Бог пятничного вечера Мартин Чарльз

Глава 18

Эту утреннюю тренировку я продумал особенно тщательно, так что когда Далтон появился – как всегда, с улыбкой на лице, – я был уже в полной готовности. Оглядев двор и все разложенное на земле, он хитро прищурился.

– Отдает средневековьем.

– Вспомнил кое-какие старые трюки.

Ди обвел взглядом пыточные инструменты.

– Это даже не старая школа. – Он показал на задний мост и коробку передач от старого фордовского пикапа. – И что, по-твоему, я должен со всем этим делать?

– Перебросить туда.

– А потом?

Я показал.

– Перебросить оттуда туда.

– И так до тех пор, пока ты не устанешь.

– Точно.

Парень посмотрел на тракторную шину диаметром в пять футов.

– А это?

– Переверни.

– Сколько раз?

Я пожал плечами.

Ди поскреб подбородок.

– Это ж больно, да?

Я присел на корточки и подсунул руки под шину.

– Тебя не просят делать то, чего раньше не сделаю я.

Он кивнул.

– Этого я и боюсь.

Следующие девяносто минут мы скакали, прыгали, бегали по лестнице, таскали сани и крутили молот. Я прогнал его через несколько скоростных упражнений для ног – с утяжелениями и без таковых. Потом мы взяли на буксир старенькую «Хонду Аккорд», с которой было снято все, кроме колес, и какое-то время таскали ее по двору. Сорок ярдов в одну сторону, сорок – в другую. И я снова и снова твердил ему в ухо одно и то же:

– Сможешь набрать сил на четыре четверти? А на пять?

Ди начал уставать, но я не отпускал, бросал ему вводные и требовал решения.

Он старался изо всех сил; по изможденному лицу катился пот, но голова у него работала даже под давлением, так что я поджал еще.

Парень справился.

Я улыбнулся.

– Хорошо.

Нагрузив его ноги, я решил активировать плечи. Снял с него «сбрую», прицепил веревку к тракторной шине и, держа руки перед собой, потянул. Эффективный плечевой тренажер с дополнительным ножным – смертельный номер. Вот здесь Ди начал задыхаться, и мне показалось, что его вот-вот вырвет.

Я забрал у парня веревку и потащил «Хонду» в обратном направлении.

– Если тянет, не держи. – Он подавился и положил руки на колени. – Сейчас организм подсказывает, что он хочет сделать. – Я взял его за подбородок. – Мы же приучаем его делать то, что нужно нам. – Ди сглотнул, напрягся, нацепил «сбрую» и потащил.

После «санок» я натянул перед нами четыре длинные веревки. Точнее, старые якорные канаты, каждый по двадцать футов в длину и по три дюйма в диаметре, тяжелые и громоздкие.

– Сейчас будем включать плечи. – Я взял по одному канату в каждую руку и начал делать махи, прогоняя по канатам «волну». Одна рука вверх, другая – вниз. И так двадцать-тридцать секунд. – Не люблю это упражнение, но оно, да еще подтягивание, – ключ к хорошему броску.

Ди покачал головой.

– Тогда я обязательно их полюблю.

Закончили, как всегда, штурмом Ведра, после чего покачали пресс: ситапы на животе, ситапы на животе с броском шины, «велосипед», «велосипед» с поворотом, «ножницы», кранчи, планка, «дворники» и, наконец, планка на одной руке и одной ноге. На все – девяносто минут при постоянном движении.

– На сегодня, пожалуй, достаточно, – сказал я, и Ди рухнул лицом в землю. Полежал несколько секунд, отдышался, вскочил, прошелся по кругу, остановился и глубоко вздохнул, но вдруг согнулся, и тут же его стошнило. Едва ли не вся выпитая с начала тренировки жидкость выплеснулась на траву и ноги. Я немного выждал и уже собирался изречь что-нибудь умное и поинтересоваться, закончил ли он, но тут его скрутило снова. После второго экзорцизма Ди опустился на колени, вытер рукавом рот, огляделся и посмотрел на меня – с облегчением и недоверием.

– Вау. – Парень завалился на спину – снежный ангел на грязной земле. Покачал головой. – Так плохо мне, кажется, еще никогда в жизни не было.

Я посмотрел на него сверху вниз.

– Не думал, что ты продержишься так долго.

– Ты – садист и негодяй.

– Это я и раньше слышал.

Ди повернулся и поднялся.

– Да, только я этому до сегодняшнего дня не верил.

Я рассмеялся, мы стукнулись кулаками, и он побрел домой.

Я прибрал в доме, сел на мотоцикл и покатил в город. За те двенадцать лет, что я провел за решеткой, там многое изменилось. Люди по-другому одевались, слушали другую музыку, иначе общались. Чувство было такое, словно попал на Марс.

Оставив мотоцикл на парковочной площадке «Волмарта», я прошелся по рядам, пока не наткнулся на мягкие игрушки, порывшись в которых отыскал то, что хотел.

– Что это? – спросила женщина на кассе.

Ей было за тридцать, но выглядела она на все сорок с лишним. Всего на ней было с избытком. Мешки под глазами покрывал густой слой косметики, талия заплыла жирком, загрубевшая кожа местами провисла, но улыбка осталась доброй и привлекательной. Зачесанные назад волосы открывали шею и высокие скулы. Когда-то, наверно, была симпатичной. В руке женщина держала пушистую вещицу высотой в пару футов.

– Это коата. Паукообразная обезьянка.

Кассирша вскинула бровь и неторопливо, монетка за монеткой, положила мне на ладонь сдачу.

– Занятный. Такого можно обнять и забыть обо всем на свете.

Я недоуменно уставился на нее.

– Мне показалось, это она.

Кассирша улыбнулась.

– Тогда даже лучше.

Только выйдя из магазина, я сообразил, что она пыталась флиртовать со мной.

Засиделся ты в тюрьме, сказал я себе и завел мотоцикл.

В игре бывают моменты, когда, после результативного паса или гола, испытываешь чувство или прилив эмоций, для описания которого лучше всего подходит слово «ликование». Мы видим его бесчисленное множество раз при воспроизведении записи. Оно проявляется в выражении лица, восторженном крике, танце, прыжках, жестах. Для сотен, если не тысяч, людей это кульминация многих часов умственной и физической работы, намеченной и реализованной стратегии и полной самоотверженности одиннадцати парней на поле. В жизни такой мощный выброс эмоций случался со мной редко. Я ехал по городу, а слайд-шоу в голове отщелкивало пасы и очки, и каждая выскакивавшая из памяти картинка отзывалась ощущением и даже вкусом восторга, счастья. Взглянув на спидометр, я увидел, что выдаю двадцать семь из разрешенных пятидесяти, а костяшки пальцев побелели от напряжения.

Гудок за спиной и сердитый водитель, сообщивший, какое именно место я занимаю в его сердце, вернули меня в седло и за руль мотоцикла. Сколько раз я думал о том, как выйду из тюрьмы. Представлял себе незапертые, распахнутые двери и свободу. Мечтал, как буду ходить куда хочу, и верил, что все это будет сопровождаться потрясающим ощущением триумфа.

Я ошибался. Ничего подобного не случилось.

Пальцы онемели от напряжения. Меня заполняло осознание тягостной реальности. В тюрьме меня поддерживала надежда и защищала невозможность выплеснуть злость. То, что я увидел, выйдя из тюрьмы, вступило в болезненный конфликт с тем, на что я надеялся. Внутри меня шла война.

Рассчитывая, что шлем скрывает лицо, я повернул к офису Вуда и, подъехав, заглянул в окно. Он сидел в кресле и слушал радио. Я толкнул дверь и вошел. Вуд приглушил звук, но я услышал голос Джинджер. Он повернулся в кресле и поднял голову.

– Неужели? – спросил я.

Вуд пожал плечами.

– Разговор о тебе. И звонков много.

Ее тон выдавал улыбку. Джинджер явно наслаждалась ходом разговора и переключала звонящих со скоростью судебного репортера. Те, кто поддерживал меня, едва успевали сказать несколько слов. Те, что желали бы распять меня на дверях коровника, получали полную свободу для выражения своих чувств. В отведенное эфирное время Джинджер не допустила ни одной промашки. Она вела в этом танце и ничуть не уступала Джиму Нилзу.

Мы с Вудом прислушались к очередному звонящему.

– Не знаю, где он, но этого извращенца надо выслать, депортировать, отправить куда-нибудь. Мы верили в него. Мы покупали его свитера, скандировали его имя. Он был для нас всем, а оказался ничем. Нет, не ничем. Это злодей, хуже которого и быть не может. Снаружи – одно, а внутри – совсем другое. И это другое… – Звонящий повысил голос, и где-то на заднем фоне скрипнул стул. – Люди имеют право знать, где он живет. Разве ему не нужно где-то зарегистрироваться?

Джинджер переключилась на другой звонок.

– Мэри из Эллавилла, вы в эфире 1-800-R-U-A-VICTIM.

– Энджелина, я могу точно сказать, где он живет. – Телефонная линия донесла шорох разворачиваемой бумаги. – 2122 Виски-Стил-роуд. Это рядом с Гарди, Джорджия.

Глаза у Вуда вспыхнули. Он выпрямился и положил руку ладонями на стол.

– Они выдали твой адрес по общенациональному радио.

Джинджер прервала звонившую.

– Спасибо, Мэри. Для слушателей, которые не в курсе, поясню, что осужденные за сексуальные преступления обязаны регистрироваться по месту жительства, если намерены провести там более семи дней. Эта информация является публичной, и Мэри права. Мэтью Райзин зарегистрировался три дня назад, и его адрес 2122 Виски-Стил-роуд.

Вуд поднялся из кресла и ткнул пальцем в радио.

– Она снова это сказала.

– Регистрацию мистера Райзина можно узнать в онлайне по… – Джинджер протараторила веб-адрес так быстро, словно знала его наизусть.

Вуд снова сел, поскреб голову и уже в полный голос спросил:

– Ты запер ворота, когда уходил?

Я кивнул.

Он покачал головой.

– Найдут, и глазом моргнуть не успеешь.

– Знаю.

– Может, тебе стоит вернуться домой.

Он был прав.

Я подъехал к воротам без четверти шесть. Плакат шесть на четыре фута – белый фон, большие черные буквы – висел между двумя столбами. Профессионально выполненная надпись гласила:

ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ОСУЖДЕННЫЙ СЕКСУАЛЬНЫЙ НАСИЛЬНИК МЭТЬЮ РАЙЗИН. ОСУЖДЕН ЗА КИДНЕППИНГ И ИЗНАСИЛОВАНИЕ ОДНОЙ ЖЕНЩИНЫ И ДВУХ ДЕВУШЕК, НЕ ДОСТИГШИХ ВОСЕМНАДЦАТИ ЛЕТ.

ОСВОБОЖДЕН УСЛОВНО ДЛЯ НОВЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ.

За то время, что прошло после радиопередачи, никто бы не смог отпечатать такой экземпляр. Владелец плаката ждал нужного момента – хотя я и не мог это доказать, – а значит, объявление по радио было срежиссировано заранее.

Ворота были заперты, но опорная балка согнулась от удара чем-то тяжелым и большим, вроде бампера. Я открыл замок, проехал, снова запер ворота и покатил к домику по грунтовой дороге длиной в полмили, огибая углы по широкой дуге.

Мои подозрения оправдались.

Едва ли не все вещи – как мои, так и оставленные Вудом – валялись перед домиком. Кто-то вытащил наружу матрас и, судя по вони, желтым пятнам и бурой кучке, справил на нем свои естественные надобности. Стену украшали написанные краской слова – НАСИЛЬНИК, ИЗВРАЩЕНЕЦ, ПСИХ, ФРИК, РАСТЛИТЕЛЬ и еще кое-какие в том же духе. На передней двери пожелание – ГОРЕТЬ ТЕБЕ В АДУ – красными буквами.

Я опустил подножку и сидел, читая надписи, когда появился Ди. Пришел раньше времени. Вернее, прибежал, потому что запыхался.

– Ты в порядке?

– Да.

– Слышал, парни на работе рассказывали про тот фокус, что выкинула леди на радио.

Я кивнул.

Он достал телефон.

– Хочешь позвонить в полицию?

Я покачал головой.

– Не думаю, что от этого будет какой-то толк.

– Помочь?

Единственным светлым пятном во всем этом было то, что вещей у меня оказалось немного, так что много времени уборка бы не заняла.

– Не помешает.

Минут через двадцать мы закончили, остался только матрас. Ди скривил нос.

– А с ним что делать?

Матрас лежал на земле, посередине двора, так что я принес банку с керосином, которым пользовался, когда растапливал плиту, облил его и бросил спичку. К тому времени, когда мы зашнуровали бутсы, пламя взметнулось футов на пятнадцать и разбежалось по матрасу.

Я бежал в противоположном от ворот направлении, через бывшие поля, укрытые дымкой тумана. Позади нас высилось Ведро. Солнце, опускаясь, уже висело над ним.

– Куда бежим? – Ди никогда еще здесь не был.

Впереди, примерно в миле от нас, виднелась лесополоса. Я вытянул руку.

– К реке.

– А что там?

– Решение твоей проблемы.

Река Алтамаха проходит через юго-восточную Джорджию. Свое начало она берет в кипарисовых болотах, далеко к северо-западу от наших мест, вытекая из них узким ручейком. К нам Алтамаха приходит рекой цвета ледяного чая, которая вьется дальше на юг, подпитываясь несколькими кристально чистыми источниками, и изливается, наконец, в Атлантический океан. Наполненность ее зависит от дождей. В засуху от реки остаются кишащие змеями ямы. В сезон дождей Алтамаха несет свои воды со скоростью от двух до трех миль в час. Сомы и лещи, карпы и окуни и даже аллигаторы – река изобилует живностью. Средняя ее глубина – несколько футов, но кое-где встречаются ямы и в десять-пятнадцать футов.

После полуденных дождей вода в Алтамахе, как я и рассчитывал, поднялась. Мы вышли на берег. Бурный поток уносился на юг.

– Ого. Даже и не знал, что здесь такое.

– Красиво, да?

Слева от нас виднелся навес с жестяной кровлей. Дед Вуда построил его для своей винокурни: земляной пол, стен нет, по опорным столбам расползлись вьюны. Одну жестяную панель сорвал ветер, но то, что нужно, я нашел. Двадцать лет назад лесорубы оставили здесь две пустых емкости из-под бутила, который они употребляли в качестве топлива для газовых резаков. Емкости представляли собой бочонки восьми футов в высоту и шестнадцати-восемнадцати дюймов в диаметре. Объема воздуха в каждом вполне хватало, чтобы удержать на воде двух человек, так что восемнадцать лет назад мы использовали их как плоты. С тех пор они здесь и находились.

Емкости стояли под навесом. Ди помог мне опустить их и скатить к краю воды. Я связал их веревкой таким образом, чтобы они вращались независимо, но при этом были сориентированы друг на друга, столкнул первый бочонок, сел на него, как на лошадь, и опустил ноги в воду.

– Становись.

Ди не спешил.

– Хочешь, чтобы я встал на эту штуку?

Я поднялся, осторожно балансируя и медленно поворачивая бочонок под ногами, и знаком попросил бросить мне мяч. Он бросил.

– Я хочу, чтобы ты встал на эту штуку и поиграл со мной. И поторопись, пока меня не съели змеи и аллигаторы.

Ди оттолкнулся от берега и попытался встать, но поскользнулся и свалился вперед головой. Вынырнув с испуганными глазами, он задвигался так живо и суетливо, что я расхохотался, сбился с ритма и последовал за ним. Смех – хорошее лекарство. Мне сразу полегчало.

Мы забрались на наши «бревна», выпрямились, балансируя, и я, как только он освоился, бросил ему мокрый мяч. Парень поймал его и бросил мне. Упражнение это простое и эффективное. В ситуации, где важно сохранить равновесие, тело инстинктивно знает, что может его нарушить. Наш внутренний гироскоп срабатывает без подсказки. Вот почему Ди, поймав мяч, тут же бросил его мне. Исполнено было идеально. Да, бросок получился слабый, ему недоставало резкости, но само движение было таким, как надо. Левая рука метнулась вниз, а правая ушла вверх. Он даже сам удивился и, довольный собой, ткнул пальцем вверх, туда, где только что пролетел мяч.

– Ты это видел?

Мы отрабатывали это движение весь следующий час. Несколько раз рука Ди соскальзывала в сторону, увлекая за собой тело, и тогда он плюхался в воду, но к концу часа такое случалось все реже и реже. И в конце концов мы, как мальчишки, просто получали удовольствие от игры в мяч.

А после мы бегом вернулись к автомобильному кладбищу и три раза взбежали на Ведро. Когда мы спускались в последний раз, Ди, не глядя на меня, сказал:

– Я… ну… по ночам убираю мусор возле школы, чтобы платить за еду и книжки. Хожу с тележкой по территории. Прошлым вечером проходил возле сада, там, где коттедж Мамы Одри, и… слышал, как она плачет. – Парень помолчал, взглянув на меня, снова отвернулся, перевел взгляд на дымящиеся останки матраса. – Просто подумал, что тебе надо бы знать.

Глава 19

Ланч. Я сидел в «лондромете» и занимался своим делом, когда мимо с ревом пронесся караван черных «Мерседесов», «Рейндж Роверов» и один огромный черный автобус. Надпись «Энджелина» большущими золотыми буквами бросалась в глаза. Заинтригованный, я собрал вещи и отправился следом в город, где люди расположились на ступеньках здания суда. Они поставили машины, заняв почти все место вокруг здания, механические руки автобуса выдвинулись, как трансформер, и установили передвижную звукозаписывающую студию. В один миг десятки человек, в основном одетые в черное, все с наушниками, как у агентов секретной службы, высыпали из машин и расползлись, как муравьи, вокруг. Давненько я не видел, чтобы так много людей суетилось вокруг одной персоны. Это напомнило мне, что когда-то так было и со мной.

Я поставил байк и стал наблюдать за спектаклем в немом изумлении и даже с некоторым удовольствием. Что там говорят о хорошо смазанной машине? Не во всех мультиках действие разворачивается так быстро. Передвижное «Шоу Энджелины Кастодиа» взяло Гарди штурмом. Как только все было установлено и устроено, Энджелина выпорхнула из автобуса к растущей толпе под бурю аплодисментов. Она без колебаний нацелила свой микрофон на зрителей и принялась ловить рыбку в мутной воде.

– Скажите, что вы думаете о том, что осужденный за изнасилование Мэтью Райзин живет здесь, терроризируя ваш родной город?

У женщины, которую сопровождали две девочки с хвостиками, она спросила:

– Это ваши девочки? Вас не беспокоит его присутствие?

Женщина что-то забормотала, убрав спутанные волосы с лица, и защитным жестом обняла девочек. Морщинка между бровями предполагала, что до сих пор маму это не беспокоило, но теперь-то уж точно будет.

Не уверен, что «Черные пантеры и ку-клукс-клан были такими же мастерами разжигать беспорядки.

Отработанным и соблазнительным голосом Джинджер поведала восторженной толпе, что планирует вести репортаж в прямом эфире весь день и вечер. Это означало, что ее дневная радиопередача плавно перетечет в вечернее телешоу. Объявление повлекло за собой аплодисменты и свист публики, что, в свою очередь, вызвало у Джинджер хорошо отрепетированный румянец. Я натянул на голову капюшон, надел солнечные очки Вуда, поставил мотоцикл, купил в автомате содовой и, сев на скамейку, стал наблюдать за разворачивающимся спектаклем.

Новость разлетелась быстро. Подъезжали машины, народ толпился вокруг здания суда. Зрители ставили складные стулья, из ниоткуда возникли палатки, торгующие хот-догами и газировкой. Власти, должно быть, призвали дополнительные силы полиции, потому что из соседних округов массово прибыли помощники шерифов. Появившийся мэр быстро поставил все себе в заслугу, что Джинджер позволила ему это сделать, а затем потребовала у него то, чего на самом деле хотела, – ступеней здания суда. Тех самых ступеней, по которым двенадцать лет назад вели в наручниках меня. Даже и не подумав заручиться требуемым разрешением города, мэр быстро согласился, и машина Джинджер заработала на полную мощь.

За несколько минут ее свита завладела крыльцом, превратив его в импровизированную съемочную площадку королевы прайм-тайма: цветные флажки, прожекторы… Принесли и установили даже вентиляторы, которые должны были красиво раздувать ей волосы. Сидя за стеклянным столиком между колоннами на фоне здания суда, Джинджер выглядела элегантной и безупречной. Короткая юбка, мускулистые ноги. Стилист припудривал ей лицо, а еще одна ассистентка суетилась с волосами. Джинджер всегда мечтала быть в центре внимания. Если бы я не испытывал такого тошнотворного отвращения при виде ее и даже от одной только мысли о ней, то мог бы даже восхититься ею – женщина, сделавшая себя сама, смотрит на созданный ею мир. Ветер от закадровых вентиляторов раздувал ее безукоризненные волосы – золотисто-коричневые сменились угольно-черными – и плотно облеплял блузкой идеальную грудь, шедевр пластической хирургии, выставляя в выгодном свете ее совершенное тело, сформированное под руководством персонального тренера. Когда свет на табло переключился с красного на зеленый, Джинджер объявила громким, хорошо поставленным, торжествующим голосом:

– Это Энджелина Кастодиа, и я веду прямую трансляцию из эпицентра событий, города Гарди в южной Джорджии, где обосновался досрочно освобожденный из тюрьмы насильник. – Голос ее вознесся, наполнился страстью. – Я – глас безмолвных, глаза незрячих, городской глашатай, рупор тех, кого не желают слышать, надежда отчаявшихся, выразитель интересов обманутых. – Выйдя вперед, спокойная и решительная, непобедимая героиня, она, словно ставя точку, нацелила палец в камеру. – Потому что вы не должны безропотно это терпеть!

Ничего не скажешь, хороша.

Несколько сотен, окруживших портик здания суда, согласились, и Джинджер слопала аплодисменты, как конфетку. В какой-то момент она даже вытерла слезу и мимоходом заметила для публики, что для этой работы ей «требуется водостойкая тушь» и что она будет продолжать делать это «до тех пор, пока они не вырвут микрофон из моих холодных мертвых пальцев».

Это им тоже понравилось.

Все было бы даже забавно, если бы меня от нее не тошнило. Чувствуя себя немного уязвимым, я надел шлем и опустил защитный козырек. Купил банку чая со льдом, сел на мотоцикл и продолжил наслаждаться спектаклем – в противозаконной близости. Я ощущал себя вуайеристом[25].

Поскольку я нарушал условия своего временного освобождения, а она нет, я завел мотор и включил сцепление, надеясь пробраться сквозь толпу, но тут после рекламной паузы шоу возобновилось. Джинджер, купаясь в своей уверенности, спустилась со ступенек и начала задавать вопросы зрителям.

– Принимая во внимание извращенный характер его преступлений, что вы чувствуете?

– Присутствие Мэтью Райзина в городе заставляет вас задуматься?

– Запираете ли вы двери на ночь?

Подгоняемая желанием лучше видеть гостью, публика сгрудилась на улице передо мной, тем самым направив Джинджер в мою сторону и отрезав мне путь к бегству.

Это не сулило ничего хорошего.

Запрыгнув на бордюр, я обошел палатку с напитками и обнаружил, что возникшие из ниоткуда баррикады перекрыли как улицу, так и боковой проулок. Я развернулся на сто восемьдесят градусов, спрыгнул с бордюра и наткнулся прямо на Джинджер и двух операторов. Наше изображение появилось на «джамботроне» у основания ступенек. Она во всем своем великолепии, и я в скрывающем лицо шлеме. Сосредоточенная на том, что ее окружает, а не на лице под шлемом, Джинджер спросила:

– Скажите, сэр, вас пугает присутствие Мэтью Райзина в вашем городе?

Я покачал головой.

Она усмехнулась, и оператор придвинулся ближе.