Дом Цепей Эриксон Стивен
— Больше веселья в творческом воображении, разве не ясно? Как может мужчина стать объектом интереса женщины, если только и будет признавать невежество?
— Хочешь стать интересным мне? Почему не сказал? Отныне я буду восхищаться каждым твоим словом, поверь. Заглядывать в рот тоже нужно?
Его взгляд был мрачным. — Мужчины не имеют и шанса, да?
— Думать иначе — типичное заблуждение.
Она неспешно падали сквозь темноту. Шар магического света шел следом на некотором отдалении, мутный и едва видимый сквозь пылевую взвесь.
Лостара глянула вниз, но тут же вскинула голову, борясь с накатившим головокружением. Бросила, скрипя зубами: — Насколько глубже мы упадем, как думаешь?
— Не знаю.
— Мог бы найти ответ получше! — Не услышав никакого ответа, она прищурилась, рассматривая Жемчуга. Он выглядел явно приунывшим. — Ну? — рявкнула она.
— Если существуют глубины отчаяния, милая моя, мы как раз в них.
Кажется, протекла еще сотня ударов сердца, прежде чем они достигли устланного пылью пола. Световая сфера вскоре приплыла, озарив окружающее.
Пол из твердого камня, неровного и опять-таки усыпанного костями. Никаких стен в пределах видимости.
Державшая их в полете магия растворилась. Жемчуг сделал два шага, взмахнул руками — и, словно он разделил невидимый поток, появились мерцающие очертания врат. Коготь хмыкнул.
— Еще чего? — спросила Лостара.
— Тюр. Или, говоря точнее, Старший Садок, из которого произошел Тюр. Не могу припомнить названия. Куральд какой-то. Тисте. Не Эдур и не Анди, а третьи. И… — добавил он вполголоса, — те, что ими пользовались, оставили следы.
Лостара уставилась на порог. Различить трудно, но все же… Драконы. — Могу выделить три пары отпечатков, — сказала она вскоре.
— Скорее шесть или больше. Эти двое, — указал он, — вышли последними. Большие ублюдки. Что же, вот ответ, кто или что смогло покорить Отатараловую Драконицу. Другие драконы, разумеется. И даже им нелегко пришлось.
— Тюр, говоришь. Мы можем воспользоваться?
— О, полагаю, что да.
— Так чего ждем?
Он пожал плечами. — Тогда за мной.
Она пошла следом, стараясь держаться ближе.
И ступила в королевство золотого огня.
Дикие бури на всех горизонтах, яростное ослепительное небо.
Они стояли на выжженной полосе сверкающих кристаллов. Прохождение некоего потока невыносимой жары покрыло острые камни патиной множества оттенков. Там и сям были видны такие же полосы.
Прямо впереди поднимался столп, сложенный в форме вытянутой пирамиды, древний и обожженный — лишь обращенная к ним грань была гладкой, покрытой письменами неведомого языка.
Воздух обжигал легкие Лостары, она промокла от пота.
Но все же тут можно было выжить.
Жемчуг шел к столпу.
— Нужно убираться! — крикнула Лостара.
Бури оглушительно ревели, но она была уверена: он слышит, хотя и не желает реагировать.
Лостара редко кому позволяла игнорировать себя. Она пошла следом. — Слушай!
— Имена! — Он резко повернулся. — Имена! Те, кто пленил Отатараловую Драконицу! Все здесь!
Нарастающий гул привлек внимание Лостары, она повернула голову направо — чтобы узреть катящуюся к ним стену огня. — Жемчуг!
Он поглядел и заметно побледнел. Шагнул назад — нога скользнула, мужчина сильно ударился, падая на спину. Ошеломленно пошарил сзади, а когда поднял руку, перчатка была в крови.
— Ты…
— Нет! — Он встал. Уже и Лостара заметила кровавый след, пересекающий тропу и уходящий куда-то в пламя.
— У кого-то проблемы! — сказал Жемчуг.
— У нас тоже будут, если не сбежим!
Огненный шторм затянул полнеба — жара…
Он схватил ее за руку и потащил к столпу…
… в мерцающую пещеру. Там была пролита кровь, забрызгавшая стены и потолок. У ног лежали останки воина.
Т'лан Имасса.
Лостара смотрела вниз. Рваные волчьи шкуры цвета пустыни, сломанная двойная секира — бурый кремень почти утонул в луже крови. Тот, кого он атаковал, успел нанести ответный удар: грудная клетка совсем расплющена, обе руки оторваны у плеч. Т'лан Имасс лишился и головы. Мгновения поиска — и они нашли голову в стороне.
— Жемчуг… уходим отсюда…
Он кивнул. Но заколебался.
— Еще чего?
— Излюбленный твой вопрос, — пробормотал он. Опустил руку, поднимая отрубленную голову. Снова поглядел на нее: — Хорошо. Идем.
Странная пещера размылась и пропала.
Они стояли на выбеленной солнцем каменной террасе, глядя вниз, на русло высохшей речки.
Жемчуг усмехнулся: — Дома. — Поднял зловещую голову и заговорил с ней: — Знаю, ты можешь меня слышать, Т'лан Имасс. Я найду развилку на дереве, удобное место упокоения, если ты кое-что расскажешь.
Ответ воина прозвучал на удивление гулко. Голос был густым, запинающимся: — Что ты хочешь узнать?
Жемчуг улыбнулся. — Уже лучше. Во-первых, твое имя.
— Олар Шайн из Т'лан Имассов Логроса. Клан Ибры Гхолана. Рожден в год Двуглавой Змеи…
— Олар Шайн. Что, Худа ради, ты делал в том садке? Кого пытался убить?
— Мы не пытались, мы сумели. Нанесли смертельные раны. Я умру, но сородичи пройдут за ним и увидят…
— За ним? Кто же это?
— Ложный бог. Я ничего более не знаю. Мне приказали его убить. Теперь найди мне достойное место, смертный.
— Найду. Когда наткнусь на дерево.
Лостара утерла лоб, отошла и села на валун. — Не нужно дерева, — вздохнула она. — Эта терраса сойдет.
Коготь развернул голову, чтобы она смогла обозреть низину и более далекие пейзажи. — Достаточно приятно, Олар Шайн?
— Да. Назови свое имя и я вечно буду выражать тебе благодарность.
— Вечно? Полагаю, это не преувеличение? Что ж, я Жемчуг, а моя почтенная спутница — Лостара Ииль. Ну, давай найдем удобное место?
— Твоя доброта непредвиденна, Жемчуг.
— Всегда так есть и будет, — ответил тот, озирая каменный уступ. — Ах! Вот эта точка, Олар Шайн!
Лостара закрыла глаза. Из пепла и пыли… в песок. По крайней мере, они дома. Все, что осталось — найти след малазанской девушки, пропавшей много месяцев назад. — Раз плюнуть, — пробурчала она.
— Что-то сказала, милая?
Она открыла глаза. Маг накладывал камни, укрепляя отрубленную голову Имасса на месте. — Ты не знаешь, где мы. Верно?
Он улыбнулся: — Не пора ли прибегнуть к творческому воображению?
Мгновенная мысль об убийстве посетила ее не в первый раз.
Глава 13
Вполне обычно представлять Меанас и Рашан как ближайших сородичей. Но разве не свет играет иллюзиями теней? Потому на известном этапе идея различий этих садков теряет смысл. Меанас, Рашан и Тюр. Лишь отъявленные фанатики, практикующие эти садки, станут возражать. Все три разделяют аспект двусмысленности: их игры — игры неопределенности. Всё — обман, всё — хитрость. В них ничто — ничто — не таково, каким кажется.
Предварительный анализ садков, Коноралендес
Пятнадцать сотен воинов пустыни собрались на южной окраине разрушенного города; белые кони казались призраками сквозь клубы янтарной пыли, кольчуги и наборные латы тускло блестели из-под золотых плащей-телаб. Набег сопровождал табун в пять сотен запасных лошадей.
Корболо Дом стоял около Ша'ик и Геборика на вершине истертой ветрами платформы, некогда основания храма или общественного здания. Отсюда открывался отличный вид на собрание воинов.
Напан-изменник с непроницаемым выражением следил за Леоменом Молотильщиком, выехавшим, чтобы сказать прощальное слово Избранной. Он не собирался произносить фальшивых благословений, ибо мечтал, чтобы Леоман не вернулся назад. А если и вернулся, то с поражением. Ничего нельзя было прочитать на покрытом шрамами лице, но Корболо понимал: Леомен вовсе не обманывается насчет его чувств.
Они союзники лишь в том, что оба служат Ша'ик. И даже эта верность не так сильна, как может показаться со стороны. Малазанин не верил, что Избранная питает иллюзии. Нет, она знает, какая злоба и ненависть царят между ее генералами. Однако она не ведает, что во все их планы входит ее устранение, и планы эти медленно, но верно близятся к финалу. Во всяком случае, по мнению Корболо.
Иначе она действовала бы незамедлительно.
Леомен натянул удила перед платформой. — Избранная! Мы выходим, а когда вернемся, принесем весть о малазанской армии. Об ее расположении. Скорости передвижения…
— Но не об ее храбрости, — сурово сказала Ша'ик. — Никаких стычек, Леомен. Первая кровь вражеской армии прольется здесь, от моей руки.
Сжав губы в тонкую линию, Леомен кивнул и ответил: — Племена должны устраивать на них налеты, Избранная. Они могли уже пролить кровь…
— Не могу рассматривать такие мелкие стычки как войну, — отозвалась Ша'ик. — Эти племена присылают нам воинов каждый день. Твои силы будут больше тех, с которыми она сталкивалась. Не могу этого позволить. Не спорь, Леомен, или я запрещу тебе покидать Рараку!
— Как скажешь, Избранная, — проскрежетал Леомен. Удивительно голубые глаза смотрели на Геборика. — Если что потребуется, старик, спрашивай у Маттока.
Брови Корболо поднялись.
— Странный совет, — заметила Ша'ик. — Руки Духа под моей защитой.
— Малые потребности, разумеется, — отозвался Леомен, — чтобы не отвлекать тебя, Избранная. Тебе ведь придется заботиться о целой армии…
— Эта задача, — вмешался Корболо, — поручена Избранной мне, Леомен.
Воин пустыни молча кивнул. Подобрал поводья. — Да хранит тебя Вихрь, о Избранная.
— И тебя, Леомен.
«Да станут твои кости белее и легче перьев, Леомен Молотильщик». Корболо поглядел на Ша'ик. — Он не послушается, Избранная.
— Конечно, не послушается.
Напан моргнул, прищурился. — Тогда будет безумием открывать ради него стену песка.
Она глядела испытующе: — Значит, ты боишься армии Адъюнкта? Не ты ли раз за разом твердил мне о превосходстве тобою собранных сил? Об их дисциплине и ярости? Тебя ждет не Войско Однорукого. Это толпа нестойких новобранцев. Даже закалившись в схватке с малыми племенами, что смогут они против Собакодавов? Адъюнкта же… предоставь мне. Итак, все, что сделает Леомен со своей сотней пустынных волков, не имеет большого значения. Или ты пересмотрел свое мнение, Корболо Дом?
— Разумеется, нет, Избранная. Но волк-Леомен должен бы оставаться на цепи.
— На цепи? Ты скорее хотел бы сказать «убитым». Не волк, а бешеный пес. Но он не будет убит, и если он действительно бешеный пес — не лучше ли спустить его на Адъюнкта?
— Ты мудрее в таких делах, Избранная.
Тут Руки Духа фыркнул, да и сама Ша'ик улыбнулась. Кровь вдруг бросилась Корболо в лицо.
— Фебрил ждет в твоем шатре, — сказала Ша'ик. — Он страдает от нетерпения, а ты так склонен медлить, Корболо Дом. Не нужно оставаться здесь.
Из пламени в лед. Малазанин не решался заговорить, вздрогнув от пренебрежительного жеста Избранной. Не сразу он обрел голос. — Лучше мне узнать, чего он хочет.
— Не сомневаюсь, ему это кажется важным, — пробормотала Ша'ик. — Думаю, все стареющие мужчины страдают пороком хрупкого самомнения. Советую тебе успокоить его, пусть замедлится бешено стучащее сердце.
— Разумный совет, Избранная. — Отдав честь, Корболо пошел к ступеням.
Геборик вздохнул, когда отзвук шагов напана затих вдали. — Бедный ублюдок только что хвост не поджал. Планируешь ввести их в панику и заставить действовать? Когда рядом нет Леомена? И Тоблакая тоже? Кому же остается доверять, девочка?
— Доверять? Вообразил, я доверяю кому-то, кроме себя, Геборик? О, Ша'ик Старшая могла знать веру… в Леомена и Тоблакая. Но они смотрят и видят во мне самозванку — я отлично понимаю, и даже не думай говорить обратное.
— А я?
— Ах, Руки Духа, мы дошли до тебя? Хорошо, я скажу откровенно. Не покидай меня. Не бросай меня, Геборик. Не сейчас. То, что тебя угнетает, подождет конца грядущей битвы. Когда все кончится, я раздвину силу Вихря — туда, до самого края острова Отатараль. Внутри садка твое путешествие будет практически безмятежным. А иначе, пусть ты и пылаешь желанием… боюсь, тебе не пережить долгого, долгого пути.
Он вгляделся в нее, хотя усилия не принесли ничего — он видел лишь смутный силуэт в белой телабе. — Есть ли то, чего ты не знаешь, девочка?
— Боюсь, слишком многое. Например, Л'орик. Истинная загадка. Он кажется способным отвергать даже Старшую магию Вихря, избегая всех моих попыток прочесть его душу. Но, думаю, тебе он открыл многое.
— Доверительно, Избранная. Извини. Все, что могу сказать: Л'орик тебе не враг.
— Что же, это значит больше, чем ты можешь вообразить. Не враг. Это делает его моим союзником?
Геборик промолчал.
Миг спустя Ша'ик вздохнула. — Ладно. Он останется загадкой в самых важных деталях. А что ты можешь рассказать об изысканиях Бидитала касательно его старого садка? Рашана?
Он склонил голову набок: — Ну, ответ завитст, Избранная, от величины твоих знаний. О садке богини — о фрагменте Старшего садка, который и есть Вихрь.
— Куральд Эмурланн.
Он кивнул: — Верно. Что ты знаешь о событиях, его разорвавших?
— Мало, только что истинные правители исчезли, оставив его уязвимым. Однако самый важный факт таков: Вихрь — наибольший фрагмент этого Королевства. И сила его нарастает. Бидитал видит себя его первым и предпоследним Верховным Жрецом. Чего он не понимает — того, что такой роли нет. Я Верховная Жрица. Я Избранная. Я единственное смертное воплощение Богини Вихря. Бидитал введет Рашан в Вихрь или, наоборот, использует Вихрь для очищения Королевства Тени от ложных правителей. — Она помедлила, Геборик различил пожатие плеч. — Эти ложные правители правили недавно Малазанской Империей. Итак. Все мы здесь, готовимся к важнейшей схватке. Но каждый желает выиграть нечто для себя. Вызов в том, чтобы слить разнообразные мотивы в один, взаимовыгодный и победный эффект.
— Это, — выдохнул Геборик, — настоящий вызов, милая.
— И потому ты мне нужен, Руки Духа. Мне нужна твоя тайна…
— О Л'орике я не скажу ничего…
— Не эта тайна, старик. Нет, нужный секрет в твоих руках.
Он вздрогнул. — Руках?
— Нефритовый гигант, которого ты коснулся — он побеждает отатарал. Разрушает его. Я должна узнать, как. Мне нужен ответ отатаралу, Геборик.
— Но Куральд Эмурланн — Старший, Ша'ик. Меч Адъюнкта…
— Лишит меня преимущества, которое есть Верховные Маги. Думай! Она знает, что не сможет нейтрализовать Вихрь мечом… и потому даже пытаться не будет! Нет, она бросит вызов моим магам. Удалит их с боля битвы, попытается изолировать меня…
— Если она не победит Вихрь, какая разница?
— Потому что и Вихрь не сможет победить ее!
Геборик молчал. О таком он не слышал… но, по скором раздумье, начал находить в этом смысл. Куральд Эмурланн может быть старшим, но он расщеплен. Ослаблен, пронизан Рашаном — садком, уязвимым для действия отатарала. Силы меча Адъюнкта и богини Вихря могут взаимно нейтрализовать одна другую. Оставив итог битвы в руках армий. И тогда отатарал пробьет защиту Верховных Магов. «Предоставив всё Корболо Дому. Этот человек знает, у него свои амбиции. Боги, девочка, что за неразбериха!» — Увы, Избранная, — пробормотал он, — я не смогу помочь, потому что не знаю, почему отатарал во мне слабеет. Скажу лишь предостережение. Силой нефритового великана нельзя манипулировать. Ни мне, ни тебе. Если богиня Вихря попытается его захватить, ей грозит не поражение, а уничтожение.
— Значит, нужно искать знание, не упуская любой возможности.
— И как, во имя Худа, ты намерена это делать?
— Я хотела бы услышать советы от тебя, Геборик.
— Меня? Тогда мы обречены. Я не имею власти над чуждой силой. Я совсем ее не понимаю!
— Возможно, лишь сейчас, — ответила она с устрашающей уверенностью в голосе. — Но ты приближаешься, Геборик. Каждый раз, когда пьешь чай дхен» бара.
Чай? «Тот, что ты давала как спасение от кошмаров? Ша'ик Старшая знала все тайны пустыни, говорила ты. Я считал это даром сочувствия. Даром…» Он ощутил, как крушится что-то в душе. «Крепость в пустыне сердца — я должен был понимать, что она будет крепостью из песка».
Он отвернулся, чувствуя онемение под слоями и слоями слепоты. Глухой к внешнему миру, к словам Ша'ик, к грубости солнца над головой.
Остаться?
Он ощутил, что не может идти.
«Цепи. Ты сделала для меня дом из цепей…»
Фелисин Младшая подошла к краю ямы, заглянула. Солнце покинуло пол, оставив внизу лишь тьму. Не было и отблесков очага — ясно, что жилище Леомена никто не занял.
Шорох неподалеку заставил ее развернуться. Из-за стены выполз бывший рабовладелец Тоблакая: сожженная солнцем кожа покрыта запекшимся калом и пылью, из культей на месте рук и ног сочится желтая мутная жидкость. Первые признаки проказы осквернили раздувшиеся суставы. Покрасневшие глаза уставились на Фелисин, мужчина улыбнулся, показав черные зубы. — Ах, дитя. Узри меня, скромного слугу. Воин Маттока…
— Что ты знаешь? — воскликнула она.
Улыбка стала шире: — Я несу слово. Узри скромного слугу. Я скромно служу всем. Я потерял имя, знаешь? Я его знал, но оно сбежало. Из ума. Но я делаю то, что велят. Несу слово. Воин Маттока. Он не может встретить тебя здесь. Нельзя, чтобы его видели. Поняла? Там, за площадью, в провале руин. Он ждет.
Что ж, подумала она, секретность имеет смысл. Бегство из лагеря должно быть тайным, хотя в первую очередь надо бы позаботиться о Геборике. А он ушел в палатку дни назад и никого не пускает. И все же забота Маттока приятна.
Хотя она не знала, что рабовладелец Тоблакая стал частью заговора. — Провалившийся храм?
— Да, там. Узри меня, скромного слугу. Иди. Он ждет.
Она пересекла мощеную крупными плитами площадь. Сотни отверженных поселились здесь, под навесами из пальмовых листьев, не пытаясь навести порядок — пространство воняло мочой и калом, между камнями текли потоки грязи. Надсадный кашель, слабые мольбы и благословения сопровождали ее на пути к руинам.
От храма сохранился фундамент высотой по бедро; крутая лестница вела на подземный уровень. Солнце стояло достаточно низко, и всё внизу поглотила темнота.
Фелисин замерла наверху лестницы, вглядываясь вниз, пытаясь пронизать взором сумрак. — Ты там? — позвала она.
Тихий звук из дальнего угла. Намек на движение.
Она спустилась.
Песчаный пол еще теплый. Она двинулась дальше, выставив вперед руки.
Всего десять шагов от стены — и она смогла его различить. Сидит спиной. Слабый блеск шлема, на торсе пластинчатый доспех.
— Нужно было ждать ночи, — сказала, приблизившись, Фелисин. — Потом зайти в палатку за Руками Духа. Время пришло, он больше не может прятаться. Как тебя звать?
Ответа не было.
Нечто черное и удушающее заткнуло рот. Ее подняли над землей. Чернота плавала вокруг змеями, сдавливая руки, связывая дергающиеся ноги. Еще миг, и она неподвижно повисла над песчаным полом.
Искривленный палец погладил щеку, ее глаза широко раскрылись, ибо над ухом раздался шепот: — Сладчайшее дитя. Увы, воин Маттока недавно ощутил заботу Рашана. Теперь здесь только я, смиренный Бидитал. Привет тебе. Я пришел испить все удовольствия из твоего чудного тела, оставив лишь горечь, лишь мертвечину. Это необходимо, пойми. — Морщинистые руки гладили шлепали, щипали и тискали ее. — Я не извлекаю извращенных удовольствий из того, что должен делать. Дети Вихря должны обнажиться, дитя, чтобы стать идеальными отражениями богини — о, ты ведь не знала, да? Богиня не может творить. Только разрушать. Вот источник ее злости, нет сомнений. Так должно быть и с детьми ее. Мой долг. Моя задача. Тебе остается лишь сдаться.
Сдаться. Уже давно она сдалась, открыв всем то, что было внутри. Уже давно она позволила тьме пожрать то, что внутри. Годы назад. Она не понимала величины потерь, ибо знала в жизни лишь нищету, голод и насилие.
Но всё изменилось. Под крылом защитницы — Ша'ик она поняла, что означает личное достоинство.
Именно его и решился разрушить Бидитал.
Лежа наверху лестницы, тварь, некогда бывшая рабовладельцем с Генабакиса, улыбалась словам Бидитала. Улыбка стала шире, когда раздались жалобные крики.
Любимое дитя Карсы Орлонга в лапах старого извращенца. Того, что он сотворит, уже не отменить.
Старый безумец не скупился на посулы. Не только возвращение рук и ног, но возможность мести Теблору. Он снова найдет свое имя. Он знал: это возможно. И тогда пропадет смущение, часы слепого ужаса не будут накатывать на него, прекратятся побои от рук площадной толпы. Куда им, ведь он станет хозяином.
Они заплатят за содеянное. Все заплатят. Едва он найдет свое имя.
Раздавался уже только плач. Вот они, сотрясающие тело рыдания — смех отчаяния.
Девица уже не поглядит на него с отвращением. Как бы? Она такая же, как он. Отличный урок. Жестокий — даже рабовладелец ужасается, воображая подробности, морщится от заселивших голову образов. Но хороший урок.
Пора уходить — снизу слышатся шаги. Он пополз на свет дня, и хруст гравия, битых черепков и песка до странности походил на лязг цепей. Цепей, ползущих вслед за ним.
Никто не мог видеть, как странный свет озарил шатер Л'орика сразу после полудня. Миг — и все как прежде.
Сейчас, на закате, случилась вторая вспышка, снова никем не замеченная.
Верховный Маг, шатаясь, прошел в наспех созданные врата. Он был залит кровью. Он едва протащил ношу до середины шатра и упал на колени, охватив бесформенного зверя руками. Ладонь погладила толстый мех.
Стоны боли утихли. К счастью, ибо каждый тихий всхлип разрывал Л'орику сердце.
Верховный маг медленно опустил голову, ощутив наконец горе, которое пытался сдерживать во время бесполезной борьбы за жизнь древнего демона. Его полнило отвращение к себе, он проклинал свою леность. Слишком давно врозь, слишком давно они вели себя так, словно другие миры не таят опасности.
А теперь дух-помощник мертв, да и внутри всё словно отмерло. Нарастает онемение, угрожая пожрать душу, как немочь пожирает здоровое тело. Он потерял силы, даже ярость ушла.
Л'орик гладил окровавленное — такое спокойное теперь — лицо зверя, вновь удивляясь, почему его уродливость пробуждает в душе потоки любви. — Ах, друг мой, мы были похожи даже более, чем понимали. Нет… ты все знал, верно? Отсюда вечная тоска в глазах, которую я раз за разом старался игнорировать. Понимаешь, я был так уверен в надежности обмана. Так надеялся, что нас не разоблачат, что мы будем поддерживать иллюзию присутствия отца. Я… — Он надолго замолчал, сокрушенный.
Его и только его ошибка. Он был здесь, вовлекшись в жалкие игры, а должен бы беречь спину фамильяра, как делал век за веком.
«Ох, какая мелочь… одним Т'лан Имассом меньше, исход был бы другим… нет, не лги себе, Л'орик. Первый же удар топора нанес смертельную рану. Все остальное породила предсмертная ярость. Ох, мой любимец не был слабаком, носитель топора поплатился за наглость. Знай, друг мой: я разбросал куски второго в огне. Лишь вождь клана сбежал. Но я отыщу его. Клянусь».
Но не сейчас. Он заставил себя вернуться к трезвому сознанию. Вес духа на коленях уменьшался, ведь испарялась сама его сущность. Куральд Тюрллан остался без защиты. Как Т'лан Имассы сумели проникнуть в садок — оставалось тайной, но они это сделали, исполнив задачу с легендарной своей жестокостью.
Ощутили ли Лиосан его смерть? Вероятно, вначале лишь сенешали. Они расскажут остальным? Нет, если дадут себе хоть миг на размышление. Да, они очень давно были жертвами обмана. Озрик исчез — их бог пропал — и Куральд Тюрллан мог стать легкой добычей узурпаторов. Сенешали постепенно осознают: если бы на их молитвы отвечал подлинный Озрик, воинской силы троих Т'лан Имассов не хватило бы. «Мой отец имел много пороков, но слабость в их число не входила».
Жалкая, похожая на птицу тварь — его дух-помощник — скользнула на пол. Л'орик взирал на него, охватив себя руками. «Нужна… нужна помощь. Соратники отца. Кто? Аномандер Рейк? Нет. Соратник по случаю, но не друг Озрика. Леди Зависть? О боги, нет! Каладан Бруд… ныне он несет собственное бремя. Итак, остается лишь…»
Л'орик сомкнул веки и воззвал к Королеве Снов: — Истинным твоим именем, Т'рисс. Я хочу говорить с тобой. Во имя Озрика, моего отца, внемли молитве…
В уме его медленно создалась сцена, вид незнакомого места. Строгий сад, высокая ограда, круглый пруд в середине. Мраморные скамьи ждут, зарастая травой. Плиты вокруг пруда посыпаны чистым белым песком.
Он понял, что приближается к пруду, глядит в зеркальную гладь.
Где в чернильной темноте кружат звезды.
— Сходство очевидно.
Он обернулся на текучий звук голоса и увидел, что на краю прудика сидит женщина. На вид не более двадцати лет, волосы медно-золотистые, длинные. Лицо сердечком, бледное, а глаза светло-зеленые. Она не смотрела на него, устремив томный взор на чистую поверхность воды. — Хотя, — продолжила женщина, слабо улыбаясь, — ты отлично умеешь маскировать черты Лиосан.
— Мы опытны в таких делах, Королева Снов.
Она кивнула, не встречая его взгляда. — Как и все Тисте. Аномандер однажды провел два столетия в облике королевского телохранителя… человека, такого же, каким кажешься ты.
— Госпожа, — сказал Л'орик, — мой отец…
— Спит. Все мы давно сделали выбор, Л'орик. За нашими спинами тропа, длинная и плотно утоптанная. Какая горечь — думать, что придется идти назад! Но кажется, тем из нас, что не спят, не остается ничего иного. Вечное возвращение по старым путям, но каждый шаг влечет вперед, ибо тропа оказалась круговой. Однако же… вот в чем истинная горечь — понимание не заставляет нас замедлять шаги.
— «Глупость лупоглазая», говорят малазане.
— Несколько грубо, но вполне точно. — Она опустила длинные пальцы к воде.
Л'орик следил, как рука исчезает под гладью. Но все окружающее при этом вдруг словно пробудилось: слабые возмущения, намек на волны. — Королева Снов, Куральд Тюрллан потерял хранителя.
— Да. Тюрллан и Тюр всегда были близки, а ныне близки как никогда.
Странное заявление… но его придется обдумать позже. — Я не смогу в одиночку…
— Нет, не сможешь. Твой путь станет опасным, Л'орик. Тебе пришлось придти ко мне в надежде, что я найду подходящего… хранителя.
— Верно.
— Срочность вынуждает тебя верить… той, которую ты еще не проверил…
— Ты была подругой моего отца!
— Подругой? Л'орик, мы слишком могущественны, чтобы познать дружбу. Наши предприятия был слишком неистовыми. Мы вели войну против самого хаоса, а иногда друг против друга. Мы вели битву за право изменить все, что будет потом. И некоторые битву проиграли. Не пойми неправильно. Я не держу большого зла на твоего отца. Он, скорее, так же неизмерим, как все мы. Недоумение — вот, пожалуй, единственная общая наша черта.
— Ты не поможешь?
— Я так не сказала.
Он ждал.
Она не вынимали руки из-под глади пруда, не поднимала глаз. — Потребуется время, — промурлыкала она. — Нынешнюю… уязвимость… придется потерпеть. Я имею кое-кого в виду, но возможность остается отдаленной. И не думаю, что мой выбор тебя порадует. А пока…
— Что?
Она пожала плечами: — Будем надеяться, что заинтересованные сущности будут вовремя отвлечены.