Джонни и мертвецы Пратчетт Терри

7

Конференц-зал городского административного центра имени Фрэнка У. Арнольда был наполовину пуст.

Пахло хлоркой (из бассейна), пылью, мастикой и деревянными стульями. Время от времени в зал, полагая, что там проходит общее ежегодное собрание или собрание боулинг-клуба, забредали случайные люди. Разобравшись, что к чему, они заворачивали к выходу и тщетно толкали дверь с табличкой «На себя», в сердцах награждая ее взглядами, в которых читалось, что лишь полный идиот способен написать на двери «На себя», если она открывается на себя. Ораторы тратили уйму времени на то, чтобы выяснить, слышно ли их в последних рядах, и то и дело подносили микрофон чересчур близко к динамикам, после чего кто-нибудь брался наладить систему усилителей, пережигал пробки, отправлялся к завхозу и тоже некоторое время напрасно толкал дверь – ни дать ни взять белка, пытающаяся выбраться из колеса.

Честно говоря, собрание ничем не отличалось от других собраний, на которых довелось побывать Джонни. Наверное, где-нибудь на Юпитере семиногие инопланетяне проводят собрания в ледяных чертогах, пропахших хлоркой, думал он, под вой микрофонов, а тем временем разные бестолковые и несознательные особи рьяно брынькают в двери, на которых на чистом юпитерианском ясно написано: «Блукотать».

Углядев в зале нескольких учителей из своей школы, Джонни удивился. Он никогда не задумывался о том, чем преподаватели заняты после уроков. Чужая душа потемки – нельзя же, например, догадаться о глубине озера по его поверхности. Еще он узнал одного или двух любителей погулять на кладбище с собакой или просто посидеть там на скамеечке. Они не вписывались в обстановку конференц-зала.

На собрании присутствовали: представители холдинговой компании «Объединение, слияние, партнерство», человек из горпроекта и дама, возглавляющая сплинберийскую администрацию, очень похожая на миссис Либерти и оказавшаяся мисс Либерти. (Джонни стало любопытно, не правнучка ли это миссис Либерти, но уточнить не было возможности – нельзя же встать и брякнуть: «Ой, вы так похожи на покойную Сильвию Либерти… вы ей случайно не родственница?»)

Вот они чувствовали себя в родной стихии. Словно всю жизнь только и делали, что выступали с трибуны.

Джонни обнаружил, что никак не может толком сосредоточиться. Щелканье пинг-понговых шариков за стеной в изобилии расставляло точки в речах ораторов, а дребезжание дверной ручки заменяло точку с запятой.

– …лучшее. Будущее. Молодым гражданам; нашего города…

Аудитория состояла почти исключительно из людей средних лет. Они очень внимательно слушали всех выступавших.

– …уверить славных. Жителей. Сплинбери; что. Мы. В «ОС; П» очень. Высоко; ценим общественное. Мнение; и не намерены…

Слова лились потоком. Джонни ощущал, как они затопляют конференц-зал.

А потом (мысленно сказал он себе), потом, послезавтра, кладбище закроют, что бы кто ни говорил. Оно канет в прошлое вслед за галошной фабрикой. И это прошлое, пожелтевшие старые газеты, подошьют в папочки и уберут подальше, как Батальон. Если никто ничего не сделает.

Жизнь и так уже достаточно осложнилась. Пусть выскажется кто-нибудь другой.

– …нельзя считать; даже с натяжкой. Образцом. Эдвардианской погребальной культуры. С…

Слова затопляли зал и вскоре должны были заплескаться над головами собравшихся. Гладкие убаюкивающие слова. Скоро они сомкнутся над шляпами, шляпками и вязаными шапочками, и собрание превратится в сад морских анемонов.

Ребята пришли сюда, чтобы сказать свое слово, пусть и не зная толком, как его сказать.

Главное – не высовываться.

Но если не высовываться, утонешь в чужих речах.

– …полностью. Принимается во внимание; на всех стадиях процесса планирования…

Джонни поднялся: альтернативой было утонуть. Он почувствовал, как его голова пробила поверхность словесного прилива, и сделал вдох. А потом выдох. И сказал:

– Извините, пожалуйста…

«Белый лебедь» на Кейбл-стрит, давным-давно переименованный в «Гадкого утенка», – типичная английская пивная, где «однорукие бандиты», должно быть, помнят еще Шекспира. Здесь было тесно от посетителей и шумно от компьютерных взрывов и воплей музыкального автомата.

В закутке между игровым автоматом и стеной, стараясь растянуть удовольствие от полпинты «Гиннеса», устроилась чокнутая старушенция – миссис Тахион в своей фетровой черной шляпе.

Чокнутыми принято считать тех, у кого либо нет ни капли здравого смысла, либо не пять чувств, а несколько больше.

Миссис Тахион была единственной, кто заметил падение температуры. Она подняла голову и улыбнулась, показав последний уцелевший зуб.

Через переполненную пивную к музыкальному автомату подплыло облачко холодного воздуха. На мгновение дохнуло морозцем.

Мелодия изменилась.

– «Цветут пикардийские розы»! – обрадовалась миссис Тахион. – Ага!

Под ее внимательным взглядом клиенты столпились у музыкального автомата и принялись стучать по нему, а потом дергать за рычаг – одинаково безуспешно.

Игровой автомат в углу взорвался и вспыхнул. Буфетчица пронзительно взвизгнула и уронила поднос, полный стаканов.

Потом погас свет.

Пару минут миссис Тахион слушала в темноте, как бармен где-то в подсобке затейливо проклинает упорно вылетающие пробки.

Было очень уютно сидеть при теплых отблесках тлеющего пластика.

От усеявших пол осколков и обломков отделились и поплыли к столику призраки двух пинт пива.

– Ваше здоровьице! – сказала миссис Тахион.

Глава администрации посмотрела поверх очков:

– Все вопросы в конце, пожалуйста.

Джонни дрогнул. Но сядь он сейчас, слова вновь сомкнулись бы над его головой.

– Скажите, пожалуйста, а когда конец? – спросил он.

И почувствовал, что все посмотрели на него.

Председательница окинула взглядом зал. У нее, заметил Джонни, была привычка прикрывать глаза, начиная фразу, и внезапно распахивать их, завершая мысль, – к легкому испугу слушателей.

– Когда (веки опустились) мы всесторонне. Обсудим. Положение дел. Тогда я. Предоставлю. Участникам собрания. Возможность задать (поднялись!). Вопросы.

Джонни решил плыть к берегу.

– Но мне придется уйти пораньше, – сказал он. – В десять я должен лечь спать.

В зале одобрительно зашушукались. Большинство явно считало, что все, кто моложе тридцати, к десяти часам должны быть в постели. В общем, Джонни почти не покривил душой. К десяти он обычно сидел у себя в комнате, хотя определить, в котором же часу гаснет свет, не удалось бы никому.

– Дайте парнишке спросить, – сказали из первых рядов.

– Он пишет реферат, – прибавил другой голос. Джонни узнал мистера Аттербери.

– Ну… хорошо. Что вас интересует, молодой человек?

– Ну… – Джонни чувствовал на себе взгляды собравшихся. – В общем, я… я хотел узнать: кто-нибудь из присутствующих может сказать что-нибудь, что изменило бы ситуацию?

– Вопрос (веки опустились) неуместный (поднялись!), – сурово объявила председательница.

– А по-моему, вопрос дельный, – возразил мистер Аттербери. – Почему бы представителю «ОСП» не ответить мальчику? Достаточно самого простого ответа.

Представитель компании открыто и честно улыбнулся Джонни.

– Разумеется, мы должны очень глубоко и всесторонне продумать все тонкости, – сказал он. – И…

– Но там уже стоит щит, на котором написано, что вы будете строить, – перебил Джонни. – Только мне кажется, многие против. Вы снимете объявление?

– Собственно говоря, мы купили…

– Да, за пять пенсов, – сказал Джонни. – Я дам вам фунт.

В зале захохотали.

– Я тоже хочу спросить. – С места поднялся Ноу Йоу.

Председательница оцепенела, приоткрыв рот. Ноу Йоу сиял улыбкой, всем своим видом заявляя: а ну вели мне сесть, попробуй!

– Слушаем вопрос молодого человека в рубашке… нет, не вас, а… – начала она.

– Вон того, черного, – любезно подсказал Ноу Йоу. – Почему муниципалитет продал кладбище?

Лицо председательницы мгновенно просветлело.

– Я (веки опустились) полагаю, что мы более чем подробно разъяснили это (ап! поднялись), – отчеканила она. – Содержание кладбища обходится нам в…

Бигмак ткнул Джонни в бок, показал на испещренный цифрами листок – их раздали всем присутствующим – и что-то шепнул приятелю на ухо.

– Но я не понимаю, что содержать на кладбище, – сказал Ноу Йоу. – По-моему, пару раз в год прислать кого-нибудь подстричь живую изгородь – не слишком дорогое удовольствие.

– Мы бы делали это бесплатно, – подхватил Джонни.

– Ты что?! – яростно прошипел Холодец. Он предпочитал, чтобы свежим воздухом дышали другие – и желательно подальше от него.

На них оборачивались.

Председательница тяжело вздохнула, давая понять, что Джонни безнадежный тупица, но она тем не менее уделит ему должное внимание.

– Факты, молодой человек, как я уже неоднократно объясняла, таковы: чересчур накладно содержать кладбище, которое…

Джонни, красный от смущения, слушал ее и вдруг вспомнил: всегда остается второй шанс. Если он сейчас сдастся, отступит, то до конца дней будет терзаться догадками «что было бы, если»; а потом, когда он умрет, ангел (хотя, судя по последним событиям, ангелы и на том свете большая редкость) спросит: эй, хочешь узнать, что было бы, если бы? И он скажет: да, честное-пречестное, и тогда ангел отошлет его назад, и, может быть, это и есть…

Он взял себя в руки.

– Нет, – сказал он, – неправда…

Председательница запнулась на полуслове.

– Да как ты смеешь! Не перебивай!

Но Джонни шел напролом.

– Вот тут, в ваших бумажках, сказано, что кладбище убыточное. Но кладбище не может быть убыточным. Это же не бизнес. Оно просто есть. Вот мой приятель Бигмак говорит: то, что вы называете убытками, – это просто стоимость земли под застройку. Проценты и налоги, которые вам выплатит «ОСП». А мертвые не могут платить налоги, значит, они ничего не стоят.

Представитель компании открыл рот, собираясь что-то сказать, но председательница остановила его.

– Демократически избранный Совет… – начала она.

– В этой связи я хотел бы затронуть несколько проблем, – вмешался мистер Аттербери. – Я хотел бы, чтобы с позиций демократии мне более четко разъяснили некоторые аспекты упомянутой сделки.

– Я хорошо изучил кладбище, – бросился в атаку Джонни. – Для… реферата. Я много там ходил. Там столько всего! Не важно, что никаких особых знаменитостей там нет. Здесь их знали все. Они здесь жили, работали и умирали. Это были люди. Неправда, что прошлое уходит навсегда. Оно никуда не делось. Оно здесь. Просто вы ушли вперед. Если проехать через какой-нибудь город, он все равно будет виден в зеркале заднего вида. Время как дорога, оно существует и за вашей спиной. То, что ушло в прошлое, не исчезает. Понимаете?

Сплинберийцы жаловались друг другу: надо же, как похолодало… что-то рановато.

По городу плавали маленькие островки холода.

В кинотеатре «Одеон», в зале «К», крутили специальную круглосуточную нон-стоп программу в честь Хэллоуина, но зрители все уходили и уходили с сеанса, ссылаясь на то, что в зале слишком холодно. И жутко. Подд-Мышкинс, главный администратор (и один из заклятых врагов Холодца), который выглядел так, будто в один смокинг втиснулись сразу двое, сказал: жутковато? Так и было задумано! Да, но не до такой же степени, возражали ему. Какие-то голоса, которые сразу и слышны и не слышны и которые… и такое чувство, будто кто-то сидит прямо у тебя за… Ладно, пошли, перехватим по сэндвичу. Где-нибудь, где посветлее.

Очень скоро в зале не осталось практически никого, кроме миссис Тахион, которая купила билет, поскольку в кино тепло, и большую часть времени проспала.

– Улица Вязов? Улица Вязов… Какая-то улица Вязов была за Буковым переулком…

– Не думаю, что это та самая. Ничего подобного я там не припоминаю.

Миссис Тахион голоса совсем не мешали.

– Фредди. Какое симпатичное имя!

Они отчасти скрашивали одиночество.

– И джемпер симпатичный!

Многие зрители, торопясь уйти, забыли в зале воздушную кукурузу.

– А вот в ЭТОМ ничего симпатичного нет.

После «Кошмара на улице Вязов» пустили «Охотников за привидениями», а потом – «Ночь живых мертвецов».

Миссис Тахион показалось, будто несуществующие голоса смолкли.

Все смотрели на Джонни.

– И… и… – сказал Джонни, – если мы забудем их, тогда мы просто… просто квартиранты. Нужно, чтобы они объяснили нам, кто мы. Они построили этот город. Они сделали так, что застройка превратилась в родной дом. Нельзя притворяться, будто ничего такого не было. Это… некрасиво.

Председательница зашуршала неведомыми бумагами.

– И тем не менее (веки вниз) мы живем (вверх!) сегодняшним днем, – отрывисто сообщила она. – Тех, кто умер, с нами нет, и, боюсь, они не имеют права голоса.

– Неправда. Они здесь, и у них есть право голоса, – сказал Джонни. – Я все обдумал. Это называется «преемственность поколений». На каждый наш голос приходится двадцать их голосов.

В зале стало тихо. Почти так же тихо, как в кинозале «К».

Потом мистер Аттербери зааплодировал. Кто-то поддержал его – Джонни увидел, что это медсестра из «Солнечного уголка», – и очень скоро хлопал весь зал, вежливо, но решительно.

Мистер Аттербери вновь поднялся с места.

– Мистер Аттербери, сядьте, – велела председательница. – Собрание веду я.

– Боюсь, это не так, – ответил мистер Аттербери. – Я не сяду. Я хочу сказать. Мальчик прав. Слишком многое утеряно уже безвозвратно, можете мне поверить. Вы перекопали Хай-стрит – а сколько там было маленьких лавчонок! На этой улице жили люди! Теперь там сплошь тротуары и пластиковые щиты, и люди боятся ходить той дорогой по вечерам. Боятся – в родном-то городе! На вашем месте я бы сгорел со стыда. Раньше на нашей ратуше был герб, а теперь какая-то пластиковая загогулина. Вы скупили участки и построили Пассаж Нила Армстронга – и все мелкие магазинчики обанкротились. А какие там были красивые участки!

– Это был какой-то винегрет!

– Да – но прекрасный винегрет. Самодельные теплицы, сколоченные из старых оконных переплетов. Перед сарайчиками на допотопных стульях сидели старики. И везде – зелень, дети и собаки. Не знаю, куда делись все эти люди. Может, вы знаете? А потом вы снесли десятки домов и выстроили здоровенную многоквартирную башню, в которой никто не хочет жить, и назвали ее в честь какого-то мерзавца.

– Тогда меня еще на свете не было, – фыркнула председательница. – Кроме того, мысль построить «Джошуа Н’Клемент» уже давно признана неудачной.

– Вернее, дурацкой.

– Да, если вам непременно угодно прибегать к таким выражениям.

– Выходит, ошибки все-таки возможны?

– Тем не менее все очень просто: мы строим во имя будущего…

– Очень рад это слышать, госпожа председательница, поскольку вы, несомненно, согласны с тем, что чем глубже заложен фундамент, тем надежнее постройка.

Зал опять взорвался аплодисментами. В президиуме начали переглядываться.

– Я вижу, выход один: закрыть собрание, – деревянным голосом проговорила председательница. – Предполагалось, что оно будет носить оповестительный характер.

– Мне кажется, эта цель достигнута, – улыбнулся мистер Аттербери.

– Вы не можете закрыть собрание, – сказал Джонни.

– Еще как могу!

– Нет, не можете, – не уступал Джонни. – Это общественное здание, а мы все – общественность, и никто ничего противозаконного не сделал.

– Тогда мы уйдем, и собрание утратит смысл! – объявила председательница.

Она подхватила бумаги и величественно прошествовала по сцене, вниз по ступенькам и через зал. Президиум, бросив несколько робких взглядов на собрание, последовал за ней.

Председательница возглавляла исход.

Джонни неслышно взмолился.

Кто-то где-то услышал его молитву.

Вместо того чтобы потянуть дверь на себя, мадам ее толкнула. Дверь отозвалась дребезжанием, которое становилось все более яростным, – мисс Либерти начинала терять терпение. Наконец кто-то из представителей «ОСП» рванул ручку на себя, и дверь распахнулась.

Джонни рискнул оглянуться. И не увидел никого, кто был бы похож на мертвеца.

Неделю назад это прозвучало бы весьма странно.

Да и сейчас звучало не лучше.

– По-моему, сквозит, – нерешительно проговорил Джонни. – Вот только что вроде бы потянуло…

– В коридоре окна открыты, – ответил Ноу Йоу.

Их здесь нет, подумал Джонни. Придется самому. Ну ладно…

– А по шее нам не надают? – спросил Холодец. – Все-таки собрание общественности…

– А мы что, не общественность? – ответил Джонни.

– Да?

– А что?

Некоторое время все сидели молча, глядя на опустевшую сцену. Потом мистер Аттербери встал и, прихрамывая, поднялся по ступенькам.

– Начнем? – спросил он.

Из кинотеатра вытекал холодный воздух.

– Да, вот это было поучительно.

– Если угодно знать, что я думаю, часть трюков – чистое надувательство.

– А что теперь?

– Нужно возвращаться.

– Куда?

– На кладбище, конечно.

– Мадам, ночь только начинается!

– Совершенно верно! Мы только начали развлекаться!

– Да! И вообще, я всегда говорю: могила от нас не уйдет.

– Я хочу гулять! Наслаждаться жизнью! При ЖИЗНИ мне никогда не бывало так хорошо!

– Томас Боулер! Извольте вести себя как пристало почтенному джентльмену!

Почувствовав дыхание холодного ветра, очередь у дверей закусочной сбилась плотнее.

– Томас Боулер? Да знаете ли вы… мне никогда не нравилось быть Томасом Боулером!

Собравшиеся в конференц-зале административного центра имени Фрэнка У. Арнольда притихли в легком испуге, точно школьники после того, как учитель вспылил. Демократия – отличная штука, но только в том случае, когда народу хорошенько растолковали, как ею пользоваться.

Кто-то поднял руку.

– Мы действительно можем их остановить? Все это звучало так… официально…

– По закону вряд ли, – сознался мистер Аттербери. – Была совершена законная сделка. «ОСП» может полезть в бутылку.

– Но ведь столько других участков! – крикнули из зала. – На Сланцевом проезде, например, и там, где был старый склад…

– Мы можем вернуть им деньги!

– В двойном размере, – вставил Джонни.

В зале захохотали.

– Мне кажется, – сказал мистер Аттербери, – что компаниям вроде «ОСП» нужно больше считаться с людьми. На галошной фабрике мнением работников никто не интересовался, уверяю вас. Фабрике это было ни к чему. Там делали галоши. И только. Но никто точно не знает, чем занимается «ОСП», поэтому им следует вести себя иначе. – Он потер подбородок. – Крупные компании вроде «ОСП» не любят лишнего шума. И не любят становиться посмешищем. Если бы нашлось другое место для стройки… и стало бы ясно, что мы не шутим… а мы бы погрозились… э-э… возместить затраты в двойном размере…

– И с Хай-стрит тоже нужно что-то делать! – вмешался кто-то.

– И сделать нормальные детские площадки, а то в городе не продохнуть от этих зон отдыха повышенной комфортности!

– И взорвать «Джошуа Н’Клемент» и построить нормальные дома…

– Йоу! – вырвалось у Бигмака.

– Здесь! – отрапортовал Ноу Йоу.

Мистер Аттербери, сохраняя полнейшее спокойствие, жестом утихомирил собрание.

– Не все сразу, – спокойно сказал он. – Давайте сперва перестроим Сплинбери. А об Иерусалиме можно подумать завтра.

– Кстати, нам нужно как-то назваться!

– «Общество сбережения Сплинбери».

– По-моему, это отдает банковскими вкладами.

– Тогда – «Общество предохранения Сплинбери».

– А это что-то медицинское…

– «Дружные сплинберийцы», – вдруг сказал Джонни.

Мистер Аттербери примолк.

– Хорошее название, – сказал он наконец. Собравшиеся тем временем активно пытались выяснить друг у друга, что это за «Дружные сплинберийцы». – Но… нет. Не тот случай. К тому же официально они назывались «Сплинберийские добровольцы». Вот хорошее название.

– Но из него не понять, что мы собираемся делать…

– Если твердо решил, что будешь делать, главное – начать, тогда горы можно свернуть, – возразил Джонни. – Так говорит Эйнштейн, – с гордостью прибавил он.

– Что?! Альберт Эйнштейн? – удивился Ноу Йоу.

– Нет, Соломон Эйнштейн, – ответил мистер Аттербери. – Хм! Ты и о нем слыхал?

– Э… да.

– Я его помню. Когда я еще под стол пешком ходил, у него на Кейбл-стрит были чучельная мастерская и магазинчик «Рыболов-любитель». Он всегда изрекал что-нибудь этакое. Он был немного философ, этот Соломон Эйнштейн.

– А занимался набивкой чучел? – удивился Ноу Йоу.

– И еще думал, – напомнил Джонни.

– Ну, это, можно сказать, у них семейное, – сказал мистер Аттербери. – Кроме того, когда человек по локоть запускает руку в мертвого барсука, у него появляется достаточно времени для абстрактных размышлений.

– Да, это уж точно лучше, чем думать о том, чем ты занят, – согласился Холодец.

– Тогда решено – «Сплинберийские добровольцы», – подытожил мистер Аттербери.

Трубка телефона-автомата в «Белом лебеде» обросла инеем.

– Готовы, мистер Эйнштейн?

– Поехали, мосье Флетчер!