Шепот теней. Пробуждение дракона. Книга 1 Зендкер Ян-Филипп
Пол не знал, что сказать. Сердце вдруг подскочило к самому горлу. Ему хотелось успокоить миссис Оуэн, объяснить ей, что она волнуется напрасно, что все, конечно же, прояснится в ближайшие несколько часов. Но он молчал, горло словно сдавило. В голове вертелась все та же фраза: «К сожалению, вынужден вам сообщить…»
– Утром мы побывали в полиции, но толку, похоже, мало. Вы единственный, кого я знаю в этом городе. Вчера вы сказали, что живете здесь долго, и я подумала… – Она не закончила фразу. Подняв глаза, Пол не смог вынести ее умоляющего взгляда. – Я боюсь, так боюсь, понимаете… – шепотом добавила Элизабет и ударилась в плач.
Ричард Оуэн беспокойно заерзал в кресле. Было видно, что слезы жены сильно на него подействовали. Он хотел было положить ей на плечо руку, но Элизабет дернулась, стряхивая ее. Тогда он перевел взгляд на Пола, словно ища у него мужской поддержки, но тот смотрел в сторону.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, дорогая, – услышал Пол его низкий, рокочущий голос. – Майклу тридцать лет, он взрослый мужчина… Он вот-вот позвонит, не сомневайся.
Похоже, он сам не верил своим словам.
Пол попытался сосредоточиться. Знакомых в полиции Гонконга у него больше не осталось. Оба английских инспектора, с которыми он общался, вскоре после возвращения колонии Китаю добровольно вышли на пенсию и уехали в Европу. Был еще, правда, Дэвид Чжан, комиссар из отдела убийств, но тот работал в Шэньчжэне.
Но если с иностранцем в Шэньчжэне что-то случилось, он должен знать.
– У меня друг в шэньчжэньской полиции, – сказал Пол. – Я позвоню ему и сегодня же, в крайнем случае завтра, сообщу вам о результатах. К сожалению, это все, что я пока могу для вас сделать.
Элизабет Оуэн кивнула, ее муж одним глотком осушил бокал виски. Они еще долго молчали, прежде чем проститься. Потом Оуэны побрели к лифту, низко опустив головы. Передвигались они медленно, одно время Полу даже показалось, что Роберт подволакивает левую ногу. И сразу этот великан показался ему маленьким и жалким.
Выйдя из отеля, Пол прогулялся в порту по ближайшему променаду и присел в тени на скамейку. Безусловно, поиски Майкла Оуэна – хлопотное и кропотливое дело, но не помочь Элизабет он не мог. Слишком хорошо был ему знаком этот страх. Тем не менее позвонить Дэвиду он не решался. Они разговаривали не далее как вчера, и Полу казалось странным, даже смешным, уже сегодня спрашивать его о судьбе какого-то иностранца. Он и сам не понимал почему. Кроме того, что-то удерживало его от вмешательства в дела посторонней для него семьи. Может, позвонить Кристине? Ее советы порой оказывались ценными. Не раз и не два было достаточно одного ее намека, одного короткого вопроса, чтобы расставить все по своим местам.
– Пол?
В голосе нескрываемая радость. Конечно же, его номер был забит в ее мобильник.
– Я не вовремя? Может, перезвонить позже?
Глупый вопрос. Из ее рассказов он знал, что единственный офис бюро путешествий «Уорлд уайд трэвел» представляет собой тесную комнатушку, где, кроме Кристины, работают еще две девушки и ни на секунду не смолкает телефон. Где-то на заднем плане Пол слышал женские голоса, время от времени прерываемые звонками.
– Нет, все в порядке. Одну минуту, пожалуйста.
Она спросила у клиента на другом конце провода номер и дала обещание перезвонить в ближайшее время.
– Ты где, на Ламме?
Голоса на заднем плане заговорили еще громче.
– Нет, я в гавани, возле «Интерконтиненталя».
– Где? – В первый момент в ее голосе было больше удивления, но следующая фраза прозвучала с откровенной обидой, как она ни старалась это скрыть. – Что ты там делаешь? Я думала, тебе нужно одиночество…
Кристина приглашала его поужинать сегодня вечером. Она полагала, Полу пойдет на пользу немного отвлечься от воспоминаний. Но он был на этот счет другого мнения, и приглашение показалось ему верхом бесчувственности. Он не хотел отвлекаться, раз уж об этом зашла речь. Как не хотел нагружать себя работой, чтобы скоротать время. Время – первый враг воспоминаний. Чем быстрее оно бежит, тем сильнее они стираются.
– Мы могли бы встретиться, – робко предложила Кристина. – Я выделю часок на чашечку кофе с тобой.
– Где?
– Здесь, в Ваньчае. Заберу тебя возле метро, чтобы ты не заплутал в толпе.
– Не знаю.
По мере продолжения разговора Пол все больше убеждался, что этот звонок был непростительной ошибкой. Она и не думала о том, чтобы ему помочь. Всегда одно и то же. Черт дернул его с ней связаться.
– Тогда можем пересечься позже и…
– Нет! – оборвал он. – Думаю, мне будет лучше вернуться на Ламму.
Она замолчала. На заднем плане снова заговорили, послышались звонки, кто-то назвал ее имя.
– Сегодня вечером я могла бы приехать на Ламму, поужинать с тобой в «Сампане» и…
– Нет! – Теперь он не боялся ее обидеть. – Нет, ни в коем случае, – повторил он. Как будто опасался, что она приедет без его разрешения и подстережет его в укромном месте.
– Пол, как с тобой тяжело.
– Я знаю, Кристина, мне жаль… Пока, я позвоню тебе позже.
Ему не нужна подруга. Он давно уже не чувствовал в себе силы любить. Надоело разочаровываться и разочаровывать других. Он просто хотел быть один.
IV
Они познакомились на Ламме в дождливый зимний день. Он совершал свою ежедневную прогулку, она искала деревню Сокквувань и паромную переправу, чтобы вернуться в Гонконг. Начался сильный дождь, и Пол укрылся под козырьком смотровой площадки, откуда любовался свинцово-серыми волнами с белыми барашками пены. Когда она подошла к нему сзади и заговорила, Пол вздрогнул от неожиданности.
– Простите…
На нем, как и на ней, были непромокаемые походные сапоги, темно-зеленый дождевик с низко надвинутым на лоб капюшоном. С носа свисала капля, к щеке прилипла мокрая прядь. Перед тем как найти это укрытие, он успел промокнуть.
Вода струями стекала по ее спине. Она робко приблизилась к незнакомцу, который никак не желал подвинуться, чтобы уступить ей единственное сухое место, и смотрел на нее так, словно здесь ее не должно было быть.
– Простите, не хотела вас пугать… – робко повторила женщина.
Он молчал. Ей казалось, что его лицо вот-вот покроется трещинами, как автомобильное стекло от удара. Никогда в жизни ей не приходилось видеть лица, которое с такой точностью отражало бы малейшее изменение настроения. Ей захотелось взять незнакомца за руку, подвести к скамейке и посидеть там рядом с ним, полюбоваться бушующим морем. Кто знает, может, тогда он смог бы подобрать подходящие случаю слова. Но скамейки нигде не было, дождь лил, она замерзла, а до парома оставалось всего сорок минут.
– Простите, как мне пройти в Сокквувань?
– Вам не за что извиняться, – ответил он, как будто не расслышав вопроса.
– Но мне показалось, я вас испугала.
– Испугали.
– Вот за это я и извинилась. Мне жаль…
Он долго смотрел на нее, прежде чем кивнуть. Как будто размышлял над тем, стоит ли ее прощать.
– Мне нужно в Сокквувань, – повторила она. – Я правильно иду?
– А зачем вам туда?
Она удивилась. Может, он плохо понимал ее английский? Ее вопрос был прост и требовал такого же однозначного ответа.
– Мне нужен паром до Гонконга.
– Идите по этой дороге прямо, – кивнул он. – Одну гору пропустите, деревня за следующей.
– И долго мне идти?
Незнакомец слушал дождь, который все сильнее барабанил по крыше павильона, и морщил лоб.
– При такой погоде? – заметил он меланхолично. – Думаю, порядочно.
Он произнес это по-кантонски. Женщина коротко рассмеялась, сама не зная почему. Был ли это мелодичный, спокойный голос незнакомца, так не подходящий грубым, срывающимся звукам ее родного языка, или его манера разговаривать, глядя мимо собеседника, что так рассмешило ее.
– Мой-паром-уходит-через-сорок-минут, – почти пропела по-кантонски женщина. Она говорила медленно, растягивая гласные, чтобы на этот раз он точно ее понял. – Думаете-я-успею?
– Все-зависит-от-того-как-быстро-вы-бегаете, – в тон ей пропел он.
Давно она не смеялась так громко. Незнакомец же оставался серьезен. Лишь спустя несколько минут на его лице мелькнуло подобие улыбки. Тогда она еще не понимала, какое это чудо.
Некоторое время они вместе пережидали дождь. Он поинтересовался, что погнало ее на Ламму в такую паршивую погоду, и она ответила, что сама спрашивает себя о том же. Подруга советовала ей как-то здесь прогуляться, но она, похоже, приезжала сюда осенью. Женщина рассказывала о воскресных походах на Лантау и по Новым Территориям, и как прекрасен полуостров Сайкун с его побережьем, и что она и не подозревала, что в Гонконге столько лесов и заповедников. Пол давно никого не слушал так внимательно. Женщина смотрела на него серьезно, как будто действительно открывала ему что-то важное, и словесный поток не иссякал, как переполненная дождем река.
Женщина говорила, как много значат для нее эти поездки, потому что она коротает дни в крохотном офисе в обществе двух сотрудниц и одного стажера. Бюро путешествий «Уорлд уайд трэвел» вынуждено довольствоваться площадью в тридцать квадратных метров, включая кухню и складские помещения. Она рассказала о своем двенадцатилетнем сыне Джоше, который с некоторых пор отказывается сопровождать ее в этих поездках, предпочитая проводить выходные в обществе приятелей или за видеоиграми. Что она устала спорить и убеждать его и как бывает трудно найти подход к современным детям. Она говорила долго, до темноты, и только тогда заметила, что вымокла насквозь и замерзла. Женщина выглядела так жалко, что Пол не мог не предложить ей отогреться у него дома.
Несмотря на непрекращающийся дождь, они шагали быстро, он впереди, она сзади, пытаясь спрятаться от пронизывающего ветра за его спиной. Она следовала за ним и когда он обогнул Юнсювань, с паромной переправой, и когда пересекал долину, и вместе с ним карабкалась по склону холма. Она молчала, когда они вышли на тропинку, которая становилась все уже и темнее, по мере их приближения к садовым воротам, за которыми открылся не видный с тропинки дом, окруженный непроходимой стеной растительности.
Пол проводил гостью на второй этаж, где она сняла мокрые вещи и по его совету приняла горячий душ. Она почувствовала, как в ней пробуждается желание, впервые за долгие годы, и решила, что снова одеваться не стоит, что он немедленно потащит ее в спальню, в постель. Ему не потребовалось бы ее уговаривать, хватило бы малейшего намека, жеста.
Но вместо этого Пол продолжал греметь на кухне посудой.
Он дал ей белое полотенце, шелковую мужскую рубаху с длинным рукавом, пуловер, ношеные спортивные штаны и шерстяные носки – все не по размеру большое, но сухое и теплое. Она осторожно спустилась на первый этаж, состоявший из маленькой прихожей, лестницы и двух больших вытянутых комнат. В одной стоял длинный китайский стол из розового дерева и восемь стульев, а на задней половине два дивана и еще один старый простенький столик. Пол был выложен темно-красной квадратной плиткой, на белых стенах между окнами развешены китайские каллиграфии. В каждом углу росло по пальме в желто-голубых китайских кадках. Ей сразу бросился в глаза царивший в комнатах порядок. Все до последней газетки, бумажки или DVD лежало на своих местах. Пол и столы блестели, будто протертые руками усердной филиппинской горничной.
Гостья вступила в комнату, где хозяин дома громыхал посудой. Помещение выглядело пустым, если не считать старинной деревянной кушетки возле окна в сад и свадебного китайского шкафа из окованного латунью красного дерева. К комнате примыкала открытая кухня-столовая с деревянной стойкой, на которой дымились две чайные чашки и две тарелки. В нос ударил запах имбиря и лимонника.
Кристине еще не доводилось бывать в столь загадочном доме. Судя по обилию дорогого китайского антиквариата, у его хозяина водились деньги. Почему же он жил на Ламме, а не в Мид-левелсе или Рипалс-Бей, как большинство богатых иностранцев? Или это всего лишь загородный дом? Кантонский хозяина был безупречен, но ничто в квартире не выдавало присутствия китайской жены или подруги. Как же он его выучил? Не похоже, чтобы он жил один. Она заметила в гардеробе детскую куртку, резиновые сапожки и ростовые метки с датами на двери. Голос хозяина прервал размышления гостьи:
– Хотите чего-нибудь? Я приготовил суп и горячий чай.
– С удовольствием.
При виде ее – в рубахе с многократно подвернутыми рукавами, слишком просторными для тонких изящных рук, – он не смог сдержать улыбку. Она почувствовала, как застучало сердце. Одного взгляда, намека было бы достаточно…
Ужин оказался превосходным. Таким же супом из овощей и свинины ее кормила в детстве бабушка.
– Очень вкусно, спасибо. Вы сами это приготовили?
– Да, еще вчера. Сегодня только разогрел.
– Вы часто готовите?
– Каждый день.
Кристина, как ни силилась, не смогла вспомнить никого из своих знакомых, кто готовил бы сам. У всех ее подруг для этого имелись филиппинские кухарки и горничные, а по воскресеньям было принято обедать в ресторанах. Кулинарных же способностей ее супруга, как и большинства гонконгских мужчин, не хватало и на приготовление более-менее приличной рисовой каши.
– Для вас, наверное, готовит филиппинка, – вдруг предположил он. – А по выходным вы обедаете в ресторане… – (Она подавила улыбку.) – А ваш муж…
– Я в разводе, – поспешила заметить она.
– А ваш бывший муж не способен сварить и более-менее приличную рисовую кашу.
Когда ее в последний раз так смешил мужчина?
– Вы знаете Гонконг и превосходно говорите по-кантонски, – заметила она.
– Превосходно для гвейло[4], вы имеете в виду.
– Нет, я имела в виду просто превосходно. Где вы научились?
– В Гонконге.
Она наблюдала, как он ел, низко склонившись над миской и шумно втягивая губами суп, как китаец.
– Вы здесь родились, ведь так?
– Почему вы так решили?
– Ну…
– Потому что я чавкаю за столом, готовлю китайский суп и говорю по-кантонски, – ответил за нее он. – Но это как раз свидетельствует об обратном. Много ли вы видели иностранцев, которые выросли или родились здесь и питали бы при этом хоть малейший интерес к местным обычаям, языкам и культуре, даже если их отцы владели здесь фирмами или служили британской короне? – Он подлил чая себе и ей и продолжил: – Нет, я родился в Германии, моя мать немка, а отец американец. Я приехал в Гонконг в семьдесят пятом году, из Вьетнама через Бангкок, и с тех пор живу здесь.
– На Ламме? – спросила она удивленно.
– Нет, в городе. На Ламму я переселился два года назад, вскоре после развода.
Вопросы так и роились в ее голове. Что он делал во Вьетнаме? Что пригнало его в Гонконг? На какие деньги он купил этот огромный дом? На что он живет? И почему именно на Ламме – острове, который привлекает иностранцев разве как место воскресных прогулок?
– Вам здесь не одиноко?
Он покачал головой.
– Вы живете один?
Он посмотрел ей в глаза, пристыженно, как будто она застала его голым.
– Иногда да, иногда нет.
Кристина вспомнила детские сапожки в прихожей, но от расспросов воздержалась.
– А вы? – спросил он после продолжительной паузы.
Впервые за долгое время Кристина встретила человека, который проявлял к ней совершенно бескорыстный интерес. Который не ждал от нее ни повышения оклада, ни новых видеоигр, ни туров со скидками. При нем ей не надо было надевать маску – матери, сестры, бывшей жены или босса. Он просто сидел и слушал ее, качая головой, время от времени подливая чай и задавая вопросы. Она рассказывала о католической школе в Гонконге и о своей учебе в Ванкувере. О том, как трудно директору маленького туристического бюро находить клиентов в век Интернета, особенно если при этом приходится одной воспитывать ребенка. О вечерах, когда она, без сил, засыпала перед экраном включенного телевизора и Джош или Тита будили ее посреди ночи. О воскресных ужинах с мамой, которые были ей в тягость и которых она, как воспитанная гонконгская дочь, не могла избежать. Она рассказывала о разводе и бывшем муже, у которого была любовница по другую сторону китайской границы и ребенок, о существовании которых долгое время Кристина не подозревала. Муж содержал их еще до развода с Кристиной, а она удивлялась, почему им вечно не хватает денег. Ведь не от хорошей жизни им пришлось продать маленькую квартирку в Коулун-Тонге и машину, хотя дела в туристическом бюро шли тогда вполне сносно. Но Кристина ни о чем таком не подозревала, точнее, как признавалась себе позже, просто не желала думать. Она доверяла мужу, который находил вполне удовлетворительное объяснение каждой своей поездке в Китай. И когда до нее дошли первые слухи о его изменах, она просто не желала им верить и защищала его перед подругами и мамой. Но муж предал, обманул, унизил ее. Она повторяла это без тени жалости к себе. Доверие – всегда риск. Позже родственники говорили, что она сама виновата во всем, что вела себя как наивная девочка. Из-за этих упреков Кристина на несколько месяцев прекратила всякое общение с ними. Но измена мужа не отучила ее верить людям, пусть даже кое-кто и считает ее дурой. Как будто доверие – это глупость. Как будто у нас есть выбор.
Комната погрузилась в темноту, когда словесный поток гостьи наконец иссяк. Пол едва различал ее силуэт на фоне окна, сверкающую цепочку на шее. Он выглядел усталым, как будто сам говорил все это время. Они долго молчали, и все вокруг дышало умиротворенной, торжественной тишиной.
Кристине все еще было бы достаточно малейшего намека, жеста…
Наутро он проводил ее до парома. Дождь к тому времени закончился, свет фонарей отражался в лужах. Несмотря на непогоду и холод, ресторан в Юнсюване был полон, голоса и смех разносились по всей деревне. В гавани покачивались на волнах рыбацкие лодки.
Паром прибыл вовремя. Прощание вышло немногословным. И хотя о повторном свидании речи не было, у Кристины осталось чувство, что она рассталась с близким человеком, рядом с которым ей было по-домашнему уютно и спокойно.
V
Всю ночь Пол ворочался с боку на бок, мучаясь желудком, как будто переел или заглатывал пищу, не разжевывая, и теперь живот вздулся и урчал, протестуя против такого с собой обращения. Пол не понимал, что могло послужить тому причиной. Он ничего не ел, кроме своего супа, который не мог ему повредить.
О сне нечего было и думать. Пол лежал на футоне и смотрел в потолок. Мерно гудел вентилятор, роились комары, пытаясь обнаружить дырку в москитной секте. Потом в оконное стекло с новой силой забарабанил дождь. За истекший день Пол выслушал и выговорил больше, чем за последние несколько месяцев. Разумеется, он не мог отказать замерзшей женщине в горячем душе и тарелке теплого супа. Но почему она не ушла сразу после этого? С другой стороны, насколько Пол помнил, он ни разу не намекнул ей, что она засиделась. Почему же, вместо того чтобы сразу выпроводить незваную гостью, он стал рассказывать ей о том, как появился в Гонконге и даже упомянул разводе с Мередит. Чем было объяснить этот странный приступ болтливости? Равно как и то внимание, с которым он ее слушал. Слушал и переспрашивал, причем по многу раз. Зачем? Так ли ему все это было интересно? Теперь ему не по себе от этой странной попытки сближения с незнакомой женщиной. Он как будто перешел некую невидимую границу, предал кого-то или потерял что-то для себя очень ценное.
«Как будто доверие – это глупость. Как будто у нас есть выбор…»
Разумеется, выбор есть всегда, хотел он возразить ей, но промолчал.
Он вспоминал, как она сидела перед ним в полумраке, ее короткую стрижку, смуглую, как у всех гонконгских женщин, кожу, изящные, но мускулистые руки, длинные пальцы, и не мог не отдать должного ее красоте. В ушах до сих пор отдавался теплый, низковатый голос, придававший мягкости резким звукам кантонского языка и необычную мелодичность английскому. Слишком много всего оставил в его памяти вчерашний день, и Пола это смущало.
Он чувствовал, как в нем поднимается волна отвращения. К собственной болтливости, к этим дурацким вопросам, к своему непонятному интересу, к ее голосу.
Он услышал его и в следующее воскресенье, когда занимался на террасе своими пальмами. Кристина У стояла у ворот и звала его по имени. Сначала тихо, а потом все увереннее и громче. Пол не отвечал. Она смолкла, обошла вокруг дома и позвала его снова, уже без особой надежды, судя по голосу. Пол затаился, пока ее шаги не смолкли в отдалении.
Всю неделю Пол размышлял о том, что будет делать, если она появится еще раз. Одно время он решил впустить ее в дом, угостить чаем с разными вкусностями или пригласить на прогулку и поесть в Сокквуване приготовленной на пару рыбы, но уже в следующий момент разозлился на себя за эту мысль. Нет, он укажет Кристине на дверь, даст понять, что не желает видеть ее у себя дома ни сейчас, ни в будущем. Чем больше он думал, тем более правильным ему казалось это решение. Как будто у него был выбор. Этой женщине нет места в его мире.
Но лишь только он снова услышал ее голос, сердце забилось сильнее. Пол опять спрятался, правда на этот раз сам толком не знал от чего. Одно время он чуть было не встал, чтобы ответить ей, перегнувшись через перила, но что-то в нем восставало против этого. Так он и сидел в своем укрытии, скорчившись, словно парализованный, и почувствовал невероятное облегчение, когда она ушла. Зато потом на Пола навалилась непонятная усталость, не отпускавшая всю неделю.
В следующее воскресенье он появился в деревне только ближе к полудню, когда прибывают паромы с туристами из Гонконга, и, вопреки привычке, долго сидел на террасе «Сампана», глядя на толпу сходивших на берег пассажиров. Лишь встретившись с ней глазами, он понял, что означала эта его блажь.
Этот день они провели вместе. Он выдался необыкновенно теплым для этого времени года. В безоблачном небе, пронизанном ярким солнцем, чувствовалось дыхание весны. Они молча гуляли, потом пили чай на террасе, где, преодолев робкие сомнения, Пол начал рассказывать о себе. Кристина спросила, как он из Германии попал в Америку, и Пол вполголоса несколько раз повторил ее вопрос, как будто хотел таким образом лучше уяснить для себя его смысл.
С чего или кого он должен был начать? С отца по имени Аарон, этого сумасшедшего еврея из Нью-Йорка или из Бруклина – отец всегда настаивал на этом уточнении. С этого чудака, попавшего в Европу американским солдатом и – надо же! – именно в Мюнхене нашедшего свою любовь в лице дочери активиста социал-демократической партии? Или с матери, Хейделинды, для которой эта любовь стала чем-то вроде запоздалого протеста против расистских законов национал-социалистов. Никакого другого объяснения этому браку Пол найти не мог, так мало его родители подходили друг другу.
Отец здорово поплатился за любовь к немке. Семья из Нью-Йорка поставила его перед выбором: они или она, и, когда он выбрал немку, порвала с ним окончательно. На похоронах отца Пол оказался единственным его родственником.
Вспомнил он и тот весенний день 1962 года, когда его родители, не вдаваясь в объяснения, вдруг объявили о решении переехать в Нью-Йорк, в Манхэттен, Нижний Ист-Сайд. Эта сцена до сих пор стояла у Пола перед глазами. Аарон Лейбовиц, бледный, с заострившимся носом и плотно сжатыми губами, сел за стол на кухне, вернувшись с работы, и велел собираться. Мать, по своему обыкновению, вытерла руки о передник и, ни слова не говоря, вышла из комнаты. Отец встал, положил ему на плечо руку, пробормотал что-то насчет того, что ему жаль, и отправил его помогать матери паковать чемоданы.
Пол тогда промолчал, но он мог бы возразить отцу, что жалеть не о чем, во всяком случае ему, совсем наоборот. Сама идея переезда – не важно куда – очень понравилась мальчику. На что мог рассчитывать в послевоенном Мюнхене сын американского еврея и дочери функционера социал-демократической партии? «Соци-швайн» или «еврейский выкормыш» – какое из этих двух прозвищ было для него менее обидным? Пол так и не вспомнил, как ни старался, никого, по ком мог бы тосковать в Америке. Кроме разве бабушки с дедушкой, но и на их счет он, положа руку на сердце, сомневался. А Генрих, его единственный друг и сосед по парте, умер за год до того от слишком поздно диагностированного воспаления легких.
Они сорвались с места уже через две недели.
Кристина слушала, не задавая лишних вопросов. Возможно, именно поэтому Пол и продолжал рассказывать. Кристина не имела привычки ни комментировать услышанное, ни перебивать собеседника неуместными остротами. В отличие от Мередит, которая делала и то и другое, демонстрируя при этом и такт, и хорошее чувство юмора. Поначалу Пол восхищался ею, но потом это стало действовать ему на нервы. Когда же он заметил, что его рассказы стали для нее не более чем возможностью лишний раз показать себя с выгодной стороны, то почти перестал с ней разговаривать. Кристина была другой. Пол чувствовал, как глубоко она понимала и то, о чем он говорил, и его молчание. Но осознавать это ему было одновременно и радостно, и тревожно.
Пол размышлял о том, как много замалчивалось в его семье и какой тяжестью давило на него это молчание. Невысказанное было своего рода семейной святыней. Он рассказал о шестидневном путешествии из Гамбурга в Нью-Йорк, за время которого ни мать, ни отец не произнесли ни слова.
– Сколько помню, мы торчали на палубе. Стояли у борта, смотрели на море и молча строили планы на новую жизнь. Отец, я думаю, мечтал о процветающем бизнесе, который заставил бы его забыть о долгах и банкротстве, принудивших нас к бегству из Германии. Мать – о спокойной семейной жизни, а я – о школе, в которую входил бы без дрожи в коленях, и о хорошем друге.
Пол сделал паузу, чтобы дать Кристине возможность высказаться по поводу услышанного, но она оказалась достаточно умна, чтобы промолчать.
– Но уже через неделю я понял, – продолжал Пол, – что и в новой жизни мне суждено остаться чужаком. Нью-Йорк шестидесятых заклеймил меня «наци», «маленьким гитлером». При этом, конечно, моих обидчиков мало заботило, что я Пол Лейбовиц, что мой отец еврей и сражался против немцев. Стоило мне открыть рот, акцент выдавал меня с головой. И это привело к тому, что я стал открывать его все реже и заговаривать, только когда этого настоятельно требовали обстоятельства. Но даже и в этих случаях нерешительно и крайне неохотно.
Тут он оглянулся на Кристину, испугавшись, что та его высмеет. Она кивнула, приготовившись слушать дальше. Но вместо этого Пол встал и принялся расхаживать по террасе.
Кристина вела себя безупречно: не перебивала его и ни словом не выразила ни понимания, ни сочувствия. Почему же он вдруг замолчал? Ответа на этот вопрос Пол не знал.
Когда, уже возле парома, она спросила номер его телефона, он сделал вид, что не расслышал. И не поднялся с футона, когда на следующие выходные Кристина снова появилась возле садовых ворот.
Он понимал, что оскорбляет ее, но сил на разговоры не осталось. Предыдущие выходные так вымотали Пола, что он страдал всю неделю. Кристина пару раз позвала его, постояла несколько минут, растянувшихся для Пола в вечность, и ушла. На следующее утро он обнаружил в почтовом ящике ее визитку. Через десять дней он ей позвонил.
Так прошло полгода. За счастливыми воскресеньями тянулись долгие, тоскливые будни, когда Пол мог вынести ее голос разве только по телефону и каждый раз просил ее не приезжать в ближайшие выходные, а потом шел к парому и стоял возле пирса, мучимый страхом, что она проигнорирует его просьбу.
О Джастине он ей почти не рассказывал и не стремился к физической близости. Один только раз они лежали вместе в постели, и это продолжалось всего несколько минут. Пол неподвижно смотрел в потолок. Он думал о том, что давно пора положить конец их отношениям. Должно быть, только ангельское терпение Кристины и мешало ему сделать это. Она молча сносила перепады его настроения и ни разу ни в чем не попрекнула. И ничего не требовала. Почему?
– Потому что я знаю, ты и без того отдаешь мне все, что можешь в данный момент, – был ее ответ.
– И тебе этого достаточно?
– Надеюсь, что время работает на меня.
При этих словах Кристина робко улыбнулась.
Как будто доверие – это глупость.
Как будто у нас есть выбор.
VI
Спустя несколько часов после разговора с Оуэнами Пол все так же сидел на скамейке в гавани и не мог решиться спросить своего друга из полиции о судьбе американца по имени Майкл.
Пол достал мобильник. Номер Дэвида Чжана наверняка забит в память, нужно только добраться до него через все эти приложения, дополнения, настройки, программы и функции. Не с первого раза Пол попал на нужную кнопку. Наконец в трубке раздались гудки.
– Алло!
Полу становилось легче, стоило только услышать низкий, прокуренный голос Дэвида.
– Это я. Не помешал?
– Ты? Ты не можешь помешать и сам знаешь об этом.
– Где ты? – спросил Пол. – У тебя есть на меня время?
– Сижу напротив полицейского управления с миской отвратительной китайской лапши. Тяжкое испытание.
– Ты один?
– Что за вопрос? Ты когда-нибудь видел, чтобы китаец обедал в одиночестве? Нет, вокруг меня…
– Ты с коллегами, я имел в виду?
– Нет.
В нескольких предложениях Пол рассказал Чжану о своей встрече с Оуэнами. Закончив, он с нетерпением ожидал реакции Дэвида, но слышал только уличный шум и незнакомые мужские голоса на заднем плане. Кто-то двигал стульями, кто-то чертыхался.
– Алло, Дэвид, ты еще здесь?
– Разумеется. Я только расплатился и подыскал тихое местечко, чтобы нам с тобой спокойно поговорить. Как ты смотришь на то, чтобы навестить меня?
– Как прикажешь тебя понимать? – не поверил своим ушам Пол.
– Буквально.
– С удовольствием, конечно… когда-нибудь. – Пол смутился, все еще неуверенный, что понял Дэвида правильно.
– Ты так давно у меня не был, с тех пор многое изменилось.
– Да, но ты знаешь, как неохотно я покидаю Ламму.
– Может быть, сегодня вечером? – неожиданно предложил Дэвид.
Сегодня вечером? Пол не поверил своим ушам. Что это нашло на Дэвида Чжана?
– Ты понимаешь, чего от меня требуешь? – не выдержал Пол.
– Я ничего не требую, просто приглашаю лучшего друга на ужин.
– Это очень мило с твоей стороны, Дэвид, но мне сложно выбраться даже в Гонконг, не говоря уже о Шэньчжэне. Каким образом ты себе это представляешь?
– Успокойся. Мы встретимся на вокзале, вместе закупимся и поедем ко мне. Потом я все приготовлю, мы поужинаем, и я снова отвезу тебя на границу и посажу в поезд.
Можно было подумать, что Дэвид приглашает в гости беспомощного старика-отца. Пол медлил с ответом. Дэвид дышал в трубку.
– Всего на пару часов, – добавил он. – Ты успеешь. В конце концов, ты же поднимался на Пик.
– Хм…
С таким приятелем, как Дэвид, не соскучишься.
– Когда ты в последний раз видел Мэй? Она будет страшно рада.
Полу и в самом деле нравилась жена Дэвида. И они не виделись уже несколько лет, если не считать похорон Джастина.
Шум на заднем плане пропал. Как видно, Дэвиду удалось найти укромный уголок.
– Кроме того, у меня к тебе разговор. Не телефонный, – многозначительно добавил Дэвид.
– Что-нибудь случилось?
– Да, кое-что подслушал в коридорах управления.
– Насчет Майкла Оуэна?
– Как сказать… Утром в лесопарке Дайтоулин обнаружен труп. Судя по всему, иностранца.
Хунхам. Тайвай. Шатин. Поезд Коулун-Кантонской железной дороги мчался от станции к станции. Пол сидел между двумя подростками в синей школьной форме, которые, как загипнотизированные, смотрели каждый в свой «геймбой». Он все еще не был уверен, что поступил правильно. Дэвид как будто все рассчитал точно, и у Пола были все основания больше доверять его уверенному голосу, нежели своим страхам. Кроме того, он хотел помочь Элизабет Оуэн. Он должен был по крайней мере попытаться что-нибудь для нее сделать.
Рынок Тайпо. Тайво. Эти названия были из другой жизни. Когда-то он часто ездил в этом направлении. И не только в гости к Дэвиду, в Шэньчжэнь, но и просто, на выходные, чтобы хотя бы на несколько часов вырваться из нервного ритма Гонконга. Он приезжал сюда с Венди Ли, когда еще думал, что у их любви есть будущее. Два года подряд они проводили на Новых Территориях почти все праздники. Странствовали, жили в палатке, занимались любовью на горячем песке ночного Сайкунского побережья, а потом при свече мечтали о ребенке. В Сайкуне они и расстались. Венди Ли призналась Полу в любви и сказала, что очень благодарна ему, потому что ни с одним мужчиной она не смеялась так, как с ним. Через три дня она вышла замуж за человека, которого ей подыскали родители. До этого Пол и не подозревал о его существовании. Сколько лет прошло с тех пор и что сталось с тем Полом, который умел так веселить женщин? Куда девались завтраки в постель? Пикники на побережье при свечах и вся его страсть? Когда все это закончилось, неужели со свадьбой Венди? Или когда он жил с Мередит? Может, после смерти Джастина? «Это было в другой жизни» – вот любимая из его отговорок. Но сколько жизней может быть у человека? Две? Три? Что, если она только одна?
Пол выглянул в окно. Тайпо было последним поселением на их пути, дальше тянулись покрытые лесами холмы Новых Территорий. Лишь изредка мелькали в зелени уединенные крестьянские дворы. Сложенные из листов жести хижины, загоны с курами, утками и гусями, небольшие рисовые поля. Все как и тридцать лет назад.
Но вот поезд замедлил ход, и место рисовых полей тут же заступили бесконечные заборы с колючей проволокой, дороги, машины и бетонные дома до самого неба, которые теснились, как деревья в лесу. Резкий толчок – и вагон встал. Люди уже теснились у выхода, словно боялись не успеть.
Увлекаемый толпой, Пол пошел вверх по лестнице. Людской поток нес его сквозь слабо освещенные коридоры, к пункту паспортного контроля. Пол вставил в автомат гонконгскую идентификационную карту и уже через несколько секунд миновал турникет. Через зал ожидания он вышел на привокзальную площадь и позвонил Дэвиду.
– Ты уже здесь? – удивился тот. – У меня остались кое-какие дела в участке. Хочешь – подожди, а нет – встретимся в четыре в кафе «Старбакс». Это за углом моего дома. Потом сходим за продуктами, и я что-нибудь приготовлю. Идет?
– Да, где это кафе?
– В «Сити Плаза». Это большой торговый центр.
– От вокзала далеко?
– Совсем нет. Едешь на метро по первой ветке до станции «Кэсюэгуань». Дальше выход D, на южную сторону Шеннан-Чжун-роуд. Поднимаешься по улице до торгового центра. Справа будет «Сейбу», японский магазин, слева «Чиллаут-лаунж». «Кентукки фрайд чикен», «Пицца Хатт» – ты все увидишь…
– Дэвид, ты шутишь?
– А что?
– «Чиллаут-лаунж»?
– Я же говорил, Пол, здесь многое изменилось.
Пол вздохнул.
– Может, тебе будет лучше подождать меня на вокзале? – услышал он голос Дэвида.
– Да, наверное, так будет лучше.
– Тогда встретимся на привокзальной площади. Я буду там через сорок пять минут.
Пол присел на скамейку. Когда он в первый раз пересек эту границу? Должно быть, летом восьмидесятого, незадолго до того, как Дэн Сяопин объявил этот невзрачный городишко особой зоной социалистической экономики. Пол пешком прошел по мосту Лоу, арендовал на вокзале велосипед – ни такси, ни автобусов тогда и в помине не было – и покатил по омытым муссонным ливнем дорогам, мимо свиноферм и убогих лачуг.
Тогдашний Шэньчжэнь жил доходами от рисовых полей и рыболовного промысла. Прохожие в синих или зеленых форменных костюмах эпохи Мао провожали иностранца долгими взглядами. Стоило ему остановиться, как вокруг собирались люди и каждый норовил потрогать его пальцем. Двое мальчишек – Пол как сейчас помнил их лица – робко погладили черные волоски на его руках.
Когда Пол зашел в общественный туалет, снаружи собралась толпа, с нетерпением дожидавшаяся его возвращения. В дощатом домике, спустив штаны, сидело над дырками в полу множество китайцев. Полу навсегда запомнились крики, огласившие помещение при его появлении. Двое мужчин от ужаса чуть не провалились в дырки. На любопытных снаружи это подействовало как сигнал к штурму. Ринувшаяся вовнутрь толпа едва не разнесла двери. Не успел Пол оглянуться, как уже стоял посреди пропахшего мочой и экскрементами сарая, окруженный галдящими китайцами. Поначалу они старались соблюдать дистанцию, но когда это стало невозможно, приблизились к нему вплотную. Пол чувствовал их дыхание на своей коже. Толпа глухо бормотала. Тогда Пол владел кантонским еще не настолько, чтобы понимать каждое их слово, но фразы «классовый враг» и «чертов шпион» разобрал отчетливо.
Постепенно их лица помрачнели, любопытство сменилось выражением враждебности. Пол хотел выйти, но мужчины плечом к плечу встали у двери, загородив ему путь. Впрочем, из-за тесноты они не смогли бы его выпустить, даже если бы очень того захотели. Пол вспотел. Неожиданно раздался резкий мужской голос, заставивший толпу умолкнуть. В дверях стоял полицейский. Он огляделся и, увидев Пола, приказал каждому, кто не имеет нужды использовать туалет по назначению, покинуть это место.
Сарай опустел в считаные секунды, и Пол остался один на один со своим спасителем.