Дом Цепей Эриксон Стивен
Он увидел, как внезапно изменилось выражение ее лица. Она заговорила резким тоном: — Вернись в свой мир, Л'орик. Замкнут иной круг — ужасно замкнут. — Она вынула руку из воды.
Л'орик задохнулся.
Рука была покрыта кровью.
Глаза резко открылись. Он вновь на коленях в своем шатре. Наступила ночь, звуки снаружи стали тихими, мирными — город усаживается за ужин. Но он знал: произошло нечто страшное. Он замер, посылая чувства вовне. Его власть — так ослабленная, такая хрупкая… — Боги подлые! — шепнул он. Круговорот насилия, излучающий боль узел — маленькая фигурка ползет, извиваясь, ее одежды в крови… крадется сквозь тьму…
Л'орик вскочил на ноги. Голова кружилась от тоски.
Он уже был снаружи, он бежал.
Л'орик нашел ее след, мокрую полосу среди пыли и песка за руинами, в окаменелом лесу. Она ползет, понял он инстинктивно, к сделанной Тоблакаем священной поляне.
Но там не найти убежища. Очередное капище ложных богов. А Тоблакай ушел, чтобы скрестить клинки с судьбой.
Но она лишилась здравого рассудка. Она лишь боль, стреляющая вовне, разжигающая инстинкт бегства. Она ползет, как всякая умирающая тварь.
Он увидел ее на краю прогалины, крошечную, изодранную, мучительно передвигающуюся вперед.
Л'орик подошел, положил ладонь на затылок, в потные волосы. Она отпрянула с визгом, вцепившись ногтями в руку. — Фелисин! Его нет! Это я, Л'орик. Со мной ты в безопасности. Теперь…
Но она попыталась сбежать.
— Я призову Ша'ик…
— Нет, — завизжала она, сжавшись на песке. — Нет! Он ей нужен! Еще нужен! — Слова слетали с разбитых губ смазанными, но все же понятными.
Л'орик опустился на колени, пораженный немым ужасом. Значит, не просто раненая зверушка. Разум достаточно ясный, чтобы взвешивать, рассчитывать, отстраняться… — Она узнает, милая — тут ничего не поделаешь.
— Нет! Нет, если ты поможешь. Помоги, Л'орик. Только ты, даже не Геборик! Он захочет убить Бидитала, а этого нельзя!
— Геборик? Я сам хочу убить Бидитала!
— Ты не должен. Не надо. У него сила…
Он заметил, что это слово вызвало в ней спазм.
Л'орик колебался. — У меня есть целебные мази, эликсиры… но тебе придется прятаться несколько дней.
— Здесь, в храме Тоблакая. Здесь, Л'орик.
— Я принесу воды. И палатку.
— Да!
Пылавший в нем гнев сжался в раскаленное добела ядро. Он пытался контролировать его, взывая к разуму, но мешали сомнения, что это правильно. Произошло… чудовищное. Должен быть ответ. Придется найти ответ.
«Но самое чудовищное», вдруг подумал он с содроганием, «что все мы знали о риске. Знали, что он хочет ее. И ничего не делали».
Геборик неподвижно лежал в темноте. Он ощущал, будто хочет есть, пить — но очень отстраненно. Чай дхен» бара в такой дозе помогает забыть о нуждах внешнего мира. Он это уже понял.
Разум плавал в бурлящем море, и плавание длилось целую вечность. Он ждал, всё ещё ждал. Ша'ик желает знать истину. Она её узнает. Тогда он покончит со всем, уйдет от неё.
Наверное, покончит и с жизнью.
И быть по сему. Он прожил гораздо больше, чем рассчитывал, и дополнительные недели и месяцы оказались не стоящими усилий. Он приговорил к смерти своего бога, и теперь, когда он вылезет из плоти и костей, Фенер не встретит его на пороге. Похоже, и Худа ему не встретить…
Вряд ли его пробудила именно эта мысль — он выпил гораздо больше чая, чем осмеливался раньше, он пил его обжигающе-горячим, когда действие наиболее выражено. И вот он плывет в темном море, кожу гладит теплая жидкость, покрывая руки и ноги, брызгая в лицо.
Нефритовый гигант ждет, ждет его душу и то, что осталось от смертной плоти. Давно уже лишился он дара сверхъестественных видений; тайны, проходившие лишь перед его очами — тайны истории, древности — давно уже пропали. Он стар. Он слеп.
Воды сомкнулись над лицом.
Он почувствовал, что тонет — тонет в море звезд, кружащих во тьме, но необычайно ярких и резких. Где-то в неизмеримой дали виднелись более темные сферы, сгрудившиеся у блистающих звезд. Понимание ударило словно молот. Звезды подобны Солнцу. Каждая звезда. Любая звезда. А эти сферы — миры, королевства, каждое новое, но идентичное другим.
Бездна вовсе не так пуста, как он привык считать. Но… где же обитают боги? Эти миры — садки? Или садки — просто проходы, их соединяющие?
В поле его зрения появился новый объект. Он приближался. Мерцающий, мутно-зеленый, плотный и странно искривленный. Тело, будто пойманное в момент изгибания. Обнаженное, крутящееся вокруг самого себя… звездный свет проносится по лицу, как капли дождя.
За ним другое, сломанное — нога и рука отрезаны, но сопровождают его в тихом, покорном полете сквозь пустоту.
И еще одно.
Первый гигант пролетел, кувыркаясь, мимо Геборика; ему почудилось, будто можно протянуть руку и провести по гладкой поверхности — но он понимал, что в действительности фигура находится очень далеко. Показалось лицо — слишком совершенное для человека; глаза открыты, выражение малопонятное, хотя Геборик подумал, что оно означает покорность судьбе.
Теперь их были десятки. Все появлялись из одной точки в чернильных глубинах. У каждого своя поза. Некоторые разрушены, представляют собой лишь груды обломков; некоторые совсем целы. Армия, выплывающая из черноты.
Но безоружная. Тела нагие, лишенные признаков пола. Совершенство черт — пропорции, идеальные лица — подсказывало бывшему жрецу, что эти гиганты никогда не были живыми. Они конструкции, статуи, хотя ни одна не походит на другую.
Он озадаченно следил за их полетом. Потом ему пришло в голову, что можно повернуться и поглядеть, не пропадают ли они в другой неизмеримо далекой точке, не лежит ли он на берегу нефритовой реки.
Движение не потребовало усилий.
Он развернулся кругом, увидел…
… и закричал.
Крик не породил звука.
Громадная — невообразимо громадная — окаймленная красным рана протянулась через черноту; по краям вырывались языки пламени. Сквозь рану проносились щупальца ураганов хаоса.
Гиганты спускались в ее пасть. Один за другим. Чтобы исчезнуть. Понимание озарило разум.
«Через это в мир был притянут Увечный Бог. Через это… этот ужасный разрез. А гиганты… следуют за ним. Как армия за командиром.
Или армия преследующая».
Неужели все гиганты появляются в его мире? Это казалось невозможным. Тогда они находились бы везде, их неизбежно видели бы все. Нет, рана слишком велика — гиганты, исчезая в ней, становятся крошечными искрами. Рана, способная поглотить тысячи миров. Десятки, сотни тысяч.
Может быть, всё это — галлюцинация, порождение вызванной чаем лихорадки?
Но такая почти мучительная ясность, такое жестоко странное видение… он верил в его истинность. Возможно, это та часть истины, которую может воспринять мозг, сформировать разум — статуи и раны, бури и потопы, вечное море звезд и миров…
Миг концентрации — и он снова плыл лицом к бесконечному шествию.
Затем двинулся к ближайшему гиганту.
От него остался лишь торс, оторванные ноги и руки вращались сзади. Масса проносилась мимо — слишком громадная, слишком быстро. Внезапная паника охватила Геборика; он мог глядеть внутрь тела, словно внутри был мир, по величине сравнимый с его родным миром. Очевидность была ужасной, устрашающей.
Фигуры. Тела, как у него. Люди, тысячи и тысячи. Они пойманы статуей. Пойманы… кричат, лица искажены страхом.
Множество лиц, наплывающих на него. Открытые в безмолвном вопле рты — крики предупреждения, голода, страха? — он не мог знать. Если они действительно кричат, звуки не доносятся наружу.
Геборик добавил к ним собственный безмолвный вопль и повелел себе сдвинуться с пути статуи. Ему показалось, что теперь все ясно: это пленники, погруженные в камень, запертые в непостижимой муке.
Он оказался сзади, отброшенный волной крутящегося тела. Он кружился и кружился… пока взгляд не уловил движение впереди.
Рука.
Палец, будто нацелившийся его раздавить.
Он заорал, когда палец коснулся…
Контакта не было, но чернота ушла, и море стало изумрудным. Холодным как смерть.
Геборик обнаружил себя в скопище воющих, дергающихся фигур.
Звук оглушал. Некуда двигаться — тела сдавили со всех сторон. Он не мог дышать.
Еще один пленник.
Голоса вонзались под кости черепа. Слишком много, на языках, которые он не мог узнать и тем более понять. Звуки молотили его, словно волны на штормовом пляже, взлетали и опадали… ритм ускорялся, зелень запятнали проблески красного. Повернуть голову он не мог, но и так понимал: пропасть готова поглотить их.
Тут ниточка слов дошла до его слуха, и он понял смысл сказанного.
— Ты пришел оттуда. Что мы найдем, Безрукий? Что лежит за провалом?
Второй голос прозвучал громко и надменно: — Что за бог владеет твоими руками, старик? Скажи мне! Даже их призраки пропали — кто держит тебя за руки? Скажи мне!
— Богов нет, — бросил третий, женский голос.
— Это по-твоему! — злобно зашипел еще кто-то. — В твоем жалком, пустом, презренном мире!
— Боги рождены верой, а вера мертва. Мы убили ее великой мудростью. Ты слишком примитивен…
— Убить богов нетрудно. Самое лёгкое убийство… И это не мера мудрости. Даже не мера цивилизованности. Воистину равнодушие, с которым наносятся смертельные удары, само рождено невежеством.
— Или забывчивостью. В конце концов, важны не боги, а возможность выйти из себя, увидеть себя со стороны, обретая добродетель…
— Склониться перед Порядком? Слепой глупец…
— Порядок? Я говорю о сострадании…
— Чудесно! Давай выйди из себя, Леандрис! Нет, есть идея получше. Выйди из этого…
— Кесса, на такое способен только наш гость. И лучше бы ему поспешить.
Геборик извернулся, пытаясь бросить взгляд на свою руку, на обрубок. На кисть, которой здесь нет. «Ее взял бог. Я был слеп… это нефритовый гигант сделал меня слепым…»
Он дернул головой; крики толпы внезапно стали оглушительными, помрачающими разум. Красное сияние накатило…
Кто-то потянул за руки. Еще и еще раз.
Темнота.
Геборик открыл глаза. Увидел бесцветный полог над головой. Воздух был холоден.
Его стон казался не принадлежащим человеческому существу. Геборик скорчился под одеялами, свился клубком. Тело сотрясала дрожь.
«Бог. Бог взял меня. Но какой бог?»
Стояла ночь. Может, еще звон до рассвета. Лагерь был тихим, разве что вдалеке заунывно плакали степные волки.
Вскоре Геборик зашевелился. Кизяки в очаге прогорели. Ламп в палатке не было. Он медленно сел, отбросив одеяла. С недоумением уставился на руки.
Они остались призрачными, но отатарал исчез. Сила нефрита по-прежнему глухо пульсировала. По ее зелени проходили непонятные черные мазки. Тусклые — почти что жидкие — полосы покрыли тыльные стороны кистей, продолжались и выше, до локтей.
Его татуировки изменились.
Он мог видеть в непроглядной тьме. Видеть неестественно четко — каждая деталь ясна, будто снаружи и при свете дня.
Голова дернулась, когда он расслышал звук. Всего лишь ризана, приземлившаяся на крышу легко, как опавший лист. Ризана? На крыше палатки?
Живот внезапно подвело голодом.
Геборик снова опустил взор на татуировки. «Я обрел нового бога. Хотя не искал. И я знаю, кто он. И что он».
Его переполнила горечь. «Нужен был Дестриант, Трич? Ты просто… захватил меня. Украл у меня мою жизнь. Да, это была весьма жалкая жизнь — но моя! Так ты подбираешь себе рекрутов, последователей? Слуг? Ради Бездны, Трич — тебе нужно лучше понимать смертных».
Голод стал слабее. Ну, он и дары получил. Своего рода обмен. Он уже не слеп. Более того, он может слышать сопенье людей, спящих в соседних палатках и юртах.
И где-то там, в неподвижном воздухе… запах насилия… Очень далеко. Недавно в ночи пролита кровь. Наверное, ссора местных жителей. Ему придется учиться фильтровать сигналы внезапно усиленных органов чувств.
Геборик глухо проворчал: — Ладно, Трич. Кажется, нам обоим есть чему поучиться. Но сначала… я поем. И попью.
Он вскочил с матраца движением необыкновенно текучим. Не сразу Геборик осознал отсутствие болей, щелчков, зуда в еще недавно скрюченных страданием суставах.
Слишком сильно хотелось ему набить брюхо.
Забыты тайны нефритовых гигантов, множества запертых внутри них душ, рваной раны в Бездне.
Забыт и отдаленный, окрашенный кровью трепет насилия…
Усиление одних чувств лишает других. Оставляя его в блаженном неведении о новообретенной одержимости. Две давно известных истины на время исчезли из поля его понимания.
Никогда подарки не делаются без задней мысли.
А природа всегда ищет равновесия. Но равновесие — не просто слово. Не только в физическом мире отыскивается оно. И теперь случилось более мрачное восстановление баланса между прошлым и будущим.
Глаза Фелисин Младшей раскрылись. Она спала, а проснувшись, поняла: боль никуда не делась, и ужас сделанного им остался в ней, хотя рассудок стал необычайно холодным.
Она лежала лицом на песке. Вблизи скользнула змея. Фелисин поняла, что же ее разбудило: еще змеи, они скользят по телу. Десятки и десятки.
Поляна Тоблакая. Она вспомнила. Она приползла сюда. И Л'орик ее нашел, чтобы уйти за водой и лекарствами. За палаткой. Однако он еще не вернулся.
Кроме тихого шуршания гадин, поляна была безмолвна. В таком лесу не качаются ветви. Нет листьев, чтобы шептать на ветру, легком и прохладном. Она села, и заболели покрытые сухой кровью порезы на теле. Резкая боль пронизала низ живота, там, где он срезал плоть между ног. Какое жжение!
— Я подарю народу этот ритуал, дитя, когда стану Верховным Жрецом Вихря. Все девы познают его в созданном мною мире. Боль пройдет. Все ощущения исчезнут. Ты не будешь чувствовать ничего, ибо наслаждение не принадлежит миру смертных. Наслаждение — самый темный путь, он ведет к потере контроля. А нам этого не нужно. Ни среди мужчин, ни среди женщин. Теперь присоединись к остальным, которых я уже переделал…
Подошли две такие девушки, неся инструменты лекаря. Они бормотали ободрения и слова приветствия. Снова и снова, благочестивым тоном, говорили они о благах ран. Умеренность. Верность. Потеря влечений, ослабление желаний. Все это хорошо, сказали они. Страсти — проклятие мира. Не страсти ли погубили ее мать, не они ли стали причиной сиротства? Жажда наслаждения украла мать Фелисин… лишила понимания материнского долга…
Фелисин склонилась и сплюнула в песок. Но вкус их слов остался на языке. Не удивительно, что мужчины могут так думать и так делать… Но женщины… да, это вынести особенно горько.
«Но они ошиблись. Пошли по неверной тропе. Мама бросила меня, но не ради объятий какого-то любовника. Нет, ее обнял Худ.
Бидитал станет Верховным Жрецом? Дурак. Ша'ик найдет для него место в храме — наверно, только для черепа. Возможно, чаша, чтобы мочиться. И время это вскоре придет».
Но… уже слишком запоздало. Бидитал каждую ночь забирает дев в свою армию. Создает армию, легион раненых и лишенных. Они с готовностью поделятся потерей удовольствий. Они ведь люди, а в природе людей превращать потерю в добродетель. Так с этим можно жить, так это можно оправдать.
Ее привлекло тусклое мерцание. Фелисин подняла голову. Вырезанные в камне лица светились. Сочились серым колдовским светом. За каждым было… присутствие. Боги Тоблакая. — Привет, о сломанная. — Голос казался скрежетом двух кусков известняка. — Меня зовут Берок. Мщение окружило тебя, и его сила разбудила нас. Мы не обижаемся, если нас зовут, дитя.
— Вы боги Тоблакая, — прошептала она. — Вам нет дела до меня. И я не хочу вас. Уйди, Берок. И вы, остальные, убирайтесь.
— Мы облегчим твою боль. Я беру тебя под особую… заботу. Хочешь мести? Тогда ты ее получишь. Тот, что ранил тебя, желает присвоить силу пустынной богини. Он узурпирует целый фрагмент садка, сделав личным кошмаром. О, дитя, ты можешь сейчас думать иначе, но твои раны не важны. Опасность — в амбициях Бидитала. В его сердце нужно вонзить нож. Ты будешь рада, став этим ножом?
Она промолчала. Невозможно было сказать, в каком из резных лиц — Берок, так что они озирала одно за другим. Взгляд на двух высеченных из камня Тоблакаев показал, что они не светятся, оставшись серыми и безжизненными в предрассветной тьме.
— Служи нам, — бормотал Берок, — и мы послужим тебе. Дай ответ скорее — кто-то идет.
Она заметила качающийся фонарь на тропе. Л'орик? — Сейчас? — спросила она богов. — И как вы послужите мне?
— Мы обеспечим, чтобы смерть Бидитала соответствовала его преступлениям и случилась… вовремя.
— И что значит быть ножом?
— Дитя, — спокойно сказал бог, — ты уже нож.
Глава 14
Теблоры давно заслужили репутацию детоубийц, смертных демонов, палачей беззащитных, незаслуженного жителями Нати проклятия. Чем скорее Теблоры исчезнут из горных твердынь, тем скорее начнет пропадать память о них. Пока Теблоры не станут сказкой, пригодной пугать детей, мы будем видеть свою цель благой и особо важной.
Священный поход 1147 г, Окос Корбурн
Волки прыгнули сквозь как бы сам собой светившийся туман, тяжелые головы повернулись в его сторону, глаза сверкнули. Словно он стал лосем, беспомощно увязшим в глубоком снегу. Громадные звери спокойно трусили по бокам, зловещие и полные свойственного хищникам терпения.
Хотя вряд ли звери этих гор охотились прежде на воина-Теблора. Карса не ожидал встретить снега, особенно сейчас, когда путь завел его на южное «плечо» неровного хребта. К счастью, ему не придется пробираться через перевалы. Справа, всего в двух лигах, он еще видел охряные пески низины, отлично понимая, что там солнце яростно печет — то же самое солнце, что глядит на него, став смутным шаром холодного огня.
Снег доходил до щиколоток, замедляя ровный шаг. Волки как-то умели бегать по твердому насту, лишь иногда проваливаясь лапами. Обволокший охотников и добычу туман был на деле мелкими кристаллами снега, испускающими яркий, ослепительный свет.
Ему рассказывали, что где-то к западу горы кончатся. Справа будет море, а впереди и слева узкая гряда холмов. Через холмы, на юг — там будет город. Лато Ревэ. Теблор не имел желания его посещать, хотя придется делать обход. Чем скорее цивилизованные земли останутся позади, тем лучше. Но до этого момента остаются переправы через две реки, недели пути отсюда дотуда.
Он одиноко бежал вдоль склона, но отчетливо ощущал двоих спутников. Не более чем призраки, или, скорее, отделившиеся части его самости. Скептик Байрот Гилд. Уверенный в себе Делюм Торд. Грани его души, позволяющие упорствовать в диалоге сомнения. Возможно, это всего лишь самооправдания. Если бы не ранящие края комментариев Байрота. Карса иной раз снова ощущал себя рабом, сгибающимся под бесчисленными ударами кнута. Идея, что он сам это придумал, слишком нелепа.
«Не совсем нелепа, Воевода, если ты уделишь хоть миг исследованию своих мыслей».
«Не сейчас, Байрот Гилд», ответил Карса. «Я совсем выдохся».
«Высота, Карса Орлонг», донесся голос Делюма Торда. «Хотя ты не ощущаешь, с каждым шагом на запад ты идешь вниз. Скоро снега останутся за спиной. Рараку была внутренним морем, но это море гнездилось в лоне высоких гор. Пока что весь твой путь, Воевода, был спуском».
Карса уделил этой мысли лишь хмыканье. Он не ощущал никакого спуска, хотя горизонты здесь играют и обманывают. Пустыня и горы лгут всегда: он давно это усвоил.
«Когда снег окончится», пробормотал Байрот Гилд, «волки нападут».
«Знаю. Теперь тихо — я вижу впереди голый камень». Как и преследователи. Их было не меньше дюжины, более высоких, нежели волки родных земель Карсы, в мехах бурых, серых и пятнисто-белых. Теблор увидел, как четыре твари помчались вперед — по двое с каждой стороны — стремясь к полосе чистого камня.
Карса с рычанием высвободил деревянный меч. Холод сделал руки чуть онемевшими. Имей западная часть Священной Пустыни хоть какие-то источники воды, он не полез бы на такие высоты; но слишком поздно пенять на свое решение.
Хриплое дыхание волков было слышно по сторонам и сзади от него.
«Они ищут надежной опоры, Воевода. Как ты сам.
Берегись трех, что сзади — они нападут первыми, скорее всего прежде чем тебе останется пара шагов до чистого места».
Карса оскалился, слыша бесполезный совет Байрота. Он отлично знал, что и как сделают звери.
Внезапный топот лап, снег летит в воздух — все волки пробежали мимо удивленного Карсы. Царапая когтями обнаженный камень, разбрызгивая озерца растекшейся под лучами солнца воды, твари вставали перед Теблором в полукруг.
Он замедлил шаги, поднял оружие. Даже Байрот Гилд молчал — нет сомнения, столь же удивленный, как он сам.
Хриплый, одышливый голос раздался в разуме Карсы: — Мы славно повеселились, Тоблакай. Ты бежал без остановки три ночи и почти четыре дня. Сказать, что мы поражены, было бы трагическим преуменьшением. Никогда мы не встречали подобного. Видишь, как раздуваются наши бока? Ты нас утомил. А поглядел бы на себя: дышишь глубоко, глаза покраснели, но стоишь твердо, ни ноги не подведут, ни руки с этим странным мечом. Ты причинишь нам вред, воин?
Карса покачал головой. Язык малазанский… — Значит, ты вроде Солтейкена. Но вас много, не один. Значит… Д'айверс? Я убил Солтейкена — шкура на плечах вас должна убедить. Атакуйте, если хотите, и я убью всех. Такой мантии сами боги позавидуют.
— Мы уже не хотим тебя убивать, воин. Нет, мы спешили передать тебе совет.
— Какой совет?
— Ты идешь по следу.
Карса пошевелил плечами. — Двое, оба тяжелые, хотя один выше другого. Идут бок о бок.
— Бок о бок, да. И что это тебе говорит?
— Ни один не ведет.
— Опасность едет на твоих плечах, Тоблакай. Сам твой вид устрашает, вот почему мы не хотим драться. Силы спорят за твою душу. Слишком многие. Слишком опасные. Но слушай совет: если ты схватишься с одним из странников… весь мир пожалеет. Весь мир, воин.
Карса снова шевельнул плечами: — Я сейчас ни с кем не хочу сражаться, Д'айверс. Хотя если меня вынудят… не я буду отвечать за возможные сожаления мира. Ну, хватит слов. Уйди с пути, или я убью всех.
Волки медлили. — Скажи им, что Рилландарас пытался тебя переубедить. Прежде чем ты сделаешь последнее в жизни, то, что уничтожит мир.
На его глазах волки развернулись и побежали вниз.
«Ты действительно вырос, Карса Орлонг. Что будешь делать?»
Карса оскалился, возвращая меч за одетое в мех плечо: — Делать, Байрот Гилд? Ну, разумеется, я встречусь с этими ужасными путниками.
В этот раз Байрот не стал смеяться.
Струи талой воды текли по трещинам камня, под мокасинами Карсы. Впереди лежал спуск между беспорядочно расставленных плоских холмов, вершины которых были покрыты льдом и снегом. Хотя полуденное солнце ярко сияло в безоблачном небе, извитые проходы между месами оставались в глубокой тени.
Однако снега под ногами уже не было, да и воздухе ощущалась новая теплота. Казалось, вниз ведет лишь один путь, и его вполне можно было назвать рекой. Не находя следов, Теблор вынужден был верить, что двое незнакомцев избрали эту же дорогу.
Он шагал медленнее, ноги налились тяжестью. Он не показал волкам Д'айверса всю меру своего утомления, но эта опасность миновала. Карса готов был упасть — вряд ли это можно считать идеальным состоянием для схватки с демоном-губителем миров.
И все же ноги несли его вперед, двигаясь словно по собственной воле. Словно обреченные.
«А судьба, Карса Орлонг, умеет толкать».
«Вернулся ко мне, Байрот Гилд? Не лучше ли дать совет? Рилландарас, тот Д'айверс… зловещие слова, верно?»
«До абсурда, Воевода. В этом и любом ином мире нет сил, несущих такую абсолютную угрозу. Слова, сказанные под влиянием потока паники. Похоже, страх вызван личным опытом — тот, кто впереди, имел дело с нашим Рилландарасом, и Д'айверс сильно пострадал».
«Наверно, ты прав. Делюм Торд, давно молчишь. О чем ты думаешь?»
«Я в затруднении Воевода. Д'айверс был могучим демоном, так? Много форм, но один разум. Он говорил в твоем разуме, словно бог».
Карса скривился. «Бог… или пара призраков. Не демон, Делюм Торд. Мы, Теблоры, слишком неосторожно бросались этим словом. Форкрул Ассейлы. Солтейкены. Д» айверсы. Не настоящие демоны, никто не призывал их в наш мир, они его исконные обитатели. На деле не отличные от Теблоров или низменников. От ризан и бабочек, коней и псов. Они от этого мира, Делюм Торд».
«Как скажешь, Воевода. Но мы, Теблоры, не ошиблись со словом. Демоном зовут за поведение, и всякое существо может стать демоном. Тот Рилландарас охотился за нами, и не утоми ты его чрезмерно, напал бы. Не возражай».
Карса подумал и кивнул: «Вполне разумно, Делюм. Советуешь осторожность. Это твой путь, и я не удивлен. Я не пренебрегу вашими советами».
«Конечно пренебрежешь, Карса Орлонг».
Последняя полоса света, и Теблор оказался в тенях. Проход сужался, ноги по щиколотки утонули в талой воде; идти по скользкому камню становилось опасно. Он снова увидел вылетающее изо рта дыхание.
Слева и чуть кверху виднелась «полка», выходившая из теней и выглядевшая совершенно сухой. Карса сошел с тропы и полез по изъеденному разливами склону, пока не смог подтянуться на руках на уступ. Выпрямил спину. Вовсе не природный уступ. Дорога параллельно ущелью, обвивающая первый плоский холм слева. Казалось, склон холма был обтесан, когда-то очень давно, на высоту в два роста Карсы. На ней виднелись мелкие пиктограммы, полуразрушенные и выцветшие за сотни лет. Процессия фигур ростом с низменника, без головных уборов, в одних набедренных повязках. Они держали руки высоко поднятыми, пальцы расставлены, словно люди хватали пустой воздух.
Дорога тоже была выщерблена, разбита бесконечным падением камней с верхушки месы. Хотя казалось, она сделана из одного куска камня — что, разумеется, невообразимо. Поднимаясь и опускаясь, она вилась по склону месы, затем переходя в некую скрывающуюся в дымке насыпь. Горизонт справа от Карсы был перекрыт природными каменными башнями, но он знал, что там простираются воды моря Лонгшан.
Утомление вынудило Теблора медленно сесть на дорогу, снять с плеч вещи и прижаться к каменной стене. Путь выдался долгим, но он знал: впереди еще больше лиг. Похоже, идти ему придется в одиночестве. Ибо призраки таковыми и остаются. «Наверное, они и вправду плоды моего воображения. Неприятная мысль».
Он прислонил голову к грубой согретой солнцем поверхности.
… Глаза моргнули — и вокруг тьма.
«Проснулся, Воевода? Мы уж гадали, не стал ли сон вечным. Впереди шум — не слышишь? О, они далеко, но таково свойство здешних земель, не правда ли? Похоже, камни двигают. Кидают. Слишком медленно, слишком размеренно для лавины. Могу умозаключить: это те двое странников».
Касра неспешно встал, потянувшись, чтобы разогреть ноющие, затекшие мускулы. Он слышал размеренный стук камня о камень, и Байрот был прав — звуки идут издалека. Воин присел у тюка, вытащил сверток с едой и мех с талой водой.
Почти заря. Что бы они там впереди не делали, начали рано.
Карса занялся завтраком; когда он был готов продолжить путь, небо на востоке порозовело. Последний осмотр меча, подгонка доспехов, и он двинулся.
Размеренный стук камней продолжался почти все утро. Дорога огибала месу, и расстояние оказалось больше, чем он рассчитал; наконец показалась и насыпь, прочная, с почти отвесными склонами. Равнина была более чем в трети лиги внизу. Там, где дорога покидала холм, имелась широкая площадка; здесь в стену месы врезан город. Осыпи похоронили половину строений, на массе основного схода видны гребни — следы более поздних лавин.
Около одного из гребней — две палатки.
Карса остановился в трех сотнях шагов.
Некто стоял около завала, расчищая камни в ровном, почти одержимом ритме; он швырял большие куски песчаника за спину, и они прыгали, катились по ровной площадке. Неподалеку на валуне был другой, и если первый незнакомец отличался большим ростом — по крайней мере, выше любого низменника — то второй был на редкость широким в плечах, темнокожим, с густой гривой волос. Рядом валялся большой мешок; незнакомец обгладывал закопченную заднюю ногу мелкого горного козла, остатки туши которого все еще жарились на шампуре, над выложенным из камней очагом.
Карса наблюдал за ними. Потом, пожав плечами, направился к этим двоим.
Оставалось двадцать шагов, когда громадный варвар на валуне повернул голову.
И махнул ляжкой в руке: — Бери себе тоже. Эта тварь чуть не вышибла мне мозги, упав с утеса, так что я был обязан ее сожрать. Смешно. Вечно видишь, как они прыгают и карабкаются там и тут, и веришь, будто их ноги не оступаются. Что ж, еще одно разбитое заблуждение.
Он говорил на языке людей-обитателей пустыни, но сам таковым не был. Толстые длинные клыки, волосы на плечах как щетина кабана, тяжелые кости, лицо плоское и широкое. Глаза оттенка песчаника, что возвышался над ним.
Услышав его слова, спутник прекратил бросать камни и выпрямился, глядя на Карсу с любопытством.
Теблор и сам ответил ему смелым взглядом. Почти так же высок, хотя тоньше. Серая с зеленым оттенком кожа. Нижние клыки такие большие, что сойдут за бивни. Рядом лежат лук и колчан, к кожаной перевязи приделаны ножны с мечом. Только у него было оружие — второй незнакомец имел при себе лишь длинный охотничий нож.
Взаимное изучение продлилось еще немного, а потом клыкастый воин вернулся к раскопкам, скрывшись от глаз в пещерке, уже им выкопанной. Карса оглянулся. Второй мужчина махнул козлиной ляжкой.
Теблор подошел, положил тюк у очага и вытащил нож, отрезав мясо. Повернулся к сидевшему. — Ты говоришь на языке племен, — сказал Карса, — но я никогда не видел таких, как ты. И таких, как твой спутник.
— И ты редкостное зрелище, Теломен Тоблакай. Меня зовут Маппо из народа, известного как Трелли. Мы с запада Джаг Одхана. Мой воодушевленный задачей спутник — Икарий, Джаг…
— Икарий? Это обычное имя, Маппо? В легендах моего народа есть герой с таким именем.
Глаза Трелля мгновенно сузились. — Обычное? Не в том смысле. Его имя наверняка фигурирует в сказах и легендах бесчисленных народов.
Карса нахмурился странной педантичности, если это можно так назвать. Затем присел около Маппо и наполнил рот нежным мясом.
— Мне вдруг пришло на ум, — сказал Маппо, и легкая ухмылка исказила звероподобное лицо, — что наша случайная встреча уникальна… во множестве смыслов. Трелль, Джаг и Теломен Тоблакай… каждый, скорее всего, единственный представитель своего рода во всех Семи Городах. Еще более необычайно, что я тебя знаю. Разумеется, лишь по репутации. У Ша'ик был телохранитель… Теломен Теблакай в доспехах из окаменелых раковин, с деревянным мечом…
Карса кивнул, проглотив остатки мяса, прежде чем ответить. — Да, я служил Ша'ик. Это делает тебя моим врагом?
Читать бесплатно другие книги:
