Нежная мятежница Линдсей Джоанна

Глава 42

— Почему ты просто не рассказала ему обо всем, Рос?

— Я не смогла, — ответила Рослин, делая новый глоток из второго уже за сегодня фужера шампанского.

Они стояли вдвоем в стороне от других гостей, которых пригласила Франсес в дом матери разделить свою радость. Приглашенных было немного: только давние подруги невесты. Ни одним же мужчинам устраивать мальчишники в ночь перед свадьбой. Но и в этой небольшой компании Рослин чувствовала себя одинокой. Праздничного настроения не было, хотя она давно уже перестала сердиться на подругу за ее восторженное принятие предложения Джорджа и искренне желала ей счастья. Но по виду ее сказать этого было никак нельзя.

К сожалению, Франсес приняла скверное настроение подруги на свой счет. Поэтому, собственно, она и отвела Рослин в сторонку, чтобы убедить ее, что та совершенно зря настроена против ее замужества. Единственным способом разубедить Франсес было рассказать ей об истинных причинах своих переживаний, что и пришлось сделать.

— Если бы это было так просто… — попыталась продолжить Рослин.

— А это и на самом деле просто, — перебила Франсес. — Всего-то и нужно, что сказать три слова: «Я тебя люблю», — поверь мне. Три коротких слова, милая, и все твои проблемы уйдут в прошлое.

Рослин покачала головой:

— Между твоей и моей ситуацией, Фран, есть большая разница. Тебе было легко произнести эти слова, потому что Джордж всегда тебя любил, из-за того и вернулся. Энтони же не любит меня.

— А ты сама пыталась сделать что-нибудь, чтобы он полюбил тебя.

— Нет, — поморщилась Рослин. — Если честно, то можно сказать, что я вела себя как последняя стерва.

— Ну на это у тебя были причины, не так ли? Сэр Энтони совершил премерзкий поступок. Но ведь, как ты сама утверждаешь, у тебя есть полная уверенность в том, что сбился он с пути всего один-единственный раз. С учетом этого ты и должна решить, как действовать дальше. Ты можешь намекнуть ему, что готова простить его ошибку, коль она была единственной, и начать все сначала. Но можешь продолжать такую жизнь, какую вы ведете сейчас.

Да, выбор огромный. Но, чем больше Рослин задумывалась над словами подруги, тем сильнее закипало в ней чувство обиды. С какой это стати она первая должна предпринимать шаги к сближению? Энтони даже не извинился и, похоже, не собирается.

— Видишь ли, мужчины, подобные твоему мужу, не могут ждать слишком долго, — продолжала между тем Франсес. — Ты должна понимать, что своим поведением толкаешь его прямиком в руки другой женщины.

— Для этого ему и толчка никакого не нужно, — сердито выпалила Рослин.

В глубине души, однако, Рослин понимала, что в словах подруги есть резон. Если она откажется разделить с Энтони постель, то, совершенно очевидно, желающие спать с ним найдутся. Но она же знала это и тогда, когда настаивала на своем последнем условии. Конечно. Только не хотела признаться самой себе, что это может волновать ее. Но ее это волнует, еще как! Ведь она любит Энтони!

Было около одиннадцати, когда Рослин вернулась домой. Не успела она снять плащ и перчатки, как только что закрывшаяся дверь вновь распахнулась и на пороге появились Энтони и Джордж. Добсон, едва увидев хозяина и его лучшего друга, тяжело вздохнул. Рослин показалось, что повторяется уже виденная ею раз сцена, правда, на этот раз в более забавном для нее варианте. Сейчас в качестве поддержки и проводника бредущего Джорджа выступал Энтони.

— Ты довольно рано вернулся, — заметила она совершенно нейтральным тоном.

— Старик шикарно надрался и отошел в страну грез. Вот я и решил, что самое лучшее будет уложить его поскорее в постель.

— И почему-то решил привезти его сюда, а не к нему домой?

— Ничего не поделаешь — привычка, дорогая, — пожал плечами Энтони. — Когда в прежние времена мы с Джорджем проводили вечера так, как сегодня, они заканчивались здесь гораздо чаще, чем в любом другом месте. У него же есть даже своя комната здесь. Ты разве не знаешь? Ах да, действительно… Но тебе следует знать, поскольку ты ее теперь занимаешь.

Несколько долгих секунд они смотрели в глаза друг другу, пока молчание вдруг не нарушил обретший вдруг дар речи Джордж.

— Что такое? Кто занял мою комнату? — обиженно промямлил он.

— Не беспокойся, старина. Просто моя жена перенесла кое-что из своих вещей туда. Она с радостью перейдет куда-нибудь на одну ночь. Правда, дорогая?

Сердце Рослин лихорадочно забилось. Не из-за того ли муж и притащил сюда Джорджа, чтобы она перешла в другую комнату? Ведь единственной комнатой, куда она могла перейти, была его собственная спальня!

— Абсолютно не надо беспокоиться обо мне, леди Мэлори…

Рослин совершенно четко расслышала эти слова, несмотря на то, что язык Джорджа заплетался, а смотрел он, произнося их, почему-то не на нее, а на Добсона.

— Здесь нет никакого беспокойства, Джордж, — заверила она его. — Если вы подождете немного…

— Мы не можем ждать, — вмешался Энтони. — Он чертовски тяжел, смею тебя заверить. А если я опущу его на пол, бедняга уже едва ли поднимется до утра. Так что уж прими во внимание наши трудности и просто возьми из комнаты побыстрее то, что тебе может пригодиться.

Не говоря больше ни слова, Рослин поспешила наверх и начала быстро собирать свои вещи. Через секунду появились мужчины, и Энтони со вздохом облегчения положил друга на кровать. Так это, оказывается, комната Джорджа. Вот кто читал здесь сонеты, томик которых она нашла тогда. Никогда бы не подумала, что развратник и повеса может увлекаться подобными произведениями. Оказывается, не все бывает так, как представляешь. Франсес явно повезло больше, чем до сих пор полагала ее лучшая подруга.

Энтони, не обращая внимания на жену, уже начал раздевать Джорджа, и ей пришлось удалиться.

Перед комнатой мужа Рослин остановилась на мгновение в нерешительности, думая почему-то, что наткнется на Виллиса, хотя запуганный камердинер показывался в последние две недели исключительно тогда, когда его вызывал хозяин.

В комнате никого не было. То ли так было задумано Энтони, то ли он еще не успел распорядиться, чтобы позвали Виллиса. По лондонским понятиям было еще довольно рано, и сам парень мог и не ожидать прибытия господина в такой час.

Рослин вздохнула, не зная что и думать. Но упускать эту неожиданно появившуюся возможность она в любом случае не собиралась. Лучшей она и сама не могла бы придумать. Теперь ей не придется подавлять собственную гордость. Достаточно просто показать Энтони, что она совсем не против того, чтобы остаться здесь, что на самом деле именно этого она и хочет. Решив так, она начала раздеваться и, когда вошел Энтони, уже снимала с себя нижнюю рубашку. В то мгновение, которое он смотрел на нее, прежде чем уйти в гардеробную, сердце чуть не выскочило из груди. Боже, как все это напоминает их первую ночь после свадьбы. И волнуется она точно так же. Рослин быстро нырнула в постель и замерла в ожидании.

Когда Энтони вернулся, на нем был только халат. Правильно ли сделала она, что осталась в ночной рубашке? Но, ложась в постель, она убеждала себя, что не так уж и обязательно для нее, чтобы произошло именно то, чего она хочет. Опять глупый самообман.

Страстное желание так и искрилось в ее глазах при взгляде на великолепную фигуру мужа, когда он подошел к кровати и погасил лампу. Тело приятно заныло в предчувствии блаженства. Самой отказаться от этого? Нет! Она никогда не насытится им, ей всегда будет мало его ласк.

На землю опустилась ночь. Только тусклый серебряный свет луны пробивался через окно. Глаза не сразу приспособились к нему, и, как всегда бывает в таких случаях, обострились другие чувства. Рослин затаила дыхание в томном ожидании.

Губы его вот-вот коснутся в этой темноте ее рта, теплые, зовущие…

— Спокойной ночи, дорогая!

Рослин широко раскрыла глаза. Проклятие! Похоже, это ее выселение было случайностью. Он намерен придерживаться тех условий, о которых они договорились. А согласно им, Энтони не должен к ней прикасаться после того, как она забеременеет. Боже! Это несправедливо. Как он может помнить об этих дурацких правилах сейчас, когда она рядом с ним, когда она хочет его так сильно, как никогда?

— Энтони…

— Да?

Голос прозвучал слишком резко. Храбрость Рослин улетучилась.

— Ничего, — пробормотала она и замерла, прислушиваясь к ударам собственного сердца.

Жаль, что она остановилась на двух фужерах шампанского. Глядишь, была бы посмелее. Но приходилось учитывать свое нынешнее состояние. И так-то неизвестно, как она перенесет приступы тошноты завтра утром. А еще впереди ночь, и спать совсем не хочется. Какой тут сон? Еще вчера Рослин, нисколько не стесняясь, повернулась бы к Энтони сама, положила бы голову ему на грудь, считая удары его сердца. Как может все измениться в мире за один день! Нет, конечно, не за день. День здесь ни при чем. Это все проклятая ее договоренность. Как было бы просто без нее. Ей надо было…

Она услышала стон Энтони и в тот же момент почувствовала его руки. Он обнял ее, прижимая к своей груди. А еще через мгновение безумный в своей необузданной страстности поцелуй обжег ее губы, воспламеняя и ее, и самого Энтони. Рослин уже не думала ни о чем, растворяясь в ласках мужа. Да и о чем можно думать, когда на душе стало так приятно и спокойно, когда она почувствовала себя такой свободной и смелой?! Разве стоит чего-нибудь по сравнению с этим вся ее гордость! Она любит его. Это самое главное. Она обязательно скажет ему об этом. Но только не сейчас. Потом. Когда еще раз хорошенько все обдумает.

Глава 43

Казалось, что все и вся, включая ее собственное самочувствие, сговорились, чтобы помешать Рослин поговорить с Энтони наедине. Той ночью они так долго и страстно занимались любовью, что она даже не заметила, как забылась в счастливом сне. А наутро Энтони, разбудив ее, сказал только, что Джордж уехал и она может возвращаться в свою комнату. Будто и не было между ними ничего, будто они не были оба одним целым всего несколько часов назад. Рослин хотела было задержаться и поговорить, но почувствовала резкую боль в животе. Пришлось быстро уйти. Затем была свадьба и торжественный обед, которые заняли весь день. Домой она возвращалась одна, поскольку Энтони должен был провести вечер с Джеймсом — тот уезжал на следующий день. Узнать, что же в конце концов думает об их будущей жизни муж, так и не удалось, так как ни он, ни его брат не вернулись до самого рассвета. Сама она промучилась в раздумьях всю ночь, а утром ее буквально вытащили из постели. Надо было ехать в порт провожать «Святую Анну».

Вся семья собралась по этому случаю. Братья обнимали Джеймса, желая ему счастливого плавания. Рослин стояла в стороне с Джереми. Но под конец и она поцеловала Джеймса на прощание. Легкий поцелуй, за которым пристально наблюдал Энтони, над чем, конечно же, не мог не пошутить отплывающий. Пришлось ей срочно переводить разговор в более безопасное русло.

— Наверное, ты будешь ужасно скучать без отца, Джереми?

— Колокола ада! — усмехнулся юноша. — Не уезжает же он так надолго, как бывало. Сомневаюсь, что я вообще успею соскучиться. К тому же знаете, что он мне приказал? Я должен с головой уйти в учебу и больше не… Ну перестать приносить неприятности дядюшке Тонни и вам, конечно. Я обязан сделать так, чтобы он мной гордился.

— Уверена, что ты сумеешь выполнить этот наказ, — попыталась улыбнуться Рослин, но скорее поморщилась. Близость моря плохо отражалась на ее самочувствии, и самое лучшее, что ей следовало сделать, это как можно быстрее вернуться в карету. — Мне кажется, что пришла и твоя очередь попрощаться с отцом, парень.

Джереми сделал шаг вперед и оказался в медвежьих объятиях отца, а потом Конрада. Пришлось ему еще раз выслушать и от первого помощника целый перечень наставлений. Но начался прилив, который, естественно, не собирался ждать, пока люди наговорятся. Джеймс и Конни поднялись на борт «Святой Анны». И только тут, ругая Энтони за похмелье, сделавшее его столь забывчивым, Джеймс вспомнил об одном деле. Он позвал Джереми и, когда тот забежал по трапу, сунул ему в руку какую-то записку.

— Смотри, непременно передай это Рослин… Но только выбери момент, чтобы Тонни не было поблизости.

— Не любовное ли это письмо, а? — хитро спросил парнишка, пряча бумагу в карман.

— Любовное письмо? — зарычал Джеймс. — Пошел вон, щенок! И смотри у меня, если…

— Знаю, знаю! — смеясь, поднял руки вверх Джереми. — Будь спокоен, я не сделаю ничего, чего бы не сделал ты.

Опасаясь, как бы отец не дал ему нагоняй за дерзость, он быстро сбежал по трапу вниз. Джеймс лишь расплылся в довольной улыбке и отвернулся, несколько неожиданно для себя оказавшись лицом к лицу с Конрадом.

— Что там у вас такое?

Совершенно очевидно, что Конни видел записку. Джеймс пожал плечами:

— Я все-таки решил, что должен помочь. Если Тонни будет продолжать в том же духе, то ему никогда не выпутаться.

— А я думал, ты не собираешься вмешиваться. Вроде ты сам что-то такое говорил, — напомнил Конрад.

— Однако он мой брат, не так ли? Впрочем, сам не знаю, почему я так о нем беспокоюсь, после того как он прошлой ночью сыграл со мной такую злую шутку.

Брови помощника удивленно поднялись.

Джеймс усмехнулся.

— Это братишка постарался, чтобы я так себя плохо чувствовал перед отплытием, — произнес он, потирая пальцами виски, в которых болью отзывался каждый удар пульса. — Вот же чертов негодяй!

— Но ты-то, конечно, оставался на высоте?

— Конечно. Не мог же я позволить, чтобы он напоил меня до бесчувственного состояния. И все же корабль придется выводить тебе. Боюсь, я не в форме сегодня. Пойду в каюту. Доложи, когда выйдем в море.

В капитанской каюте Конни появился уже через час. Он налил себе рюмку русской водки и присел за стол напротив Джеймса.

— Будешь переживать за мальчишку, правда ведь?

— За этого мошенника? — Джеймс покачал головой и тут же вздрогнул, почувствовав новый приступ похмельной боли. — Тонни проследит, чтобы он не влип в какой-нибудь серьезный скандал, — продолжил он, сделав изрядный глоток тоника из протянутого Конрадом стакана. — Если кто и будет переживать, так, похоже, ты. Тебе следовало завести собственного, а, Конни?

— Может, у меня и есть сын. Только в отличие от тебя мне не посчастливилось наткнуться на него. Кстати, и у тебя, возможно, есть другие сыночки, о которых ты не знаешь.

— Помилуй Боже, мне и одного более чем достаточно, — произнес Джеймс с неподдельным ужасом, вызвавшим усмешку друга. — Ну хватит об этом. Что ты собираешься мне доложить? Сколько членов прежней команды у нас осталось?

— Восемнадцать. И особых проблем с заполнением служебных должностей не было, за исключением боцмана, о чем я тебе уже говорил.

— Так мы вышли в плавание без боцмана? Это означает, что тебе придется исполнять еще и его обязанности. Не тяжеловато будет, Конни?

— Было бы, если бы я прямо вчера не нашел подходящего парня, точнее, если бы он сам не нашелся. Он пришел просить, чтобы мы взяли его с братом в качестве пассажиров. Я ему, естественно, объяснил, что «Святая Анна» не пассажирское судно. Вот тут-то паренек и вызвался работать у нас на протяжении всего плавания. Более настойчивого шотландца, признаюсь, мне еще не приходилось видеть.

— Еще один шотландец? Они прямо одолели меня за последнее время. То мы гонялись по Лондону за кузеном леди Рослин, то… помнишь историю с той маленькой злючкой и ее провожатым… Слава Богу, хоть твои шотландские предки поумирали так давно, что в тебе от них уже ничего не осталось.

— Я думал, ты уже забыл о ней.

Джеймс нахмурился и сменил тему:

— Как ты думаешь, этот шотландец хоть немного разбирается в оснастке судна?

— Я очень тщательно проверил его. Очень похоже, что он уже занимался этой работой. Сам парень сказал, что плавал в качестве квартирмейстера, судового плотника и боцмана.

— Если это так, то он весьма вовремя подвернулся под руку. Отлично. Есть что-нибудь еще нового?

— Джонни женился.

— Джонни? Мой кают-юнга Джонни? — Глаза Джеймса зажглись искренним удивлением. — Боже правый, ему же только пятнадцать! Что же он наделал, черт его побери!

— Скажем, влюбился в маленькую женщину и решил, что не сможет без нее жить, — пожал плечами Конни.

— Маленькую женщину? — усмехнулся капитан. — Этому самоуверенному маленькому насмешнику нужна мама, а не жена.

Очередной приступ головной боли заставил его замолчать и допить тоник.

— Я нашел тебе другого юнгу. Брат Мак-Донелла…

Джеймс выронил стакан.

— Кого? — едва вымолвил он, с трудом восстанавливая сбившееся дыхание.

— Что с тобой, черт тебя дери, Джеймс?

— Мак-Донелл? А не зовут ли его Ян?

— Ага… — Теперь удивление зажглось в глазах Конни. — Бог мой, неужели это тот самый шотландец из таверны?

Джеймс нетерпеливо взмахнул рукой. Ему было не до ответа.

— А брата его ты хорошо рассмотрел?

— Если подумать, то, пожалуй, нет. Это паренек небольшого роста… А так, он все время прятался за спину брата. Я нанял его, можно сказать, не глядя. Выбора не было, и ждать было некогда. Ведь Джонни всего два дня назад сообщил о том, что собирается остаться в Англии. Но ты же не думаешь, что…

— Именно это я и думаю, — перебил Джеймс, неожиданно расхохотавшись. — Ты оказал мне бесценную услугу, черт побери. Знаешь, я вернулся тогда в таверну из-за этой девчонки и потом продолжал искать ее. Но она со своим шотландцем как сквозь землю провалилась. И вдруг теперь падает прямо мне в лапы!

— Ну, — усмехнулся Конни, — как я вижу, у тебя будет приятное плавание.

— Уж можешь быть уверен, — хищно оскалился капитан «Святой Анны». — Но разоблачать ее мы пока не будем, Конни. Сначала мне хочется немного поиграть с ней.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что можешь ошибиться. Она в конце концов действительно может оказаться мальчишкой.

— Сомневаюсь. Впрочем, я все быстро выясню, когда она приступит к своим обязанностям на судне.

Джеймс замолчал, придавшись размышлениям о том, как он потихоньку начнет раскалывать своего кают-юнгу и какие дополнительные «обязанности» возложит на последнего через недельку-другую. Путешествие действительно обещало быть весьма приятным.

Глава 44

— Ты не собираешься опять уходить, надеюсь?

— Вообще-то собирался, — ответил Энтони, который как раз намеревался натянуть перчатки.

Стоявшая у двери гостиной Рослин подошла к нему ближе. Домой они вернулись около часа назад, и все это время она набиралась храбрости, чтобы начать разговор. Однако храбрость стремительно улетучивалась. Неужели ей не удастся и сейчас воспользоваться открывшейся возможностью? Нет, она должна довести начатое до конца.

— Я бы хотела кое о чем поговорить.

— Хорошо. — Он жестом пригласил ее в гостиную.

— Не здесь, — быстро произнесла Рослин, слегка краснея при виде вопросительно изогнувшихся при этом бровей мужа. — В моей комнате. Нам там никто не помешает… Мне хотелось бы, чтобы мы были одни, когда я скажу то, что хочу.

В доме, кроме них, был Джереми. Ей хотелось исключить малейшую возможность вмешательства в предстоящий разговор.

— Что ж, веди меня к себе, дорогая.

Судя по безразличному тону, Энтони отнюдь не собирался облегчить ей задачу. А что, если ему и в самом деле все равно? Не окончится ли ее попытка тем, что она в очередной раз просто выставит себя дурой?

Гоня прочь подобные мысли, Рослин быстро зашагала вверх по лестнице. Энтони шел следом. Ноги едва слушались — он сильно опасался, что будет отнюдь не в восторге от сообщения жены. По его мнению, время для того, что он так жаждал услышать от нее, еще не пришло. Нужно несколько недель, чтобы она поняла до конца, что уже не хочет и не может спать одна. Только тогда Рослин не станет упрямиться.

Когда Энтони вошел, она уже сидела в шезлонге. Коль это место было уже занято, а расположиться на кровати не позволяли правила приличия, ему пришлось сесть на низкий табурет, стоящий в нескольких футах от туалетного столика. В ожидании разговора он машинально передвинул несколько флаконов с духами и повертел валявшийся рядом с ними сложенный лист бумаги. Развернул он его столь же рассеянно. Но уже первого взгляда на записку было достаточно, чтобы полностью сосредоточить на ней внимание. Написана она была рукой Джеймса!

— Не мог бы ты наконец взглянуть на меня, Энтони?

Заметив, как сердито сощурились глаза мужа, Рослин продолжила уже не так громко:

— Я не знаю, как это сказать… В общем, я была не права.

— Не права?

— Да. Я не должна была настаивать на каких-либо ограничениях в наших супружеских отношениях. Я… я бы хотела все начать сначала, как будто моих условий не было.

Она подняла голову, посмотрев в глаза Энтони.

В них горел гнев. Рослин ожидала все что угодно, но только не этого.

— А не с этим ли связано неожиданное изменение в твоем сердечном расположении? — спросил он, показывая записку, которую с какой-то брезгливостью держал двумя пальцами.

— Что это такое? — насторожилась Рослин.

— Не стоит затевать новую игру, дорогая. Что это такое, тебе прекрасно известно, — последовал резкий ответ.

— Нет, я не знаю! — громко возразила Рослин, забывая, что затеяла весь этот разговор, чтобы помириться с мужем. — Где ты взял эту бумагу?

— На твоем трюмо.

— Это невозможно. Я переодевалась здесь, когда вернулась после нашей поездки в порт, и этого, не знаю, что там у тебя, — она указала пальцем на записку, — на столике не было.

— Существует один способ выяснить истину. Правильно?

Энтони был зол на брата за то, что тот решил все-таки вмешаться в его семейные дела, но еще больше сердился на Рослин. Как она могла устроить весь этот ад, а потом из-за какой-то обыкновенной записки вдруг признаться, что была не права? Он не нуждается в ее прощении, черт побери! Ему нужно, чтобы она желала его, несмотря ни на что. И было бы именно так через некоторое время. Тогда и только тогда он собирался доказать жене, что ее обвинение в его адрес было несправедливым с самого начала.

Он высунулся в коридор и громко позвал Джереми. Джеймс мог передать Рослин записку только в порту, в чем Энтони сомневался, так как все время находился там рядом с ней. Значит, скорее всего брат передал свое послание через Джереми. Как бы то ни было, позволять жене себя обманывать он не собирался.

Из двери комнаты Джереми показалась голова племянника.

— Отец поручал тебе передать что-то моей жене? — не теряя времени, перешел к делу Энтони.

Из уст парня вырвалось нечто похожее на стон.

— Провались все пропадом, Тонни. Я думал, ты ушел. Я только что положил… Ты не должен был видеть этой бумаги, — закончил он заикаясь.

— Ладно, все нормально, юнга. Ничего плохого ты не сделал.

Теперь Энтони сердился на себя за свою дурацкую подозрительность. Рослин не видела письма. Это очевидно. А это значит… Черт побери, да он же сам воспротивился тому, к чему все это время стремился!

Он прикрыл дверь и обернулся к Рослин. Она уже поднялась с шезлонга и стояла, указывая рукой на бумагу. Горящие глаза не предвещали собеседнику ничего хорошего.

— Давать мне это, будь так любезен.

— Нет, — ответил Энтони не очень решительно. — Послушай, я уже сожалею о своем ошибочном предположении. Извини. А записка совершенно не важная. Что…

— Я сама хочу определить, важна она или нет. Раз письмо лежало на моем столике, то и предназначалась она мне, а не тебе.

— Что ж, держи.

Он протянул ей лежащую на ладони скомканную бумагу. Но когда Рослин взяла ее, Энтони сжал ее руку в своих, не давая развернуть.

— Ты сможешь почитать письмо чуть позже, — мягко произнес он. — Но сначала скажи мне все-таки, что ты имела в виду, говоря о своей неправоте.

Рослин мгновенно забыла о злополучной записке, оказавшейся наконец у нее.

— Я говорила тебе… об ограничениях… Мне не следовало… Я не должна была выдвигать какие-либо условия.

— Правильно! Это все, что ты хотела сказать?

Энтони улыбался. И это была та самая улыбка, превращающая ее в воск, тающий в сладком меду.

— Я приходить к тебе только ради ребенка. Я не должна была… Но я боялась, что слишком привыкну быть с тобой, так, что все, кроме этого, потеряйт значение.

— Ну и как? — Губы мужа пощекотали ее щеку и коснулись уголка рта.

— Что?

— Привыкла ко мне?

Не дожидаясь ответа, он стал покрывать ее жаркими поцелуями, заставляющими забыть обо всем, останавливающими дыхание, похищающими душу. Рослин пришлось самой осторожно отстраниться.

— Эй, парень, если ты будешь так целовать меня, я никогда не смогу тебе сказать то, о чем ты спрашиваешь.

Энтони весело усмехнулся, не выпуская ее из объятий.

— А в этом и нет необходимости, сладкая моя. Твоя ошибка в том, что ты считала возможным однозначно и по-своему разрешить чертовски сложные вещи. Ты полагала, что я спокойно позволю продолжаться этому странному положению бесконечно долго? Тебе казалось, что я могу принять любые самые нелепые условия нашей совместной жизни, которые ты выдвигала. И вновь ошибка. — Он прервался, смягчив жесткость сообщения нежным поцелуем. — Не хотелось бы огорчать тебя, но ты должна знать, любовь моя, что все твои диковинные правила в любом случае действовали бы лишь ровно столько времени, сколько бы позволил я. А я отвел тебе еще несколько недель. По истечении их ты бы вернулась к здравому смыслу.

— Или?

— Или я бы сам переселился в эту комнату.

— Так вот что ты задумал?! — притворно сердито произнесла Рослин, хотя губы ее при этом подергивались, стремясь расплыться в улыбке. — И полагаю, без моего разрешения?

— Теперь мы об этом никогда не узнаем, правда? — улыбнулся Энтони. — Ну а теперь договаривай уж все, что ты хотела мне сказать.

Она пожала плечами, пытаясь уйти от ответа. Но это не сработало. Энтони был слишком близко, чтобы кокетничать. От его объятий кружилась голова. Глаза смотрели так нежно и тепло. Губы призывно напряглись. Он почти не дышал, ожидая ответа.

— Я люблю тебя, — произнесла она тихо и тут же оказалась в таких сильных объятиях, что стало трудно дышать, и она даже тихонько вскрикнула.

— О Боже, Рослин, я боялся, что никогда не дождусь от тебя этих слов! Это правда? Ты меня любишь, несмотря на то что я был таким ослом в доброй половине наших стычек?

— Да, — рассмеялась она, опьяненная столь горячей и искренней реакцией мужа.

— Ну тогда пора, наверное, тебе прочитать записку Джеймса.

Такого продолжения Рослин ожидала в данный момент меньше всего. Однако Энтони уже выпустил ее из объятий, осторожно поставив на ноги, и отошел в сторону. Ничего не оставалось, как расправить бумагу. Особого любопытства она не испытывала и начала читать записку скорее в силу необходимости. Послание, адресованное действительно ей, было довольно коротким.

«Поскольку Тонни оказался слишком тупоголовым, чтобы самому рассказать все, я подумал, что это следует сделать мне. Знай, та маленькая шлюшка из таверны, в связи с которой ты обвиняешь Тонни, была на самом деле моей в тот вечер. Возможно, она и остановила свой выбор сначала на нем, но оказалась в постели со мной. Так что ты ошиблась относительно своего парня, милая девочка. Уверен, он любит тебя».

Прочитав записку, Рослин растерянно посмотрела на мужа. В глазах ее стояли слезы. Он нежно обнял ее, вновь притягивая к себе.

— Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Энтони?

— Ты же меня простила, не так ли?

— Но ты был не виноват!

— Тсс, сладкая моя. Все это не имеет теперь никакого значения, правда? Ты единственная женщина, которая нужна мне, которой я хочу обладать с того самого момента, как увидел впервые… Увидел, как ты подглядывала в окошко бального зала, выставив в мою сторону свою очаровательную маленькую попку.

— Энтони!

Он громко, не таясь, засмеялся, не забыв, однако, понадежнее обвить ее руками, чтобы не получить оплеуху.

— Но все обстояло именно так, дорогая. Я был пленен тобой мгновенно.

— Не очень-то верится. Для такого развратника, каким ты был…

— Я и сейчас такой, — неожиданно поспешил заверить он. — Ты же не хочешь, чтобы я стал вдруг приверженцем всех принципов морали, не так ли? Нет, я знаю. Иначе нам пришлось бы заниматься любовью исключительно в полной темноте, в соответствующей одежде, которая позволяла бы соприкасаться нашей коже лишь в тех местах и тогда, когда без этого уж совсем нельзя обойтись… Ой! — прервался он, поскольку Рослин довольно чувствительно его ущипнула. — Я вовсе не дразню тебя, дорогая, — продолжил он, усмехнувшись. — Именно так было бы у вас с Вартоном, если бы тебя угораздило оказаться в его постели. Конечно, он мог бы скончаться на месте, если бы… Ай! Все, все… Хватит же щипаться.

— Тогда будь серьезным.

— Но я и так более чем серьезен, девочка моя. — Пальцы Энтони скользнули по ее волосам, играя скрепляющими их булавками. Взгляд был устремлен прямо ей в глаза, проникая, казалось, в самую душу. — Нас что-то соединило уже в тот самый первый вечер, когда мы неожиданно оказались рядом и увидели друг друга при лунном свете. Я понял это, когда взглянул на тебя, и мне стало трудно дышать. Если бы ты знала, как мне хотелось, чтобы ты стала моей прямо тогда, в саду Крэндалов. А что ты чувствовала, любимая?

— Я… я жалела о том, что не могу стать твоей.

— Правда? — нежно произнес Энтони, и кончики его пальцев защекотали ее щеки и губы, едва-едва их касаясь. — А сейчас ты хочешь меня?

— Я всегда тебя хотела, Энтони, — прошептала Рослин, обвивая руками его шею, — но боролась с собой. Я боялась, что никогда не смогу доверять тебе до конца.

— А теперь веришь мне?