Предатель памяти Джордж Элизабет
Хлопают двери. Плачет Катя. Рафаэль говорит: «Давайте я отведу ее вниз».
Сара Джейн Беккет стоит у моей двери, она прижалась к ней ухом и подслушивает. Я сижу в изголовье кровати, руки мокрые по локоть, весь трясусь. До меня наконец доходит непоправимость и весь ужас содеянного мною. И все это время играет музыка, все та же музыка, проклятый «Эрцгерцог», который преследовал меня, как безжалостный демон, последние двадцать лет.
Вот что я вспомнил, пока бежал, и, пересекая перекресток, я не пытался уворачиваться от транспорта. Если бы меня переехал грузовик, это показалось бы мне великой милостью.
Но никто меня не сбил. Я добрался до противоположной стороны. Однако папа не отставал, по-прежнему умоляя меня подождать.
Я бежал, бежал прочь от него, бежал в прошлое. Это прошлое представало передо мной калейдоскопом картинок: вот добродушный рыжеволосый полицейский, от которого пахнет сигаретами, разговаривает со мной ласковым отеческим голосом; вот мать ложится ночью на мою кровать и держит, держит, держит меня, прижимая лицом к своей груди, как будто хочет сделать со мной то же самое, что я сделал с сестрой; вот отец сидит на моей кровати, его ладони лежат у меня на плечах, как раньше мои ладони лежали на плечах Сони; вот звучит его голос: «Не бойся, Гидеон, ты в безопасности»; вот Рафаэль с цветами, это цветы для моей матери, цветы соболезнования, призванные смягчить ее боль. И неизменно приглушенные голоса, в каждой комнате, день за днем, неделя за неделей…
Наконец Сара Джейн отходит от двери, где долго простояла без движения, слушая и чего-то ожидая. Она подходит к проигрывателю в тот момент, когда скрипка в трио Бетховена исполняет пассаж двойными нотами. Она нажимает на клавишу, и невыносимая музыка наконец-то стихает. Но наступившая за ней тишина обрушивается на меня пустотой, и мне так страшно, что я хочу, чтобы вновь заиграла музыка.
В эту тишину врывается вой сирен. Он становится все громче и громче. У дома с визгом тормозят машины «скорой помощи» и полиции. Наверное, они появились в считаные минуты после вызова, но мне кажется, что прошел уже час с тех пор, как папа схватил меня за волосы и заставил разжать пальцы, вцепившиеся в плечи сестры.
«Сюда, наверх!» – кричит на лестнице папа, когда кто-то впускает врачей и полицейских в дом.
Затем предпринимаются усилия по спасению того, что спасти уже нельзя. Я знаю, что спасти это уже нельзя, потому что я сам это разрушил.
Не могу выносить эти картины, мысли, звуки…
Я бежал слепо, дико, не думая, куда и зачем. Снова пересек какую-то улицу и пришел в чувство напротив паба «Пемброук-касл». За пабом виднелась терраса, на которой летом сидят посетители и пьют пиво. Сейчас терраса пустовала. Ее окаймляла стена, невысокая стена из кирпича, и я вскочил на нее и побежал, а разбежавшись – спрыгнул, спрыгнул не глядя на металлическую арку под пешеходным мостиком через железнодорожную линию, протянувшуюся в тридцати футах под ним. Я приземлился на эту арку и подумал: «Вот, значит, как это будет».
Поезд я сначала услышал и только потом увидел. Решение созрело само собой. Поезд двигался не слишком быстро, а значит, машинист успеет затормозить, и я не умру… если только не прыгну в точно рассчитанный момент.
Я придвинулся к краю арки. Поезд приближался. Я ждал его.
«Гидеон!»
К мостику подбежал папа. «Не двигайся! Стой на месте!» – крикнул он.
«Слишком поздно».
Я заплакал как маленький, ожидая того момента, идеального момента, когда мне надо будет рухнуть на рельсы перед поездом и провалиться в забытье.
«Что? – крикнул отец. – Что ты сказал? Поздно для чего?»
«Теперь я знаю, что я сделал, – рыдал я. – С Соней. Я вспомнил».
«Что ты вспомнил?» Папа переводил взгляд с меня на поезд, мы оба следили за его неуклонным приближением. Папа сделал шаг ко мне.
«Ты знаешь. То, что я сделал. В тот вечер. С Соней. Как она умерла. Ты знаешь, что я сделал с Соней».
«Нет! Подожди! – крикнул он отчаянно, потому что я встал на самом краю, так что мои носки повисли в воздухе. – Не делай этого, Гидеон. Расскажи мне, что, по-твоему, случилось».
«Я утопил ее, папа! Я утопил свою сестру!»
Протянув ко мне руки, он сделал еще один шаг.
Поезд был уже совсем близко. Двадцать секунд, и все закончится. Двадцать секунд, и долг будет оплачен с лихвой.
«Стой на месте! Ради бога, Гидеон!»
«Я утопил ее! – выкрикнул я, захлебываясь от рыданий. – Я утопил ее, а потом – забыл. Ты можешь себе представить, что это значит? Можешь представить, что я чувствую?»
Его взгляд метался между мною и поездом. Он снова шагнул вперед. «Не делай этого! – крикнул он. – Послушай меня. Ты не убивал свою сестру».
«Ты оторвал меня от нее. Теперь я вспомнил. И поэтому мать ушла от нас, не сказав ни слова: она знала, что я сделал. Это так? Это правда?»
«Нет! Нет, это неправда!»
«Правда. Я помню».
«Послушай меня. Подожди. – Он говорил быстро, глотая звуки. – Да, ты пытался утопить ее. И когда тебя увели, она была без сознания. Но, Гидеон, сынок, послушай, что я скажу. Ты не утопил ее».
«Тогда кто…»
«Я».
«Я не верю тебе». Я посмотрел вниз, на ждущие меня рельсы. Один шаг – вот и все, что нужно сделать, я окажусь на рельсах, и через мгновение все закончится. Вспышка боли, и с прошлым будет покончено.
«Посмотри на меня, Гидеон. Бога ради, выслушай меня. Не делай этого, пока не поймешь, как все было».
«Ты пытаешься помешать мне».
«Если и так, то придет другой поезд. Послушай меня. Сделай это ради себя».
Кроме него, в ванной никого не было, сказал он мне. Рафаэль увел Катю вниз, на кухню. Моя мать ушла вызывать «скорую». Бабушка побежала успокаивать деда. Сара Джейн повела меня в мою комнату. А жилец Джеймс исчез у себя наверху.
«Я мог немедленно вытащить ее из ванны, – сказал он. – Я мог сделать ей дыхание рот в рот. Я мог ей помочь. Но вместо этого я сам стал держать ее в воде. Я держал ее под водой, пока не услышал, что твоя мать закончила говорить по телефону».
«Это невозможно. Не хватило бы времени».
«Хватило. Твоя мать оставалась на телефоне до тех пор, пока мы не услышали, что карета “скорой помощи” подъехала к дому. Она передавала мне инструкции, которые выслушивала по телефону. Я делал вид, будто делаю все, что они говорят. Но она не видела меня, Гидеон, поэтому не знала, что я не вытащил Соню из ванны».
«Я не верю тебе. Ты лгал мне всю мою жизнь. Ты ничего не говорил. Ты ничего мне не рассказывал».
«Я рассказываю тебе сейчас».
Подо мной прогрохотал поезд. Я увидел, как машинист в последний миг посмотрел наверх. Наши взгляды встретились, у него расширились глаза, и он потянулся к рации. Значит, всем последующим поездам будет послано предупреждение. Мой шанс на забытье остался в прошлом.
«Ты должен верить мне, – сказал папа. – Я говорю тебе правду».
«Тогда что насчет Кати?»
«А что насчет нее?»
«Она села в тюрьму. Это мы отправили ее туда. Мы солгали полиции, и она села в тюрьму. На двадцать лет, папа. В этом виноваты мы».
«Нет, Гидеон. Она согласилась на это».
«Что?»
«Подойди ко мне. Сюда. Я объясню».
Я подарил ему веру в то, что это он отговорил меня от прыжка под поезд, хотя на самом деле я просто знал, что через несколько минут сюда примчится транспортная полиция. Я вскарабкался на мостик и подошел к отцу. Когда я оказался рядом с ним, он схватил меня, как будто хотел оттащить от края геенны огненной. Он прижал меня к себе, и я ощутил, как бьется его сердце. Я не верил ни слову из того, что он мне сейчас сказал, но был готов слушать, был готов выслушать его и попытаться увидеть прошлое за фасадом, которым замаскировал его отец, попытаться разглядеть за этим фасадом подлинные факты.
Он рассказал свою историю залпом, ни на секунду не выпуская меня из объятий. Поверив, что это я, а не мой отец утопил мою младшую сестру, Катя Вольф тут же поняла, что на ней лежит большая доля ответственности за это, ведь она оставила Соню без присмотра. Они договорились, что если она согласится взять всю вину на себя, сказав, что ушла из ванной только на минуту, чтобы ответить на телефонный звонок, то папа вознаградит ее. Он заплатит ей двадцать тысяч фунтов за эту услугу его семье. А в случае, если ее будут судить за непредумышленное убийство, то он добавит к этой сумме еще по двадцать тысяч за каждый год тюремного заключения.
«Мы не знали, что полиция выстроит против нее такое серьезное обвинение, – говорил он мне прямо в ухо. – Мы не знали о следах от заживших травм на теле твоей сестры. Мы не знали, что желтая пресса набросится на судебный процесс с таким остервенением. И мы не знали, что Бертрам Крессуэлл-Уайт будет обвинять ее с пылом человека, получившего возможность раз и навсегда посадить за решетку мировое зло. При нормальном ходе событий она бы получила условный срок за небрежность. Или максимум пять лет. Но все пошло не так, как мы планировали. И когда судья рекомендовал двадцать лет ввиду отягчающих обстоятельств… было уже слишком поздно».
Я отодвинулся от него. «Правда или ложь?» – думал я, изучая его лицо.
«А кто нанес Соне те старые травмы?» – спросил я.
«Никто», – ответил папа.
«Но ведь следы…»
«Она была невероятно хрупкой, Гидеон. Ее кости были ломкими. Это часть ее болезни. Защитник Кати упомянул об этом перед присяжными, но Крессуэлл-Уайт разнес его эксперта в пух и прах. Все шло не так. Все шло гораздо хуже, чем могло бы».
«Тогда почему она не свидетельствовала в свою защиту? Почему не говорила с полицией? Со своими адвокатами?»
«Таково было одно из условий нашей сделки».
«Сделки?»
«Двадцать тысяч фунтов за молчание».
«Но ты должен был знать…» Я остановился, не зная, как закончить фразу. Что он должен был знать? Что Кэти Ваддингтон не станет лгать под присягой, не станет говорить на суде, что звонила Кате, когда на самом деле не звонила? Что Сара Джейн Беккет охарактеризует ее в самом мрачном свете? Что королевский прокурор назовет ее злостной детоубийцей и воплощением зла? Что судья рекомендует максимально возможный срок? Мог ли мой отец знать все это?
Я оторвал от себя его руки и пошел обратно в сторону Чалкот-сквер. Он молча шел следом за мной. Но я чувствовал, что он не спускает с меня глаз. Я чувствовал, как его взгляд прожигает меня. Все это он придумал, решил я. У него на все готов ответ, и этих ответов слишком много, они сыплются из него один за другим слишком быстро.
На крыльце моего дома я сказал ему то, что думал: «Я не верю тебе, папа».
Он возразил: «Тогда почему она упорно хранила молчание? Это было совсем не в ее интересах».
«О, в эту часть твоего рассказа я верю, – сказал я. – Я верю насчет двадцати тысяч фунтов. Ты не пожалел бы такой суммы, чтобы уберечь меня от неприятностей и скрыть от дедушки, что твой сын-выродок намеренно утопил твою дочь-уродину».
«Это не так!»
«Мы оба знаем, что все было именно так». Я отвернулся от него, чтобы войти в дом.
Он схватил меня за рукав. «Ты поверишь своей матери?» – спросил он.
Я обернулся. Должно быть, он увидел на моем лице вопрос, неверие и настороженность, потому что продолжил, не дожидаясь ответа: «Она часто звонит мне. Начиная с Уигмор-холла звонит примерно дважды в неделю. Она прочитала о случившемся в газете, позвонила, чтобы узнать у меня подробности, и с тех пор звонит регулярно. Я договорюсь с ней, чтобы она приехала к тебе, если хочешь».
«Чем мне это поможет? Ты сказал, что она не видела…»
«Гидеон, ради бога! Как ты думаешь, почему она ушла от меня? Почему она забрала с собой все фотографии твоей сестры?»
Я смотрел на него, мечтая найти способ прочитать его мысли. Но больше всего я хотел найти ответ на один простой вопрос: если даже мы с ней встретимся, то скажет ли она мне правду?
С чтением моих мыслей папа, по-видимому, не имел проблем, потому что быстро заговорил: «У твоей матери нет никаких причин лгать тебе. И даже само то, как она исчезла из нашей жизни, доказывает, что она не смогла смириться с ложью, в которой я заставил ее жить».
«С тем же успехом это доказывает, что она не смогла жить в одном доме с сыном, который убил свою сестру».
«Тогда пусть она сама тебе все скажет».
Мы смотрели друг другу в глаза, и я искал хотя бы намек на то, что он чего-то опасается. Но не нашел.
«Ты можешь доверять мне», – сказал он.
Больше всего на свете я хотел, чтобы эти слова оказались правдой.
Глава 25
Хейверс была недовольна:
– Было бы лучше, если бы ситуация перестала меняться каждые двадцать пять минут. Тогда у нас появилась бы хоть какая-то надежда разобраться с этим делом.
Линли свернул на Белсайз-авеню и воспроизвел в голове план Лондона, пролагая маршрут до Портман-стрит, чтобы по возможности избежать вечерних пробок. Хейверс, сидящая слева от него, вслух пыталась оценить изменившиеся обстоятельства.
– Ну ладно, если Дэвиса сбили, кто у нас остается? Неужели Лич прав? Придется вернуться к Вольф. Должно быть, у нее все же есть знакомый со старой машиной, до которого мы еще не докопались. Он дает немке машину – вполне вероятно, даже не подозревая, зачем ей это нужно, – и она гоняется по городу, сбивая всех, кто участвовал в тех злополучных для нее событиях. А может, они гоняются вдвоем. Мы еще не рассматривали такой вариант.
– Этот сценарий предполагает, что двадцатилетний срок получила невинная женщина, – заметил Линли.
– Такое случается, – возразила Хейверс.
– Да, но невинные люди не молчат, пока их судят.
– Она же из Восточной Германии, а раньше это было тоталитарное государство. В Англии на тот момент она провела… сколько? Два или три года к моменту гибели Сони Дэвис. Представьте, что она почувствовала, когда ее стали допрашивать местные копы. Наверняка она впала в паранойю и отказалась говорить с ними. Мне это кажется вполне логичным. Не думаю, что на ее родине в ней воспитали горячую любовь к полиции.
– Я согласен с тем, что она могла испугаться полиции, – сказал Линли. – Но она обязательно заявила бы о своей невиновности кому-нибудь еще, Хейверс. Она ведь имела возможность общаться со своими адвокатами. Но она молчала. Как вы это объясняете?
– Кто-то ее заставил.
– Как?
– Черт, я не знаю!
Хейверс в приступе отчаяния дернула себя за волосы, будто надеясь, что такая мера стимулирует мыслительный процесс и в ее мозгу возникнут новые идеи. К сожалению, дерганье за волосы не помогло.
Однако Линли не отбросил соображения Хейверс, а еще раз взвесил их.
– Свяжитесь с Уинстоном, – сказал он наконец. – Может, у него будут для нас интересные новости.
Воспользовавшись мобильным телефоном Линли, Хейверс отправила Нкате сообщение на пейджер. Тем временем они подъехали к Финчли-роуд. Весь день было ветрено, но к вечеру ветер заметно усилился, он яростно гонял по асфальту осенние листья и мусор. С северо-востока подступала низкая облачность, и, когда «бентли» повернул с Парк-роуд на Бейкер-стрит, по лобовому стеклу забарабанили первые капли. Лондон накрыли ранние ноябрьские сумерки, и конусы света от фар встречных автомобилей разыгрывали на завесе дождя феерическую фантасмагорию.
Линли выругался:
– Из-за этой погоды от места преступления ничего не останется.
Хейверс согласилась. Зазвонил мобильный телефон Линли. Хейверс передала его владельцу.
Уинстон Нката доложил, что, если верить словам давней любовницы Кати Вольф, немка чиста. И в отношении убийства Юджинии Дэвис, и в деле о наезде на Малькольма Уэбберли. Во время обоих преступлений женщины были вместе, сказал он.
– Вы не сказали нам ничего нового, Уинстон, – сказал Линли. – Вы и раньше говорили, что Ясмин Эдвардс подтверждает алиби Кати…
Речь идет не о Ясмин Эдвардс, а о другой подруге Кати Вольф, пояснил Нката. Это некая Норин Маккей, старший надзиратель в «Холлоуэе», у которой с Катей Вольф многолетняя связь. По очевидным причинам Маккей не хотела светиться и давать официальные показания, но, будучи прижата к стенке, подтвердила, что в интересующие следствие часы Катя Вольф находилась с ней.
– И все-таки сообщите в участок ее имя, – велел Линли. – Пусть прогонят через записи Агентства регистрации. Где сейчас эта Вольф?
– Думаю, дома, в Кеннингтоне, – предположил Нката. – Я как раз еду туда.
– Зачем?
Констебль ответил не сразу.
– Подумал, нужно сообщить, что все в порядке. Я вел себя с ней довольно жестко.
Из слов Нкаты не было понятно, о ком он говорит.
– Сначала позвоните Личу и сообщите ему данные этой Маккей. Имя и адрес.
– А затем?
– Займитесь ситуацией в Кеннингтоне. Только, Уинни, поосторожнее там.
– Что такое, инспектор?
– У нас еще один наезд и побег. – Линли посвятил констебля в последние события, добавив, что они с Хейверс направляются на Портман-стрит. – Поскольку Дэвис теперь отпадает, у нас новый ракурс. Новые правила, новые игроки и, кто его знает, возможно, новая цель.
– Но раз алиби Вольф в обоих случаях подтвердилось…
– Просто будьте внимательны, – посоветовал Линли. – Мы знаем еще далеко не все.
Отключив телефон, Линли рассказал Хейверс о том, что узнал Нката. Она выслушала его с мрачным выражением лица.
– Вам не кажется, инспектор, что круг подозреваемых как-то уж очень сузился? – спросила она с иронией.
– И это еще мягко сказано, – ответил Линли.
Минут через десять они въехали на Портман-стрит. Даже если бы они не знали, что на этой улице произошло дорожно-транспортное происшествие, то догадались бы по вспышкам проблесковых маячков и застопорившемуся движению – улица напоминала автомобильную стоянку. Линли остановил машину, въехав на тротуар, но два колеса все же остались на автобусной полосе.
Отворачивая лица от дождя и ветра, они зашагали в направлении маячков. Путь им приходилось прокладывать через толпу любопытствующих. Причиной остановки движения и источником синих вспышек были три полицейские машины: две из них заблокировали полосу для автобусов, а третья остановилась посреди проезжей части. Прибывшие на этих машинах констебли разделились на две группы: двое или трое полицейских разговаривали с регулировщиком, а остальные опрашивали столпившихся возле автобусной остановки людей и осматривали автобус, который застыл с одним колесом на тротуаре. Машины «скорой помощи» видно не было. Не нашел Линли и команды криминалистов. Место происшествия – оно, несомненно, находилось там, где стояла на проезжей части полицейская машина, – еще только предстояло огородить. И это означало, что улики, еще не смытые дождем и не унесенные ветром, никак не оберегались и вскоре будут бесследно утрачены. Линли вполголоса выругался.
Сопровождаемый Хейверс, он протиснулся сквозь толпу и предъявил свое удостоверение ближайшему полицейскому в дождевике. С форменного шлема на шею констебля капала дождевая вода. Он время от времени смахивал ее ладонью.
– Что произошло? – спросил у него Линли. – Где жертва?
– Отправлен в больницу, – ответил констебль.
– Значит, он жив?
Линли обменялся взглядами с Хейверс. Она подняла вверх большой палец.
– В каком он состоянии?
– Я бы сказал, ему чертовски повезло. В прошлый раз в подобном происшествии мы целую неделю отдирали труп от асфальта, а водитель, наверное, так больше никогда и не сел за руль.
– Свидетели у вас есть? Нам нужно опросить их.
– Вот как? Зачем?
– У нас был подобный наезд с побегом с места происшествия в Западном Хэмпстеде, – сказал Линли. – Еще один в Хаммерсмите. И третий на Мейда-Вейл. Между жертвами, включая сегодняшний случай, имеется связь.
– У вас неточные сведения, – заметил констебль.
– Что? – подключилась к разговору Хейверс.
– Вы говорите о наезде и побеге? У нас ничего подобного не было.
Констебль кивнул на автобус, внутри которого один из его коллег брал показания у женщины, сидящей сразу за местом водителя. Сам водитель вышел на тротуар и, указывая на левую фару, что-то горячо объяснял еще одному полицейскому.
– Автобус сбил пешехода, – пояснил констебль. – А пешеход оказался на проезжей части потому, что кто-то толкнул его прямо под автобус. Чистая случайность, что он не погиб на месте. Мистер Най… – констебль кивнул на водителя автобуса, – обладает завидной реакцией, к тому же в автобусе на прошлой неделе проверяли тормозную систему. Из-за внезапной остановки у нескольких пассажиров автобуса появились синяки и шишки, а у жертвы сломана пара костей, и это все.
– Кто-нибудь видел, как жертву толкнули под автобус? – спросил Линли.
– Именно это мы и пытаемся выяснить, приятель.
Джил оставила «хамбер» на месте, предназначенном, судя по указателям, только для машин «скорой помощи», но ей было все равно. Пусть эвакуируют, штрафуют, лишают прав. Она выбралась из-за руля и заторопилась в отделение травмы и неотложной помощи. Ни регистратуры, ни справочной на входе не было, только охранник за пустым деревянным столом.
Он взглянул на Джил и спросил:
– Вы хотите, чтобы я вызвал вашего врача, мадам, или он сам вас здесь встретит?
Джил непонимающе уставилась на него, спросила: «Что?» – но тут же сообразила, какой вывод сделал охранник, увидев беременную женщину на грани истерики. Она отмахнулась от него:
– Нет, никакого врача, – на что охранник неодобрительно сказал:
– У вас нет своего врача?
Тут же забыв о его существовании, Джил устремилась к человеку, который, по-видимому, относился к медицинскому персоналу больницы. Стетоскоп на шее и пачка похожих на рецепты бумаг в руке внушили Джил гораздо больше уверенности, чем охранник при входе. Еще не дойдя до него, она крикнула:
– Ричард Дэвис?
Человек со стетоскопом оторвал глаза от своих бумаг.
– Где Ричард Дэвис? Мне позвонили. Сказали, что нужно приехать. Его привезли сюда, и не говорите мне… только не говорите… Прошу вас. Где он?
– Джил…
Она обернулась. Ричард стоял в проеме полуоткрытой двери, ведущей, судя по табличке, в процедурную. За его спиной лежали на носилках люди, до подбородков укрытые тонкими одеялами пастельных тонов, а за носилками располагались кабинки. Вместо дверей в кабинках были занавески, из-под которых виднелись ноги тех, кто производил необходимые процедуры с ранеными, тяжелобольными и умирающими.
Ричард был из числа раненых. При виде его Джил почувствовала слабость в коленях. Она воскликнула:
– О боже, я думала, ты… Они сказали… Когда мне позвонили…
И заплакала, что было совершенно нехарактерно для нее. Эти слезы показали Джил, как сильно она напугана.
Ричард подошел к ней, и они обнялись.
– Я просил не звонить тебе, – сказал он. – Хотел сам позвонить, чтобы ты знала, что со мной все в порядке. Но у них такой порядок… Если бы я знал, что ты так расстроишься… Ну же, Джил, не надо плакать…
Он неловко попытался достать из кармана носовой платок, чтобы утереть ей лицо, и только тогда Джил заметила, что его правая рука в гипсе. Потом она увидела и остальное: лангету на правой ноге, видневшуюся из-под разорванной брючины, багровый синяк в пол-лица, стянутую медицинскими нитками рану под правым глазом.
– Что с тобой? – в ужасе прошептала она.
Ричард попросил:
– Давай поедем домой, дорогая. Меня хотят оставить здесь на ночь… но я не хочу, в этом нет нужды… – Он посмотрел ей в глаза. – Джил, ты отвезешь меня домой?
Она сказала: конечно. Неужели он сомневался, что она приедет за ним, сделает все необходимое, будет ухаживать за ним?
Ричард поблагодарил ее с такой искренностью, что она растрогалась. Еще сильнее она растрогалась, когда, собирая его вещи, обнаружила, что он не забыл про покупки, ради которых и очутился на Оксфорд-стрит. Несмотря на шок и травмы, он проследил за тем, чтобы все его пять мятых и грязных пакетов не потерялись.
– Зато теперь у нас есть интерком, – криво усмехнулся Ричард.
Невзирая на протесты молодого врача и еще более молодой медсестры, настоятельно советовавших Ричарду провести под их присмотром еще несколько часов, они покинули отделение и побрели на стоянку. Ричарду приходилось останавливаться каждые три-четыре шага, чтобы передохнуть. Пока они шли, он рассказал Джил о происшествии.
В поисках нужных товаров ему пришлось обойти не один магазин, говорил Ричард. В результате он купил больше вещей, чем собирался, и на забитых народом тротуарах пакеты с покупками ему очень мешали.
– Я не проявлял должной осторожности, – сказал он. – Слишком много было людей вокруг.
Его путь пролегал по Портман-стрит – ему надо было вернуться на Портман-сквер, где он оставил свою «гранаду» на подземной стоянке. На тротуарах яблоку негде было упасть: покупатели спешили сделать нужные покупки до закрытия магазинов на Оксфорд-стрит, офисные служащие возвращались домой, группы студентов сливались и снова разбивались, бездомные искали приют на ночь и тянули руки в надежде получить монетку или две на пропитание.
– Ты же знаешь, в той части города всегда очень оживленно, – продолжал Ричард. – С моей стороны было безумием отправиться туда, но я не хотел опять откладывать приобретение интеркома.
Кто и почему его толкнул, он не понял. Семьдесят четвертый автобус только тронулся с места, отъезжая от остановки, и не успел Ричард сообразить что-либо, как оказался под колесами. Одно колесо переехало…
– Твою руку! – воскликнула Джил. – О, Ричард, какой кошмар!
– Полиция говорит, мне необыкновенно повезло. Все могло закончиться… Ты сама понимаешь чем.
Он в очередной раз остановился отдохнуть.
Джил возмущенно сказала:
– До чего равнодушными стали люди! Все время куда-то торопятся. Ходят по улицам с мобильниками, будто приклеенными к уху, и не замечают ничего происходящего вокруг. – Она прикоснулась к синяку на его скуле. – Я отвезу тебя домой, дорогой. И буду за тобой ухаживать как за маленьким, – с нежной улыбкой пообещала она. – Накормлю тебя горячим супчиком и уложу в постельку.
– Сегодня я бы хотел переночевать у себя дома, – сказал Ричард. – Прости, Джил, но спать на твоем диване я не в состоянии.
– Ну конечно, дорогой, – тут же согласилась Джил. – Я отвезу тебя в твою квартиру.
Она перехватила ручки пяти пакетов, которые взяла у Ричарда, когда они покидали больницу. Действительно, тяжелые и неудобные. Неудивительно, что он забыл об осторожности, пока тащил их.
– А как полиция поступила с человеком, который толкнул тебя? – спросила она.
– Они пока не знают, кто это был.
– Не знают… Как так вышло, Ричард?
Он пожал плечами. Но она достаточно хорошо его знала, чтобы понять: он говорит ей не всю правду.
– Ричард? – повторила она настойчиво.
– Кем бы он ни был, этот человек не вышел вперед и не признался. А может, он – или она – даже не понял, что нечаянно толкнул меня. Все произошло очень быстро, и автобус как раз трогался с места… Вокруг суетились люди… – Он поправил пиджак, накинутый на плечо, поскольку рукав не налезал поверх гипса. – Знаешь, я хочу поскорее забыть о случившемся.
Джил не могла с этим согласиться.
– Неужели никто ничего не видел?
– Когда за мной приехала «скорая», полицейские уже опрашивали свидетелей.
Он разглядел среди машин на стоянке «хамбер» и, прихрамывая, направился к нему. Джил шла за ним следом, не собираясь оставлять волнующую ее тему.
– Ричард, по-моему, ты не все мне рассказываешь.
Он не ответил, пока они не приблизились к автомобилю.
– Полиция считает, что меня толкнули преднамеренно, Джил. Ты не знаешь, где Гидеон? Его нужно предупредить.
Джил едва соображала, что делала, пока открывала дверь «хамбера», опускала спинку водительского кресла, складывала пакеты на заднее сиденье. Усадив Ричарда, она села за руль рядом с ним и спросила:
– Что значит «преднамеренно»?
Ее взгляд не отрывался от извилистых дорожек, оставленных дождем на лобовом стекле. Она старалась не показывать, как ей страшно.
Он не ответил. Тогда она повернулась к нему:
– Ричард, что значит «толкнули преднамеренно»? Это как-то связано с…
И тут она увидела, что он держит на коленях рамку, которую она обнаружила под сиденьем.
– Где ты ее нашла? – спросил он.
Она рассказала ему и добавила:
– Но я не понимаю… Откуда она взялась? И чья это фотография? Я не знаю эту девочку. И вряд ли она может быть…
Читать бесплатно другие книги:
