Билет на вчерашний трамвай Раевская Лидия
А что бы на моём месте сделали вы?
В тот момент, когда я попыталась оттуда выбраться, распахнулась дверь, и на пороге возникли Машкина свекровь и дядя Женя, держащие под руки спящего жениха.
А сзади маячило счастливое лицо невесты с фотоаппаратом.
Дверь я, как оказалось, предусмотрительно не закрыла.
… В моём семейном фотоальбоме есть всё: дни рождения, свадьбы друзей, похороны бабушек и дедушек – всё есть.
Нет только одной серии фотографий, под названием «Машкина свадьба».
* * *
— Пойдём, покурим, что ли? — без энтузиазма предложила Лелька, тыкая острым носком туфли в старого кота Мудвина, который лежал под столом кверху брюхом, обожравшись ворованной колбасой.
Накинув на плечи шубы, мы вышли на лестничную клетку и задымили.
— Ты мне скажи: что там у тебя, с Женькой-то, получилось? — спросила Лелька.
— Ты про какого Женьку? — прикинулась шлангом я. Разговаривать о Женьке не хотелось.
— Сама знаешь, про какого! — фыркнула подруга.
— А ничего хорошего. Прожили мы с ним вместе две недели. Я работу себе новую нашла. Правда, три копейки платят, зато рядом с домом, и отпускают домой пораньше, когда Андрюшку из яслей забрать надо. Ну вот, Ксюша, значит, работает, а Женька дома сидит. Или на весь день куда-то сваливает. Мать моя, сама понимаешь, не в восторге. Каждый день требует, чтоб я или квартиру сняла, или по месту прописки жить ушла. Я ж у бабушки прописана, и квартира мне достанется только по завещанию… А на какие шиши я квартиру сниму, если получаю две тысячи рублей в месяц, а Женька не работает?
— А это вообще не твоя проблема! — повысила голос Лелька. — Он что, суперпринц? Это ему негде жить, а не тебе. Кончай геройствовать. Пусть ищет квартиру, работу, что там ещё…
— Расслабься, я с ним уже расплевалась, — остановила я её, — и причём, ты будешь ржать, вовсе не из здравого смысла. Прикинь, он у моей мамани занял бабки — и свалил. Но она у меня, сама знаешь, недоверчивая, поэтому бабки ему хоть и дала, но взяла в залог его портфель. Правда, заглянуть туда не догадалась. Думала, там ценный веник лежит или золота пять кило.
— А потом, когда он бабки не вернул, обнаружила там три куска хозяйственного мыла и полотенце с надписью «Ноги»? — весело предположила Лелька.
— Хуже, Лель. Нет, ты только прикинь: открывает моя мама Женькин портфель, приговаривая: «Там наверняка его паспорт лежит. Сейчас в милицию позвоню, заявление напишу, чтоб жулика поймали и на двадцать лет посадили», а там…
Скворцова подалась вперёд:
— Ну?!
Я выдержала эффектную паузу.
— А там лежат три пары моих трусов!
Секунду Лелька молчала, а потом села на корточки рядом со мной и заскулила:
— Твои трусы?! Он их что, носил? Целовал на ночь? Нюхал их, что ли?!
— А я знаю? Сама в осадок выпала, когда увидела. А уж мамино лицо даже описать не могу… В общем, бабки он вернул только через месяц. Когда за портфелем своим явился. Хотя, нет, не за портфелем. Он явился к моему папе просить моей руки и сердца.
— О…
— Ого. Прихожу я домой после работы, открываю дверь и вижу картину: на кухне сидит мой батя. Лицом суров, как Александр Карелин перед боем. Молчит. В прихожей стоит моя мама. В слезах. Я тоже стою, ничего не понимаю. Только одно чувствую: в сортир срочно надо, иначе просветления не достигну. Но в сортир я зайти не успела, потому как услышала Женькин голос: «Дядя Слава, я люблю Ксюшу и прошу вас разрешить ей выйти за меня замуж!» Я сначала думала, что у меня переутомление и глюки. Потом поняла, что нифига. А тут мама голос подала: «Нет, Слава, не разрешай! Он прохиндей и извращенец!» Меня почему-то никто не спросил, хочу ли я замуж за фетишиста Женю? Ну да ладно. Стою, дальше слушаю. Женька, что характерно, меня не видит. А папа бороду в кулак взял, как Иван Васильич в том фильме, и говорит: «Ксюха — баба взрослая. Я за неё ничего не решаю. Ты у неё спрашивай. А что касается меня…» Тут, Лельк, такая пауза повисла…
— Верю. Папу твоего прям как живого щас вижу…
— Спасибо. Можно подумать, он помер, тьфу-тьфу-тьфу. Ну вот, молчит он, а я трясусь как Паркинсон. Потом папа говорит: «А что касается меня, то если она мне хоть раз на тебя пожалуется, я тебе, сынок, не завидую. Ксюха мне в последний раз жаловалась, когда ей десять лет было. Её тогда мальчик на физкультуре в живот ударил… В общем, попусту она ко мне не придёт, учти. И одного её слова мне хватит. Ты все понял?» Уж не знаю, что там собирался ответить Женька, но я решила, что мне пора выйти на сцену. И вышла. Как царица грузинская Тамара. И говорю: «Я тут краем уха слышала, что меня замуж зовут. Так вот: замуж я не собираюсь. Там хреново кормят, я помню. И уж тем более не пойду за того, кто у меня трусы тырит. Это неинтеллигентно».
Скворцова прикурила новую сигарету.
— Батя у тебя что надо. Всегда его уважала. Другой бы на его месте ещё и в табло бы Женьку накатил.
— Я тоже папу люблю, — кивнула я. — Если бы не он… Но дело не в нем. А в том, что я пришла к тебе на свадьбу с целью жениха найти, а тут только Марчел да дядя Митя какой-то невнятный. И я расстроилась, Ольга Валерьевна. Изрядно, между прочим.
— Да иди ты! — отмахнулась Лелька. — Нашла где жениха искать. Ты это… Пока не рыпайся. Не хватай всякое дерьмо. Я скоро в Отрадное перееду, к тебе поближе, тогда и займёмся поисками, хочешь?
— Не хочу, — улыбнулась я. — Ты мне найдёшь, пожалуй.
— Найду, — согласилась Лелька. — Во всяком случае, трусы он у тебя переть точно не станет.
И мы пошли пить дальше.
Аллергия
Конечно, я Лельке не все рассказала, справедливо полагая, что за некоторые подробности она меня будет ругать, презирать и долго жалеть. Например, я умолчала о том, как мне пришлось познакомиться с матерью Женькиной дочери.
Я вечно вляпываюсь в идиотские ситуации. Но в такую — ещё не приходилось.
— Ксенечка… — Лицо Женьки выражало мировую скорбь и нечеловеческую муку. — Ксенечка, мне очень нужна твоя помощь. Прямо не знаю, что делать…
— Что случилось? — Я отложила в сторону калькулятор, с помощью которого производила нехитрые математические действия, наивно полагая, что на дисплее высветится ответ, как прокормить семью из трёх человек, включая безработного Женю, на пятьсот рублей в неделю. Вместо ответа там почему-то выскочило число со знаком минус.
Женька поднял на меня серые глаза, в которых били через край скорбь и мука, и, помявшись, сказал:
— Дочка моя, Лизонька… Она больна очень. Тамарка, мать её, звонила мне сегодня. Сказала, что Лиза в больнице лежит с жуткой аллергией. Отёк спинки у неё.
— Отёк Квинке, — машинально поправила я. — Дальше что? Женька похрустел своими длинными пальцами и закончил:
— Деньги на лекарства нужны. Очень. Девочка умереть может. А мне взять негде…
Я тяжело вздохнула.
— А я что — дочь банкира? Ты прекрасно знаешь, сколько я сейчас зарабатываю. Сама вторую неделю с температурой тридцать девять на работу ползаю, чтобы мы все тут с голоду не подохли. И лечусь только аспирином. На другие лекарства денег нет. Чем я могу тебе помочь?
Сожитель добавил в глаза тоски и скорби, хотя, казалось бы, куда уж больше-то? И прошептал:
— А у соседей занять не можешь? Мне всего-то полторы тысячи нужно. Я отдам. Буквально через пару дней. Ты ж сама мать, должна понимать, каково, когда твой ребёнок болеет, а ты ему помочь не можешь.
Я посмотрела на Женьку в упор.
— А чем ты думал, когда ребёнка заделывал, а? Что тебе тупо впишут в паспорт «Смирнова Елизавета Евгеньевна, год рождения двухтысячный» — и на этом все? Думаешь, почему, когда у меня Андрюшка болел, я думала, где заработать, занять, спереть необходимые на его лечение деньги, но мне и в голову не приходило у кого-то просить? А потому что это мой ребёнок. Так вышло, что теперь он только мой. У тебя разве друзей нет, что ты ко мне обращаешься?
Женька покраснел.
— Есть у меня друзья. В Ростове-на-Дону. Я же в Москве год только. Ты ведь знаешь, я с отцом жил, пока мать в Москве устраивалась…
— Отлично. А Тамара что, тоже не москвичка?
— Москвичка…
— Ну вот и отлично. Пусть она и занимает деньги. Я-то тут при чем?
Женька рухнул на диван и закрыл лицо руками.
— Она уже в такие долги влезла… На работе заняла, у друзей, у родственников… Лизонька очень, очень больна. Прямо сейчас я должен поехать в больницу и отвезти полторы тысячи. Ровно столько стоит ампула с лекарством для Лизы… Она умирает, моя доченька…
И я дрогнула. Подошла к детской кроватке, в которой спал мой двухлетний сын, машинально поправила ему одеяльце, погладила по русой головке и молча вышла из комнаты.
Через полминуты я уже звонила в дверь к соседу Севе. Ещё через минуту на лестницу выскочила всклокоченная Севкина жена Оксана.
— У вас пожар?
— У нас финансовый кризис. Жуткий. Если можешь, дай на пару дней полторы тысячи, а? Очень надо…
Оксана посмотрела на меня, склонив голову на бок.
— А что случилось, если не секрет? Я опустила глаза:
— Не могу сказать, Оксан. Но через два дня деньги верну, обещаю.
В тот момент я была уверена, что Женька меня не подставит. Соседка ещё раз внимательно посмотрела на меня.
— Можешь вернуть через неделю. И вынесла мне деньги.
Я вернулась к себе и протянула Женьке три бумажки по пятьсот рублей.
— Возьми. И езжай в больницу. Деньги надо вернуть через неделю максимум. Сможешь?
Женька подскочил как мячик.
— Ксюх… Спасибо! Ты меня так выручила! Верну через два дня, как обещал! Спасибо, родная моя! Дай Бог тебе здоровья! Я скоро вернусь.
Он не вернулся.
Ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю… На восьмой день Женькиного отсутствия я пошла к маме на поклон. Просить взаймы. Чтобы вернуть долг Оксане.
Мама взаймы дала, но сурово поинтересовалась, каким образом я ей эти деньги верну.
Хороший вопрос. Я сама не знала. Но ответила, что верну непременно, в самое ближайшее время.
Голова шла кругом. По моим меркам, долг был огромен. К тому же снова заболел Андрюшка. Нужны были лекарства. А денег не было. Я попросила у начальника месячную зарплату вперёд и ещё пятьсот рублей в счёт следующей. Он посмотрел на моё зарёванное лицо, дал мне три тысячи и добавил, что тысячу я могу не возвращать.
Я вернула долг маме, купила Андрюше лекарств и продуктов, а на оставшиеся деньги — три десятка яиц и тридцать пачек бомж-пакетов «Роллтон». На них нам предстояло продержаться ещё месяц…
Я сидела в кресле и теребила в руках Андрюшкины шорты, которые несла в ванну постирать, но так и не донесла. Виски ломило, в голове звенело так, что я не сразу услышала телефонный звонок.
— Добрый вечер. Ксению я могу услышать? — раздался незнакомый женский голос:
— Можете.
— Вы Ксения? Очень приятно. Вас Тамара беспокоит. Бывшая супруга Жени. — Теперь в голосе слышался металл.
Я сжала в кулаке Дюшкины шорты и спросила:
— Что-то случилось? Вы знаете, где Женя?
На том конце провода поперхнулись. Секунду помолчали и быстро заговорили:
— Ксень, а он разве не у тебя? Я вторую неделю не могу до него по сотовому дозвониться. Абонент недоступен. Он мне срочно нужен.
Тут уже поперхнулась я.
— У меня?! Вообще-то я думала, что он к тебе вернулся. У вас же Лиза болеет, в больнице лежит. Он у меня две недели назад деньги на лекарства взял, и с тех пор я его не видела.
В трубке молчали.
— Тамара, алло! — окликнула я. — Ты тут?
— Тут. — Голос Томы утратил металл, но теперь я не могла уловить его тон.
На всякий случай я тоже замолчала. Полминуты мы с ней просто дышали в трубку. Потом Тамара заговорила:
— Вот сволочь, мать его… Он приехал ко мне две недели назад. Привёз Лизуну пачку памперсов, чем изрядно меня удивил. Он со дня её рождения ни копейки, ни тряпочки нам не привозил. Только когда мы из роддома с ней выписывались, Ирина, бабушка наша, чтоб ей, суке старой, здоровьица прибавилось, подарила Лизе плюшевого кота и пустышку-бабочку, а Женька — костюмчик детский. С тех пор Ирку я больше никогда не видела, а Женька приезжал только тогда, когда ему самому были деньги нужны…
— И ты давала? — осторожно поинтересовалась я.
— А ты нет?
Я заткнулась. Тома продолжила:
— Две недели назад он приехал. В глазах слезы, весь трясётся. В общем, превзошёл самого себя. Спрашиваю его, мол, что случилось? А он мне рассказывает жуткую историю о том, как в него влюбилась старая страшная баба, которая грозила покончить с собой, если он, Женя, не станет с ней жить. Он, естественно, не мог стать причиной чьей-то смерти. И вынужден был пойти к ней в сожители. А у бабы той, по его словам, ребёнок-олигофрен. Которому жить полгода осталось. И она Женьку терроризирует, требует денег на лекарства для своего сына…
Каждое сказанное Томкой слово било меня по голове, как обухом топора. «Старая баба… Ребёнок-олигофрен… Жить осталось полгода…»
Я одной рукой схватила себя за волосы, намотала их на кулак, а другой плотно прижала к уху телефонную трубку.
— И ты повелась?! И ты поверила, что он говорит правду?! — Я уже не скрывала слез.
— А ты? — всхлипнула Томка. — Ты ему за каким хреном бабки давала?! Тоже поверила, что Лизка при смерти лежит? А ты знаешь, откуда я твой номер узнала? Он же от меня тебе домой один раз звонил и при мне спрашивал: «Ксеня, как там Андрюша? Температура упала? Лекарства нужны? Скажи, что дядя Женя скоро приедет и привезёт ему паровозик». И я поверила! Но на всякий случай номер твой записала. Я дала Женьке полторы тысячи, и он пропал! Я надеялась, что он у тебя…
Тут я заревела в голос. Тамарка — тоже.
Я хорошо помнила тот Женькин звонок. И очень удивилась тогда такой странной заботе. Если б знать…
— Дура ты, Ксеня! — плакала в трубку Тамара.
— Ты тоже дура! — ревела я в ответ.
— Что делать будем, а?
— Ничего…
А что тут поделаешь? Сама виновата. Вернее, сами. Наревевшись дуэтом с Томкой, я повесила трубку и вытерла мокрое лицо Андрюшиными шортами. Потом подошла к его кроватке. Сын спал…
Я наклонилась и вцепилась зубами в деревянный бортик детской кроватки. Плечи мои тряслись.
Потом я посмотрела на сына долгим взглядом и вышла в прихожую. На антресолях, я знала, стояла большая коробка с лекарствами…
Выщелкнув из упаковок тридцать таблеток феназепама, я шмыгнула на кухню. В квартире было тихо. Папа в своей комнате смотрел какой-то фильм, в другой комнате мама с сестрой о чем-то болтали, в третьей спал Андрюшка. Свидетелей не было.
Я включила свет, огляделась в поисках графина с кипячёной водой. С детства не могу пить воду из-под крана, хоть тресни. Графина не было.
Через полминуты я вспомнила, что сама отнесла его в свою комнату, на случай если ночью Андрюшке попить приспичит, и вышла с кухни, держа в ладони тридцать белых пилюль, которые должны были раз и навсегда решить все мои проблемы.
В комнате было тепло, горел ночник.
Я склонилась над детской кроваткой.
Маленький человечек крепко спал, обнимая резинового зайца — мой последний подарок. Захотелось протянуть руку и прикоснуться к его лицу. Протянула. Дюшка вздохнул во сне, отпустил своего зайца и схватил меня за палец.
Стиснув зубы, я пыталась не разреветься.
— Сынок… — шептала я, присев на корточки, — ты не обижайся, маленький… Сил нет, ей-богу… Я старалась, честное слово, старалась… Ну, кто виноват, что у тебя мама такая дура? Ты прости, что меня ненадолго хватило. Переоценила я себя. Не могу я больше, правда. Ты расти, сынок. Расти большим, здоровым и умненьким. Подрастёшь — и к тебе папа вернётся… Наверное. Должна же у него совесть когда-нибудь проснуться? А ещё у тебя дедушка есть. Он — мужик. Настоящий. И ты таким же станешь. Бабушки есть. Аж две штуки. Они для тебя все сделают. А я — не смогла. Ты не ругай меня, я сама ещё ребёнок, мне тяжко… Ты прости… Прости… И разревелась.
Перед глазами все сразу затряслось и поплыло. И нос заложило.
Дюшка заворочался во сне, улыбнулся и сунул мой палец себе в рот.
Я крепко стиснула в кулак ладонь с зажатыми в ней колёсами и обернулась. За моей спиной, над тускло горящим ночником, висела икона Спасителя. Которую нам дали в церкви, когда мы крестили Андрюшу. Спаситель грустно смотрел на меня и молчал. И я молчала.
И вдруг перестала плакать.
Несколько минут я стояла, выпрямив спину и глядя куда-то сквозь стену, а потом снова склонилась над кроваткой.
— Нет, сынок… Погоди. Мы ещё поживём… Кто-то очень сильно обломается. Я не сдохну. Ни хрена я не сдохну. Я выстою. Ты подожди только, ладно? Все у нас с тобой будет хорошо, я тебе обещаю. Ты мне веришь?
Дюшка вздохнул, не открывая глаз, и куснул меня за палец.
В моей руке медленно таяли тридцать таблеток феназепама…
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Помните старый анекдот про еврея, которому посоветовали купить козла?
К чему это я? А к тому, что только купив козла в той ситуации, когда кажется, что уже нет никаких сил бороться с обстоятельствами, через месяц ты поймёшь, что до его покупки твоя жизнь была раем. И только продав козла, ты обнаруживаешь, что на самом деле все твои проблемы вполне решаемы. Нужно только вовремя совершить эту сделку.
Вычеркнув из своей жизни Женьку, я избавилась от козла, а заодно и от вони.
И тихо, но упрямо стала двигаться вперёд.
— Алло? Фирма «Циркон»? Это Елена Матвеевна, из «Улыбки Плюс».
— Здравствуйте, рады вас слышать.
— Это Ксения? Ксения, где наш заказ?
Я скосила глаза на курьера Серёжку, который жевал бутерброд с колбасой, вдохновенно рисуя на листке казённой бумаге сиськи. Поймав мой взгляд, он перестал жевать и выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов. Я перехватила телефонную трубку левой рукой, а правой отняла у Серёги нарисованные сиськи.
— Ваш заказ будет у вас через тридцать минут. Курьер уже в пути. И положила трубку.
— Не смотри на меня так. Щас доем — и поеду.
— А как я на тебя смотрю?
— Так, будто я тебе денег должен. Кстати, дай в долг, а? Денежный вопрос в фирме, где мы с Серёжкой работали, всегда стоял остро. Получали мы там гроши, а семьи были у всех.
Я покрутила пальцем у виска.
— Сдурел? Когда у меня лишние бабки были? Серёга ковырнул в носу.
— Не знаю. Ты ж баба симпатичная… Может, тебе спонсоры подкидывают…
— Не смеши мою жопу, она и так смешная. Мои спонсоры денег на бензин просят, если меня к себе в гости везут, и сигареты стрелять не гнушаются.
— Ну и дура.
— Сам такой. Бери заказ и дуй на «Новослободскую», там уже развонялись.
Я вручила курьеру пакет с заказом и посмотрела на часы. Сидеть предстояло ещё долго… Достав из ящика стола миллион раз перечитанную «Американскую трагедию», я погрузилась в неё с головой.
Телефонный звонок выдернул меня из полусонного состояния.
— Фирма «Циркон», Ксения. Здравствуйте.
— Ксюха! — завопил из трубки Серёжка. — Мне конец! Я моментально проснулась.
— Ты где? Что случилось? Отвечай!
— Я сижу в кустах, — трагически сообщил Серёга, — и воняю. И заказ отвезти не могу.
Ну вот какого черта именно с ним приключается всякая шляпа, а? На прошлой неделе, помнится, по дороге в Бутово, он наступил в лужу и промочил ноги. В мокрых носках посчитал ходить негигиеничным, посему у ближайшего метро купил у бабки пару носков и переодел их где-то в подворотне. А поскольку Серёжу Мартынова воспитывала интеллигентная мама-врач, он не смог зашвырнуть промокшие носки в кусты. Поэтому аккуратно свернул их в бублики и положил в пакет с заказом, намереваясь выкинуть в урну где-нибудь по дороге.
Но забыл.
А Ксюша потом долго выслушивала визги Татьяны Петровны из компании «Альфа» по поводу открывшегося у неё рвотного рефлекса после того, как она своими руками извлекла из пакета два мокрых и не слишком чистых мужских носка.
Мартынов, разумеется, сказал, что он не хотел и что все это ерунда, дело, блин, житейское.
Может, оно, конечно, и ерунда, только вот компания «Альфа» с нами больше не работает.
Так что лучше выяснить, во что на этот раз вляпался Серёжка, чтобы, на всякий-який, начать искать себе новую работу.
— Что с тобой опять, паразит? — взревела я, и глаза мои налились кровью.
— Я не хотел… Я только подошёл… Я только чуть-чуть… — Мартынов явно испугался.
— Куда ты подошёл? С какого ты воняешь? Я убью тебя, Мартынов! И мне за это ничего не будет! Кроме Нобелевской премии!
Через две минуты я положила трубку, вытерла вспотевшее лицо и пошарила по столу глазами в поисках газеты «Работа и зарплата», которые каждое утро приносил в офис Серёжка. Дело было — труба.
Двадцать два года назад семье Мартыновых показалось, что живут они как-то скучно и невесело. И было принято решение родить Серёжу. Ну, чтоб поржать с недельку, для разнообразия.
Родили. Поржали. А он выжил.
Старших Мартыновых давно уже не удивляет способность сына нарываться на неприятности. А меня — удивляет. Хотя, нет. Не удивляет. Бесит.
На этот раз Серёжина история выглядела так.
Погожий майский денёк наполнял его душу благостью, эйфорией и сексуальными мечтами. Красивые девушки в открытых маечках волновали его воображение. Серёжа шёл по улице, вдыхая выхлопные газы и размахивая пакетом, в котором лежал заказ для Елены Матвеевны из «Улыбки Плюс».
Он был абсолютно счастлив.
На автобусной остановке он вдруг сообразил, что стоит один-одинёшенек. А ещё майский ветерок донёс до его носа подозрительный запах. Серёжа принюхался и вспомнил, что очень похожую вонь он чувствовал, когда у его бабушки Нюры в деревне под крыльцом сдохла кошка.
Серёжа отправился на поиски трупа.
Стоящие поодаль люди, зажимая носы, с интересом наблюдали за ним. В том числе и высокая блондинка в розовой футболке, туго обтягивающей грудь. Мартынов шёл навстречу страшной опасности и вони ради неё.
Источник миазмов Сергей обнаружил в двух метрах от остановки. При жизни это была довольно крупная овчарка (Серёжа поставил себе пятёрку за умение идентифицировать породу собаки по останкам недельной давности).
Мартынов торжествующе обернулся, посмотрел на розовую грудь, а потом поднял глаза чуть выше. Ему показалось, или блондинка ободряюще улыбнулась? Дескать, давай, сделай что-нибудь!
Серёжку никогда не пугали трудности. К тому же розовая грудь стояла у него перед глазами, заслоняя покойное животное. Это придало ему сил.
Оглянувшись по сторонам, Серёжа обнаружил невдалеке от остановки очень удобную палку. Которой можно спихнуть дохлую собаку в канавку. И тогда розовая грудь поднимется ещё выше, а её хозяйка непременно подойдёт к Мартынову и спросит, что он делает сегодня вечером. Ведь она совершенно свободна до пятницы, и родители у неё на даче, а Серёжа такой герой…
Он наклонился и, одной рукой крепко прижимая к себе пакет с заказом Елены Матвеевны, схватил другой рукой палку и отважно ткнул ею в собаку.
Заглушая бойкое чириканье московских воробьёв, раздался взрыв…
— Ксюха, я ж не думал… Я ж людям хотел помочь… Че она лопнула-то, а? Ты приедешь ко мне? А одежду привезёшь? — двумя минутами позже ныл супермен-лузер, сидя в кустах за остановкой и провожая тоскливым взглядом розовую грудь, погружающуюся в подошедший автобус.
— Чтоб тебе здоровьица прибавилось, зараза! — ласково пожелала я Мартынову, положила в сумочку «Работу и зарплату», налила из-под крана две двухлитровые бутылки воды и поехала отмывать вонючего героя дня.
Имеющий глаза да увидит
Чем дольше живёшь, тем чаще начинаешь задумываться о том, что совпадений и случайностей не бывает. Есть только твоя собственная жизнь. И выбираешь её ты сам.
Нет никакого рока. Нет кем-то написанной истории. Есть точка отсчета. От которой, как от катушки ниток, начинается отматываться каждый виток твоей жизни. И только ты сам можешь выбрать цвет и длину нитки, диаметр катушки и скорость её разматывания. Только от тебя зависит, как жить дальше. Как и то, будет ли эта нить чёрной и длинной или белой и короткой? Или даже длинной и белой.
Имеющий глаза да увидит.
Телефонный звонок раздался в субботу утром. Зевая, я выползла из комнаты в тёмную прихожую и сняла трубку.
— Привет, жаба моя, — раздался в трубке Лелькин голос, — ты что сегодня делать будешь?
— Аборт, — сурово ответила я и посмотрела на часы. Конечно, Лелька — моя лучшая подруга, но телефонный звонок в восемь утра, в субботу, я не прощу даже Папе Римскому.
— Ты сдурела?! — завопила Лелька. — Какой ещё аборт?! От кого?
— От дяди Кузи с Красной Пресни. Не задавай глупых вопросов в такое время суток — не будет тебе идиотских ответов. Ты что, не могла позвонить попозже?
В комнате загремел игрушками проснувшийся Андрюша. Я поняла, что сегодня мне уже не поспать, и разозлилась ещё больше.
— Не злись. Я вообще ещё не ложилась. Ик! Пардон, подруга… — икнула в трубку Лелька, и все встало на свои места.
Леля Скворцова по-прежнему жила в Зеленограде и в Москве бывала наездами. Толясик кормил её завтраками насчёт переезда, но дальше этого дело не шло. И Леля негодовала.
Утешало её лишь одно: Толик периодически отъезжал в командировки на неделю, и Лелька получала возможность навестить друзей. В первую очередь, меня.
Но на этот раз, судя по тому, что она в восемь утра икала в телефонную трубку, первой в списке оказалась не я. И слава богу. Моя мама не приветствовала наши с Лелькой дружеские встречи. Особенно когда я возвращалась домой под утро, и не одна. Я ж не брошу свою подругу, правда?
В общем, что Бог ни делает — все к лучшему.
— Ладно, проехали. Ты где сейчас? — спросила я, прижимая правым плечом трубку к уху, а левой рукой почесала нос. Черт. Просто так по субботам нос не чешется — это все знают. А я-то хотела поваляться вечером с сыном на диване и посмотреть «Том и Джерри». Да уж, благими намерениями…
— Недалеко от тебя. У Генри дома. Знаешь Генри?
— Это кто?
— Да никто. Знакомый чел. Я, когда ещё тут жила, в одной компании с ним тусила. Блин, да знаешь ты его!
— Может, и знаю. Где он живёт?
— В первом доме, рядом с Алексом.
— Не, не знаю. Ты когда ко мне зайдёшь?
— Я? Ик! Пардон ещё раз… Вечером.
— Блин, Леля, а зафигом ты тогда звонишь мне в восемь утра, а? — снова разозлилась я.
Читать бесплатно другие книги:
