Джонни и мертвецы Пратчетт Терри

4

Ближе к полудню они отправились в библиотеку.

Библиотека при городском административном центре была новая. До того новая, что там не было библиотекарей. Там работали Сотрудники Службы Информации и повсюду стояли компьютеры, к которым Холодцу строго-настрого запретили приближаться после неприятного происшествия, связанного с библиотечным терминалом, выходом через модем в главный компьютер, оттуда на компьютер Ист-Слэйтской базы ВВС в десяти милях от Сплинбери, оттуда на значительно более мощный компьютер под какой-то американской горой – и чуть ли не с третьей мировой войной.

По крайней мере, так утверждал Холодец. Если верить Сотрудникам Службы Информации, Холодец засорил клавиатуру шоколадом.

Но читать микрофильмы ему не запретили. Не сумели выдумать благовидный предлог.

– Чё хоть мы ищем? – поинтересовался Бигмак.

– Почти всех, кто умирал в Сплинбери, хоронили на этом кладбище, – сказал Джонни. – И если мы откопаем какую-нибудь знаменитость, которая тут жила, а потом отыщем ее могилу на кладбище, то получится, что оно – историческая ценность. В Лондоне есть кладбище, на котором похоронен Карл Маркс. Если б он там не лежал, никто бы про это кладбище и не слышал.

– Карл Маркс? – переспросил Бигмак. – А кто это?

– Ну ты и тундра, – фыркнул Холодец. – Который играл на арфе.

– Нет, который вот так говорил, – пропищал Ноу Йоу.

– На самом деле это тот, который с сигарой, – поправил Холодец.

– Анекдот с бородой, – сурово сказал Джонни. – Братья Маркс. Ха-ха. О, глядите, что я нашел. Старые подшивки «Сплинберийского стража». Почти за сто лет! Нужно будет просмотреть первые страницы. Знаменитостей печатают на первых страницах.

– И на последних, – сказал Бигмак.

– Почему на последних?

– Спорт. Известные футболисты и все такое.

– А, верно. Я не подумал. Ну ладно. Начали…

– Ладно, только… – замялся Бигмак.

– Что? – спросил Джонни.

– Ну, этот, Карл Маркс, – сказал Бигмак. – В каких фильмах он снимался?

Джонни вздохнул.

– Да нигде он не снимался. Он этот… как его… вождь русской революции.

– А вот и нет, – встрял Холодец. – Он написал книгу, что-то вроде «Пора устроить революцию», а русские просто взяли да послушались. А вождей у них была целая куча, и все «-ские».

– Например, Сталин, – вспомнил Ноу Йоу.

– Вот-вот.

– «Сталин» означает «человек из стали», – продолжал Ноу Йоу. – Я читал, что ему не нравилась его настоящая фамилия и он ее сменил.

– А как его настоящая фамилия?

– Ты хочешь сказать, его подлинное имя? Оно засекречено, – сказал Ноу Йоу.

– Вы о чем? – спросил Бигмак.

– А-а, понял. Человек из стали? Он, значит, р-раз! – и передавил всех кремльинов! – сказал Джонни.

– А что? – сказал Холодец. – Мне всегда казалось: нечестно, что у америкашек есть Супермен. Заграбастали себе всех супергероев, ишь! Что мы, хуже? Пусть и у нас будет свой Супермен!

Они задумались. Потом Холодец выразил общее мнение.

– Только не забывайте, – сказал он, – у нас тут Кларком Кентом быть – и то неприятностей не оберешься.

Они снова приникли к окулярам.

– Как, ты говоришь, звали этого Олдермена? – через некоторое время поинтересовался Холодец.

– Олдермен Томас Боулер, – ответил Джонни. – А что?

– Тут написано, что в тыща девятьсот пятом году он уговорил городской совет поставить на площади мемориальную поилку, – отозвался Холодец. – И она очень скоро пригодилась.

– Как это?

– А так… тут пишут, что на следующий день в Сплинбери заехал первый в истории города автомобиль. Он врезался в эту поилку и загорелся, и его потушили водой из нее. И городской совет объявил Олдермену благодарность за предусмотрительность.

Они посмотрели на экран.

– Что за поилка? – спросил Бигмак.

– Знаешь здоровенное каменное корыто перед «Строительной компанией Логгита и Барнета»? – спросил Джонни. – То, которое засыпано землей, чтоб удобней было кидать засохшие цветы и банки из-под пива? Когда-то в такие корыта наливали воду, поить почтовых лошадей.

– Но если уже появились машины, – медленно проговорил Бигмак, – то ставить поилки для лошадей было вроде не того…

– Да, – перебил Джонни. – Я знаю. Ладно. Поехали дальше.

…УИ-И-И-ш-ш-ш… мы строим этот город на… ш-ш-ш-ш-ш… наш корреспондент передает из… у-у-и-и-и-и-ш-ш-ш… это был номер второй… ш-ш-ш-юуп-юуп-юп… сказал, что встреча в Киеве… оу-с-с-с-ш-с-с… премьер-министр… ш-ш-с-с… черт побери, ты что, не можешь… ш-ш-с-с-с…

Ручка настройки транзистора за могилой мистера Порокки крутилась – очень медленно, словно это требовало больших усилий. Время от времени она замирала, а потом снова начинала вращаться.

…ш-ш-ш-ш-у-у-у-с-с… а следующий звонок… ш-ш-у-у-с-с… Вавилон…

Вокруг приемника сгустилось облачко холодного воздуха.

Ребята в библиотеке продолжали читать. В полной тишине. Сотрудники Службы Информации забеспокоились, и один из них отправился за набором для извлечения шоколада из клавиатур: чистящей жидкостью и хитро изогнутой канцелярской скрепкой.

– Давайте посмотрим правде в глаза, – сказал Холодец. – Этот город славен тем, что не дарит миру знаменитых людей.

– Здесь сказано, – подал голос Ноу Йоу, – что в тысяча девятьсот двадцать втором году Аддисон Винсент Флетчер с Элма-террейс изобрел особый телефон.

– Гениально! – фыркнул Холодец. – К тому времени телефон уже давным-давно изобрели.

– Тут сказано, что этот телефон был лучше.

– Ну да, – ехидно согласился Холодец и набрал воображаемый номер: – Алло, это… ребята, а кто изобрел настоящий телефон?

– Томас Эдисон, – сказал Ноу Йоу.

– Сэр Хамфри Телефоун, – сказал Бигмак.

– Александр Грэхэм Белл, – поправил Джонни. – Сэр Хамфри Телефоун?!

– Здрасьте, мистер Белл, – затараторил Холодец в воображаемую трубку. – Помните, вы изобрели телефон? Давно? Ну так мой лучше. И я сейчас уплываю открывать Америку. Да, я знаю, что ее уже открыл Христофор Колумб, но я ее открою лучше.

– В этом что-то есть, – заметил Бигмак. – Если захочется что-нибудь открыть, спокойно можно подождать, пока там не построят нормальные гостиницы и всякое такое.

– А кстати, когда Колумб открыл Америку? – спросил Холодец.

– В тысяча четыреста девяносто втором году, – ответил Джонни. – Есть такой стишок: «Один-четыре-девять-два – Колумб увидел острова, он поскорее к ним подплыл – и вот Америку открыл».

Холодец и Бигмак одарили его внимательными взглядами.

– На самом деле он доплыл бы туда еще в тысяча четыреста девяносто первом, – буркнул Ноу Йоу, не отрываясь от окуляров, – но ему пришлось дать кругаля, потому что никто не мог придумать рифму на «один».

– Это мог быть сэр Хамфри Телефоун, – упорствовал Бигмак. – Вещи называют в честь изобретателей.

– Но телефон в честь Белла не назвали, – заметил Холодец.

– Зато в честь Белла назвали звонок, – парировал Бигмак. – А телефон звонит. Что и требовалось доказать.

– В телефонах давно уже нет таких звонков, – заспорил Бигмак.

– Этим, – наставительно сообщил Ноу Йоу, – мы обязаны известному изобретению Фрэнка Зуммера.

– По-моему, отсюда просто не может выйти никакая знаменитость, – вздохнул Холодец, – потому что тут живут сплошные психи.

– Есть один, – сказал Бигмак, прокручивая микропленку.

– Кто?

– Футболист. Стэнли «Куда прешь!» Нетудэй. Играл за «Сплинберийских бродяг». Тут есть некролог. Почти на полстраницы.

– И что там?

– Написано, что он забил рекордное количество голов.

– Неплохо, – обрадовался Холодец.

– В свои ворота.

– Что?!

– Тут написано, рекордное количество мячей в истории спорта вообще. И еще что на поле он так волновался, что утрачивал чувство направления.

– О!

– Но тут пишут, в целом он был хороший футболист. Конечно, в сборную планеты его бы не взяли…

– Эй, глядите, – сказал Ноу Йоу.

Они сгрудились возле него. Ноу Йоу нашел старый групповой снимок – около трех десятков солдат, улыбающихся в объектив.

– Ну и что? – спросил Холодец.

– Тысяча девятьсот шестнадцатый, – сказал Ноу Йоу. – Они уходили на войну.

– На которую? – спросил Холодец.

– На первую, балда. На Первую мировую.

– Никак не пойму, зачем эти войны нумеруют, – пожаловался Бигмак. – Добавки, что ли, ждут? Вроде как «купи две – третью получишь бесплатно»?

– Тут сказано, – Ноу Йоу прищурился, – что это здешний земляческий батальон, «Дружные сплинберийцы». Перед отправкой на фронт. Они все вместе записались добровольцами…

Джонни впился взглядом в фотографию. Откуда-то издалека по-прежнему доносились голоса и библиотечные шумы, но он не мог избавиться от ощущения, что снимок находится на дне темной квадратной шахты… в которую он, Джонни, падает.

Окружающий мир померк. Центром вселенной стала фотография.

Джонни смотрел на беспечные улыбки, кошмарные стрижки, оттопыренные уши, лихо выставленные большие пальцы.

И по сей день на снимках, появляющихся в «Сплинберийском страже», неизменно присутствует залихватски вздернутый большой палец (если только герой репортажа не выиграл какую-нибудь суперигру – в этом случае фотограф заставляет его позировать перед камерой соответственно его, фотографа, представлениям о неземном восторге). И прозвище у этого единственного на всю редакцию фотографа Джереми – «Во!».

Солдаты на снимке с виду были немногим старше Бигмака. Двое или трое – точно. Если бы не сержант с усами щеткой да не офицер при шпорах, можно было бы подумать, что это фотография школьного выпуска.

Джонни вернулся оттуда, где витали его мысли. Снимок снова отдалился, стал прямоугольником на газетной странице. Джонни моргнул.

У него было такое чувство, будто…

…будто он на борту самолета, идущего на посадку, и у него заложило уши. Только это происходило с его мозгами.

– Кто-нибудь знает, что такое Сомма? – спросил Ноу Йоу.

– Нет.

– В общем, их отправили туда. Куда-то во Францию.

– У кого-нибудь из них есть медали? – спросил Джонни, с трудом возвращаясь в реальность. – Это бы пригодилось. Очень удачно было бы, если бы на кладбище лежал кто-нибудь весь в медалях.

Ноу Йоу крутанул верньер.

– Сейчас прогляжу следующие номера, – сказал он. – Там должно быть что-нибудь, если… Ого… смотрите!

Они попытались разом втиснуться под один козырек. Когда до них дошло, что нашел Ноу Йоу, они онемели.

Я знал, что это важно, думал Джонни. О господи…

– Ни фига себе, – вырвалось у Холодца. – Что ж это был за бой, если все погибли…

Джонни молча нырнул под козырек соседнего аппарата и отматывал пленку назад, пока не нашел уже знакомый жизнерадостный снимок.

– Они идут по алфавиту? – спросил он.

– Да, – ответил Ноу Йоу.

– Тогда я буду читать подписи под снимком. Так… Армитедж К… Аткинс Т…

– Есть… Нет… – откликался Ноу Йоу.

– Сержант Ф. Аттербери…

– Есть.

– Эй, да тут трое с Канал-стрит, – сказал Холодец. – Там моя бабушка живет!

– Блейзер… Константайн… Фрейзер… Фробишер…

– Есть… есть… есть… есть…

Они дочитали список до конца.

Чуть погодя Джонни сказал:

– Они все погибли. Через четыре недели после того, как сфотографировались. Все до единого.

– Кроме Т. Аткинса, – сказал Ноу Йоу. – Тут написано, что такое земляческий батальон. Оказывается, можно было уйти на фронт всем городом или, например, всей улицей. Таких новобранцев отправляли в… в одно и то же место.

– Интересно, они все доезжали до… до пункта назначения? – это спросил Ноу Йоу.

– Жуть, – поежился Бигмак.

– В то время им, наверное, казалось, что это отличная мысль. Что так… ну… веселее, что ли…

– Да, но… четыре недели… – сказал Бигмак. – В смысле…

– Ты же вечно зудишь, что ждешь не дождешься, когда же в армию, – напомнил Холодец. – Это ты кричал: «Ах, как жалко, что Вторая мировая закончилась!» И кровать твоя не достает ножками до пола, потому что ты напихал под нее сто пудов «Оружия и боеприпасов»!

– Н-ну… да… боевые действия – согласен, – сказал Бигмак. – Пошмалять в бою из М-16, к примеру, – всегда пожалуйста. А поулыбаться и получить пулю в лоб – шиш.

– Они ушли на фронт вместе, потому что дружили, и все погибли, – сказал Ноу Йоу.

Ребята уставились на маленький светящийся квадратик с именами и длинной-предлинной вереницей бодро выставленных больших пальцев.

– Кроме Т. Аткинса, – сказал Джонни. – Интересно, что с ним стало?

– Это было в шестнадцатом году, – напомнил Ноу Йоу. – Если он жив, он давно умер.

– В твоем списке есть кто-нибудь из них? – спросил Холодец.

Джонни проверил.

– Не-ет, – наконец протянул он. – Один или двое с такой же фамилией, но с другими инициалами. Всю округу хоронили на этом кладбище.

– А может, он вернулся с войны и куда-нибудь уехал, – предположил Ноу Йоу.

– Тут ему было бы того… одиноко, – поддержал Бигмак.

Все посмотрели на него.

– Виноват, – буркнул он.

– С меня хватит, – объявил Холодец, с шумом отъезжая от стола. – Все это бред. Никого особенного на этом кладбище нет. Люди как люди. Да и жутковато. Айда лучше в Пассаж тусоваться.

– Я выяснил, куда денут тела, когда станут застраивать старые могилы, – сказал Ноу Йоу, когда они выходили на залитую ярким светом Таппервер. – Мама знает. Их перевезут в специальное хранилище, называется «некрополь». По-латыни – город мертвых.

– Йоу! – восхитился Холодец.

– Вот где должен жить Супермен, – сказал Бигмак.

– Некрополь! – возвестил Холодец, размахивая руками. – Днем – вежливые трупы, ночью… Ун-ца-ун-ца-ун-ЦА-ЦА… ЗОМБИ!

Джонни вспомнил улыбающиеся молодые лица, ненамного старше Холодца.

– Холодец, – сказал он, – если ты еще раз так схохмишь…

– То что?

– …ну… Просто не надо, ладно? Я серьезно.

…шшшш… вот о чем, какбывамобъяснитьпопроще… шши-ши-и-ши… объявили правительству, что… суууууиисссссс… факт, что китам нравится быть объектом охоты, Боб, и… уууууххфф…

Щелк!

– Так это и есть беспроволочный телеграф? Ах! Бедная графиня Алиса Радиони!

– Когда я был маленький, все вот так же носились с овалтином. Это, значит, в войну. Германскую. Я не рассказывал? Мы пели вместе с хором из репродуктора: «Все принимайте овал…» Что?! Какая еще графиня Алиса Радиони?

– В которую германскую?

– Что? А сколько их было?

– Пока две.

– Ну хватит! Радиони? Радио изобрел Маркони!

– Ха! А вам известно, у кого он украл идею?

– Да какая разница, кто изобрел эту несчастную штуковину! Вы будете слушать, что сейчас творят живые, или нет?

– Сговариваются отнять у нас наше кладбище, вот что!

– Да, но… я и не знал, что есть столько всего, а вы? Одной музыки сколько, и… и то, о чем говорят! Кто такая сестра Шекспира и почему она поет по радио? Что такое «бэтмен»? А еще мне послышалось, что предыдущим премьер-министром была женщина! Нет, не может быть. Женщины даже права голоса не имеют.

– Нет, имеют.

– Ур-ра!

– В мое время не имели!

– Мы столько всего не знаем!

– Так почему бы не узнать?

На кладбище стало тихо – вернее, тише обычного.

– Как?

– Мужчина в приемнике сказал, что желающие Обсудить Насущные Проблемы, Сказывающиеся На Всех Нас, могут позвонить на радиостанцию по телефону. В рамках Программы Опроса Общественного Мнения, так он сказал.

– Ну?

– На улице есть телефонная будка.

– Да, но ведь… на улице.

– Не так уж далеко.

– Да, но…

– Маленький мальчик пришел к нам и говорил с нами. Хотя был очень напуган. А мы не можем пройти шесть футов?

Это сказал мистер Порокки. Он смотрел за ветхие прутья ограды на улицу глазами человека, который основную часть своей жизни посвятил побегам.

– Но это наш дом! Мы здесь живем!

– Всего несколько шагов…

Пассаж, честно говоря, оставлял желать лучшего. Но больше тусоваться было негде.

Джонни не раз видел в кино американские пассажи, Бродвеи местного значения с кинотеатрами и магазинами. Наверное, в Америке живут другие люди, думал он. В кино тамошние пацаны были жутко стильные, девчонки как на подбор красотки, и в пассажах не толклись ни бесчисленные бабуси-камикадзе, ни многодетные мамаши. По ним не маршировали по десять в ряд фанаты из «Сплинберийского объединенного клуба болельщиков», распевающие знаменитую футбольную песню «Оле-оле-оле-оле!» (хлоп-хлоп, хлоп-хлоп-хлоп!). В таком месте нормально не потусуешься. Там можно только убивать время.

Их четверка убивала время в закусочной. Ноу Йоу внимательно читал листовку, посвященную тому, что ради приготовления бифбургеров не вырубают девственные джунгли. Бигмак наслаждался любимым лакомством – картошкой «Мегаджамбо» с пятнадцатью порциями острой овощной приправы.

– Интересно, удастся мне устроиться сюда на работу? – задумчиво спросил Холодец.

– И не мечтай, – сказал Бигмак. – Как только менеджер на тебя взглянет, он сразу поймет, куда пойдет вся прибыль.

– Ты хочешь сказать, я толстый? – вскинулся Холодец.

– Нет, отягощенный гравитацией, – не отрываясь от чтения, откликнулся Ноу Йоу.

– Лишней, – прибавил Бигмак.

Холодец зашевелил губами, пробуя, как это звучит.

– Лучше уж буду толстый, – решил он. – Можно, я доем маринованный лук?

– И потом, здесь от желающих поработать отбою нет, – сказал Бигмак. – И берут только круглых отличников.

– Чего? Жарить бургеры?

– А другой работы никакой, – сказал Бигмак. – Все фабрики в округе позакрывали. Заняться нечем. Никто больше ничего не производит.

– Да нет, кто-то что-то все-таки производит, – возразил Холодец. – Вон в магазинах полно всего.

– Это привозное, из всяких там Тайваней. Ха! Ничего себе у нас будущее! А? Джонни!

– Чего?

– Ты знаешь, что ты сидишь и пялишься в пустоту?

– Да в чем дело-то? – спросил Холодец. – Мертвецы пришли купить гамбургеров навынос?

– Нет, – сказал Джонни.