Дом Цепей Эриксон Стивен

— И духи лишатся воспоминаний, — прошептала Нетер.

— Они сопротивляются?

Виканы кивнули. Нил оскалился: — Духи не отбрасывают теней. Вы были правы, Адъюнкт, вы были правы!

«Права?», удивился Гамет. «В чем права?»

— И хватит ли их? — спросила Тавора.

Нил потряс головой. — Не знаю. Только если хозяин «Крючка» сделает именно то, на что вы намекали.

— Это если Ша'ик не подозревает о змее в своих рядах, — добавила Нетер.

— Знала бы, — сказала Тавора, — давно срубила бы его голову с плеч.

— Может быть. — Гамет уловил в тоне Нетер сомнение. — А может, они с богиней решили ждать, пока враги не соберутся.

Адъюнкт снова смотрела на далеких офицеров. — Что же, увидим.

Виканы поднялись и незаметно для Адъюнкта перебросились взглядами.

Гамет потер здоровой рукой лоб под ободом шлема. На пальцах был пот. Что-то воспользовалось им, подумал кулак уныло. При помощи крови. Он мог слышать далекую музыку, пение и звуки непонятных инструментов. На голову давило. — Если вы закончили, Адъюнкт, — сказал он неуверенно.

Она кивнула, не удостоив его взгляда. — Вернитесь к легиону, Кулак. Прошу довести до офицеров следующее. Во время битвы могут появиться незнакомые отряды. Они могут ждать ваших приказов. Командуйте, словно это ваши силы.

— Понятно, Адъюнкт.

— Пусть руку осмотрит целитель. Кулак Гамет, спасибо вам. И попросите стражу вернуть мне меч.

— Слушаюсь. — Он повернул коня и съехал по склону.

Головная боль не утихала. Казалось, песня стала ядом в венах, музыкой плоти и костей, намеком на безумие. «Оставь меня в покое, проклятая. Я лишь солдат. Обычный солдат…»

Смычок уселся на валун, сжал руками голову. Он не помнил, когда успел сбросить шлем — вот он, у ног, размытый и шевелящийся за волнами боли. Боль вздымается, опадает, словно взбаламученное бурей море. Вокруг голоса пытаются к нему пробиться, но он не может понять, о чем говорят. Песня разбухла в черепе, внезапно и яростно, течет пламенем по рукам и ногам. Рука ухватилась за плечо и он ощутил в жилах магическое касание, вначале робкое — вот пропало, но тут же вернулось, и с ним растекающаяся тишина. Благословенный покой, холодный и мягкий.

Наконец-то сержант смог поднять глаза.

Обнаружив, что весь взвод собрался вокруг. Рука на плече — Бутыла, лицо у парня бледное, покрытое бусинами пота. Взоры скрестились, Бутыл кивнул и осторожно отвел руку.

— Слышите меня, сержант?

— Слабо, как будто ты шагах в тридцати.

— А боль ушла?

— Да-а… Что ты сделал?

Бутыл отвернулся. Смычок наморщил лоб. — Все остальные занялись делами. А ты останься, Бутыл.

Каракатица толкнул Тарра, капрал выпрямился и пробормотал: — Пошли, солдаты. Нужно окапываться.

Все пошли прочь, подбирая лопаты. Взвод расположили у самого западного островка, далее до самого горизонта тянулись дюны. Единственный достаточно широкий коридор вел на север — по нему враг, разбитый и бегущий, попытается покинуть долину. Если его разобьют… Вдалеке виднелся холм с плоской вершиной, на нем расположилась рота конников пустыни; по гребню рассыпались дозорные, не сводящие глаз с малазан. — Ладно, Бутыл, — сказал Смычок. — Выкладывай.

— Духи, сержант. Они… пробудились.

— И какого Худа им нужно от меня?!

— Думаю, крови смертного. В ней своя песня. Они помнят. Они пришли к вам, сержант, желая добавить свои голоса. К… э… к вашему.

— Почему ко мне?

— Не знаю.

Смычок уставился на молодого человека, пробуя ложь на вкус, поморщился и ответил: — Ты думаешь, потому, что мне суждено погибнуть здесь, в битве.

Бутыл снова отвел глаза. — Не уверен, сержант. Этот путь… эта страна выше меня. Как и ее духи. Что до вас…

— Я Сжигатель Мостов, парень. Сжигатели здесь родились. В испытаниях Рараку.

Глаза Бутыла сузились. Он смотрел на западную пустыню. — Но… они уничтожены.

— Да, точно.

Они надолго замолчали. Корик сломал лопату о камень и начал нанизывать длинную цепь сетийских ругательств. Остальные прекратили работу, слушая. На северном краю острова взвод Геслера деловито складывала стену из мусора — стена тут же осела, камни заскакали по склону. С теля напротив доносились звуки труб и топот копыт.

— Это для вас будет не обычная битва?

Смычок пожал плечами: — Нет такой штуки, парень. Нет ничего обычного в убийствах и смерти, в боли и ужасе.

— Я не о том…

— Знаю, Бутыл. Но войны в наши дни чреваты припасами и магией, так что жди сюрпризов.

Мимо пробежали собаки Геслера: огромный пес трусил за хенгезской Мошкой, словно на поводке.

— Это место… сложное, — вздохнул Бутыл. Протянул руку, поднял большой дисковидный камень. — Эрес» алы. Ручной топор — долина ими завалена. Обтесан озером, что тут некогда плескалось. Такое орудие делают целый день, а они им даже не пользовались — просто кинули в озеро. Смысла нет, верно? К чему оружие, если им не пользоваться?

Смычок смотрел на мага. — О чем ты, Бутыл? Какие Эрес» алы?

— Были такие, сержант. Давно пропали.

— Духи?

— Нет, духи из всех времен, из каждого века здешней земли. Моя бабушка говорила об Эресах. Обитателях времени до Имассов, первых делателях орудий, первых, что изменили мир. — Он потряс головой, пытаясь не дрожать. — Не ожидал встретить кого-то из них. Она была там, в песне внутри вас.

— И она рассказала об орудиях?

— Не прямо. Скорее я разделил ее… ее разум. Она и даровала вам тишину. Не я — у меня нет такой силы — но я попросил и она явила милость. Ну, — он глянул на Смычка, — я думаю, это была милость.

— Да, парень. Ты можешь еще раз… поговорить с Эрес» ал?

— Нет. Все, чего я хотел, это уйти оттуда… из крови…

— Моей крови.

— Ну, почти вся была ваша, сержант.

— А остальная?

— Кровь песни. Песни… гм, Сжигателей.

Смычок сомкнул веки, опустил затылок на камень. «Кимлок, проклятый Странник Духа из Эрлитана. Я сказал нет, но он сделал. Украл мою историю — не только мою, но Сжигателей — и сделал песней. Ублюдок взял и отдал нас назад, вернул Рараку…» — Помогай остальным, Бутыл.

— Слушаюсь, сержант.

— И… спасибо.

— Передам, когда снова встречу ведьму Эресов.

Смычок уставился в спину мага. «Значит, будет и следующий раз? Сколько ты мне не рассказал, парень?» Он принялся гадать, станет ли утренняя битва для него последней. Едва ли приятная мысль, но, возможно, необходимая. Возможно, его призвали, чтобы присоединить к павшим Сжигателям Мостов. «Ну, не так плохо. Не могу попросить о более жалкой компании. Проклятие, я скучаю. По всем, даже по Ежу».

Сержант открыл глаза и встал, подобрал шлем. Обернулся на северо-восток, к укреплениям врага, пыли и дыму над невидимым отсюда городом. «И по тебе, Калам Мекхар. Удивлюсь, если ты знаешь, почему попал сюда…»

Шаман впал в неистовство, содрогаясь и дергаясь, ползая как краб в пыли вокруг закопченной огнем костра огромной кости. Корабб, набивший в рот дюжину сухих скарабеев и обернувший шею ожерельем с чарами от зла, поморщился: клацающие зубы раздавили один панцирь и рот наполнился горечью. Он потянул за ожерелье и начал выплевывать куски хитина.

Леомен подскочил к шаману, схватил тщедушного человечка за телабу, оторвал от земли и встряхнул. Полетели куски ткани, волос, брызнула слюна; Леомен бросил шамана наземь и зарычал: — Что ты видел?

— Армии! — завизжал старик, схватив себя за нос так, словно только что обнаружил его присутствие на лице.

Леомен поморщился: — Да, мы их тоже видим, проклятый факир…

— Нет! Больше армий! — Шаман вскочил и побежал к южному краю плоского холма, где начал подпрыгивать, указывая на укрепления малазан, на остров за старым каналом.

Леомен не двинулся следом. Он подошел туда, где Корабб и три воина присели за низкой стеной. — Корабб, пошли гонца к Ша'ик… нет, я передумал — езжай сам. Пусть она не пожелала показать, что заметила наше возвращение, но я желаю знать, где нужно поставить племена Маттока. Поговори с Ша'ик, Корабб — и позаботься, чтобы тебе дали поговорить с ней самой. Потом возвращайся.

— Сделаю как прикажешь? — провозгласил Корабб.

В двадцати шагах шаман взвился и закричал: — Они здесь! Псы, Леомен! Псы! Виканские псы!

Леомен скривил губы. — Дурак свихнулся…

Корабб подскочил к коню. Он не пожелал тратить времени, надевая седло, в особенности потому что это избавляло от речей безумного шамана. Воин взлетел на скакуна, потуже затянул перевязь для копья на спине, схватил поводья и послал животное вскачь.

Дорога в оазис была извитой и неровной; проезжая по глубокому песку между рваных скал, он вынужден был замедлить бег коня, позволив зверю самому выбирать путь.

День заканчивался, тени в глубоких оврагах на юго-западной стороне оазиса стали гуще. Когда конь перебрался через каменную россыпь и обогнул торчащий утес, гнилостная вонь вдруг ударила по чувствам животного и седока.

Тропа преграждена: мертвая лошадь и рядом труп человека.

Сердце забухало в груди. Корабб соскользнул с коня и осторожно пошел вперед.

Гонец Леомена, один из тех, кого он послал по прибытии отряда. Арбалетный болт вошел в висок, пронзив череп и выбросив кровавые осколки на другой стороне.

Корабб оглядел рваные скалы, решив, что если там засели ассасины, он уже был бы мертвым. Наверное, они не ждали других гонцов.

Он вернулся к коню. Перевести животное через трупы было трудно, но вскоре он смог вскочить на спину. Корабб продолжил путь, озираясь по сторонам.

Через шестьдесят скачков открылся песчаный спуск, а дальше трясли пыльными кронами деревья гилдинга.

Облегченно вздохнув, Корабб пришпорил коня.

Два удара молотом в спину швырнули его вперед. Седла и стремян не было, так что Корабб ухватился за шею. Животное завизжало от боли и понеслось. Движения ослабили паническую хватку, твердое колено раз за разом ударяло по шлему — шлем отлетел, теперь узловатый cустав колотил его за голове.

Корабб держался, хотя постепенно и съезжал все ниже и вперед. Теперь его истязали сразу две передние ноги. Он стал помехой, и бег коня замедлялся. Корабб — одна нога болталась, ударяясь о жесткую землю — ухитрился покрепче прижаться к конской шее.

Еще один болт звякнул о почву, отлетев куда-то влево.

Конь остановился на середине склона.

Корабб опустил вторую ногу, изогнулся и снова влез на спину животного. Уздечка слетела; он схватился за гриву и вогнал пятки в бока.

Очередной болт ударился о камень; копыта застучали по плотному песку. Внезапно полился свет.

Прямо впереди был оазис, суливший укрытие среди деревьев.

Корабб лег на шею коня, принуждая его скакать сильнее.

Они влетели на тропу между деревьев. Корабб оглянулся, заметив на левом боку коня глубокий кровоточащий порез. А потом увидел свое копье, косо висевшее за плечами. В древке застряли два арбалетных болта. Каждый вонзился поl своим углом, причем одновременно, так что две трещины остановили дальнейшее движение наконечников.

Корабб сорвал и отбросил оружие.

И бешено поскакал по тропе.

— Полосы тигра, — пробормотала она, щурясь за дымом ржавого листа, — нарисованные на жабе. Почему-то они делают тебя еще опаснее на вид.

— Да, милая, я чистый яд, — буркнул Геборик, рассматривая ее в полутьме. Во взгляде снова жизнь, острота — намек, что женщина избавляется от одуряющего тумана дурханга. Она все еще кашляла, словно в легких полно жидкости, но подмешанный в ржавый лист шалфей явно помогал.

Сциллара ответила на взгляд, состроив удивленную — и слегка неприветливую — гримасу. Она размеренно тянула дым из мундштука, выпуская через ноздри.

— Если бы я мог тебя видеть, — пробурчал Геборик, — решил бы, что тебе лучше.

— Лучше, Дестриант Трича. Но я — то вообразила, твои кошачьи глаза пронизывают любую завесу.

Он хмыкнул: — Нет, я скорее судил по твоему голосу. Больше не глотаешь слова.

— Что будем делать? — спросила она, чуть запнувшись.

— Скоро спустится сумрак. Я схожу отыщу Лэорика. Хотелось бы, чтобы ты сопровождала.

— А потом?

— Потом я отведу тебя к Фелисин Младшей.

— Приемной дочери Ша'ик.

— Да.

Сциллара отвела взгляд, задумчиво затянувшись дымом ржавого листа.

— Сколько тебе лет, милая?

Она пожала плечами. — Сколько следует. Если я должна слушаться приказов Фелисин Младшей, пусть так и будет. Сожаления бессмысленны.

Неловкая беседа, вся из перескакиваний, от которых ум за разум заходит. С Ша'ик было почти так же. Возможно, подумал он и поморщился, талант интуитивного мышления дарован лишь женщинам — вот ему явно не хватает опыта, невзирая на преклонные годы. Храм Фенера был по преимуществу мужским, если говорить о священстве, а жизнь Геборика-вора по необходимости почти исключала близкие знакомства. Он снова оказался на мели. — Думаю, Фелисин Младшая не очень хочет кем-то командовать. Это не смена одного культа на другой, Сциллара — ну, не в том смысле, который тебе понятен. Никто не хочет тобой манипулировать.

— Как скажешь, Дестриант. — Она тяжко вздохнула и села прямее, отложила трубку кальяна. — Ладно, веди меня во тьму.

Его глаза сощурились. — Поведу, едва она придет…

Тени вытянулись, сумев поглотить всю низину под их позициями. Ша'ик встала на гребне самого северного вала, изучая далекое скопища малазанских солдат, все еще окапывавшихся на высоких местах. Ее сестра методична, как всегда.

Она поглядела налево, на позиции Корболо Дома. Все в готовности к завтрашней битве; она различила командира-напана в окружении помощников и вестовых — стоит на краю среднего бастиона и занят тем же, что и она. Изучает армию Таворы.

«Все мы на местах». Внезапно происходящее показалось таким бессмысленным. Игра в кровожадных тиранов, армии, толкаемые к неизбежной схватке. Холодное пренебрежение жизнями, которые будут потеряны в угоду грубым желаниям. К чему эта безумная жажда правления? «Чего ты от нас хочешь, Императрица Лейсин? Семь Городов никогда не успокоятся под твоим игом. Тебе придется порабощать, но какой в том прок?»

А ее богиня? Она чем-то отличается от Лейсин? Все когти выпущены, чтобы хватать, рвать, мочить песок алой жижей.

«Но Рараку тебе не принадлежит, дорогая Дриджна, пусть твои притязания яростны. Теперь я вижу. Пустыня свята сама по себе. И ныне она восстает — ощути, богиня! Она восстала! Против всех и каждого».

Стоявший позади Матток молча озирал позиции врага. Но теперь он подал голос: — Адъюнкт показалась, о Избранная.

Ша'ик оторвала взгляд от Корболо Дома и посмотрела туда, куда указал вождь.

На коне из табуна Паранов. Разумеется. Рядом двое пеших виканов. Сестра была в полных доспехах, шлем поблескивал багрянцем в умирающем свете.

Ша'ик резко перевела взгляд назад, на позиции Дома. — Прибыл Камист Рело… открыл свой садок и направил на врага. Но меч Таворы его отвергает… так что он шарит вокруг, в армии. Выискивает верховных магов… неожиданных союзников… — Еще миг, и она вздохнула. — И находит лишь нескольких шаманов и взводных магов.

Матток пророкотал: — Те двое виканов с Адъюнктом. Это они, знаменитые Нил и Нетер.

— Да. Говорят, они сломлены духом — в них нет силы, ибо ее давал клан, а клан их истреблен.

— Пусть так, Избранная, — буркнул Матток. — Если она держит их в отатараловой дымке, значит, они не так уж слабы.

— Или Тавора не желает показать их слабость.

— К чему беспокоиться, если мы уже знаем?

— Чтобы усугубить сомнения, Матток.

Он вежливо кивнул, одновременно пробурчав с раздражением: — Это болото не имеет дна, Избранная…

— Погоди! — Ша'ик глянула на Тавору. — Она отослала меч… Камист Рело прекратил поиск… и теперь — ах! — Это слово стало криком удивления, ибо она ощутила молчаливое высвобождение силы Нила и Нетер — силы куда большей, чем они могли иметь.

Ша'ик задохнулась, а богиня внутри нее отпрянула как ужаленная, испустив заполнивший череп вопль.

Ибо Рараку отвечала на зов. Множество голосов возвысились в песне, возмутились откровенным, неумолимым желанием — это звук бесчисленных душ, восставших против тесных цепей.

Цепи тени. Цепи как корни оторванного, чуждого фрагмента садка. Эта вещь из тени посмела связать их души и питаться жизненной силой. — Матток, где Леомен? Нам нужен Леомен.

— Не знаю, Избранная.

Она снова отвернулась в сторону Корболо Дома. Тот был первым на валу, широко расставил ноги, пальцы на поясе с мечом, изучает врага с видом полнейшего превосходства. Ша'ик хотелось кричать.

«Ничто… ничто не таково, каким кажется».

На западе солнце обратило горизонт в багряное пожарище. День тонул в огненном море; она взирала на плывущие над землей тени, и холодело сердце.

Проход около шатра Геборика был пуст, куда ни гляди. Казалось, солнце зашло слишком быстро, и сумерки поразила странная немота. В воздухе недвижно повисла пыль.

Дестриант Трича помедлил у выхода.

Сциллара спросила сзади: — Где все?

Он и сам удивлялся. И тут волосы начали подниматься на шее. — Ты слышишь, девочка?

— Только ветер воет.

Но ветра не было.

— Нет, не ветер, — пробормотала Сциллара. — Песня. Издалека — от армии малазан, как думаешь?

Он молча покачал головой.

Еще миг, и Геборик жестом велел Сцилларе идти следом. Казалось, песня повисла в воздухе, подняв эту шевелящуюся на уровне глаз завесу пыли. Пот тек по рукам и ногам. Страх. Страх прогнал весь город с улиц. Эти голоса — звуки войны.

— Должны быть дети, — говорила Сциллара. — Девушки…

— Почему именно девушки?

— Шпионки Бидитала. Его избранные служительницы.

Он оглянулся. — Те, кого он… пометил?

— Да. Они должны быть… повсюду. Без них…

— Бидитал слеп. Возможно, он отослал их в иное место или вовсе удалил. Будут… события ночью, Сциллара. Прольется кровь. Не сомневаюсь, игроки уже занимают места.

— Он говорил об этой ночи, — отозвалась она. — Часы тьмы перед битвой. Он сказал, мир изменится.

Геборик оскалил зубы. — Глупец погрузился к самому дну Бездны и мутит черный ил.

— Он грезит о высвобождении истинной Тьмы, Дестриант. Тень — лишь выскочка, мир, рожденный компромиссом и полный самозванцев. Куски нужно вернуть Первой Матери.

— Не просто глупец, значит, а безумец. Говорить о древнейшей из битв так, словно ты стал достойной ее силой… Бидитал потерял разум.

— Он сказал, что-то близится, — пожала плечами Сциллара. — Не заподозренное никем, лишь Бидитал может надеяться его контролировать, ведь только он помнит Тьму.

Геборик застыл на месте. — Худ побери его душу. Я должен идти к нему. Сейчас.

— Мы его найдем…

— В треклятом храме, да. Идем.

Они повернули.

Тут же двое выскользнули из темного проулка. Сверкнули клинки.

Геборик с рычанием рванулся на них. Когтистая рука взлетела и впилась в шею ассасина, рванула кверху, сдирая голову с плеч.

Второй убийца присел, нацеливая острие кинжала Геборику в левый глаз. Дестриант поймал запястье, дробя кости. Замах второй руки, и ассасин выронил кишки в пыль дороги.

Отбросив тело, Геборик порывисто оглядывался. Сциллара была в нескольких шагах, глаза распахнуты. Не обращая на нее внимания, Дестриант присел около ближайшего трупа. — Люди Корболо Дома. Слишком нетерпеливы…

Три стрелы поразили его одновременно. Одна глубоко впилась в правое бедро, расщепив кость. Вторая пронзила бок, выйдя под лопаткой, на палец кнаружи от позвоночника. Третья, прилетевшая с противоположного направления, так сильно ударила в левое плечо, что Геборик развернулся и споткнулся, повалившись на труп.

Сциллара подползла ближе. — Старик? Жить будешь?

— Ублюдки, — зарычал он. — Как больно.

— Они идут…

— Чтобы прикончить. Да. Беги, милашка. В каменный лес. Беги!

Он ощутил ее уход, услышал удаляющиеся легкие прыжки.

Геборик попытался встать, но мучительная боль в сломанном бедре заставила его задохнуться и зажмурить глаза.

Близящиеся шаги — три пары ног в мокасинах. Один слева, двое справа. Ножи засвистели, вырываясь из ножен. И… тишина.

Кто-то встал над Гебориком. Слезящиеся глаза позволяли различить покрытые пылью сапоги, от которых расходилась вонь плесени и мертвечины. Другая пара сапог пнула почву около ног Дестрианта.

— Прочь, духи, — прошипел голос с полудюжины шагов.

— Слишком поздно, ассасин, — буркнула фигура над Гебориком. — К тому же мы едва пришли.

— Во имя Худа, Собирателя Душ, изгоняю вас из этого королевства.

Ответом на приказ ассасина стал тихий смех. — Склоняешься перед Худом, да? О да, чую силу в твоих словах. Увы, Худу сей человек не подвластен. Не так ли, подруга?

Стоявшая в ногах Геборика что-то согласно промычала глубоким басом.

— Последнее предупреждение, — рявкнул ассасин. — Наши клинки освящены — они высосут ваши души…

— Не сомневаюсь. Если коснутся нас.

— Вас всего двое… против троих.

— Двое?

Какая-то возня — и резкий, громкий плеск пролитой наземь крови. Падают тела, слышны булькающие вздохи.

— Нужно было одного оставить, — сказала другая женщина.

— К чему?

— Могли бы послать назад, к мухами покусанному напану. Обещание на завтрашний день.

— Так лучше, подруга. Никто ничему не удивляется — вот что плохо в мире, если тебя интересует мое мнение…

— Ну, не особенно. Как думаешь, этот старик выдюжит?

Хмыканье. — Сомневаюсь, что Трич отдаст нового Дестрианта, даже не мяукнув. Да и та полногрудая красотка спешит назад.

— Пора линять, значит.

— Точно.

— И больше до зари никого не удивляем. Поняли?

— Мало от нас осталось, чтобы сражаться с искушением. Больше не повторится.

Молчание, потом снова шаги. Легкая рука опустилась на лоб.

— Сциллара?

— Да, я. Думаю, это были солдаты. Выглядели как-то нехорошо…

— Не обращай внимания. Вытяни стрелы. Плоть желает исцелиться, кости срастутся. Вытягивай, милая.

— А потом?

— Утащи меня в мой храм, если сумеешь.

— Хорошо.

Он ощутил, как рука сомкнулась на древке стрелы, утонувшей в плече. Вспышка боли и… ничто.

Доспехи Ша'ик Старшей лежали на столе. Кто-то из воинов Маттока заменил истрепанные ремни и завязки, отполировал бронзовые пластины и шлем с забралом. Длинный меч смазан, лезвия тщательно наточены. Железный, обтянутый кожей щит прислонен к ножке стола.