Билет на вчерашний трамвай Раевская Лидия

— Я зайду за тобой в семь.

Я отпила вина из своего бокала и подняла глаза на бывшего мужа. Он сидел, не притрагиваясь к еде, и смотрел на меня в упор.

— Ты чего? — спросила и улыбнулась.

— Красивая ты у меня…

Я покраснела.

— Брось. Я ж с этими разводами-нервотрёпками похудела на семь килограмм. Красотища просто.

— Не ёрничай, Ксень. Сама знаешь, что я прав. Я ж для чего тебя пригласил сегодня?

— Ну, развод наш обмыть, — снова улыбнулась я.

— Нет, Ксюш. Я вот что сказать тебе хотел…

Димка занервничал, сунул в рот сигарету и поискал глазами на столе зажигалку. Я нашла её первой и поднесла огонь к его сигарете.

— Спасибо. Так вот что я хотел тебе сказать…

И замолчал.

Время шло. Минута прошла. Другая. Третья почти закончилась. И тут Генри заговорил:

— Ксюшка, родная, ты не бросай меня совсем, а? Я же вижу, я тебе уже не нужен, ты себе другого подыскиваешь… Не надо, не торопись. Ты… Ты подожди немного, ладно? Я сам тебя освобожу. И все у тебя сразу сложится.

Я отодвинула от себя тарелку и положила локти на стол.

— Это в каком смысле освободишь? От чего?

— От себя. Подожди, не перебивай. Ты только скажи: у меня ещё есть шанс? Ну, хоть один, а?

Я молчала.

Димка схватил новую сигарету и начал мять её в пальцах.

— Если у меня есть хотя бы маленький шанс — клянусь тебе, я его использую. Я вылечусь. Я пойду учиться в институт. Я найду хорошую работу. И я снова предложу тебе выйти за меня замуж… Не перебивай меня, прошу. Я сделаю это по всем правилам, а не как в тот раз… Я приеду к тебе на белом лимузине, встану у тебя под окном и заору: «Ксюшка! Выходи за меня замуж!» И ты выскочишь на балкон, такая красивая, такая домашняя… А потом у нас появится дочка… Как мы с тобой хотели. Маленькая принцесса с твоими глазами. — Генри сломал в руках сигарету и полез за новой. — У меня есть шанс?

Я, вцепившись в скатерть, смотрела ему в глаза.

Вот он приносит мне Деда Мороза, мы засовываем в него батарейки и смотрим, как тот топает ножкой…

Вот он несёт меня на руках в ванную, приговаривая: «Тихо, тихо, маленькая, не плачь… Больно, знаю… Но ты ж у меня сильная, ты потерпишь. Я тебя вытащу, обещаю. Ты у меня обязательно выздоровеешь!»

Вот обнимает меня и Андрюшку и говорит: «Вся наша семейка Адамс в сборе… Я вас люблю».

Вот в шесть утра приезжает с дачи, куда ездил ночью за цветами для первоклассника Андрюшки.

Вот стоит на коленях и спрашивает: «Ты выйдешь за меня замуж?»

Я зажмурилась и затрясла головой.

— Ксень, у меня есть шанс?

Я открыла глаза и посмотрела ему прямо в лицо.

— Есть. Только, пожалуйста, используй его, ладно?

— Клянусь, родная! Обещаю тебе! И… Я тебя очень люблю. Сильно-сильно стискиваю зубы, и все равно у меня непроизвольно вырывается:

— Я тебя тоже, Димулька…

— Мартынов, сделай доброе дело! Я ходила по офису и грызла ногти.

— Все что хочешь. Что надо?

— Слушай, дело такое… Щекотливое, в общем. У меня Димка пропал.

— В смысле? Вы ж с ним развелись вроде… Извини.

— Развелись, помирились — какая тебе разница? — психанула я, но тут же взяла себя в руки. — В общем, я ему не могу дозвониться со вчерашнего дня. То гудок идёт, а он трубку не берет, а теперь вообще абонент не абонент.

— И чего ты хочешь?

— Позвони в милицию, Серёж… Понимаю, просьба идиотская… Но мне не к кому больше обратиться. Позвони и спроси: у них там в обезьяннике Дима Вербицкий не сидит? Представься его братом… Мне звонить как-то неудобно…

Мартынов посмотрел на меня и протянул руку к телефону:

— Говори номер…

Через минуту он уже передавал мне разговор с дежурным.

— Нет у них Димки. Я спросил, куда ещё можно позвонить, мне ответили, что в бюро несчастных случаев… — Серёжка посмотрел на меня испуганно и поёжился: — И телефончик дали. Звонить будешь?

— Буду.

Набираю номер.

— Алло, у меня пропал муж. Вчера ещё. Утром ушёл на работу и до сих пор не вернулся. Телефон не отвечает… На работу позвонить не могу — номера не знаю. Одет? Чёрное полупальто, голубые джинсы, белый свитер с горлом, синяя шапочка. Ботинки не помню какие… Шрамы? Да вроде нет… На ногах если только, много мелких… Татуировок точно нет. Родинки? Да, есть. На правой щеке три родинки, треугольником… Вербицкий Дмитрий Николаевич, восемьдесят первого года рождения. Нет? Да, телефон оставлю. Спасибо.

Я положила трубку и посмотрела на Мартынова. Он обнял меня.

— Ну, что ты раскисла-то? Никуда он не денется, дурочка. Ну, нажрался, может. С кем не бывает-то?

Я шмыгнула носом.

— Думаешь?

— Да уверен просто! Завтра найдётся!

Но Дима не нашёлся и на следующий день. Я не находила себе места, не зная, куда ещё позвонить. Зато позвонили мне. С Димкиной работы.

— Здравствуйте, — поздоровались вежливо, — а Диму можно к телефону?

— Здравствуйте. А кто его спрашивает?

— Это с работы… Второй день не появляется. Он заболел? Я молчала.

— Алло, — заволновались в трубке, — вы меня слышите?

— Слышу, — тихо ответила я. — Дома его нет. Два дня уже. Я сама не знаю, что думать…

— Ну… Вы не волнуйтесь, найдётся он, — неуверенно утешили меня на том конце провода. — Обязательно найдётся. Передайте только, чтобы он сразу нам перезвонил.

— Хорошо.

— Спасибо, до свидания.

Я положила трубку, закусила губу и сделала то, чего не делала никогда: я позвонила Сашке.

Димкин лучший друг долго не брал трубку. Я ждала.

— Алло! — рявкнул недовольный голос.

— Саш, ты?

— Ну, я. Это кто?

— Это Ксеня Вербицкая, Димкина жена… Слушай, ты Димку давно не видел?

— Дня два уж точно. А что?

Я мешком обвалилась в кресло и заревела.

— Сашк, он пропал… Два дня его никто не видел: ни ты, ни я, ни даже на работе… Матери его даже звонить боюсь, она с ума сойдёт. Я в милицию звонила, в бюро несчастных случаев — его нигде нет. Нигде, Саш!

— Тихо, Ксень, не паникуй… Я щас ещё ребят наших поспрашиваю. Может, кто видел. И перезвоню тебе.

Сашка бросил трубку, а я набрала номер Димкиной тёти.

— Тётя Нина, это Ксеня, здравствуйте.

— Здравствуй, Ксень. Что-то случилось?

— Нет… То есть да… Тёть Нин, у меня Димка пропал…

— Как пропал?

— А я знаю? Пропал — и все! Два дня его нигде нету… Он к вам случайно не заходил? — спрашиваю уже на автомате, ни на что не надеясь.

— Заходил конечно. Позавчера. Я вздрогнула.

— А во сколько?!

— Щас точно скажу… Около четырёх часов.

— А зачем? Просто в гости?

— Да прям, зайдёт он просто в гости. Денег в долг просил… Я застонала.

— Полторы тысячи, да? Тётя Нина удивилась:

— Да… А ты откуда знаешь?

— Это доза, тётя Нина. Это доза. Полторы тысячи… И вы ему дали?

— Дала, конечно. Он мне ведь как сказал: ты, говорит, тёть Нин, не волнуйся. Мне, говорит, через час зарплату дадут, и я сразу тебе отдам. Дай мне полторы тысячи, пойду пока кредит оплачу. Ну, я и дала. А что, не надо было?

— Не знаю. Я уже ничего не знаю………

— Ксень, а ты матери его не звонила?

— Нет. Боюсь её напугать… Тётя Нина вздохнула.

— Да какое там напугать… Думаешь, найдётся он?

— Я надеюсь.

— Ну, надежда, как известно… Эх, грехи наши тяжкие… Я сама ей позвоню. Если новости какие будут — ты уж мне сообщи, ладно?

— Само собой, тёть Нин. До свидания.

Я положила трубку, но телефон вдруг вновь ожил.

— Алло!

— Ксень, это я, — послышался голос Сашки. — В общем, обзвонил я всех пацанов — никто Генри не видел два дня. И вот ещё что…

Он замолчал.

— Что? — почему-то шёпотом спросила я.

— Свет у него дома горит, Ксюх. И давно уже. Суток двое — это точно. В дверь ему звоню — не открывает никто. У тебя ключей от квартиры нету?

Меня затрясло.

— Нету. Саш, может, он цветы заходил поливать и свет забыл выключить?

— Цветы? — с сомнением переспросил Сашка. — Ну, может, и поливал. Только, насколько я знаю Генри, он, даже нажравшись, никогда не забывал выключить свет…

Я впилась ногтями себе в руку.

— Ты меня пугаешь, да?

— Ты что, Ксень? Я просто говорю… А ты всё-таки позвони матери его, ладно? Пусть она приедет, посмотрит. В общем, если что — звони.

Я положила трубку и посмотрела на часы. Десять вечера.

Я выключила на кухне свет, пошла в комнату и села за компьютер.

Бездумно лазала по всем сайтам подряд, переходя с одной ссылки на другую.

Что-то читала, уже не помню, что.

Выключила комп, вернулась на кухню, достала бутылку водки, налила, выпила, села за стол, посмотрела на часы. Час ночи. Зазвонил телефон. Я схватила трубку:

— Алло!

— Дочка… Это я… Делать-то что будем, а?

— Ты что несёшь?! — ору в трубку. — О чем ты говоришь, дура ты старая?! Что делать? Искать, искать будем!

— Не надо искать, дочка… Дома он, я знаю, я мать… Внутри меня все задрожало.

— Что значит дома? Что ты там знаешь, черт тебя подери?!

— Мёртвый он, Ксень… Я ещё два дня назад поняла… Сначала подумала, мерещится. Смотрю: ты не звонишь, все тихо, я и успокоилась потихонечку…

У меня пропал голос и началась икота.

— Дочк, я только утром приеду, меня с работы не отпускают… — Она заплакала: — Я им говорю: «У меня сын, кажется, умер, отпустите меня», а они: «Вот смену сдашь в шесть утра — и поедешь, куда тебе надо»… В общем, я к восьми буду там. Крепись, доченька. Я тебе позвоню…

Три часа ночи.

Водка. Холодная. Залпом.

Половина четвёртого.

Валерьянка. Пустырник. Водка. Залпом.

Семь сорок пять.

Падаю на колени перед иконами.

— Господи!!! — ору и крещусь размашисто. — Только не он! Не он! Пусть инвалидом лучше останется, пусть я инвалидом стану — только чтоб живой был… Ну, не надо… Ну, пожалуйста… Ну, Господи, миленький!!!

Восемь ровно. Звонит телефон.

Вскакиваю с колен и несусь к аппарату. Снимаю трубку.

— Дочка-а-а-а-а… — И плач в трубке. — Он тут лежит… На кухне… Мёртвый… Иди скорее, я одна не могу!

Мёртвый. Умер. Совсем. Навсегда.

«Вербицкая… Я тебя люблю…» «Выходи за меня замуж…»

«Дай мне один шанс…»

«Устанешь жить — возьмёшь мою жизнь. И заживёшь по-новой…»

Нос в веснушках. Глаза карие.

Три родинки треугольником на правой щеке…

Все…

— Ксюш, ты как? — словно сквозь вату голос Лельки. Резкий запах нашатыря.

Мычу что-то нечленораздельное.

— Это кто? Вдова? Дайте ей воды.

Чужие люди вокруг. Лица у всех чужие, незнакомые… Сердитые какие-то.

Не возьму я у них воду. Не стану её пить.

— Выпей, выпей… — суетится Лелька и стакан мне под нос сует.

Мычу и отмахиваюсь.

Не хочу. Не буду. Не надо мне этого стакана.

— Дочка, пойдём…

Это мама. Мамочка моя. Смотрю на неё и мотаю головой.

— Не пойду. Я тут посижу, с Димой… Меня поднимают, тянут за руку. Вырываюсь.

— Идите без меня. Я потом приеду. Идите.

— Дочь, ну ты что? Вставай, земля холодная, ноябрь месяц… Заболеешь.

— И умру? — спрашиваю с надеждой.

— Господи, прости и сохрани… Не умрёшь ты, и не думай даже. Ты ещё долго-долго будешь жить.

— Без Димки?

Мама гулко сморкается в большой платок.

— Нам всем теперь без него жить… Отворачиваюсь.

— А я не буду.

— Да что ж ты такое говоришь, а? Как это ты не будешь? А сын? Сын у тебя растёт, забыла?

— Не забыла. Я просто к Димке хочу… Мам… Мне плохо без него… Меня тянет…

— Куда тебя тянет?

— Туда. — Ложусь лицом на могилу и обнимаю её руками. — К нему. Ему плохо там без меня, мам. Я знаю. Я чувствую…

— Никуда тебя никто не тянет. Вставай, вставай, доченька. Пойдём…

Лежу. Просто лежу.

Кто-то очень сильный отрывает меня от земли, ставит на ноги. Делаю шаг. Делаю другой. Иду. Не падаю.

Иду…

Считаю шаги.

Раз шажок. Два шажок. Три шажок. Три шажка. Как три родинки на щеке…

«…Вы, кто бы вы там ни были, послушайте меня: верните мне Димку, верните его обратно, а я вам за это… А я вам дам за это все, что попросите…

Возьмите у меня половину здоровья и даже половину жизни. Мне не жалко. Все равно ничего хорошего я в этой вашей жизни не видела. Подавитесь ею. Только Димку мне верните. Я же не переживу…

Я сдохну.

Сдохну, проклиная всех вас. Кто бы вы ни были…»