Темная материя Крауч Блейк

– Выключите двигатель и бросьте ключи в окно.

– Джейсон! – кричит моя спутница.

– Доверься мне.

– Последнее предупреждение. Выключите двигатель и бросьте ключи в окно. При любой попытке бежать будет открыт огонь на поражение.

В миле или чуть дальше появляются еще огни.

Я показываю, что остановился, и выключаю фары. Опускаю на несколько дюймов стекло и делаю вид, что бросаю связку ключей.

Водительская дверца внедорожника открывается, из него выходит человек в противогазе с оружием на изготовку.

Я врубаю передачу, бью по фарам и вдавливаю в пол педаль газа.

Звук выстрела перекрывает рев мотора.

Пуля пробивает ветровое стекло.

За ней вторая.

Третья разрывает кассетник.

Бросаю взгляд назад – внедорожник еще стоит на обочине в нескольких сотнях ярдов у нас за спиной.

Стрелка спидометра уже на шестидесяти и бежит дальше.

– Нам далеко? – спрашивает Аманда.

– Миля или две.

– Их там куча.

– Вижу.

– Если нас схватят…

– Знаю.

Выжимаю за девяносто. Мотор работает на пределе.

Проносимся мимо указателя – до нашего съезда четверть мили.

На этой скорости – дело считаных секунд.

Влетаю в съезд на семидесяти пяти и резко торможу.

Ни я, ни Лукас не пристегнуты.

Инерция бросает Аманду на бардачок, меня – на рулевое колесо.

В конце съезда круто сворачиваю влево мимо знака «Стоп» – тормоза скрежещут, резина горит. Аманду швыряет на дверцу, а я едва не сползаю на ее сиденье.

Проскакивая через переезд, краем глаза замечаю на автостраде пять пар огней – ближайший внедорожник как раз врывается на съезд еще с двумя на хвосте.

Мчимся по безлюдным улицам Южного Чикаго.

Аманда наклоняется вперед, к ветровому стеклу.

– Что там? – спрашиваю я.

Она смотрит в небо.

– Вижу огни.

– Похоже на вертолет?

– Да.

Проношусь через пустынные переулки, мимо заколоченной станции метрополитена, и вот мы уже вырываемся из жилого района и несемся вдоль заброшенных складов и железнодорожных депо.

Городское захолустье.

– Приближаются, – говорит Аманда.

Очередь прошивает багажник.

За ней, одна за другой, еще три, как будто кто-то приложился к «Олдсмобилю» молотом.

– Пулемет! – кричит Лукас.

– На пол! – командую я.

Переливчатый вой сирен все ближе.

В этой схватке старенькому седану рассчитывать не на что.

Еще две очереди выносят заднее и ветровое стекла. Третья прошивает спинку сиденья Аманды.

Впереди уже виднеется озеро.

– Держись! – бросаю я. – Мы почти на месте.

Выворачиваю вправо, на Пуласки-драйв. Три пули решетят заднюю пассажирскую дверцу, и я вырубаю свет.

В первые несколько секунд впечатление такое, будто мы летим сквозь кромешную тьму.

Потом глаза начинают привыкать, и я вижу впереди мостовую и темные силуэты каких-то строений.

Везде темно.

Убираю ногу с педали газа, но тормоз не трогаю.

Оглядываюсь – на Пуласки-драйв как раз вылетают два внедорожника.

Различаю по курсу пару знакомых, устремленных в звездное небо дымовых труб.

Мы даем не больше двадцати миль в час, и внедорожники быстро нагоняют, но их фары еще не нащупали нас.

Вижу забор.

Скорость продолжает падать.

Поворачиваю через дорогу и врезаюсь решеткой радиатора в запертые ворота. Створки распахиваются.

Мы вкатываемся на парковочную площадку и маневрируем между упавшими фонарями.

Сирены все ближе и громче.

Три внедорожника пролетают мимо ворот. За ними – еще два, с пулеметными башенками на крышах.

Выключаю двигатель. В наступившей тишине прислушиваюсь к удаляющимся сиренам.

Аманда поднимается с пола, а я уже хватаю с заднего сиденья рюкзак.

Стук дверей отскакивает эхом от кирпичных стен зданий.

Мы идем к рассыпающемуся строению, от названия которого осталось только «…КАГО ЭЛЕКТРО…».

Вверху с гулом проносится вертолет, и яркая коса света царапает парковочную площадку.

Тишину взрывает рык двигателя.

Через Пуласки-драйв несется черный внедорожник.

Свет бьет нам в глаза.

Мы срываемся с места и бежим к развалинам, а усиленный мегафоном мужской голос требует от нас остановиться.

Я протискиваюсь в щель в кирпичном фасаде и протягиваю руку Аманде.

Внутри кромешная тьма.

Открываю рюкзак, нащупываю фонарь, достаю его и включаю.

Мы в разрушенном вестибюле, вид которого напоминает мне тот вечер, когда Джейсон-2 под дулом револьвера привел меня, голого, в такое же здание в другой версии этого дома.

Подсвечивая себе фонарем, мы проходим дальше.

Идем по коридору.

Быстрее и быстрее.

Стук шагов по трухлявым половицам.

Пот стекает по лицу, режет глаза.

Сердце стучит так сильно, что содрогается грудная клетка.

Я хватаю ртом воздух.

Позади слышатся голоса.

Оглядываюсь. Вижу рассекающие тьму лучи лазеров и зеленоватые блики приборов ночного видения.

Слышу попискивание радио, шепот голосов и просачивающийся сквозь стены рокот вертолета.

Огненный шквал проносится по коридору. Мы падаем, распластываемся на полу, ждем, пока стихнет стрельба.

Поднимаемся, идем дальше. Быстрее, быстрее.

На следующем перекрестке я уверенно поворачиваю в другой коридор, хотя сориентироваться в темноте нелегко.

Наконец мы выходим на металлическую платформу, с которой начинается спуск в генераторную.

Преследователи так близко, что я даже различаю три голоса, звучащие в последнем коридоре. Два мужских и один женский.

Последняя ступенька. Лукас не отстает, но тяжелые шаги уже грохочут по лестнице над нами.

Прямо передо мной появляются две красные точки. Я отскакиваю в сторону и продолжаю бежать – вперед, в темноту, туда, где должен быть куб.

Двое в костюмах биозащиты соскакивают с лестницы и устремляются за нами. Гремят выстрелы, но пули проходят выше.

До куба футов пятьдесят. Дверь открыта, металлическая поверхность отражает прыгающий свет нашего фонаря.

Еще один выстрел.

Что-то напоминающее стремительного шмеля проносится у правого уха.

Пуля бьет в дверь, высекая искры.

Ухо словно горит.

– Бежать некуда! – кричит один из преследователей.

Аманда влетает в куб первой. Я вбегаю следом, поворачиваюсь и наваливаюсь плечом на дверь.

Солдаты уже футах в двадцати от нас, и мне слышно их надсадное дыхание за масками противогазов.

Они открывают огонь. Пули щелкают по металлу, огненные вспышки рвут темноту, и это последнее, чем провожает меня их кошмарный мир.

Мы не задерживаемся и сразу же идем по коридору.

Через какое-то время Аманда хочет остановиться, но я не могу.

Мы идем еще целый час.

Целый цикл препарата.

Кровь из уха забрызгала одежду.

Наконец коридор снова сворачивается в куб.

Я сбрасываю рюкзак.

Холодно.

Пот стынет на коже.

Аманда стоит в центре куба – юбка грязная, свитер порвался в нескольких местах, пока мы бежали по заброшенной электростанции.

Она ставит фонарь на пол, и внутри меня словно срабатывает спусковой механизм.

Напряжение, сила, гнев, страх…

Все выплескивается разом потоком слез и всхлипов.

Аманда выключает фонарь.

Я приваливаюсь к холодной стене, и моя спутница привлекает меня к себе, кладет мою голову себе на колени и гладит меня по волосам.

ОСТАЛОСЬ АМПУЛ: 40

Прихожу в себя в кромешном мраке, лежа на боку, спиной к стене. Аманда устроилась рядом. Наши тела вписываются одно в другое, ее голова покоится на сгибе моего локтя.

Хочется есть и пить.

Сколько же я проспал?

Хорошо одно – ухо перестало кровоточить.

Мы беспомощны, и отрицать этот факт невозможно.

Единственная наша константа, если не считать нас самих, – вот эта металлическая коробка.

Крохотная лодчонка посредине огромного океана.

Наше убежище.

Наш дом.

Наша тюрьма.

Я осторожно поднимаюсь.

Снимаю толстовку, сворачиваю ее и подсовываю Аманде под голову.

Она ворочается, но не просыпается.

Иду на ощупь к двери, понимая, что не могу позволить себе рисковать и открывать ее. Но я должен знать, что там, снаружи, и клаустрофобия уже действует мне на нервы.

Поворачиваю ручку. Медленно тяну дверцу на себя.

Первое ощущение: запах зеленого леса.

Косые солнечные лучи пробиваются между жмущимися друг к дружке соснами. Неподалеку застыл неподвижно олень, глядя на куб темными, влажными глазами.

Делаю шаг наружу, и олень, сорвавшись с места, бесшумно исчезает между деревьями.

Лес притих.

Над устлавшим землю игольчатым покровом стелется легкий туман.

Я отхожу от куба на несколько шагов и сажусь на согретую утренним солнцем землю, подставив лицо ярким, теплым лучам.

Ветер приносит запах древесного дыма.

Костер?

Печь?

Кто может здесь жить?

Что это за мир?

Слышу шаги.

Оглядываюсь – между деревьями ко мне идет Аманда. Я знаю, что виноват перед ней – из-за меня она едва не погибла в последнем мире. И она здесь не просто из-за меня. Она здесь, потому что спасла меня. Потому что рисковала. Потому что поступила смело и решительно.

Аманда садится рядом и поворачивается лицом к солнцу.

– Как поспал?

– Больно постель жесткая. Теперь вот шея болит. А ты?

– Тоже все ноет.

Лукас наклоняется и рассматривает мое ухо.

– Что? Плохо? – интересуюсь я.

– Нет. Пуля только срезала краешек мочки. Сейчас промою.

Она приносит литровую бутылку воды, которую мы наполнили в футуристическом Чикаго, и я припадаю к горлышку – и пью, пью, пью…

– Ну как ты теперь, лучше? – спрашивает Аманда.

– Только ее и вижу. Как лежит, мертвая, на нашем крыльце. И Чарли в комнате наверху.

– Знаю, это трудно, но задуматься надо о другом – и тебе, и мне. Почему ты привел нас в этот мир?

– Я всего лишь написал, что хочу домой.

– В том-то и дело. Написать-то ты написал, но багаж прихватил с собой старый.

– Что ты имеешь в виду?

– А разве не ясно?

– Нет, не ясно.

– Твой худший страх.

– Это же типичный сценарий глобальной катастрофы, нет?

– Может быть. Но он настолько образцово твой, что мне даже странно, как ты этого не видишь.

– Что значит образцово мой?

– Не просто потерять семью, а лишиться ее из-за болезни. Как было с твоей матерью, которую ты потерял в восемь лет.

Я смотрю на Аманду.

– Откуда ты знаешь?

– А ты как думаешь?

Ну конечно. Она ведь была психотерапевтом Джейсона-2.

– Смерть матери, угасшей у него на глазах, стала событием, во многом определившим его жизнь, – объясняет Лукас. – Именно поэтому он так и не женился и не обзавелся детьми, а полностью посвятил себя работе.

Звучит убедительно. У меня тоже были моменты, на раннем этапе нашей с Дэниелой совместной жизни, когда я подумывал о том, чтобы убежать от нее. Не потому, что я не любил ее, а из-за того, что, на каком-то уровне, боялся ее потерять. Такой же страх я испытал, когда узнал, что она беременна Чарли.

– И зачем бы мне искать такой мир?

– А зачем некоторые мужчины женятся на двойниках своих контролирующих все матерей? А женщины выходят замуж за копии отсутствующих отцов? Чтобы получить шанс поправить былые несправедливости. Поправить, став взрослым, то, что приходилось терпеть ребенку. Может быть, на поверхностном уровне это и не важно, но подсознательное подчиняется собственному ритму. Думаю, этот мир продемонстрировал нам, как именно работает куб.

– Сорок, – говорю я, передавая Лукас бутылку с водой.

– Что сорок?

– У нас осталось сорок ампул. Половина – твои. У каждого по двадцать шансов сделать все, как надо. Ты чего хочешь?

– Сама толком не знаю. Сейчас я знаю только, что в свой мир уже не вернусь.

– Останемся вместе или разойдемся?

– Не знаю, как ты, но мне кажется, что мы еще нужны друг другу. Может быть, я смогу помочь тебе попасть домой.

Я прислоняюсь спиной к стволу сосны. Блокнот лежит у меня на коленях. В голове миллион мыслей.

Как это странно – создавать мир силой одного лишь воображения, располагая в качестве инструментов словами, намерениями и желанием.

Тревожный парадокс – иметь полный контроль над всем, но только лишь до той степени, до которой я могу контролировать себя самого.

Свои эмоции.

Свою внутреннюю бурю.

Те тайные двигатели, что несут меня.

Если миры бесконечны, как найти тот единственный, уникальный, который именно мой?

Я смотрю на страницу, а потом беру карандаш и начинаю писать. Записываю каждую деталь моего Чикаго, какая только приходит на ум. Раскрашиваю жизнь словами.

Голоса детей нашего квартала, идущих утром в школу, – звонкие и бурливые, они словно речной поток, бегущий по камням.

Граффити на старых белых кирпичах домов в трех кварталах от нашего, выполненное столь искусно, что его решили не закрашивать.

Затем я вспоминаю детали нашего дома.

Четвертая, вечно скрипящая под ногой ступенька.

Ванная на первом этаже с протекающим краном.

Кухня, всегда встречающая нас по утрам запахом сваренного кофе.

Все те мелочи, внешне неважные и со стороны незначительные, на которых и висит мой мир.