Дом Цепей Эриксон Стивен

Почти у основания холма она услышала коней справа. Присела, бросив Жемчуга рядом, и следила, как с северо-запада проехала дюжина всадников. Их понурившие головы скакуны выглядели заморенными. Мятежники везли двоих пленных.

Даже при наступивших сумерках Лостара распознала рваные запыленные мундиры. «Малазане. Ашокский полк. Думала, их уже стерли».

Воины ехали без разведки, не снижая бега коней, пока не оказались в оазисе и не пропали под кожистыми листьями пальм.

Лостара огляделась и решила, что здесь стоит остаться на ночь. Низменность под защитой склона — здесь их не увидят ниоткуда, кроме гребня. К тому же сгущается ночь. Она проверила состояние Жемчуга, поморщилась при виде багрового синяка на виске. Однако дышал он ровно, сердце билось размеренно и без спешки. Разостлав плащ, она перекатила его, связала и вставила кляп.

Через некоторое время фигура показалась из теней, на миг застыла и пошла к ним. Остановилась над Жемчугом.

Лостара услышала тихое ворчание. — Ты едва не раскроила ему череп.

— Он тверже, чем можно подумать, — ответила она.

— Было ли это так необходимо?

— По-моему да. Если не веришь, к чему было меня вербовать?

Котиллион вздохнул. — Знаешь, он человек неплохой. Верен империи. Ты жестоко испытывала его самообладание.

— Он готов был вмешаться. Непредсказуемо. Я сочла, что ты пожелал бы расчистить путь.

— Вначале — да. Но я усмотрел некую пользу в его присутствии, когда дела полностью… развернутся. Позаботься пробудить его завтрашней ночью, если он сам не сумеет.

— Очень хорошо. Если настаиваешь. Хотя я уже глубоко влюблена в новообретенный покой и одиночество.

Кажется, Котиллион вглядывался в нее. Затем бог сказал: — Тогда оставляю тебя, потому что ночью у меня есть другие задачи.

Лостара сунула руку в кошелек и бросила ему предмет.

Он поймал его и уставился в ладонь.

— Я решила, это твое.

— Нет, но я знаю, кому это принадлежит. И рад видеть. Можно оставить себе?

Лостара пожала плечами: — Мне нет дела.

— И не должно быть.

Услышав в тоне сухое удовлетворение, она начала раскаиваться в том, что отдала находку, что она для нее важна, хотя сейчас и непонятно чем. «Подозреваю, уже поздно». — Ты говорил, что уходишь?

Похоже, он обиделся и тут же исчез в вихре теней.

Лостара легла спиной на каменистый грунт и удовлетворенно закрыла глаза.

* * *

Ночной бриз был на удивление теплым. Апсалар стояла у крошечного окна, обозревая ущелье. Ни Могора, ни Искарал Паст не жаловали вниманием эти высоты, разве что когда необходимость гнала их на поиски еды, и потому компанию ей составили шесть старых седых бхок'аралов. Они ворчали и сопели, неуклюже возясь на захламленном полу. Россыпи костей намекали, что на верхний этаж башни мелкие твари приходят умирать.

Пока бхок'аралы шумели сзади, Апсалар смотрела на пустоши. Песок и выступы известняка стали серебряными в свете луны. На грубые стены у окна садились сытые ризаны, издавая тихие шлепки, и заползали в трещины, прячась от наступающего дня.

Крокус спал где-то внизу, пока хозяин и хозяйка выслеживали друг дружку в темных коридорах и пыльных комнатах монастыря. Никогда она не ощущала себя такой одинокой и никогда, поняла она вдруг, так не утешалась уединением. Пришла пора перемен. Затвердевшие слои души размягчаются, находя новую форму под незримым внутренним давлением.

Что всего страннее: она начинает презирать свою компетентность, свои смертельные умения. Их вложили, силком вбили в кости и мускулы. Они пленили ее, заковали в ледяные доспехи. Теперь, пусть нет бога, она ощущает себя двумя женщинами.

Вот интересно: в какую из них влюбился Крокус?

Но нет, здесь нет тайны. Он принял обличье убийцы, верно? Юный лупоглазый воришка из Даруджистана сделал из себя жестокое отражение… не Апсалар — дочки рыбака, но Апсалар — ассасина, холодной убийцы. Он верил, что сходство создает самые прочные узы. Наверное, сработало бы, люби она свое ремесло, не находи она его горьким и отталкивающим. Не ощущай она цепей, крепко спутавших душу.

И компания в тюремной камере ей не нужна. Он любит не ту женщину, не ту Апсалар. А она настоящая — для Крокуса, не для Резака. Итак, они вместе, но разделены, близки и чужды. Похоже, тут ничего не сделаешь.

Ассасин внутри нее предпочитает одиночество, а дочь рыбака находит в этом удовлетворение, хотя совсем иным путем. Первая не может позволить себе любовной слабости. Вторя знает, что любят не ее. Как Крокус, она стоит в тени убийцы.

Нет смысла бунтовать. У рыбачки нет опыта и силы, чтобы бросать вызов неумолимой воле ассасина. Вероятно, так же Крокус сдался Резаку.

Она ощутила присутствие рядом и промурлыкала: — Жаль, что, уходя, ты не забрал с собой всё.

— Предпочла бы, чтобы я оставил тебя брошенной?

— Брошенной? Нет, невинной.

— Невинность лишь тогда является добродетелью, девочка, когда она временна. Ты должна уйти и оглянуться, созерцая нетронутую чистоту. Оставаться невинной — всю жизнь сгибаться под гнетом незримой и неизмеримой силы; и понять однажды, что ты уже не узнаешь себя. Вот тогда ты поймешь: невинность была проклятием, сковала тебя, оглушила, лишила любого выражения жизни.

Она улыбнулась тьме. — Но, Котиллион, лишь знание помогает нам увидеть цепи.

— Знание заставляет глаза увидеть то, на что они смотрели всю жизнь. Ты владеешь необычайными умениями. Они даруют тебе силу. Правда в том, что отрицать это нет смысла. Ты не можешь отменить сама себя.

— Но могу сойти с этой тропы.

— Можешь, — признал он после мгновенной заминки. — Можешь выбрать другие, но даже привилегия выбирать дарована благами прошлого…

— Тобою дарована.

— Этого не изменить. Я прошел по твоим костям, по твоей плоти, Апсалар. Дочь рыбака, ставшая женщиной — мы в тени друг друга.

— И ты наслаждался, Котиллион?

— Не особенно. Было трудно помнить о своих задачах. Мы были почти всегда в достойной компании — Вискиджек, Колотун, Скрипач, Калам… взвод, который, будь случай, приветил бы тебя. Но я им помешал. Было необходимо, хотя и нечестно по отношению к тебе или ним. — Он вздохнул. — Можно бесконечно говорить о вине, девочка, но я вижу, как заря похищает тьму, и должен услышать твое решение.

— Решение? Насчет чего?

— Резака.

Она смотрела на пустыню и чувствовала в глазах слезы. — Я заберу его у тебя, Котиллион. Помешаю сделать то, что было сделано со мной.

— Он тебе так важен?

— Да. Не ассасину во мне, но дочери рыбака… которую он не любит.

— А он не?..

— Он любит ассасина и потому решил походить на нее.

— Теперь понимаю твои мучения.

— Неужели? Тогда понимаешь, почему я не могу отдать его тебе.

— Но ты не права, Апсалар. Резак не любит в тебе ассасина. Это его влечет, нет сомнения, ибо сила влечет… любого из нас. А ты наделена силой, но явно решилась ею не пользоваться. Всё так необычно, притягательно. Его тянет подражать с трудом выигранной свободе. Но любовь? Воскреси наши общие воспоминания, девочка. О Даруджистане, о первой встрече с вором Крокусом. Он знал, что мы совершили убийство, и понимал, что жизнь его в наших глазах ничего не стоит. Любил ли он тебя тогда? Нет, все пришло позднее, в холмах к востоку от города — когда я уже тобой не владел.

— Любовь меняется со временем…

— Да, но не как плащовка, перелетающая на поле брани от одного трупа к другому. — Он кашлянул. — Ладно, дурная аналогия. Любовь меняется, да, она растет, чтобы включить как можно больше объектов. Добродетели, пороки, ограничения, всё — любовь будет обожать это с детским восторгом.

Услышав такие слова, она крепко охватила себя руками. — Во мне две женщины…

— Две? Множество, милая, и Резак любит всех.

— Не хочу, чтобы он умер!

— Таково твое решение?

Она кивнула, не решаясь заговорить. Небо бледнело, превращаясь в обширный пустой купол над мертвой, истерзанной страной. Она видела, как птицы взлетают в простор по струям ветра.

Котиллон настаивал: — Так ты знаешь, что должна сделать?

Апсалар снова кивнула.

— Я… доволен.

Дернув головой, она уставилась в лицо, которое видела так полно в первый раз. Морщины вокруг тихих, спокойных глаз, правильные черты, зарубки необычных шрамов под правым глазом. — Доволен, — шепнула она, изучая бога. — Почему?

— Потому, — ответил он с тихой улыбкой, — что тоже люблю парня.

— Как думаешь, я настолько смела?

— Ты смела настолько, насколько нужно.

— Снова.

— Да. Снова.

— Ты вовсе на бога не похож, Котиллион.

— Я не бог в традиционной манере, я покровитель. Покровители признают ответственность. Согласен, я редко имею возможность ее проявить.

— То есть ответственность не особо обременительна.

Улыбка его стали шире — весьма приятная улыбка. — Потеря невинности делает тебя гораздо ценнее, Апсалар. Скоро опять увидимся. — Он шагнул назад, в тени.

— Котиллион.

Бог замер, наполовину подняв руки. — Да?

— Спасибо. И позаботься о Резаке. Прошу.

— Обязательно, как будто он мне сын.

Она кивнула. Котиллион пропал.

Как вскоре и она.

* * *

В этом каменном лесу водились змеи. К счастью для Калама Мекхара, им явно недоставало природной злобности. Он лежал в тенях среди кусков поваленного окаменевшего дерева, он был неподвижным как змеи, скользившие вокруг и по телу. Камень расставался с ночным холодом, горячий ветер дул из пустыни.

Он не заметил дозоров. Здесь вообще было мало свежих троп. Тем не менее в окаменелом лесу ощущалось присутствие силы, не принадлежащей этому миру. Он не был уверен, но в силе ощущалось что-то демоническое.

Достаточная причина для тревоги. Ша'ик могла хорошо скрыть стражу, и ему нужно пройти мимо всех.

Ассасин снял с руки яркошейку, вытащил кинжалы. Проверил оплетку рукоятей, убеждаясь в ее целостности. Проверил прочность эфесов и наверший. Край отатаралового клинка слегка затупился — отатарал, как металл, не идеален для оружия, он легко зазубривается даже без использования, словно становится хрупким от времени. До малазанского завоевания знать Семиградья использовала отатарал в основном для доспехов. Количество доступного металла строго контролировалось, хотя не так жестко, как под властью Империи.

Мало кому известны все его свойства. Втертый в кожу или долго вдыхаемый в легкие, он оказывает странные и непредсказуемые эффекты. Он часто пасует перед Старшей магией. Есть и другая характеристика, о которой, подозревал Калам, мало кто знает; он сам узнал о ней чисто случайно во время битвы под И'Гатаном. Лишь немногие пережили инцидент (в том числе Быстрый Бен и Калам); все согласились, что доклад вышестоящим чинам должен быть сознательно неточным — на вопросы отвечали, покачивая головами и пожимая плечами.

Отатарал, похоже, плохо ладит с морантскими припасами, особенно горелками и дымками. Или, проще говоря, не любит нагревания. Он узнал, что клинки покрывают отатараловой пылью на поздней стадии изготовления, когда горячее железо теряет алый блеск. Наверное, кузнецы пришли к такому решению нелегким путем. Но суть секрета не в том. То, что случается с горячим отатаралом, когда в него бросают магию…

Он медленно вложил клинок в ножны и сфокусировал внимание на втором. Острие гладкое, хотя чуть волнистое, как часто бывает с много раз точеными лезвиями. Водяной узор едва заметен на черной поблескивающей поверхности; в железо впаяна узкая серебряная проволока. Он предпочитал этот клинок первому за лучший баланс и вес.

Нечто ударилось о почву рядом, звякнуло, отскочив от каменного пенька, закувыркалось и застыло у колена.

Калам уставился на мелкий предмет. Потом поднял взор на нависшее сверху дерево. И улыбнулся. — Дуб, — пробормотал он. — Не стану говорить, что не уловил иронию твоего поступка. — Он подобрал желудь. И лег снова. — Как в старые добрые времена… я искренне рад, что мы уже не занимаемся тем, чем раньше…

* * *

Равнина перешла в саванну и затем в джунгли. Они явились в сырой сезон, все утро страдали под буйным ливнем; после полудня солнце прожгло тучи, наполнив воздух горячим паром. Трое Т'лан Имассов и Тисте Эдур трусили по густому, ярко-зеленому подлеску.

Со всех сторон невидимые звери с треском ломились сквозь кусты. Иногда путники наталкивались на проложенную животными тропу, и тогда их движение ускорялось.

— Это не природная ваша территория, Онрек? — спросил Тралл Сенгар, тяжело вдыхая сырой, полный запахов воздух. — Учитывая ваши меха, шкуры…

— Да, — отвечал Т'лан Имасс. — Мы народ холодного климата. Но эта местность существует в наших воспоминаниях. До Имассов жил другой народ, более старый и дикий. Они обитали в теплых местах; они были высокими, покрытыми густым, темных мехом. Мы знаем их под именем Эресов. Отдельные анклавы сохранялись и ваше время. Садки сохраняют прошлые времена…

— Они жили в джунглях вроде этих?

— Обычно по опушкам и в окружающих саваннах. Они обрабатывали камень, но с меньшим мастерством, нежели мы.

— Среди них были гадающие по костям?

Ответил ему Моноч Охем: — Все Эресы были Гадающими, Тралл Сенгар. Ибо они — первые, понесшие искру разума, одаренные духами.

— И они пропали, Моноч Охем?

— Пропали.

Онрек промолчал. Если Моноч имеет причину лгать, то Онрек не имеет причины противоречить Гадающему. Какая разница? Ни одного Эреса в Садке Телланн никогда не находили.

— Тралл Сенгар помолчал и спросил: — Мы уже близко, Онрек?

— Близко.

— А потом мы вернемся в наш мир?

— Да. Первый Трон находится в расселине под городом…

— Тисте Эдур, — вмешался Моноч Охем, — незачем знать название города, Онрек Сломанный. Он и так знает слишком многое о нашем народе.

— Я узнал о Т'лан Имассах то, что трудно назвать тайной. Вы предпочитаете убийство переговорам. Вы не остановитесь перед убийством бога, если возможность подвернется. И еще вы стараетесь прибирать за собой. Вот это похвально. К сожалению, нынешняя неразбериха стала слишком большой — хотя вы в гордыне стараетесь это отрицать. Что до Первого Трона — мне не интересно, где именно он расположен. Вряд ли я переживу столкновение с вашими изменниками.

— Это точно, — согласился Моноч Охем.

— И, думаю, ты об этом позаботишься, — продолжил Тралл.

Гадающий ничего не ответил.

Онрек подумал, что это тоже ответ. «Но я стану его защищать. Возможно, Моноч и Ибра понимают и постараются напасть первыми. Будь я на их месте, так бы и сделал. Странно, но я почти на их месте».

Тропа внезапно вывела на поляну, заваленную костями. Онрек сообразил, что гиены или леопарды стащили сюда множество разных зверей. Все найденные им длинные кости изгрызены сильными челюстями; воздух смердит гнилой плотью, мух летают тысячами.

— Эресы не сооружали святилищ, — произнес Моноч Охем, — но понимали, что в некоторых местах скопляется смерть, жизнь становится лишь воспоминанием, слабым и угасающим. В такие места они часто приносили своих мертвецов. Сила скапливается слоями. Это место рождения священного.

— И вы превратили его во врата, — догадался Тралл.

— Да.

— Ты слишком доверяешь силе Имассов, Моноч Охем, — сказал Онрек. Он поглядел на Тисте Эдур. — Святые места Эресов прожигают Телланн. Они слишком стары, чтобы им можно было противостоять.

— Ты сказал, святость рождена смертью. Они были служителями Худа?

— Нет, Тралл Сенгар. Худа еще не было, когда слагались эти святилища. Они не посвящены смерти. Их сила приходит из слоев, как и сказал Моноч Охем. Камни, превращенные в орудия и оружие. Воздух, принимающий форму гортаней. Разумы, открывшие тайны окружающего мира, забывшие или сохранившие их… души, сумевшие любить и жить. Глаза, видевшие борьбу за выживание, узревшие неизбежность конечной гибели. Знать и понимать, что мы обречены смерти — не означает ей поклоняться. Знание и понимание — само по себе колдовство, ибо оно заставляет нас распрямиться.

— Похоже, — пробормотал Тралл, — что вы, Имассы, нарушили своим Обетом старейший закон природы.

— Ни Моноч Охем, ни Ибра Гхолан не ответят тебе, хотя понимают истину твоих слов. Ты прав. Мы — первые преступники, и наш долгая нежизнь — подходящее наказание. Но мы уповаем, что Призывающая дарует всем забвение.

— Вера — вещь опасная, — вздохнул Тралл. — Ну, мы пройдем во врата?

Моноч Охем сделал жест. Окрестности словно размылись, свет замигал.

За несколько мгновений до падения абсолютной тьмы Онрек услышал возглас удивления Тралла Сенгара. Воин повернулся и успел увидеть существо, появившееся в дюжине шагов. Высокое, стройное, с нежным коричневатым пушком на теле и длинными, косматыми волосами. Женщина. Ее груди были полными и отвислыми, бедра широкими. Высокие, острые скулы и широкий рот с полными губами. Он увидел все в единый миг, и одновременно ее глаза, темные под нависшими надбровными дугами, мельком оглядели троих Имассов и уставились на Тралла Сенгара.

Она сделала шаг — движение было текучим и быстрым, словно у оленихи…

… и свет совершенно исчез.

Онрек расслышал новый вскрик Тралла. Т'лан Имасс побрел за звук, и в голове пронеслись разрозненные образы, мысли разбежались. Время, завернутое в самое себя, уплывающее и снова возрождающее…

Искры замелькали над землей, сухая трава занялась. Мелькнули языки пламени.

Они стояли на дне ущелья, на неровных камнях. Онрек огляделся в поисках Тралла Сенгара и обнаружил Эдур лежащим в полудюжине шагов.

Подошел к нему.

Смертный был без сознания. По животу текла кровь, скапливаясь в паху; Онрек заметил, что она уже сворачивается, то есть принадлежит не Эдур, но женщине Эресов, которая… похитила его семя.

Его первое семя. Но в ее внешности — никаких признаков девственности. Груди не раз наполнялись молоком; соски познали давление детских губ. Откуда же кровь?

Онрек склонился над Траллом.

И увидел под пупком свежие царапины. Три параллельных пореза, а поперек них — следы еще трех. Похоже, женщина оцарапала и свой живот, в ином направлении.

— Эрес украла его семя, — сказал Моноч Охем.

— Зачем?

— Не знаю, Онрек Сломанный. Эресы имели разум зверей…

— Не отличаясь этим от всех остальных рас, — отозвался Онрек. — Ты сам понимаешь.

— Может быть.

— Ясно, что у этой были какие-то намерения.

Моноч Охем кивнул: — Кажется. Почему Тисте Эдур остается без сознания?

— Его разум странствует где-то…

Гадающий по костям склонил голову набок: — Да, таково определение бессознательности.

— Нет, не «где-то». Ступив к нему, я попал под воздействие магии. Наведенной Эрес. За неимением подходящего слова назову это садком, едва оформленным, на самом краю забвения. Он был, — Онрек запнулся, — он был похож на самих Эресов. Вспышка света за сомкнутыми веками.

Ибра Гхолан вдруг поднял меч.

Онрек выпрямил спину.

В темноте раздались звуки; Т'лан Имасс заметил свечение десятка живых тел. Потом двух десятков. Приближался и кто-то еще, стук его ног был странно неровным.

Затем в круг света ступил апторианский демон, черный и мерцающий словно шелк. На горбатом плече восседал юноша; тело у него было человеческое, но голова несла черты демона — единственный большой глаз, сверкающий и состоящий из ячеек, широкий рот, раскрытый и снабженный десятками острых, способных втягиваться зубов. Перевязь на торсе содержала добрую дюжину лезвий — от кинжалов до дротиков. У пояса висели два малых арбалета с дугами из рогов антилоп.

Всадник склонился над уродливым горбом, заговорив тихим, хриплым голосом: — Это все, кого смог выделить Логрос?

— Вы, — отвечал Моноч Охем, — здесь нежелательны.

— Плохо, Гадающий, ибо мы здесь останемся. Мы охрана Первого Трона.

Онрек спросил: — Кто вы и кто послал вас?

— Я Панек сын Апт. На второй вопрос отвечать не мне. Я всего лишь страж внешнего круга. Зал самого Трона охраняется той, что послала нас. Может быть, она сможет ответить. Если захочет.

Онрек поднял Тралла Сенгара. — Тогда поговорим с ней.

Панек улыбнулся, показывая массу зубов: — Как я сказал, в тронном зале. Не сомневаюсь, — его улыбка стала еще шире, — дорогу вы знаете.

Глава 24

В старейших, зачастую разрозненных текстах можно отыскать смутные упоминания об Эрес» алах. Вот имя, кажется, относящееся к самым древним духам, самой сути физического мира. Разумеется, нет эмпирической возможности определить, было ли наделение смыслом — власть, позволяющая делать символы из неодушевленного — основной творческой силой Эресалов, или же вовлечена была и некая иная власть, кою унаследовали все более поздние разумные формы жизни.

Так или иначе, нельзя отрицать эту редко распознаваемую, но могущественную власть, подобно подземным слоям подпирающую видимую поверхность мира; нельзя отрицать, что сила эта проявляется скрытно, но с глубочайшей эффективностью, умея искажать даже тропы богов — да, иногда будучи способна повергать их с полнейшей необратимостью…

Предисловие к «Компендиуму карт», Келарстеллис из Ли Хенга

Обширные полосы и гребни кораллов были превращены в плоские островки — ветер и летучий песок работали тысячи лет. Края их были выщерблены и ненадежны, усеяны дырами и обрывами; проходы между ними узки, извиты и засыпаны острыми обломками. На взгляд Гамета, сами боги не смогли бы отыскать худшего места для армейского лагеря.

Но, похоже, выбора мало. Нигде поблизости нет удобного подхода к полю битвы и, как становится очевидным, эту позицию, однажды занятую, защищать будет легко, словно горную крепость. Единственное благо на сегодня.

Тавора неспешно заходила в пасть врага, на поле, им выбранное для битвы; кулак подозревал, что в этом главный исток охвативших легионы беспокойства и смущения. Он следил, как солдаты постепенно занимают островок за островком. Оказавшись наверху, они складывали оборонительные стенки из обломков, насыпали с южной стороны валы.

Капитан Кенеб нервно ерзал в седле. Первые взводы их легиона направились к ослепительно-белому острову в западной части низины. — Они не захотят выбивать нас с островов, — заявил он. — Зачем суетиться, если всем понятно: Адъюнкт намерена идти прямо на них?

Гамет не остался глухим к скепсису и сомнениям, скрытым в словах Кенеба. Хотелось бы ем у сказать что-то утешительное, подстегнуть веру в умение Таворы формировать и поддерживать разумную тактику. Но даже в этом кулак сомневался. За время похода из Арена не случилось поводов внезапно проявить военный гений. По сути, они шагали на север прямо, как летит копье. На что же это намекает? На достойную подражания целеустремленность или на отсутствие воображения? Разные ли это вещи или два взгляда на одно и то же? А теперь они рассредоточились — без спешки, как всегда — чтобы на заре наступать на окопавшегося противника. Врага достаточно умного, чтобы найти место, которое можно штурмовать с одного, очень неудобного направления.

— Эти насыпи — наша смерть, — бурчал Кенеб. — Корболо Дом готов, как любой компетентный малазанский командир. Он хочет, чтобы мы сгрудились на вершинах, попав под нескончаемый ливень стрел, залпы арбалетов и баллист, не говоря уже о магии. Увидите, Кулак, какими гладкими он сделает эти насыпи. Камни в потоках крови станут скользить, словно под ногами жир. Мы не найдем…

— Я не слепой, — рявкнул Гамет. — Как, надо полагать, и Адъюнкт.

Кенеб метнул на старика негодующий взгляд. — Хотелось бы услышать что-то бодрое, Кулак.

— Ночью будет встреча офицеров. И еще одна, за звон до рассвета.

— Она уже решила, как расположатся легионы, — бросил Кенеб, склоняясь в седле и плюя на манер местных.

— Да, капитан, это точно. — Они должны были стеречь пути возможного отступления — не своих солдат, а противника. Преждевременная уверенность в победе граничит с безумием. Их превосходят числом. Все преимущества у Ша'ик, а треть армии Адъюнкта не примет участия в битве. — Адъюнкт ждет, что мы подтвердим свою профессиональную компетентность, — добавил Гамет.

— Как прикажет, — проворчал Кенеб.

Поднялась пыль — инженеры и саперы сооружали укрепления и валы. День выдался обжигающе знойным, ветер походил скорее на вздохи умирающего. Конные хундрилы, виканы и сетийцы остались к югу от коралловых островов; они ждали, когда проложенная дорога позволит спуститься в низину. Но даже там места для маневра мало. Гамет подозревал, что Тавора придержит большинство сзади — равнина недостаточно широка для массированной кавалерийской атаки. С любой стороны. Ша'ик, вероятно, будет держать конников пустыни в резерве для преследования малазан, если они будут разбиты. Хундрилы сумеют прикрыть отступление… или бегство. Вполне возможное, хотя и бесславное заключение дня… остатки малазанской армии скачут по двое на лошадях хундрилов… Кулак поморщился, вообразив эту сцену, и гневно изгнал саму мысль из разума. — Адъюнкт знает, что делать, — заявил он.

Кенеб промолчал.

Подбежал вестовой. — Кулак Гамет, — крикнул он, — Адъюнкт требует вашего присутствия.

— А я пригляжу за легионом, — сказал Кенеб.

Гамет кивнул и развернул коня. От движения на миг закружилась голова — он каждый день просыпался с головной болью. Однако кулак заставил себя глубоко, спокойно вздохнуть и кивнул гонцу. Они пробирались сквозь хаотично разбросанные отряды: солдаты носятся туда и сюда, офицеры лают приказами — и направились к низкому холму. Гамет различал там Адъюнкта на коне и рядом Нила с Нетер. — Вижу, — бросил он вестовому.

— Да, сэр. Тогда оставляю вас.

Выбравшись из давки, Гамет послал коня в галоп и вскоре уже натягивал поводья рядом с Адъюнктом.

Позиция давала прямой обзор укреплений врага; они наблюдали, но и за ними следила группа фигур на центральной насыпи.

— Острые ли у вас глаза? — спросила Адъюнкт.

— Не особенно.

— Корболо Дом, Камист Рело. Шесть офицеров. Камист посылал в нашу сторону «запрос», отыскивая признаки магов. В особенности Верховных Магов. Разумеется, пока Нил и Нетер при мне, колдовские умения Камисту Рело не помогут. Скажете, Кулак Гамет: как считаете, насколько уверен в себе Корболо Дом?

Он вгляделся в нее. Женщина в доспехах, забрало поднято, а веки наполовину прикрыты под ярким солнцем, лучи которого отскакивают от твердой потрескавшейся глины. — Смею полагать, Адъюнкт, — произнес он не спеша, — его уверенность тает.

— Тает. Почему же?

— Потому что всё слишком легко. Слишком много у него преимуществ, Адъюнкт.

Она не ответила, переведя взгляд на далекого противника.

«Ради этого я и был нужен? Ради ответа на один вопрос?»

Гамет поглядел на виканов. Нил за время похода подрос; Гамет подозревал, что через пару лет он будет весьма высоким молодцем. Он был в одной набедренной повязке и казался дикарем: длинные спутанные волосы, тело в черной краске.

Нетер, понял он с некоторым удивлением, округлилась под всеми этими оленьими шкурами, приобрела свойственную юным девушкам полноту. Однако постоянная гримаса решимости превращала милое лицо в какую-то зловещую, отталкивающую маску. Черные волосы коротко срезаны по траурному обычаю.

— Камист Рело закончил, — внезапно произнесла Адъюнкт. — Теперь ему понадобится отдых. — Она повернулась в седле; несколько заранее условленных жестов — и виканы поскакали вверх по склону. Тавора передала им пояс с мечом. Воины торопливо увезли отатараловое оружие.

Нил и Нетер с неохотой уселись на почву.

— Кулак Гамет, — сказала Адъюнкт. — Не соизволите вытащить кинжал и уронить несколько капель крови из правой ладони?

Без лишних слов он стащил перчатку, выхватил кинжал и провел по ладони. Из разреза хлынула кровь. Гамет сжал руку и наблюдал, как капли летят к земле.

Его охватила дурнота, кулак чуть не выпал из седла.

Нетер удивленно зашипела.

Гамет глянул на нее. Глаза закрыты, руки вжаты в песчаный грунт. Нил принял такую же позу, по лицу пробегали различные эмоции, но в итоге возобладал страх.

Кулак все еще ощущал головокружение, в черепе раздавался слабый гул.

— Здесь духи, — прорычал Нил. — Восстают во гневе…

— Песня, — вмешалась Нетер. — О войне и воинах…

— Новая и старая, — сказал ее брат. — Такая новая… и такая старая. Битва и смерть снова и снова…

— Земля помнит каждую схватку, что шла на ее лике — во всех местах — с начала времен. — Нетер морщилась и дрожала, не открывая глаз. — Богиня ничто перед такой силой, но она будет… красть.

Взгляд Адъюнкта стал острым. — Красть?

— Садок, — отозвался Нил. — Она призовет свой фрагмент и наложит на землю, словно паразита. Корни-тени скользнут вниз, ища опору, питаясь памятью земли.

Страницы: «« ... 4344454647484950 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга содержит описание приемов искусства йоги в свете нашего времени и современных знаний. Представ...
Говорят, первую любовь забыть невозможно. А если она была приправлена болью, разочарованием и предат...
Книга представляет собой современный роман, в котором главному герою предстоит решить, с кем из деву...
Книга голландского историка Шенга Схейена – самая полная на сегодняшний день биография Сергея Дягиле...
Праздник Рождества всем сулит веселые каникулы, хороводы вокруг нарядной елки и долгожданные подарки...