостелах имеются все удобства. А стоимость – именно как в хостеле.
Увидев ворота, Ефим решительно свернул к въезду. Правда, у ворот никого не оказалось. Зато была кнопка, нажав на которую, он услышал что-то по-немецки. Ответил почему-то по-русски: типа, переночевать хотим.
Ворота отъехали в сторону. «Действительно, очень экономно», – одобрил Береславский. Даже служивого не задействовали.
Они поставили «Патрол» на стоянку, где уже ночевало довольно много машин. Платить надо было там же: на выходе стояли обычные парковочные автоматы. «И тут эконом-вариант», – снова оценил хозяйственный Ефим Аркадьевич.
Путешественники взяли в руки свои узлы и пошли к невысокому, скупо освещенному дому, возле которого стояла стайка таких же, наверное, бедолаг-ночлежников. В единственном подъезде на свете тоже экономили, а половицы были такие скрипучие, как будто последний ремонт делали еще при императоре Вильгельме.
Короче, все устроило здесь Береславского, не расположенного тратить лишние деньги.
Все, кроме цены. Потому что в чеке сообщалось, что за ночлег за два номера следует заплатить… без малого шестьсот (!!!) евро. Чуть не взвыв от досады (деваться уже было некуда), Береславский достал кредитку.
Утром, едва проснувшись, подошел к окну своего ничем особо не примечательного номера. Выглянул на улицу. Внизу была разбита огромная цветочная клумба. На зеленом фоне красными цветами-гвоздиками нарисована гигантская пятиконечная звезда.
Где-то Ефим уже нечто подобное видел. Он выскочил в коридор, прошелся мимо номеров. Дом был не только старым, но и роскошным, хотя роскошь была, если так можно сказать, покрыта патиной времени.
Еще через пару минут Береславский уже точно знал, что за дешевенький мотель он принял последний дворец династии Гогенцоллернов, известный еще и тем, что именно в нем жили лидеры стран антигитлеровской коалиции, приехавшие на Потсдамскую конференцию, выстраивать отношения в послевоенном мире. А сам он жил, оказывается, совсем рядом с номером дядюшки Джо, Иосифа Сталина, что и объясняло стоимость проживания.
Как ни странно, открытие примирило Ефима Аркадьевича со вчерашней безобразной растратой. Все ж таки – приключение, а за приключения надо платить.
Тут и женщины проснулись.
После завтрака в уютном внутреннем дворике пошли гулять по территории. Такой необъятной, даже с собственным озером, что туристам выдавали велосипеды, чтоб можно было ее объехать. А еще в старинном дворце проходила конференция по автомобилям-гибридам. Сами они – в качестве доступных для разглядывания и обтрагивания экспонатов – стояли там же, во дворе.
Короче, покинули наши путешественники «мотель» только во второй половине дня.
Теперь их путь лежал на юго-юго-запад, автобаны – с неограниченной скоростью движения – плавно переходили один в другой. До ночи миновали Брауншвейг, Геттинген, Кассель, Фульду, Карлсруэ. Именно миновали: стремительные автобаны обходили города стороной, оставляя взору путешественников только длинные и высокие шумозащитные экраны.
За Карлсруэ свернули правее и пересекли французскую границу, благо это было несложно, никаких формальностей вообще. Теперь по таким же автобанам с такими же экранами понеслись по Франции. Разницы – никакой, разве что названия городов другие: Страсбург, Мюлюз, Безансон, Лион, Ним.
– Когда обратно поедем – только по проселочным дорогам, – пообещал Ефим.
– Знаю я тебя, – не поверила супругу Наталья. – Опять будем нестись как оглашенные, без остановок.
Наталья, несомненно, знала, что говорила: следующую ночь, точнее, ее невеликий остаток они провели в крошечной гостиничке в южнофранцузской деревеньке, преодолев более полутора тысяч километров за перегон.
Деревня была выбрана не случайно: в двадцати километрах от нее расположился ничем особо не примечательный городок. Разве что – наличием в нем того самого третьестепенного художественного аукциона, на котором некий неведомый Ефиму гражданин Rumiantseff продал, а плутоватый гражданин Велесов приобрел картины известного русского художника Ивана Ивановича Шишкина.
Утром быстро позавтракали: Береславского уже охватил охотничий азарт. Завтрак туристам подавал сам хозяин гостиницы – хотел посмотреть на безумных русских, приехавших прямо со своей таежной родины. Правда, на вполне цивилизованном транспортном средстве.
Еще через полчаса вся команда была уже в означенном городке.
«Патрол» припарковали на крошечной, мощенной гладким булыжником площади, у края которой нашлись пустые размеченные места.
Городок, несмотря на утро, уже был весь разморен зноем. И насыщен цветочными запахами. Цветы были везде: на земле – в вазонах и газонах, на стенах домов, на фонарных столбах и даже на крышах, благо выше трех этажей здешние строители сооружений не возводили. Пьянящий аромат сводил с ума. «Живут же люди!» – позавидовал местным жителям Ефим, вспомнив московское лето, в котором жарево имелось, а вот такого цветочного рая – нет. Хотя местных жителей как раз видно и не было. Все попрятались от зноя в прохладную естественную тень или искусственную кондиционированную свежесть.
– Значит, так, – уточнил диспозицию Береславский. – Я занимаюсь своими делами, а вы гуляете по магазинам.
– Ура! – воскликнула младшая Береславская, а старшая деликатно уточнила:
– И какие суммы в нашем распоряжении?
– Сто евро хватит? – спросил экономный босс.
Не встретив восторга экипажа, добавил еще две пятидесятки.
– Здесь же кругом скидки, – объяснил он свою скуповатость родственникам.
Это было правдой: объявления о распродажах висели почти на каждой витрине. Чаще даже не объявления, а ласкающие женский взгляд голые цифры, увенчанные знаком процентов: 50 процентов, 70, а то и все 90! Так что Ефим не без основания рассчитывал на как минимум пару часов временного запаса для решения своих дел.
Конторку аукциона пошел искать пешком: проще было пройти городишко насквозь, чем найти еще одну свободную парковку. Адрес аукциона Береславский знал, а карту местности бесплатно получил, зайдя в тоже крошечный отельчик. Короче, дошел быстро.
Офис оказался не шикарным, впрочем, Ефим нечто подобное и ожидал увидеть: всего две комнатушки для персонала и маленький зальчик, очевидно, для предаукционных выставок, хотя здесь вряд ли можно было разместить более двух десятков работ. Скорее всего, это предприятие арт-бизнеса более ориентировалось на Интернет, чем на живой показ картин и живую их продажу.
Симпатичная молоденькая девушка встретила посетителя с искренней радостью. Ефим тоже обрадовался, выяснив, что девчонка – не француженка, а словачка. К тому же изучавшая, пусть и недолго, русский язык. Так что объяснялись без помощи предусмотрительно захваченного Береславским электронного переводчика.
Чтобы поддержать интерес к своей персоне, Ефим некоторое время изображал из себя потенциального покупателя, и девчушка с удовольствием демонстрировала ему свои запасы картинок.
Потом перевел разговор на старых русских мастеров и конкретно на Шишкина. Девочка погрустнела, сказала, что сейчас нет, но если господин оставит свои координаты, то она будет иметь его в виду.
– А вообще-то Шишкин через вас проходил когда-нибудь? – с обидным недоверием спросил потенциальный клиент.
– Конечно, – гордо ответила девушка. – Целых пять картин, совсем недавно.
И, найдя искомое в компьютере, повернула плоский экран к клиенту.
Ефим ахнул.
В принципе, он уже видел эти картинки. Сам же в Сети и нашел, после того как заключил договор с хитрым рязанцем. Только крошечные, в плохоньком, архивном, разрешении и черно-белые. Теперь же они занимали весь большой экран и были в цвете.
Нет, не ахнуть было совершенно невозможно. Потому что одну из этих «шишкинских» работ Ефим Аркадьевич не только уже видел, но даже держал в руках. Да что там держал! Лично и приобрел по весьма сходной цене, обменяв старинный холст на деньги, полученные за первую продажу незабвенной Мухи.
Еле сдержав эмоции, Ефим поблагодарил приветливую словачку и в полном смятении покинул контору аукциона.
Что же это делается? Одна такая же картина, с виду старинная, была продана Румянцевым Велесову. Вторая – фактически идентичная, глаз у Береславского наметан многолетней работой с рекламными макетами – была продана алкашом-художником ему лично на Измайловском вернисаже. Ну, дела!
Ефим со своего мобильного, не дожидаясь появления таксофона, с которого звонить было существенно дешевле, набрал номер Агуреева.
– Да-а, – сразу ответил рязанец. Береславский явственно представил глазки-щелочки Агуреева, заулыбавшегося, услышав голос друга.
– Ты еще не оплатил Велесову полотна? – с места в карьер начал самодеятельный сыщик.
– Послезавтра оплачу, – ответил тот.
– Не надо, – сказал Береславский.
– Почему? – расстроился Агуреев, все-таки надеявшийся на удачное приобретение.
– Потому что я купил точно такого же Шишкина на базаре в Измайлове. Так что лучше купи у меня.
– Тебе бы все смешочки, – разозлился рязанец. – А ты уверен, что мы Шишкина не упустим?
– Ну, если он, как плоттер, их партиями фигачил, то это Шишкин, – ухмыльнулся довольный собой Береславский. Он-то свою работу сделал четко. – Вернусь – покажу тебе мой вариант. И найди восемь отличий. Если сможешь…
– Понятно, – Агуреев, похоже, принял решение. – Ладно, возвращайся скорее, я все же хочу всю эту мутотень до конца расхлебать.
– Ну, дай ты мне хоть пару дней по Франции помотаться! – возмутился Ефим. – Я ж теток своих с собой везу!
– Хорошо. Но только пару. Вернешься – будем этого паскудника наружу выворачивать.
– Договорились.
Ефиму не было жалко Велесова. Он считал, что жульничество в делах не есть хороший бизнес. И если человек из-за денег готов поставить на кон совесть, репутацию, а то и жизнь, то это его личное дело. Сам он так никогда бы не поступил, но у нас же свободная страна…
Береславский быстро дошел до машины, включил дизель и на всю мощь кондиционер: жара постепенно становилась нестерпимой. А еще через полтора часа к «патрулю» подошли увешанные пакетами женщины. Видно, скидки действительно были хорошими, так как пакеты заняли половину огромного багажника.
– Ну что, вперед, к морю? – спросил босс.
– А там есть магазины? – вопросом ответила дочка.
– Магазины есть везде, – с грустью ответил рекламный профессор, ставя селектор трансмиссии на «drive». Дизель подал свой басовитый голос, и «патруль» неспешно тронулся с места.
А еще через минуту так же неспешно снялся с «якоря» серебристый «Ситроен Берлинго»: самая, пожалуй, неприметная машиненка во Франции – таких работяг здесь даже не тысячи, а, наверное, миллионы. И тоже подался на юг.
Глава 22
Глеб Петрович и его схемка
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Хороший зеленый чай, правильно выращенный и правильно заваренный, Глеб Петрович полюбил давно, еще с тех времен, когда работал на государство. Правда, пить его тогда приходилось не из фарфоровых невесомых чашек, а из пиалок, простых, керамических, покрытых грубой глазурью. Да и слух Глеба Петровича во время тех чаепитий услаждался не классической музыкой, как сейчас, а лексически разнообразной речью коллег, а то и посвистом пуль да осколков эрпэгэшных гранат.
Всякий раз, как Глеб Петрович хоть мельком вспоминает былое, он благодарит судьбу за свое нынешнее положение. И благодарить есть за что.
Глеб Петрович окинул взглядом просторный кабинет. Не роскошный, конечно, но обжитой, наполненный целым рядом приятных, удобных и недешевых штучек. Последнее приобретение – огромное кожаное кресло, стоящее отдельно, у дальней стены кабинета. Под черной, хорошей выделки кожей прятался хитроумный механизм из сотен, даже тысяч механических деталей, управляемый компьютерными мозгами. Стоило Глебу Петровичу сесть в его обширное чрево и выбрать на пульте желаемый режим, как его не раз простуженное, переломанное и простреленное тело немедленно услаждалось одной из многочисленных массажных программ.
Конечно, он мог бы и к живому человеку обратиться. Или вообще нанять кого-то для постоянного физического релакса и ублажения – денег хватило бы на целый взвод массажисток. Но, к сожалению, не все решают деньги. Специфика нынешней деятельности Глеба Петровича такова, что он предпочитает даже секретаршу не нанимать. Чем меньше народа в курсе его манипуляций, тем больше шансов встретить спокойную старость. В этом обстоятельстве его нынешняя работенка очень схожа с прежней.
Ну да ладно.
Глеб Петрович отвлекся от мыслей и взглянул на бумажку с не очень аккуратно набросанной схемкой. Квадратики и кружочки соединялись разнонаправленными стрелками. Подписи к квадратикам и кружочкам были лаконичными, явно сокращенными или зашифрованными, а может, и то, и другое вместе. Один кружочек с надписью «Р-в» был грубо зачеркнут черным фломастером. Еще три кружочка – «В.О.» «Л.О.» и «Б-й» – сопровождались большими красными вопросительными знаками. К большинству кружочков тянулись стрелки от квадратика с надписью «В-в». Для тех, кто в курсе, все просто. «Румянцев» вычеркнут. Вадим Оглоблин и его гражданская жена – не Оглоблина соответственно, а Овалова – находятся в розыске. Вопросительный же знак рядом с Береславским означал сразу два момента: во-первых, этого господина надо срочно найти, а во-вторых – решить, что с ним делать.
Глеб Петрович задумался.
Бизнес его был чудовищно высокорентабелен, но неспокоен. Глеб Петрович курировал не более десятка тем, управляясь с хозяйством с помощью четырех помощников и многочисленных старых связей. Ну и денег, разумеется. С каждой темы ему текли деньги. За что? Ответ на этот вопрос понятен всякому, кто хоть недолго пожил в постсоветской России. За «крышу», покровительство, хорошее отношение – называйте это как угодно, но в постсоветской России оно реально стоит денег. Особенно тогда, когда тема, выражаясь корректно, не вполне отвечает действующему законодательству.
А что, Глеб Петрович давно уже не мальчик в розовых очках, мечтавший бороться с врагами любимой Родины. К тому же изготовление высокохудожественных фальшаков (не высокохудожественные не покупали бы) или поставка в столицу браконьерской черной икры – это все-таки не организация наркотрафика и тем более не агентство по приему заказов на убийства. Так что Глеб Петрович вовсе не самый ужасный из всех ужасных.
Хотя и его бизнес детским не назовешь – он мельком взглянул на перечеркнутый кружочек с буквами «Р-в». Но что поделать – такова жизнь. Терять из-за какого-то слюнтяйства все, что налажено таким трудом, Глеб Петрович не собирался.
Он снова пригубил чай. Только ничего не понимающие люди портят его сахаром или заваривают в кипятке. А Глеб Петрович понимает, потому напиток и столь чудесен.
И снова – быстрый взгляд на схему. Что-то много проколов у Велесова. Подозрительно много. Стареет, что ли? Вроде только на крупные дела вышел – и на тебе. Это следует не спеша обдумать. Деньги – дело хорошее, но лишних приключений искать не следует.
В этот момент зазвонил телефон. Глеб Петрович безразлично посмотрел на стоявший на столе аппарат – ему никогда не звонили через коммутатор – и безошибочно достал из кармана один из трех своих мобильников.
– Оглоблина подружка нашлась, – донеслось из мембраны.
– Где она?
– Уже у нас. На третьей точке.
– Хорошо, – безразлично произнес Глеб Петрович и дал отбой. Даже по надежному каналу не следует болтать лишнего.
Новость была не просто хорошей, а очень хорошей. Он снова подтянул к себе схемку и зачеркнул вопросительный знак напротив кружочка с надписью «Л.О.». Потом, подумав, сделал то же самое с оглоблинским вопросительным знаком: в том, что подружка его сдаст, Глеб Петрович не сомневался.
Что ж, небольшой отдых казался теперь вполне заслуженным. Глеб Петрович удобно пристроился в массажном кресле и включил свою любимую – релаксирующую – программу. Упрятанные под идеально выделанную кожу многочисленные механизмы утробно заурчали, зашевелились и задвигались. Это, конечно, не руки умелой массажистки, зато безъязыкое кресло, случись что-то непредвиденное, точно не сдаст своего хозяина за небольшую мзду или от страха. Так что уж лучше кресло, чем массажистка.
Глеб Петрович закрыл глаза, расслабился… телефон зазвонил снова. Он чертыхнулся, поставил массажный механизм на паузу и ловко выудил из нагрудного кармана уже другой аппарат.
– Да, – не называя себя, вошел в беседу.
– Мы нашли рекламиста.
– Где?
– Франция, Монпелье.
«Ушлый этот парень», – почему-то подумалось Глебу Петровичу. Но уж точно не более ушлый, чем его ребята.
– Что с ним делать? – спросила трубка.
– Он мне уже не нужен, – принял решение Глеб Петрович.
– Понятно, – ответил невидимый голос, слегка озадаченный. Вторая подряд ликвидация в чужой стране действительно была неожиданной. Но Глеб Петрович не собирался миндальничать, когда на кону такие деньги.
Он выключил телефон, встал с кресла, подошел к столу. Черным фломастером перечеркнул кружочек с буквами «Б-й». Затем еще немного подумал и тем же черным фломастером поставил три жирных вопросительных знака рядом с квадратиком «В-в».
Что-то деньги с этой темы понемногу становятся слишком геморройными. Ну да ничего, все пока идет в рамках. Глеб Петрович одним глотком допил из чашки чай, вновь сел в кресло и снял механизм с паузы. Следующие пятнадцать минут он намеревался провести в заслуженном покое.
Глава 23
«Болдинская осень» Вадика Оглоблина
Место: Прионежье, деревня Вяльма.
Время: три года после точки отсчета.
Я отодвинулся от планшета с закрепленным на нем листом бумаги. Всё. Точка. Акварель тем и хороша, что ее нельзя доделывать и переделывать. Либо получилось, либо нет!
Здесь же определенно получилось.
И хотя прямо передо мной, через пологий поросший травой откос, виднелся чудный пейзаж – вилась замысловатыми петлями неширокая, с валунами, торчащими из потока, речка и тянулся на заднем плане светлый березовый лес – на лист пролилось совершенно иное изображение. Две девчонки, две красотки, заняли всю площадь рисунка, красивые вовсе не правильными чертами лиц, а чем-то таким, что только в глазах и отображается. Девчонки не были похожи друг на друга, но обе неуловимо напоминали Ленку.
Потому и красотки.
– А почему у них руки синие? – спросила меня незаметно подошедшая Надюшка, дочь наших хозяев.
– Сам не знаю, – честно ответил я. – Так вышло. Но ведь красивые, правда?
– Очень, – согласилась моя юная зрительница. – Шеи, как у Модильяни. А колористика, как у немецких экспрессионистов.
…Опять она застала меня врасплох. Я так и не смог привыкнуть к малолетней крохе с высшим художественным образованием. Да и не привыкну, наверное, – уж слишком не согласуется ее мелкодевчачий внешний вид с глубинными познаниями. Кстати, это глубокая тайна наших хозяев. Мы с Ленкой поклялись, что никогда ее не нарушим. Правда, держать слово необыкновенно легко: я ж ни с кем, кроме них и Ленки, не общаюсь. Но все равно, когда я впервые столкнулся с внутренним миром Надюхи, у меня мурашки по коже пробежали. А она только смеется и бантиками потряхивает.
Надюшка побежала к дому, а я задумался о своей совершившей столь крутой вираж жизни.
…Уже вторая неделя прошла, как мы поселились в большой «служебной» избе Бакенщика. Так он сам себя называет, так и мы его между собой именуем. Служебная изба ничем не отличается от других изб деревни, разве что принадлежит не частному лицу, а озерной гидрографической службе – там трудится наш хозяин.
Дом, впрочем, как и все местные строения, огромный. Мы впятером – у Бакенщика есть жена Галина и, как уже было сказано, дочурка Надежда – буквально теряемся в его просторах и встречаемся обычно к вечеру, когда наши приветливые хозяева зовут к ужину. Это не означает, что остальное время мы ходим голодными – еду здесь не прячут. Просто все вместе мы собираемся только к вечеру.
А вот день проходит у всех по-разному.
Хозяин с утра отправляется на большой моторной лодке – которую, впрочем, чаще предпочитает двигать веслами (говорит, чтобы не разучиться) – на Онегу, что-то там осматривать и контролировать. Приплывает днем и сразу занимается хозяйством: дом даже сейчас выглядит слегка заброшенным, несмотря на то что Бакенщик уже многое привел в порядок.
Ленка помогает Галине в огороде и по дому. А также уже дважды ходила в поселок – в отличие от меня, она с первого сентября перестанет быть безработной, заняв место учительницы рисования в поселковой школе. При этом наш режим маскировки не нарушится: она замещает местную учительницу, которая по каким-то причинам взяла отпуск как минимум на полгода. Вот они между собой и договорились: деньги – Ленке, а непрерывный стаж – той женщине.
Единственное условие со стороны директора – предъявить диплом об окончании вуза. Именно поэтому Ленки сейчас нет рядом; она, уговорив меня после долгих дебатов, поехала за дипломом в Москву.
Уговорить – уговорила: с точки зрения чистой логики маловероятно, что в огромном городе ее встретят люди Велесова (домой заходить Ленке я категорически запретил). Но вот сосет меня чувство тревоги. И пока Ленкина легкая фигурка не появится на вяльминском мосту – а я хожу туда, начиная с третьего дня, к каждому автобусу, – буду чувствовать себя неспокойно.
Ну, а сам я, безработный, пашу так, как ни одному работающему не снилось: начинаю с раннего утра, заканчиваю при последних лучах солнца. При искусственном освещении не тружусь. И дело не только в том, что можно ошибиться с цветом. Просто здесь все настолько настоящее, настолько естественное, что ничего искусственного не хочется.
В отличие от Ленки, иную работу я даже не искал. И не потому, что боюсь оставлять документальные следы. Просто я лишь сейчас понял, насколько соскучился по главной деятельности своей жизни.
Пишу как сумасшедший. Привезенные холсты уже кончились. Я переключился на акварель, благо бумаги и красок мы захватили с собой немало. И если честно, отсутствие холстов было одной из главных причин, по которым я отпустил Ленку в Москву за дипломом. Мне стыдно об этом даже думать, но это так. Когда речь заходит о живописи, я теряю нормальные человеческие качества.
Как ни странно, Бакенщик меня, бездельника в общечеловеческом понимании, поддержал. В первый же совместный вечер посмотрел на мои творения и веско так заявил: «Это твой путь. Не сворачивай с него». Я и не собираюсь сворачивать. Зачем, если в моей жизни на сегодня только два светлых пятна – Ленка и живопись?
Галина, жена Бакенщика, – женщина гораздо менее романтическая. Она смотрит на Ленку с нескрываемой жалостью, понимая, что все тяготы предстоящей семейной жизни лягут именно на ее плечи. Мне тоже жалко Ленку, но я отдаю себе отчет, что при любой возможности выбора между общественно полезной деятельностью и живописью я всегда выберу живопись.
Я лишь сейчас понял, что и в криминальные свои истории влез только из желания усидеть на двух стульях сразу: чтоб и искусством заниматься, и денег заработать. Поскольку знаю по своему опыту и опыту многих коллег, что деньги на одном искусстве заработать крайне сложно.
Да, конечно, всем известно про бешеные гонорары отдельных живописцев. Но сколь ничтожно их количество по сравнению с сонмами ищущих и страждущих! К тому же слава и деньги при жизни зачастую приходят не к лучшим. Это потом столетия все расставляют по местам. Но я-то хотел быть лучшим и богатым одновременно! Сейчас, похоже, я стал мудрее и готов быть просто лучшим.
Подумал и сам себя похвалил: до чего здорово сформулировал! Жаль, Ленки нет рядом, поделиться не с кем.
– А почему ты смотришь на реку, а рисуешь девчонок?
Это Надюха вернулась. С огромным, разрезанным вдоль бубликом, сверху густо обсыпанным маком и смазанным по разрезу сливочным маслом с вареньем. Впрочем, в данном случае – не в коня корм. Девчонка как была худющая, так, видно, и останется, судя по мамашиной конституции.
– А ты разве всегда думаешь только о том, что видишь?
Эх, это мне надо работать педагогом! Сейчас я разовью ее и без того недюжинные таланты.
– Не всегда, – через мгновение отреагировала та. – Вот я ем бублик, а думаю о мороженом. Твоя Ленка мне обещала.
– Вот видишь, – одобрил я ход ее мыслей. – Оказывается, можно смотреть на одно, а думать о другом. А еще, разные вещи могут иметь одну и ту же форму.
– Это как? – заинтересовалась Надюха, даже жевать перестала.
– Ну, вот твой бублик – это еда. А спасательный круг на лодке твоего папы – той же формы, но совсем несъедобный.
– А-а, поняла, – обрадовалась Надюха.
– Ну, если поняла, то сама придумай что-нибудь еще, той же формы, но не бублик и не спасательный круг. – Нет, я точно смог бы работать учителем!
Надюха, сосредоточенно жуя, думала секунд пять, после чего четко произнесла:
– Адронный коллайдер. Той же формы, тороидальное тело вращения – но не бублик.
…Нет, я все же не готов быть учителем этой девочки. Она каждый раз застает меня врасплох – уж слишком у нее обычный вид, типичная девчушка-веселушка. И только расслабишься – бабах по башке адронным коллайдером!
– Пошли Ленку встречать, она мороженое везет, – перевела разговор в практическую плоскость моя собеседница.
Господи, как же я мог забыть! Сначала с акварелью увлекся, потом эта ходячая википедия прибежала!
– Во сколько автобус? – на всякий случай спросил я.
– Ожидаемое время прибытия – семнадцать тридцать восемь, – ответил ребенок.
– Среднестатистическое? – уточнил я.
– Если считать статистикой среднее из пяти значений, – недовольно нахмурилась девчонка.
Понятное дело, статистика – это когда тысячи или, на худой конец, сотни тестовых значений, но нам и так сойдет. Я бросил свой планшет с подсохшей акварелью – тут, на берегу, его точно никто без спроса не возьмет, а дождя не ожидается, – взял Надюху на руки и пошел к остановке встречать супругу. Однако вскоре пересадил детеныша на шею – так было гораздо удобнее.
В итоге не опоздали: шел я довольно резво, понукаемый оседлавшей меня и громко поющей наездницей.
Вон и автобус показался на горизонте, маленький «пазик». А большие здесь не нужны по причине отсутствия народонаселения. Впрочем, мне не нужно народонаселение. Мне нужен только один пассажир этого транспортного средства. Всего один. И он наверняка внутри пыхтящего автобуса, потому что сегодня – последний день моего ожидания, а Ленка – девушка очень точная.
Автобус подкатил к остановке, с него – непривычно для нашей пустыни – сошли сразу несколько человек. Среди них выделялся один мужчина, одетый во все черное, даже шляпа черная. Явно не местный. Местные вообще шляп не носят, не то что черных.
Все сошедшие сразу двинулись в сторону поселка, к деревне не пошел ни один.
Вскоре на остановке остались только мы с Надюшкой. А я все смотрел на пустой автобус, еще на что-то надеясь – может, пошутить решила, пригнулась, спряталась в автобусе?
Нет, шутки кончились. «Пазик» с пневматическим всхлипом закрыл дверь и неспешно тронулся к развороту.
Ленка не приехала. И не позвонила.
А Надюха перестала вспоминать про свое мороженое.
Что-то случилось. Ленка – точный человек. Это значит – что-то случилось.
– Может, просто задержалась? – попытался я найти успокоения у Надюхи.
– Ты сам знаешь, что нет, – грустно сказала она.
Мы развернулись и уже без песен побрели к деревне.
Глава 24
Сальвадор Дали, Горж дю Тарн, Ла-Мален и кривая дорожка D-16
Место: Испания, Франция.
Время: три года после точки отсчета.
Обратно – после отыскания криминальных следов велесовских «шишкиных» – все же поехали не сразу, заскочив на сутки в близлежащую Испанию. Грех было не заскочить: недалеко от границы находился городок Фигейрос, а в нем – театр-музей Сальвадора Дали. Именно так, театр-музей.
Ну и как же российскому галеристу не заехать в такое место? Вот и заехали. Собирались остановиться на пару часов, а провели в музее практически весь день.
Ефим Аркадьевич читал, что Дали всегда славился нестандартными поступками. Так, например, один очень уважаемый человек упрашивал его насчет личной встречи, ну, хотя бы на три минутки. Сальвадор согласился и обязал того прибыть к воротам замка ровно к девяти утра. И действительно, ровно в девять протрубили фанфары, ворота открылись – и Дали на лошади собственной персоной (правда, абсолютно голый) выехал навстречу посетителю. Как и обещал, сделал трехминутный круг вокруг ошарашенного гостя, после чего скрылся в стенах замка. А может, это очередная легенда про человека, который всю свою жизнь сделал легендой.
Ефим до посещения Фигейроса так, собственно, и воспринимал этого художника – не столько как талантливого мастера изобразительного искусства, сколько как коллегу, рекламиста и пиармена самого крутого розлива. Личная встреча с искусством Дали сильно поменяла взгляды Береславского. Пройдя, и не раз, по залам музея, он поразился трудолюбию, упорству и разносторонности дарования этого, казалось бы, всем известного художника. У Ефима Аркадьевича сложилось ощущение, что там поработала целая банда суперталантливых трудоголиков. Десятки блестящих – кропотливых и многодельных – графических листов перемежались скульптурными изысками, живопись соседствовала с ювелирными украшениями, фрески и архитектура музея также по большей части были делом рук эксцентричного мастера.
А еще Дали очень постарался затруднить жизнь искусствоведам, привыкшим распихивать художников по аккуратно расчерченным таблицам с накрепко прикрепленными ярлычками. Начав с дадаизма и став в итоге символом сюрреализма, Дали мог и фантасмагорию создать, и фотографически точно отобразить реальность. Недаром он прошел целый курс, обучаясь выписывать складки ткани…
Выйдя к вечеру из музея, с гудящей головой, но весьма довольный, Ефим жалел только об одном: что неистовый Сальвадор уже давно почил в бозе. А как замечательно было бы пообщаться с этим стариканом, родство душ с которым господин Береславский ощущал просто-таки физически.
Переночевав там же, в Фигейросе, утром следующего дня тронулись в обратный путь. Но не по А7, а по новой дороге, которая вела на север Франции через, как писали путеводители, самое глубокое в Европе ущелье Горж дю Тарн (горж – ущелье, Тарн – название реки, протекающей по его дну). Опять же, по самому высокому в Европе мосту.
Мост Ефим Аркадьевич увидел и даже сфотографировал. Но проехать – не проехал, и вовсе не из-за имевшей место боязни высоты, а потому, что смотрел на мост снизу, то есть со дна этого самого ущелья.
Произошло это следующим образом. В очередном встреченном по дороге кафе Лариска взяла туристическую карту местности и нашла на ней поселок Ла-Мален. Почему именно это название выбрала дочь, история умалчивает. Но, сдуру пообещав ей посетить внезапно обнаруженное местечко, профессор, в силу не лучших качеств своей натуры, уже не мог взять свои слова обратно. Вот почему его «Патрол», добравшись до заветного ущелья, не пробежал по высочайшему в Европе мосту, а поехал по серпантину вниз, в долину.
Не рады уже были все. И Лариска, которой был абсолютно безразличен этот неведомый Ла-Мален, и Наталья, и сам Береславский, ненавидевший высоту и серпантины. Но слово было сказано, значит, дело должно было быть сделано.
Впрочем, очень скоро путешественники перестали жалеть о своем решении. Потому что вокруг стало не просто красиво, а непостижимо красиво. Раньше они наблюдали преимущественно плоскую Европу, теперь же земля вокруг встала дыбом. В жизни мало что есть красивее гор! Ничего, что они раза в четыре ниже Джомолунгмы. И двух километров бездны вполне хватало, чтобы понять, что ощущают птицы. Справа от них вилось и петляло – широченное и глубоченное – ущелье Дю Тарн. Крутые склоны поросли лесом, хотя имелись и голые, от того особо внушительные, гигантские скалы, а внизу текла быстрая река.
На одной из обзорных площадок путешественники увидели тот самый супер-пупер-мост. Он парил в стороне, слева и высоко над ними, частично скрываясь в вечерней дымке и отблескивая на солнце видимыми частями. Ясно было, что проделать обратный путь, чтобы по нему проехать, уже не удастся – через пару часов надо будет задуматься о ночлеге.
– Ладно, – махнул рукой предводитель. – Надо же что-то оставить для следующей поездки.
Члены экипажа благоразумно промолчали, ничего не сказав о настырности и упертости некоторых.
«Патрол» спустился на дно ущелья и ехал теперь параллельно реке, если, конечно, слово «параллельно» пригодно для постоянно петляющего горного потока. Путешественники проскочили уже несколько городков с отелями, но до Ла-Малена пока не добрались. Мотельчики встречались и прямо на берегу реки, в основном простенькие, куда приезжали байдарочники и каноисты – здесь был настоящий рай для любителей водного туризма. Но Ла-Мален должен быть достигнут, а значит, ехать путешественникам предстояло еще не так мало.
– Может, мы не самым коротким путем едем? – намекнула Наталья. Ее супруг почему-то не разозлился, а кротко поменял в GPS-навигаторе установку с «шоссе» на самый короткий путь «по любым дорогам». А что, «Патрол» в реале может пройти по любым дорогам. Да и без дорог тоже.
Девушка из навигатора певуче предложила им проехать еще два километра по извилистому нависшему над рекой шоссе, после чего свернуть вправо.
– Отлично, – заявил предводитель. – Значит, и в самом деле есть короткая дорога.
Он был рад свернуть, потому что шоссе становилось совсем узким. А в некоторых местах дорога вообще шла в коротких тоннельчиках, прорубленных в сползавших к реке горных отрогах. Две машины в тоннельчик не помещались, поэтому приходилось пропускать встречных.
К тому же Ефима доставали местные водилы, обслуживавшие туристов. Те, естественно, сплавлялись по течению вниз, а вверх байдарки доставляли им маленькие грузовички со специальными ложементами. Так вот, эти грузовички гоняли так, что у Ефима дух захватывало. Аборигены, в отличие от москвича, вполне свыклись и с серпантином, и с узостью трассы, и проносились в считаных сантиметрах от левого зеркала его «Патрола».
Но наконец указанные два километра кончились. Вот только мостик, ведший направо через реку, явно был пешеходным.
Ефим остановился, взглядом ища следующий.
Следующего не было.
Береславский тяжело вздохнул и вылез из машины. Мостик был вряд ли более чем на двадцать сантиметров шире его джипа. Конечно, проще было бы ехать в Ла-Мален пусть и по узкой, но дороге. Однако слово сказано…
Наталья вышла из машины и, идя перед «Патролом», помогла Ефиму въехать на мост. За ним дорожка казалась вроде ничего, но уж больно круто вела вверх, на скальный берег ущелья, противоположный тому, по которому они ехали до этого.
– Ничего, дизель сдюжит, – успокаивая скорее себя, чем родственников, сообщил Ефим.
Однако еще через сотню метров успокаивать уже точно надо было самого себя. Дорога, на карте обозначенная как D-16, сузилась до одной полосы (не дай бог встречных) и практически потеряла твердое покрытие. А самое главное – шла таким ядреным серпантином, что пятиметровый «Ниссан» с ходу просто не мог по нему завернуть. Приходилось делать это в два, а то и в три приема, в промежутках пятясь задом по направлению к пропасти.
Девиц он в такие моменты жестко высаживал из машины, чтобы они корректировали ее перемещения.
Читать бесплатно другие книги:
