Хранитель Реки Гольман Иосиф

Эпилог

Место: Полтысячи километров северо-западнее Москвы.

Время: три с лишним года после точки отсчета.

«Патрол» уверенно бежал на северо-запад.

Выехали из Москвы поздно вечером. Успешно избежав столичных пробок и не слишком гоня, поочередно миновали Солнечногорск, Клин, Тверь, Вышний Волочек и множество других, более мелких населенных пунктов. Милиция не остановила их ни разу, хотя машин на дороге было явно меньше обычного – это было вовсе не следствием ночного времени, а приметой показавшего зубы экономического кризиса.

Однако Ефим про тревоживший всех кризис не думал. Не думал бы он и про дорожные милицейские посты, если бы в машине, кроме него, Надюшки и Натальи, на последнем третьем ряду не угнездился маленький, простовато одетый человечек. Мойша не захотел отпускать их одних. А там, где Мойша, – там наверняка и целый арсенал чего-нибудь убийственного. Впрочем, после пережитого в прионежской Вяльме Ефим Аркадьевич не возражал против присутствия в его машине этого невзрачного мужчины. И против его привязанности к мощному огнестрельному оружию – тоже. Его собственная «сайга» покоилась в сумке у Натальи, как говорится, в шаговой доступности.

Ехали молча, разговор как-то не клеился. Ефим с Натальей переживали предстоящее расставание с Надюхой. Мильштейн напряженно вглядывался в темноту, непонятно чего ожидая, готовый ко всему. А Надюха – главная и единственная причина сегодняшней поездки – тихо сопела носиком, комфортно облокотившись на левый Натальин бок. Она заснула, едва заурчал дизель, и с тех пор ни разу не просыпалась. Поэтому даже перекусить в каком-нибудь придорожном кафе пассажиры вездехода пока не останавливались.

Преодолев очередной большой перегон с невидимыми в темноте редкими спящими селами, Ефим подъехал к развилке. Он съехал с шоссе направо, поднялся на мост и пересек автомагистраль по мосту.

Теперь его путь лежал в сторону Великого Новгорода.

Близость большой воды была уже очевидна: то тут, то там, в призрачном лунном свете проглядывали озера, каналы или просто огромные лужи. Воды было столько, что «географическое» представление о гигантской заполненной жидкостью тарелке постепенно становилось физическим, чувственным. Даже воздух, поступающий в салон с улицы, стал заметно более влажным. «Да уж, здесь есть где спрятаться даже от очень предприимчивых врагов», – одобрил Ефим Аркадьевич выбор Бакенщика.

Миновав Великий Новгород и проехав еще несколько километров, стали осторожно пробираться к берегу.

Береславский постоянно сверялся с навигатором, однако не доверяясь прибору так же слепо, как до истории с пресловутым шоссе D-16.

Вот и сейчас навигатор подсказал ему повернуть налево, переехав очередной ручей по мостику, которого в реальности уже не было. Возможно, давно не было: Ефим, вовремя остановившись перед неожиданным препятствием, вышел из машины и подошел к самому краю довольно широкого ручья. Подгнившие старые деревянные сваи – вот и все, что осталось от указанного в электронных мозгах навигатора мостика.

Береславский уже решил искать брод, как Мильштейн, заглянув в какую-то свою чуть не от руки нарисованную бумажку, пообещал водителю недлинный объезд. И, как всегда, оказался прав.

Вернувшись назад, на проселок, идущий вдоль озера, они проскочили метров четыреста до следующего съезда и вновь свернули к Ильменю. Очень быстро добрались до ручья, который не смогли преодолеть в прошлый раз. На этот раз повезло: мостик оказался вполне пристойным, на мощных бетонных «ногах». Переехав речку, легко нашли поворот к дорожке, по которой ехали прежде, – оборванной сгнившим мостом.

Дама из навигатора осталась довольна их действиями.

Тем временем начало светать. Сумрак, окружающий их, еще не рассеялся, но заметно побелел.

И по мере приближения к гигантской чаше озера появился и начал густеть туман. Сначала это была легкая дымка, потом появились отдельные плотные хлопья, перекрывающие пучки света из мощных фар «Патрола». Наконец все пространство вокруг машины заполнилось белым «молоком», и даже очень сильные, расположенные в переднем бампере, «противотуманки» с трудом вырывали из белесой мглы край узкой грунтовки. Именно по нему сейчас и ориентировался Ефим Аркадьевич, очень медленно продвигая свой вездеход вперед.

Наконец навигатор пискнул и объявил, что цель достигнута.

Ефим остановил машину, спрыгнул с подножки на землю. То же самое немедленно проделал Мильштейн, причем, чтобы не будить девчонку, он воспользовался для собственной эвакуации дверью багажника.

«Хорошо быть компактным», – совершенно без ехидства подумал Береславский. Сам бы он точно так не смог, наверняка бы застрял.

Ефим, безуспешно пытаясь пробить туман лучом ксенонового фонаря, чуть не на ощупь пробирался по грунтовке вперед. И хоть шел очень медленно – и прошел-то всего с десяток метров, – но все равно успел ступить по щиколотку в бодрящую озерную водичку.

– Вот черт! – выругался он.

С этими навигаторами и в самом деле надо держать ухо востро: то пытались прокатить через несуществующий мост, теперь – по дорожке, уходящей непосредственно в воду.

Впрочем, профессор понимал, что претензии следует предъявлять не столько навигатору, сколько природе: берега здесь были очень подвижны – сегодня грунтовая дорога, завтра – озерное дно.

Ну и ладно. Главное – доехали, навигатор подтвердил географические координаты, уж в этом-то ошибки быть не могло. И еще немаловажно: опасения так до конца и не покинули напуганный мозг московского профессора – что, к счастью, не встретили его в сказочном тумане не менее сказочные, однако крайне неприятные персонажи. Из тех, кого не берут серебряные пули и кто без особых раздумий способен швырять в своих собеседников всякие непонятные, но смертоносные колюще-режущие предметы.

Ефим вернулся к джипу и выключил бухтящий дизель, оставив включенными все четыре фары.

Теперь оставалось только ждать.

Медленно потекли минуты.

Ефим стоял рядом с джипом, положив руку на его огромный теплый капот. Мильштейн бродил вокруг, уже не особо скрывая висевший на плечевом ремне автомат, теперь – обычный «калаш».

Надюшка наконец проснулась и, сделав под руководством Натальи свои маленькие дела за задним колесом «патруля», приступила к нехитрому завтраку, предусмотрительно захваченному Натальей сладкому, посыпанному корицей и сахарной пудрой, «московскому» кренделю. Особенно вкусно запивать такой крендель кефирчиком, что, собственно, Надюха и делала.

Вокруг заметно просветлело, а главное – туман стал медленно отползать в глубь озера. Очень медленно, почти незаметно глазу береговая линия открылась, стало ясно, где кончалась суша и начиналась вода. Вода была абсолютно неподвижна: ни волн, ни ряби – штиль полнейший.

И Береславский, и Мойша напряженно вглядывались в молочную даль, надеясь заметить приближение Бакенщика – оба были уверены, что тот придет не посуху, а появится именно с воды. Смотрели в четыре глаза. И все равно проглядели.

Прямо из беловатого сумрака – как в мультфильме, безо всякого шума – вдруг нарисовалась длинная черная лодка. То, что она длинная, стало понятно через несколько секунд, когда ее нос, пропахав пару метров песчаного мелководья, замер у самого берега. А черная – потому что любой цвет на фоне тумана выглядит именно таким.

Бакенщик, «упакованный» в огромный непромокаемый плащ с капюшоном, сидел на веслах. Галина, как испуганная птица, скорчилась на корме.

Когда лодка, уткнувшись в дно, замерла, Бакенщик встал во весь рост и ловко, не обращая внимания на раскачивание, спрыгнул на берег – даже ног не замочил. Потом подтянул за веревку сразу приподнявшееся суденышко поближе к берегу и помог высадиться Галине.

Секунду они стояли молча, пока тишину не прорезал звонкий голос Надюхи:

– Мама, папа!

Она пулей пролетела разделявшие их метры и с разбегу оказалась на маминых руках, прижавшись к родному телу.

Даже Наталья, очень переживавшая предстоящее расставанье с уже ставшим родным человечком, чуть успокоилась – маму и папу ребенку никто не в силах заменить.

Посидев с минуту на маминых руках, Надюха перебралась на руки Бакенщика. Тот расстегнул свой огромный плащ и пристроил птаху в тепло, поближе к сердцу.

– Вы хоть успели устроиться? – спросил у Бакенщика Ефим.

– Да, все нормально, – без подробностей ответил Бакенщик.

Ефим отметил, что тот не назвал места их нового пристанища, но не обиделся: у этих людей свои, особые отношения с миром, непонятные остальным, а значит, не следует в них без спроса вмешиваться.

Наталья передала Галине рюкзак с детскими вещами. Отдельно – большую сумку с мощным ноутбуком, подаренным Надюхе Ефимом. И еще одну, поменьше – с подборкой DVD-дисков, вполне достаточных, чтобы заменить девочке среднюю школу, а, может, и не только среднюю.

– Как у вас с деньгами? – спросил Ефим у Галины, протягивая ей узкий конвертик.

– Спасибо, – улыбнулся Бакенщик, мягко отводя Ефимову руку. – У нас все в порядке. – И добавил, немного тише: – Вообще, спасибо за все.

– Не за что, – смущенно ответил Ефим.

– Мы поплывем уже, – сказал Бакенщик. – Пока лишних глаз нет.

– Конечно, – сказал Ефим.

Он взял на руки Надюху, последний раз прижал ее к сердцу – маленькое теплое чудо, сладко пахнувшее молоком и детским шампунем. Потом поцеловал в макушку. И осторожно, как драгоценный сосуд, передал Наталье. Та тоже поцеловала ребенка, а Надюха – ее.

Потом всех слегка удивил Мойша, попрощавшийся с Надюхой следующим образом: он церемонно встал перед юной леди на одно колено и, склонив свою птичью голову, почтительно поцеловал ей руку.

В результате всех этих церемоний у девчонки тоже заблестели глаза. Надо было заканчивать: долгие проводы – лишние слезы.

Бакенщик перенес Надюху в лодку, укутал ее плащом, похожим на собственный, только, разумеется, поменьше. Потом помог сесть в суденышко жене. Затем, отказавшись от помощи остающихся, столкнул лодку с песка и на ходу легко в нее запрыгнул.

– Надюха, мы еще встретимся? – неожиданно для себя самого спросил у девочки Береславский.

– Думаю, да, – после крохотной паузы ответила девочка.

Она говорила негромко, но над застывшей водой и в окружающей всех тишине фразы отчетливо слышались на расстоянии.

Ефиму отчего-то стало легче.

А потом Надюшка привстала со скамейки и весело крикнула:

– Ефим! Не путай больше Штрауса со Стравинским и Моне с Мане!

Береславский показал девчонке кулак и наконец впервые за сегодняшнее утро улыбнулся.

– До свиданья, Ефим, тетя Наташа, дядя Семен! – крикнула Надюха и замахала им рукой. Трое на берегу сделали то же самое.

Лодка внезапно, словно врезавшись в белую стену, вдруг стала стремительно уменьшаться. А еще через пару секунд – окончательно исчезла из виду.

Растворилась. Как будто ее и не было.

– Все, – грустно сказал Ефим. – Финита ля комедия.

Троица молча расселась по местам – причем Мильштейн все равно залез на самое заднее сиденье – «Патрол» взрыкнул двигателем и осторожно начал разворачиваться. Теперь, когда и туман, и темнота отступили, это не было сложным делом.

Еще через пару мгновений джип лег на обратный курс.

Еще один эпилог

Место: Москва.

Время: почти четыре года после точки отсчета.

Прошло еще полгода.

В раздобревшую от тучного десятилетия Россию – как, впрочем, и во все другие страны – пришел Его Величество кризис, во-первых – экономический, а во-вторых – глобальный.

Это серьезно сказалось на некоторых героях повествования. Например, художница и довольно крупный финансист Вера стала внезапно только художницей, поскольку ее крутая финансовая компания в одночасье приказала долго жить. Вера, правда, не особо горюет: по-советски бедной она уже никогда не будет, а времени для творчества неожиданно освободилось много. Так много, что у нее появились серьезные планы использовать любезного столичного дружка Ефима Аркадьевича Береславского не только как редкого (во всех смыслах) мужчину, но и как арт-продюсера.

Сам Ефим Аркадьевич тоже стал своеобразной жертвой кризиса. В глубине души он бы и не прочь повторить Верин путь, став свободным и небедным человеком. Но у него свои заморочки: «Беор» – это не просто имя и полтора десятка лет «эксплуатации», это еще и люди, которым просто так не скажешь «Всем спасибо!». Прожито с ними слишком много, и новых таких уже не будет.

А потому Ефим Аркадьевич снова, как на заре буржуйской юности, носится по Москве в поисках все сокращающихся заказов, сочиняет нетленный креатив про колготки и памперсы и мечтает о том времени, когда или кризис кончится, или «Беор», несмотря на все его усилия, честно разорится.

Наташка снова пошла работать, так как муж-капиталист в материальном смысле заметно сдал. Впрочем, ее это никак не напрягает: влюбилась-то она в свое время не в капиталиста. А то, из-за чего она влюбилась, несомненно, в нем осталось. В полной мере, несмотря на мало эстетичное утолщение любимого в одних местах и облысение в других.

Наташка, как и Ефим Аркадьевич, искренне желает «Беору» либо полного выздоровления, либо быстрой кончины, поскольку переживает, глядя на то, как переживает муж.

Хотя, конечно, это не тот градус переживаний по сравнению с газетными историями о разорившихся магнатах и «сдувшихся» миллиардерах.

То ли их с Сашкой Орловым бизнес мелок для трагедии, то ли, скорее всего, беспутный характер Ефима Аркадьевича не позволяет считать трагедией различного рода финансовые катаклизмы. Не голодают же! И вообще, любимая его поговорка: «Главное, чтобы дети не болели».

Вот почему история про свиной грипп взволновала его больше слухов о предстоящей девальвации рубля. Но опять-таки не настолько, чтобы эти тревожные известия лишили его аппетита. Не лишили.

А вот агуреевская ФПГ «Четверка» живет неплохо: ее хитрый босс со своей Дашей и кризис использовал фирме во благо, хватанув госсубсидий. Они, кстати, полностью расплатились с Ефимом по всем обязательствам, благодаря чему Береславский купил автомобиль мечты – мини-вэн для путешествий с поворотными креслами, раскладным столиком, диваном-кроватью и прочими радостными мелочами. Так что старый заслуженный «Патрол» будет теперь использоваться только при путешествии по гарантированному бездорожью (другими словами, довольно часто).

Ефим развлекался поворотами кресел и раскладыванием столиков целый час, после чего решил, что не царское это дело, и теперь поворачивает кресла Наташка. Она же все чаще садится за руль, поскольку супруг находит теперь удовольствие не только в вождении, но и в спокойном созерцании окрестностей. А созерцать и рулить одновременно все-таки некомфортно.

Про Семена Евсеевича Мильштейна ничего не слышно. Когда все тихо в родной компании, он потихоньку сваливает куда-то, где все не тихо, благо подобных мест на нашей неспокойной планете достаточно. По-другому этот несостоявшийся бухгалтер уже не может, так как привычка к выбросам адреналина засасывает не меньше, чем пьянство или наркомания.

Вадик Оглоблин из Вяльмы так и не вернулся. Ленка преподает рисование в поселковой школе – там, кстати, учеников стало больше, так как в старую Вяльму люди потихоньку возвращаются. Вадим же занимается только живописью и графикой, то есть тем, для чего рожден.

Ефим, несмотря на кризис, честно шлет ему все необходимые материалы и небольшие деньги, взамен забирая готовые оглоблинские шедевры.

Береславскому повезло, что он успел проплатить наиболее дорогостоящие промо-мероприятия – крупные выставки, печать проспектов и буклетов, мобильные стенды – до всех этих финансовых катаклизмов. В итоге имя нового художника постепенно становится известным и, что важнее в коммерческом смысле, модным, благо коммуникативных каналов у ладящего со всеми Ефима Аркадьевича всегда хватало.

Как результат – вполне приличные для экономически смутного времени продажи. Более того, галерея Береславского – в отличие от «Беора» – имеет четко положительный операционный баланс, это, несомненно, греет его измученную душу куда больше, чем давно опостылевший бизнес.

Короче, если и останется Береславский бизнесменом – то галеристом-промоутером, а не обычным коммерсантом. Но все это – после кризиса, а пока покой им, бизнесменам, только снится.

Однако, конечно, больше всего все эти полгода Ефима Аркадьевича интересовало, как там дела у Бакенщика с Надюхой и Галиной. Как расстались они в то, теперь уже далекое туманное утро, так никаких известий и не было.

Вплоть до утра сегодняшнего.

А сегодняшним утром он в ответ на пиликанье телефона нажал кнопку приема и услышал ставший родным голосок:

– Ефим, привет!

– Привет, малышка! – громче, чем надо, заорал осчастливленный Ефим – имени собеседницы он умудрился не произнести из соображений конспирации.

– Как там твои дела? – спросила Надюха.

– Ничего. Пока не разорились, – похвастался Береславский, впрочем, неуверенный, что девчонка в своей глухомани слышала что-нибудь о подступившем кризисе.

– И не разоришься, – хихикнула Надюха.

– Это почему же? – Ефиму Аркадьевичу даже стало отчего-то обидно.

– От узкого кругозора, – уже открыто смеялась пигалица. – Ты ж небось о фондовой бирже и не слышал? И кредитов никогда не брал? Нет, не разориться тебе, Ефим, – мрачно спрогнозировала девчонка. – Быть тебе в бизнесе вечно.

– Типун тебе на язык, – машинально среагировал мечтавший о свободе Береславский. В разговоре с этим ребенком он всегда переставал ощущать ее возраст.

– Лучше расскажи, как у вас дела, – сменил тему Ефим Аркадьевич. Он вдруг остро ощутил, как соскучился по странной девчонке и как подспудно переживал за ее будущее. – Только без названий, ладно?

– Ладно, – усмехнулась Надюха. – Все у нас нормально. Правда, читать нечего. Ты мне в этом поможешь?

– А… как я тебе передам? – замялся с ответом Береславский. После всех событий он стал подозрительно относиться даже к собственному телефону – уж слишком странные силы преследовали малышку.

– По мейлу, – объяснила та.

– Хорошо, конечно. Но если у тебя есть Интернет, то зачем я?

– Интернета нет. Есть почта, и то не совсем у меня.

– Понял, – сказал Ефим, хотя на самом деле ничего не понял. Он вообще фантастически мало понимал, общаясь с Надюхой. Потому перевел разговор в практическую плоскость: – А куда высылать-то? И что?

– Вопросы будут в письме. На твоей почте.

– А как там папа с мамой? – спросил профессор про Бакенщика и его верную подругу.

– Нормально, – успокоила пигалица. И вдруг – как подушкой в лоб: – А чего ж ты не спросишь, что ж это все-таки такое было?

– А ты ответишь? – теперь уже усмехнулся Ефим Аркадьевич.

– Сейчас нет, – обидно согласилась девчонка. – Но придет время – узнаешь.

– Это как с коммунизмом. – Годы сделали Береславского слегка недоверчивым. – Тоже давали прогнозы. Мол, придет время.

– Не-а, – через секундную паузу сказала пигалица. – Это будет раньше.

– Я волнуюсь за тебя, – неожиданно для себя самого вдруг сознался Береславский.

– Я знаю, Ефим, – тоже, враз посерьезнев, ответила Надюшка. – И я вас с Наташей очень люблю. Без тебя я бы пропала.

– А ты думаешь, теперь все позади? – спросил Ефим Аркадьевич.

– Не знаю, – ответила девчонка. – Надеюсь, да. История-то продолжается.

И, попрощавшись, дала отбой.

Многоопытный седо-лысый профессор еще пару секунд послушал в трубке короткие гудочки и, по-настоящему успокоенный шестилетней девчонкой, пошел сообщать радостные новости Наташке.

И в самом деле, радостные новости: история-то продолжается!