Билет на вчерашний трамвай Раевская Лидия

— Ты что, я все продумала. Если б я позвонила вечером, ты бы могла уже что-нибудь запланировать, а так получается, что я — первая! Я гений?

— Ты жаба, Скворцова. Отвратительная такая жаба.

— Я тоже тебя люблю. Ик! Да что ж это такое? Генри! Налей мне водички! Ик! Алле, ты ещё тут?

— Уже нет. Быстрее говори, у меня Андрюшка встал. Из-за тебя. Во сколько придёшь?

— Я это… Щас спать лягу, а как проснусь — позвоню. Идёт?

— Договорились. Иди спать.

Продуктивно началась суббота, ничего не скажешь. Размышляя о том, кто такой Генри и почему Лелька его знает, а я — нет, я ещё раз энергично почесала нос и пошла на кухню варить сыну кашу.

Скворцова перезвонила через двенадцать часов. По второму разу рассказала, где находится, и пообещала зайти в десять. Зашла, само собой, в полдвенадцатого ночи.

— Ну что? — шёпотом спросила она, когда я открыла дверь. — Куда идём?

— Как обычно.

— В «Байк»?

— Угу. Оттуда ближе всего возвращаться домой. Согласна?

— Да мне вообще по фигу.

— Тем более. Подожди пять минут, я уже Дюшку уложила, щас сестре ценные указания дам и выйду.

Оставив Лельку на лестнице, я крысой Шушерой вползла обратно в тёмную квартиру, неудачно припарковалась возле холодильника, пять секунд постояла, зажмурившись, в ожидании, что сверху на меня что-нибудь свалится, но не дождалась и, облегчённо вздохнув, шмыгнула в комнату к младшей сестре.

— Машк, спишь?

— Сплю.

— Машк, я с Лелькой в «Байк» пошла.

— Шалава.

— Машк, если Дюша проснётся, дай ему попить, я там чай оставила на столе, в бутылочке. А если заплачет, звони Лельке на сотовый. Номер я положила под бутылочкой. Все поняла?

— Ты — плохая мать. И Лелька твоя — такая же.

— Да. А ещё мы шалавы.

— Само собой. Чтоб в три часа была дома, ясно?

— Постараюсь пораньше. Все, я ушла.

Выйдя на лестничную клетку, я обнаружила Лельку возле мусоропровода в состоянии глубокой задумчивости.

— Медитируешь? — спросила я, закрывая ключом дверь.

— Мастурбирую. Странно, что ты не знаешь Генри…

— Тьфу. Нашла о чем думать. Плевать мне на твоего Генри. Слушай, у меня на все про все — три с половиной часа. Так что мастурбируй быстрее, и пошли.

— Я кончила, — тут же ответила Лелька и нажала кнопку лифта.

— Я тоже, — вздохнула я. — Это второй этаж, Оля. Пешочком, пешочком.

«Байком» мы называли кинотеатр «Байконур», рядом с которым я жила и куда изредка выползала на дискотеку. В здании кинотеатра находился небольшой бюджетный клуб, где кружка пива стоила двадцать пять рублей, а двух кружек мне вполне хватало, чтобы мучиться наутро похмельем и провалами в памяти. Я была в «Байке» нечастым гостем, однако почему-то знала в лицо всех завсегдатаев и не путалась в именах часто меняющейся охраны. Лелька там бывала ещё реже, но шагнула дальше: это не она знала всю охрану. Это вся охрана знала её. Что выяснилось прямо у входа.

— Девушка, вы не пройдёте, — безапелляционно заявил Лельке квадратный охранник с брутальным шрамом на правой щеке и загородил собой дверной проем.

— Коль, ну ты что? — густо покраснела Лелька, и я сделала сразу два открытия. Первое: подружка явно бывала тут без меня, и второе: называет охранника по имени и краснеет она не просто так.

— Все, Оль. Это не я сказал. Это Степан-менеджер. Хочешь, позову его — сама с ним договаривайся.

Я стояла, хлопая глазами. Не, Лелька стопудово была тут не раз. И не два. А возможно, что и не десять. Вот зараза…

— Давай, зови Степу, Колюнечка! — небрежно бросила она, и я подумала, что Колюнечкой охранник стал неспроста. Красный цвет Лелькиного лица только подтверждал мои догадки.

— Ты когда успела-то, сволочь? — шёпотом спросила я неверную жену и нахмурилась.

— Потом расскажу, — отмахнулась Лелька и начала нервно рыться в сумочке.

В холл вышел менеджер клуба Степан, за его спиной маячил брутальный Колюнечка. Лелька захлопнула сумочку и заулыбалась.

— Здравствуй, Степан. А вот Коля…

Степан не улыбался. Он стоял как памятник Александру Матросову. И смотрел на Лелю, не мигая. А потом процедил сквозь зубы:

— Николай выполняет мои инструкции. Я запретил ему пускать тебя в клуб. Что тут непонятного?

Улыбка подруги стала меркнуть:

— Степ… Я тебе слово даю: больше такого не повторится. Честно.

Степан молчал.

— Слушай, Степ… — занервничала Лелька. — С кем не бывает? Да, косяк, знаю… Пьяная была, извини.

Степан молчал.

Тут я кашлянула, и менеджер наконец заметил, что провинившаяся пришла не одна. Я кашлянула ещё раз и жалобно посмотрела на Степана. После трёх месяцев на диете из бич-пакетов у меня в глазах появилось выражение, как у Котика из «Шрека».

— Степан, пропустите нас, пожалуйста. Мы ненадолго. У нас тут встреча одна запланирована. Очень для меня важная, понимаете? А без Лельки она не состоится… И тогда я… И тогда мне…

Тут Степан моргнул. И я добила его громким стоном:

— Меня там покормить обещали!

Он вздрогнул, внимательно посмотрел на меня и, развернувшись, пошёл обратно в глубь клуба, бросив Николаю через плечо:

— Пропусти.

Я выдохнула и посмотрела на Лельку. Она втянула щеки, чтоб не заржать, опустила голову и прошла мимо охранника к кассе. Я двинулась следом.

— Эй, голодающая, тормозни.

Я обернулась. Возле Коли стоял и широко улыбался второй охранник, Кирилл.

— Подойди сюда.

Я подошла.

— Дай руку, — продолжая широко улыбаться, Кирилл шлёпнул мне на запястье люминисцентный штамп, говорящий о том, что я уже заплатила за вход и теперь могу выходить на улицу и возвращаться без повторной оплаты.

— Спасибо, — покраснела я.

— Не за что. Будешь уходить — не забудь оставить телефончик, — заржал Кирилл и ущипнул меня за зад.

Я покраснела ещё сильнее и понеслась догонять Лельку.

Подругу я обнаружила в туалете возле зеркала. Она сосредоточенно выдавливала прыщик на лбу. Я встала рядом и достала из сумки расчёску.

— Не дави, дура. Красное пятно будет, как будто ты кирзачом по морде выхватила.

— Я волосами закрою.

— Да хоть ху… Да хоть чем. Грязь попадёт.

— Духами попрыскаю.

— Ты мне зубы не заговаривай. Колись, что ты тут без меня нафестивалила?

Лелька достала из сумки бумажную салфетку, прыснула на неё духами и прижала ко лбу:

— Ничего такого.

— Ага. Поэтому тебя и не пускают.

— Не поэтому. Я тут в гычу кому-то дала. Прям в туалете. Я даже не удивилась.

— А зачем?

Лелька отняла от лица салфетку, зачем-то посмотрела на неё и прижала снова.

— Не помню.

Мне стало интересно.

— Из-за мужика какого-то, что ли? — И тут меня озарило: — Из-за Николая?!

Скворцова скомкала салфетку, швырнула её мимо корзины для мусора и с вызовом ответила:

— А даже если из-за него, тебе-то какая разница?

Я подняла с пола салфетку, опустила в корзину и, не глядя на Лельку, ответила:

— Никакой. Просто я думала, что мы с тобой подруги. И вышла из туалета.

У барной стойки я вскарабкалась на высокий табурет и хмуро попросила пива. Два пива.

Бармен Зурик не глядя смел со столешницы мой полтинник и шлёпнул передо мной две мокрые кружки. Я сунула в первую коктейльную соломинку и, втянув сразу треть содержимого, почмокала губами, пытаясь отгадать, что напоминает мне нежное послевкусие. Отгадала.

— Зурик!

— Что? — обернулся бармен.

— Дай мне ушко.

— Чьё?

— Своё.

Зурик наклонился к моему лицу, и я выдохнула в его ухо:

— Чем пиво бодяжили? Стиральным порошком?

Бармен не смутился. Про стиральный порошок он сам рассказал мне пару месяцев назад. И настоятельно рекомендовал это пиво не употреблять. Рекомендация была бы особенно ценной, если б у меня была альтернатива. А её не было. Потому что на мой полтинник особо не разгуляешься. Так что жестокое похмелье по утрам и привкус стирального порошка во рту стали для меня привычным делом.

— Не-а. В этот раз земляничным шампунем, — спокойно ответил Зурик. — Потом расскажешь, как с него утром себя чуешь, ага?

— Ага, — ответила я и втянула вторую треть содержимого кружки.

Боковым зрением я уловила за плечом какое-то движение и запах Лелькиных духов. Но не обернулась.

— Зурик, пятьдесят водки и лимон. — Подруга шлёпнулась рядом и обхватила губами коктейльную трубочку.

— Шампунь «Клубничка», — резюмировала она, допив моё пиво.

— «Земляничный», — поправила я и пододвинула к себе вторую кружку.

— С примесью «Яичного», — не успокаивалась Лелька. — А дурное послевкусие удачно оттеняет слабая нота димедрола. Да, Зурик?

— Не нравится — не пей, — равнодушно ответил бармен и поставил перед Лелькой стопку водки, накрытую долькой лимона.

— Я влюбилась, Ксюх, — вдруг сказала Лелька и залпом вылила в себя водку.

— Поздравляю.

Она сунула в рот лимон, задумчиво пожевала его и добавила:

— Безответно. Зурик, повтори!

— Нажрёшься ведь, — буркнула я, глядя на неё исподлобья, — и Степан тебя опять отсюда выпрет. Да и меня тоже, за компанию.

— Не нажрусь, не переживай. Ксюх, я вообще никому не рассказывала, не обижайся.

Я промолчала.

— Ксень, я два месяца сюда езжу каждый день. Только из-за него. А он… — Лелька шмыгнула носом, влила в себя вторую стопку и шумно выдохнула. — А ему по фигу. Абсолютно.

Я повернулась к ней и погладила по плечу.

— А оно тебе надо? Найди себе другого. Лелька уткнулась носом мне в шею и заскулила:

— Не могу! Вот прям свет клином на нем сошёлся! Я ему и подарки дарила, и стояла возле него часа по три, а он…

Теперь я погладила Лельку по голове.

— Помнишь, мы с тобой где-то читали: «Я поджидала его в коридоре после занятий — он начал прогуливать лекции, я стала караулить его у подъезда — соседи скинулись на кодовый замок и приказали дворнику стрелять солью в девочку с жоповидным лицом»? Ха-ха-ха!

Но Лелька, вместо того чтобы рассмеяться, почему-то расплакалась. Я почувствовала себя неловко.

— Лель… Лельк, ну хорош, а? Ну ты что? У вас вообще было че?

— Бы-ы-ыло… — проревела Лелька. — Он напился после работы, а я его в гостиницу увезла… Номер там сняла, все как надо… Ночью хорошо было, а утром он на меня даже не посмотрел! А когда я в последний раз в «Байк» пришла, полтинник с меня содрал за то, что у меня вешалки на куртке не было-о-о-о… Ну не сука он, Ксюх?

— Да мерзавец он, Оля, — уверенно ответила я. — Ты посиди тут, ладно? Я щас вернусь.

Я сползла со стула и направилась к выходу. Пиво с димедролом и земляничным шампунем начало действовать, и во мне закипела благородная ярость. Я шла к Коле. К Колюнечке. К мерзкому альфонсу, который не гнушается брать у Лельки подарки, а по утрам делает козьи морды. Я шла его бить.

Но Коли у входа не оказалось. Зато там был добрый Кирилл. Он стоял, привалившись плечом к стене, и о чем-то разговаривал с гардеробщиком.

— Где Коля? — сурово спросила я и посмотрела сначала на гардеробщика, а потом на Кирилла.

— Домой уехал, — хором ответили оба, и Кирилл радостно поинтересовался: — Ты телефончик пришла дать?

— Не совсем. Но насчёт дать — это в точку. Кирилл обрадовался ещё больше.

— А может, вместо Коли я сойду?

— Запросто. Мне все равно, кому дать. По морде. Пиво тут на редкость мерзкое. От него изжога и агрессия начинается.

Охранник перестал улыбаться.

— А Коля тут при чем?

— А тебе какое дело? Значит, при чем. Он завтра будет? Кирилл заглянул в расписание.

— Будет. С восьми вечера до трёх ночи. Ты придёшь?

— Обязательно.

Вселив в Кирилла надежду, я вернулась к Лельке. Подруга сидела на том же месте, и пустых рюмок возле неё стояло уже четыре штуки.

— Все в порядке? — спросила меня она и икнула.

— В полнейшем.

— Может, водки со мной, за компанию?

Я на секунду задумалась, а потом махнула рукой:

— Давай!

… А утром проснулась с новым привкусом во рту. «Земляничка», вспомнила я и, приподнявшись на одном локте, посмотрела на себя в зеркало. И водка… Судя по моему лицу — даже в избытке. Лельки рядом не было.

Я дотянулась до телефона и набрала ей на сотовый. Трубку долго не снимали. Я ждала.

— Алле… — Лелькин голос не оставлял сомнений в том, что ей сейчас так же хорошо, как и мне. А возможно, даже ещё лучше.

— Ты где? — охрипшим голосом спросила я.

— Я у Генри… Сплю. На раскладушке. И мне плохо…

— Проснёшься — позвони, — попросила я и, положив трубку, опять задумалась: кто же такой этот Генри? Что-то не припомню я среди Лелькиных друзей персонажа с таким именем или пого-нялом. Но на любовника он явно не тянет. На раскладушках любовницы обычно не спят. Наверное. Хотя черт их знает? У меня ведь ещё ни разу не было любовника.

Я два часа гуляла с сыном, потом варила обед, убирала комнату, гладила Андрюшины рубашки… А день все не кончался. И запах сублимированной земляники преследовал меня повсюду.

Лелька в тот день так и не позвонила. Зато позвонил охранник Кирилл. Которому я вчера оставила свой телефон, а также адрес. Домашний и рабочий. Как я ему себя не оставила — не знаю. Надо у Скворцовой спросить, когда позвонит.

А ещё я помнила, что нужно обязательно набить морду Коле-альфонсу. И сделать это сегодня.

Уложив сына спать, я снова подошла к сестре:

— Машк…

— Даже не мечтай. Дома сиди, — отрезала младшая.

— Машк, — не сдавалась я, — мне полчаса нужно. По делу. Я туда — и обратно.

— Знаю я эти твои туда-сюда. Имей в виду: через полчаса я закрою дверь на щеколду. И сиди тогда на лестнице до утра. Все.

Я всегда подозревала, что женская половина семьи меня недолюбливает. Зато мужская — в лице моих папы и сына — с лихвой это компенсируют. Так что баланс соблюдён.

Я пулей вылетела на улицу и через пять минут была уже у входа в «Байк». Отдышавшись, я вошла в холл и тут же наткнулась на Кирилла.

— Привет! — обрадовался он. — Ты ко мне?

— Не угадал. К Коле. Кирилл поморщился:

— Ну зачем тебе Коля, а? Я что, хуже? К тому же его нету.

— Как нету?! — заорала я. — Ты мне сам вчера сказал, что он сегодня работает с восьми до трёх! Не надо мне втирать, я все помню!

Кирилл странно ухмыльнулся и придвинулся ко мне неприлично близко.

— Все помнишь?

— Да! — в запале крикнула я и осеклась. Потом внимательно посмотрела на Кирилла. На его улыбку. На его руки, которые по-хозяйски легли на мою талию. И простонала: — Только не это…

Охранник широко улыбнулся, а потом заржал:

— А вчера ты говорила совсем другое…

Я беспомощно обернулась и посмотрела на гардеробщика. Тот тоже стоял, улыбаясь во весь рот.

— Где это было? — глухо спросила я, понимая, что вчера настолько низко пала, что в «Байк» больше никогда в жизни не пойду.

В голове тем временем закопошились какие-то смутные воспоминания…

— Там! — хором ответили Кирилл и гардеробщик, показывая пальцем куда-то наверх.

Я зажмурилась:

— Господи… В мебельном магазине, что ли?

Про этот мебельный магазин по «Байку» ходили целые истории. Что, мол, охраняет его по ночам старый алкоголик дядя Ваня, который за бутылку водки пускает туда всех желающих. Кроватей и диванов там хватало.

Я потрясла головой, и память тут же услужливо подсунула мне обрывки вчерашних событий. Черт! Получается…

— Ага! — подтвердил Кирилл и потрепал меня по щеке. — Ксюх, я ж это… Я ж по-серьезному все хочу, правда.

Гардеробщик немедленно испарился. Я молча смотрела на Кирилла.

— Ксень, я знаю, у тебя ребёнок… Что ты в разводе…

— Не в разводе я. Он просто ушёл.

Зачем я оправдываюсь?..

— Думаешь, вернётся? Не надейся. От бабы мужик уйти может. А от сына — никогда. Если ребёнка любит, то и от надоевшей жены не уйдёт.

Кирилл ударил по самому больному. Всхлипнув, я отвернулась к окну.

На моё плечо легла широкая ладонь.

— Слушай, давай попробуем, а? Я давно за тобой наблюдаю… Ты мне нравишься.

— Тьфу, глупость какая. Я в пятый раз тебя вижу. А вчерашнее вообще не помню. Мне противно.

Ладонь слегка сжала моё плечо.

— Я позвоню тебе через пару дней, можно? В кино сходим, погуляем… В общем, дальше видно будет. Но я серьёзно, Ксюш.

Я подняла глаза на потенциального бойфренда и кивнула.

— Позвони.

… И он позвонил. А потом мы пошли в кино. И гуляли до рассвета. И ели мороженое…

А через три месяца у меня скончалась бабушка, оставив мне в наследство отдельную двухкомнатную квартиру.

В которую через сорок дней мы с Кириллом переехали.

Я начала отматывать новую нить от своей катушки жизни…

— Мерзкая баба! — с чувством выплюнул мне в лицо Кирилл, потеряв всяческое терпение. Что немудрено — на втором-то году нашего сожительства.

Сожительство это с самого начала было весьма неудачной затеей. И я пожалела о своём гостеприимстве уже через месяц. Однако, как многие женщины, воспитанные на Домострое, покорно терпела регулярные загулы гражданского супруга, да и побои тоже. Иногда, по особым праздникам, Кирилл снисходительно заменял тумаки на вопли: «Что, сука, рожу воротишь? Где была, отвечай? На работе?! А может, по мужикам таскалась, паскуда? Рожа у тебя больно уж хитрая!» — и тогда я считала, что день заканчивается весьма позитивно.

Я в очередной раз не вовремя купила ещё одного козла. Которого теперь не могла продать даже за полцены…

— Сегодня ты ночуешь у Бумбастика! — сурово ответила я своему зайке («зайка» в моих устах, чтоб вы знали — это страшное ругательство) и захлопнула за ним дверь.

Потом села и перевела дух.

Так. Если зайка послушно потрусит к Бумбастику, то через пять минут мне позвонит Лелька и нецензурно пошлёт меня куда-нибудь, пожелав покрыться сибирскими язвами и прочей эпидер-сией.

И зайка не подвёл. Зайка совершенно точно пришвартовался у Бумбастика… Дзынь!

Я побрела на кухню, на ходу репетируя кричалку, которая должна обезоружить Лельку.

— Алло, Скворцова! — заорала я в трубку. — Моя карамелька пошла к вам в гости! Ты ему дверь не открывай, скажи, чтоб уматывал к себе в Люблино. К бабке.

— Чтоб тебя понос пробрал, ветошь ты старая… — грустно перебила меня Лелька. — Не могла заранее позвонить? Твой нежный сожитель уже сидит с Бумбой на кухне, сожрал у меня кастрюлю щей, ржёт страшным смехом, как Регина Дубовицкая, и собрался тут ночевать. Понимаешь? Но-че-вать! А что это значит? Молчи, не отвечай. Мне убить тебя хочется. Это значит, моя дорогая подружка, что я щас беру свою дочь, и мы с ней идём ночевать К ТЕБЕ! Понятно? Я с этими колхозными панками в одной квартире находиться отказываюсь.

Чего-то подобного я и ожидала.

— Иди. Я вам постелю.

— А куда ж ты денешся?

…Очень непросто вставать утром в семь часов, если накануне ты пил алкогольные напитки в компании Оли. И не просто пил, а напивался. Сознательно.

Ещё сложнее, чем встать в семь утра, — разбудить двоих четырёхлетних детей, накормить их йогуртами, одеть в пятьсот одёжек и отбуксировать в детский сад, который находится в… То есть в нескольких автобусных остановках от твоего дома.