Хранитель Реки Гольман Иосиф
– Я не на краю еще? – спрашивал вспотевший и разгоряченный водитель.
– Нет, – радостно кричала Лариска. – Еще сантиметров двадцать до края!
Да уж, парктроник в такой ситуации бесполезен. А горячий пот, заливавший лицо Ефима Аркадьевича, вмиг становился холодным. Нет, эта дорога никак не напоминала привычные европейские магистрали.
«Предупреждать надо», – злобно подумал о составителях карт Береславский и осекся: он же видел, что дорога D-16 была нанесена узкой черной линией, то есть оценивалась как малоудобная. А в навигаторе так он вообще своей рукой вставил «любые дороги». А раз любые – значит, и такие, по одной из которых он едет.
Еще через пяток опасных поворотов – когда в темнеющую бездну уже просто страшно было смотреть – пошли такие обязательные приметы горных дорог, как ловушки, точнее, улавливатели. Немудреное, но эффективное приспособление: спускающаяся сверху машина в случае отказа тормозов не падает в пропасть и не бьет в стену, а гасит скорость, поднимаясь по гравию в крутой, вырубленный в скале тупик.
Впрочем, «Патрол» пока шел вверх, а не вниз. Что же касается встречных машин, то Ефим Аркадьевич опасался даже думать о них, очень надеясь, что других идиотов, решивших освоить «трассу» D-16, кроме них, не найдется.
Постепенно втянувшись в процесс, он преодолевал поворот за поворотом, а когда долез до вершины, то остановился в недоумении. Потому что вершины не было. Они выбрались на большое – глазами не охватить – высокогорное плато. Здесь и лес был, правда, невысокий, и поля обработанные. «Значит, и люди есть!» – обрадовался утомленный Ефим Аркадьевич.
Постояв пять минут с открытым капотом и невыключенным двигателем – «Патрол»-таки слегка нагрелся от этих французских горок, – Ефим двинулся дальше по указанному навигатором пути.
– Обратно другую дорогу найдем, – сообщил он своим друзьям-товарищам. И, чтоб не подумали, что босс струсил, добавил: – Мы же никогда не разворачиваемся.
Хотя развернуться вскоре пришлось. Да еще при каких необычайных обстоятельствах!
Но – по порядку.
Сначала Ефим увидел в зеркале заднего обзора небольшую машинку. Даже не разглядел какую, заходящее солнце засвечивало зеркало. Сперва даже обрадовался – значит, не он единственный идиот, принявший D-16 за проезжую дорогу. Машинка их легко догоняла, и Береславский даже успел удивиться этому, потому что уже видел, что за ними несется не «бимер» какой-нибудь, а трудяга-«каблук», микрогрузовичок на базе легковушки.
Однако через пару минут он уже ничему не удивлялся. Потому что увидел в левом зеркале, как водитель «каблука» зачем-то высунул руку, потом – вспышки, и через секунду это же зеркало разлетелось вдребезги.
Объяснений не требовалось.
– На пол! Быстро! – заорал он женщинам. Те, привыкшие во всем доверять своему лидеру, даже не поняв, что происходит, мгновенно сползли вниз.
Новых вспышек Ефим не видел, зато услышал характерный веселый посвист. «Если пуля свистит, значит, не в тебя!» – успел он подумать, а руки и ноги уже сами совершали необходимые манипуляции.
«Патрол» круто свернул с шоссе на целину и, скача по неровностям, как катер, стал выписывать петли. Преследователи повторить его маневр не смогли: двигатель-то у них стоял явно крутой, но дорожный просвет не позволял таких экзерсисов. Они потеряли несколько драгоценных секунд, разворачиваясь на узкой дороге, и – не меньше двух минут, когда Ефим срезал большую петлю, вновь съехав на каменистую целину.
В итоге преследователи снова настигли свою жертву, только когда джип уже подобрался к съезду на серпантин, который совсем недавно с таким трудом прошел.
В сгущавшихся сумерках вспышки были заметнее. Теперь разлетелось сначала заднее, а потом и лобовое стекло «Ниссана».
В салоне засвистел ветер.
– Все целы? – крикнул Ефим.
– Да, – пискнула в ответ Лариска.
– Держитесь за кресла! – проорал Береславский, вгоняя громадный «Патрол» на первый – длинный, узкий и крутой – спуск.
Шансов уйти от явно форсированного авто преследователей на равнине не было.
В горах, на самом деле – тоже: невысокая маневренность «каблука» все же была лучше, чем у здоровенного джипа.
Но у перепуганного до полусмерти Береславского голова и руки в таких ситуациях работали отдельно от запаниковавшего мозга. На крутом спуске к мощи трехлитрового дизеля добавлялась сила земного тяготения. К тому же бандиты прекратили стрелять: невозможно стрелку-водителю в такой ситуации делать два дела сразу: слева – скальная стена, справа – полуторакилометровая пропасть, не особо постреляешь. Бандит сконцентрировался на вождении, стараясь ни на метр не отставать от несущегося джипа и здраво рассудив, что маленькая машина все равно легче преодолеет все эти опасные повороты.
На это и был расчет рекламиста. И на сумерки, которые постепенно перешли-таки в темноту.
На такой скорости вписаться в поворот было нереально. Ефим и не собирался пробовать. Он еще добавил газа, выключил фары и включил задние противотуманные фонари. Теперь преследователи, и так не обеспеченные хорошим обзором из-за туши джипа, стали видеть еще меньше.
Еще мгновение – и буквально за секунду до нижней точки первого спуска Ефим обозначил торможение. Именно так: не затормозил, а лишь обозначил, легким касанием педали включив тормозные огни. Зато поздно предупрежденный «каблук» начал тормозить экстренно. В итоге «патруль» улетел – постепенно теряя инерцию и, соответственно, скорость – вперед, прямо в гравийный автоулавливатель. А машина бандитов, проскрипев тормозами, развернулась на пятачке поворота на сто восемьдесят градусов, пролетела боком несколько метров, легла на правую дверь и, почти уже загасив инерцию, все же не удержалась на дорожном полотне.
Машина скатилась вниз, с каждой секундой увеличивая скорость. Ее уже не было видно, но путь отслеживался по снопам искр, вылетавших при соприкосновении железа со скальной породой. А еще по грохоту, ставшему слышным после того, как Ефим заглушил дизель.
Через пару секунд стало так тихо, как бывает только в лесу и в горах.
– Фим, что это было? – тихо спросила Наталья.
– Пока не знаю, – ответил рекламист, тщетно пытаясь удержать дрожь вспотевших ладоней. – Но постараюсь узнать.
Через несколько минут «Ниссан» уже осторожно карабкался вверх, на плато, с которого он только что пытался умчаться.
Наверху ничто не напоминало о только что произошедшей трагедии.
И это хорошо. Ефиму Аркадьевичу Береславскому слава не нужна. По крайней мере, в данном случае.
Минут через двадцать заметили огоньки. Оказалось – поселок, если так можно сказать про отдельно стоящий дом, крошечную церковь и совсем маленькое кладбище. Когда-то это была вотчина маленького феодала. Ныне – жилище пары пенсионного возраста англичан.
Предусмотрительно оставив обстрелянную машину подальше, Ефим пошел выяснять дорогу, поскольку навигатор после D-16 его слегка напрягал, да и в Ла-Мален ему уже не хотелось.
Береславский спросил, есть ли хорошая дорога вниз. Англичанин ответил, что есть, и найти ее просто, поскольку она всего одна. Ефим расстроился и усомнился, что дорогу D-16 можно назвать хорошей. Теперь эмоции проявил англичанин. «Никто не ездит по D-16», – сказал он. Объяснил, что она вообще практически не используется с тех пор, как построили новое шоссе, то есть последние двадцать лет. Разве что пешие туристы ходят с рюкзаками.
«Вот же чертов навигатор!» – подумал Ефим. Но мысли его уже переключились на другое: отъехать от места сражения подальше, заменить стекла и зеркало (мол, камнями побило) в какой-нибудь сельской мастерской, проверить, нет ли подозрительных пулевых дырок на задних дверях машины.
Предавать огласке случившееся он ни в коем случае не собирался. Разве что поделиться с Агуреевым, пославшим его в командировку. Но и звонок другу он использует лишь после того, как все следы будут полностью стерты.
…Громко рокотал – стекла-то нет! – дизель, бил в лицо вечерний, начавший заметно свежеть воздух. На заднем сиденье, завернувшись в плед, угнездились его женщины. В сохранившихся зеркалах отсвечивал последними лучами закат.
«Еще повоюем», – подвел итог Ефим Аркадьевич. Хотя воевать ему в данный момент хотелось меньше всего.
Глава 25
Человек в черном костюме и черной шляпе
Место: Прионежье, поселок Вяльма, деревня Вяльма.
Время: три года после точки отсчета.
Поселок назывался, как и деревня, Вяльма. Совпадение это не было случайным: деревню хотели уничтожить так же, как уничтожили сотни и тысячи других русских деревень. Процесс назывался укрупнением перспективных и ликвидацией неперспективных мест проживания.
С ликвидацией почти получилось, с укрупнением – не очень. Так и не стал вновь построенный рыбацкий поселок Вяльма, в отличие от стародавней деревни с тем же названием, тем местом, куда однажды посетившим его хочется возвращаться и возвращаться.
Но человек в черном костюме и черной шляпе ничего не знал о таких обычных для многострадальной России вещах. Более того, ему вовсе не было интересно ни будущее, ни прошлое того кусочка планеты, куда его забросила судьба. Он был занят и очень сосредоточен.
Почему его послали именно в этот поселок? Кто ответит? Никто. Но раз послали, значит надо. Ведь тот, кто его послал, похоже, вообще никогда не ошибается.
И странный приезжий немедленно занялся наблюдениями.
Уже к первому вечеру он мог с уверенностью сказать, что отсмотрел всех детей дошкольного возраста, обитающих в поселке. Благо их, детей, было не так уж и много. Ничего особенного этот своеобразный кастинг не выявил. Хотя, с другой стороны, легко искать, когда знаешь, что ищешь. Здесь же все было как в детской загадке: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Точнее, во второй ее части, с первой-то как раз все было нормально: послали его в Вяльму, он и приехал в Вяльму.
Человек еще и еще раз просматривал на мониторе ноутбука украдкой сделанные фотографии детей. Работу он успел проделать немалую.
Может, та светловолосая девочка, похожая на принцессу? Но ее еле перевели из первого класса во второй. Родители не взволновались, так как кроме крепленого вина их вообще мало что волновало. А может, этот крепкий пацан? Глазки умные, смотрят зорко. На лбу – заметное родимое пятно. Ничем другим парень не отличается, но с остальными еще хуже, даже и таких мелких зацепок, как родимое пятно, не наблюдается.
Или этот заморыш. Меньше всех в классе, но обожает смотреть на Луну в телескоп, купленный ему отцом, мелким здешним предпринимателем. Да, на заморыша надо взглянуть внимательнее, на безрыбье и рак – рыба.
И не спросишь ведь ни у кого. Да и что спрашивать: не феномен ли ваш ребенок? Конечно, феномен! Для каждого родителя любой его ребенок – феномен.
Впрочем, это тоже всего лишь догадки. Человек в черном никогда не имел детей и не собирался иметь их в будущем. Его задача – в некотором смысле обратная. Хотя даже думать о своей задаче он опасался.
Не надо думать. Пусть думает тот, кто послал его в это богом и чертом забытое место. А его дело – четко выполнять порученную работу.
Эх, если бы еще он знал какую…
Снова и снова бродил он по трем недлинным вяльминским улицам, ловя на себе любопытные взгляды. Чтобы они не переросли в нечто большее, распаковал заранее припасенные удочки, просидел у пристани три часа, отдавая выловленную мелочь жирным ленивым котам.
Нет, явно не вытанцовывалась его, казалось бы, нехитрая работенка.
Вернувшись в убогий номер местной гостинички, еще раз открыл ноутбук. Шестнадцать детей на полусотне цифровых снимков – и ни одной мало-мальски стоящей зацепки.
Оставаться в поселке дальше становилось уже опасно. Чего доброго, учитывая интерес к детям, сочтут педофилом. Вот уж чего не надо!
Человек в черном тяжело вздохнул и закрыл компьютер.
Придется, невзирая на риск, прошерстить подрастающее поколение Вяльмы еще раз. Перспектива вернуться ни с чем к пославшему его сюда пугала исполнителя гораздо больше любой другой.
Он вновь вышел на улицу.
Утро уже переходило в полдень, было солнечно и ясно, разве что немного холодновато – с Онеги тянул влажный прохладный ветерок. Поросшие травой поселковые улицы пустовали: взрослые ушли на работу, а детей было слишком мало, чтобы заполнить свободное пространство.
Приезжий решил рискнуть и зашел в небольшой домик, основное отличие которого от прочих заключалось в бело-сине-красном государственном флаге, вывешенном перед единственным входом.
Там обратился к женщине средних лет, по виду секретарше или делопроизволителю.
– Я из областного спорткомитета, – бодро начал человек в черном. – Хотим создавать детские футбольные команды в карельских городках. Где можно найти списки детей до десяти лет?
– Футбольные команды? – искренне удивилась дама. – А сколько малышей надо в команду?
– Одиннадцать, – удивился ответно гость.
– Значит, у нас и на две команды не наберется, – засмеялась местная жительница. – Вместе с девчонками. И в обеих Вяльмах.
– Как «в обеих»? – ошарашенно спросил незнакомец. – Есть еще одна Вяльма?
– Конечно, – улыбнулась собеседница. – И лет на четыреста постарше поселка будет. Отсюда в трех километрах, тоже на берегу. Она было обезлюдела совсем, а сейчас опять отстраивается. Люди собираются понемногу. Мы ведь тоже старовяльминские, даст бог, вернемся на родину.
А гость в черном уже не слушал словоохотливую даму. Вот это фокус! Его о двух населенных пунктах с одним и тем же названием никто не предупредил. И что он не посмотрел на карту? Теперь он был почти уверен, что в поселке цель его поисков отсутствует. А присутствует – в еще не осмотренной им одноименной деревушке.
Наскоро закончив беседу и поблагодарив словоохотливую представительницу местной власти, человек в черном покинул поселковый совет и, не спрашивая дороги (заблудиться было сложно), направился к деревне.
Перейдя вяльминский мост, сошел с малоезженой грунтовки и пошел в обход деревеньки, краем леса, внимательно осматривая пространство перед собой.
Еще через пятнадцать минут он уже занял удобный наблюдательный пост на поросшей кустами вершинке, с которой просматривались практически все старовяльминские дома. Просматривались через небольшую, но очень мощную подзорную трубу. Она была изготовлена не менее двухсот лет назад, однако до сих пор работала исправно. С ее помощью неторопливый незнакомец до вечера обнаружил троих детей нужного возраста: двух мальчиков и девчонку.
Один мальчик сразу перестал его интересовать: мощная оптика приблизила его круглые, добрые, но характерно тускловатые глаза, по которым любой человек легко определяет хромосомный дефект, названный по имени его первого исследователя – англичанина Дауна.
Девчонка требовательного незнакомца тоже не впечатлила: все те долгие часы, что он лежал в засаде, она носилась взад-вперед по деревне, что-то напевая и весело подпрыгивая на бегу так, что короткие косички с белыми бантами взмахивали, подобно крыльям бабочки.
А вот третий ребенок, пацан лет девяти, очень и очень привлекал внимание. Все то время, что мальчик с синдромом Дауна пронежился на солнышке, а девчонка с бантами проскакала и пропела, он провел за книгой, медленно перелистывая страницы. Очень, очень хорошо!
Человек в черном был почти уверен, что нашел главную цель своей поездки. А может быть, и главную цель своей жизни, которая очень ему нравилась. Жизни сытой, достаточно спокойной и благополучной, обремененной лишь одним или двумя поручениями за все сорок предпенсионных лет – поди плохо по нынешним временам! Тем более что всякие катаклизмы и экономические кризисы никак не влияют на его могущественного работодателя.
Нет, все складывается очень хорошо.
Работодатель не мог ошибиться с Вяльмой – кто ж знал, что их на маленьком пятачке прионежской земли окажется целых две? А исполнитель не мог ошибиться с ребенком. Этот маленький книжник – именно то, что он ищет.
Наблюдатель так увлекся своими приятными рассуждениями, что почти прозевал прибытие еще одного действующего лица. По реке со стороны озера приплыла лодка, а в ней – крепкий бородатый мужик с двуствольным ружьем за могучими плечами.
– Папа, папа! – закричала никчемная девчонка с бантами, бросившись ему навстречу.
В принципе, эта картинка мало волновала наблюдателя, разве что появление на сцене огнестрельного оружия следовало внести в «оперативную память». На всякий случай – скорее потому, что так учили, а не потому, что необходимо, – он включил прибор, усиливающий звуки, навел его мембрану на место действия, а наушник вставил в ухо. И даже громкость убавил, потому что девчонка действительно была шумная.
– Папа, ты мне привез? – требовала ответа девчонка.
«Сейчас достанет конфет, а то и мороженого», – подумал с недовольством человек в черном. Мужик прибыл со стороны озера, а там, на круизных судах можно разжиться подарками куда более цивильными, чем в крошечном поселковом магазине.
И точно, мужик подхватил свое чадо на руки и довольным голосом ответил:
– Привез, дочка.
Он сунул могучую руку под зеленую непромокаемую плащ-палатку и достал оттуда не очень толстую черную книжку с какой-то серебристой надписью. Значит, будет девчонке сегодня приятный вечерок с новыми сказками.
Впрочем, человек в черном не радовался мелкому детскому счастью. Он вообще не был способен радоваться какой бы то ни было чужой радости.
– А сказки привез, папуль? – звонко поинтересовалась девчонка, радостно тряхнув бантами.
– Конечно, – заулыбался счастливый папаша. – Со сказками, знаешь, как-то проще было.
– Знаю, – ответила кроха, забирая вторую книжку, потолще.
Увиденное почему-то насторожило наблюдателя, и он принялся быстро вертеть винты настройки своей подзорной трубы. Успел буквально в последнее мгновение, первая книжка уже исчезала из поля зрения его оптического агрегата, но и этого мгновения было достаточно. По черному ледерину книжной обложки шла контрастная серебристая – так часто оформляют учебную литературу – надпись: «Неэвклидова геометрия».
Все встало на свои места. Точнее, перевернулось. Но затем все-таки встало на свои места.
Все поселковые дети – в отход. Деревенский улыбающийся даун – в отход. Читающий мальчик – в отход. А вот крошка с бантами, изучающая науку, в которой даже параллельные прямые сходятся, – то, что надо. То, за чем его послали. И то, что он обязан увезти с собой.
Невзирая ни на каких бородатых папаш с двуствольными ружьями.
Ну, что ж. Главная цель достигнута, точнее, найдена. А значит, и главное задание того, кто послал сюда человека в черном, тоже будет выполнено.
Глава 26
Мойша и Глеб Петрович
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Чем дольше Семен Евсеевич Мильштейн, бессменный глава службы безопасности ФПГ «Четверка» и ближайший друг ее единственного оставшегося в живых основателя Агуреева, рассуждал о перипетиях своего старого знакомого Ефима Аркадьевича Береславского, тем больше ощущал удивление и даже легкое раздражение.
Нет, Семен Евсеевич вовсе не возражал против того, что неуклюжий и, мягко говоря, не бесстрашный Ефим Аркадьевич вновь без потерь выбрался из весьма чреватых приключений. Чего тут возражать? Мильштейн очень тепло относился к Береславскому, хотя бы потому, что «друг моего друга – мой друг». А Ефим был другом и Дашки Лесной – жены Агуреева и в некотором роде воспитанницы Мильштейна.
Раздражало Семена Евсеевича совсем другое.
Он сам лишь чудом остался в живых после буйных девяностых, а особенно после памятного для всех членов «Четверки» круиза вокруг Европы на борту их собственного лайнера. Конечно, благодаря не чуду, а точному расчету, смелости и многочисленным навыкам, по большей части полученным еще в Афгане, где боец-десантник по кличке Мойша проходил службу под командованием своего лучшего друга Сашки Болховитинова, или Князя, в будущем – основателя ФПГ «Четверка».
Ефим же Аркадьевич ни в каком Афгане не служил и никакими спецнавыками – кроме разве что в области химии взрывчатых материалов – не обладал. Тем не менее, несмотря на свою негеройскую внешность и «внутренность», раз за разом выходил целым и здоровым из вполне взрослых приключений.
Определенно, в этом была какая-то загадка. И Мойша, как честный и вдумчивый человек, уже был готов признать, что в постоянном везении Ефима Аркадьевича кроется нечто ему, Мойше, непонятное, но от этого не менее реальное.
Впрочем, главное, что толстяк опять остался жив-здоров – и это, безусловно, замечательно. А его, Мильштейна, ближайшая задача – понять, кого на этот раз задел улыбчивый рекламист, и сделать так, чтобы у этого «задетого» более не возникало желания обижать специалиста, нанятого «Четверкой». Не говоря уж о том, что нанятым специалистом был Береславский, немало сделавший и для Агуреева, и для Мойши.
Исходных данных имелось немного, но достаточно для инициирования следственных действий.
Береславский был командирован во Францию поковыряться в следах аукциона, на котором господин Велесов приобрел картины якобы Шишкина. Теперь уже понятно, что именно якобы. И понимание это возникло как раз вследствие командировки Береславского. Значит, первая – и основная – версия: Ефиму пытались помешать разобраться в авторстве картин. Версия настолько основная, что для экономии сил и времени с прочими Мильштейн решил пока не связываться. Очень маловероятно, чтоб профессиональные убийцы ни с того ни с сего напали на российского туриста.
Итак, на подозрении – господин Велесов. Его связи отслежены, насколько позволяли время и возможности. Связи не ахти какие. В «загашнике» у Георгия Ивановича имелись всего три дуболома, опасные при встрече в какой-нибудь подворотне, но явно неспособные к активной и эффективной работе за рубежом, плюс осторожная бабушка Евгения Николаевна Шипилова, любительница и исследовательница творчества западноевропейских экспрессионистов. С помощью их творческого наследия она, конечно, вполне могла свести с ума воспитанного на соцреализме гражданина, но не более того: открыть пальбу из пистолета или метнуть десантный нож в неприятеля бабуля, безусловно, была бы не в состоянии.
Вывод из этого краткого исследования – один-единственный: Георгий Иванович, не обойдясь собственными силами, обратился к кому-то за помощью. И, сдается Мильштейну, что обратился тот не в случайную артель, специализирующуюся на зарубежных убийствах, а, скорее всего, к собственному хозяину. Потому как предположить, что недавно «откинувшийся» господин Велесов – хозяин собственного «дела», многоопытный Мойша никак не мог, интуиция не позволяла.
Целых три дня потратил Мильштейн на поиски потенциального велесовского хозяина и двенадцать тысяч американских долларов, изъятых из казны ФПГ «Четверка» (надо сказать, по личному распоряжению Агуреева, подобные просьбы Мойши удовлетворялись немедленно, а деньги списывались по графе «непредвиденные расходы»). В итоге получил имя, отчество и фамилию:
Глеб Петрович Саранцев. А также – краткую биографию владельца данных и его «творческие» возможности.
Да, этот – годился. И придумает, и реализует. Несмотря на полное отсутствие официальной «крыши», вполне способен к ведению боевых действий на суше, на море, в городе Мухосранске и городе Париже. Не зря их там всему этому в советское время учили.
Короче, волк-одиночка с большими материальными ресурсами, старыми связями и высокопрофессиональными навыками.
Несомненно, Семен Евсеевич Мильштейн испытывал определенное уважение к своему внезапно объявившемуся противнику. Но не более того.
Раз Глеб Петрович работает против его друзей – и работает по максимальной степени ущерба, – то и ответ он получит аналогичный. В таких случаях у Мойши никогда тормозов не было, и сейчас нет.
С учетом опасности противника и его полной «автономности» Семен Евсеевич тоже решил действовать сам, благо навыки не утратил.
Что же касается Велесова, то Мильштейн оставил его на потом, справедливо признав гламурного «искусствоведа» практически безвредным в случае нейтрализации его высокопрофессионального хозяина.
Приняв решение, Семен Евсеевич, как обычно, не стал ничего откладывать и передоверять. Лично, слегка загримировавшись на случай последующих «фотороботов», отследил стандартные маршруты бывшего чекиста. И сам же вышел на окончательное решение.
Дело не в снизившейся квалификации старого волка Саранцева, а в высочайшей квалификации старого волка Мильштейна. Ну и, конечно, в том, что Мойша уже нападал, а Глеб Петрович о своем новом враге еще даже не догадывался: он же работал не против «Четверки», а всего-навсего – действительно по просьбе своего вассала Велесова – против наглого и навязчивого рекламиста Береславского.
Последняя, она же первая очная, встреча бывших коллег произошла рано утром, когда привыкший к порядку и физической культуре Саранцев вышел из своей скромной квартирки на пробежку.
Пожилой субтильный человечек, сгорбленный временем и остеохондрозом, ничем не мог привлечь его внимания. На ногах старичка – суконные боты «прощай, молодость», на плечах – пальтишко, модное в советские семидесятые.
Место встречи Мойша выбрал по-умному: широкий тротуар вдоль набережной Москвы-реки. В такое время и в такую погоду по нему никто не ходит, разве что редкие бегуны пробегают, типа Глеба Петровича. А то, что мимо едет множество машин, Семена Евсеевича не смущало. Никто не остановится, даже если поймет, что происходит.
Вот и бегун наш показался. В дорогих спортивных штанах и свитере. На шее – шерстяной шарфик. Не спеша, пробежал мимо. Но что-то кольнуло старого волка. Интуиция, отработанная десятилетиями, и на этот раз не подвела. Оглянулся-таки на старичка Саранцев.
Поэтому пулю из замечательного (а может, и лучшего в мире) пистолета «зиг-зауэр» Глеб Петрович получил не в затылок, а в лоб.
Контрольного выстрела, когда стрелял Мойша, не требовалось. Кстати, он и руки при выстреле не поднимал, и вроде бы даже не целился, буквально физически ощущая прямую, связывающую срез его ствола с центром мишени – неважно, бумажной или живой.
В итоге Глеб Петрович, подброшенный мощной пулей, упал не на живот, а почти на спину. Если бы не кровинки на лбу, ни дать ни взять – обширный инфаркт. Впрочем, кровь заметна только при близком рассмотрении.
В отличие от практически отсутствующего затылка. Но это обнаружат, лишь когда тело перевернут.
А старичок, не спеша, продолжил движение. Вот он на мгновение прислонился к гранитному парапету – в воду полетел быстро свинченный самодельный, но добротно выполненный глушитель.
Вот перешел широкую дорогу и скрылся в арке большого «сталинского» дома. Арка тоже широкая: в ней даже контейнер мусорный уместился – туда полетело аккуратно свернутое пальтишко. И старичок оказался довольно спортивным, только маленьким, мужчиной лет пятидесяти. В линялых спортивных штанах, в вязаной шапочке и со стареньким велосипедом, прикованным тросиком с замком к металлическому пруту решетки. Хотя кому такое старье, кроме его хозяина, нужно?
Так и укатил мужичок, даже ствол не сбросив.
Потому что жалко. Трофей еще с Афгана остался, с памятной охоты на самолет, регулярно пересекавший пакистанскую границу с американскими инспекторами.
Вон как все запуталось, теперь в Афганистане дети тех американцев воюют с детьми тех, им же подведомственных, моджахедов. А чекисты продолжают свои войнушки уже в России и между собой.
Но такие сложности и условности сейчас мало волновали мерно крутившего педали Мильштейна.
Дело сделано, очередная угроза интересам «Четверки» отведена, жизнь продолжается.
Глава 27
Ефим Аркадьевич находит Роджера и едет в Вяльму
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Никак не изменился за прошедшие месяцы Измайловский вернисаж. Те же деревянные ряды, те же лица, в общем, приятные сердцу и глазу Ефима Аркадьевича Береславского, тоже в недавнем прошлом обитателя этих мест. Хотя больше и не собирается рекламист и галерист Береславский сюда в качестве торговца живописью возвращаться. В одну воду дважды не войдешь. Тактика его в продаже объектов искусства теперь сильно поменялась. А стратегия изменилась вообще радикально.
Оно и понятно. Если в картине как субъекте рынка 99 процентов стоимости сосредоточено в ее «имидже», – то есть в том, что зрители об этом произведении искусства и его авторе думают, – то, значит, рекламисту Береславскому и следует сосредоточиться на том, чтобы в правильном направлении управлять этими самыми мыслями.
Что он и пытается делать.
Создает своим художникам «оправу» – многочисленный принт-арсенал: листовки, буклеты, проспекты, каталоги. Ведь, как известно, короля играет свита. Люди, перелистывающие хорошо изданный каталог Мухи, уже не удивятся приличному ценнику на ее произведения. А это и значит правильно задать направление мыслей зрителям и потенциальным приобретателям объектов искусства.
Но, конечно, единым принтом сыт не будешь. У Береславского в запасе немало и иных средств возвеличивания своих авторов. Та же Муха, улыбаясь, смотрит теперь не только с листовок, но и с мобильного стенда, развернутого перед небольшой экспозицией ее работ в галерее Ефима Аркадьевича. А еще – поскольку цены на Мухины картины уже не всем ценителям по зубам – хитрый рекламист наклепал по 20 принт-копий лучших ее работ.
Копии сделаны мастерски: на настоящем льняном холсте, с применением самых современных технологий печати. Все вживую Мухой подписанные, каждая – с сертификатом соответствия и со своим порядковым, от 1 до 20, номером. Выглядят как настоящие – сами печатники порой путаются, а стоят в двадцать раз меньше. Убивает Ефим Аркадьевич при этом, как всегда, сразу двух зайцев: зарабатывает на продаже копий и промотирует художницу. Есть еще и третий заяц в запасе расчетливого рекламиста: художники тоже потихоньку потянулись к нему, печатать рекламные материалы и промокопии. И тоже не без прибыли для «Беора».
Много на этих самоотверженных тружениках кисти не заработать, но Береславский точно знает: лучше немного, чем ничего.
Даже журнал начал по этому поводу издавать, «Коллекционер» называется. Тоже подходящее оружие в обойме практикующего продюсера.
Единственное, что не заладилось, – так и не нашел пока себе Ефим Аркадьевич своего, настоящего, глубоко притягательного и во всех отношениях промотируемого автора. Ни Муха, ни остальные художники, с которыми он имеет дело, пока таковыми не являются, поскольку не отвечают сформулированному головастым рекламистом ряду условий успеха: эксклюзивности (работа только с Ефимом), наличию в распоряжении промоутера «склада» картин, умеренности материальных запросов художника в первые годы «раскрутки», наличию собственного, глубоко индивидуального художественного почерка, своего рода «фирменного стиля», в который выгодно вкладываться, потому что он потом долгие годы будет на тебя работать.
И, как известно, есть еще одно условие, нужное для успеха. Продюсер, промоутер должен найти такого художника, творчество которого окрыляло бы, – тогда куда легче переживать первые, самые трудные годы и куда проще сглаживать неминуемые конфликты и трения между промоутером и промотируемым.
Несомненно, ни Муха, ни остальные авторы Береславского всеми перечисленными достоинствами в комплексе не обладали.
Но сегодня Ефим Аркадьевич пришел на вернисаж вовсе не в поисках «своего» автора. Потому что автор, мастерски подделывающий Ивана Ивановича Шишкина, вряд ли заинтересовал бы его как продюсера. Другое дело – порученная Агуреевым работенка.
По большому счету, Береславский уже выполнил поручение. И друг-заказчик уже не потратит миллион евро на приобретение фуфелов (зато честно выдаст остаток от обещанных ста тысяч долларов – в этом Ефим Аркадьевич нисколько не сомневался).
Но – такой уж характер! – привык Ефим Аркадьевич все, за что берется, доводить до конца. А потому, несмотря на предостережения Семена Евсеевича Мильштейна, безбашенного Мойши, известного ему с достопамятных опасных времен, с утра бродит по рядам, «заряжает» друзей и знакомых на поиски того самого товарища, который втюхал ему «шишкина» в славный зимний денек, когда была продана первая «Муха».
Вспомнил о Мильштейне и слегка вздрогнул. Несомненно, Семен Евсеевич был дружественной стороной. Но эти немигающие зрачки, эта опасная усмешка… нет, лучше подальше от таких друзей!
Хотя совсем недавно, на чертовом серпантине D-16, Ефим Аркадьевич вовсе бы не отказался от чуда, в результате которого в его «патруле» материализовался бы этот седенький худенький мужичок.
Так вот, Мильштейн прямым текстом сообщил: задача выполнена, денежки будут выданы, всем спасибо. Другими словами, отойди в сторону, не путайся под ногами. Наверное, правильнее всего было бы так и сделать. Однако Ефим Аркадьевич не из тех, кто всегда выбирает правильные пути.
Вот и сейчас он пошел к киоску подзаправиться, а заодно и выслушать одного из своих добровольных информаторов.
Подзабытый вкус чудесных горячих котлет оказался прекрасен не только зимой, но и летом. Только сопровождались они теперь, по случаю августовской жары, не горячим чаем, а ледяным лимонадом – такое тоже имелось в замечательном общепитовском киоске.
– Короче, Аркадьич, Петя говорит, это был Роджер, – наконец выдал главное осведомитель, допивая вкусно пахнущий кофе.
– А чего ж он мне не сказал? – обиделся Береславский. – Столько выходных рядом отстояли! И ведь в лоб спрашивал человека – нет, молчал, как партизан.
– А кому нужны неприятности? – разумно спросил собеседник. – Ты приехал сюда на своем джипе, развлекся и уехал. А ему здесь жить.
…И крыть нечем. Все верно. Впрочем, Береславского уже занимало другое.
– А где я этого Роджера теперь найду? – спросил профессор.
– Держи. – На замызганный деревянный столик легла сложенная вчетверо бумажка.
– Адрес? – обрадовался Ефим.
– И телефон, – добавил информатор.
– Что я тебе должен, Вить? – поинтересовался Береславский.
– Хорошее человеческое отношение, – хохотнул тот.
На том и расстались. Хотя порой две или даже три тысячи рублей за сложенную бумажку получается куда более дешевле, чем хорошее человеческое отношение. Но в данном случае имел место рынок продавца, а не покупателя.
Роджер оказался дома, и с ним было легко. Он как раз не требовал хорошего отношения, а жадно следил глазами за рукой Ефима Аркадьевича, которая не спеша вытащила из внутреннего кармана развернутую тысячную бумажку.
– Мало, – хрипло сказал Роджер.
– Достаточно, – Береславский не был жмотом, но любил справедливость. – Сколько ты с меня тогда взял за фальшак?
– Это не фальшак, – попытался сопротивляться собеседник. – Это стилизация.
– Тебе есть разница, сидеть за фальшак или за стилизацию? – наехал рекламист.
– Зачем сидеть? – сменил тон Роджер. – Давайте тысячу. Что я должен сделать?
– Кто автор моего «шишкина»? – Ефим положил банкноту на стол.
Роджер молчал, жадно глядя на деньги.
Береславский решил не рисковать и добавил сразу две бумажки.
– Либо договариваемся, либо я тебя наказываю, – для убедительности добавил Ефим.
– Договариваемся, – не мешкая, согласился Роджер, сгребая со стола деньги. – Вадик Оглоблин. Хороший художник.
Еще через пятнадцать минут Ефим Аркадьевич обладал всей известной Роджеру информацией: от адреса мастерской до имени и места учебы боевой подруги молодого художника.
На прощанье алкаш все-таки приятно удивил циничного промоутера, попросив не обижать Вадика ввиду его несомненного художественного дарования. Это так растрогало Береславского, что он чуть не добавил еще тысячу к гонорару Роджера. Но не добавил и, небрежно попрощавшись, ушел.
Что ж, диспозиция была ясна.
Ефим Аркадьевич, так и не наученный ни долгим жизненным опытом, ни совсем недавними покатушками по озорному серпантину D-16, как старый боевой конь, услыхавший пение полковой трубы, уже исполнился решимости ввязаться в очередную заварушку.
Справедливости ради, надо отметить, что на этот раз ничего опасного от заварушки Береславский не ждал: неприятный мужчина по фамилии Мильштейн открытым текстом сообщил, что главная причина проблем устранена.
Тем более симпатичной показалась Ефиму Аркадьевичу идея довести дело до конца, изобличить неведомых аферистов вчистую, приятно удивив тем самым не только хитрожопого Агуреева, но и несколько пугающего Мильштейна.
И еще одна причинка не откладывать поиски вертелась в мозгу галериста-рекламиста. Очень уж ловок и умел оказался этот Вадик Оглоблин! Ефим Аркадьевич успел установить, что на принадлежавшем ему холсте подделана была не только подпись Ивана Ивановича, но и собственно работа! А такое мастерство уже дорогого стоит. Тем более что при возможном заключении контракта с художником в запасе у Береславского имеется пара сильных аргументов.
Нет, определенно следовало седлать коней и отправляться в поход. Оставалось только понять, куда.
По месту прописки Оглоблина не оказалось. В мастерскую Вадик уже тоже долгонько не заглядывал. Причем как в его собственную, так и в ту, которую посетил в свое время яростно желавший опохмелиться Роджер и откуда он упер фуфел, впоследствии проданный Ефиму Аркадьевичу.
На безрезультатные поиски у Береславского ушел почти весь день.
Удача улыбнулась лишь к вечеру: в указанном ему Роджером художественном вузе он нашел и адрес, и мобильный телефон гражданской жены Оглоблина Елены Оваловой.
Симпатичная сотрудница кадрового отдела не только выдала запрашиваемое, но и поделилась небезынтересной информацией:
Читать бесплатно другие книги:
