Билет на вчерашний трамвай Раевская Лидия
Кинула одноразовый стаканчик в корзину для мусора и села на стул. За дверью послышались торопливые шаги, и в комнату воровато заглянул Мартынов.
— Все в порядке?
— Ага. Хвоста за собой не заметил? Серёжка оглянулся.
— Да вроде нет… А что случилось? Я полезла в сумку за сигаретами.
— А ты не знаешь? За тобой Шуба слежку установил. Сказал, что понял, кто у него бабки тырит. И ещё сказал, что тебе пиз… В общем, попал ты, Мартын.
Мартынов расслабился.
— Не смешно. Нас вообще-то сегодня уволить должны… Я прикурила сигарету.
— Не успеет, я ж тебе сказала. Но времени у нас с тобой в обрез. Быстро собирай в сумку все, что нам нужно для дальнейшей работы: прайсы, списки клиентов и поставщиков, ну и что там ещё найдёшь.
Мартынов уставился на меня.
— И что дальше?
Я выбросила недокуренную сигарету в окно.
— А дальше будем работать сами. Как раньше. Я зарегистрирую фирму, все улажу, найду нам офис… В общем, я тебя в дерьмо втянула — я и вытащу. Согласен со мной работать?
Вместо ответа Мартынов начал быстро запихивать в пакеты папки и бумаги. А я тем временем пододвинула к себе рабочий телефон.
— Алло, Софья Павловна? Это Ксюша. Сонечка Павловна, сегодня уже двадцатое число… Ага, насчёт реализации. Сейчас точно скажу: тридцать восемь двести. А, поняла. Нет, я сама подъеду. До свидания.
Положила трубку и тут же набрала ещё один номер.
— Натан Евгеньевич? Это Ксюша. Не отрываю вас? Вот и славно. Натан Евгеньевич, как там у вас с оплатой позапрошлого заказа? Можете, да? Ага, сорок шесть четыреста. Документы, конечно, привезу. Задним числом? Нет проблем, сделаем. Где-то через час можно? Нет, я не смогу, Серёжа подъедет. Все, договорились. До свиданья.
Я отодвинула телефон и выдернула шнур из розетки. Всё. На сегодня работа закончена.
У двери стоял Мартынов, нагруженный пакетами с документами.
— Ксень, а Шуба тебя не убьёт?
Я достала из сумки запечатанный конверт, положила его на стол, окинула взглядом стены и повернулась к Мартынову.
— Замучается пыль глотать. Поехали.
— Куда?!
— На улице нас ждёт Руслан, курьер. Отдашь ему пакеты и двигай в Митино, к Натану Евгеньевичу. Возьмёшь у него бабки и езжай ко мне домой. Я еду к Софье. Через два часа встретимся у меня. Мобилу отключи. Все понял?
Мартынов кивнул:
— Угу. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Я ухмыльнулась:
— Терять мне уже нечего.
Я ехала в такси, крепко прижимая к себе сумочку с деньгами, и думала о том, что сейчас Шубин сидит за моим столом и читает письмо, которое я писала вчера вечером полтора часа. Начиналось оно красиво: «Виктор, это называется «играть на опережение». Оставим в стороне детали и посмотрим фактам в глаза: ты собрался закрыть контору, а нас с Серёжей кинуть. И, наверное, у тебя это получилось бы, если б я не сделала это на час раньше тебя…»
Я прикрыла глаза и посмотрела на телефон, зажатый в руке. В ту же секунду он зазвонил. Я выдержала десять секунд и нажала кнопку приёма.
— Да?
— Я что-то не понял, — послышался голос Шубина, — ты что, сука, на бабло меня кинула?
Я глубоко вдохнула и ответила:
— Как неинтеллигентно, Витя. Даме — и в таком тоне…
— Дама? — завизжал Шубин фальцетом. — Дама? Да ты… Ты тварь и мразь! Я ж тебя из-под земли достану, суку такую! Ты мне вернёшь все до копейки, и ещё должна будешь столько же! Ты поняла меня, шваль?
— Зачем из-под земли? Ты знаешь, где я живу. Приезжай, поговорим. Только выпей сначала валерьянки. До встречи, Витя.
Я положила трубку и тут же набрала номер Димки.
— Димуль, ну что? Новости есть?
— Есть! — Генри заорал так, что у меня зазвенело в ухе. — Есть! У меня воспаление лёгких! Не рак, не малярия! А всего лишь двустороннее воспаление!
Напряжение, не отпускавшее меня несколько дней, вдруг сдулось, как воздушный шарик.
Я засмеялась и заплакала одновременно.
— Дим, ты как в том анекдоте… Когда из лаборатории выходит мужик с бумажкой и плачет: «Все, это конец. У меня СПИД», за ним второй, тоже в слезах: «Пойду утоплюсь, у меня СПИД», а за ними третий выскакивает, бумажку свою целует: «Ура-ура! Сифилис!»
— Ксень, если б ты только знала, как я боялся…
— Я? Да если б только ты знал, как я боялась. Теперь уже могу тебе признаться: я смертельно боялась потерять тебя…
— Ну все, родная, теперь можешь спать спокойно. Диагноз поставили и меня тут уже начали усердно лечить. Знаешь, температуры уже нет, и я сегодня поел.
Я достала из-под футболки цепочку с крестиком, приложила его к губам.
— Слава тебе, Господи… Ты что-нибудь ещё поесть хочешь? Тебе привезти что-нибудь?
— Не надо, Ксюш, не траться. У меня всего полным-полно. Ты сегодня ко мне приедешь?
— Обязательно, солнце. Но попозже. Тут небольшие дела по работе.
— Хорошо. Я буду тебя ждать. И… Я люблю тебя, маленькая.
— Я тебя тоже. До встречи, Димуль.
Таксист остановился у моего дома. Расплатившись, я вышла из машины и набрала номер Руслана.
— Русик, ты где?
— Как договаривались, в кафе у дороги. Ксень, я тут кофе с чебуреком…
— Забей. Щас оплачу. Жди, через минуту буду.
Забрав у Руслана пакеты с документами и оплатив его счёт, я протянула ему тысячу рублей.
— Держи. Спасибо за помощь. И вот такой вопрос сразу: будешь у меня работать?
— Спасибо, Ксень. Конечно, буду. Как откроешься — звони, приеду. И ребят ещё приведу, если нужно будет.
Дома я бросила пакеты в угол, не снимая обуви, прошла на кухню, открыла морозилку, вытащила оттуда бутылку водки, плеснула себе в кружку и залпом выпила. Потом посмотрела на часы и позвонила Мартынову.
— Ты где?
— Скоро буду.
— Я не спрашивала тебя, когда ты будешь. Я спросила, где ты.
— У метро уже. Буду через пять минут. Шуба звонил?
— Да.
— А…
— Всё. Подробности потом. Жду.
Ещё полчаса у меня ушло на разговоры с Серёжкой, обсуждение деталей и раскладывание по кучкам денег. Нужно было купить готовую фирму с пакетом документов и бухгалтерским сопровождением и кассовый аппарат, нужны были деньги на аренду офиса и покупку мелкой бэушной офисной техники. После тщательных подсчётов выходило, что денег, взятых у Шубина, нам не хватает.
— Ничего, возьму кредит, — подытожила я и хлопнула Серёжку по плечу. — Езжай домой, отдыхай. Завтра я тебе позвоню. А сегодня меня не трогай, мне ещё в больницу нужно. Блин, где бы сил взять, а?
Серёжка встал, по-братски обнял меня.
— Ксень, я тобой горжусь. Я бы так не смог…
— Смог бы. Если б тебя обстоятельства раком поставили. Дай Бог, чтоб у тебя такого не было. Ну все. Дуй домой.
Закрыв за Мартыновым дверь, я снова плеснула себе водки, выпила, вышла на улицу и поймала такси:
— Метро «Волжская», пятьсот.
— Садись.
На часах было два часа дня. Успеваю.
Я вошла в палату, и наклонилась к Димке за поцелуем.
— Мне уже намного лучше, правда! — Генри отложил в сторону книжку и приподнялся на локтях: — Два раза сегодня ел, температура тридцать семь и три.
Я присела на край койки и взъерошила Димке волосы.
— Это самая приятная новость за весь сегодняшний день. Кстати, я тебе тут чистое белье принесла, папины спортивные штаны и свитер тёплый. У вас тут холодно очень.
— Спасибо, Ксюш. Слушай, а ты мне сигарет не купила?
— Купила. Но не отдам, пока не поговорю с Марчелом. Если он скажет, что нельзя, — прости, но не дам.
Димка фыркнул:
— Смешная… Будто я тут сигарету не смогу стрельнуть. Так какая тебе разница?
— Большая. И ты не будешь ни у кого стрелять, если я попрошу. Так, давай переодевайся в чистое, грязное кинь в пакет, я постираю. А я пока пойду к Марчелу схожу.
Обратно я вернулась минут через пятнадцать и протянула Генри пачку сигарет.
— Бери и ничего не спрашивай. Он обрадовался, как ребёнок.
— Ой, спасибо! Пойдём, покурим? На лестнице было темно.
— Что там у тебя с работой? — спросил Генри, жадно затянувшись.
— Ничего. Все в порядке.
— С Шубиным своим разобрались?
— Ага. Я его сегодня кинула почти на сто штук.
Генри поперхнулся и долго откашливался. Я молчала.
— Ты?! Кинула?!
— Я. Кинула. Выбора не было.
— А дальше что?
— Дальше откроем с Серёжкой свою фирму. Будем работать сами на себя. В жопу всяких Шубиных. Сами с волосами.
Димка затушил окурок, подошёл ко мне и вдруг крепко, до боли, обнял.
— Бедная ты моя девочка… — шептал он, целуя мои волосы. — Да что ж ты все одна-то, а? Да ещё я, дурак, свалился не вовремя… Знаешь, мне порой так стыдно бывает… Вроде я же мужик… А на деле выходит, что по сравнению с тобой я девка сопливая… Ты у меня очень, очень сильная.
Я легонько оттолкнула Генри и поправила волосы.
— Я тебе сейчас тайну одну открою. Я не сильная. Я — страшное ссыкло. Все, что я в своей жизни сделала, — от страха. А было б у меня все шоколадно — я бы и пальцем не шевельнула, а свалила бы все проблемы на тебя.
Димка посмотрел мне в глаза.
— Так свали.
Я выдержала взгляд.
— И свалю. Ты только из больницы выйди. Генри не моргал.
— И выйду. И много ещё чего сделаю. Я наверстаю упущенное, вот увидишь. Знаешь, я пока тут лежал, вдруг подумал, что мог бы умереть, так и не задав тебе самого главного в своей жизни вопроса…
— Какого?
Дима опустил глаза, сделал шаг назад, опустился на колени и негромко спросил:
— Ты выйдешь за меня замуж?
Я прикрыла ладонью рот и засмеялась: рыцарь в трениках моего папы и в больничных тапках…
Генри стоял на коленях и смотрел на меня. А я вдруг перестала улыбаться и твердо ответила:
— Выйду.
Домой я вернулась в девять часов вечера, и не успела разуться, как зазвонил телефон. Я подняла трубку:
— Да?
— Выходи, я подъехал.
Я посмотрела на экран телефона: Шубин.
Вздохнув, я снова застегнула сапоги и спустилась вниз.
У моего подъезда стоял зелёный «вольво» Шубина. При моем появлении дверцы машины распахнулись, и оттуда вылезли трое крепких ребят. А секундой позже и сам Шубин.
Я подошла к ним, поплотнее запахнула пальто и шумно выдохнула.
— И что дальше? Бить будешь? Бей. Шубин выглядел растерянным.
— Ты дура или прикидываешься? Где остальные?
Я непонимающе нахмурилась.
— Какие остальные? Шубин разозлился.
— Ты мне тут дурочку не включай, овца. Где твои мужики, спрашиваю? Ну? В подъезде?
Я оглянулась, пожала плечами.
— Ты заработался, Витя. Нет тут никаких мужиков. Димка щас в больнице лежит. Говори быстрее, чего хочешь? У меня ребёнок дома не кормленый…
Виктор кивнул своим друзьям, и те залезли обратно в машину. Окна они при этом опустили до упора. Я улыбнулась.
— На разборки приехал?
Витька шумно выдохнул и ослабил узел галстука.
— Только не говори, что ты это одна замутила.
— Одна. Мартынов до последней минуты ничего не знал…
— Да я не про Мартынова. Я от тебя фигею, красавица. Кинула серьёзного мужика на бабки и спокойно выходит одна на
улицу.
Я засмеялась.
— Ты — серьёзный мужик? Да ты лох и мудак, Шубин. И бизнесмен из тебя хреновый. А то, что я сегодня провернула, — лишнее тому подтверждение. Ну, и что ты со мной сделаешь?
Шубин посмотрел на меня долгим взглядом и махнул рукой.
— Да пошла ты…
Потом сел в машину и уехал. А я осталась стоять на улице.
Ну, почему у меня в жизни все вечно через…
Почему я постоянно влипаю в какое-то дерьмо и долго, болезненно из него вылезаю?
Почему меня даже замуж зовут, стоя передо мной на коленях на заплёванной больничной лестнице?
Замуж.
Я с улыбкой посмотрела на небо.
Сверху лил дождь, и было совершенно непонятно, что за капли стекают у меня по лицу…
…Такое яркое все вокруг… И тихо очень… И тишина эта — звенит… И — голос в тишине:
— Сегодня. Тридцатого. Ноября. Две. Тысячи. Пятого. Года. Ваш. Брак. Зарегистрирован!
Поднимаю лицо кверху и смотрю на потолок. Меня теребят, что-то говорят, а я смотрю на потолок. У меня глаза вдруг стали большие и мокрые. И слезы надо срочно вкатить обратно.
Не вкатываются.
И щеки тоже мокрые стали.
И губы солёные. Димкины.
— Вербицкая, — шепчет мне на ухо, — я тебя люблю… А я смотрю на него, и все такое солёное вокруг…
И красивое.
— Ну что, жаба моя, теперь моя очередь мужиков в яйца тыкать! — пыталась перекричать грохот музыки Лелька. — Только где они все, а?
— Скворцова… — вкрадчиво шепнула я Лельке в ухо, — ты сюда со своим самоваром пришла. Какие тебе ещё яйца?
Лелька оглядела стол мутным взглядом и сфокусировала его на Тимуре, своём новом бойфренде, который, собственно, и ускорил её развод с Бумбастиком.
— Ты про Тимку, что ли? — икнула она. — Да он сам уже в сра-котень, через губу перешагнуть не может. Какой с него прок?
Я отпила шампанского и подставила щёку под очередной поцелуй кого-то из гостей.
— Какой прок? А я откуда знаю? У меня только одна к тебе просьба: не пей до стадии «А в детстве я занималась спортивной гимнастикой».
Лелька захохотала.
— Завидуешь, жаба? Да у меня растяжка — Кабаева обрыда-ется от зависти!
— Верю. Верю, Лель. Ты только никому её сегодня не показывай, ладно? Дай мне хоть одну свою свадьбу без драк отгулять.
Лелька сморщила нос.
— При чем тут драка?
— А при том. Щас ты начнёшь на шпагат садиться, ноги задирать, а Тимку твоего уже самого жрать можно, вместо закуски.
— Это почему?
— А потому что он готов! Громко ржём. Потом я продолжаю:
— Ну вот, Тимка — в сопли, а ты спровоцируешь кого-нибудь из гостей. Он тебя по ошибке схватит за ногу, промахнувшись мимо сисек, а Тимка твой непременно полезет биться. У него ж папа грузин. Значит, парень горячий.
Лелька поднимает голову и громко орёт:
— Эй, мне кто-нибудь нальёт? Дима… Лёшка… Денис… Я не забыла, как вас зовут, черт подери! О, молодчина! Давай-ка эту вкусную бутылочку сюда! Ай, красавец! И что это мы так зло на меня смотрим? Да-да, это я тебе, грузинский принц. Я пропиваю свою подругу! Не надо меня останавливать, не надо меня тормозить… Я, может, щас напьюсь и плакать начну. Между прочим, это я Ксюху с Димкой познакомила!
Я украдкой смотрю на Генри. Он улыбается.
«Я тебя люблю» — читаю по его губам.
— Я тебя тоже, — отвечаю шёпотом.
— Горько! — орёт Лелька, и пятнадцать гостей подхватывают: — Горько! Горько!
— У меня уже губы болят, — тихо шепчу Димке на ухо.
— И у меня. Потерпи, родная.
— Обещай, что до завтрашнего дня меня больше не поцелуешь… — трусь носом о его нос.
— Этого не обещаю. Но губы твои оставлю в покое.
«Горько! Горько!» — скандируют гости, а я просто стою, прижавшись губами к Димкиному лицу, и чувствую себя абсолютно счастливой.
Абсолютно.
А ещё я думаю о том, что скоро все это веселье, наконец, закончится и мы вернёмся к нам домой.
Туда, где на телевизоре живёт Дед Мороз. Который умеет петь и топает ножкой… И который нас ждёт.
Темнее всего перед рассветом
Вступая в новую жизнь, под новой фамилией, я надеялась обмануть судьбу, шлангом прикинуться… Думала, что навсегда избавилась от привычки вляпываться в идиотские ситуации.
И, как обычно, круто обломалась.
Судьба даже не обратила внимания на то, что козел отпущения, Ксения Фролова, поменяла фамилию и причёску. От судьбы, как говорится, не уйдёшь.
— Дюшка! — Я рассерженно швырнула в раковину грязную вилку, и сын, вздрогнув, втянул голову в плечи. — Ты же знаешь, как меня раздражает вот это твоё копание в тарелке! Почему салат не ешь?
— Там помидоры… — тихо ответил Андрюша, не глядя на меня. — Я их не ем…
— Хорошо. Не ешь. Давай, я их вытащу из салата. Остальное ты любишь?
— Майонез не люблю… — ещё тише ответил сын и снова уронил на пол вилку. — И огурцы там какие-то не такие…
Я швырнула очередную вилку в раковину и завопила:
— Генри!
Димка вошёл на кухню с газетой в одной руке и пультом от телевизора — в другой.
— Чего орём? — поинтересовался он и заглянул в раковину: — Состязание по метанию вилок в разгаре? Я — судья, что ли?
— Ты мой муж, — отчеканила я и ткнула в Дюшку пальцем: — Так что помогай. Как мне объяснить этому человеку, что надо есть то, что дают, и что огурцы в салате очень даже такие?
— Какие? — Генри явно надо мной потешался.
— Зелёные, блин! Свежие! С рынка! Не беси ты меня, ради бога. И так нервы ни в борщ, ни в Красную Армию.
Дима отложил газету, вручил мне пульт, пододвинул к столу ещё один стул и сел рядом с Дюшей. Сын виновато посмотрел на него и опять склонился над тарелкой.
— Ну что, Андрей Владимирович, бузим?
— Нет. Не едим, — покаялся Дюшес и снова бросил виноватый взгляд на отчима.
Димка забарабанил пальцами по столу, глядя куда-то в сторону. По лицу у него медленно расползалась знакомая улыбка, которая всегда предшествовала какому-то интересному рассказу из его бурной жизни.
— Знаешь, Дюш, мне было лет семнадцать, наверное, — неторопливо начал он, улыбаясь, — и я ненавидел кабачки. Ты кабачки любишь?
— Не-а. Я вообще не люблю овощи. Ну, картошку фри только. И всё.
— Вот. Тогда ты меня поймёшь. Кабачки я ненавидел всей душой. Они мне снились, эти кабачки. Все детство снились. А мама моя делала из них икру и каждое лето жарила их тоннами. Я видеть их не мог, веришь?