Билет на вчерашний трамвай Раевская Лидия

Я молча распихивала по шкафам упаковки туалетной бумаги и бумажных полотенец, коробки с макаронами и крупой, железные банки с сахаром и целый пакет разноцветных презервативов. Распихивала небрежно, абсолютно точно зная, что через неделю все придётся вытаскивать обратно и рассовывать по пакетам и сумкам, которые понурый Бумбастик, подгоняемый криками жены, уныло кряхтя, потащит в багажник своей машины.

К глобальным уходам Лельки от супруга я давно привыкла. Они случались примерно раз в два-три месяца. И всякий раз, с трудом разобрав и разместив все подружкино барахло у меня дома, мы с ней садились за стол, и я с удовольствием выслушивала, почему на этот раз она ушла от Толика навсегда.

Подруга вздохнула.

— Ксюх, ты не переживай, я ненадолго. Щас насчёт машины договорюсь — к маме перееду. Так, щас, погоди… — Она залезла себе за шиворот и достала из висящей на шее сумочки мобильник. — Привет, Антон! Да нормально все. Ты как? Ага, поняла. Слушай, я у тебя пятьсот рублей занимала, помнишь? Говори, куда подойти, — отдам сразу. А то просохатим их сегодня с Ксю-хой как нефиг делать. Куда? Какая «Пятёрочка», у нас их тут две. Да там не «Пятёрочка», там «Копейка»! Или «Авоська»? Вот навыдумывают названий-то… Где? А, гаражи… Знаю. Мы с Ксюхой подгребём. А ты с кем? О, передавай ему привет. Ну, жди, скоро будем.

Лелька захлопнула крышку телефона, маниакально протёрла его салфеткой и аккуратно убрала в чехол.

— Собирайся, щас к Лысому пойдём.

Гаражи мы нашли быстро. И ещё быстрее обнаружили среди них Антона Лысого и товарища Алексаняна, в народе — Але кса.

— По пивку? — тут же предложил нам Лысый.

— А почему бы и нет? — ответили мы и развалились на лавочке.

Погода была хороша. Середина сентября, бабье лето… Я протянула руку и взяла предложенную бутылку пива. Сделала глоток, посмотрела на дорогу.

— Это не к вам чешут на крейсерской скорости? — толкнула я локтем Алексаняна, кивая в сторону дороги, по которой быстрым шагом шёл симпатичный парень.

— Где? А, это ж Генри. Не узнала, что ли?

Опять этот Генри! Да почему же все вокруг просто уверены, что я его знаю?

— Всем привет! — поздоровался со всеми Генри и протянул мне руку: — Генри. Рад познакомиться.

— Ксюша, — ответила я. — Это у тебя моя Скворцова периодически на раскладушке ночует?

— Да кто у меня только не ночует, детка. «Детка!». Насмешил.

— Тебе лет-то сколько, Генри?

— Да уж побольше, чем тебе, малыш.

Ненавижу фамильярность. Глаза у меня заметно сузились.

— Ты на вопрос ответь, зая.

— Эй, вы чо, пацаны? — заволновался Алекс. — Попутали что-то? Генри, это ж Ксюха с девятки.

— Я сто лет там не живу, — внесла я ясность в вопрос, — и этого пассажира не знаю.

Лелька с Алексом переглянулись.

— Гонит, — сплюнул под ноги Алексанян.

— Ксюх, вы же вместе у меня бухали, ещё когда я у Сашки хату снимала. Не помнишь? — Лелька всерьёз задалась целью меня завести. И ей это удалось.

— Да вы что, глумитесь надо мной, что ли? Я вам в десятый раз говорю: я его не знаю! А ты чего молчишь?! — повернулась я к Генри.

— Я её тоже впервые вижу, — ответил тот и ещё раз пристально на меня посмотрел. — Но лицо у неё знакомое…

— Само собой, — подал голос Лысый. — Ты ж у Алекса из альбома Ксюхину фотку спёр, ещё по весне. За фигом только?

Я медленно повернула голову в сторону Генри.

— А, точно, было дело, спёр, — признался он, еле заметно краснея. — А что такого? Ты мне понравилась. Ну, тогда, весной. На фотке. Тебе сколько тогда было?

Я побагровела:

— Козел. Это апрельское фото. Пять месяцев назад. Лель, пошли домой.

— Эй, ну вы куда? — заволновался Алекс. — Так сидим хорошо…

Я развернулась на каблуках и, ни с кем не попрощавшись, направилась к дому.

Шла и ругала себя. Ну, почему у меня такой отвратительный характер, а? Может, мой бывший муж понял это раньше меня? Тогда я больше на него не в обиде. Не может ведь быть, чтобы все мои мужики были козлами? Тогда почему все они козлы? Наверное, потому, что это я такая коза. И именно поэтому у меня такой кризис в личной жизни. Ну ведь не уродина же я, не олигофрен пергидрольный? Значит, дело в моем характере. Надо исправляться. Надо менять себя. Надо.

Вот прям завтра и начну. Прям завтра. Если не забуду.

Ровно в одиннадцать утра я вошла в офис. Ещё не успела раздеться, как зазвонил телефон. Я сняла трубку.

— Компания «Циркон», Ксения.

— Сколько сейчас времени, Ксеня? — рявкнул из трубки мой начальник.

— Одиннадцать, Борис Васильевич, — вздохнула я.

— Верно. Одиннадцать. А почему в офисе до сих пор никого нет? Я тебя сто раз просил: приходи вовремя. Не понимаешь по-хорошему, будем по-плохому. Наказывать теперь стану рублём. Всё.

Начальник бросил трубку, а я медленно подошла к вешалке, повесила на неё куртку, мельком посмотрела в зеркало и кисло доложила своему заспанному отражению:

— Всё, Фролова. Неделю пашем без зарплаты. Господи, как же я устала…

Телефон на столе ожил вновь.

— Компания «Циркон», Ксения, — буркнула я на автомате.

— Мартынов пришёл? — рявкнул Борис Васильевич.

— Нет.

— Тогда передай ему то, что я сказал тебе. Насчёт наказания рублём. Всё, работайте.

Ну, зашибись, лысенький. Приехали. Сейчас придёт Серёжка и устроит истерику. Будет рассказывать, как в Печатниках какой-то мудак кинулся в метро под поезд и из-за него остановили движение электричек по всей линии. Поэтому Мартынов добирался до работы на перекладных и, естественно, опоздал. А я буду слушать эту историю в сотый раз (кстати, странно, что в Печатниках ещё кто-то живёт. Если верить Мартынову, все жители этого района уже давно погибли под колёсами. Просто целый район Карениных) и вяло реагировать: «А я-то тут при чем, ты Борису об этом расскажи» или: «Иди в пень, Мартынов, меня тоже натянули».

Рублём накажут. Да куда уж больше-то? Мы и так, считай, работаем бесплатно. Уже давным-давно средняя зарплата офисного работника в Москве составляет пятьсот долларов, а мы с Мартыновым пашем за двести. Да и тех не получаем из-за постоянных штрафов. Хотя, если учесть, что я выполняю одновременно обязанности менеджера по продажам, бухгалтера, коммерческого директора и иногда даже курьера — начальство в лице Бориса Васильевича не хило на мне экономит. Серёга тоже пашет за десятерых: ведёт переговоры с поставщиками, успокаивает особо буйных покупателей, развозит товар по точкам, причём на собственном горбу. На машине Борис Васильевич тоже экономит. Стоит ли говорить, что работников в фирме «Циркон» всего двое: я и Мартынов? Не считая вечно занятого своими делами Бориса Васильевича.

Меня тут держали два обстоятельства: минимальное расстояние от дома до офиса и возможность уходить пораньше, чтобы заскочить за Андрюшкой в садик.

А вот почему не уходит Мартынов — не знаю. Парень, способный впарить ёжику трактор за сто тысяч баксов, наверняка нашёл бы место в любой уважающей себя фирме. И мне приятно было думать, что Серёжка не может оставить меня тут совсем одну — мы с ним работали к тому моменту вместе четыре года и очень сроднились.

Короче, ситуация дошла до абсурда: за такие деньги мне уже совершенно не работалось, а без Серёжки я никуда уходить не хотела.

В половине двенадцатого входная дверь распахнулась и влетел запыхавшийся Мартынов, сжимая в руке неизменный пакет с сырыми сосисками — свой завтрак, обед и ужин.

— Борис звонил? — спросил он, швыряя сосиски на подоконник.

— А то… — вяло ответила я. — Сказал, что мы с тобой эту неделю опять пашем бесплатно.

— Это почему? — возмутился Мартынов. — А ты рассказала, что в Печатниках опять какой-то мудак упал под поезд и…

— Рассказала, — перебила я завравшегося друга, — а он ответил, что пусть тебе родственники покойного пособие выплачивают. А ещё, что проблемы негров шерифа не волнуют.

— Нет, ну он ох… Прости, Ксень, офигел вконец! У меня семья, между прочим!

— Да какая у тебя семья, Мартынов, что ты врёшь? Ты да Ритка твоя. Которая, кстати, тоже работает. А я одна. И у меня сын маленький. Сейчас вон опять сказали в садик тысячу отдать, на Новый год. Где взять — без понятия. Хоть на Ленинградке стой…

Серёжка схватил с подоконника пакет с сосисками, вытащил одну, поднёс ко рту, но тут же отдёрнул руку и протянул сосиску мне.

— Будешь?

— Нет, спасибо. Я завтракала.

— Знаю я твои завтраки. Бери, ешь. Я взяла сосиску, откусила.

— Спасибо. Короче, Мартынов, мы с тобой в полном дерьме.

— Это точно. Но ты не переживай, Ксень. У меня идея есть, как бабла поднять немножко. Давно хотел тебе предложить, но боялся, что ты меня Борису сдашь.

Я подавилась сосиской и закашлялась.

— Сдурел, что ли? Ты меня сколько лет знаешь? Ну да, я могу сказать Борису, что тебя в офисе нет. А что мне говорить, если я понятия не имею, где ты и когда будешь? Когда я тебя сдавала?

Мартынов деловито стукнул меня по спине.

— Прошло?

— Кхе-кхе… Да, вроде. Так что за идея?

Серёжка пододвинул стул поближе ко мне и стал объяснять:

— Смотри: мы ведь как работаем? Нам звонят клиенты, делают заказ, потом ты звонишь всем нашим поставщикам и узнаешь, у кого что из заказанных материалов есть, так?

— Ну?

— Потом ты выдаёшь мне из кассы бабки, я еду, покупаю товар, приезжаю обратно, отдаю тебе накладные, ты мне делаешь документы для клиентов уже с нашими ценами, и я отвожу заказ покупателям. Так?

— И что?

— Кто нам мешает работать налево? Бориса тут целыми днями нет, никто ничего не узнает. Будем половину клиентов прогонять через «Циркон», чтоб Борис ничего не пропалил, а половину окучивать сами. Вот позвонит тебе щас Светлана Ильинична из «Топаза», закажет товара тысяч на пять-шесть, а по нашим закупочным ценам — это тысячи на три-три с половиной. Я отвезу ей заказ, а навар делим пополам. А?

Я задумалась:

— Погоди, Серёг. Что-то я очкую, если честно. А если та же Светлана Ильинична потом позвонит сюда через неделю, а трубку возьмёт Борис?

— И чего?

— И ничего. И она ему скажет: «Борис Васильевич, а привезите-ка мне ту штуку, которую мне Серёжа в прошлый раз припёр». И все, Мартынов.

— И чего «все»? Ну, узнает он. Ну, выпрет нас отсюда. Ты что, много потеряешь? Все равно тебе за работу не платят почти. А так ещё неизвестно, узнает Борис или нет. Кстати, я и договориться могу с клиентами. Скажу им, что мы с тобой свою фирму открыли и работаем теперь отдельно от Бориса. Навру, что у нас дешевле брать материалы, чем в «Цирконе», и попрошу, чтоб они Борису ничего не говорили. Типа бизнес и все такое. Ну?

Я раздумывала меньше двух секунд:

— По рукам!

… И «бизнес» наш пошёл.

Уже на следующий день я ликовала, засовывая в пустой кошелёк три тысячи рублей — мою двухнедельную зарплату, заработанную с помощью Серёжки за два часа. Если так дело пойдёт дальше — к Новому году я смогу скопить столько, что проживу все праздничные десять дней, не влезая в долги.

Вспомнилось двадцать восьмое декабря прошлого года, когда нам с Мартыновым выдали по пятьсот рублей. Глядя на моё лицо, на котором явственно проступили два слова: «Мыло» и «Верёвка», Серёга тогда дал мне в долг две тысячи, разрешив отдать, когда смогу. Дай Бог ему здоровья.

А сейчас он дал мне больше: не рыбу, но сеть, которой я ловила рыбу сама.

Домой я шла в самом радужном настроении.

Одной проблемой стало меньше.

Одной большой проблемой.

Оставалась ещё одна. Моя личная жизнь. Которая катастрофически не складывалась, что меня очень угнетало.

Но эта проблема должна была разрешиться сама собой. Больше я рисковать не хотела. Раз я — коза и тянусь к козлам, значит, надо сменить тактику и прикинутся шлангом. То есть, другим зверем.

Глядишь, и сработает. И ко мне потянутся более приличные представители фауны.

Во всяком случае, я очень на это надеялась.

В конце ноября, в пятницу вечером, когда я отдала Андрюшку на выходные маме и вернулась домой с единственным желанием лечь спать пораньше, у меня зазвонил телефон. Не глядя на определитель номера, я схватила трубку.

— Да, Лель.

— Так, давай, лови щас такси до детской поликлиники, — распорядилась Скворцова, — а мы тебя с Алексом там встретим. — И отсоединилась.

Я выругалась и набрала ей.

— Лель, давай начистоту. Я никогда тебе не завидовала, хотя есть чему: ты не работаешь уже шесть лет, тебя содержит Бумбастик и ни в чем тебе не отказывает. Ты можешь спать до трёх часов дня, а потом бухать до пяти утра. А я так не могу, пойми. Я пашу как трактор, и устаю как столетняя кляча. Не надо вот так звонить и безапелляционно диктовать мне, что делать, ладно?

В трубке молчали.

— Леля, ты меня слышишь?

— Слышу… Ладно, извини. Я не подумала. Просто хотела пригласить тебя в хорошую компанию. Думаю, сегодня пятница, завтра выспишься… Извини.

Я улыбнулась.

— Проехали. А что за компания, кстати?

Спросила и тут же на себя разозлилась. Ну, какая мне разница, что там за компания? Все равно решила спать ложиться.

— Ну, тут я, Анька, Алекс, Егор Войновский, Сашка Толстый и Генри.

Тьфу ты, блин. Я уже бояться этого Генри начинаю. Он меня преследует повсюду.

— Слушай, Лель, я на самом деле устала и наверное всё-таки останусь дома…

— Ты из-за Генри, что ли? Брось. Он хороший парень. Кстати, у меня у самой на него виды. Не приедешь — не надо. Мне больше достанется. А передумаешь — звони.

Я бросила телефон на стол, зашла в ванную и приблизила лицо к зеркалу.

Усталые глаза с красными прожилками, серые тени под ними и тонкие морщинки. А что ты хотела, Фролова? Тебе уже двадцать пять…

Я включила воду, намочила ладони и прижала их к щекам.

Постояла так несколько минут, глядя в глаза своему отражению, а потом выключила воду, вернулась в комнату и снова набрала Лелькин номер.

— Через десять минут буду. Встреть меня.

Сидя в салоне такси, я смотрела на пролетающие за окном дома и думала: интересно, в каком из них живёт тот, кому я нужна? Очень нужна. И он об этом знает. Только не знает, где меня искать и как меня зовут. Прошёл год, как я рассталась с Кириллом, и с тех пор ни одного мало-мальски серьёзного романа у меня не сложилось. Наверное, потому что я никуда не ходила и нигде не бывала. Дом — работа, работа — дом… Где мне заводить знакомства? В метро, по пути на службу? «Судьба и за печкой найдёт», — любила говорить моя бабушка. Только не сказала, родная моя, где взять ту печку, за которой судьба меня найдёт…

Я устала.

Мне двадцать пять лет.

Пять из них я не живу. Барахтаюсь в этой жизни, как в болоте. И перестала её любить, жизнь эту. Начала её терпеть. Терпеть и ненавидеть. Я научилась ныть и брюзжать. Завидовать и жаловаться… Когда? Откуда все это пришло? Не знаю. Подруги называют меня сильной.

Сильная…

Разве умение безропотно жрать дерьмо, переваривать его и жрать снова — это сила?

Нет. Сила — это если ты можешь сломать обстоятельства. Изменить их. Заставить работать на тебя. Вот это сила.

А я… Я просто ничтожный человечек. Увязший в самокопании и жалости к самой себе. Мне кажется, что все кругом виноваты в том, что они живут лучше и счастливее меня. А почему? Почему мне так кажется? Разве они украли у меня что-то? Разве увели из-под носа моё счастье? Нет. Они просто построили своё собственное. И это только подтверждает тезис о том, что каждый в этой жизни достоин того, что имеет.

А я пока не имею ничего. И винить я в этом должна только себя.

Начинается процесс самокопания, и все идёт по кругу… Устала…

… В одном из окон ничем не примечательной московской девятиэтажки зажёгся свет. И стало чуть светлее. Совсем чуть-чуть… Он был неярким, этот свет. Особенно на фоне других московских окон: больших, светлых, предпраздничных. И я не заметила его, пронеслась мимо. Как всегда. А там, за окном, стоял человек. Глубоко затягиваясь сигаретой, он смотрел вниз, на дорогу… По узкой улочке тихо шмыгали машины. Иногда они останавливались на светофоре, и тогда человек с сигаретой, склонив голову на бок, пытался разглядеть, кто сидит в салоне. И это у него не получалось. Слишком высоко находился человек, и слишком темно было на улице…

«Я тебя жду. Уже не ищу, а просто жду. Я устал искать, устал ошибаться и внушать себе, что тебя не существует. Но ты есть. Ты маленькая и хрупкая. И непременно испуганная. У тебя большие глаза и тонкие пальчики, которым всегда холодно. Ты, как потерявшаяся собачонка, крутишься где-то совсем рядом, заглядываешь в глаза прохожим и очень хочешь попасть обратно домой. Туда, где тепло и спокойно, где тебя любят и заботятся о тебе… Я знаю, я чувствую, что ты где-то совсем рядом. Я запах твой слышу. Так пахнет мама, когда вечером приходит с работы: чем-то родным и усталым. И руки болят от невозможности обнять тебя, к себе прижать и прошептать тихо, что все, все, моя хорошая, я рядом, я никуда тебя не отпущу, я уже с тобой. Навсегда… Наверное, ты разочаруешься во мне. С первого же взгляда разочаруешься. Я не похож на принца. На принца, которого ты себе наверняка представляешь как-то иначе. Зато я буду любить тебя. Любить так, как никто и никогда тебя любить не будет. И не потому, что не хочет, а потому что просто не сможет, не умеет… А я стану частью тебя. Чтобы, если понадобится, забрать у тебя твою боль и отдать тебе своё дыхание. Душу отдать, мечты свои… Отдать тебе своё сердце, если твоё, маленькое, устанет биться… Ты только посмотри по сторонам повнимательнее, я рядом и я жду. И буду ждать. Потому что точно знаю: ты уже совсем-совсем рядом…»

Человек затушил выкуренную до самого фильтра сигарету, отошёл от окна и погасил свет. И стало чуть темнее на улице. Совсем чуть-чуть. Свет окна был неярким, особенно на фоне других окон, но зато он был самым тёплым. И в нем можно было согреться.

Минуту назад…

Такси остановилось около детской поликлиники, и я вылезла из тёплого салона в промозглый ноябрь.

Лелька и Алекс стояли недалеко от автобусной остановки, и я быстро засеменила в их сторону, пряча лицо от сырого ветра в воротник пальто.

— Приехала? — поцеловала меня в щёку Лелька. — А мы в магазин идём. Что тебе взять?

— Ничего не надо. Я и так еле на ногах стою. Если сейчас каплю выпью — свалюсь, как загнанная лошадь. Я с вами просто посижу.

— Как скажешь. Тогда пошли к Егору, а Алекс пусть сам в магазин сходит. Мне тоже ничего не нужно. У нас своей дури хватает.

Егор Войновский жил совсем рядом с магазином. Уже через минуту я вошла в его однокомнатную квартиру, пропахшую табачным дымом, и начала разглядывать присутствующих. Их оказалось пятеро. Не считая нас с Лелькой. Двое уже спали, поэтому поздоровалась я с тремя:

— Привет, Сашка… Привет, Егор… Привет, Генри… Генри, стоявший до этого ко мне спиной, обернулся:

— Приветик. Какими судьбами?

Я не ответила.

Оглянулась в поисках стула, пододвинула его к себе ногой и села, не снимая пальто.

Зачем я сюда пришла? Чтобы не сидеть дома? Чтобы пропустить очередной традиционный сеанс пятничной жалости к самой себе? Думала, так будет лучше? Странно. А почему ты так думала? Ты не знаешь Сашу Толстого, Алекса и Войновского? Рассчитывала, что тут будут читать Шекспира в оригинале и Ахматову? Нет. Тогда зачем поехала? Невыносимо же смотреть, как молодые, крепкие и неглупые, очень неглупые ребята настолько на себя плюют.

Алекс. Золотой человечек. Светлая голова и огромное доброе сердце. Алекс никогда не откажет в помощи, в чем бы она ни заключалась. Позвони ему ночью, скажи: «Алекс, приезжай щас в Тулу, забери меня с вокзала, я тут непонятно с какого перепугу валяюсь на лавочке», — и он приедет. Не спрашивая ничего.

Пьёт.

Сашка Толстый. Балагур и весельчак. Душа компании. Фантазёр и авантюрист. Пьёт. Генри…

Я посмотрела на него и закусила губу. Он совершенно не вписывался в эту компанию. Высокий лоб, умные карие глаза и хорошо поставленная речь выдавали неординарного человека. Эрудита. Начитанного. Воспитанного. Что он тут делает?

Пьёт.

И я вдруг поднялась с колченогого стула, подошла к Генри, твердо взяла его за руку, держащую рюмку.

— Тебе хватит.

И тут же спохватилась: не все ли мне равно? Пусть пьёт. Я его второй раз в жизни вижу. Почему не подошла, например, к Сашке или к Войновскому? Почему именно к Генри? Не знаю.

— Это последняя. Я больше не буду.

Странно. Почему он не сказал: «Отвали, ты мне кто такая?» Я бы так и ответила. На его месте.

Я сделала шаг назад и снова села на стул. Повернув голову влево, наткнулась взглядом на Сашку.

— Что? — спрашиваю с вызовом.

— Ничего. Понравился? Я фыркнула:

— Не-а. Просто не могу смотреть, как такой мальчишка пьёт. Сама же мать. Сколько ему вообще?

Сашка задумался.

— Щас скажу. Так, он младше меня на два… Нет, на три… Или на два… В общем, ему щас двадцать три.

Двадцать три. Ребёнок ещё совсем. Зачем я сюда приехала? Только настроение себе испортила.

Снова наклонилась к Сашке, спрашиваю шёпотом:

— Слушай, а Генри — это имя у него такое? Тот улыбнулся во весь рот.

— А ещё врёт, что не понравился… Нет, это погоняло. А зовут его Димоном.

— Иди в пень… А почему тогда Генри?

— Да вроде бы дед у него то ли генералом, то ли маршалом каким-то был, не помню. В общем, сначала его все называли Генералом, а потом как-то сократилось до Генри.

— Генерал, говоришь… Заметно.

— Что заметно?

— Да ничего. Ты о генетике что знаешь?

— Слушай, Ксюх, ты сюда зачем пришла?

— Веришь, сама не знаю.

— Лучше б не приходила.

Я поднялась со стула, отряхнула пальто и громко сказала:

— Ладно, я пойду. Меня до такси кто-нибудь проводит? И почему-то посмотрела на Генри.

Он еле заметно улыбнулся, подошёл ко мне.

— Пойдём, провожу.

Я покраснела, но кивнула.

— Идём.

Мы вышли на улицу.

— Ксюш… — вдруг подал голос провожатый, — а можно к тебе?

— Нельзя, — отрезала я и возмутилась, — ты что, оборзел? Ты ж вон в сопли уже! На кой ты мне нужен? Я вообще тебя знать не знаю.

Генри опустил голову.

— Обратно я все равно не пойду. А дома скучно.

— Ты один живёшь, что ли?

— Давно уже. Сестра замуж вышла и уехала к мужу. А мать в Теплом Стане живёт, с бабушкой. Хату мне оставила.

Мы дошли до дороги, и я подняла руку, пытаясь поймать такси.

— Дим, давай ты не будешь давить на жалость. У меня жалел-ка давно кончилась. Только для себя, любимой, осталось немножко.

Генри улыбнулся, и я отметила, что у него очень симпатичная улыбка. Какая-то детская, обезоруживающая. Но тут же посмотрела на него другими глазами: пьяный парень, напрашивающийся в гости, мне сейчас совершенно не нужен. И улыбка эта ему не поможет.

— Откуда ты знаешь моё настоящее имя?

Возле меня притормозил автомобиль, и я, приоткрыв дверцу, бросила водителю:

— На Бестужевых, полтинник.

— Садись.

Потом повернулась Генри и улыбнулась в ответ:

— Навожу справки о внуке генерала. Счастливо, Генри.

— Эй, а телефончик? — уже вдогонку раздался вопрос.

— У Лельки возьмёшь. Удачи.

Машина тронулась. Я наклонилась и посмотрела в зеркало дальнего вида: на остановке стоял, глядя мне вслед, генеральский внук Дима-Генри.

Посмотрела и снова широко улыбнулась.

Просто так. Без причины.

Потому что захотелось.