Бог пятничного вечера Мартин Чарльз
– Но?..
– Помнишь «Апельсиновую чашу»?
Вуд закрыл глаза.
– У меня до сих пор голова болит. Как тех братьев звали?
– Чип и Дейв…
– Расселы, – перебил он.
– Ага.
Вуд потер лоб, как будто воспоминания все еще отзывались болью.
– Крепкие были парни. Один брал тебя и держал, а второй резал пополам.
– Помнишь, как они давили нас пятьдесят восемь минут.
– Помню.
– И что сработало в конце?
Он ухмыльнулся:
– Сник в середине.
– А ведь в первый раз не сработало, да?
– И во второй тоже. И в третий.
– А потом…
Вуд расхохотался и снова не дал мне договорить.
– Четвертая и навсегда.
Мы оба помолчали, отдавшись воспоминаниям.
– Помнишь, как стоял в том хадле перед последним розыгрышем?
Вуд снова расхохотался.
– Черт, Родди был зол как собака.
Я остановил его.
– Вуд, четвертая и навсегда.
Он посмотрел вперед через ветровое стекло, а потом процедил:
– Как же мне этого не хватает.
– Есть кое-кто, кого мне не хватает еще больше. И она должна об этом знать. – Время шло. Я постучал по дверце. – Тебе пора.
– Да. Надо успеть вовремя, проверить, все ли в порядке, и сказать Деймону, куда он может засунуть свой блокнот.
– Вот на это я бы посмотрел с удовольствием.
– Тебя подвезти?
– Пройдусь пешочком.
– В последний раз через туннель.
Я кивнул:
– Еще увидимся.
Без четверти шесть я уже смотрел на стадион из-за деревьев. Вдоль поля толпились люди. Телевизионщики притащили на дорожку кран, чтобы иметь возможность брать крупный план и давать вид сверху. В животе у меня свился тугой узел. Потяну ли?
Родди выполнил обещание, пустил новость через Твиттер, так что нижняя часть трибун была забита до отказа. Там собралось, наверно, около тысячи человек. Вуд стоял на сайдлайне, отражая голосовой штурм Деймона, заглушаемый толпой репортеров, скаутов и тренеров. Вуд остался верным себе – переоделся в костюм и даже сунул в ухо что-то, напоминающее микронаушник из фильмов про секретную службу. Удачный штрих.
Рядом со мной незаметно появился Ди. Если отец его и был черным, то сыну его цвет кожи почему-то не передался. Парень посмотрел на меня.
– Что скажешь?
Я выдохнул.
– Я бы хотел вернуться в НФЛ.
– Получилось.
– Что-то вроде этого.
Ди покачал головой. Происходящее буквально завораживало его – рот открыт, на губах счастливая улыбка.
– Команд, наверно, двадцать пять, а то и тридцать. А камер в два раза больше. – Он щелкнул пальцами. – Только что встретил фотографа из «Спортс иллюстрейтед». У него объективы… – Ди развел руки, как делают рыбаки в рыбацких байках, – фута по три длиной.
Парнишка смотрел, не отрываясь, на поле, а я смотрел на него.
– Ди?
Он нехотя повернулся.
– Да?
– Сделай для меня кое-что.
Он снова повернулся к полю, нетерпеливо постукивая ногой о землю.
– Все что угодно. Только скажи.
Я сунул ему в руки мяч.
– Побудь моим спаррингом.
– Что?
Ди замер и даже побледнел.
– В последний раз.
– Но… – Он лишь теперь понял, что происходит, и покачал головой. – Нет.
– Ди, посмотри на меня.
Парень вцепился взглядом в поле.
– Ди?
Никакой реакции.
– Сегодня за мной придут. Они, может, уже сейчас ждут меня там. – Он медленно повернулся. – Меня арестуют и снова отправят в тюрьму.
Ди толкнул меня в грудь.
– Зачем ты это делаешь? Почему не ушел, когда мог?
– Ди, она просто использует тебя.
– Кто? Почему?
– Неважно. Если не тебя, то использует кого-то еще. Она берется за всех, кого я люблю, кто бы это ни был. Так было всегда.
Парень повернулся и посмотрел на меня в упор. В его глазах застыл вопрос, задать который давно хотело сердце.
– Пожалуйста, сделай это для меня. Выйди туда и сыграй со мной. – Я постучал его по груди.
Ди выронил мяч и начал трясти головой. Плечи его задрожали. Потом послышались рыдания.
– Но… тюрьма…
Я взял его за подбородок.
– Стальные прутья меня не убьют, но прутья на сердце… – Я прошел взглядом по трибуне, высматривая Одри. – С ними мне нужна твоя помощь.
Камеры поймали момент, когда мы вышли из-за деревьев на дальней стороне. Люди отхлынули от сайдлайна. Зрители на трибуне вскочили.
– Ракета! Ракета! Ракета!
Вуд усмирил окружившую нас толпу и освободил проход для Родди и его друзей. Это были молодые ребята, о которых я только читал и слышал.
– Парни, это Ракета. Мэтью… – Он сделал жест в сторону своих приятелей.
Я поздоровался с ними за руку.
– Спасибо, что пришли. Парни, это Ди, но я зову его Кларком Кентом. Если вы не против, я попросил его немного мне помочь.
Родди протянул мне бутсы.
– Как просил. Как надевать, помнишь или помочь?
Я рассмеялся.
– Может быть.
Родди подал вторую пару и указал на Ди.
Я кивнул:
– Да.
Он передал бутсы Ди, который взял их осторожно, словно это были яйца.
– Можно? – Парень посмотрел на меня.
Я рассмеялся.
Я повернулся к толпе репортеров: на меня смотрели, должно быть, пятьдесят камер.
– Хочу поблагодарить всех, кто собрался здесь, оперативно откликнувшись на уведомление. Понимаю, для меня эксплуатационные расходы довольно высокие и… – Все рассмеялись. – Я хотел не этого. После короткого отсутствия… – Снова смех. – Я официально выражаю намерение вернуться в Национальную футбольную лигу. – Вопросы посыпались сразу же, но Вуд моментально пресек их, подняв руку. – Знаю, у всех вас есть вопросы, и мы еще перейдем к ним, но я пригласил вас сюда для того, чтобы оценить мои возможности, чтобы вы увидели меня собственными глазами и решили для себя, есть ли для меня место в лиге. Знаю, многие из вас ставят под сомнение мои видео в тюрьме. Я бы на вашем месте тоже сомневался, так что мы с вами в одной компании. К видео, подчас довольно фантастическим и невероятным, у меня свое отношение. – Шутку поняли и встретили смехом, пусть сдержанным. Я выдержал паузу и повернулся к Ди. – Сегодня, по моей просьбе, мне поможет на поле мой хороший друг. – Камеры нацелились на Ди, снова побледневшего. – Это Далтон Роджерс. – Я улыбнулся. – Не теряйте его из виду, потому что вы о нем еще услышите. – Я повернулся к Вуду. – Птичка прилетела?
Придерживая одной рукой наушник, он сказал что-то в спрятанный в другой руке микрофон. Ответ не заставил себя ждать. Вуд ухмыльнулся.
– Готово.
– Залезай. Мы идем на юг. Догонишь. – Я снова повернулся к репортерам. – На вашем месте я бы первым делом поинтересовался моим уровнем готовности. Смогу ли я отыграть четвертую четверть, а если понадобится, то и пятую? – Я снова выдержал паузу. – Для протокола – такую тренировку я провожу начиная со старших классов школы. Тем, у кого есть машина, скажу – она вам понадобится. Тех, у кого нет, успокою – не волнуйтесь. Садитесь и устраивайтесь поудобнее. Шоу вот-вот начнется. – Я повернулся к Родди, его парням и Ди. – Готовы?
Родди рассмеялся.
– Старик, я готов ко всему, что ты можешь нам предложить. – Он указал на наши с Ди разбитые черные ботинки. Камеры нацелились на них. – Уверен, что хочешь бегать в этих?
Я вручил мяч Ди.
– Покажем, как это делается.
Мы побежали к деревьям, поднялись на насыпь и рванули на юг. Краем глаза я посматривал на парня – он мчался, как олень. Когда показавшийся над головой вертолет пристроился за нами – из машины выглядывал Вуд, и пристегнутый для надежности оператор снимал каждое наше движение, – Родди ткнул за спину большим пальцем.
– Это что такое?
Я похлопал его по плечу.
– Снимает все, что мы делаем, и передает на установленный на стадионе огромный экран. Тебе же всегда нравилась публика.
Род негромко выругался и прибавил шагу.
Пройдя милю, Ди растянул шаг – сначала на две шпалы, а потом и на три, четко следуя графику. На пятой миле мы повернули назад. Один из подающих Родди сошел с дистанции, у другого сбилось дыхание, и он начал отставать.
– Ты меня убить хочешь? – прохрипел Родди.
– Нет. – Я кивком указал на Ди. – Просто пытаюсь показать, из чего сделан этот парень.
– В моем контракте про бег по рельсам ничего не сказано. Если бы не камера над головой и не тот факт, что РОДЕРИК НЕЙШН смотрит это все в прямом эфире, я бы сказал, куда тебе вставить эти шпалы.
Мне всегда нравилось играть с Родди – с ним не соскучишься.
На десятой миле мы сбавили пять минут на милю, сбежали с насыпи на проселок, миновали домик и, хотя всем было нелегко, на полном ходу взлетели на Ведро. За спиной у меня рассмеялся Родди. На половине подъема я тронул Ди за плечо.
– Давай.
Парень включил последнюю передачу – ту, на которую мы потратили все лето. Родди изо всех сил старался держаться. На вершине, согнувшись в три погибели, он посмотрел на Ди.
– Парень, ты кто такой? За какой колледж выступаешь?
Я рассмеялся и потрусил вниз.
– Давай, скоро узнаешь.
На поле мы переобулись в бутсы и стали бросать мяч, а потом перешли к отработке моделей: пробежки, комбинации, короткие и длинные, броски из разных положений, розыгрыши с лимитом времени Это хлеб и масло футболиста. Многие делают упор на дальние мячи, но победу приносят быстрые, короткие прорывы. Смерть от тысячи порезов.
– Помни про свалку. Броски – те же. – Я указал Ди на Родди и его команду и повторил, чтобы ему было легче: – «Мишлен», «Гудрич», «Мини-Купер», «Пирелли», «Гудиер». Вспомни – катапульта.
Парень кивнул, занял позицию и открыл огонь.
Одному из ресиверов, когда он принимал пас, мяч порвал перчатку по шву. Принимающие только ахали и охали. Ди уже называли Суперменом и Криптонитом.
На середине отсчета он вдруг остановился, повернулся ко мне и подмигнул, а потом закончил.
И тогда я понял.
Я стоял позади, отдав ему центр поля. Через несколько минут Деймон хлопнул планшетом о колено и вышел со стадиона через туннель.
Минут через двадцать Ди назвал на линии комбинацию и сделал пас на сорок два фута, чем поднял на ноги всех скаутов, а когда он послал Родди в прорыв флаем на пятьдесят ярдов, поднялся уже весь стадион, а ESPN повел прямой репортаж с поля. Родди принес мне мяч и прошептал:
– Закончил, зэк?
Я посмотрел на поле и услышал эхо отца: его улыбку, наш смех. Я увидел потное лицо Вуда в хадле, табло. Я вспомнил запах скошенной травы, свежей краски и рвущий душу крик девушки, державшей в одной руке мое сердце, а в другой – молочник с монетками.
Несмотря на боль и осознание скорой развязки, я вызвал в памяти ту игру – ее чудо, величие и красоту. Я вспомнил мою любовь.
И когда я начал отсчет – «И сорок два, и сорок три… чек-хот рейзор»… – решетки растаяли.
За спиной у меня пробежал Родди.
– Уверен, что сможешь бросить так далеко? – шутливо крикнул он. – Не боишься опозориться перед публикой?
Род дошел до левого хэша.
Я пробросил мяч себе, и Родди сорвался с места как стрела. Все следили только за мной и им, я уже понял, что лайнбекер выходит из угла, отрезая инсайд, и Родди бежит в угол эндовой зоны. Я отскочил на пять шагов, взглянул на моего слабого ресивера, отвлек сейфти ложным отступом, а потом повернулся, нырнул под защитного такла, уклонился от внешнего лайнбекера, рванул вниз левую руку и запустил ракету в угол эндовой зоны. Родди еще не было там, но я знал, что он там будет через две с половиной секунды. Мяч ушел по спирали, нырнул, и Родди поймал его на ходу за семьдесят ярдов от меня – принял через левое плечо в углу эндовой зоны.
Вот тогда критики и заткнулись.
Повернувшись, я впервые заметил Одри. Она сидела на «своем месте» и размахивала свитером Ди. Я поднял руку, в ответ она положила руку на грудь – спасибо.
Я оттянул вниз воротник и показал ей голубя на шее.
Я бросал еще час, а ESPN-2 вел прямую трансляцию всей тренировки.
В восемь вечера Вуд дал свисток, и мы вышли в центр поля, чтобы ответить на вопросы. Первый репортер сунул микрофон едва ли не в лицо Ди.
– Далтон, в каком ты колледже?
– Э… – Я улыбнулся, заметив, как Одри пробилась через толпу вперед, где она могла бы слышать Ди, а он – видеть ее. – Я заканчиваю школу… здесь, в Сент-Бернаре.
Толпа зашумела.
– Сколько тебе лет? – спросил другой.
Ди взглянул на меня. Я кивнул.
– Семнадцать.
Шум усилился. Потом какой-то репортер провел нехитрый подсчет, и я увидел, как меняется его лицо. Он бросил взгляд на мой браслет, посмотрел на Ди и снова на меня.
– Но, Мэтью, разве это не нарушение условий вашего освобождения?
Все стихли.
Я ответил так, чтобы слышали все.
– Верно.
На какое-то время толпа умолкла, никто не знал, что сказать. И тут на дороге появился черный «Форд Краун Виктория». Я был благодарен ей за то, что она не приехала раньше, хотя, может быть, и приехала, но ждала моего подтверждения. Пока она пробивалась к нам, я повернулся к Ди и улыбнулся.
– Думаю, в этом году проблем с местом в составе у тебя не будет. Да и в следующем тоже.
До парня лишь теперь стало доходить, что именно мы сделали. Ди кивнул, а Одри уже взяла его за руку. У него была она, а у нее – он, и я был рад за них.
Дебби решительно прошествовала через поле и громко, чтобы всем стало ясно, кто здесь главный, объявила:
– Мэтью Райзин, вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете… – Сопровождавшие ее агенты надели на меня наручники и повели к машине, но тут перед нами встала Одри.
Посмотрев на меня, она прошептала:
– У тебя есть кое-что, что принадлежит мне.
Я склонил голову, и она сняла с моей шеи подвеску. Цепочка выскользнула из ее дрожащих пальцев, и голубка повисла между нами. Ди обнял ее за плечи.
Последние прутья задрожали…
Я прижался к ней лбом и произнес слова, которые рождались двенадцать лет.
– А у тебя есть кое-что мое. – Я поцеловал ее в щеку. – И всегда будет.
Глава 32
Лишь когда щелкнул электронный замок на дверях камеры, я в полной мере осознал, что вернулся в тюрьму. Я сел на койку и огляделся: тут мало что изменилось. Моя жизнь в шестидесяти четырех квадратных футах. По прибытии с меня сняли ножной браслет, и ощущение было странное. Вроде бы свободен, но – нет. Вуд сказал, что власти получили анонимную информацию о моих отношениях с Ди. Доказательством послужили записи на видеопленку наших тренировок. Те самые, что я видел на DVD-диске, прилепленном к моей двери.
Вуд объяснил, что дело против меня было открыто и закрыто. Его прежний опыт работы со мной и видеозаписями ничего хорошего не сулил, поэтому он предложил мне признать свою вину. Я ответил, что и не собирался ее отрицать. Он сообщил, что, согласно закону, судья постановит, чтобы я отсидел остаток первого срока, и добавит еще десять лет за нарушения условий досрочного освобождения. Принимая во внимание видеозаписи, мы оба знали, что это означает.
Наутро после нашей показательной тренировки спортивный директор и члены попечительского совета школы при монастыре имели довольно короткую встречу с Деймоном. Ди был назван начинающим квотербеком. Дебби отказалась от всех прежних обвинений, и теперь, когда было доказано, что продукты были просроченными, Мейсон даже предложил снова взять его на работу. В течение месяца после моего возвращения в тюрьму прошли первые три игры сезона. Ди своей игрой превзошел все ожидания. В последнюю пятницу он принес шесть тачдаунов. «Стрит-энд-Смит» поместила его в своем рейтинге в двадцатку лучших, в которой он каждую неделю поднимался все выше. Теперь, когда цепь отвержения, приковывавшая его к прошлому, была порвана, он расцвел, доказывая правоту Одри.
У каждого человека есть якорь.
Я не разрешал Ди приезжать ко мне, зная, что видеть меня здесь ему будет слишком тяжело. Да и мне от этих визитов было бы не лучше. Я не знал, как проживу оставшуюся жизнь в стальной клетке. С этим я пока еще не разобрался и только знал, что вышел не просто так. Мне нужно было выйти, чтобы найти Одри и полюбить того, кого полюбила она, – Ди. И я сделал это. И нашел в том огромное удовольствие. Я не мог этого объяснить, просто знал, что, когда двери тюрьмы закрылись за мной, мне было мучительно больно и одиноко, но я не был зол.
Утешало единственно сознание того, что с Одри все будет хорошо. В тот день на поле я видел в ней облегчение и освобождение. Вуд сидел с ней рядом на всех играх Ди, тряся наполненный монетами молочный кувшин. Он рассказал, что моя жена выглядит теперь лучше, не такой изможденной, даже набрала несколько фунтов. Исчезли темные круги под глазами, и каждый раз, когда они виделись, на ней была подвеска-голубка, которую она не прятала. Меня это очень радовало. Еще Вуд сообщил, что Одри работает в саду, что показала его «двойника» на поле. Он долго смеялся. Сказал, что моя жена производит кое-какие изменения и даже посадила молодой дубок рядом со стеной.
Я не знаю, что произошло в тот последний день на поле. Не сказал бы, что Одри стала доверять мне, и не сказал бы, что она простила меня за то, что я, как ей думалось, сотворил, но она научилась с этим жить. Она видела то, что я сделал для Ди. И хотя это не стерло прошлого, но воспоминания сделались не такими болезненными: мука ушла.
Гейдж появился в семь утра с транзисторным приемником и складным стулом. Он сидел с одной стороны решетки, я лежал на койке с другой. Радио стояло между нами. Несколько парней по соседству прислонились к стенкам своих камер и слушали. Четвертая игра сезона, домашняя. Сент-Бернар стал сразу набирать очки и, судя по всему, все время вел в счете. Ди держал все под контролем. Во второй четверти комментатор заметил, что, по его сведениям, на трибунах находится более четырех десятков скаутов из разных колледжей. Я улыбнулся: слухи разлетелись, у нас получилось.
В перерыве между таймами старшеклассники прошествовали через центр поля. Ди попросил Одри пройти с ним. Хотелось бы мне это видеть. Когда тот или иной парень появлялся с родителями на поле, комментатор рассказывал о его достижениях. Когда из-за линии ворот шагнули Ди с Одри, он тоже попытался заговорить, но его голос потонул в овациях и топоте. Я представил, как Ди ведет Одри на середину поля – в одной руке шлем, другой держит под руку мою жену. И она улыбается от гордости за него.
– Дамы и господа, Далтон Роджерс – выпускник школы со средним баллом 4.27. Последние три года он подрабатывал в местной бакалее и еще пару месяцев назад не был уверен, сможет ли поступить в колледж… – Мы услышали смех зрителей с трибун. – Но после недавних событий у него больше пятидесяти предложений от первого дивизиона – есть из чего выбирать. На сегодняшний день Далтон является кандидатом номер один по рейтингу «Стрит-энд-Смит». – В этом месте овации вновь заглушили голос комментатора. Когда аплодисменты стихли, он продолжил: – Далтон говорит, что более всего признателен двум людям, без которых он ничего бы не достиг. Это Одри и Мэтью Райзин. – Аплодисментов не было. Только тишина. – Далтон говорит, что, будучи сиротой, подброшенным в монастырь Святого Бернара, он не помнит своих биологических родителей, и монастырь – его единственный дом. – На заднем фоне послышался высокий свист, и кто-то прокричал: «Далтон! Мы тебя любим!» – Мама Одри, как он ее называет, помогала растить его. Она, в сущности, заменила ему мать. Научила читать, завязывать шнурки, бросать мяч. Далтон говорит, они вдвоем, благодаря ее обширной видеотеке, просмотрели больше тысячи часов видео, анализируя игру Мэтью Райзина. – Комментатор помолчал и заметил: – Между прочим, как мне сказали, вы можете спросить Далтона про любую игру в карьере Ракеты, и он расскажет вам, какие комбинации разыгрывались в каждой игре и с каким счетом она закончилась. Он говорит, что хотя просмотрел бесчисленные часы видеозаписей и слышал кучу историй, слухов и легенд о Мэтью Райзине, ему только этим летом посчастливилось познакомиться с ним, когда Мэтью был досрочно освобожден из тюрьмы. Да, Одри научила его основам игры и, в широком смысле, сделала из него того квотербека, каким он является сегодня. Без нее его бы здесь не было, но он говорит, что только встретив Ракету, полюбил игру всей душой и научился играть в нее сердцем, а не головой. По его словам, другие могут этого не понять, но Мэтью научил его играть, руководствуясь тем, что любишь, а не тем, что ненавидишь или чего боишься. Далтон утверждает, что, если б не Мама Одри и не Ракета, его бы здесь сегодня не было, и с их разрешения он хотел бы посвятить этот сезон им. – В комментаторской будке замолчали. На заднем плане послышались хлопки одного человека. Комментатор подхватил.
– Ребята, это аплодировал Данвуди Джексон, бывший центр и агент Мэтью Райзина. Эти двое долгое время были друзьями. – К Вуду присоединился кто-то еще, потом второй, третий, потом сотни, потом тысячи. Скоро грохот стал оглушительным.
– Для тех, кто нас слушает, ребята, я никогда не видел такого раньше. Далтон Роджерс отошел от Одри Райзин, чтобы она оказалась в центре внимания, так сказать, и когда он это сделал, обе трибуны стадиона поднялись и наградили ее долгой овацией. Камеры переместились, и ее окружили десятков пять журналистов и телевизионщиков. Ах, какая у нее улыбка!
Второй комментатор продолжил:
– И хотя это всего лишь догадка, я бы сказал, что это слезы радости, не печали.
Первый поддержал:
– Я не знаю, что миссис Райзин чувствует в эту минуту, но выражение ее лица говорит мне, что эти чувства приятные. И для тех, кто не знает: Ди в этом году сменил свой номер на номер 8 в честь своего друга и тренера Мэтью Райзина. О, смотрите… она только что подошла к Ди и обняла его. – Пауза. – Одри Райзин сняла плащ, и обнаружилось, что на ней тоже свитер с номером 8.
Пауза. Потом первый комментатор обратился ко второму:
– Кен, я не уверен, но на миссис Райзин свитер более старый? Он выглядит изрядно поношенным и даже местами протертым.
– Да, Джордж, давненько мы не видели тут таких свитеров. Я бы сказал, ему лет десять, никак не меньше. – Еще одна пауза. – Ребята, мы только что получили подтверждение из ложи для прессы, что на Одри Райзин свитер с номером 8, которому больше десяти лет, и он вполне может быть свитером Мэтью Райзина. Вот Одри как раз повернулась, и мы видим, что на спине два имени: сверху «Райзин», а чуть пониже «Роджерс». Ух ты, вот это заявление. Как бы вы ни относились к событиям прошлого, это сильный момент для этой леди и этого молодого человека. В своем интервью она твердо заявляет: Далтон Роджерс – футболист того же масштаба, что и Мэтью Райзин. А это о многом говорит. На протяжении всей его карьеры она была горячей и страстной защитницей и болельщицей своего будущего мужа. Даже заработала почетное прозвище, Коата. Для тех из вас, кто не знает, Одри Райзин является – или была, точно не знаю – женой Мэтью Райзина. После суда над ним она исчезла и только в последние несколько недель стала вновь появляться на публике.
Второй комментатор прервал первого:
– Да, Джордж, судя по всему, последние лет десять своей жизни она посвятила воспитанию Далтона Роджерса.
– И, как мы видим, проделала отличную работу. Эта самоотверженная женщина вызывает у меня глубочайшее уважение и восхищение. Как тогда, так и сейчас. Мы знаем, через что ей пришлось пройти, и, однако же, она здесь, и это воистину нечто особенное. – Комментатор помолчал, слушая одобрительные крики и овации трибун и давая нам послушать рев стадиона. Одна сторона кричала: «Далтон», а другая отвечала: «Одри».
– Я освещал много игр, – продолжил комментатор, – но никогда не видел ничего подобного. Это для истории. Ребята, мы сейчас вернемся!
Я улыбался от радости. Не из-за своего участия в этом, но от гордости за Одри. Тем более что только мы трое – она, Рей и я – своими глазами видели свидетельство о рождении. Мог быть и четвертый, но тут я не был уверен.
Гейдж оперся ногами о прутья решетки, развернул сникерс, протянул мне половину, улыбнулся и не сказал ни слова.
Никто не сказал.
Глава 33
В воскресенье утром Гейдж постучал в дверь моей камеры. Футбольного мяча с ним не было.
– К тебе пришли.
Я сел.
– Вуд?
– И твоя жена.
Судя по тону, ждать дружеского визита не приходилось. Я встал.
– С ними все в порядке?
Он покачал головой.
– Не похоже.
Я протянул руки, Гейдж надел на меня наручники, вывел из камеры и из здания, провел вдоль ограды с колючей проволокой в строение из бетона и стали, которое мы любовно называли Оз. Здесь кто-то, скрытый стеной или занавесом, контролировал все рычаги нашей жизни.
Я вошел в большую комнату с несколькими столами и табуретами из нержавеющей стали, прикрученными к полу. Столы голые, окон нет, как нет и ничего такого, что можно было бы использовать в качестве оружия при попытке бузить в этой комнате. Гейдж указал на стол, и я сел. Надзиратель просунул цепь моих наручников в петельку посредине стола и защелкнул. Теперь руки мои находились поверх стола и все время на виду. Камеры записывали каждое наше движение и звук. Такие записи не раз использовали для выяснения истины в том или ином деле, и обнаруженные здесь свидетельства могли быть использованы как за, так и против любого из нас.
Гейдж повернулся ко мне.
– Должен напомнить, что тебе нельзя ни от кого ничего принимать и что тебя в любом случае обыщут, когда ты будешь уходить.
Я смотрел мимо Гейджа на дверь, ожидая Одри.
Читать бесплатно другие книги:
