Леонардо да Винчи. Загадки гения Николл Чарльз

Мантуя и Венеция

Из Милана Леонардо направился в Мантую ко двору юной маркизы Изабеллы д’Эсте. Он почти наверняка был знаком с ней по Милану. Изабелла бывала в Милане в 1491 году на свадьбе своей сестры Беатриче с Лодовико, а затем еще раз, в начале 1495 года, когда пришли известия о победе французов над неаполитанскими войсками. Этот вопрос очень волновал Изабеллу, поскольку ее муж, Франческо Гонзага, был среди тех, кто сражался с французами. Она видела портрет Чечилии Галлерани, который та послала ей, чтобы она могла сравнить его с портретами венецианского художника Джованни Беллини. Она знала протеже Леонардо, Аталанте Мильиоротти, которого выписала в Мантую в 1490 году, чтобы он исполнил главную роль в полициановом «Орфее». Короче говоря, Изабелла была знакома с Леонардо, хотя насколько близко, сказать точно нельзя.

Изабелла д’Эсте была сильной, энергичной и очень богатой женщиной. Хотя ей еще не было и тридцати, своим краем она правила железной рукой. Феррарское семейство д’Эсте считалось одним из древнейших и знатнейших семейств Италии. Им принадлежали Модена, Анкона и Реджио. (В конце XI века появилась и германская ветвь этого семейства, от которых произошли дома Брунсвик и Ганновер. Здесь лежат корни и британской королевской семьи.) Изабелле было всего шестнадцать, когда в январе 1491 года ее выдали замуж за Франческо Гонзага II, маркиза Мантуанского. Это был дипломатический шаг. Одну сестру Изабеллы выдали за Лодовико, а ее брат женился на племяннице Лодовико, Анне. Гонзага были заклятыми врагами миланских Висконти, но с помощью династических браков Сфорца и Гонзага стали союзниками друг другу и Ферраре.

Изабелла прибыла в Мантую по реке, а затем въехала в город как настоящая триумфаторша. Приданое невесты следовало за ней в тринадцати расписных сундуках. Изабелла была истинной дочерью своего века – века роскоши и безумного потребления. Она обожала коллекционировать драгоценные, красивые предметы. Изабелла откровенно завидовала сестре – Сфорца были гораздо богаче Гонзага, но Беатриче не любила коллекционировать. «Это воля Бога в том, что мы, кто тратит так много, должны так много иметь», – говорила Изабелла. Именно она положила начало знаменитой коллекции гемм, камей и интальо Гонзага. Мелкие, невероятно изящные предметы всегда были страстью коллекционеров. Однако в конце 90-х годов XV века, как можно судить по письмам, ее интересы расширились. «Вы знаете, как страстно мы жаждем античности», – пишет она своему агенту в Риме в 1499 году. В другом письме она говорит о том, что «теперь мы заинтересованы в приобретении фигурок и бюстов в бронзе и мраморе».[584] Древности и фигурки предназначались для галереи, которую Изабелла устроила в замке Гонзага – в своей знаменитой studiolo и в прилегающей к ней комнате, grotta. Изабелла начала заказывать картины. В письме к Чечилии Галлерани явно чувствуется интерес к творчеству Беллини и Леонардо. Интерьер studiolo украшали девять больших картин: аллегории, выбранные самой Изабеллой. Две картины принадлежали кисти придворного мантуанского живописца Андреа Мантеньи, две написал Лоренцо Коста из Феррары, одну – старинный приятель Леонардо, Перуджино. Но, как Изабелла ни старалась, ни одной картины самого Леонардо ей заполучить не удалось.

Изабелла была женщиной высокого интеллекта. Она покровительствовала поэтам и музыкантам и сама прекрасно играла на лютне. На ее вечерах всегда исполнялись легкие любовные песенки, называемые frottola. Но главной страстью Изабеллы оставалось коллекционирование, превратившееся у нее в настоящую манию. Когда она умерла в 1539 году, была составлена опись ее имущества. После Изабеллы осталось 1241 монета и медаль; 72 вазы, бокала и чаши, из которых 55 были изготовлены из самоцветов, pietre dure (агата, яшмы, нефрита и т. п.); 70 статуй и статуэток из бронзы, мрамора и pietre dure, 13 портретных бюстов; часы, шкатулки, кораллы, астролябия, «рог единорога» и рыбьи зубы «длиной в три ладони».[585]

Рисованный портрет Изабеллы работы Леонардо ныне хранится в Лувре. С определенностью можно сказать, что рисунок был сделан зимой 1499/1500 г., когда художник гостил в Мантуе. Его можно считать своеобразной «платой за гостеприимство». Перед нами законченный рисунок, выполненный черным и красным мелом и желтой пастелью. По-видимому, изначально он был значительно больше: на анонимной копии XVI века (Крайстчерч, Оксфорд), весьма близкой к оригиналу во всех отношениях, руки Изабеллы лежат на парапете, а указательный палец правой руки указывает на книгу, также лежащую на парапете. Большой формат рисунка говорит о том, что он мог быть подготовительным картоном для картины. По контуру рисунка сохранились проколы, сделанные для перенесения рисунка на доску. Леонардо так и не написал портрета Изабеллы, хотя, по некоторым свидетельствам, приступил к этой работе, но гораздо позднее.

Портрет Изабеллы д’Эсте. Леонардо да Винчи, 1500

Леонардо удалось показать контраст между внешней прелестью и сильной натурой этой женщины. Мы видим юную аристократку, полностью уверенную в том, что все ее желания будут удовлетворены теми – например портретистом, – кому за это платят. Полное лицо говорит об определенной «испорченности»: Изабелла явно была обидчивой и раздражительной. Она могла решительно топнуть ногой, когда ей противоречили, или захихикать от удовольствия. О капризах Изабеллы мы знаем из разных источников. Когда в 1512 году умерла ее комнатная собачка Аура, Изабелла потребовала сочинить в ее честь стихи – и получила их на латыни и на итальянском. Макиавелли, посланец Флоренции в Мантуе, писал о том, что она поздно вставала и не принимала никаких официальных гостей до полудня. В ее профиле, выполненном чисто в «нумизматическом» стиле, чувствуется достоинство и уверенность в себе. На рисунке Изабелла изображена и такой, какой хотела себя видеть она, и одновременной такой, какой ее увидел Леонардо. В такие сложные времена художник должен был искусно балансировать, чтобы не настроить против себя богатых заказчиков.

В Мантуе Леонардо остался ненадолго. В феврале 1500 года он отправился в Венецию. Там он пробыл до середины марта, когда его навестил Лоренцо Гузнаго, музыкант и мастер музыкальных инструментов из Феррары. Гузнаго когда-то работал в Милане, при дворе Сфорца, и мог быть лично знаком с Леонардо. 13 марта он написал Изабелле письмо, в котором были такие строки: «Также здесь в Венеции живет Леонардо да Винчи, который показывал мне портрет вашей светлости, очень похожий и искусно выполненный. Портрет не мог бы быть лучше». После этих слов так и видишь Леонардо в его венецианском доме, а за его спиной портрет Изабеллы д’Эсте. Гузнаго называет портрет ritratto, то есть картиной, а не рисунком. (Слово ritratto означает также «копию» и в этом смысле может быть связанным и с рисунком, но в данном контексте подобное истолкование неприменимо.) Картина могла остаться незаконченной, но написанной в большей части, что позволило оценить ее как «искусно выполненную».[586]

Утраченный портрет Изабеллы д’Эсте представляет особый интерес, поскольку именно на нем впервые были написаны руки Моны Лизы. Скрещенные руки Изабеллы, сохранившиеся на рисунке из Лувра лишь частично, но реконструированные по копии из Крайстчерча (см. иллюстрацию 20), почти идентичны более знаменитым рукам: пальцы правой руки и их размещение на левом предплечье, опирающемся на плоскую поверхность (парапет на рисунке, подлокотник кресла в «Моне Лизе»). И в других деталях рисунка чувствуется сходство с «Моной Лизой». Волосы Изабеллы прописаны недостаточно тщательно, но их форма, то есть отсутствие свободы, говорит о том, что они, как и у Моны Лизы, покрыты тонкой вуалью. Бюст Изабеллы во многом напоминает Мону Лизу – вырез платья, намек на ложбинку между грудями, поворот левого плеча. Сходство налицо, несмотря на то что женщины изображены в совершенно разном положении: Изабелла смотрит налево, а голова Моны Лизы слегка повернута направо. Но если посмотреть на рисунок из Лувра с обратной стороны (см. иллюстрацию 21), то перед нами предстает призрак Моны Лизы.

«Мона Лиза» таит в себе много загадок, но одно можно сказать определенно: первые наброски к этому портрету были сделаны на рисунке Изабеллы д’Эсте и на картине, работа над которой началась в первые месяцы 1500 года, но так и не была завершена.

Краткое пребывание Леонардо в Венеции – первое, насколько нам известно, – имело интересные последствия. На измятом, исчерканном листе из Атлантического кодекса сохранился черновик сообщения «illustrissimi signori» венецианского сената относительно возможностей укрепления района реки Исонцо (в регионе Фриули, к северо-востоку от Венеции) на случай турецкого вторжения. Судя по всему, речь идет об официальном заказе. Посетил Фриули Леонардо, по-видимому, в начале марта до заседания сената, состоявшегося 13 марта. На заседании было решено направить во Фриули опытных «инженеров».[587] Складки бумаги говорят о том, что Леонардо носил его в кармане, выезжая за город. Набросок сангиной, озаглавленный «Ponte de Goritia» и «alta vilpagho», явно был сделан на реке Виппах в Гориции. В более поздней заметке относительно транспортировки артиллерийских орудий Леонардо пишет о том, что это нужно сделать «так, как я предлагал в Градиске, во Фриули».[588]

Леонардо пишет кратким, телеграфным стилем: «Я тщательно изучил состояние реки Исонцо…» Он записывает высоту подъема воды, разговаривает с местными жителями: «От сельских жителей я узнал, что…» Он печально замечает, что напор воды слишком велик, чтобы ему могли противостоять постройки, возведенные человеком. Некоторые рекомендации Леонардо были использованы на практике. На листе из Кодекса Арундела, где описан королевский дворец в Роморантене, Леонардо пишет: «Шлюзы должны быть передвижными, подобными тем, что я установил во Фриули».[589]

В Венеции Леонардо заинтересовался еще одной технической новинкой – печатью. В Венеции в те годы активно внедрялась новая технология – гравирование на медных пластинах. Контуры рисунка протравливали на листе меди едкой кислотой (aqua fortis, то есть «сильной водой»). Технология процесса находилась еще в разработке, но Леонардо, несомненно, понял кроющийся в новой технике потенциал и возможности размножения своих технических рисунков. В гравюрах на меди можно было достичь удивительной четкости линий, что было невозможно для традиционных гравюр на дереве. По-видимому, гравюры с чертежей «академии» были сделаны в Венеции как раз в годы пребывания там Леонардо. Шесть первых экземпляров сохранились в Амвросианской библиотеке в Милане. Новая технология привлекала Леонардо, и тем не менее его убеждение в превосходстве живописи над гравюрами, размноженными печатным способом, осталось непоколебимым. «Живопись не плодит бесконечного числа детей, как печатные книги. Она одна остается благородной, она одна дарует славу своему творцу и остается ценной и единственной и никогда не порождает детей, равных себе».[590]

О художественной деятельности Леонардо в Венеции мы почти ничего не знаем. По-видимому, он встречался с молодым венецианским живописцем Джорджио да Кастельфранко. Венецианцы называли его Зорзи, а мы сегодня знаем его под именем Джорджоне – «Большой Джорджо». Леонардо оказал глубокое воздействие на его работу. В таких картинах, как «Гроза» (1508), чувствуется чисто Леонардов цвет и свет, его sfumato, его драматизм. Короткое пребывание Леонардо в Венеции в 1500 году дало возможность художникам пообщаться и чему-то поучиться друг у друга.

В середине апреля 1500 года в Венецию поступили известия из Милана. В начале февраля в городе восстали сторонники Сфорца, а войска Асканио Сфорца и Галеаццо Сансеверино сумели войти в город. Но триумфальное возвращение Мавра было остановлено в Новаре. 10 апреля армия швейцарских наемников была разбита, а сам Лодовико захвачен, несмотря на то что он пытался скрыться, переодевшись слугой. 15 апреля французы вновь установили полный контроль над Миланом.

На внутренней стороне обложки Парижской записной книжки MS L Леонардо записывает изложение событий короткими, резкими предложениями, такими, какими он их слышал:

«Правитель замка захвачен в плен.

Биссонте (то есть Висконти) бежал, а затем его сын был убит.

Джан делла Роза лишился всех своих денег.

Боргонцо начал, затем передумал и бежал.

Герцог потерял свое государство, и свое имущество, и свою свободу, и ни одна из его работ не была завершена».

Некоторые комментаторы датируют эту запись сентябрем 1499 года – то есть временем первого вторжения французов. Но слова «герцог потерял… свою свободу» ясно указывают на захват Лодовико в Новаре. Плененный castellano – это французский правитель, в феврале сдавший замок миланцам. Когда 15 апреля в Милан вернулись французы, правитель был заключен в тюрьму. Джан делла Роза – это, скорее всего, астролог и врач Мавра Джованни да Розате, а Боргонцо – придворный Бергонцио Бота. Леонардо не упоминает о еще более драматичной судьбе своего друга, архитектора Джакомо Андреа. Андреа был заключен в тюрьму как сторонник Сфорца. Несмотря на заступничество видных граждан города, Джакомо Андреа был обезглавлен и четвертован во дворе замка 12 мая. Возможно, это еще не произошло на тот момент, когда Леонардо делал свои записи.

Мавр действительно потерял свободу. Его доставили во Францию, в замок города Лош в Турени. В заключении Сфорца провел восемь лет и умер, почти лишившись рассудка. Слова «ни одна из его работ не была завершена» говорят о переменчивости политической фортуны и о том, что знаменитый конь Сфорца так и не был отлит. Позднее Леонардо узнает о том, что глиняная модель коня была варварски уничтожена французскими лучниками, о чем написал историк Сабба Кастильоне. «Я помню, – напишет Кастильоне почти пятьдесят лет спустя, – и с печалью и гневом пишу об этом сейчас, как великолепная, гениальная работа была использована гасконскими лучниками в качестве мишени».[591]

Если Леонардо и собирался вернуться в Милан, то последние события окончательно убедили его в обратном. Пленение друзей, конфискация имущества, убийства – Милан был не лучшим местом для художника. В конце апреля Леонардо записывает известия из Милана, а 24 апреля он уже во Флоренции.

Снова во Флоренции

24 апреля 1500 года Леонардо снимает со своего счета в Санта-Мария-Нуова 50 флоринов. После восемнадцатилетнего отсутствия он снова во Флоренции.[592] Многое ему знакомо. Отцу Леонардо уже за семьдесят. Он по-прежнему работает нотариусом и по-прежнему живет на виа Гибеллина, неподалеку от бывшей боттеги Верроккьо. Отношения между отцом и сыном нормализовались. Леонардо уже не зависит от отца, а внебрачных сыновей у сера Пьеро хватает – одиннадцать человек, и младшему всего два года. Старые обиды ушли в прошлое, хотя особой близости между ними нет. Рассказал ли Леонардо отцу о последних днях Катерины? Захотел ли сер Пьеро узнать об этом?

Художественный мир Флоренции изменился – братья Поллайоло умерли, умер и Доменико Гирландайо. Но старый знакомец Леонардо, Лоренцо ди Креди, по-прежнему руководил мастерской, унаследованной им от Верроккьо, а на виа делла Порчеллана продолжал писать свои старомодные картины Боттичелли. На художественном небосклоне Флоренции взошла новая звезда, сын магистра из Капрезе, Микеланджело ди Лодовико Буонарротти. В 1500 году Микеланджело был в Риме. Ему исполнилось двадцать пять лет, и он заканчивал работу над своим первым скульптурным шедевром, «Пьета».

Однако закат – хотя и, как оказалось, временный – семейства Медичи пагубно сказался на флорентийской жизни. Наступили мрачные времена теократии Савонаролы, запылали костры «сожжения суеты», в которых погибли бесценные произведения искусства. Но священный огонь вскоре поглотил и самого Савонаролу: его повесили и сожгли на площади Синьории 23 мая 1498 года. Затем наступило время финансового кризиса. Несколько гильдий оказались на грани банкротства. Налоги росли, а неудачная война с Пизой, захваченной французами в 1494 году, окончательно истощила казну города.

Леонардо поселился в знакомых с юности, но разительным образом изменившихся местах. Наступало время неуверенности, новых начинаний. Флорентийцам Леонардо казался странным и причудливым. В начале 1501 года очевидец записал: «Жизнь Леонардо чрезвычайно беспорядочна и случайна (varia et indeterminate), и кажется, что он живет только сегодняшним днем».[593]

Несмотря на все странности, Леонардо вернулся во Флоренцию признанным мастером, знаменитым художником. «Тайная вечеря» стала его высшим достижением, конь Сфорца – величайшим провалом. Вазари пишет о том, что его приняли братья церкви Сантиссима Аннунциата:

«Вернувшись во Флоренцию, он узнал, что братья сервиты заказали Филиппино работу над образом главного алтаря церкви Нунциаты, на что Леонардо заявил, что охотно выполнит подобную работу. Тогда Филиппино, услыхав об этом и будучи человеком благородным, от этого дела отстранился, братья же, для того чтобы Леонардо это действительно написал, взяли его к себе в обитель, обеспечив содержанием и его, и всех его домашних».

Сантиссима Аннунциата, примыкавшая к скульптурному саду Медичи на Сан-Марко, была одной из самых богатых церквей Флоренции. Главная церковь ордена сервитов была построена во Флоренции в начале XIII века, а в 60-х годах XV века перестроена Микелоццо. Церковь пришлось перестроить, чтобы она могла вместить всех паломников, приходящих поклониться чудотворному образу Девы Марии. Финансировал это строительство отец Лоренцо, Пьеро Медичи. На табернакле, где хранится священный образ, осталась надпись: «Cost fior. 4 mila el marmo solo» (Один только мрамор стоил 4000 флоринов). Нотариусом монастыря был сер Пьеро да Винчи. Возможно, именно поэтому его сыну был оказан столь теплый прием.[594]

15 сентября 1500 года сервиты заказали для алтарного образа большую позолоченную раму. Работа была поручена архитектору и столяру Баччио д’Аньоло. Размеры рамы говорят о том, что картина должна была быть 5 локтей высотой и 3 локтя шириной, то есть гораздо больше, чем все картины, написанные Леонадо до этого момента.[595]

Вазари продолжает:

«И вот он тянул долгое время, так ни к чему и не приступая. В конце концов он сделал картон с изображением Богоматери, св. Анны и Христа, который не только привел в изумление всех художников, но когда он был окончен и стоял в его комнате, то в течение двух дней напролет мужчины и женщины, молодежь и старики приходили, как ходят на торжественные праздники, посмотреть на чудеса, сотворенные Леонардо и ошеломлявшие весь этот народ».

По этому описанию становится ясно, каким авторитетом пользовался в то время Леонардо. Завершение картона превратилось в настоящую театральную премьеру: обычно спокойные клуатры Сантиссимы Аннунциаты заполнили толпы любопытствующих.

Этот картон, к сожалению, утрачен. Знаменитый картон Берлингтон-Хаус, хранящийся в лондонской Национальной галерее, был написан несколькими годами позже и отличается от описанного Вазари по композиции. Сохранились и другие свидетельства людей, видевших картон Аннунциаты. Фра Пьетро Новеллара, викарий ордена кармелитов, записал в апреле 1501 года свои впечатления. Он описывает рисунок как «еще не законченный», поэтому его впечатления относятся к более раннему, чем описываемый Вазари, периоду. Новеллара пишет Изабелле д’Эсте о достижениях Леонардо:

«С того времени, как он приехал во Флоренцию, он сделал только один рисунок, на картоне. На нем изображен младенец Христос, в возрасте примерно одного года, почти вырывающийся из рук матери. Он держит ягненка и, кажется, тискает его. Мать почти поднялась с коленей святой Анны, чтобы удержать ребенка и отвлечь его от ягненка, символизирующего Страсти Христовы. Святая Анна поднимает что-то со своего сиденья. Кажется, что она хочет помешать дочери отвлекать ребенка от ягненка, что символизирует стремление Церкви не мешать Страстям идти своим чередом. Все фигуры написанны в натуральную величину, но картон не так велик, потому что все они сидят или склонились друг к другу, и каждая фигура частично закрывается другую с левой стороны. Этот рисунок еще не закончен».[596]

Картон, еще не законченный в апреле 1501 года, несомненно, является тем же самым, о котором пишет Вазари и который так поразил жителей Флоренции в законченном виде. Однако описание Вазари отличается от описания Новеллары:

«В лице Мадонны было явлено все то простое и прекрасное, что своей простотой и своей красотой и может придать ту прелесть, которой должно обладать изображение Богоматери, ибо Леонардо хотел показать скромность и смирение Девы, исполненной величайшего радостного удивления от созерцания красоты своего Сына, которого она с нежностью держит на коленях, а также и то, как она пречистым своим взором замечает совсем еще маленького св. Иоанна, резвящегося у ее ног с ягненком, не забывая при этом и легкую улыбку св. Анны, которая едва сдерживает свое ликование при виде своего земного потомства, ставшего Небесным».

Слова Вазари не совпадают ни с описанием Новеллары (упомянувшего о ягненке, но забывшего о святом Иоанне), ни с лондонским картоном (на котором есть святой Иоанн, но нет ягненка). Объяснение найти несложно, поскольку Вазари тут же замечает, что картон Аннунциаты «впоследствии ушел во Францию», давая тем самым понять, что он его не видел. Я подозреваю, что его описание картона (как и описание «Моны Лизы», идущее практически следом) сделано по рассказам современников. Таким образом, Новеллара является единственным надежным свидетелем того, как выглядел утраченный картон 1501 года.

Хотя описание Новеллары в деталях отличается от берлингтонского картона, оно во многом напоминает композицию законченной картины «Мадонна с младенцем и святой Анной», ныне хранящейся в Лувре. Картина датируется 1510 годом, поэтому утерянный картон Аннунциаты может считаться ее прототипом, а лондонский картон – промежуточным вариантом. Сохранились и более мелкие эскизы той же группы. Два из них, хранящиеся в Венецианской академии и частной коллекции в Женеве, могут относиться к картону Аннунциаты. Женевский рисунок снабжен весьма туманной аннотацией на оборотной стороне. Почерком XVI века на нем написано «Leonardo alla Nuntiata (то есть Аннунциата)».[597]

Сюжет картины, как всегда у Леонардо, покрыт тайной. Но Мадонну с матерью, святой Анной, Леонардо изображал не раз и возвращался к этой теме постоянно. Психолог обязательно обратил бы внимание на отсутствие отца во всех картинах с подобным сюжетом. Утраченный картон 1501 года, лондонский картон 1508 года, луврская картина 1510 года, небольшие эскизы, относящиеся к различным годам, – все это варианты одного и того же сюжета. Теперь такая работа становится для Леонардо нормой – долгая, медленная эволюция знаменитых шедевров: «Мона Лиза», «Леда», «Иоанн Креститель».

По словам Вазари, Леонардо «тянул долгое время, так ни к чему и не приступая», и лишь затем написал картон с изображением Мадонны и святой Анны. Можно предположить, что в это время он был занят какими-то другими делами.

Летом 1500 года Леонардо бродил по холмам к югу от Флоренции, набрасывая эскиз виллы или загородного дома флорентийского торговца Анджело дель Товалья. Это происходило в начале августа – отличное время для того, чтобы выбраться из города. 11 августа Леонардо отправляет сделанный им рисунок маркизу Мантуанскому, у которого он гостил несколькими месяцами раньше. Товалья был одним из агентов маркиза во Флоренции. Вилла стояла на холмах, чуть южнее города, и из ее окон открывался великолепный вид на долину Валь-д’Эма. Из письма, сопровождавшего рисунок, мы узнаем о том, что маркиз гостил здесь двумя годами раньше, а впоследствии захотел построить такой же дом в пригороде Мантуи.[598] Большой лист из Виндзорской коллекции, по-видимому, является ученической копией рисунка Леонардо. На нем изображен красивый дом с колоннадой, террасой и садом. Рисунок из Кодекса Арундела также не принадлежит руке Леонардо. Он изображает фрагмент лоджии и чуть отличается дизайном колонн.[599]

Рассматривая лоджию с виндзорского рисунка, можно заметить, что она открывается назад, закрываясь только низкой стеной на уровне подоконников окон первого этажа. Лоджия очень напоминает ту, где сидит Мона Лиза. Сходство проявляется и в низкой балюстраде позади женщины, и в двух еле заметных в боковых частях картины круглых основаниях, принадлежащих колоннам, выходящим за пределы картины (а может быть, они были написаны на утраченных частях картины). На эскизе Рафаэля для портрета Маддалены Дони, который, как считается, был написан по рисунку «Моны Лизы», мы видим ту же лоджию, прописанную более тщательно и отчетливо, хотя линия балюстрады по отношению к сидящей даме располагается выше, чем на картине Леонардо. Сложное и необычное обаяние картины заключается в двойной точке зрения. Ландшафт написан так, словно художник смотрит на него сверху. Женщина же расположена так, словно зритель стоит прямо перед ней. Подобно картону с портретом Изабеллы д’Эсте, виды Валь-д’Эма, обрамленные колоннами лоджии виллы Товальи, могут быть еще одним призраком будущей «Моны Лизы».

В то же время Леонардо дает инженерные консультации. Флорентийская церковь Сан-Сальваторе дель Оссерванца находилась в плачевном состоянии. Ее стены, по словам Леонардо, растрескались из-за оползня, произошедшего на холме, где она стояла. Рекомендации Леонардо сохранились в государственных архивах Флоренции: «Касательно С.-Сальваторе и требуемых работ Лионардо да Винчи сказал, что он составит план, который покажет проблемы здания во взаимосвязи с током воды, которая протекает между каменными плитами к тому месту, где стоит кирпичная фабрика, и… где плита была повреждена, там, по его словам, и кроется дефект».[600] Решение обновить дренажную систему и систему водяных каналов – как и рекомендовал Леонардо – было принято 22 марта 1501 года.

В начале 1501 года Леонардо совершил короткую поездку в Рим. Насколько нам известно, это был его первый визит в Вечный город. Леонардо не забыл обиды двадцатилетней давности, когда его не пригласили расписывать Сикстинскую капеллу. Все, что мы знаем об этой поездке, умещается на одном листе из Атлантического кодекса, где сохранилась запись «а roma attivoli vecchio casa dadriano», а ниже помещается строчка, датированная 10 марта 1501 года, об обмене денег. Запись сделана дрожащей рукой, что позволяет предположить, что Леонардо писал в повозке или верхом.[601] Судя по всему, Леонардо был в Риме в начале 1501 года и посетил развалины виллы Адриана в Тиволи. На том же листе сохранился эскиз круглой крепости на берегу реки и большого моста. Судя по всему, это изображение замка Святого Ангела. В марте 1501 года в Тиволи были обнаружены несколько фрагментов античных скульптур – «Музы», ныне хранящиеся в мадридском музее Прадо. Леонардо мог видеть эти фрагменты. Он, несомненно, встречался с Браманте, который приступил к своему великому, так и оставшемуся незаконченным проекту перестройки собора Святого Петра. Леонардо собрал воедино эскизы античных зданий и скульптур в ныне утраченную книжку, которую видел неизвестный миланский художник, скопировавший несколько рисунков и снабдивший изображение Морского театра виллы Адриана словами: «Это храм, который был в книжке маэстро Леонардо, которую тот вел в Риме».[602]

Мантуя, Венеция, Флоренция, Рим – новый век Леонардо начал в пути.

Настойчивая маркиза

Вернувшись во Флоренцию после краткого пребывания в Риме, Леонардо возвращается в Сантиссиму Аннунциату. В начале апреля 1501 года он встречается с видным священнослужителем фра Пьетро Новелларой, викарием ордена кармелитов, который передает ему просьбу от Изабеллы д’Эсте. Роль посланца Изабеллы, исполненная Новелларой, позволяет нам понять обстоятельства жизни и настроение Леонардо в первые месяцы пребывания во Флоренции. Любопытная история открывается нам в трех письмах, которые переводятся в этой книге впервые.[603]

От Изабеллы д’Эсте – фра Пьетро Новелларе, Мантуя, 29 марта 1501

Достопочтенный.

Если Леонардо Флорентиец, художник, будет обнаружен во Флоренции, мы умоляем вас выяснить, в каких он обстоятельствах и занят ли он какой-нибудь работой, как я слышала, и что это за работа, и думаете ли вы, что он задержится там на некоторое время. Вы, ваше преподобие, могли бы поговорить с ним, как вы умеете, и выяснить, не согласится ли он принять определенное вознаграждение за то, чтобы написать картину для нашей студии; если он захочет сделать это, мы предоставляем ему выбор и сюжета картины, и сроков ее написания. Если же вы найдете его несговорчивым, то можете по крайней мере попытаться убедить его написать мне маленький образ Мадонны в том мучительно-нежном стиле, каковой является его природным даром. Не могли бы вы попросить его быть добрым и послать мне другой эскиз моего портрета, написанного им, поскольку его светлость, наш консорт, забрал тот, что он оставил здесь. Если все это будет сделано, я буду очень благодарна вам и самому Леонардо за то, что он сделает для меня…

От фра Пьетро Новеллары – Изабелле д’Эсте, 3 апреля 1501

Прославленная и премилостивейшая дама.

Я только что получил письмо вашей светлости и приступлю к исполнению ваших просьб со всей возможной скоростью и почтением, но из того, что я знаю, жизнь Леонардо чрезвычайно беспорядочна и случайна и кажется, что он живет только сегодняшним днем. С того времени, как он приехал во Флоренцию, он сделал только один рисунок, на картоне… [Далее следует описание картона «Мадонна с младенцем и святой Анной», приведенное в предыдущей главе. ] Он не занимается ничем другим, хотя два его помощника делают копии, а он время от времени поправляет их. Большую часть времени он посвящает геометрии и не имеет желания прикасаться к кисти. Я пишу это только для того, чтобы ваша светлость знала, что я получил ее письмо. Я сделаю все, о чем вы просите, и сообщу обо всем вашей светлости как можно быстрее.

От фра Пьетро Новеллары – Изабелле д’Эсте, 14 апреля 1501

Прославленная и премилостивейшая дама.

На Страстной неделе я выяснил намерения Леонардо-художника посредством его ученика Салаи и некоторых других, близких ему. Чтобы прояснить его намерения, они привели его ко мне в Святую среду [7 апреля]. Вкратце можно сказать, что его математические эксперименты настолько отвлекли его от живописи, что он не прикасается к кисти. Я передал ему пожелания вашей светлости и обнаружил, что он вполне готов выполнить их в память о той доброте, с какой вы отнеслись к нему в Мантуе. Мы говорили свободно и пришли к такому заключению – что если он сможет освободиться от обязательств перед его величеством королем Франции, не оскорбив его, а он надеется выяснить все не дольше чем за месяц, то сможет раньше служить вашей светлости, чем любому другому человеку на земле. В любом случае, как только он закончит небольшую картину, которую он пишет для некоего Робертета, фаворита короля Франции, он немедленно закончит портрет и вышлет его вашей светлости. Я дал ему два подарка, чтобы ободрить его (dui boni sollicitadori). Небольшая картина, над которой он работает, – это образ Мадонны, которая сидит, словно собираясь прясть, и Христа, поставившего ступни на корзину с шерстью и схватившего веретено. Христос внимательно смотрит на четыре спицы, образующие крест, и, словно не в силах оторваться от этого креста, он улыбается и крепко сжимает веретено, не желая отдавать его матери, которая все же хочет отобрать его у него. Это все, что я смог узнать у него. Вчера я произнес проповедь. Пусть Господь устроит, чтобы она принесла плоды столь же изобильные, сколь были ее слушатели.

Судя по этим письмам, Леонардо был знаменитостью, но весьма неуловимой знаменитостью. Встречу с ним устраивал Салаи, словно он был его личным секретарем. Викария встретили вежливо, но уклончиво. Леонардо «привели» к нему, они пришли к «заключению», но когда Новеллара сел писать письмо ее светлости, то обнаружил, что плоды этой встречи оказались не слишком изобильными: «Это все, что я смог узнать у него».

Мы узнаем также о тех обстоятельствах, в каких находился в тот момент Леонардо: он питал отвращение к живописи и «не прикасался к кисти»; большую часть времени он проводил за математическими и геометрическими исследованиями, в чем сказывалось влияние Луки Пачьоли (Пачьоли вскоре после этого приедет во Флоренцию). И мы вновь убеждаемся в том, что Леонардо сотрудничал с французами, возможно, еще до отъезда из Милана. Он говорит о своих «обязательствах» перед королем Людовиком. Мы не можем с точностью сказать, что это были за обязательства – возможно, всего лишь картина, которую описывает Новеллара. Леонардо писал ее для «фаворита» короля, Флоримонда Робертета.[604] Возможно, Новеллара несколько преувеличивает занятость Леонардо: ему не хочется создавать у маркизы впечатление, что Леонардо грубо отклонил ее авансы.

Мадонна с веретенами, или Мадонна с мотовилом (вариант Рефорда). Леонардо да Винчи с помощниками, 1501–1504

«Небольшая картина», над которой Леонардо работал в начале 1501 года, – это «Мадонна с веретенами». Картина известна в нескольких вариантах, два из которых, хранящиеся в частных коллекциях, частично написаны самим мастером. Эти картины известны под названиями вариантов Рефорда и Бакклоха. Впрочем, первая из них уже не находится в коллекции Рефорда в Монреале, а перешла в частную коллекцию в Нью-Йорке. Вторая же более не украшает лестницу загородного замка Драмланриг герцога Бакклоха, поскольку в августе 2003 года была украдена двумя злоумышленниками, проникшими в замок под видом туристов.[605] Видеозапись показывает, что картину вынесли под плащом одного из мужчин, а затем преступники скрылись на белой машине. Примерно так же в 1911 году из Лувра была похищена «Мона Лиза», Винченцо Перуджа вынес картину из музея под своей рабочей одеждой. Кражи очень схожи между собой. Перуджа хранил «Мону Лизу» в ящике под печью в течение двух лет. Можно говорить не о краже, а о похищении.

Описание картины, сделанное Новелларой, очень точное, но обращает на себя внимание «корзина с шерстью» под ногами младенца. Такой корзины нет ни на одном из известных вариантов. Рентгеновские исследования и съемка в инфракрасных лучах не показали никаких следов подобной корзины. Однако во время исследования картины Рефорда было сделано интересное открытие. Слева от головы Мадонны[606] было обнаружено любопытное здание с плоской крышей и дверью или узким окном на фасаде, написанное в некотором отдалении от нее. И снова мы вспоминаем о «Моне Лизе», поскольку задние планы обеих картин весьма сходны. На обеих мы видим длинный арочный мост, перекинутый через реку (см. иллюстрацию 22). Считается, что Леонардо изобразил мост Понте Буриано, находящийся близ Ареццо, где художник путешествовал и делал эскизы летом 1502 года.[607]

Иконография веретена принадлежит исключительно Леонардо, хотя этот предмет входил в список символов будущих страданий, ожидающих Христа. На ранних картинах Леонардо использовал другие символы, чаще всего цветы. Вспомните красную гвоздику на мюнхенской «Мадонне с младенцем» или крестоцветную белую горчицу на «Мадонне Бенуа». Леонардо делает свою картину пророческой, придавая изображаемой сцене особый драматизм. Младенец всегда тянется к миниатюрному кресту, к краю картины, к неизбежному будущему. Рука матери стремится защитить младенца, но застывает, словно в трансе, подчинившись высшей воле. Изображение фигур безукоризненно: это первая многофигурная картина Леонардо с момента завершения «Тайной вечери» – а ведь прошло уже четыре года. Поражает точное и продуманное изображение жестов персонажей – moti mentale. Из всех подписанных Леонардо работ эта более всего «Леонардова» по чувствам и духу. Удлиненная рука Мадонны напоминает «Мадонну в скалах», но она протянута уже не в жесте благословения. Лицо тоже изменилось: бледная, тоненькая девушка из зачарованной пещеры стала более плотной, широколицей, более земной. Невинность ушла.

Письмо фра Пьетро Новеллары – Изабелле д’Эсте. 14 апреля 1501

В июле маркиза вновь напомнила о своих предложениях. Она пишет личное письмо Леонардо, которое, к сожалению, не сохранилось. Письмо художнику доставил еще один посредник, некий Манфредо де Манфреди, который 31 июля 1501 года докладывал Изабелле:

«Я вручил письмо, недавно присланное вашей светлостью, лично в руки Леонардо Флорентийцу. Я дал ему понять, что, если он захочет ответить, я смогу передать его письма вашей светлости и это избавит его от расходов; он прочел ваше письмо и сказал, что сделает это, но, не получив от него никаких известий, я наконец послал к нему одного из своих людей, чтобы узнать, что он намерен делать. Он прислал ответ, что в данный момент он не расположен посылать ответ вашей светлости, но что я должен сообщить вам, что он уже начал работать над картиной, которую хотела от него получить ваша светлость. Вот вкратце и все, что я смог узнать от упомянутого Леонардо».[608]

Остается только пожалеть несчастного Манфредо, который разрывался между настойчивой маркизой и уклончивым, неуловимым Леонардо. Картина, «которую хотела от него получить» ее светлость, могла быть либо ее портретом, либо картиной для ее studiolo, о которой она писала Новелларе. Манфредо заверяет маркизу в том, что Леонардо «начал работать» над картиной. Если речь идет о портрете, подобные слова не могли удовлетворить Изабеллу – ведь она отлично знала, что работа началась более года назад. Есть что-то удивительное в уклончивости Леонардо, в его нежелании плясать под дудку богатых заказчиков. В данный момент он не нуждается. У него есть хороший заказ в церкви Аннунциаты, щедрые братья покрывают «все его расходы». У него есть заказ, а возможно, и перспективы новых заказов от французских придворных. Ему хочется заняться любимым делом, а сейчас более всего его привлекает математика и геометрия с их «высшей определенностью». Не забывает он о механике и технологии. Эскизы и заметки медленно, но верно заполняют страницы Мадридских кодексов. Не оставляет Леонардо и мечты о полете – о путешествии «от одного элемента к другому». Стремление подняться над земной суетой всегда живет в его душе.

19 ноября 1501 года он снимает еще 50 флоринов со своего счета в Санта-Мария-Нуова.[609] В мае 1502 года, получив очередную просьбу от Изабеллы, он осматривает и оценивает античные вазы, ранее принадлежавшие семейству Медичи. «Я показал их Леонардо Винчи, художнику, – записывает один из агентов Изабеллы, Франческо Малатеста, 12 мая. – Он похвалил все, но особенно хрустальную, поскольку она вырезана из одного куска и отличается невероятной чистотой… и Леонардо сказал, что никогда не видел ничего прекраснее».[610] Вот в таких повседневных заботах – визитах в банк и посещении лавки антиквара – Леонардо встретил важный день своей жизни. 15 апреля 1502 года ему исполнилось пятьдесят лет.

Борджиа

Оценка ваз Медичи, о которой Франческо Малатеста пишет в мае 1502 года, была последним задокументированным действием Леонардо во Флоренции в том году. В начале лета Леонардо снова пускается в путь. У него появляется новый заказчик: Чезаре Борджиа, незаконнорожденный сын папы Александра VI, прославившийся невероятной безжалостностью и хитростью. Чезаре был идеальной моделью для Макиавеллиевого «Государя». Семейство Борджиа было окружено слухами об убийствах, оргиях, инцесте. Младшая сестра Чезаре, Лукреция Борджиа, пользовалась особенно плохой репутацией. Что-то из слухов было правдой, что-то – просто слухами. Подобно Мавру, но еще в большей мере Борджиа был покровителем не для слабонервных. Фрейд полагал, что Леонардо тянуло к сильным мужчинам в силу того, что в детстве он был лишен отцовской заботы.

Борджиа происходили из Испании. Когда-то их фамилия произносилась как Борха. Чезаре на всю жизнь сохранил любовь к бою быков. В 1492 году кардинал Родриго Борха занял папский престол, приняв имя Александр VI, шестидесятилетний папа не отказывал себе в радостях жизни и был фанатично предан своим незаконнорожденным детям, делая все для их продвижения. На портрете Александра VI работы Пинтуриккьо мы видим лысого, круглолицего мужчину в роскошном одеянии, стоящего на коленях перед образом Мадонны. Гвиччардини говорил о нем: «Он гораздо более жесток и более удачлив, чем любой папа до него… В нем воплотились все грехи плоти и духа».[611] Флорентиец Гвиччардини не мог быть нейтральным, но его суждения подтверждаются словами других современников папы.

Чезаре был сыном Родриго от его римской любовницы Джованны, или Ваноццы, Каттанеи. Он родился в 1476 году. Лукреция родилась от той же матери четырьмя годами позже. В возрасте семнадцати лет Чезаре стал кардиналом, однако те, кто бывал в его дворце в районе Трастевере, находили жилище молодого кардинала более чем светским:

«Он был готов отправиться на охоту, одет в светскую одежду и отлично вооружен… Он разумен и обаятелен и ведет себя, как настоящий князь. Он жив и весел и любит общество. Этот кардинал никогда не испытывал склонности к монашеству, но его должность приносила ему более 16 тысяч дукатов в год».[612]

В 1497 году младший брат Чезаре, Джованни, был найден в Тибре с перерезанным горлом. Это было первое из многочисленных убийств, приписываемых Чезаре. Говорили, что Чезаре завидовал светской власти брата (Джованни был герцогом Гандии), тогда как ему досталась только церковная должность. В 1498 году он «сбросил пурпур», чтобы стать капитан-генералом церкви, то есть командующим папскими войсками. Чезаре отправился во Францию, чтобы заключить союз между папой и новым королем, Людовиком XII. В 1499 году он женился на двоюродной сестре Людовика, Шарлотте д’Альбре, и получил титул герцога Валентино. От этого титула произошло и итальянское прозвище Чезаре – Иль Валентино, как его звали все современники. В том же году Чезаре возглавил эскадрон во французской армии, вторгшейся в Италию, и вошел в Милан вместе с Людовиком. Судя по всему, именно тогда Леонардо с ним и познакомился. Чезаре было двадцать три года. Он был высоким, властным, с пронзительными синими глазами. Блестящий воин, безжалостный вельможа. Его девизом было выражение «Aut Caesar aut nullus» – «Или Цезарь, или никто».

План Борджиа, который Людовик обещал поддержать, заключался в завоевании Романьи – обширного региона к северу от Рима. Номинально Романья подчинялась папе, но на деле здесь властвовали независимые князья и священники. В течение нескольких месяцев при военной поддержке со стороны французского короля Борджиа установил полный контроль над Центральной Италией, сумев создать настоящее королевство из разрозненных княжеств. К концу 1500 года он правил Имолой, Форли, Пезаро, Римини и Чезеной. Весной 1501 года ему покорилась Фаэнца. Тем самым Чезаре перекрыл торговый путь из Флоренции к Адриатике и стал представлять угрозу для самого города. Республика вступила в переговоры, в результате которых Борджиа был «нанят» кондотьером за чудовищно огромное жалованье – 30 тысяч дукатов в год. Борджиа продолжал двигаться вперед, на Тирренское побережье, где присоединил к своим владениям порт Пьомбино.

На время в Италии воцарилось спокойствие, но в начале лета 1502 года пришли ужасные известия. 4 июня город Ареццо неожиданно восстал против власти Флорентийской республики и перешел под правление Борджиа. Через пару недель после стремительной атаки Чезаре захватил Урбино, изгнав из города своего бывшего союзника Гвидобальдо да Монтефельтро. К Борджиа в Урбино был послан флорентийский посол, Франческо Содерини, епископ Вольтерры. Епископа сопровождал светский помощник, которому было слегка за тридцать. Этим помощником был Никколо Макиавелли.

В депеше от 26 июня Макиавелли сообщал о встрече посланцев с Борджиа.[613] Мрак сгустился, двери дворца были заперты и охранялись вооруженными гвардейцами. Герцог пребывал в дурном настроении и хотел точно выяснить намерения Флоренции. «Я знаю, что ваш город плохо относится ко мне, считая меня убийцей, – сказал он. – Если вы отказываете мне в дружбе, то узнаете, каково это быть моим врагом». Послы пробормотали положенные фразы и попросили вывести войска из Ареццо. Напряженность нарастала. Депеша Макиавелли заканчивалась такими словами:

«Этот герцог настолько предприимчив, что для него нет ничего невозможного. Стремясь к славе и новым владениям, он не дает себе отдыха, не ведает усталости и не признает опасностей. Он приезжает в одно место прежде, чем успеешь услыхать про его отъезд из другого; он пользуется расположением солдат и сумел собрать вокруг себя лучших людей Италии; кроме того, ему постоянно везет. Все это вместе делает его победоносным и страшным».

Макиавелли вернулся во Флоренцию в конце июня. Вслед за послами пришло известие о том, что «страшный» герцог взял Камерино и направляется к Болонье.

Вот в такое время Леонардо поступил на службу Чезаре Борджиа летом 1502 года. Борджиа не числился врагом Флоренции, но в качестве нового соседа он был очень опасен и непредсказуем. Флорентийцы не смогли бы противостоять его атаке, но французы, встревоженные укреплением влияния нового барона, поднявшегося отчасти благодаря их поддержке, пообещали Флоренции денег и солдат. Впрочем, на французскую помощь рассчитывать не следовало. Единственной надежной тактикой в подобной ситуации могла быть дипломатическая игра. Необходимо было установить контакт с Чезаре и «узнать его как следует. Мы не знаем, каким образом Леонардо оказался на службе у Борджиа, но вполне возможно, что его услуги были предложены герцогу Содерини и Макиавелли. Для Борджиа, который «привлекал на свою сторону лучших людей Италии», подобное предложение было очень интересно. Леонардо был опытным военным инженером. А Флоренция получала пару глаз и ушей – «своего человека» при дворе Иль Валентино.[614]

Проследить путь Леонардо можно по записной книжке, которую он вел тем летом. Это Парижская книжка MS L. Впрочем, о точности дат говорить не приходится. На первой странице мы видим подробный список того, что потребуется в дороге и при новом дворе, – компасы, перевязь для меча, подметки для ботинок, легкая шляпа, «плавательный пояс» и кожаная куртка. Также «книжка белой бумаги для рисования» и немного угля. Другой список ныне находится в Кодексе Арундела, но составлен он был, по всей видимости, в то же самое время. Лист начинается словами: «Где Валентино?» (Вспомните замечание Макиавелли о стремительности Борджиа: он оказывался в одном месте прежде, чем там получали известия о его выходе из другого.) В этом списке мы встречаем интересный предмет, «sostenacolo delli ochiali», то есть либо оправу для очков, либо опору для какого-то оптического прибора, позволяющего составлять карты и наблюдать. (Если речь идет об очках, то можно предположить, что с возрастом у Леонардо стало портиться зрение.) В списке также упоминаются некоторые знатные флорентийцы, в том числе дипломат Франческо Пандольфини, из чего можно сделать вывод о том, что поступление на службу Борджиа носило полуофициальный характер.[615]

В конце июля 1502 года Леонардо оказывается в Урбино, но путь его весьма причудлив. Он посещает все уголки разбросанной империи Борджиа. Его путешествие можно назвать исследовательской поездкой. Сначала путь его лежал в Пьомбино, самое недавнее приобретение Борджиа. Сегодня туристы проезжают этот город транзитом, спеша на паром, который доставляет их на остров Эльба. В своих записных книжках Леонардо подробно описал фортификационные укрепления города и состояние порта. В заметке о движении волн мы читаем «fatta al mare di Piombino». Леонардо зарисовывает береговую линию в районе Популонии, что позволяет предположить, что он двигался по прибрежной дороге от Ливорно.[616] Из Пьомбино Леонардо направляется в глубь материка на восток, к мятежному Ареццо, где встречается с главным союзником Борджиа, Вителлоццо Вителли. Затем его дорога идет к предгорьям Апеннин, где Леонардо собирает топографические сведения, которые позднее будут использованы в составленных им картах региона. Леонардо почти наверняка должен был видеть элегантный пятиарочный мост над рекой Арно в Буриано и великолепные, весьма живописные скалы долины Арно от Латерины до Пиан-ди-Ско. Многие считают, что на заднем плане «Мадонны с веретенами» и «Моны Лизы» изображен именно этот мост и эти скалы.[617] Визуальные параллели очень сильны. Присутствует и совпадение временного диапазона. Однако горы мы видим и на более ранних картинах Леонардо (даже на «Мадонне с гвоздикой», 1474). Скорее всего, пейзажи заднего плана являются составными, включающими в себя и реальные, и воображаемые ландшафты.

На портрете сангиной, как считается, изображен Чезаре Борджиа

Никколо Макиавелли. Портрет работы Санти ди Тито. Палаццо Веккьо

В Урбино, в огромном медового цвета дворце Монтефельтро Леонардо встречается с харизматическим герцогом. Прошло почти три года с момента их первой встречи в Милане. Эти годы неизбежно должны были оставить печать на их лицах. В записной книжке Леонардо зарисовывает дворцовую лестницу и обращает внимание на интересную голубятню.[618] Сдержанность Леонардо приводит исследователей в исступление. Нам хочется знать все о месяцах, проведенных при дворе Борджиа, а Леонардо пишет о них так мало… Кроме одной фразы «Где Валентино?», мы находим только одно упоминание о Борджиа (Леонардо называет его «Боргез»): «Боргез дал мне Архимеда епископа Падуанского, и Вителлоццо в Борго-ди-сан-Сеполькро».[619] Эти рукописи были военным трофеем. Рисунок сангиной, изображающий бородатого мужчину с тяжелыми веками, скорее всего, является портретом Борджиа.

Вместе им суждено было пробыть недолго. В конце июля Борджиа отправился на север в Милан, чтобы укрепить дружеские отношения с Людовиком XII. Возможно, Леонардо надеялся поехать вместе с ним, но это ему не удалось. Вместо этого, несомненно подчиняясь определенным приказам, он отправляется в короткую поездку по восточным территориям империи Борджиа. Расписание поездки можно восстановить по ряду коротких датированных заметок:

30 июля – «голубятня в Урбино».

1 августа – «в библиотеке в Пезаро».

8 августа – «составить гармонии из различных струй воды, как ты видел в фонтане в Римини в восьмой день августа».

10 августа – «на празднике святого Лаврентия в Чезене».

15 августа – «в день святой Марии в середине августа в Чезене».[620]

В столице Романьи, Чезене, Леонардо сделал особенно много записей. Городок был весьма живописен, а традиции и обычаи – интересны. Зарисовка окна сопровождается надписью: «Окно в Чезене: а для рамы, сделанной из льна, b для окна, сделанного из дерева, скругление в верхней части – это квадрат круга». Там же он зарисовывает крюк с двумя корзинами винограда: «Так переносят виноград в Чезене». Острым глазом художника Леонардо замечает, что работники, роющие рвы, группируются пирамидами.[621] Обращает внимание художник и на систему связи: «Пастухи в Романье у подножия Апеннин делают большие полости в горах в виде рога и на одной стороне помещают рожок; этот маленький рожок образует одно целое со сделанной ранее полостью, а потому производит очень громкое звучание».[622] Местность в Романье плоская. Леонардо записывает свои мысли о том, что здесь можно было бы устроить ветряные мельницы, которыми в Италии до сих пор не пользовались. Он критикует устройство местных повозок с двумя маленькими колесами впереди и двумя большими позади: это «очень неблагоприятно для их момента, поскольку слишком большой вес приходится на передние колеса». И после всех своих наблюдений Леонардо приходит к неутешительному выводу: Романья – это «capo d’ogni grossezza d’ingegno», то есть «главное вместилище всей глупости».[623] Тон записи весьма нетипичен для Леонардо – настроение у него не из лучших.

18 августа 1502 года создается весьма колоритный документ – паспорт Леонардо. Составлен он был в Павии, где Борджиа находился при французском дворе:

«Его Священного Величества короля Франции герцог Валентине и Романьи, владетель Пьомбино, гонфалоньер святой Римской церкви и верховный капитан – всем нашим местоблюстителям, кастеланам, капитанам, кондукторам, солдатам и остальным, кто в нашем подчинении. Этой грамотой предлагаю и предписываю, чтобы нашему превосходнейшему и любимейшему главному инженеру и архитектору Леонардо да Винчи, которому дано поручение изучить местность, города и крепости и все другое, что он найдет нужным, предоставлен был всюду свободный проезд без пошлины и дружественное разрешение исследовать, что он пожелает».[624]

Документ дает Леонардо возможность путешествовать по землям Борджиа за счет своего покровителя – судя по всему, расходы Салаи и Томмазо также были включены в эту сумму. Паспорт заканчивался словами: «Также велю предоставить ему проекты других инженеров, чтобы их исправлять. Во избежание нашего гнева никто не будет ему препятствовать». Этот документ Леонардо должен был предъявлять на всех заставах при возникновении каких-либо подозрений на его счет. Новое государство Борджиа должно было себя защищать от многочисленных врагов.

Запасшись серьезным документом, Леонардо занимается фортификационными работами в Чезене и Порто-Чезенатико на Адриатическом море. Набросок порта и канала датируется 6 сентября 1502 года 9 часами утра.[625] Затем Борджиа возвращается из Милана, и военная кампания начинается снова. Запись в Атлантическом кодексе говорит о том, что Леонардо присутствовал при взятии Фоссомброне 11 октября. Интересный анекдот из книги Луки Пачьоли De viribus quantitatis дает нам представление о жизни Леонардо при войсках Борджиа:

«Однажды Чезаре Валентино, герцог Романьи и правитель Пьомбино, оказался с армией у реки, ширина которой составляла 24 шага, и не нашел ни моста, ни какого материала для того, чтобы сделать мост, за исключением груды бревен, длина каждого из которых составляла всего 16 шагов. И из этого дерева, не используя ни гвоздей, ни веревок, ни каких иных конструкций, его достойный инженер построил мост, достаточно крепкий, чтобы вся армия смогла переправиться по нему».[626]

Измерения были округлены для того, чтобы сделать загадку более понятной с математической точки зрения, но история рассказана вполне реальная. «Достойным инженером» Борджиа был не кто иной, как Леонардо, который и рассказал Пачьоли эту историю. С Пачьоли Леонардо встретился во Флоренции в 1503 году.

В целом обстановка складывалась весьма напряженно. Леонардо путешествует между оккупированными городами, крепостями и замками. Он проводит в пути много времени, осматривает укрепления и гарнизоны. Больше всего времени он уделяет физической технической работе: измерениям, записи течений, обследованию крепостей. Несколько месяцев он в дороге, вооруженный квадрантом, очками и записными книжками. Он наверняка ощущает тоску по комфортной городской жизни, какую он вел последние двадцать лет. Так многое было тогда начато, и столь немногое завершено… Можно вспомнить, что сам Леонардо советовал художнику «покинуть свое городское жилище, оставить родных и друзей и идти в поля через горы и долины… испытывая излишний жар солнца». Но в то же время можно предположить, что, служа Борджиа, Леонардо испытывал двойственные чувства в отношении своего покровителя. Своей работой он способствовал разрушению и насилию, распространяемому Чезаре с помощью своего «любимого» военного инженера. Война – «самый жестокий вид безумия», как однажды записал Леонардо.[627] В 1502 году он столкнулся с реальными ужасами войны впервые. Короткие заметки в его записных книжках, маленькие фрагменты, завершенные сами по себе, – голубятня, фонтан, корзины с виноградом, – все это записано словно для того, чтобы просто напомнить себе: «Я все еще жив».

Осень в Имоле

Лето близилось к концу. Иль Валентино со своим двором остановился в Имоле, небольшом укрепленном городке на древней римской дороге между Болоньей и Римини. Здесь он собирался проводить зиму. Если крепость можно будет сделать неприступной, то Имола станет его постоянной резиденцией. В бумагах Леонардо сохранился наземный план крепости и ряд измерений: глубина рва – 12 метров, толщина стен – 4,5 метра. Жизненно важные сведения в мире Борджиа![628]

В Имолу утром 7 октября 1502 года прибыл Никколо Макиавелли, вновь отправленный послом к опасному герцогу. Худощавый, мрачного вида мужчина с сухой улыбкой, Макиавелли, которого друзья прозвали Иль Маккья, от итальянского слова macchia, что означает «пятно» или «клякса», еще не был знаменит. Он только начинал карьеру писателя, но точность и справедливость его суждений уже высоко ценились во флорентийском обществе. Ему было тридцать три года, он был хорошо образован, обладал отличными связями, но испытывал недостаток средств. Возвышение Макиавелли приходится на период падения Медичи и воцарения Савонаролы. С 1498 года он занимает важный, но не самый почетный пост секретаря второй канцелярии с жалованьем в 128 золотых флоринов. Чиновники канцелярии были гражданскими лицами, назначаемыми Синьорией для обеспечения политической и дипломатической стабильности, поскольку выборные чиновники сменяли друг друга на своих постах. Макиавелли всегда находился за сценой. Он писал речи, выполнял деликатные поручения, разрешал политические конфликты. Особенно хорошо Макиавелли проявил себя на переговорах с Людовиком XII в 1500 году, когда пытался добиться французской поддержки в войне с Пизой. Результаты этой шестимесячной дипломатической миссии нашли свое отражение в книге «Государь».[629]

При дворе Иль Валентино Макиавелли провел три месяца. Его депеши из Имолы наполнены жалобами и стенаниями. Он не сразу согласился на эту миссию, отлично понимая, что она будет опасной, неудобной и наверняка безрезультатной. Герцог был человеком действия. Он считал, что разговоры ничего не стоят, а Макиавелли мог предложить ему только разговоры. Макиавелли был послом Флоренции, но не имел полномочий подписывать какие-либо договоры. Его просьбы остались втуне. Синьория отправила Макиавелли в Имолу, рассчитывая выяснить планы герцога. Юная жена Никколо, Мариэтта, на которой он женился год назад, страдала от отсутствия мужа.

Когда Макиавелли прибыл в Имолу, поступили известия о вооруженном восстании в землях Борджиа, возглавляемом капитанами его же собственной армии. Среди восставших был и Вителлоццо Вителли, в свое время поднявший бунт в Ареццо, а также герцог Урбинский. Борджиа высмеял военный совет восставших, собравшийся в Маджионе, назвав его «конгрессом неудачников». Чезаре со свойственным ему красноречием, столь высоко оцененным Макиавелли, заявил: «Земля горит под их ногами, и, чтобы залить ее, им потребуется воды больше, чем они в состоянии накачать».[630] 11 октября Борджиа нанес ответный удар, захватив крепость Фоссомброне, где восставшие были схвачены несколькими днями раньше. Леонардо, будучи военным инженером герцога, почти наверняка принимал участие в боевых действиях. В описании крепостей в Атлантическом кодексе он пишет: «Смотри, чтобы пути отступления не вели прямо во внутреннюю крепость, иначе командир будет захвачен, как это произошло в Фоссомброне».[631]

Имола сыграла важную роль в истории. Крепость этого города на открытых всем ветрам равнинах Романьи связана с тремя великими именами эпохи Ренессанса. Похоже, что Макиавелли и Леонардо находились в дружеских отношениях. В следующем году они будут вместе заниматься рядом проектов во Флоренции. Макиавелли ценил инженерные и художественные способности Леонардо. Об их общении в Имоле нам почти ничего не известно. Имя Леонардо ни разу не упоминается в депешах Макиавелли. Возможно, тому есть простое объяснение: Макиавелли знал, что его депеши будут перехвачены и прочитаны еще до того, как они покинут Имолу, и не хотел компрометировать Леонардо, выполнявшего деликатное поручение Флоренции при дворе Чезаре. Впрочем, возможно и то, что Леонардо находился в Имоле инкогнито. 1 ноября Макиавелли пишет о том, что он разговаривал с секретарем Борджиа, неким Агобито, и тот потвердил, что говорил «с другим, кто располагает всеми секретами повелителя». А 8 ноября Никколо разговаривал с неизвестным «другом», чей анализ намерений Чезаре «заслуживает внимания». Вполне возможно, что в обоих случаях неизвестным источником информации был Леонардо.[632]

Карта Имолы, 1502

От пребывания Леонардо в центре политической жизни своего времени нам осталась великолепная карта Имолы, выполненная им. Детально проработанная и тщательно раскрашенная, она вполне заслуживает названия «самой точной и прекрасной карты своего времени». Сохранился лист с черновыми набросками этой карты. Лист этот много раз складывали, на нем делали пометки прямо в поле. Скорее всего, Леонардо бродил по улицам Имолы, держа этот лист в руках.[633]

Карты Леонардо – явный результат многочисленных поездок 1502 года. Сохранилась великолепная карта долины Валь-ди-Кьяна.[634] Центральная часть карты, от Ареццо до Кьюзи, во многом совпадает с современной картой той же местности. Дальше от центра измерения становятся более гипотетическими. (Длинное озеро в центре, Даго-ди-Кьяна, исчезло, поскольку было осушено.) На листе с картой сохранились остатки печатного воска на краях. Воск использовался для закрепления листа на стене или доске. Названия деревень и рек написаны обычно, слева направо, что говорит о том, что карта предназначалась для демонстрации. Возможно, Леонардо рисовал карту для Борджиа, хотя также возможно и то, что он работал над ней двумя годами позже, разрабатывая планы устройства каналов на реке Арно. Черновой вариант карты, хранящийся в Виндзорской коллекции, показывает только центральную часть. Все расстояния между городами даны приблизительно. Расстояния неоднократно перечеркнуты, поскольку Леонардо оперировал ими, составляя окончательный вариант карты. На другом листе изображены дороги и реки в районе Кастильон и Монтеккьо. Некоторые измерения даны в локтях. Судя по всему, они были сделаны самим Леонардо.[635]

Карта крупного масштаба, ориентированная так же, как и карта долины Валь-ди-Кьяна (север находится слева), показывает речную систему Центральной Италии. На ней мы видим также Средиземноморское побережье от Чивитавеккьа до Ла-Специа (примерно 170 миль) и Адриатическое побережье в районе Римини. Судя по всему, Леонардо пользовался рукописной картой 1470 года, хранившейся в библиотеке Урбино, но затем переработал ее, сделав более достоверной.[636] Леонардо мог видеть урбинскую карту в конце июля 1502 года. Отсюда можно сделать вывод о том, что карты действительно были созданы для Борджиа, а некоторые из них составлены в Имоле.

Макиавелли заболел. 22 ноября он написал из Имолы: «Мое тело находится в ужасном состоянии после сильной лихорадки, охватившей меня два дня назад». 6 декабря он еще раз просит, чтобы его отозвали, «чтобы избавить правительство от лишних расходов, а меня от этого неудобства, поскольку в течение последних двенадцати дней я чувствовал себя очень больным, и если все так и продолжится, то, боюсь, меня отправят обратно в корзине».[637]

Борджиа вступил в переговоры с восставшими, создав у них иллюзию примирения. 26 декабря Макиавелли мрачно пишет из Чезены: «Этим утром мессер Риммино был найден лежащим на площади и разрубленным на две части; он до сих пор лежит там, чтобы все имели возможность видеть его». Рядом с телом валялся окровавленный нож и деревянная колода, используемая мясниками для разрубания туш животных. Риммино, или Рамиро де Лорка, не был бунтовщиком. Однако суровость его правления сделала его весьма непопулярным. «Причины его смерти пока неясны, – добавляет Макиавелли, – за исключением того, что это была прихоть князя, который показывает нам, что он может возносить и низвергать людей в соответствии с их заслугами».

Утром 31 декабря Борджиа вошел в Синигаллию. Здесь он встретился с главарями восставших: Вителлоццо Вителли, Оливеротто да Фермо, братьями Орсини. Но эта встреча была ловушкой. Бунтовщиков схватили и связали. Их солдаты, стоявшие лагерем за городскими стенами, были обезоружены. Тем вечером Макиавелли отправляет во Флоренцию следующую депешу: «Захват города продолжается, хотя сейчас уже 23 часа. Я очень обеспокоен. Я не знаю, смогу ли отправить это письмо, ибо некому его доставить». А дальше о восставших: «По моему мнению, они не доживут до завтрашнего утра». Макиавелли не ошибся. Вителлоццо и Оливеротто были задушены той же ночью. Братья Орсини прожили еще две недели и были задушены в Кастель-дель-Пьеве.[638] Присутствовал ли Леонардо в Чезене и Синигаллии, где его покровитель творил правосудие с помощью мясницкого ножа и удавки? Вполне возможно.

В первую неделю 1503 года Иль Валентино захватил Перуджу и Сиену. Короткая запись в записной книжке Леонардо говорит о том, что он был со своим покровителем в Сиене. Он восхищается огромным колоколом 10 локтей в диаметре и напоминает себе о том, что нужно запомнить, «как его двигали и как был закреплен его язык».[639] И снова заметки Леонардо очень уклончивы и неясны. Он предпочитает не писать о неприятном. 20 января во время осады Сиены Макиавелли радостно принимает нового флорентийского посла, Якопо Сальвати, прощается с Иль Валентино и Леонардо и возвращается во Флоренцию, убежденный в том, что видел представителя нового поколения политических лидеров – решительного, откровенного, безжалостного и не обремененного рамками морали и религии. Десятью годами позже он напишет о Борджиа в своей книге «Государь»:

«Обозревая действия герцога, я не нахожу, в чем можно было бы его упрекнуть; более того, мне представляется, что он может послужить образцом всем тем, кому доставляет власть милость судьбы или чужое оружие. Ибо, имея великий замысел и высокую цель, он не мог действовать иначе».[640]

В феврале 1503 года Борджиа возвращается в Рим, чтобы повидаться с отцом. Александр VI был тяжело болен. Леонардо мог поехать вместе с ним, но даже в этом случае пребывание в Риме было очень коротким, поскольку уже в начале марта он возвращается во Флоренцию.[641] Решение уйти от Борджиа – если, конечно, оно было собственным – оказалось мудрым. Удача отвернулась от Чезаре. 18 августа 1503 года папа Александр VI умер, а с ним окончилось и счастье его сына. Новый папа, Юлий II, отказался признать его титул герцога Романьи и потребовал возвращения своих владений. Затем последовали аресты и бегство, мятеж против власти папы в Неаполе… В 1507 году Чезаре Борджиа умер в Испании. Ему было около тридцати лет.

Письмо султану

В 1952 году в государствнных архивах музея Топкапи в Стамбуле был обнаружен интереснейший документ.[642] В верхней части листа элегантным турецким шрифтом было написано, что это «копия письма, которое неверный по имени Лионардо прислал из Генуи». Если документ подлинный, то мы имеем дело с турецким переводом письма, в котором Леонардо предлагал свои услуги султану Баязету (или Баязиду) II. В нижней части листа копиист приписал: «Это письмо было написано 3 июля», но не указал год. Почти с уверенностью можно утверждать, что подобное письмо могло быть написано только в 1503 году, а следовательно, во Флоренции. После работы у Борджиа Леонардо был полон интересных технических идей. (То, что копиист счел письмо присланным из Генуи, говорит лишь о том, что его доставил генуэзский корабль.)

Письмо начинается почти так же, как знаменитый меморандум, адресованный Мавру двадцатью годами раньше. Леонардо снова расписывает свой технический опыт: «Я, покорный ваш слуга… построю мельницу, которая не требует воды, но приводится в действие одним только ветром» и «Господь… позволил мне открыть способ откачивания воды из кораблей без веревок или тросов, но с помощью самодействующей гидравлической машины». Но все это только затравка, поскольку главное предложение еще впереди. Леонардо предлагает спроектировать и построить мост через залив Золотой Рог.

«Я, покорный ваш слуга, слышал, что вы имеете намерение соорудить мост из Галаты в Стамбул, но что вы не соорудили его из-за отсутствия знающего мастера. Я, покорный ваш слуга, знаю, как это сделать. Я бы поднял его на высоту дома, чтобы никто не мог пройти над ним, потому что он настолько высок… Я сделаю его так, что корабль сможет пройти под ним, даже не спуская парусов… Я сделал проект моста таким образом, чтобы при желании можно было пройти к Анатолийскому побережью… Молю Бога, чтобы вы поверили этим словам и знали, что этот ваш слуга всегда к вашим услугам».

Служа Борджиа в 1502–1503 годах, Леонардо делает много записей в Парижской книжке MS L. Здесь мы находим массу эскизов, связанных с этим проектом, хотя все они отличаются от описания, приведенного в письме. На рисунке изображена красивая структура с опорами в виде ласточкина хвоста. Леонардо описывает его следующим образом: «Мост из Перы в Константинополь («gostantinopoli») шириною 40 локтей, высотою от воды 70 локтей, длиною 600 локтей, то есть 400 над морем и 200 на суше; он образует сам собою свои устои».[643] Расчеты весьма обоснованны: ширина залива Золотой Рог составляет примерно 250 метров, так что «400 локтей над морем» будет вполне достаточно. Предлагаемая длина моста (600 локтей – 370 метров) сделала бы его самым длинным на то время.

Возможно, идея моста появилась у Леонардо во время его краткого пребывания в Риме в феврале 1503 года. В предыдущем году в Рим к папе Александру приезжал посол от султана Баязета. Вполне возможно, что они говорили о желании султана найти итальянского инженера, способного построить мост через залив Золотой Рог. В те времена существовала только временная понтонная переправа. Вазари пишет о том, что данным проектом интересовался и молодой Микеланджело, который «собирался, как говорят, уехать при содействии каких-то монахов-францисканцев в Константинополь на службу к Турку, которому желательно было использовать его при строительстве моста из Константинополя в Перу». Вазари пишет о том, что подобные мысли посещали Микеланджело в период его разногласий с папой Юлием II в 1504 году. Ту же историю мы читаем в книге Асканио Кондиви «Жизнь Микеланджело» (1553).[644]

Посетив Рим в 1503 году в составе свиты Чезаре Борджиа, Леонардо вполне мог узнать о заинтересованности султана, набросать эскиз моста в записной книжке, а затем направить султану собственное письмо с предложением услуг. Считается, что проект моста был создан на основе моста Алидози в Кастель-дель-Рио, на полпути из Имолы во Флоренцию.[645] Строительство моста началось в 1499 году. Судя по всему, в тот момент, когда Леонардо мог видеть его во время своих топографических изысканий осенью 1502 года, работы по строительству еще велись.

Эскиз моста в Константинополе (сверху) и воплощение идеи Леонардо в Ласе норвежским художником Вебьорном Сэндом (внизу)

Подобно парашюту Леонардо, сохранившемуся на небольшом листке, датированном 1485 годом, и испытанному в воздухе спустя более пятисот лет, мост по указаниям Леонардо был построен в 2001 году, но на 1500 миль севернее того места, где предполагал разместить его сам художник. 31 октября 2001 года состоялось торжественное открытие моста в Аасе, в 20 милях южнее Осло. Мост был построен норвежским художником Вебьорном Сэндом из сосны, тикового дерева и нержавеющей стали. Мост обошелся правительству Норвегии примерно в миллион фунтов стерлингов. Над автомобильным мостом перекинут еще и пешеходный.